По мере этого достаточно туманного повествования, характеризующего автора как человека либо слишком умного, либо безнадёжно тупого, с главным героем — то есть Гарри — происходят разные неприятные случайности, как читатель, наверное, уже заметил. Объяснюсь сразу, извините, что прямо посредине романа, это необходимо, чтобы со стороны читателей не было никаких претензий по отношению ко мне как к автору истории, истинный смысл которой теряется в вихре различных событий, описанных на страницах и WEB-страницах этого фанфикшна.
Как вы, я думаю, уже заметили, начало повествования кажется смазанным из-за того, что события слишком быстро сменяют друг друга. Да, это так, и я могу объяснить, почему. Дело в том, что для самого Гарри, то есть главного героя, эти события пролетели ещё быстрее, чем описано в этом романе, ведь в жизни нет того, что есть в литературе — в жизни нет ни прозрачных намёков, ни долгих фраз, ни бледных эпитетов (впрочем, ярких тоже нет). В общем, как в магловской рекламе — «моя жизнь — сплошная скука». Всем, конечно, известно, что в скуке время ползёт гораздо медленнее самой, что ни на есть, захудалой черепахи, и если после этой скуки неожиданно, как снег на голову, сваливается какое-либо приключение, время начинает лететь на удивление быстро. Вот это самое и случилось с Гарри. А потом он привык к разного рода «приключениям», привык довольно быстро, потому что за лето не успел до конца отвыкнуть, и это отразилось как на его впечатлениях, так и на сием повествовании.
Утром 15 ноября 1995 года ни у кого не было времени рассуждать подобным образом — все были заняты различными делами. Драко Малфой, Рон, Джинни, близнецы, Невилл, Симус, в общем, все, кто находился в Хогвартсе, учились, Альбус Дамблдор, Минерва МакГонагалл и остальные профессора их учили, Аластор Грюм со своими аврорами воевал с Волан-де-Мортом, а Римус Люпин, Сириус Блэк, Гарри и Гермиона были на пути в Хогвартс. Точнее, это только так называлось, что они на пути, на самом деле вся компания, распрощавшись с Грозным Глазом, аппарировала в дом к Люпину, где временно остановилась.
После завтрака, который занял немного времени из-за отсутствия в доме Люпина большого количества продуктов и неумения как следует приготовить то, что было, Сириус сорвался куда-то по делам, Гермиона после практически бессонной ночи, проведённой под открытым небом, нуждалась в отдыхе, а Люпин и Гарри в отдыхе не нуждались и вдвоём продолжали завтрак. Гарри пил несладкий чай — единственный напиток, бывший в доме у Люпина, а сам Люпин читал «Ежедневный Пророк» и время от времени делал несколько глотков из такой же, как у Гарри, кружки с чаем. Наконец Люпин свернул газету и пробормотал еле слышно:
— Что за чёрт, ну разве можно так?..
— Что там такое? — поинтересовался Гарри.
— Ничего, — напуская на себя равнодушный вид, сказал Люпин.
— Профессор Люпин, — после некторого колебания обратился к нему Гарри. Люпин оторвал взгляд от газеты и посмотрел на него.
— Я уже давно не профессор, — сказал он, — я — твой друг, как и Сириус. Так что обращайся ко мне на ты, и называй просто Римус. Хорошо?
— Ну, если вы так хотите, профессор… — немного озадаченно протянул Гарри.
— Я прошу тебя об этом, — сказал Люпин, — надеюсь, ты не откажешь мне? — улыбнулся он. Гарри улыбнулся ему в ответ.
— Хорошо, Римус.
— Так что ты хотел мне сказать, Гарри?
— Я хотел задать вам… то есть тебе пару вопросов, на которые мне очень важно знать ответ.
— И какого же рода эти вопросы?
— Римус, — вздохнул Гарри, стараясь привыкнуть к новому для него обращению к Люпину, — я знаю, только ты можешь дать мне самый лучший совет.
— Ну, не только я, — возразил Люпин, — а как же Дамблдор? Он в сто раз мудрее и опытнее меня, он — мой учитель.
— Да, конечно, — сказал Гарри, которому не хотелось показывать, что он усомнился в Дамблдоре, — но сейчас Дамблдора нет рядом, и я хочу поговорить с тобой.
— Я слушаю тебя очень внимательно, — сказал Люпин.
— Дело в том, что я опасаюсь за своих друзей, — сказал Гарри. — Я не хочу, чтобы их ожидала участь Седрика Диггори… Ведь ты знаешь об этом?
— Седрик Диггори? — переспросил Люпин. — Знаю.
— Ну вот. Что же мне делать, чтобы уберечь их, оградить от происков Волан-де-Морта и Пожирателей Смерти? — с надеждой глядя на него, спросил Гарри. Люпин не торопился с ответом. Свернув «Ежедневный Пророк» и глотнув чая, он серьёзно посмотрел на Гарри и коротко ответил:
— Ничего.
— Как ничего?! — воскликнул Гарри.
— Так, ничего, — сказал Люпин. — Я вполне понимаю тебя, ты беспокоишься за своих друзей. Но пойми, то, что должно случиться, случится. Поэтому слушай и делай то, что подсказывает тебе сердце, и ты не ошибёшься.
— Да ну? — сердито возразил Гарри. — я послушался голоса сердца, когда предложил Седрику Диггори взять Кубок вместе со мной, и что из этого вышло?
— Этого нельзя было избежать, — печально ответил Люпин, — так было предначертано.
— Никогда не был фаталистом! — воскликнул Гарри.
— Это твоё право. Однако я тебе скажу так: я им тоже не был, пока не узнал…
— Что? — быстро спросил Гарри.
— Пока не прозрел, — сказал Люпин. Гарри пристально посмотрел на него.
— То есть, — медленно проговорил он, — ты обладаешь способностью видеть будущее?
— Да, к сожалению.
— Почему к сожалению?
— Потому что чем меньше знаешь, тем крепче спишь, — усмехнулся Люпин. — И вот, благодаря этому я был избран — только никому не говори — вице-президентом международного сообщества оборотней. Благодаря этому же я стал фаталистом-детерминистом, и могу с уверенностью подтвердить правоту того мудреца, который сказал: «Мы не живём — мы ждём и надеемся». Чему быть, того не миновать.
— Это я уже слышал, от Хагрида, — сказал Гарри, — но никогда не думал, что услышу это от тебя. Ты что, намекаешь, что кто-то из моих друзей должен погибнуть? — от волнения он превысил предел допустимой фамильярности, он хотел встретиться взглядом с Люпиным, но Люпин не смотрел на него.
— Давай оставим эту тему, — спокойно сказал Люпин, но что-то в его голосе не понравилось Гарри, который не любил, когда от него скрывали какую-либо информацию, касающуюся его и его друзей. И Гарри, хоть и послушался Люпина, всё же не успокоился и решил вернуться к этому вопросу позже. И тут он вспомнил про ещё один момент, к тому времени почти забытый им.
— Римус, — ещё раз обратился он к Люпину.
— Да, Гарри?
— Если ты видишь будущее, то ты можешь сказать, что означает вот это, — он продекламировал четверостишие из Нострадамуса, выделенное Калтом в книге, которую он прислал Гарри на день рождения, предсказание, уже знакомое нам. Люпин, выслушав его, нахмурился и серьёзно посмотрел на Гарри.
— Недавно — кажется, недели две назад, ах, нет, и того меньше — девять дней назад я был в Литтл Хэнглтоне, — сказал он и сделал многозначительную паузу, но на Гарри это название не произвело впечатления.
— Ну и что? — нетерпеливо спросил он.
— То, что так называется то место, где мы были сегодня утром. Я посетил эту деревню, а конкретно, дом, захваченный сегодня стариком Грозным Глазом.
После этих слов, сказанных совершенно обычным тоном, как будто речь шла о прогулке в Хогсмид, а не о посещении резиденции Тёмного Лорда, у Гарри глаза полезли на лоб.
— Ты был… у Волан-де-Морта?! — поражённо воскликнул он. — Но зачем?! И как?.. Как ты вышел оттуда живым?
— Волан-де-Морт, конечно, очень негостеприимен, но меня он бы не убил, и не убил, как видишь, — сказал Люпин и невесело улыбнулся, — во-первых, он ожидал получить от меня кое-какую информацию, а во-вторых, он сам меня пригласил.
Гарри не обратил внимания на эту систему «от частного к общему» и поразился ещё больше.
— Волан-де-Морт приглашал тебя на переговоры?
— Вроде того, — кивнул Люпин. — Так вот, он задал мне приблизительно тот же вопрос, на который ты хочешь узнать ответ.
— И что же?
— То, что я ответил ему словами: «Я вижу то же, что и он, Мишель де Нотрдам», и больше я никому ничего не скажу, — ни тебе, ни ему.
— Знать бы ещё, что подразумевал Нострадамус под этими стихами, — с досадой сказал Гарри, — но почему ты не можешь, или, вернее, не хочешь сказать это мне? Я никому не скажу, честное слово.
— Я не скажу это тебе по двум причинам: первое — опять же, меньше знаешь — крепче спишь, а второе — ты попытаешься изменить будущее, и этим нанесёшь вред пространственно-временному континууму, а с этим шутки плохи, поверь мне.
Люпин замолчал. Молчал и Гарри, переваривая услышанное. Наконец, Гарри, нахмурившись, с обиженным видом сказал Люпину:
— Я никогда не думал, что, задав тебе два вопроса и попросив хороший совет, я не получу ни одного ответа, и, ко всему прочему, плохой совет.
Люпин наконец первый раз за всю беседу по-настоящему улыбнулся — тепло и по-доброму.
— Гарри, — сказал он, положив Гарри руку на плечо и заглянув в глаза, смотревшие на него с некоторой тревогой, — Гарри, я бы рад сказать тебе всё, что знаю, но, поверь мне, я не могу этого сделать. Так лучше для тебя же. Для тебя самого и людей, тебя окружающих. И Дамблдор не одобрил бы меня, если бы я это сделал. Придёт время, и ты сам всё узнаешь, получишь ответы на интересующие тебя вопросы, и всё поймёшь сам — надо только немного подождать. И помни: даже самые великие предсказатели ошибаются, не говоря уж о таких, как… — он сделал неопределённый жест рукой. Гарри изобразил подобие улыбки, поблагодарил за завтрак, и, оставив Люпина в одиночестве, в смятении отправился в гостиную, чтобы посидеть в кресле и предаться размышлениям.
А ему было над чем подумать.
В описываемое время Калт и Снейп, вернувшиеся из Имения Малфоев к утру, как и обещал Люциус, беседовали в подземелье. Поскольку у Снейпа в это время не было уроков, Калт пришёл к нему якобы для дополнительного занятия по защите от Тёмных Искусств, а на самом деле, чтобы поговорить о том, что волновало их обоих. В это время в подземелье он мог быть полностью уверен, что их никто не услышит. И вот они «беседовали». Снейп, как всегда мрачный, сидел за учительским столом, а его собеседник ходил взад-вперёд по кабинету и рассуждал о вооружённом конфликте в графстве Суррей. Снейп слушал его и время от времени кисло улыбался, показывая таким образом, что он не упускает ни слова из монолога Калта. А сам Калт громко насмехался над действиями Пожирателей.
— Эти люди совершенно без мозгов, — говорил он, — ну как можно было уехать на собрание, оставив в лагере только неопытных юнцов, которые от горшка — два вершка? Я удивляюсь, как их сразу же не разбили, когда они, повинуясь этому идиоту — Крэббу (тоже мне, оставили его за главного), перешли в наступление? Я поражаюсь Волан-де-Морту. Единственный ум на тысячу бездарей — и тот уже начал сдавать! И как можно было оставить главную резиденцию почти без охраны — да что там — вообще без охраны, ведь нельзя же сказать, что этот дурак Макнейр и этот жалкий трус Петтигрю — охрана. Это же курам на смех! Вот и потеряли они этот Дом Реддлов, и теперь уже надолго. Лорд Волан-де-Морт в ярости, он узнал, что это произошло из-за Гарри.
— Что? — вмешался Снейп. — Как это — из-за Гарри? Поттер захватил этот дом, что ли? Ай да Поттер.
— Он напал на Петтигрю, — пояснил ему Калт, — а потом, должно быть, позвал своих дружков, потому что они тут же пришли ему на помощь, заломали Макнейра и повязали этих двоих — ну, в общем, Хвост и Макнейр теперь будут разглядывать небо в клеточку в Азкабане. В следующий раз будут умнее.
— Откуда ты это знаешь?
— Люциус систематически связывается со мной по каминной сети. Вот, он мне только что это рассказал.
— И куда потом делся этот Поттер? — спросил профессор зельеварения.
— Исчез.
— Что значит — исчез?
— Значит — исчез. Позвав Аластора Грюма, он куда-то переправился, и теперь его хрен найдёшь.
Снейп не обратил внимания на вырвавшееся у Калта ругательство, видно, он уже привык к таким словам, вращаясь в кругах Пожирателей Смерти.
— Ну хорошо, а Люциус откуда это знает? — спросил Снейп. Калт пожал плечами.
— Этот Поттер меня уже достал, если честно, — сказал Снейп.
— Кстати, профессор, мне кажется, что вам бы следовало вести себя одинаково по отношению ко всем ученикам, — внезапно выпалил Калт. Снейп поднял на него глаза и сощурился:
— Что ты сказал?
Калт выдержал взгляд чёрных злых глаз Снейпа и спокойно ответил:
— То, что слышали, профессор.
— То есть?
— Я имею в виду, что вы не должны быть так суровы по отношению к Гарри Поттеру.
— Ах, вот как? — возмутился Снейп. — Что значит — я не должен? Мне может нравиться или не нравиться кто-то из студентов, я могу кого-то выделять, это, я думаю, моё дело.
— Да, профессор, но за грехи отцов не стоит презирать сыновей.
Снейп даже удивился от такого нахальства.
— Как? Как? Как ты сказал? Да как у тебя язык-то повернулся?! Ты понимаешь, что ты сейчас сказал?! — вскочив с кресла, вскричал он.
— Я понимаю, что я сказал, профессор. Ведь вы не любите Гарри, потому что он напоминает вам Джеймса Поттера, ведь так? Профессор, ну зачем же продолжать ненавидеть старого врага после того, как его жизнь закончилась… мягко говоря, не совсем удачно? Это же нонсенс.
— Нонсенс… — пробормотал Снейп.
— Профессор, — продолжал Калт, — я понимаю, Джеймс неприятен вам тем, что его жизнь, хоть и закончилась плачевно, всё-таки сложилась куда удачнее вашей. Бросьте, профессор: вы ещё достаточно молоды, у вас ещё все будет. Ведь не может же каждому человеку везти во всём, как Джеймсу Поттеру, согласны? Таких счастливчиков, как он, немного. А вам остаётся только брать пример с Дамблдора: он начинал так же, как вы, но теперь он — неформальный лидер всего волшебного мира. Так что прокладывайте путь к намеченной цели, добивайтесь. Ведь вам не так уж много от жизни надо.
— Добиваться? Прокладывать путь? Да? — расхохотался Снейп. — Очень хорошо. Я должен ещё, по-твоему, за что-то бороться?! Когда я хотел что-то сделать для школы ли, для Министерства ли после окончания школы, приходил Джеймс Поттер и делал это лучше меня! А я оставался ни с чем.
— Ну, уж это вы преувеличиваете, профессор, — сказал Калт. — Вы не любите Джеймса Поттера потому, что он постоянно обыгрывал вас в квиддич, это знают уже практически все студенты, правда, не знаю, откуда им это известно, но факт есть факт.
— Какой квиддич? — горько усмехнулся Снейп. — Какой ещё квиддич? Это такая мелочь — этот квиддич, что не хочется даже и говорить о нём. А я могу привести тебе в пример одну историю, очень даже поучительную, и ты поймёшь, почему я на самом деле не терпел и не терплю Поттера и его компанию.
— Валяйте, профессор, — Калт взмахнул рукой и уселся за первую парту, готовый слушать.
— Как-то на шестом курсе, — начал Снейп, — мы все — я, Поттер, Блэк, Петтигрю, Нотт, Эйвери, ну и другие, посещали кружок художественной самодеятельности, организованный в Хогвартсе одним из отставных актёров Лондонского Академического Волшебного Театра. Ну вот, Либерус, это было в 1967 году, в ноябре, на такие вещи у меня отменная память.
— На неприятности у всех хорошая память, — вставил Калт.
— Да. Так вот, нам предложили сделать юмористическое выступление, типа русского магловского КВНа. Мы с радостью согласились, ведь в нашей жизни и тогда было немного весёлого, мы никогда не упускали возможности лишний раз повеселиться. И мы начали готовиться, — Снейп сделал многозначительную паузу.
— А дальше что было? — поторопил его Калт, с интересом вслушиваясь в эту исповедь грозного профессора, не любившего распространяться о своих детских и юношеских годах.
— Дальше? Слушай дальше. Я, привыкший быть лидером в своём кругу, там был пустым местом. И знаешь, почему? Потому что там был этот Поттер! На меня, кроме Нотта, да Эйвери, да Макнейра, никто даже внимания не обращал. Представь себе, каково было терпеть это мне, мне! Дальше. Сначала планировалось, что я буду принимать участие в трёх номерах. Затем, опять же по инициативе Поттера программу сократили, оставив мне только два номера. Ну, я не особо огорчился, первый номер — тот, что выбросили — мне не нравился. Дальше. Один из оставшихся номеров был следующим: мне надо было выйти и спеть оперную арию, ну, естественно, по смешному переделанную. Автором текста, кстати сказать, была она.
— Кто?
— ОНА.
— Да кто же? — нетерпеливо спросил Калт.
— Лили Эванс, — тихо, низко прорычал Снейп. Калт поднял брови и усмехнулся. Снейп не обратил на это внимания и продолжал:
— Я неделю готовил этот номер. Я готовил музыку, я заклинаниями улучшал свой голос, все свое свободное время я занимал репетициями. Я почти не спал. И…
— И как, спели, профессор? — поинтересовался Калт.
— Какое там, — усмехнулся Снейп, — сначала ко мне «в помощь» приставили её…
— То есть Лили Эванс…
— …Якобы я неуверенно пою! А ты знаешь, нет, ты, конечно, не можешь знать, какой у неё был высокий голос! И мне надо было под неё подстраиваться! Естественно, я не вытянул это, я лажал с каждым разом всё больше и больше. И вот в конце концов… я больше не пел… — от гнева Снейп задыхался, — меня заменили… заменили…
— Джеймсом Поттером? — спросил Калт. Снейп издал вопль ярости, больше похожий на шипение змеи.
— Я так рассчитывал на этот номер!.. И пролетел! И всё из-за Поттера, который убедил всех, что у меня хреновый голос, хреновый слух и вообще всё у меня хреново!!! Только из-за него я с переднего плана отодвинулся… нет, не на задний, а на задницу! Вот! Вот это Поттер! А это — его сын, который унаследовал его характер, его таланты… а значит, и мою ненависть! И я, смотря на него, Уизли и Грэйнджер, так раздражаюсь, потому что я узнаю Поттера-старшего, Блэка и Эванс, а смотря на Драко Малфоя, узнаю себя! Я не потерплю, чтобы кто-то был похож на Джеймса Поттера… никогда!
Калт ещё никогда не видел Снейпа, всегда спокойного, таинственного профессора Снейпа в таком раздражении. Он рвал и метал, из его глаз вылетали молнии, он был просто вне себя. Снейпа надо было уже оставить в покое, но Калту интересно было узнать окончание истории с «КВНом».
— А как вы сыграли последний номер, профессор? — поинтересовался он. Снейп остановился и искривил губы в усмешке.
— Как сыграл? — переспросил он. — Да никак. Этот номер вырезали из программы на генеральной репетиции. Но в этом я уже никого не виню: сам облажался. Но потери участия в ведущем номере программы я не прощу Поттеру и Эванс никогда!
— Но, профессор, Лили Эванс, вы же любили её, — произнёс Калт. Снейп взглянул на него с мрачной усмешкой на лице.
— Я? Любил её? До этого случая — может быть. Но уж никак не после. После этого случая я возненавидел её, за всё унижение, которое испытал. Я возненавидел её. Когда после той злосчастной репетиции, на которой я лишился своей коронной роли, а также голоса, который я посадил, подстраиваясь под неё, ко мне подошёл Нотт и указал куда-то в сторону, когда я посмотрел туда и увидел их с Поттером целующихся, и Блэка с Петтигрю, томно смотрящих на них, пеотому что они тоже были влюблены в неё, я перестал называть Лили Эванс по имени. Теперь я даже в мыслях именую её — она, и этим всё сказано. О, Мерлин, я врос в землю, я не мог сдвинуться с места, подойти, врезать по морде Поттеру, не мог ничего сказать — мог только тупо стоять и смотреть на них, кипя от переполнявшей меня ненависти. И тут Петтигрю заметил, что я смотрю в их сторону, и начал забрасывать меня насмешками, что я якобы сгораю от зависти и что нарушаю интим… Этого я уже никак не мог вынести, и убежал оттуда.
— И как же вы разрешили эту проблему, профессор?
Снейп разразился истерическим хохотом.
— Проблему? Как решил? Да никак… Просто напился, и всё тут!..
— И как, помогло? — наивно поинтересовался Калт. Снейп ответил ему таким сатанинским хохотом, что человек впечатлительный испугался бы. Но Калт лишь сочувственно вздохнул.
— Помогло, ещё как! Я простудил горло, и дело дошло до того, что я никогда больше не мог петь.
Калт ещё раз сочувственно вздохнул.
— И так было всегда и везде, — продолжал Снейп, — ты думаешь, это один случай? О, нет, таких случаев были десятки, сотни! Но этот я не забуду никогда. Чёрт!..
Квиддич — ничто по сравнению с этим. Как бы хорош я ни был, Джеймс Поттер всегда был лучше меня. Вот это меня и бесило, и будет бесить. Всегда. И, кроме того, я никогда не мог простить ему того, что он… что он…
— Что он — наследник…
— Наследник Гриффиндора, — почти шёпотом сказал Снейп. Калт пожал плечами.
— То, что он — наследник Гриффиндора, не его вина, и вы понимаете это, профессор.
— Я понимаю это, и, тем не менее, мне обидно, что я обделён жизнью, а они — как раз напротив…
— Раз уж мы заговорили о наследниках, профессор, — прервал его Калт, — то у меня к вам деловое предложение…
— Какое? — спросил Снейп без всякого энтузиазма, словно от него ожидали этого вопроса.
— Ведь Тёмному Лорду нужен преемник. Что, если мы выслужимся перед ним, и он назначит кого-нибудь из нас своим наследником?
— Это не пройдёт, — устало сказал Снейп, склонив голову, — у него уже есть наследник.
— Да? — удивился Калт. — Мне ничего не было известно об этом.
— Он уже есть у него давно, — сказал Снейп, — по крайней мере, я знаю, что он появился ещё до первой встречи Тёмного Лорда с Поттером-младшим.
— Иными словами, он у него с конца семидесятых? Вот это да! — воскликнул Калт. — Нет, правда, я удивлён. И кто же это? — поинтересовался он.
— А вот это, — ответил Снейп, — известно только Волан-де-Морту.
— Что-то об этом наследнике ничего не слышно.
— А он, я уверен, сам не знает, что он так выделен Тёмным Лордом. Но рано или поздно он об этом узнает и, уж будь спокоен, заявит о себе.
— Это что же получается, что после Волан-де-Морта светлой стороне придётся сражаться с его преемником?
— Почему это — после Волан-де-Морта? Ведь Тёмный Лорд бессмертен. Лучше скажи, что рано или поздно они объединятся, и тогда светлой стороне придётся ох как несладко.
— Ну, дела, — присвистнул Калт, и в его глазах зажёгся огонёк азарта. — ну что же, — сказал он, — посражаемся!
— Желаю удачи, — усмехнулся Снейп.
— Можно без этого. Мы и так победим.
— Я знаю.
— С этим разобрались, — сказал Калт, — а теперь займёмся защитой от Тёмных Искусств.
— Мы, по-моему, только и делаем, что занимаемся защитой от Тёмных Искусств, тебе не кажется?
— От Тёмных ли, от светлых, не разберёшь, — ухмыльнулся Калт, — и всё-таки…
— Ну хорошо, хорошо, — Снейп прокашлялся и перешёл на свой обычный тон, каким он всегда разговаривал со студентами:
— Записывайте тему, мистер Калт. Защита от некромантии первого уровня. Пишите дальше определение: некромантия… первого уровня… это раздел некромантии… изучающий…
Оставим этих двух интриганов заниматься защитой от Тёмных Искусств и перенесёмся за сотню миль от них, обратно в дом Римуса Люпина.
После вышеописанного разговора Гарри сидел в кресле, предаваясь своим философским размышлениям. Куда делся его прежний характер? Из-за чего произошло такое необратимое изменение в нём? Наверное, не сколько из-за постоянных душевных потрясений, сколько из-за того, что эти потрясения пришлись на его переходный возраст. И сейчас Гарри думал о том, что много чего изменилось с тех пор, как вернулся Волан-де-Морт.
Тихо вошла Гермиона и присела на диван напротив Гарри. Он бросил на неё неопределённый задумчивый взгляд, но ничего не сказал. Некоторое время они сидели молча, затем Гермиона, с некоторой опаской поглядывая на Гарри, в последнее время часто имевшего мрачный вид, спросила негромко:
— Гарри, скажи, наконец, что тебя тревожит?
Он вскинул на неё глаза и, помолчав, ответил коротко:
— Многое.
— Например?
— Хотя бы Люпин. Ты заметила, как он изменился?
— Да нет, — пожала плечами Гермиона, — каким был, таким и остался.
— Да? — воскликнул Гарри. — Я так не думаю. Он совсем не тот, что был два года назад. Как ты думаешь, тогда сказал бы он мне такое — «Мы не живём, мы ждём и надеемся»? О нет, Гермиона, он изменился, причём так изменился, что я его с трудом узнаю.
Гермиона наклонилась к нему и почти прошептала:
— Но ведь и ты, Гарри, ведь и ты изменился. И я иногда тебя тоже с трудом узнаю.
— Сейчас речь не обо мне, — отрезал он.
— Хорошо, — покладисто сказала Гермиона и задумалась. — Так что, ты говоришь, он сказал?
— «Мы не живём — мы ждём и надеемся».
— Да… Действительно, на него не похоже. Кстати, это слова Паскаля, — Гермиона, как всегда, была эрудирована в любом вопросе. Но Гарри было всё равно.
— Мне наплевать, — жёстко сказал он, — славная позиция у нашего Люпина! Славная, нечего сказать! Но совершенно неправильная! Ведь жизнь — это борьба! Поэтому мы не ждём, а действуем, не надеемся, а знаем! Вот так!
— Надо сказать, не ты первый к этому пришёл, — спокойно сказала Гермиона, — ещё в 1937 году…
Гарри не слушал. Он вскочил с кресла, в котором сидел всё это время, и принялся ходить по комнате, изредка останавливаясь и поглядывая в окно, из которого открывался вид на лесистые холмы, тянувшиеся до самой линии горизонта. Внезапно он, остановившись, прервал Гермиону:
— Герми, — сказал он. Гермиона удивлённо посмотрела на него: впервые он навал её уменьшительным именем. — Герми, ты должна меня понять. Я не хочу ждать — я хочу действовать. Я второй раз совершу побег. Но уж на этот раз я не попадусь. Я отправлюсь прямиком в Литтл Уингинг. Теперь это уже — дело принципа. А ты отправляйся в Хогвартс.
— Гарри, Гарри, ты сам ищешь неприятности на свою голову, — вздохнула Гермиона. — Разве ты не понял ещё, что я не хочу, чтобы мы подвергались опасности?
— Почему мы? Что за мы? На что ты намекаешь?
— На то, что куда бы ты ни пошёл, мне придётся отправиться за тобой.
— Почему?
— Потому что… — Гермиона запнулась. — Потому что… я так хочу, и всё!
— Знаешь что, — неприязненно сказал Гарри, — я не хочу, чтобы мой побег из Хогвартса, который, может быть, будет стоить мне очень многого, оказался зря совершённым!
— Ты опять будешь специально нарываться на неприятности!
— О, нет, — усмехнулся Гарри, — специально — никогда. Всё будет происходить по чистой случайности!
— Ты издеваешься надо мной! — почти в истерике вскричала Гермиона.
— Да ну! Если бы я издевался над тобой, мы бы уже давно передрались, — сказал Гарри в ответ на это заявление. Надо сказать, что он и не думал издеваться над Гермионой, просто он был в смятённых чувствах после разговора с Люпиным. Но с Гермионой явно сегодня творилось что-то странное. Она вдруг резко повернулась спиной к Гарри, закрыв при этом лицо руками. Её плечи затряслись, и она заплакала. Гарри вздрогнул и быстро подошёл к ней, положил руку на плечо, но она резко оттолкнула его. Он застыл на месте, не зная, что ему делать. А Гермиона вдруг отняла руки от лица и, не переставая рыдать, бросилась к нему в объятья. Гарри опешил. Он попытался освободиться, но Гермиона обнимала так крепко прижалась к нему, что освободиться не было никакой возможности. Тогда Гарри на всё плюнул, фигурально выражаясь, и тоже неловко обнял Гермиону. Он чувствовал, что она дрожит всем телом, ощущал, что её слёзы капают ему на шею и воротник его рубашки уже промок, слышал, как она судорожно всхлипывает, но всё ещё не мог поверить…
— Скажешь… ты и тут… ничего не понял? — спустя некоторое время, сквозь слёзы спросила Гермиона.
Гарри не знал, что ответить.
Далеко от них, в Литтл Уингинге, в гостиной дома номер четыре по Тисовой улице перед креслом, в котором восседал Тёмный Лорд, стояли несколько Пожирателей Смерти во главе с Крэббом, который теперь был назначен администратором вместо Питера Петтигрю, ныне проводящего время в Азкабане вместе со своим другом Макнейром. За ними виднелись перепуганные мистер и миссис Дурсль, связанные, от страха потерявшие способность говорить. Волан-де-Морт с отвращением разглядывал их.
— Да-а, — протянул он, — не завидую я Гарри Поттеру. Не повезло ему с такими затупанскими родственниками… а впрочем, так ему и надо. Вы лучше скажите, что мне с ними делать? Убить их — значит принести облегчение Поттеру, а мне бы этого не хотелось. Держать их здесь — вот ещё заботы — кормить, охранять… нет уж, увольте. Отпустить? Нет, это мне не подходит. Тогда Поттер никогда сюда не придёт. Он и так что-то не торопится спасать их. Ну, какие будут предложения?
— Разрешите мне сказать, мой Лорд, — низко поклонился один из Пожирателей.
— Говори, Эйвери.
— Вы говорите, что их надо кормить, охранять. А зачем, скажите на милость? Из этого погреба, в котором мы их держим, им и так не выбраться, зачем тогда охрана? И пусть они поголодают недельку — ничего страшного не случиться, от них не убудет. Им это даже не пользу пойдёт, особенно их сынку.
— Твоя правда, Эйвери. Ты начинаешь исправляться, очень хорошо, — милостиво сказал Волан-де-Морт. — Ну хорошо. Пусть поскучают в своём погребе. Я что-то стал чересчур уж заботливым — вы посмотрите, какую заботу я проявляю о маглах! Ещё и кормлю их! Правда, надо с этим завязывать.
Пожиратели Смерти нестройно засмеялись в угоду своему господину.
— Ну ладно, — прервал их Волан-де-Морт. — Крэбб, доложи обстановку.
— Слушаюсь, господин, — отчеканил Крэбб. — Мы мочим их только так, мой Лорд.
— Отлично. Вы все свободны, отведите этих, — он небрежно кивнул в сторону Дурслей, — в погреб и продолжайте операцию.
— Будет сделано, хозяин! — гаркнули, как один, Пожиратели и бросились выполнять приказ.
Волан-де-Морт остался один. Он довольно улыбался, представляя, как Гарри заявится сюда спасать своих родственников и как он, Волан-де-Морт, поймает его и будет пытать, долго и упорно. Он посмотрел вслед своим слугам и сказал, обращаясь к воображаемому собеседнику:
— Дисциплина! Железная дисциплина в рядах единомышленников! Вот чего не хватает тебе, Дамблдор. Ты даже мальчишку не можешь удержать около себя, я у ж не говорю о вещах более трудных…
…Снова вернулось то странное чувство, которое Гарри испытал под действием Приворотного зелья. Гарри вдруг осознал, что теперь не сможет смотреть на Гермиону, как на друга. Он ещё раз нарисовал её в своём воображении… Да зачем рисовать — вот она, сидит перед ним. Гарри вдруг понял, что Гермиона ни в чем не уступает по красоте Чжоу. Гермиона вдруг предстала перед ним совсем в другом свете — Гарри вдруг подумал, почему он никогда не замечал, акая она красивая, какая она… сексуальная. Но всё-таки между ней и Чжоу была огромная разница, заключавшаяся прежде всего в том, что Гарри любил Чжоу. А Гермиона ему просто вдруг понравилась. Но Гарри чувствовал, что и то, что она ему понравилась, то, что он заметил её качества как девушки, надолго оставит след в его сердце. Чжоу… и Гермиона. Почему он вдруг стал их сравнивать? Не потому ли, что Гермиона только что призналась ему в любви?
— Это началось давно, ещё на первом курсе, — сказала она, когда немного успокоилась. — Помнишь тот случай, когда вы с Роном спасли меня от тролля? После этого случая я поняла, что ты мне нравишься. Тогда это ещё не переросло в серьёзное чувство. Я просто привязалась к тебе. Я носила эту привязанность в своём сердце все эти годы. Ты не представляешь себе, как мне было приятно обнять тебя тогда, на шахматном поле, помнишь? Конечно, у меня были увлечения — хотя бы Виктор. Но мои чувства к тебе не угасали, а, наоборот, постепенно усиливались, несмотря на то, что я видела, что это всё напрасно — у тебя есть Чжоу… К тому же, что в это время в меня влюбился Рон, он объяснился передо мной в своих чувствах и буквально на коленях умолял стать его девушкой, а мне не хотелось разбивать ему сердце напрасно — всё-таки он мне друг! Друг… но не больше. Ведь истинный объект моих чувств — ты. Я уже не боюсь признаться тебе в том, что я люблю тебя. Будь что будет. Я люблю тебя, Гарри. — и Гермиона опустила глаза. Гарри какое-то время сидел молча, потом сказал тихо и со вздохом:
— Мне очень жаль тебя огорчать, Герми… но моё сердце принадлежит другой, и ты знаешь её.
— Да, знаю, — ответила Гермиона спокойно, хотя голос её дрогнул при этих словах, — одно время я думала, что можно с помощью магии изменить объект любви человека… но то, что привито человеку искусственным образом, никогда не будет сильнее исконного, и я поняла это.
— Так это ты приготовила Приворотное зелье? — спросил Гарри.
— Да, я. Прости меня. Ты простишь меня, Гарри?
— Конечно, прощу, Гермиона, — ответил Гарри. — И ты прости меня за то, что я не могу ответить тебе взаимностью. Ведь сердцу не прикажешь…
— Я знаю… — сказала Гермиона и вдруг снова порывисто обняла его и почувствовала, как по телу разливается приятная истома. О, как она хотела бы, чтобы он был её! Он не сопротивлялся. Её губы были уже на расстоянии какого-нибудь полудюйма от губ Гарри, но усилием воли она взяла себя в руки и выпустила его из объятий.
— Нет, — сказала она. — Нет, я не должна.
— Мне жаль, Герми, что ты так страдаешь, — с сочувствием сказал Гарри.
— Я знаю, что я буду выглядеть ужасно глупо, — Гермиона грустно улыбнулась, — но я буду как Люпин: ждать и надеяться. Надеяться на невозможное, ждать чуда. И никто не запретит мне ждать.
— Конечно.
— Знаешь что, Гарри. Я от всего сердца желаю тебе быть счастливым, любя Чжоу. Но если твоя любовь… с ней что-нибудь случится… ну, ты понимаешь…
— Да.
— Так вот, если что-нибудь изменится, я всегда буду рада тебе, Гарри.
— Гермиона, а как же Рон? — спросил Гарри. — Ты, я надеюсь, не бросишь его?
— Нет, конечно. Зачем ранить ещё одно сердце? Моей сердечной раны и так уже достаточно. А теперь, Гарри, я прошу тебя об одном: обещай мне, что мы забудем этот разговор, и всё будет по-прежнему. Я понимаю, что прошу практически невозможного. И всё-таки мне будет легче, если ты ко мне будешь испытывать дружеские чувства, а не сострадание. Обещай, что всё будет по-старому!
Гарри покачал головой.
— Я не смогу тебе этого обещать, Гермиона.
Гермиона несколько секунд глядела на него с отчаянием, но потом смирилась.
— Ну хорошо, — со вздохом сказала она, — тогда хотя бы постарайся не напоминать мне об этом. И себе тоже. Хорошо?
— Хорошо, Гермиона.
— И учти: сегодня ночью я бегу вместе с тобой.
— Гермиона…
— Не возражай! Я так решила.
— Я молчу.
Дверь отворилась, вошёл Сириус.
— О, вы здесь! — сказал он, заметив их. — Чего сидите с кислыми лицами? Что, скучно? Ну давайте сыграем во что-нибудь!
— Ты знаешь, Сириус, я устал очень, пойду-ка я лучше отдохну, — сказал Гарри и вышел из комнаты.
— Я, пожалуй, последую его примеру, ладно? — сказала Гермиона и вышла вслед за ним. Сириус озадаченно поглядел им вслед и пробормотал себе под нос:
— Похоже, между ними произошло выяснение отношений. Эх, юность, юность! Где же ты? — и вздохнул.