Прим. автора: планируется серия из трех книг, на каждый из оставшихся в Хогсвартсе лет, однако предупреждаю — даже первая книга еще не дописана.
Аннотация: Возвращение Волдеморта всколыхнуло волшебное общество и оживило в старшем поколении магов их старые страхи и утихшую с годами боль потерь. Пятнадцатилетний Гарри и его сверстники, выросшие в дни мира, оказываются брошены в самое пекло новой страшной войны и, вместе с теми, кто уже сражался с Темным лордом прежде них, они надеются на силу собственной любви и веры, чтобы победить и выжить (патетично, конечно, но что ж тут сделаешь).
Гарри Поттер разогнул ноющую спину и, бросив последний критический взгляд на клумбу, направился в дом. До обеда он должен был прополоть четыре. После обеда — ещё две. Интересно, а что же такое сегодня «обед»?
— Что тебе? — неодобрительно спросила миссис Десли, когда он заявился на кухню.
— Четыре клумбы, как вы и сказали, тётя. Я уже прополол их все.
— Всего было шесть клумб, — ядовито напомнил ему дядя Вернон, отрываясь от свежей газеты.
Гарри опешил:
— Да, но вы сказали, две оставшиеся — после обеда…
— Обед ещё не готов, так что можешь приниматься за работу. Давай, не бездельничай!
Не слова не отвечая, Гарри поплёлся в сад. Спорить с Десли бессмысленно. Да и, кроме того, он, что, действительно думал, что сможет потратить часть времени как ему хочется? Как бы ни так! И стоило так торопиться! Мальчик начал ожесточённо сражаться с особенно цепкими сорняками. Когда он, наконец, смог выдернуть длиннющий корень, настроение немного поднялось. Нет, решил он, торопиться-то стоило. Просто не стоило заходить на кухню. Если бы он сразу прошмыгнул в свою комнату, то сейчас, вероятно, уже читал бы и мог читать до обеда — или пока его не позовут. Мог бы даже заняться уроками.
Гарри вздохнул. Каждое лето он заново вспоминал эти хитрости, совершенно не нужные в Хогсвартсе — школе для ведьм и волшебников, где, конечно никто бы не запретил ему читать «истоки магии» или составлять собственное зелье, как задал Снейп. Вспомнив об этом, он мысленно застонал. Да, зелье собственного сочинения и ещё шесть свитков по запрещенным зельям! Конечно, он способен написать шесть свитков за время каникул и на зелье бы времени тоже хватило, но не в этих условиях, когда ему не то что читать и писать, даже думать о Хогсвартсе запрещалось. Да ещё оказалось, что он совершенно не помнит алхимию, а значит, придется ему перечитать свои конспекты за четвёртый курс. Так что он и читал их — ночью под одеялом. Если бы в прошлом году его, как участника трёхмагового турнира, не избавили от экзаменов, Гарри точно бы провалился. А Снейп бы его живьём съел, это не Трелони.
Зато, невесело подумал он, высасывая кровь из порезанного о травинку пальца, с защитой от тёмных сил у него просто полный порядок. Хоть сейчас в ауроры. Нет, ну, конечно, не сейчас, — юный волшебник опять приступил к прополке, — но когда ни будь, после Хогсвартса….
Гарри и сам не мог точно сказать, когда же он принял такое решение. Конечно, не когда Хмури-Кривуч заметил, что, мол, из него получился бы аурор. И вообще это было не в Хогсвартсе. Гарри окинул задумчивым взглядом ухоженный сад, образцовый домик семьи Десли (покрашенный им недавно в ровный белый цвет, причём не одобрявший всяческие вольности дядя Вернон даже парадную дверь не позволил покрасить иначе) и до зевоты мирный, скучный Бирючинный проезд. Нет, это случилось здесь. Так странно было вернуться сюда недавно, от взволнованной атмосферы Хогсвартса, от угрозы ужасной волшебной войны, от возвращения Волдеморта, даже от смерти Седрика… казалось, что между тем миром и этим пролегла пропасть. Здесь всё так странно, — подумал он тогда, сидя в машине мистера Десли, — всё так… по магглски. Что бы ни произошло в волшебном мире, магглы, Десли, ничего и не узнают. Да они и не желают знать. Но если завтра сюда вдруг заявится Волдеморт… Гарри не переоценивал себя, но все-таки был уверен, в этом случае у него, как у любого другого волшебника есть хоть какой-то шанс выжить. В крайнем случае, — думал он, — кто-нибудь из чистокровных волшебников может даже принять (или сделать вид, что принимает) сторону Упивающихся и тогда его пощадят. А сильные маги, как Дамблдор или кто ни будь из ауроров могут и сражаться и возможно даже победить. А вот у магглов шансов никаких не будет. И защитить их некому. Вся надежда на Министерство, но ведь они не всесильны и сами довольно напуганы.
Нет, — Гарри уже задумчиво выбирал мелкие ростки душистого горошка, неизвестно откуда попавшие на помпезные клумбы тети Петунии (с крупными сорняками было уже покончено). Будь воля Гарри, он позволил бы горошку и другим таким цветам расти где хочет, тем более что его сладкий запах, как говорят, привлекает садовых фей. — нет, на министерство никакой надежды нет. Фадж вообще не верит, что Волдеморт жив. Ему тем легче не верить, что с гибели Седрика Диггори ничего необычного не случилось. Правда мистера Висли, папу Рона, это скорее тревожит, он думает, что Волдеморт готовится к атаке. Что касается Гарри, то он не видел никаких связанных с Волдемортом снов, исключая простые кошмары. Шрам тоже не болел. Поэтому он просто ждал, когда упивающиеся смертью объявятся снова. И очень надеялся, что на тот момент им хоть кто ни будь сможет сопротивляться.
Наконец закончив с этой клумбой, Гарри поднялся и перешел к последней — самой запущенной. Интересно, что это за «старая команда», которую теперь собирает Сириус?
С начала каникул Гарри получил от крестного только коротенькую записку, в которой тот извинился за то, что не сможет какое то время писать, передал привет от Лупина и попросил, что бы Гарри берег себя. «Это очень важно. Дамблдор уверен, что ты зачем-то нужен Сам-знаешь-кому, поэтому он любым способом попытается до тебя добраться. Я понимаю, что тебе не сладко у Десли, но постарайся не отходить от дома и даже не выходить на улицу. «С тех пор прошло уже две недели и Гарри, несмотря на предупреждение Сириуса начал о нем беспокоится.
— Обед! — Гарри в жизни не смог бы представить, что голос тети Петунии будет звучать как музыка и, однако — так он и звучал. В жизни не бывший таким голодным молодой волшебник, кажется, поставил даже парочку рекордов по дороге к дому.
Под обедом подразумевалось полтарелки овощного рагу (полтарелки для Гарри, естественно). Это, в общем то было не плохо, но только если забыть, что на завтрак был ломтик грейфрупта, а Гарри все утро работал на свежем воздухе. И все-таки Дадли, в это же время сидевший у телевизора, выглядел в десять раз голоднее и в сто раз несчастнее. Вообще, — сочувственно подумал Гарри, — он действительно похудел. Ненамного, конечно. Может, фунтов на десять. Но в школьную форму ему все равно не втиснуться.
Как ни странно, сильнее всего диета сказалась на дяде Верноне. Тете Петунии, всегда бывшей тощей, как палка, сбрасывать было просто нечего, Гарри тоже. Дадли, как уже было сказано, понемножку, со скрипом, скинул свои десять фунтов. Только мистер Десли все худел и худел, заодно становясь все злее и злее. Красный цвет лица он, впрочем, так и не утратил.
Жизнь у Десли, в общем, была не хуже обычного и даже много лучше чем надеялся сам Гарри, помня о том, как покинул их прошлым летом. Семейство Висли забрало его тогда на Кубок, но попутно учинило (ненамеренно, конечно) на кухне у Десли такой разгром, словно там взорвалась небольшая бомба. Этого и еще небольшого невинного розыгрыша близнецов над лишенным чувства юмора Дадли было вполне достаточно, чтобы по возвращении Гарри всерьез опасался за состояние своего здоровья. Домашний арест ему просто был обеспечен. Но домашнего ареста не было. Десли почему-то вообще не вспоминали о том инциденте. Или, может, не помнили. Утвердившись в своих подозрениях, Гарри послал сову Рону и теперь ждал ответа, а вместе с ним, быть может, ну хоть что ни будь съедобное.
Надеюсь, — думал он, неохотно вставая из-за стола, — Хедвиг вернется в ближайшие дни. Завтра или послезавтра… Чуть раньше, чем я погибну от голода.
Солнце медленно садилось, освещая верхушки елей, поросшее вереском поле и развалины древнего замка. Пролетела сова, хотя совы обычно охотятся ночью. Тревожно крича, она залетела в разрушенные ворота и умолкла. Прошло немного времени. Солнце практически скрылось за лесом, прохладный ветер пробежал по вереску.
И вдруг неизвестно откуда на ровном месте возникла фигура. Фигура эта была закутана в черную мантию, на голове капюшон. Лицо почему-то скрывала белая полумаска, фосфоресцировавшая в сумерках. Быстро оглядевшись, неизвестный или неизвестная пошел к руинам и, вступив во все те же ворота, исчез из вида.
Эта фигура была только первой. Теперь тут и там появлялись такие же точно люди и, проходя в ворота, исчезали. Некоторые обменивались приветствиями, словно маски совершенно не мешали им узнать друг друга. Так одна из фигур задержалась на входе, поджидая другую. Когда та подошла достаточно близко, стоявший заговорил.
— Северус, — с холодным удивлением произнес мужской голос, — Ну кто бы мог подумать! Не ждал, что ты появишься, не ждал.
— Люциус. — отозвался рекомый Северус, неторопливо приблизившись к говорившему, — Но ведь приказано явиться всем и каждому, не так ли?
— Да, каждому, — подтвердил тот, чуть растягивая слова и разглядывая собеседника (хотя неясно было, что он мог увидеть в темноте), — из верных.
Легкое ударение на «из верных» не произвело, казалось, ожидаемого впечатления на Северуса.
— Ты сомневаешься в моей верности, Люциус? — уточнил он спокойно.
— Сомневаюсь? — насмешливо повторил за ним Люциус, — Скорее я не сомневаюсь в твоем предательстве. Как и мы все. — добавил он, взглянув на входящих в ворота людей.
Не отвечая, Северус тоже стал наблюдать за входящими и наблюдал так долго, что его оппонент счел молчание за согласие.
— Так зачем ты вернулся, Северус? — наконец спросил он, — Ведь ты же знаешь, что приговорен. Зачем ты пришел?
— У тебя устаревшие данные, — отозвался его собеседник, медленно и задумчиво проговаривая слова. Непохоже было, что бы он оправдывался, — я был помилован. Что касается моего предательства… кто из них, твоих верных, не предал его когда-то? Пятнадцать лет назад… Ты сам, Люциус, долгое время считался законопослушным членом волшебного общества и до сих пор считаешься. — Северус все еще созерцал проходящие мимо маски и, судя по равнодушному тону, не заботился ни о мнении о нем Люциуса ни о прочих, так называемых «верных».
— Но ты это сделал гораздо раньше. Ты перешел на сторону Дамблдора, ты шпионил за нами… и после этого ты помилован?!
— Я помилован. — спокойно подтвердил тот и Люциус удивленно умолк.
— Так это правда. — протянул он после нескольких мгновений пораженного молчания. — Да, слышал я, что ты уже встречался с ним, но, признаюсь, не мог поверить. Как ты только осмелился… и как оправдался?
— Если ты до сих пор не веришь, то быть может, мы просто зайдем и ты сам убедишься? — предложил ему Северус, — Во всяком случае, я не вижу смысла стоять здесь на холоде.
Предложение найти тепло в руинах замка не удивило Люциуса.
— Подожди ещё немного, — попросил он, — я жду здесь кое-кого, а после мы зайдём все вместе. По крайней мере, тогда тебя не растерзают.
— Меня не так уж просто растерзать. — рассеянно предупредил опять задумавшийся Северус и вновь обернулся в сторону прибывающих.
— Ты всегда был излишне самонадеян, — раздраженно заметил Люциус, — и никогда не ценил свою жизнь.
— Моя жизнь принадлежит моему Лорду. — без выражения процитировал его то ли друг то ли недруг, а Люциус вдруг усмехнулся, саркастически искривляя бледные губы.
— Что лишь подтверждает последнее утверждение.
Северуса это тоже позабавило:
— Изменнические речи, Люциус?
— Ну почему же сразу изменнические речи. Ведь и моя жизнь — собственность моего Лорда. — елейно отозвался тот, но за елейностью явно сквозила насмешка, — Я служу моему Лорду, и мой Лорд это знает.
— Ты служишь себе, Люциус, — улыбаясь, поправил его собеседник, — и твой Лорд это знает.
Люциус мгновенно бросил улыбаться. Ещё чуть-чуть помолчали.
— Так ты ответишь на мой вопрос? — вскоре прервал он паузу, — как ты смог оправдаться?
Но Северус вдруг напрягся, глядя на две подходящие к ним фигуры:
— Любознательность — фамильная черта Малфоев, — неожиданно заметил он, — я, кажется, вижу, кого ты так дожидаешься.
— Да, действительно, — откликнулся Люциус (очевидно Малфой), проследив направление его взгляда, — ну, ты удовлетворишь её, эту мою любознательность?
— Нет. Если наш Лорд решит сделать это — на все его воля, но я не хотел бы распространяться.
— Что ж, твое право. — согласно кивнул Малфой, — Но подумай, что если никто не узнает причин, по которым тебе можно верить…
Повисло многозначительное молчание, которому Северус, впрочем, не дал затянуться:
— О, по крайней мере одну такую причину я все же могу назвать. Тёмный Лорд доверяет мне, Люциус, как ты думаешь, это что ни будь значит?
— Да, разумеется. — недовольно ответил тот и они окончательно замолчали, ожидая пока к ним приблизятся две фигуры.
Одна из них выглядела отлично от прочих. Начать с того, что черное одеяние оказалось вблизи просто черным плащом, голова же не была покрыта капюшоном и светлые волосы юноши (это был именно юноша) выделялись в сгустившейся темноте. На лице его не было белой маски. Вторая фигура была наряжена по всем правилам и, приблизившись, оказалась женщиной с хрупким телосложением. Из-под черного капюшона выбивались её золотистые волосы, на губах замерла надменная полуулыбка.
— Нарцисса, — вежливо поклонился Северус женщине, — прими мое восхищение, ты замечательно выглядишь.
Как выглядела женщина на самом деле, было очень трудно разобрать, так как черная мантия, маска и тьма её очень удачно скрывали, но вопросительный взгляд Нарциссы, тем не менее, обратился не к автору странного комплимента, а к Люциусу Малфою.
— Северус вернулся к нам. — пояснил ей Малфой и Нарцисса, медленно улыбнувшись, с достоинством протянула руку для поцелуя.
— Рада снова видеть тебя, Северус, на верной стороне. Должна заметить, что тебе этот наряд идёт куда больше чем большинству из нас. И к тому же, — добавила она, взглянув на юношу, — я рада, что в Хогсвартсе будет кому присмотреть за Драко.
Юноша ответил ей нечитаемым взглядом. Северус также теперь обратил на него внимание.
— Мистер Малфой. Мне казалось, что знак принимают не раньше шестнадцати лет, а ведь вы родились в апреле. Что же, позвольте узнать, вы здесь делаете?
— Все члены внутреннего круга привели своих детей, Северус. Это был приказ Темного Лорда, хотя, возможно, тебе эта часть неизвестна.
Мужчины быстро обменялись взглядами.
— А каковы причины приказа?
— Лорд не объяснил нам. — покачал головой Малфой.
— Ну что же, — выпрямился Северус, — в таком случае стоит пойти и услышать, что пожелает сказать нам Лорд. Или, — добавил он уже тише, так чтобы слышал его только Люциус, — увидеть, что он пожелает сделать.
Тот только вновь покачал головой, искоса поглядывая на Драко, Нарцисса же, презрительно посмотрев на встревоженных чем-то мужчин и протянув своему (всё такому же молчаливому) спутнику руку, гордо произнесла:
— Идём, мой сын. Сегодня ты будешь представлен Тому-Чьё-Имя-Не-Произносится.
И вся эта странная группа скрылась в проёме ворот.
В тот момент, когда они вступили в древние развалины, их шаги зазвучали по каменным плитам, а над головами сомкнулись своды древнего, очень древнего замка.
Зал, в котором они очутились, размерами мог бы поспорить с какой ни будь городской площадью, что касается потолка, то, было ли это иллюзией или обманом зрения, или же он в самом деле был так высок, но его, в любом случае, не было видно.
По своей неуютности это место напоминало пещеру. На далёких от четверки стенах не было ни картин, ни ковров, ни росписи, ни гобеленов. Факелы, укреплённые в своих нишах и горевшие не дающим тепла белоснежным огнём, освещали пустое пространство лишенного мебели или любой другой обстановки зала. Впрочем, нет, был предмет интерьера, не изгнанный из него.
В центре зала и на середине высокого каменного возвышения, на которые возводили широкие (и опять же, каменные) ступени, высился трон. Пустой. И опять же — каменный. Ни единого украшения и никакой резьбы. Просто — грубо отёсанный монолитный камень. Но перед этим позором скульптора Люциус, Северус и Нарцисса почтительно преклонили колени.
Драко, получив сквозь зубы брошенный приказ отца, склонился чуть не вдвое и, когда он выпрямился, то с его лица исчезли всякие следы невозмутимости. Теперь на нём была тревога и едва не страх. Впрочем, глядя как взрослые поднимаются, юноша овладел собой. Ни слова не говоря, он опять поклонился — отцу и матери — и направился на другую сторону от возвышения к группе детей и подростков, в возрасте от восьми до шестнадцати лет, как и он не прикрытых белыми масками, но закутанных в чёрное. С прежним непроницаемо-высокомерным видом он кивнул двоим старшим — парню и девочке — и застыл рядом с ними, глядя на грубый трон.
Что касается взрослых, то, обернувшись, они оказались перед собранием темных, почти что неразличимых в мерцающем свете факелов, силуэтов.
Белые маски, чёрные мантии… Их было много, но сумрак не дал бы их сосчитать. Несколько стройных рядов полумесяцем окружали высокий трон и ближайший к нему полукруг был в то же время и самым меньшим, а наиболее отдалённый — включал в себя больше всего людей. В первом ряду было видно свободные бреши.
Не прощаясь Нарцисса прошла сквозь одну из них и исчезла куда-то в третий-четвёртый ряд. Чуть помедлив, Северус занял свободное место во внутреннем полукруге и по залу пронёсся ропот, насмешливый, недоверчивый, и, быть может, достаточно гневный. Северус молча стоял, созерцая пустующий трон. Малфой, казалось, забавлялся видом возмущенных и растерянных людей. Полюбовавшись немного, он изящно расправил мантию и проследовал на собственное место, оказавшееся во внутреннем круге как раз через два человека от Северуса. Шепот всколыхнулся с новой силой, а после — спал.
Какое-то время прошло в тишине и молчании. В тишине и молчании прибывали всё новые маски, в тишине и молчании занимали свои места.
А потом тишина вдруг сделалась оглушающей. И в оглушающей тишине по двум сторонам от чёрного трона вспыхнуло мертвенно белое пламя, висевшее, казалось, прямо в воздухе и горевшее без любого светильника. Что касается трона, то он наконец то был занят. Чёрный балахон, лицо скрывает капюшон… даже сидя, это существо казалось неестественно высоким. И, хотя длинные пальцы, сжимавшие подлокотники, были вполне человеческими, вряд ли кто ни будь смог бы подумать об этом хозяине чёрного трона, что он человек.
А потом он заговорил.
Гарри проснулся от боли. Вскочив с постели он немножко посидел, зажимая руками шрам и пытаясь сосредоточиться. Это было трудно, сон, который он видел, очень напоминал кошмар, только таких реальных кошмаров Гарри ещё никогда не видел. Он всё ещё ощущал на себе, в буквальном смысле этого слова, ненависть Волдеморта, всё ещё видел сумрачный зал и свет факелов, чувствовал пронзительно холодный воздух в лёгких. Слышал такой же холодный и кажущийся бесстрастным голос, отдающий приказ.
Их будет четверо. Гарри быстро оглянулся, словно ожидая стука в дверь… да нет, они вряд ли будут стучать.
Он попытался настроиться на другие мысли, чуть более продуктивные. Что ему делать? Четверо упивающихся, явившихся по его душу. Что делают в таких случаях? Вероятно, зовут на помощь. Магглы, например, звонят в полицию. От магглской полиции, правда, места мокрого не останется, если они столкнутся с волшебниками. Ладно, а кого зовут волшебники? Наверное, ауроров. А как их позвать? Хедвиг ещё не вернулась, так что записку послать он не сможет. Да даже если бы мог, все равно, слишком долго. Так, не подходит. Далее. Каминный порошок. Нет ни камина у него, ни порошка. Так, дальше. Так. Предупредить никого он не сможет. Что тогда ему делать? Драться. С четырьмя Упивающимися смертью. Глупая мысль. Тем не менее, Гарри встал и, подняв заветную половицу, взял волшебную палочку. Как ни глупа была эта мысль, с палочкой он чувствовал себя куда увереннее. Только дела это не спасало. Ладно, палочка-то есть, а дальше что? Если он и будет драться с ними, толку все равно не будет. Позабавит их и все.
Тогда бежать. Только как? Просто. Выйти на улицу, вызвать «Ночного рыцаря». Мысль неплохая, вот только… что станет с Десли? Может и ничего. В конце концов, какое дело упивающимся до семейства магглов? Или, может быть, как раз наоборот. Мистер Висли как-то сказал, что большинство людей во время прошлой войны погибли как раз невиновно, просто потому что подвернулись под руку. Он с содроганием вспомнил того человека, который следил за палаточным городком на Квиддичном кубке и его семью. А потом представил на их месте Десли. Нет. Не то чтобы Гарри их обожал, но даже они не заслуживали быть убитыми для развлечения или что бы сорвать досаду. Наверняка упивающиеся смертью будут весьма раздосадованы, не найдя его. На ходу одеваясь, он бросился в спальню мистера и миссис Десли. Сколько у него времени? Успеют ли Десли собраться?
Боль нарастала, вместо того, что бы ослабевать. Когда Гарри вошел в спальню дяди и тети болела уже сама голова, а не шрам, и болела так сильно, что мысли метались и путались, не давая возможности связно заговорить. Тем не менее, на секунду, услышав храп дяди и представив себе его разъярённый рев, а также кислую мину, которую непременно состроит тётя, когда он разбудит их, Гарри даже засомневался, стоит ли это делать. Отстраненно посмеявшись над своими мыслями он наконец шагнул вперёд.
— Дядя Вернон! Дядя Вернон, проснитесь! Проснитесь, пожалуйста, вам угрожает опасность! Проснитесь!
Зал наводил на мысли о склепе. Ровные ряды покорных слуг Того-которого-не-называют замерли подобно статуям. И — не двигались, не говорили… Очевидно, даже не дышали.
Тот, восседающий на престоле, также молчал. Он сказал уже всё, что было необходимо, что бы приспешники замерли с нервно выпрямленными спинами и боялись теперь дышать, достаточно, что бы четверо, из которых два — лучшие и двое — вернейшие, кинулись, словно гончие, на охоту. Он достаточно сделал, что бы охота закончилась полным успехом. Теперь он ждал, не шевелясь и молча. Но его молчание и неподвижность были лишь естественным спокойствием змеи, а те, что были перед ним — боялись.
Дети внутреннего круга, всё ещё стоявшие за чёрным троном тоже не желали привлекать к себе внимания. Старшая девочка стиснула руку мальчика лет десяти, очевидно, брата. Неизвестно, за кого она боялась, за него, за себя ли… Боялась ли вообще. Лица старших детей были каменными. Самый старший, высокий и смуглый парень стоял, глядя только на спинку трона. Левый рукав плаща был приспущен и пальцами правой руки он сжимал оголившееся предплечье. Девочка смотрела прямо перед собой, спокойное лицо казалось очень белым, но, быть может, это только отблеск факелов… нет, ещё сжатые в ниточку бледные губы выдавали её напряжение, да у младшего её брата вид был довольно испуганный.
Юный Малфой единственный выглядел даже не столько спокойным, сколько расслабленным. Скрестив на груди тонкие руки он хмурился, глядя на взрослых, с лёгкой опаской косился на смуглого парня рядом с собой и презрительно игнорировал малышню, прижимавшуюся друг к дружке с другой стороны. Он осматривал полукруг приближённых и дальние, самые многочисленные ряды. Заводил глаза вверх, пытаясь увидеть невидимый потолок и упирался взглядом в пол, о чём-то думая. Только на трон не смотрел. И старался не шевелиться.
В позах замерших на вытяжку членов внутреннего круга нельзя было угадать тревоги. Скорее преисполненную гордости готовность к действиям. Они напоминали офицеров при вручении заслуженной награды. Или нет? Когда взгляд Неназываемого невзначай скользнул по нескольким из них, спокойно стоявшие до сих пор, их тела отказались повиноваться и начали выдавать потаённые чувства своих хозяев. Нервно вздрогнула женщина, некий мужчина испуганно-вопросительно вскинул глаза и тяжко сглотнул. Северус, когда взгляд его Лорда и в самом деле остановился на нём только коротко опустил взор долу, взамен поклону, вероятно.
Два места слева от него освободились. Как и третье, место Люциуса. И ещё одно — в самом конце полукруга, где раньше стояла высокая женщина, то есть больше всего та фигура напоминала женскую. Они уже давно покинули холодный зал. Достаточно давно…
Факелы вспыхнули и успокоились. По рядам упивающихся пробежал тихий шёпот. У подножия лестницы, возводившей на трон было пять человек. Четверо — в чёрных мантиях, белых масках. Высокая женщина поклонилась, прошла на место. С тем же поклоном другой новоприбывший занял место Малфоя. Двое оставшихся медлили, осторожно укладывая на ступени бесчувственное тело мальчика. Или, скорее, подростка, он был чересчур высок для ребёнка. Полумрак, царивший в зале, не давал увидеть ни его лица ни разглядеть одежду. Во всяком случае, лицо было открыто. И он не двигался.
— Вы забрали его волшебную палочку? — тихо, но так, что услышали все, произнёс Тёмный лорд. Недовольные интонации в его голосе побудили Малфоя склониться, прижав руки к сердцу.
— Простите нас, Мастер, он выронил палочку, находясь на большой высоте, и найти её времени не оставалось. Ауроры уже собирались, когда мы ушли.
— Два промаха разом. И даже три. Как случилось, что он едва не сбежал? Как вы могли едва не упустить его? — недовольства больше не было, скорее сдержанная ярость. Ему ответила прибывшая с четвёркой женщина.
— Когда мы его увидели он летел уже на метле, прочь от дома.
— Что было достаточно глупо с его стороны. — бормотание Люциуса разнеслось с середины зала до самых дальних углов, однако Тёмный лорд и головы не повернул, разглядывая в это время паренька. О том, что он слышал приспешника можно было судить лишь по следующему вопросу:
— Куда он направлялся? В Хогсвартс?
— Нет, Мастер, напротив, он нёсся буквально наперерез нам. И, с вашего позволения, Мастер, это уже не похоже на просто глупость.
И вот теперь взгляд алых глаз буквально впился в Люциуса:
— Почему, в таком случае, вы не проверили дом? Верно, это не глупость, это предательство. А ты помнишь, как мною карались предатели, Люциус? — Неназываемый зашипел, как шипела бы разъярённая кобра. В воздухе вдруг повис липкий запах — страха.
Малфой замялся, ответила женщина:
— Пока они гонялись за мальчишкой, мой Лорд, я разрушила заклятья, как и планировалось в начале, и обыскала дом…
— И что?
— Ничего, мой Лорд, только трое негодных магглов.
Лорда передёрнуло.
— Что с ними?
— Только то, чего они заслуживали, Мастер.
Это было сказано безразличным тоном, но по рядам упивающихся пробежал одобрительный ропоток.
Тем не менее Тёмный лорд не казался довольным. Взгляд его снова был обращен на лежащего без сознания паренька. Новый вопрос:
— Он жив, разумеется?
Люциус снова склонился, изящно, гораздо увереннее чем раньше.
— Разумеется, Мастер. Мы приложили все наши силы для того что бы в точности выполнить ваши приказы.
— И провалили едва ли не каждый из них. Довольно мне напоминать об этом.
— Да, мой…
— Молчать. — это слово слетело почти шипением и Малфой проглотил окончание фразы, — вы привлекли внимание ауроров. Вы потеряли волшебную палочку и не нашли её. Вы едва не упустили мальчишку и — он посмотрел на женщину, — вы не узнали кто его предупредил. Вы потратили время на магглов заместо этого. Единственное, с чем вы справились — вы всё-таки схватили мальчика. Втроём, на свободной от защищающей его магии территории, имея преимущество в опыте, силе и подготовке, вы всё-таки схватили необученного пятикурсника. Однако, вы приложили все силы. Что ж, вероятно, это верх твоих возможностей, Малфой… — во время паузы Малфой занервничал и встевоженно поднял взгляд на хозяина, так, как кролик заглядывает в глаза удава. Лорд продолжил. — Сейчас я буду снисходителен к тебе, как и к твоим подручным, но ещё одна ошибка… когда я решу, что ты больше не нужен мне, Люциус, ты пожалеешь о том, что рождён волшебником и позавидуешь магглам.
Малфой молчал. Молчал и Тот-которого-не-называют. Потеряв интерес к незадачливым приближённым он размышлял, изучая беспомощно распростёртого на ступенях мальчика. Наконец, он направил на паренька волшебную палочку и прошептал:
— Заклихватем.
И парень стал медленно подниматься.