Домик Люпина стоял практически в лесу. Он был и в самом деле очень небольшим. Два этажа, четыре комнаты, одна ванная. Зато во дворе оборудована мастерская. Люпин, похоже, умел работать и руками.
С особым интересом я рассматривал его кабинет. Меня поражало, как человек, обреченный жить один, смог получить необходимую квалификацию… Необходимую для того, чтобы работать профессором в Хогвартсе! Пусть даже натуру оборотней ему изучать не приходилось. Но ведь силы тёмной магии не в одних вервольфах!
Разгадка находилась в кабинете: это были книги. Ими у Рема набиты все шкафы. Почему он специализировался только на темномагических существах, спрашивать не было нужды. И так ясно.
Я с трудом втиснул свои учебники по Зельеделию и решительно о них забыл. Специализация Люпина мне показалась интересней.
Во дворе, рядом с мастерской была ещё одно сооружение. Без окон и с металлической дверью. Что это, я догадался. Местный вариант Шумного Шалмана. Вот туда я не заглядывал.
Люпин ушёл готовить для меня комнату, а мне велел посидеть в кабинете. Я выбрал книгу и устроился в кресле у окна. Но начать читать я не успел — меня заинтересовал ещё один шкафчик. Если все книжные шкафы были массивными и высокими, то этот их скромный собрат совсем не обращал на себя внимания. Его стеклянная дверь пускала мне в глаза отражённый лучик заходящего солнца, и только поэтому я им заинтересовался. Я отложил книгу и подошёл поближе. За стеклянной дверью на полке стояли четыре резные фигурки: олень, собака, волк и крыса. Кого они изображали, мне было ясно. А вот кто их сделал? И зачем? Резьба по дереву была очень тонкой. Времени на такую игрушку должно было уйти много. Я открыл нижнюю деревянную дверцу шкафа. Там стояла корзина, доверху заполненная резными фигурками… Удивительное хобби у хозяина дома!
Фигурки были сделаны аккуратно. Смешные человечки, добродушные звери, маленькие эльфы — чего только тут не было. Перебирая эти поделки, я остро понял одиночество человека, длинными вечерами вырезающего из дерева свои фантазии.
Рем пришёл за мной. Он заметил мой интерес к композиции, стоящей на полке, и решительно сгрёб зверушек в корзину.
— Это уже прошлое… Вот настоящее…
Место зверей заняли три человечка. Круглолицая девочка, прижимающая к груди книжку, долговязый мальчик с круглыми восторженными глазами и ещё один парень — поменьше ростом, но зато с целой копной непослушных волос на голове.
— Вот. Новое поколение мародёров. Где-то у меня ещё были…
Люпин что-то вынул из маленькой коробочки. И фигурка растрёпанного мальчика, обзавелась проволочными очками.
— Ну, как?
Рем неуверенно посмотрел на меня, а я показал ему большой палец. Мне и в самом деле понравилось то, что у него получилось. Позже, занимаясь в этом кабинете, я не забывал поприветствовать своих друзей:
— Гермиона, Рон, как дела?
Жаль, что они ничего не могли ответить.
Нам обоим очень повезло, это полнолуние совпало с теплым циклоном из Атлантики. На улице было слякотно, зато облака надёжно прятали луну. Если Люпин всё же перевоплощался, то я об этом не знал. И выглядел он не так плохо, как в Хогвартсе в полнолуния.
По утрам он проводил час-полтора в своей мастерской. Что-то там пилил, строгал, колотил. На мой вопрос, что он там делает, пояснил, что пора сделать ещё один книжный шкаф. Оказывается, что всю мебель в своём кабинете он сделал своими руками.
Я же с утра первым делом читал газеты. Как я и думал, Рем получал их обычным для магов способом. Совы регулярно приносили почту, требуя монетки взамен. Если я спал, то они бесцеремонно щипали меня за что придётся. Зато я читал новости первым, ещё до завтрака.
И чем больше я читал газеты, тем хуже мне становилось. Не стихали восторги по поводу новой политики правительства. Сколько оказалось сторонников жёсткого курса, предложенного Волдемортом! Какие насмешки, издевательства и откровенное хамство раздавались в адрес Альбуса Дамблдора! Те статьи, что Рита Скиттер когда-то писала обо мне, были цветочками по сравнению с такими ягодками:
— Старый идиот, маразматик, впавший в детство, магглолюбец, чуть ли не маггл, удачно маскирующийся магом!
Как-то я не выдержал, сунул газеты под мышку и пошёл к Рему в мастерскую.
— Гарри, заходи, — пригласил он меня, — садись вон на тот табурет, я скоро кончу.
Он пристроил на верстак доску и стал водить по ней рубанком.
— Рем, тут такое пишут… Как они могут?
Я не мог дождаться, когда Люпин освободится, и начал высказывать ему своё возмущение славословиями в адрес Лорда и клеветой о Хогвартсе и его директоре. Ещё поражался — зачем был нужен я? Зачем всем был нужен Мальчик-Который-Выжил? Если бы я тогда не выжил, их возлюбленный Лорд на пятнадцать лет раньше осчастливил бы этот мир. Взял бы его в свои надёжные руки.
Я смял газету:
— Снейп в школе мне внушал, что я — ничто, одно известное имя. Ему нужно было дать мне посмотреть эти газеты. Газеты, вышедшие после моего, можно сказать, невероятного побега. И что в них? Нет меня! И, кажется, никогда не было. Есть Англия, есть её маги. А меня нет, и никому я не нужен.
Сидеть я не смог и забегал по мастерской, распинывая опилки.
— И отлично! И слава богу! А я-то боялся, что меня предателем будут считать — после того, как пятнадцать лет считали спасителем. Дурак! Знай своё место и не высовывайся. Вот два правила, по которым я теперь буду жить, — я опять кричал.
Рем во время моей речи продолжал неспешно обстругивать заготовку книжного шкафа. Он меня не останавливал, но и не спорил. А когда я выговорился и замолчал, он и тогда методично продолжал свое дело. И я услышал мягкий шелест снимаемой стружки. Золотые завитки накапливались на поверхности верстака, легко падали вниз.
— Всё? — голос Рема был не многим громче шуршания его рубанка. — Накричался?
— В-з-шшш, — шелестела снимаемая стружка.
— Может быть, хватит? — шелестел голос Люпина.
— Что хватит? — я все же сел и нехотя уставился на своего бывшего профессора.
— Хватит себя жалеть, — Рем перевернул доску другим концом, и я снова видел, как он аккуратно снимает тонкий слой древесины.
— Хватит обижаться на весь мир.
— В-з-шшш, — подтвердил рубанок.
— Люди в своей массе не герои. Им не до героизма, когда рядом семьи, маленькие дети, не очень здоровые родители.
Движения Рема были свободны и легки, никакого надрыва, тем более истерик.
— В-з-шшш, — слышал я, и новая пушистая золотая кучка добавилась к стружке на полу.
— Ты что, думал, все как один пойдут бороться с новым правительством? И как они должны были это сделать? — и опять шуршащий звук.
— Акции неповиновения? Или пойти просто бить Упивающихся смертью? Что могут сейчас сделать обычные люди, не авроры, не боевые маги? Бабушка Невилла, миссис Уизли, родители Паттил… Что они могут сделать? С волшебными палочками наперевес пойти громить резиденцию Волдеморта?
— В-з-шшш, — пел рубанок, и апатия охватывала меня. А что я, собственно, раскричался? Всё правильно, всё так и должно быть. Какая разница, кто в правительстве? Был Фадж, стал Волдеморт, а для бабушки Невилла мало что изменилось.
— Значит, это всё? Всё, что было, ушло и никогда не вернётся? — слова Рема были для меня тяжелы. Мне казалось, что они снимают с меня злость, как его рубанок с дерева — стружку с дерева. А вместо неё остается недоумение — что же теперь делать?
— Всё осталось только в нашей памяти? И Волдеморт был прав, когда говорил, что у Дамблдора нет ни одного шанса вернуться? Профессор никогда не решится на гражданскую войну, он не будет рисковать жизнями людей.
Рем засмеялся. Звук его смеха так неожидан. И не только для меня — рубанок скрипнул и упёрся, не желая двигаться дальше.
— Гарри, не кидайся из одной крайности в другую. Я сказал, что сейчас ничего нельзя сделать.
Люпин перевернул рубанок и стал регулировать его нож.
— Ты обратил внимание, что сейчас все вокруг стали чистокровными волшебниками?
Я кивнул, а Люпин осторожно стал снимать образовавшийся на гладкой поверхности заусенец. Теперь инструмент в его руках был очень тих.
— Этого я тоже не понимаю: куда делись все остальные? Неужели они все уехали из страны?
Рем усмехнулся, трудное место заканчивалось, и он снова стал выглаживать золотистую поверхность. Он объяснил:
— Все, кто не может доказать свое чисто магическое происхождение, просто затаились. Вот пройдёт время, и они опять появятся.
Я позавидовал оптимизму Люпина. Хорошо, если так. А вдруг их … того …выгнали из Англии?
— Гарри, неужели ты не замечал, что самые сильные волшебники бывают от смешанных браков? Когда один из родителей маг, а другой — маггл?
Я задумался: да, как мои родители или … Волдеморта.
— А Гермиона?
Рем хмыкнул:
— А ты уверен, что у неё ни по одной линии не было магов? И откуда такая уверенность? — он поднес к прищуренному глазу доску и, оставшись довольным, перевернул ее. Другая сторона была неровной, со следами плохо счищенной коры.
— Наверняка, в семейных преданиях Гренджер есть упоминание о странностях какой-нибудь бабушки или дедушки.
Люпин снова настроил рубанок. Его движения изменились. Грубую поверхность он строгал сильными и решительными толчками. Вся плавность и осторожность куда-то ушли.
— Гарри, это известная истина, что перекрёстные браки дают самое сильное потомство. Эта может кому-то не нравиться, но это — факт. Как только новое правительство захочет избавиться от этих сильных колдунов, оно сразу поймёт, что к чему. А есть ещё и семьи, состоящие из чистокровных и нечистокровных колдунов. А с ними как быть? Нет, Гарри. Борьба за чистоту крови хороша для лозунга. А на деле — это недостижимо. Изолироваться от магглов нельзя, не замечать их детей с магическими способностями — глупо. Ничего из этого не получится.
Прошло всего несколько минут, и корявую доску было не узнать. Она стала ровной и гладкой.
— Гарри, придёт время, и все магглорожденные будут на своих обычных местах. Могу добавить, что пройдёт время, восторги утихнут, начнутся будни. Это сейчас ближайшие соратники Лорда готовы на всё, полны боевого духа и даже … самоотверженности. Но пройдёт время, и обычная повседневная рутина загасит их пыл. И работа им надоест. Ты думаешь, Люциус Малфой сможет изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год разбирать детские проказы, успокаивать нервничающих учителей, замещать больных, следить за расписанием, держать в порядке огромное хозяйство школы?
Люпин опять засмеялся:
— Находясь на посту директора Хогвартса, нужно работать. И очень много. Там нет места для своего плохого настроения, там нет места для своего плохого самочувствия. Вот погоди, Люциус к лету будет проситься у Волдеморта в отставку. И не он один. Директор клиники Святого Манго — тоже. Директор гражданских средств связи — тоже. На этих местах должны работать профессионалы. Но Волдеморт своих ставленников не отпустит, заменить их ему будет некем. И что получится?
Я пожал плечами.
— Останется только внешний вид. Все важные посты будут занимать Упивающиеся смертью, но работать за них будут другие. А главное, — Люпин поднял палец, — и решать за них будут другие. Жизнь вернётся в свою колею. Может, это будет не через год. Может быть, пройдёт немало времени, но общественный настрой изменится. Люди вспомнят и Альбуса Дамблдора, — Рем покосился в мою сторону, — и тебя. Да ещё и обругают — где ты все это время был?
Рем смахнул с верстака стружку и стал подметать пол. Но тут уж и я решил поучаствовать — забрал у него метлу. Кто всех лучше изучил характер мётел? Пусть теперь летать на них не придётся, но … пол подмести я смогу.
Мы вышли из мастерской.
— Понятно тебе, Мальчик-Который-Выжил? Нужно подождать. Вернётся Дамблдор, тогда придёт снова и твоё время. Но не раньше. Если тебя Волдеморт обнаружит раньше, то твоё время не придёт никогда.
— Значит, я должен просто ждать? Ждать, когда придёт время?
Люпин кивнул:
— И жить магглской жизнью… И не забрасывать занятия. И… — Рем очень серьезно добавил, — и обязательно написать друзьям.
Письмо я Гермионе написал, но Рем все никак не мог его отправить. У него и своя-то переписка замерла — совы у нашего дома стали появляться гораздо реже.
Но газеты я читал регулярно. И не пропустил новый устав Хогвартса. И закон, на который он ссылался, я тоже прочёл… Как и следовало ожидать, магглорождённым запрещалась обучение магии вообще, и в Хогвартсе в частности. Если добавить запрет на использование магии волшебникам с незаконченным образованием… Который был всегда… То… Положение магглорождённых определено точно. Вроде как они в магическом мире, но без магии.
И не поможет им уход в тень, как предполагал Люпин. Может, хоть сейчас найдутся критические слова в адрес Волдеморта? Я жадно листал газету. Нет, не нашлись. Зато через месяц появилось дополнение к закону. Чистокровная семья могла ходатайствовать о предоставлении права на образование своему магглорождённому родственнику. Пока я читал это дополнение, ничего не понимал. И для кого пишут законы? Почему нормальный человек в них никогда не может ничего понять? Если есть магглорождённый, то откуда у него чистокровная семья? Чушь какая-то.
Разъяснилось все быстро. Один из новых любимцев Волдеморта был женат на магглорождённой женщине… Образование у неё было незаконченным… Мужу надоело делать за неё домашнюю работу… И появилось это дополнение к закону. Тот любимчик Лорда сам ходатайствовал за жену, и она получила возможность сдать экзамены.
Ещё через два дня в газете были объявления о помолвках. Каких? Практически все магглорождённые ученики Хогвартса шестого и седьмого класса были помолвлены с чистокровными волшебниками. И продолжили учебу. Да… Ребята у нас понимающие! А потом я заметил, что ранние обручения стали в моде… Магглорождённые нашли способ обойти закон. Их в школе поубавилось, но они всё же оставались.
Сообщение о помолвке Рона Уизли и Гермионы Гренджер появилось чуть позже. Но появилось… Что я почувствовал? Обиду и злость. Ох, попался бы мне в это время Волдеморт…в тёмном переулке. Или Люциус Малфой… Или… Да что там говорить. Я и Снейпа поминал недобрым словом за то, что он меня тогда остановил. Тогда, когда было ещё не поздно.
Я снял фигурки двух мальчиков и девочки с полки. Было большое желание кинуть их в пламя камина, но Рем их делал для себя. … и я бросил этих неудавшихся друзей обратно в корзину. Нашёл фигурку китайского мандарина, толстого, самодовольного, и поставил на полку. Он не похож на Волдеморта, наш новый правитель никогда не был таким тупым и толстым, зато и не навевает никаких воспоминаний.
Рем заметил перестановку фигурок, но ничего не сказал. А к вечеру спросил моё письмо в Хогвартс. Я коротко ответил:
— Письма не будет, — и ушёл в свою комнату.
Было очень больно. Как они могли? Гермиона же знала, как я к ней отношусь. К ней и к Рону. Она знала, как мне будет плохо, когда я узнаю об их помолвке. Неужели у неё не было ко мне ничего? Но даже в этом случае… как просто — у меня не осталось друзей. Я хотел думать, что это было сделано, чтобы обойти закон. Все приспосабливаются к новой жизни. Но ведь Гренджер и Уизли — не все. Но и они тоже нашли способ жить, как будто ничего не случилось. И ради этого они отказались от нашей дружбы. …Ведь можно было уехать учиться за границу. В Дурмштранг тоже маглорождённых не берут, но ведь есть ещё и Бобатон…. Нет, если б мисс Гренджер захотела, она бы нашла другой выход. Объяснение её поступку может быть одно — Рон Уизли для неё дороже. Он надежней, он безопасней и, самое главное — он рядом.
А утром я опять пошёл в мастерскую.
В этот раз говорить мне не хотелось. Я просто сидел и смотрел, как Рем шкурит свои доски. Он покосился на меня и продолжил своё дело.
— Хочешь попробовать?
Я встал и подошёл поближе. Рем дал мне брусок, обернутый грубой наждачной бумагой.
— Возьми в левую руку доску, а бруском води по её поверхности. Видишь, на доске есть небольшие рёбра, неровности? Их и нужно сгладить. Только пальцы себе не ошкурь.
Я стал выглаживать данную мне доску. Сначала бездумно, а потом понял, о каких неровностях говорил Рем…
Он раскладывал по своим местам ненужный сейчас инструмент.
— Гарри, ты не должен о них думать плохо.
Я замер, но ничего не ответил на эти слова.
— Ты должен им верить. Ты должен им написать. И вот ещё что, Гарри… Если Гермиона выбрала Рона, попробуй её понять. Ваши отношения только начинались. Не успели они достаточно окрепнуть! В этом нет твоёй вины. Но нет вины и Гермионы.
Я крепче сжал брусок с наждачной бумагой и начал быстрей двигать рукой. Вверх — вниз, вверх — вниз…
— Сейчас в Хогвартсе будет очень сложно. Им нужно будет друг друга поддерживать, выручать. И проще это делать, являясь официально парой.
Бумага на бруске стала совсем лысой, и Рем остановил меня. Теперь грубую бумагу сменила тонкая. После выглаживания ею поверхность приобретала мягкий блеск.
— Ты только представь, что придётся вытерпеть всем твоим друзьям от слизеринцев. Что сейчас там будет вытворять Драко! Надеюсь, что Люциус его образумит. По-отцовски.
Я фыркнул, представив эту картину. Говорят, Драко ой как муштровали дома. Но он всё равно попортит немало крови нашим. Хорошо, хоть Снейпа там не будет.
Фигурки ребят Рем вернул на свое место… А письмо я написал…
Ответа ждать пришлось долго. Но я дождался. И узнал все новости. О своей помолвке они старательно не писали. Гораздо больше о том, как они воюют со слизеринцами. И о том, какой у них новый профессор Зельеделия. Не знаю, завидовать им или нет. Но зелья они на уроках не варят! Профессор им пообещал, что, может быть, в конце года он им один раз разрешит взять в руки котелки. Скучища, хуже, чем на Истории магии. Было даже предложение проверить, не призрак ли их новый профессор. Оказалось не призрак… На него «случайно« упала статуя горбатой старухи. Та, что стояла у нашего секретного прохода. Профессор так орал… И было сделано заключение, что он не призрак. Ещё мне написали, что с Хедвигой всё в порядке. За ней ухаживают всей группой. Но моя сова всё же скучает. Жаль, я тоже скучал по своему крылатому другу. Но забрать её я не мог. Только передал ей привет в своем следующем письме. Так и завязалась у нас переписка. Одно письмо в два-три месяца. Слишком редко. Но это все же лучше чем ничего.
Переписка Рема шла тоже не особенно напряжённо, и совы с его письмами летали редко. Как я понял, Дамблдора найти не удалось.
А я стал заниматься. Учился сосредотачиваться, учил слова заклинаний без волшебной палочки. Учил нужные движения палочки без самих заклятий. Самым прикольным было мое обучение аппарированию. Мне нужно было всё как следует представить: и куда, и откуда. Почувствовать себя, чтобы ничего по дороге не потерять. Я всё это отрабатывал, представлял и чувствовал, но ни в коем случае не до конца. Чтобы ненароком не махнуть в неведомые дали.
За продуктами Рем ездил раза два в неделю в поселок, находящийся от нас в пяти километрах. Дорога туда была приличной. Когда я научился водить машину, эти поездки я взял на себя. Потом в том же поселке я нашёл себе и работу. Спасибо Дурслеям: они научили меня ухаживать за их двориком и садиком. Мне это умение пригодилось. Одинокая женщина согласилась нанять меня на такую же немудрёную работу. Забегая вперед, добавлю, что за два года, которые я занимался земледелием, я приобрел известную славу. Мои кусты, деревья и клумбы были всегда здоровы и ухожены. Даже когда у соседей било градом ранние овощи, или небывалая засуха скручивала листву, мои питомцы чувствовали себя превосходно. Я старался не привлекать к этому внимание окружающих. Лишние слухи о «чудесах« мне были не нужны. Но… но… Не всё получалось по моему желанию. Меня нарасхват стали зазывать к себе на работу все хозяева поселка. Пришлось срочно заканчивать карьеру сельхозтруженника. Я попробовал освоить бухгалтерию, но оказалось, что без знаний по налоговому законодательству ею заниматься невозможно. И последний год я перебивался случайными заработками, строго обходя работу на земле.
Ну а теперь осталось только самое последнее. В первый же год нашей новой жизни у нас с Ремом появились соседи… Для Люпина это было большим потрясением. Заброшенная усадьба невдалеке от нашего дома обрела новых хозяев. Рем сразу предупредил, чтобы никаких сближений с соседями не было. И я держался от них подальше. Они пробовали сойтись с нами. Но безуспешно. Мистер и миссис Косс оказались вынуждены обходиться без добрососедских отношений. Тяжелее пришлось их дочери, Джен. Ей было шестнадцать. И она ещё училась. Но лето проводила с родителями. В такой глуши… Девушке можно было только посочувствовать. На курорт её не посылали. Понятно, что если бы семья Косс была достаточно богатой для подобных трат, она бы вряд ли жила в таком месте.
Вот с этого сочувствия девушке все и началось. Мы с Джен иногда встречались. Большей частью у лесного озера. Мне кажется, что случайно. А Рем был убеждён, что девушка меня специально подкарауливает. Как бы то ни было, но это происходило.
И однажды у Джен в воде свело ногу. Она истошно закричала. Мне пришлось её вытаскивать на берег. … и делать массаж… ноги… Честное слово. Ничего больше. Я ещё надеялся на встречу с Гермионой. Надеялся, что наше чувство выдержит такое длительное расставание. У меня все ещё щемило в груди, когда я вспоминал её.
Письма я стал получать ещё реже. И глупо было обижаться, слишком далеко было до Хогвартса, и слишком опасно передавать наши письма. А написать в одном письме всё, что произошло за полгода — трудно. Вот и были в письмах только приветы да вопросы, как у меня дела.
Потом Джен познакомила меня со своими родителями. Милые люди. Им было очень одиноко.
Лето кончилось. Джен уехала. И мои посещения соседей прервались.
Второе лето сразу пошло по наезженной колее. И наши встречи были всё чаще.
В начале третьего лета я получил письмо из Хогвартса. Обычно оно было сразу от обоих моих друзей, а в этот раз от одной Гермионы. Она предупредила, что пишет в тайне от Рона. И просила не выдавать её. Дело в том, что она устала от неопредёленности. Рон её ревнует ко всем, кто к ней приближается, караулит каждый её шаг, устраивает дикие сцены. Мучается сам и её мучает. И никак не может решиться на объяснение. И все из-за меня. Вот Гермиона и спрашивала, не могу ли я сам написать ему. Ведь у нас с ней ничего серьезного не было, детское увлечение не стоило внимания? Ведь так? Если я согласен, то девушка просила меня написать об этом Рону.
Я долго думал, а потом понял, что не должен им мешать. Не имею права. Если Гермиона любит и хочет семью, кто же может её осудить за это? А Рон… Зря я о нём думал плохо. И я написал письмо со своим благословлением. Намекнул, что у меня тоже есть … интерес.
На свадьбу к ним я попасть не мог. И хорошо. Думаю, мы бы не избежали натянутости в отношениях и ненужных сожалений. А потом они уехали в Америку… Тем же летом.
Мою грусть по школьным дням помогала разгонять Джен. Когда в июне она приехала к родителям, я сразу помчался к озеру. Надеясь, что Джен это заметит. Моё ожидание оказалось не напрасным. И мы опять каждый день встречались. Редко-редко, но она заходила к нам с Ремом. И, конечно, она догадалась, что мы с Ремом непростые люди. И странные оговорки, и странные почтальоны… А самыми странными были ночные завывания отсутствующей у нас собаки… В полнолуния…
Что и говорить, Джен не была очень любопытной. Но тайна соседей — это такой соблазн… Особенно, когда, того и гляди, замуж выйдешь за одного из них.
Да, и я хотел жениться. Именно на Джен. Мое отношение к ней было совсем не похожим на то, что было… что я чувствовал с Гермионой. Я мог быть абсолютно спокоен в её присутствии. Даже, наоборот, я был удивительно спокоен в её присутствии. Как будто она дала мне то, чего не хватало. Дала мне новый смысл жизни.
И Рем меня понял. На полке в шкафчике появилась ещё одна девичья фигурка. Она сидела на камушке и смотрела на вырезанные из того же куска дерева камыши. Так и казалось, что где-то рядом лесное озеро…
Я долго колебался, как ей рассказать о себе? Поверит ли она в существование магии? Пообещал, что открою нашу тайну перед самой свадьбой. Расскажу, кто мы такие и почему здесь живем.
Удивительное дело, но Джен не настаивала. У её родителей поправились дела, и они планировали в конце лета уехать отсюда. Я думаю, её отец предпочёл бы, чтобы его единственная девочка вышла замуж не за такого странного типа, как я. Но и возражать против решения дочери не стал.
К Джен приехала подруга. И последнюю неделю мы проводили втроём: Я, Джен и Джей. Болтали ни о чём, к озеру ходили. И меня мучило обещание: рассказать всё. А как это сделать? Как объяснить, почему мы с Ремом здесь? Я был на редкость рассеян эту неделю. А Джен всё ждала… Что же делать? И однажды… я решился.
Когда сгустились сумерки, мы устроились на бревнах, которые Рем приготовил для своих поделок.
— Девушки, а давайте я вам сегодня расскажу сказку, — они обе переглянулись и засмеялись.
— Гарри, мы уже довольно взрослые девочки. Сказки! Это уже не для нас. Они все остались в детстве. Да и откуда возьмутся новые сказки? Все сказочники давно пропали. — Джей вздохнула. — Пропали вместе с верой людей в сверхъестественное. Пропали вместе с ожиданием чуда. Теперь людям нужны не сказки. Нужно твёрдо стоять на земле. А в сказки никто не верит.
— Ну и вы не верьте. Но все же послушайте. Такую сказку вы ещё не слышали. Вот это я вам гарантирую.
Моя серьёзность сделала свое дело, и девушки перестали хихикать.
— Слушайте. Сказка про Мальчика-Который-Выжил и Философский камень.
Мистер и миссис Дурсли из дома номер четыре по Бирючинному проезду могли бы с гордостью сказать, что они, слава богу, совершенно нормальные люди…
Так я рассказал Джен историю, которую она должна была знать. А потом был второй вечер, третий, четвёртый … Девушки уже давно перестали смеяться, а я все продолжал рассказывать. Последние истории я рассказывал уже потом одной Джен. Уже после свадьбы.
А свадьба была. Скромная, но незабываемая. И началась новая сказка, когда на свет появился новый мальчик с зелеными глазами. Мы его назвали Джеймсом. Надеюсь, что его сказка будет счастливей. От всей души!