Виктория сидела в огромном кресле общей гриффиндорской комнаты и задумчиво листала «Новейшую историю аппарации: теория и практика без смертельных исходов». Когда ее братец узнал, что Темный Лорд аппарировал себе якобы-Викторию, началось черт знает что. Сначала он решил, что пойдет побеждать Великого-и-Могучего-Сами-Знаете-Кого, но после мозгоосвежающего разговора с этим престарелым престарелым волшебником (Дамблдором, а не Снейпом, если кто не понял), юноша поумерил пыл.
И вместо этого в тот же день заявился в Министерство Магии. Но до Авроров он так и не дошел, так как Виктория высказала трезвое предположение, что если (вернее - когда) Лорд узнает о приближении Авроров, то ему будет гораздо проще убить девчонку: переговоры как владельца заложницы с мирной стороной все равно ни к чему не приведут, так как, если уж быть совсем честными, то Министерству Магии гораздо важнее убить Темного Лорда, нежели спасти девушку, будь она даже сестрой Гарри Поттера. К тому же, вероятнее всего, даже если Авроры и возьмутся за это дело, то искать Вольдемора они будут неизвестно сколько, а этого самого неизвестно сколького времени для спасения Виктории у них нет.
После бесполезной поездки в Министерство, гиперактивный молодой человек, так же известный как Гарри Поттер, решил сам разработать план спасения. Но идей не было никаких. Не было даже плана разработки плана. Правда, тут вмешался Снейпище, шастающий в округе с беспокойным взглядом. Он и предложил деткам почитать соответствующую литературу, вместо того, чтобы «шататься по школе в неурочное время». Виктория было заподозрила, что милый отчим раскусил ее, однако после пары замечаний и взглядов, подаренных ей явно как Гермионе («почему бы вам не погрызть гранит науки вашими *выдающимися* зубами, Мисс Грейнджер»), Виктория расслабилась и решила поплотнее заняться Гарри. Она должна была управлять им и вести его в ту ловушку, которую приготовил Вольдемор.
Виктория, быть может, даже пожалела бы Гарри, если бы в то самое мгновение ее не пронзила инородная боль. Оторванная от нее, чужая, но при этом столь ощутимая, что ее можно было сжать пальцами. Сжать, но не раздавить, не уничтожить. Виктория придавила огромный фалиант при падении на ковер. Ее даже не били судороги. Ее тело скрутил единый спазм боли. И когда волна нерельано убийственных ощущений уже была готова послать Викторию в небытие, вдруг произошло чудо. Плавно наступило чарующее онемение всех членов. Боль исчезла, правда, и легкие замерли и не желали качать кислород, но Виктория была этому рада. Лучше умереть от удушья, чем от внефизической боли.
Когда Витория пришли в себя, во рту у нее был странный кляп, похожий на моток ниток. Легкие по-прежнему были метрвы, но она, как ни странно, дышала. Жила.
Теплая рука легла ей на плечо.
— Гермиона. Все будет хорошо. Ты сейчас в больничном крыле. Твою жизнь поддерживает аппарат дыхания. Аппарат искусного. Искусственного…, — голос осекся на середине и Виктория услышала, как тот человек шепотом затаротил — Я не помню, как это будет по-маггловски, чтобы Гермиона поняла. Я только однажды видел, как дядя Вернон смотрел «Главный госпиталь».
Другой голос ответил слишком приглушено, чтобы Виктория могла расслышать.
Потом та же рука снова слегка сжала ей плечо. «Почему у моего братца такие горячие руки?! Он меня обжигает».
— Гермиона, сейчас ты не можешь шевелиться, но мы уверены, что это временно.
«Да пошел ты, Гарри! Я парализована, не могу дышать. От простого прекосновения у меня ожоги. Скажешь ты мне что за бред со мной происходит?!»
Но, так как совершенно очевидно, что Мальчик-с-обжигающими-руками не умел читать мысли, то и ответить Виктории он не мог. Впрочем, в любом случае, он сам ничего не знал. И не знал, как еще поддержать бедную «Гермиону». Поэтому Гарри просто по-дружески ее обнял.
Виктория потеряла сознание от ожоговой боли.