Глава 24. Розмарин для Памяти, Анютины Глазки для Мыслей
— Том? Том, ты меня слышишь?
— А? — Невнятно спросил Том, щурясь из-за слишком яркого вихря из цветов и форм. Через несколько мгновений, всё начало проясняться, и в поле зрения появилось сосредоточенное лицо Профессора Ксавьера.
— Где я? — спросил Том, смутно осознавая, что задаёт этот вопрос чисто автоматически.
Ксавьер, до этого смотревший напряжённо, облегчённо вздохнул:
— Слава Богу, мы опасались, что почти потеряли тебя.
— А… — Слабо ответил Том. — Где я? — повторил он.
— Ты в Лазарете, — Нетерпеливо ответил Ксавьер. — Том, как твоя голова?
Том поморщился:
— Ужасно…
Он приложил руку к своему горячему лбу и почувствовал пульсирующие удары под своими пальцами.
— Но, думаю, мне уже лучше…
Внезапно прошлые события пронеслись у него перед глазами. Том резко сел, отчего у него сразу закружилась голова.
— Рубеус! — Вскричал он.
— Успокойся, успокойся, — настойчиво сказал Ксавьер. — В данный момент Рубеуса допрашивают Директор и его Заместитель, не говоря уже о том, что лично приехал Министр Магии. Будь уверен, Рубеус получит соответствующее наказание за то, что сделал.
Том почувствовал, как у него засосало под ложечкой.
— А как же Ара… Монстр?
— Он скрылся в лесу, — вздохнул Ксавьер. — Возможно это наилучший выход — Монстр ничто без своего хозяина.
Облегчение и вина, черно-белым вихрем закружились вокруг плеч Тома. Он почувствовал, что рефлекторно съежился, но, Слава Богу, учитель этого не заметил.
— Это хорошо… — слабо сказал он. — Я надеюсь, теперь нападения прекратятся… Я надеюсь, что поймал того, кого нужно…
— Так и есть! — Воскликнул Ксавьер. — Всё указывает на то, что виноват именно мистер Хагрид, Том, ты не должен волноваться об этом. Если повезёт, меньше чем через неделю он будет исключен…
Внезапно резкий удар распахнул дверь Лазарета так, что она хлопнула по стене. Том внимательно посмотрел туда, откуда доносился шум, и в проёме появились последние два человека в мире, которых он сейчас хотел бы видеть, — Дамблдор и Рубеус. Они следовали сразу за Диппетом и темноволосым молодым человеком в простой коричневой мантии. Том знал его — это был Долан Кларенс, Министр Магии. Именно с ним Том говорил сразу после смерти Лили — Министр подходил к нему, чтобы выразить свои соболезнования. Кроме того, мистер Кларенс постоянно появлялся на страницах Ежедневного Оракула и для любого колдуна или ведьмы было просто невозможно не знать, как он выглядит. Его волосы были тёмно-коричневые и волнистые, а глаза — тёплого орехового цвета. Он выглядел очень добрым и серьёзным человеком, и казался одновременно слишком молодым и слишком честным, чтобы быть политиком.
— Мистер Риддл? — Проскрипел Диппет, плюхаясь в кресло в своей обычной манере. —Мы бы хотели поговорить с вами, если вы в состоянии.
— Думаю, да, — слабо сказал Том, игнорируя ожесточённый взгляд, которым мерил его Рубеус.
Дамблдор кивнул. Его глаза были печальны, а брови хмурились, и он казался более молчаливым и опасным, чем когда-либо прежде.
— Рафаэль, — сказал он, обращаясь к профессору Ксавьеру, — конечно, я бы хотел, чтобы вы остались, но учитывая обстоятельства…
— Я уже ухожу, — кивнул Ксавьер. Он поднялся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Том посмотрел ему в след, а затем повернулся к трём мужчинам и мальчику, сидящим перед ним. Мистер Кларенс нервно теребил в руках свои перчатки.
— Том, — вежливо сказал он, — Я хочу, чтобы вы рассказали, детально, о том, что произошло прошлой ночью и что навело вас на это открытие.
Том повторил своё алиби, стараясь говорить медленно, чтобы не допустить в своём рассказе никаких ошибок. Когда он закончил, Рубеус злобно смотрел сквозь него, а два учителя горячо шептались между собой. Мистер Кларенс задумчиво переводил взгляд с Тома на Рубеуса, с выражением растерянности на лице.
— Так вы говорите, он напал на десятерых человек, Армандо? — медленно спросил он Диппета.
Диппет оторвался от обсуждения аргументов и живо кивнул:
— Да, и один из них умер.
Министр Магии закусил губу и снова взглянул на Рубеуса.
— Но он всего лишь мальчик, — вздохнул мистер Кларенс. — Просто ребёнок, Армандо. Вы действительно думаете, что Азкабан это правильный выбор?
Глаза Тома расширились, и он оглянулся на Рубеуса, с трудом сдерживая свои нервы. Рубеус окинул его горьким взглядом.
— Да, я действительно думаю… — начал было Диппет, но Дамблдор остановил его взглядом.
— Не отправляйте его в Азкабан! — тон Тома был настолько резким и повелительным, что все подскочили. — Я уже говорил вам, он не хотел никого убить. Он не виноват. Вся его вина состоит в том, что он приютил этого монстра.
Что-то промелькнуло на лице Рубеуса, смесь благодарности и злости.
— Значит, ты хочешь сказать, что он не должен нести ответственности за свои действия? — нахмурился Диппет.
— А что, человек должен нести полное наказание за преступление, которое совершил наполовину? — просто спросил Том. Рубеус поморщился и отвернулся к окну, с негодованием в глазах.
— Я не подпишу его помещение в Азкабан, — через минуту проговорил мистер Кларенс. — Моё решение — исключить его из школы и всё. Я согласен с мистером Риддлом.
Том облегчённо вздохнул. Не важно, что теперь будет, главное, что грех за потерю души Рубеуса ему не грозит. Он рассеянно наблюдал, как Министр Магии покидал комнату, а затем ещё раз перевёл взгляд на двух профессоров. Они тихо совещались, каждые несколько секунд поглядывая или на Рубеуса, или на Тома. Наконец они закончили говорить. Диппет повернулся к Рубеусу.
— С этого момента вы официально исключены из Школы Колдовства и Волшебства Хогвартс, — злобно проговорил он. — Позже мы уладим соответствующие формальности. Но, против моего желания, Профессор Дамблдор попросил, чтобы вы остались в Хогвартсе. Он договорится с Огг, чтобы вы стали следующим Хранителем Ключей.
Рубеус наклонил голову, и, прежде чем снова посмотреть на Диппета, медленно окинул Тома тусклым взглядом.
— Ладно, — вздохнул он. — Значится, я всё ж таки остаюсь в Хогвартсе, — с сомнением проговорил он. — Тогда, наверно, вам нужна моя волшебная палочка.
— Верно. Эта процедура произойдёт за ужином, перед всей школой, этим вечером.
Том хотел было запротестовать, но Дамблдор остановил его. Диппет продолжил:
— Наслаждайтесь вашими последними тремя часами в качестве ученика Хогвартса, мистер Хагрид, — хмуро произнёс он. — Возвращайтесь в мой кабинет.
Рубеус тяжело вздохнул, сложил руки на груди и, сутулясь, вышел из комнаты, стараясь выглядеть значительно меньше, чем на самом деле.
Диппет самодовольно улыбнулся, притворяясь, как будто это всё просто пустяк.
— Что скажете, мистер Риддл? — Любезно спросил он.
Том сузил глаза.
— А не думаете ли вы, что это достаточно нехорошо — исключить его? — сказал он мягко. Дамблдор пронзил его взглядом, пытаясь заставить замолчать, но Том проигнорировал его. — При всём к нему отношении, сэр, не слишком ли это… жестоко… выставить его так перед всей школой?
Диппет одарил Тома одной из тех противных снисходительных улыбок, которыми взрослые вознаграждают детей, за то, что те не достаточно умны.
— Том, возможно, вы не понимаете, что именно сделал мистер Хагрид. Он держал у себя запрещенное существо, которое напало на девять студентов и умертвило десятого, не говоря уже о физическом нападении на вас самого, — его тон был спокойным и снисходительным, словно он объяснял, что один плюс один будет два.
Если бы Диппет был лет на семьдесят моложе и не такой сильный колдун, Том придушил бы его.
— И? — только спросил он тихо.
— И, мистер Риддл, он заслуживает унижения, как части своего наказания, — Диппет позволил себе дружелюбную улыбку, это был его обычный метод, — знаете, Том, вы сделали великую вещь — поймали Хозяина монстра, и всё прочее.
Том не был уверен, как нужно реагировать. Дамблодор кашлянул.
— Но, я думаю, вы хорошо понимаете, что если хоть слово об этом вылетит из этой комнаты, толпа родителей будет ломиться в мои двери, требуя ответить, как я мог позволить убийце так легко отделаться…
— …поэтому держи рот на замке, — услужливо закончил за него Том. — А по какой причине я должен это делать?
Это была в точности именно та реакция, которую ждал от него Диипет.
— Возможно, — медленно сказал он, — Специальная Награда за Особые Заслуги перед Школой и последующее гарантированное поступление в престижную аспирантуру Магии. Достаточно?
Тому хотелось ядовито поинтересоваться, все ли проблемы Диппета решаются с помощью Специальных Наград. И как же он хотел втоптать Диппета в грязь и высказать ему всё, что он думает. Диппет заслуживал, чтобы ему хорошенько подпортили репутацию за унижение, которое он приготовил для Рубеуса. Это была бы отличная ситуация «око за око». Тем не менее, он рассудил, что мог бы использовать её для поступления в аспирантуру; да и его Доброе Имя пока могло бы ему пригодиться. Он разрывался между двумя самыми большими ценностями — жаждой мести и желанием воспользоваться предложенной наградой. Через несколько мгновений, корысть победила садизм.
— Я думаю, да, — кивнул Том.
Диппет радостно потёр руки.
— Отлично, — тепло сказал он, — мадам Виола скажет мне, что вы сможете посетить ужин сегодня вечером, и мы сделаем небольшое заявление. Поздравляю с Наградой, Том.
Том выдавил из себя «благодарю вас» и принялся тщательно изучать клетчатый рисунок на одеяле. Чувствуя, что Том больше не в настроении говорить, Диппет неловко кивнул и бочком вышел.
Том явно избегал смотреть Дамблдору в глаза, и, тем не менее, какая-то часть его отчаянно желала знать, верит ему учитель или нет. Том испуганно взглянул на Дамблдора и увидел, что Профессор пристально смотрит на него, несомненно, о чём-то размышляя.
— Вы не верите мне, да? — тихо спросил Том. Дамблдор оторвался от своих мыслей и некоторое время рассеяно моргал.
— В твоей истории нет недостатков, — медленно проговорил он, — Кроме, конечно, того, что совершенно невозможно, чтобы Рубеус Хагрид был Наследником Слитерина.
Том заставил себя с любопытством нахмуриться.
— Но вы же не хотите сказать, что действительно верите этим старым россказням? Я подозреваю, что он просто нашёл в лесу какое-то существо и решил приручить его.
Дамблдор устало посмотрел на Тома.
— Веришь или нет, Том, но я верю в эти старые россказни, — тихо сказал он. Он сомневался. — Том, если тебе когда-нибудь нужно будет поговорить о чём-нибудь — о чём угодно — ты знаешь, где мой кабинет. Даже если просто почувствуешь, что у тебя в душе много чего накопилось, и ты захочешь поговорить с кем-нибудь, возможно, я смогу помочь.
— Э… хорошо, — нервно сказал Том. — Ничего, если теперь я посплю немного, Профессор?
Дамблдор неопределённо кивнул.
— Я попрошу мадам Виолу разбудить тебя на обед, — рассеянно сказал он, — Спокойного дня, Том.
С этими словами Дамблдор покинул комнату, исчезнув в вихре синего плаща.
Том откинулся на подушку, тяжело вздыхая. Ему потребовались добрые полчаса, чтобы хоть немного отключиться.
Примерно тремя часами позже Том сидел в Большом Зале, в полной депрессии уставившись на тёмно-зелёную скатерть. Мадам Виола залечила его раны наилучшим образом, и всё что осталось — это идущий через его лоб тонкий зубчатый порез, почти полностью закрытый густой чёрной чёлкой. Его друзья, Слитеринцы, сидели вокруг, совершенно не подозревая, что происходит. А ведь, несомненно, что-то происходило — жужжание голосов, перешептывающихся о чём-то, имевшим место, облетало Большой Зал, но было совершенно очевидно, что никто и понятия не имел, что именно случилось.
Когда все, наконец, уселись, двери на противоположной стороне зала распахнулись, и из них важно вышел Диппет. Он взмахнул своей палочкой, чтобы магически усилить свой скрипучий голос, затем прошествовал в самый центр, за пустой учительский стол.
— Добрый вечер! — прогремел он. Болтовня моментально прекратилась. — Как вы все хорошо знаете, Бог троицу любит. И в эти тридцать шесть часов произошли три замечательных события. К сожалению, смерть Миртл не может быть одним из них, — Том услышал, как кто-то захихикал. Он вздрогнул. — Итак, первое событие, — продолжил Диппет, — профессор Чапман приготовил Зелье из Мандрагоры и ученики, подвергшиеся Окаменению снова с нами!
В свою очередь, девять учеников вышли из задней комнаты. Все, кроме Натана, выглядели бодро — Том полагал, что ему уже сказали о смерти сестры. Послышались нестройные аплодисменты, только Френсис Малфой и Филип Седрик не хлопали. Том тяжело вздохнул и взглянул на Магглорождённых учеников, раздумывая, что было бы, если бы он добился успеха и заставил их Магглские семьи пройти через боль, которую они заслуживают. Семья Поттеров уж точно будет страдать, но как же насчёт других?
— Второе замечательное событие, — ревел Диппет, — человек, ответственный за все эти нападения пойман. Монстр уничтожен, а его хозяин вскоре будет исключён.
Большой Зал погрузился в гробовую тишину, когда Рубеус появился из задней комнаты. Том прикусил нижнюю губу, когда заметил, что Рубеус весь в слезах. Диппет поломал его волшебную палочку на восемь кусочков. Том принялся произносить про себя имена всех противных ему людей, которых он знал (что заставляло его испытывать чувство неприязни ко всем). Рубеуса, продолжавшего всхлипывать, проводили из Зала обратно в заднюю комнату, и Том спрятал лицо в ладонях. Он слышал, как дети вокруг удивлённо перешёптывались.
— И последнее, — прокричал Диппет, — мальчик, ответственный за поимку преступника, получил Специальную Награду за Заслуги перед Школой. Том Марволо Риддл, покажитесь нам!
Том почувствовал, словно кто-то приклеил его ботинки к полу. Он не смог бы подняться, даже если бы захотел. Вместо этого, Том начал медленно сползать с сидения, пока полностью не скрылся под столом. Дружное хихиканье раздалось из массы учеников. Через несколько мгновений, Том увидел лицо Диппета сквозь чащу ног под столом. Взгляд его был полон боли, словно стояние на коленях причиняло ему ужасные мучения.
— Том? Том выходи, не глупи, — проговорил он ласковым голосом, однако его улыбка была немного натянутой, – хотя бы покажись.
Том по-детски потряс головой, и сполз ещё ниже, пока не оказался сидящим в середине пола, под столом.
Диппет поднялся — это выглядело похожим на изнурительную работу.
— Мистер Риддл немного смущается, — колко сказал он, — Но, тем не менее, будет записано, что в 1947 году, Том Марволо Риддл получил Специальную Награду за Заслуги перед Школой и пятьсот очков в пользу Слитерина.
Остальные колледжи возмущённо зашумели, в то время как Слитеринцы аплодировали и радостно кричали. Кто-то нагнулся под стол, чтобы пожать руку Тома, но он не пошевелился.
Весёлый праздник начался у него над головой, но Том не присоединился к нему. Отчасти из-за тошноты, вызванной повреждением головы, отчасти из-за чувства вины, Том не в состоянии был что-либо съесть. Он провёл следующие полчаса, изучая различные фасоны ботинок, пока ему это не наскучило, — тогда он поднял глаза к деревянной столешнице. Он слышал, как люди произносили его имя, как правило, со смешком, улавливал ритм их голосов; а несколько девочек заглянули под стол и пялились на него, истерично хохоча.
Как только праздник завершится, Том наконец-то позволил себе подняться. Он постарался покинуть Большой Зал быстро и тихо, но люди постоянно останавливали его, пытаясь пожать ему руку. Почти на выходе, где дорогу ему преградила группа девочек из Рэйвенкло, которые, как он знал, были к нему неравнодушны, Том случайно столкнулся с Натаном Поттером. Натан грустно вынужденно улыбнулся ему.
— Я только хочу, чтоб ты знал, — сказал Натан, — я очень благодарен тебе, за то, что ты сделал. Нет, нет, не скромничай. Для меня имеет большое значение то, что человек, убивший мою сестру, теперь вышел из игры.
Том тревожно взглянул на Натана. Он вспомнил последний раз, когда видел его и был одержим ужасным, сумасшедшим желанием его убить. К его ужасу, та же часть его души словно начинала остро ощущать уколы ножей, когда Том находился по соседству с Гриффиндором.
— Да не за что… — поспешно ответил Том, — Слушай, Натан, мне нужно идти. Увидимся.
— Конечно, прости, что задержал, — Натан тихо вздохнул, — пока, Том.
Том кивнул в ответ и попытался смешаться с потоком учеников, идущих из Зала. Но, к сожалению, выход из Зала был заблокирован теми же девочками из Рэйвенкло, и ему пришлось спасаться от них бегством.
Экзамены пришли и ушли, и последние три недели семестра ученики наслаждались летним солнцем. Том, как обычно, думал о совершенно иных вещах. Диппет согласился позволить ему в третий раз остаться в Хогвартсе на летние каникулы, но это мало беспокоило Тома.
Да, Том сохранил Хогвартс, но цена была слишком высока, и он не был уверен, что в состоянии заплатить её. Небольшое утешение давал тот факт, что он спас Рубеуса от Азкабана, но он со страхом напомнил себе, что если бы не он, Рубеусу никогда бы ничего подобного не грозило. Рубеус переехал в небольшой домик, вдали от Хогвартса, и Том дюжину раз навещал его. В конечном счете, Рубеус снова начал с ним разговаривать, но в его голосе звучала зависть и грусть. И становилось до боли очевидно, что их дружба полностью уничтожена и ничто не может восстановить её. Том испытывал сильное чувство вины и потери — ведь он уничтожил единственную дружбу, которая у него когда-либо была.
Это, связанное ещё и с мучащим его раскаянием в убийстве Миртл, повергало Тома в состояние дикой депрессии. Вместо того чтобы гулять на солнце с остальными, Том проводил день за днём, меряя шагами спальню, и почти протёр дырку на полу. Его собственный голос упрекал его, не говоря уже о непрерывном гомоне в его голове. Непифе смотрела на его хождения, часто спрашивая, что случилось, но Том не мог ей ответить. Непифе больше не имела ни малейшего представления о том, что происходило в жизни её хозяина, но она была уверена, что Том никогда не совершал убийств, не говоря уже об открытии Комнаты Секретов. Том всегда должен был прикрывался нелепой ложью — то он пытается расшифровать древние руны, то он думает над уравнением по Арифмантике.
Когда все ученики разъехались на летние каникулы, Том замкнулся ещё больше. Несколько дней он даже не вставал с постели, сознавая, что он мало, что может делать сейчас. Он не мог ни читать, ни есть и его мучили кошмары, поэтому все, что ему оставалось, — только думать. Лили часто говорила ему, что он слишком много думает. Теперь это была чистая правда.
Однажды поздним утром, в середине июля, Том, как обычно лежал в постели и не собирался вставать. Он лежал на спине, уставившись на балдахин кровати, размышляя по своему обыкновению, как вдруг маленький комок перьев прорвался сквозь занавеси. Пушистый мячик оказался чересчур активной совой, держащей письмо в своих лапках. Том немного приподнялся, и маленькая сова уронила письмо ему в руку. Том открыл конверт и прочитал записку:
Мистер Риддл.
Пожалуйста, одевайтесь и приходите в мой кабинет, сразу, после того как получите это письмо.
Профессор Дамблдор
Том тяжело вздохнул и распахнул занавеси. Что он натворил на этот раз? Приняв душ и наскоро одевшись, Том покинул комнату, и уныло побрёл, слегка спотыкаясь. После нескольких минут блуждания по извивающимся коридорам, Том, наконец, оказался перед дверью кабинета Профессора Дамблдора. Кабинет был расположен прямо напротив класса и его медный дверной молоток был сделан в форме Феникса. Том слегка ударил молоточком и, спустя мгновение, лицо Профессора Дамблдора появилось в дверном проёме.
— А, вот и ты, Том, — Сказал он, — Заходи.
Том вошёл внутрь и сел напротив стола. Он заметил в середине него большой каменный бассейн, но Дамблдор так спокойно отодвинул его в сторону, словно он ничего не значил. Дамблдор сел за стол, выглядя значительно старше своих тридцати с лишним лет.
— Вот уже шестой день подряд та не выходишь на завтрак, — отметил он голосом, претендующим на случайный. — Ты совсем стал затворником, Том.
Том пожал плечами, кусая губы.
Дамблдор пристально посмотрел на него.
— Когда ты последний раз что-нибудь ел или пил? — спросил он.
— Прошлой ночью я выпил немного воды, — Ответил Том, глядя на руки.
Дамблдор приподнял бровь
— Тогда я уже и не буду спрашивать, когда ты в последний раз полноценно кушал, — отметил он. Его голос вдруг стал очень серьёзным. — Том, я же говорил, что ты можешь придти ко мне, если тебя что-то будет беспокоить.
— Ничего меня не беспокоит, — отрезал Том, — просто в эти дни я чувствую себя исключительно сонным, вот и всё.
Дамблдор, однако, не выглядел убежденным. Он медленно пододвинул каменный бассейн на середину стола. Том заглянул в него. Обод бассейна был испещрён древними рунами, которые Том вполне мог бы прочитать и понять, если бы не был таким сонным. А сам бассейн оказался наполненным какой-то кружащейся белой субстанцией, которая выглядела как смесь тумана и воды.
Две ручки в виде анютиных глазок были прикреплены по бокам бассейна.
— Позволь мне кое-что показать тебе, Том, — Сказал Дамблдор, — это Мыслив. Ты знаешь, что это такое? Нет? Что ж, должен тебе сказать, это первое. Вот, давай я покажу тебе, как он работает.
Дамблдор достал свою волшебную палочку и приложил её кончик к своему виску. Кончик палочки начал переливаться блестящим серебром и Дамблдор коснулся другим её концом поверхности субстанции Мыслива. Внезапно субстанция стала абсолютно прозрачной и Том смог увидеть изображение на самом дне бассейна. Это оказалось заглавие газеты Ежедневный Оракул. «Тёмные Силы возрождаются. В Хогсмиде убита ученица Хогвартса» — гласило оно. Дата показывала, что это произошло в декабре, 1946 года. Том поёжился.
— Мыслив показывает, что тяжестью лежит на душе, — Объяснил Дамблдор, взмахнув палочкой. Мыслив вернулся в нормальное состояние, — ты просто помещаешь свои думы в него, а он выдаёт их обратно — отличный способ организации мыслей.
— Значит, вы думаете о…?
— Да, — тяжело ответил Дамблдор, — в основном Тёмных Силах, но члены семьи Поу были моими близкими друзьями. А теперь, давай посмотрим, что у тебя на душе, а?
Том побледнел.
— Всё в порядке, Профессор, — сказал он нервно, — я действительно не…
Но до того как Том смог закончить фразу, Дамблдор постучал своей палочкой ему по лбу. Том молча наблюдал, как Дамблдор отводит палочку в сторону.
Мерцающее серебро словно прилипло к концу палочки. Том беспомощно наблюдал, как Дмблдор помещает мысли в Мыслив, в котором медленно начинают появляться фигуры. К ужасу Тома это был Рубеус.
«Я ничего не сделал!» — Настаивал мальчик в Мысливе, — «Ты ж знаешь, Арагог не навредил никому! Даже если бы я сказал ему сде…»
Изображение погасло, и на его месте появилась Миртл Поттер.
«Ты мне больше не нравишься!» — ныла она, — «Зачем ты это сделал? Зачем?»
Дамблдор поднял глаза.
— Зачем ты сделал что? — спросил он почти победоносными нотками в голосе.
Том быстро нашёлся.
— За несколько дней до… до того как она умерла, мы немного поссорились, — достаточно правдиво ответил Том, — она жаловалась на какую-то девочку… Оливию Хорнби, и я сказал, чтоб она вспомнила, сколько ей лет и прекратила распускать нюни. В последствии я ужасно пожалел об этом.
— Тогда, наверное, ты чувствуешь себя виновным в её смерти? — хитро спросил Дамблдор.
— Наверное… Я не знаю…
— Тогда лучше выяснить это, — в подтверждение этих слов, Дамблдор выхватил другую мысль, теперь из левого виска Тома.
К удивлению Тома, мысль была не серебренной, а совершенно белой. Дамблдор опустил её на поверхность субстанции, и Том с любопытством увидел двенадцатилетнюю версию его самого, появившуюся в Мысливе. Фигурка в шаре съёжилась, точно так же, как обычно съёживался Том, когда чего-нибудь боялся, и, казалось, плакала. Дамблдор смотрел на это, как вдруг маленькая фигурка подскочила.
— Помоги мне! Помоги! — начал кричать мальчик. Его голос, казалось, немного усиливается эхом, — Пресвятая Богородица, если у тебя есть хоть немного сострадания, помоги мне! Помоги мне!
Внезапно Том почувствовал головокружительную боль в левой части головы.
— Пожалуйста! Я не шучу! Это правда! Не отправляйте меня в эту ужасную комнату с ним! — упрашивала маленькая фигурка. — Дамблдор, помогите мне!
Дамблдор бросил на Тома очень серьезный и недоуменный взгляд.
— Ты можешь объяснить мне это, Том? — Медленно спросил он.
— А… м… Это не совсем то, о чём я думал, — туманно ответил Том, потирая болевшее место около левого глаза.
— Но это находится в твоих мыслях.
— Я… — Том снова взглянул в Мыслив, на маленькую фигурку, которая теперь сидела на коленях, — я никогда даже близко не думал об этом, — Том задумался, а его голова готова была разорваться пополам от внезапно усилившейся острой боли, такой, что Том чуть было, не заплакал.
Дамблдор заметил его странный взгляд, и взмахнул палочкой — картинка в Мысливе исчезла, и тут же пропала и боль.
— Странно, — сказал Дамблдор, и взял еще одну мысль — на этот раз из правого виска Тома.
Контраст был необычным.
Сначала Том отметил странное, радостное чувство, словно пробежавшее по всем его венам. Не будучи совсем уверенным, тем не менее, Тому показалось, что это похоже на ощущение свободы — дикое, раскованное, эйфорическое.
Это был первый раз, приблизительно за год, когда он чувствовал себя таким счастливым, и он не имел понятия почему. Том хотел петь или бежать в хранилище мётел, схватить свою Серебряную Стрелу (к которой он не прикасался с тех пор, как умерла Лили) и полетать вокруг школы. Он не мог сдерживать улыбку, хотя и чувствовал себя глупо, из-за того, что улыбается безо всякой причины.
Дамблдор оторвал от Мыслва серьёзный взгляд — он выглядел довольно разозлённым и был бледнее обычного, увидев улыбку на лице Тома.
— Чему ты так внезапно обрадовался, Том? — огорченно спросил он.
— Я не знаю, — ухмыльнулся Том.
Дамблдор кивнул.
— Посмотри-ка снова в Мыслив, Том.
Том взглянул и почувствовал, как будто его желудок распался на части. Он начал медленно отходить, пока не упёрся спиной в каменную стену.
— Святые угодники, — пробормотал он.
Там был его Дух. Он смеялся.
— Не дай ему вернуться, ну же, Том! — попросил его один из голосов. — Сейчас ты свободен от него, только не позволь ему снова вернуться… Скажи Профессору Дамблдору «спасибо». Скажи ему от меня, ладно? — голос замолчал. Дамблдор ещё какое-то время потерянно смотрел в Мыслив.
Том почувствовал внезапный толчок в левой части головы, и невыносимая горячая боль разнеслась по всему его телу. Всё потемнело, и, осознавая то, что он всё ещё находится в кабинете Профессора Дамблдора, Том не видел и не слышал ничего вокруг.
— Что за…? — попытался он было закричать, но его губы не повиновались. Его тело, казалось, застыло, его парализовало — он едва мог дышать.
— О, нет! — вскричал голос, который только что разговаривал с ним. — Том, быстрее, ты должен бороться с ним…!
— С кем? — подумал он отчаянно.
— Это Волдеморт… Волдеморт…
Том, было, попытался сказать что-то, сказать, что Волдеморт — это он, но что-то его остановило. Дух стоял перед ним, и съёжившаяся фигура лежала в его ногах. Вдруг она повернулась лицом к Тому, и оказалось, что это его собственная копия.
— Помоги мне бороться с ним! Сделай так, чтобы он ушёл! — кричал другой Том.
Дух смеялся, больно пиная его в живот.
— Как я могу помочь?!
— Я не знаю, — плакал маленький Том, — просто попытайся… пока твоя душа свободна… просто попробуй…
Дух легко оттолкнул маленького Тома прочь и обратился к настоящему.
— Привет, старый друг, — улыбнулся он, кривя губы в злобной усмешке, — Пришло время спуститься с облаков… больше нет несбыточной мечты…
Дух сел справа от Тома и впился своими тупыми когтями в его неподвижное плечо, постепенно сливаясь с потоком его крови, проникая в душу, завладевая разумом. И вот Дух растворился в нём снова. Всхлипывая, маленький Том бросился вперёд, схватил его за левое колено и тоже растворился…
— Том! ТОМ! Том, очнись же, наконец!
Том моргнул несколько раз. Он протёр глаза и зевнул, словно только что очнулся после крепкого сна.
— А? — растерянно спросил он.
Дамблдор вздохнул с облегчением.
— Ты выглядел так, как будто у тебя случился эпилептический припадок, — выдохнул он, — ты просто смотрел отсутствующим взглядом, без единого движения — что случилось?
Том хотел было ответить, но почувствовал приступ паники, когда острые ледяные руки взяли его за горло.
— Ой, кажется, я немного задумался, извините, — услышал Том, как сказал его собственный голос, — слушайте, вы знаете, что такое Мыслив?
— Что?
— Вы думаете, было бы возможно сделать что-нибудь другому объекту? Положить свои мысли и чувства во что-то и оставить их там навсегда?
— Что ты имеешь ввиду?
— Я не знаю, что угодно, любые мысли, — Том в исступлении пытался восстановить контроль над своим телом, но вновь возвратившийся Дух имел твердую точку опоры и не собирался сдавать позиции, — так это возможно?
Дамблдор сильно нахмурился и поднялся.
— Возможно? Конечно. Безопасно? Сомнительно. Законно? Абсолютно нет.
Дух пожал плечами Тома.
— Просто интересно. Неважно. Это всё что вы от меня хотели?
Дамблдор подозрительно сузил глаза.
— Да… ты можешь идти, Том.
Ноги Тома сами по себе понесли его из кабинета, в холл. И только после того, как он достиг середины лестницы, он вдруг почувствовал, что восстановил контроль над своими собственными действиями. Том споткнулся и упал, полетев со ступенек, но на лестницу было наложено Останавливающее Падение заклятие, которое не дало ему упасть слишком далеко и поранить себя.
— Что это была за чертовщина, ты ублюдок?! — закричал он, его слова относились к половине его собственного мозга, который внезапно позволил ему подняться. Эхо от слов раскатывалось по пустынным лестницам. Но ответа не было, ни снаружи, ни внутри его головы. Том судорожно дрожал. Слияние Духа с ним не имело, по-видимому, никакого мотива, но этого было достаточно, чтобы Том чувствовал себя неудобно. Во всяком случае, подумал он, ему следовало бы вести себя более осторожно и, по возможности, нормально среди учителей. Чтобы удовлетворить любопытство Дамблдора, Том должен начать каждое утро приходить на завтрак и проводить больше времени на улице. Это будет достаточно мучительным, и Тому постоянно придётся нервничать, но это лучше, чем быть постоянно преследуемым Дамблдором.
Когда Том поднялся по ступенькам до гостиной Слитерина, он вдруг удивлённо подумал: «почему, чёрт возьми, Дух так хотел узнать о Мысливе?»
Том провёл остаток лета в постоянном нервном напряжении, и ему всё время казалось, что Дамблдор следит за ним из-за каждого угла. Том принялся совершать долгие прогулки вокруг озера, приковав взгляд к земле, погружённый в свои мысли. Постепенно его ненависть начинала угасать — Том не мог слишком долго себя ненавидеть, не потому что он был высокомерен, а потому, что боль слишком подавлен. Вместо этого, он направил свою злость против всего мира. В конце концов, если бы не Магглы, он не должен был бы никогда так отчаянно пытаться избежать приюта, кроме того, ему не пришлось бы открыть Комнату Секретов. Но были другие соображения.
Если бы Дамблдор никогда не вызывал его к себе в кабинет, Том не подвергся бы яростной атаке Духа.
Если бы Диппет не пожаловал ту награду, Том не чувствовал бы такую вину, за то что наживается на горе Рубеуса.
Если бы Миртл не торчала в этом туалете, с Рубеусом и Арагогом никогда бы ничего подобного не случилось.
Если бы это отродье, Мэнди Бирч, не была такой противной и кокетливой тварью, Том не попадал бы во всякие затруднительные ситуации.
Если бы друзья поддержали его после смерти Лили, быть может, он бы не чувствовал себя таким одиноким.
Список можно было бы продолжать бесконечно.
Безотчётно, Том начинал жадно ненавидеть почти весь мир — не только Магглов, Магглорождённых или противных девчонок, а почти всех.
Было, правда, единственное преимущество в общении с ненавистными людьми, которое доставляло ему некоторое удовольствие (и у него словно прибавлялось силы от этого), — их смерти. Лица людей, которых он ненавидел, плясали у него в голове и ему казалось, что он убивает каждого из них снова и снова; возникали ситуации, в которых они сильно раздражали его, вызывая сильную злость. У него почти выработался рефлекс — когда кто-нибудь из них начинал сильно доставать его, Том привычно взмахивал палочкой, бормоча Непростительное Проклятие.
Осень принесла с собой уроки и суету школьной жизни; Том, как обычно, был занят своими делами, но при этом пребывал в состоянии, близком к неугасающей ярости. Каждый раз, когда он видел человека, который ему не нравился, его желудок словно падал, а рука непроизвольно тянулась к волшебной палочке. Учителя заметили какие-то перемены в нём, и начали относиться к нему более осторожно, но это было ничто, по сравнению с тем, как относилось к нему большинство учеников.
Сентябрь плавно перетёк в октябрь, а в школе начались разговоры про этот идиотский бал на День Всех Святых. Однажды, в начале октября, Том проснулся от фанатичного жужжания, которое словно уже застряло у него в ушах. Его друзья — Слитеринцы обсуждали (нарочито грубыми голосами), с какими девчонками они хотели бы потанцевать. Том перевернулся на живот, с намерением закрыть голову подушкой, как вдруг вспомнил, что у него урок. Зевая, Том откинул штору и стал натягивать свою школьную форму. Его волосы, всё ещё немного влажные после вечернего душа, опустились на воротник, и Том понял, что это будет раздражать его весь день. Завязывая ботинки, Том слушал голоса других мальчиков — Фрэнсис вздыхал об этой мерзкой шлюшке, Электре Андес, пока Ричард Забини с любопытством молчал. Адриан и Захар громко спорили, кто из них пойдёт приглашать Лэркин Мэллори. Том нахмурился. С каких пор, его друзья (теперь такие далёкие) стали такими светскими? Том заметил, правда, повторяющуюся закономерность — Ричард Забини, как обычно тихо отмалчивался по поводу Хэллоуина; для всяких праздников и Дня Святого Валентина, он всегда «заболевал» или находил какой-нибудь способ избежать танцев (Том понятия не имел почему, и это происходило каждый год, начиная со второго класса). В этом году, Том серьёзно решил следовать его примеру, даже если ему придется сидеть в больничном крыле и терпеть, как Мадам Виола заливает зелье ему в рот.
Нацепив на голову остроконечную шляпу, и, перекинув через плечо сумку с учебниками, Том протиснулся между Захаром и Адрианом, и спустился вниз. Он тихо пробрался в Большой Зал и молча сел за стол Слитерина, надвинув шляпу на самые глаза, в надежде, что никто его не узнает. Естественно, в ту минуту, пока он это делал, группа девочек третьего и четвёртого курса из Рэйвенкло, торопливо рассаживались неподалёку от него.
— Привет, — сказала одна из них, голубоглазая, рыжеволосая девочка, застенчиво улыбаясь.
— Доброе утро, мисс Паркман, — сказал Том, тактично маскируя яд в своём голосе.
— Итак, — сказала Сильвия Кью, очень симпатичная четверокурсница из Рэйвенкло, — Ты уже решил, какую из девочек пригласить на танцы?
Том значительно кашлянул.
— Нет, — ответил он медленно.
— Но ты должен, — в этом году есть из чего выбирать! — среди второкурсников послышалось хихиканье.
— Я не знал об этом, мисс Браун, так как никогда не смотрел по сторонам, — ответил Том уклончиво. Его интересовало, была ли основательница Рэйвенкло, славившаяся своим умом, такой же ужасной кокеткой, как и её преемницы.
— Тогда оглянись вокруг! Особенно, посмотри вот сюда! — Сильвия Кью ухмыльнулась, принимая весьма рискованную позу. Остальные взорвались от смеха.
— Мне жаль вас, Ровена, — вздохнул Том. Девушки странно посмотрели на него, а Том вернулся к своей еде, полностью игнорируя их смешки. Через некоторое время, они сели за свой стол, истерически хихикая.
«Интересно, почему они на мне так отвязываются?» — с ужасом подумал Том. Он никогда не был открыт для девушек — что-то заставляло его думать, что он кем-то занят. Кем — он не имел понятия. Не Лили, естественно, и не Ханной. Была, правда, только одна женщина, которую он осмеливался любить — его мама. И всё же это, конечно же, было не то. Ведь только психически больные придурки могли романтично любить своих матерей.
А Том не был психически больным придурком. Ну, правда, за исключением разных голосов, которые он слышал у себя в голове. Но они не в счёт.
Прежде, чем Том смог подавить панику, в связи с тем, что он так или иначе является наглядным примером для книги Oedipus Complex, он был выбит из своих размышлений похлопыванием по плечу. Он обернулся, чтобы увидеть Мэнди Бирч. «Отлично, « — подумал Том, — «поехали…»
— Приветик, Том, — сладко проговорила она, хлопая глазами, демонстрируя свои пышные ресницы, — чего делаешь?
— Завтракаю. Fous le camp. (чокнутая дура)
Мэнди не говорила по-французски.
— Я не знала, что ты говоришь по-французски, — сказала с усмешкой Мэнди, неприятно придвигаясь ближе к нему. — Я слышала, ты ещё никого не пригласил на танцы.
— Zut (чёрт), — пробормотал Том. —Vous avez une tete tres grande, du reflechir j’aime vous—je deteste vous, Mademoiselle Birch, et je suis tres triste vous ne parlez pas en francais. Allez baiser vous-meme, vous petite pute. (У вас слишком голова большая, если вы думаете, что я люблю вас; а я вас ненавижу, Мадемуазель Бирч, и мне очень печально, что вы не говорите на французском языке. Можете поцеловать себя сами знаете куда, маленькая шлюшка)
— Этот язык… он звучит так сексуально! — Проворковала Мэнди. Случилось так, что Дафни Гейтфилд, которая была наполовину француженка, сидела через несколько мест от Тома. Она громко хохотнула, услышав это утверждение. Том одарил её сдержанной улыбкой.
— Я ужасно на нём говорю, — Сказал Том, постаравшись сделать голос как можно более фальшивым. — Mon francais, c’est un ‘vol de mort’ pour le langue. Maintenant, quelle mot en la phrase ‘allez baiser vous-meme’ vous ne comprendez pas? (Мой французский, это язык ‘Волдеморта’. Теперь, какое слово во фразе 'поцеловать себя сами знаете куда' вы не поняли?)
— Ты зовёшь меня прогуляться? — Мэнди перебывала в полном неведении.
— Нет.
Лицо Мэнди несколько опало.
— М-м…,что ж, если ты передумаешь и решишь всё же пригласить меня на танцы, ты знаешь, где моя спальня.
— Elle invite-vous a sa dortoir?! Oui, elle est une pute, (Она приглашает вас спать?! Какая же она потаскушка) - прокомментировала Дафни. Они с Томом дружно фыркнули, Мэнди тоже засмеялась, все еще совершенно не подозревая, о чём они говорят.
— Au revoir, je vais finiser mon repas, (До свидания, я буду заканчивать кушать) — сказал Том Мэнди.
Так и не уловив сути, Мэнди кивнула и зашагала прочь.
— А твой французский не так уж плох, — сказала Дафни, — конечно, он требует доработки; я даже не знала, что англичане так хорошо могут овладеть иностранным языком, но теперь моё мнение изменилось, — она ухмыльнулась. — А эта маленькая потаскушка…
— Н-да… я знаю… — Том вернулся к своей еде, а Дафни — к своей. Том сильно страдал от безотчетного чувства ностальгии — только сейчас он вспомнил, как давно, сколько уже лет назад, он смеялся и шутил со своими друзьями. За последний год он ещё ни разу так не смеялся, и это было странным чувством.
Покончив с завтраком, Том отправился на первый урок, Изучение Древних Рун. Профессор Уолтхэм, как обычно, уже была там, и прилежно сидела за своим столом, пока ученики — «ранние пташки» суетились в классе. Том достал свою книгу и начал читать, пытаясь не обращать внимания на весёлую болтовню вокруг него. Когда последняя ученица, Молли Робинс вошла в класс, и прозвенел звонок, Профессор Уолтхэм прочистила горло.
— Portus Fermus, — сказала она, взмахнув палочкой. Две каменные двери резко захлопнулись, Том закрыл книгу и вытащил свою домашнюю работу.
— Сейчас все передайте через впередисидящих ваши вчерашние очерки на тему свойств древних Уэльских прилагательных, — сказала Профессор Уолтхэм. Послышалось дружное ворчание и шелест бумаги, когда ученики начали рыться в своих портфелях. Том холодно передал свою работу девушке из Гриффиндора, сидящей впереди него. Профессор Уолтхэм взмахом своей волшебной палочки собрала все листочки, и они приземлились в аккуратную стопку в середине её стола.
— Сегодня, — как бы невзначай сказала она, — мы наконец-то сможем сделать то, к чему мы готовились последние три года. Теперь вы уже знаете достаточно, чтобы начать изобретать свои собственные простые заклинания.
Том оживился. Ему очень нравилось составлять заклинания, используя древние глаголы и слоги с помощью словаря рун. Он брал случайные слова, не глядя на их значения, и создавал самые нелепые заклинания из всех, которых когда-либо видел. Одно, например, создавало змей с головами кроликов — одна такая голова очень мешала Непифе.
После довольно длинной и сложной лекции, Профессор Уолтхэм велела всем вытащить словари и начать работать над изобретением своих (предположительно) первых в жизни заклинаний. Том открыл свой словарь и склонился над страницей, внезапно полностью растеряв все идеи. Страница была открыта на части перевода с Английского-на-руны, и самый верх листа был помечен — «PARADIGM — PASTORAL». Случайно, глаза Тома остановились на слове «Змеязык». Том лениво взглянул на старый Кельтский символ для «Змеязык». Глядя на него, Том мог бы сказать, что это читается как «mor». Решив, что это может быть интересным, Том выписал «mor» в центр своего пергамента и открыл словарь на перевод руны-на-Английский. Перелистывая страницы, Том нашёл древне-Египетский символ — «dre». Прочитал определение: «зелёный; verdant; Слитерин»
— Змеязык зелёный… Змеязык Слитерин, может быть? — пробормотал Том. Пожав плечами, он приписал «DRE» после «MOR», и теперь это выглядело как «MORDRE». Том чуть не рассмеялся, обнаружив, как его изобретённое слово похоже на «murder» — «убийство». Не удовлетворившись этим, он вернулся к букве «М» и нашёл Латинскую руну — «Mors» — «Смерть; череп». MORSMORDRE. Том решил, что его заклинание, возможно, делает зелёный череп, но как сделать « Змеязык» из этого заклинания? Любопытство пересилило. Том смело достал свою волшебную палочку из сумки.
— Mors—Morsmordre, — пролепетал Том.
Он немедленно пожалел об этом — эффект был таким поразительным, и таким масштабным, что привлёк всеобщее внимание. Огромный зеленый череп, более полутора метров в диаметре, взорвался из волшебной палочки и медленно поднялся к потолку. Ядовито-зелёная змея извивалась из его рта, подобно гротескному языку. Ученики и профессор глазели на него, а Том смущённо моргал.
— Отлично, мистер Риддл, — сказала Профессор Уолтхэм, оправившись от шока, — Отличная работа! Какое заклинание вы использовали?
— Morsmordre, — повторил Том, забыв, что он всё ещё держит волшебную палочку. Второй огромный череп взмыл к потолку и присоединился к первому.
— Ага, видите, как мистер Риддл смешал языки? Вы не должны использовать только Латинский, Греческий или Кельтский, помните — смешивание и сопоставление делает заклинания лучше.
Профессор Уолтхэм повернулась и, улыбнувшись, добавила:
— Двадцать пять очков Слитерину.
— За что? — Раздражённо прошипел Гриффиндорец, Филип Седрик. — Ведь это очевидно — Слитерин использовал Чёрную Магию!
— Ты так думаешь, Филл? — Опасливо спросила Молли Робинс.
— Уж будьте уверены! — сказал серьезно Филип. Том вяло взглянул на него. — Это что-то вроде… вроде Чёрной Метки или чего-то ещё!
Спасибо за идею, Филип, сказал с насмешкой Том, — так я это и назову. Смертный Знак, — «Однако, — размышлял Том, — это не такая уж плохая идея. Смертный Знак — это звучит. Morsmordre. Смертный Знак. Возможно, он мог бы стать моим персональным символом, как подпись. И я мог бы научить этому заклинанию своих последо…
Последователей? Откуда это взялось?
Прочистив горло, Том вернулся к словарю, но он нервничал весь оставшийся день.
В течение недель, постепенно приближавших Канун Дня Всех Святых, Том размышлял, почему, чёрт возьми, девчонки находят его привлекательным. Он знал, что это, по-видимому, поверхностное чувство, так как он был уверен в своей самооценке, и не считал себя очень хорошим человеком. Тому надо было бы носить холщовый мешок на голове, чтобы девчонки прекратили флиртовать с ним, и в день перед танцами, Том лениво подумал, что единственный путь спокойно пойти туда, это если огромные горящие шрамы будут пересекать его лицо. И, как это было в течение многих лет, Мэнди Бирч была его особенно настойчивым преследователем. Казалось, словно каждый раз, когда он заворачивал за угол, Мэнди была там — щеголяя новой причёской, в надежде, что он это заметит; с самого первого класса, она носила обтягивающую форму, думая, что та достаточно узка, чтобы заставить Тома увидеть её фигуру; просила что-нибудь сказать для неё по-французски. Она была, как ужасно прилипчивая собачонка, от которой он не мог отделаться; иногда он замечал, что ему трудно сдерживать желание, чтобы не прихлопнуть её.
Пришло утро Дня Всех Святых, суббота, и Том проснулся около полудня от возбуждённой болтовни. Том закатил глаза и попытался снова заснуть, но Фрэнсис Малфой резким движением открыл его штору.
— Эй, Магглокровка! — усмехнулся он, — Всё ещё ни с кем не договорился, чтобы пойти на танцы?
— Я вижу, тебя это очень беспокоит раз ты, якобы самец, так много хихикаешь по поводу этого общественного события, — бросил Том, — К твоему сведению, я не договорился, и мне, признаться, и не хочется. А теперь пошёл на … .
— Следи за языком, Риддл.
Том ещё несколько раз ещё более крепко выругался, что повергло Фрэниса в истерический хохот.
— Ты так трогателен, Магглокровка. Мне жаль тебя, вообще да, видимо дворники в твоём приюте научили тебя таким словам. И всё же, почему ты никому не назначил свидания на сегодня? Может, ты голубой или ещё что-нибудь?
— Эй! — крикнул Ричард Забини. Он выглядел очень рассерженным. — Нельзя так говорить, Фрэнсис!
Фрэнсис проигнорировал его, и бросил Тому кривую усмешку.
— Ты свободен, Риддл? Или у тебя уже есть бой-френд?
Том сделал серьёзное лицо.
— Малфой, я польщён, но… ты не нравишься мне. Спасибо за приглашение, очень надеюсь, что я не обидел твои чувства.
Он услышал, как Адриан и Захар взорвались смехом. Том устремил долгий взгляд на покрасневшее лицо Фрэнсиса, бросил ему злую усмешку и задёрнул штору.
«Пожалуй, сегодня я притворюсь больным,» — думал Том, уставившись на балдахин, — «боже, что угодно, чтобы свалить с этих идиотских танцев…»
Том провёл несколько минут, практикуя фальшивый кашель — он звучал довольно убедительно, по его мнению. Если бы только он вспомнил заклинание, которое заставляло людей кашлять; но он не мог, и не был уверен, что не навредит себе. Том подождал, пока другие мальчики спустились на завтрак, затем вытащил себя из постели, и направился прямо в Лазарет.
Он нашёл Мадам Виолу в больничном крыле, разговаривающей с первогодкой из Слитерина, девочкой с волосами цвета корицы.
— Поппи, ради святого неба, почему ты хочешь быть моей помощницей? — спрашивала Мадам Виола. — Это очень трудная работа…
— Однажды я стану медсестрой, — сказала Поппи, как ей казалось, серьёзным, умным голосом, — а в Хогвартсе до седьмого класса не предлагают никаких медицинских курсов. Я бы хотела заложить себе основу.
— Я должна подумать об этом, — вздохнула Мадам Виола, — а теперь, возвращайтесь в свою гостиную, мисс Помфри.
Поппи мило улыбнулась, и повернулась к выходу, тут Мадам Виола увидела стоящего в дверях Тома. Он кашлянул пару раз, и сказал:
— Мадам Виола? — прохрипел он, чтобы улучшить эффект. — Я ужасно чувствую себя сегодня… Не думаю, что смогу пойти на праздник кануна Дня всех Святых.
Ореховые глаза Поппи загорелись.
— Присядь на одну из коек, — велела она. — Не нравится мне твой кашель, это может быть пневмония! Или… или коклюш, или … туберкулёз!
Маленькая первогодка прыгала возбуждённо вокруг, а Том драматически кашлял, чтобы скрыть смех. Мадам Виола осуждающе посмотрела на Поппи.
— Ваша гостиная, мисс… Сядь, Том, я измерю тебе температуру.
Она вытянула термометр из своего кармана и поместила его Тому под язык, как обычно, напомнив, не кусать.
— Он выглядит бледным, — прокомментировала Поппи через несколько минут, — И несколько липкий, тоже, — заявила она очень авторитетным голосом, — ты чувствуешь тошноту, когда кашляешь? А кровь во время кашля была? — важно спрашивала она.
Том кивнул, и изобразил, словно это причиняет ему головную боль. Поппи была в восторге.
— Это точно туберкулёз, Мадам Виола! — Вскричала она, — Мы вытащим его из лап смерти, правда?
— Поппи Элизабет Помфри, последний раз повторяю — ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В СВОЮ ГОСТИНУЮ! — завопила Мадам Виола, потеряв терпение.
— Ух, ты! Я помогаю спасти ему жизнь! — продолжала Поппи, без малейшего намёка на понимание.
Нахмурившись, Мадам Виола шагнула к Тому и вытянула термометр из его рта. Посмотрев на него, она ещё больше нахмурилась:
— Твоя температура почти нормальная — чуть выше нормы, фактически.
— О! Возможно у него гипотермия! — завизжала Поппи.
— Я в порядке? — фальшиво прохрипел Том. — Но я чувствую себя так ужасно…
— Кажется, я знаю, что у вас, — сказала Мадам Виола. — Первоклассный случай невроза. Это нормально бояться идти на танцы, Том, но, честно говоря, будет лучше, если ты пойдёшь.
— Но я болен! — настаивал Том.
— Нет, ты не болен. Возможно, если ты оденешься и отправишься прогуляться вместе с другими детьми, это заставит чувствовать тебя лучше. До свиданья, Том, — выпроваживая его из Лазарета, пожилая женщина развернулась и начала бранить Поппи, которая всё ещё не ушла.
Том нахмурился и потащился обратно в Башню Слитерина. Конечно, этот способ всегда срабатывал для Ричарда Забини, но естественно, не сработал для Тома. Просто его чёртово везение.
Добравшись до спальни, он сбросил мантию, и спустился в гостиную. Том плюхнулся в кресло и уставился на огонь. Спустя несколько минут, в гостиную зашла Поппи Помфри, выглядящая очень бодрой и несущая огромную медицинскую книгу. «Смещенная ипохондрия», подумал Том, закатив глаза, когда Поппи подбежала к нему и показала диаграмму лёгких.
Поппи составляла очень необычную компанию, тем не менее, она была довольно забавной. Том сам рассказал ей весьма волнующую историю, о том времени, когда он был в приюте, где одна девушка умерла от бактериального менингита (Поппи восторженно слушала, стараясь не пропустить ни слова).
К семи Поппи спустилась на ужин, а Том, так и ни разу не евший за целый день, поплёлся за ней. Решив, что он не хочет слушать болтовню Поппи про трихинеллез весь вечер, Том сел за другой конец стола, подальше ото всех. Он едва различал вкус того, что ел — так ужасно он боялся этих танцев. По опыту он знал, что танцы обычно проходили где-то за занавесями, чтобы девчонки не ходили по близости с ним. Как-то Том спросил Диппета, зачем нужны эти танцы, оказалось, для того чтобы позволить застенчивым ученикам немного раскрепоститься.
Когда ужин закончился, Том вернулся в спальню с другими ребятами и переоделся в парадную мантию. Выросший из трёх комплектов форм (одной чёрной с серебренным, одной простой чёрной с капюшоном и развевающимися рукавами, и одной странной, серой, которая делала его похожим на друида), Том, наконец, сдался и выбрал что-то, что было тёмно-зелёным, под цвет мантии. Эффект был интересным — он всё ещё выглядел мрачным и циничным, но одетый в зелёное он, больше чем обычно, становился похож на молодого Салазара Слитерина.
Большой Зал как всегда выглядел прекрасно, но Том едва взглянул вокруг, словно это всё ничего не значило. Некоторые ребята были в маскарадных костюмах, некоторые были одеты просто — у всех была возможность выбора между школьной формой и костюмом. Том выхватил взглядом Поппи Помфри из всей толпы — она была одета в медицинскую мантию. Не удивительно. Серина Бирч, старшая сестра Мэнди, была одета в костюм Коломбины, и болтала с темноволосым мальчиком из Рэйвенкло, в костюме Арлекина. А один Магглорождённый четверокурсник оделся тостером. Том должен был признаться, что праздник на День Всех Святых был, по крайней мере, более интересен, чем другие — было так забавно смотреть на людей, пытающихся танцевать в нелепых костюмах.
Амбрика Дейвз из Гриффиндора, наполовину вейла, которая была одета в точности как цыганка, усмехнулась, увидев Тома.
— Посмотрите-ка, ты был Гамлетом на втором и третьем курсе, Хэйдом на четвёртом и друидом-некроманом на пятом, а теперь ты психопат-основатель Хогвартса? Честно, Риддл, тебе не мешало бы немного взбодриться!
— А-а, — безразлично протянул Том, — я не собирался подражать кому бы то ни было — ни в этом году, ни когда-либо ещё. Но можете думать что угодно, меня это, откровенно говоря, не волнует.
Амбрика подождала ещё несколько мгновений.
— Ну, так ты хочешь танцевать или как?
— Пожалуй, «или как», если это для тебя одно и то же.
Амбрика пожала плечами.
— Ты проиграл, Риддл, — она зашагала прочь, и за ней последовало несколько одуревших мальчишек.
Том уже хотел, было вернуться к созерцанию людей, как вдруг он заметил группу девочек из Рэйвенкло, которые обычно следили за ним. Их возглавляли Айринн Паркман и Сильвия Кью, обе они дико озирались вокруг в его поисках.
Тихо, как тень, Том проскользнул сквозь толпу учеников и покинул Большой Зал. Он прошёл через тёмный холл, его шаги гулко отдавались в тишине. Дверь заскрипела, когда он толкнул её. Он быстренько пробрался бочком и захлопнул её за собой. Снаружи было туманно, из-за чего всё выглядело таинственно; на небе Том смог разглядеть неясный серп луны, проглядывающий сквозь туман. Том прошёлся вдоль озера и прислонился к ближайшему дереву, глядя на едва различимую поверхность воды и размышляя.
«Мне пора бы уже определяться, что я хочу сделать со своей жизнью,» — тяжело думал Том, пиная камни в озеро. (Гигантский кальмар возмущённо зашумел), — «Ведь мне почти семнадцать и у меня ни черта нет идей, что мне делать, когда я закончу образование.»
Слово «последователи» снова возникло в его сознании, но он проигнорировал его. Кроме того, вопрос с Комнатой Секретов не был решён. Том по-прежнему хотел наказать Магглов, конечно же, но как? Он знал, что он не достаточно эмоционально силён, чтобы действительно заниматься убийствами студентов. Он вздохнул. Он мог бы взять приемника, научить его как проникнуть в Комнату, хотя нет, ведь он единственный в мире, кто может говорить на Змеязыке.
Лучшая мысль, которая пришла ему в голову, была собрать всю информацию в какой-нибудь книге или карте — включая дух, который может говорить со змеями. Идея возникла за минуту — это должно быть что-то вроде Мыслива, Том мог бы спрятать свою копию со всеми её тёмными мыслями и чувствами на страницы книги. Он не положит туда всего себя; это было бы слишком опасно. Вместо этого, он спрячет туда тень, ту половину себя, которая больше всего на свете хочет открыть Комнату Секретов. Он вложит в книгу — дневник, возможно, — наиболее хитрую, злобную и жестокую версию Тома Марволо Риддла; так его новый протеже сможет говорить с ним и обладать его идеями.
Это была довольно неутешительная мысль, что его самые тёмные мечты будут жить вне его сердца и души на каких-то жалких клочках бумаги — но это лучше, чем самому открыть Комнату Секретов. Казалось, он, наконец, нашёл применение дневнику семилетней давности, лежавшему у него в сундуке.
В этот момент около соседних деревьев послышался внезапный шелест. Том обернулся и оказался лицом к лицу с Мэнди Бирч. Она была одета во что-то, что делало её (по скромному предположению Тома) похожей на женщину, определённого рода занятий; Том вежливо подумал, что она, должно быть, замёрзла, но он был не в настроении предлагать ей свой плащ.
— Привет, Том, — ухмыльнулась Мэнди.
— Вот дерьмо, — пробормотал Том, — Ты чего тут делаешь?
— Что ты тут делаешь? — захихикала Мэнди.
— Я стою среди тумана; тебе-то что? — прорычал Том. Он плотнее закутался в плащ, и посмотрел на Мэнди таким прямым и пристальным взглядом, который заставил бы содрогнуться даже взрослого человека.
— Тебе должно быть холодно, стоять тут совсем одному…
— Мне достаточно тепло.
Мэнди игнорировала ответ.
— Ты уверен, что не мог бы делать это в компании?
Том вздрогнул. Его ли она имела в виду, или всего лишь болтала больше чем обычно?
— Да, — быстро ответил Том.
— Не знаю, не знаю… Мне не нравится видеть такого ослепительного парня как ты, в таком одиночестве, особенно в Хэллоуин…
Что-то в этом, несомненно, было, но Мэнди стояла слишком близко к нему, нарушая комфорт.
Том поморщился.
— Я разве не говорил, у меня инфекционный мононуклеоз1, — солгал он, медленно отодвигаясь назад.
— Похоже, что меня это может остановить? — выдохнула Мэнди. Она дёрнулась к нему, несомненно, стремясь сделать это по возможности страстно.
Том действовал быстро. Несколько сантиметров оставалось до неизбежного контакта, когда Том, обороняясь, поднял руки, которые теперь опустились на плечи Мэнди, прямо около её шеи. Мэнди выглядела разочарованной. Она кокетливо надула губки и спросила:
— Почему ты останавливаешь меня?
Тому пришла в голову внезапная идея. Его руки были как раз там, где нужно, и он мог бы покончить с этим маленьким недоразумением раз и навсегда.
— У меня есть свои причины, мягко сказал он, медленно приближая руки к её горлу.
Мэнди ошибочно приняла его движение за ласку.
— Ах, ты любишь делать это долго и медленно… да? — она улыбнулась, с триумфом глядя на него. — Отлично, сколько угодно, Том, я не тороплюсь.
— Я тоже, — прошептал Том. Он постепенно начал сжимать руки на её шее. Ему вспомнилось, как он был хорош в роли удушителя тех цыплят, и его забавляла
аналогия. Мэнди начала было отвечать, но вдруг почувствовала, что что-то не так.
— Том? Том, что ты де…
Том невинно улыбнулся.
— Ты всегда была грязной маленькой сучкой, а? — он позволил себе рассмеяться прямо ей в лицо, на котором застыл шок, и сильнее сжал руки. — Не можешь ответить?
Мэнди уже не могла говорить, она, задыхаясь, пыталась бороться.
— Ну тихо, тихо, сопротивление только ухудшит… Ты получаешь моё внимание, Мэнди. Неужели ты не наслаждаешься этим? А?
Том почувствовал, что каким-то образом получает от этого удовольствие. Он был в восторге от её страха и боли, он не мог успокоиться — это было тёмное, бешеное удовольствие, которое заставляло все его чувства бурлить. Чертовски грешно. Здравый смысл, как удар, возвратился к нему, когда он перевёл взгляд на её лицо. Синее лицо…
Он разжал руки.
1. Мононуклеоз — инфекционное заболевание. (Инфекция передаётся при поцелуях)
