«Здравствуй, Том».
«Я уже начинал думать, что ты меня забыла».
«Разве это возможно?
«Ты удивилась, когда нашла дневник, правда?»
«Как это у тебя получилось?»
«Какая ты любопытная. Знаешь историю про любопытную кошку? Говорят, она сдохла.»
«Я могу тебя увидеть?»
«Ты этого хочешь на самом деле?»
«Конечно.»
«Не все сразу, Джинни. Давай поговорим, как в добрые старые времена. Расскажи мне о себе. Как у тебя дела с Гарри?»
«Мы поссорились.»
«Что я говорил тебе раньше? Не расстраивайся. Не думаю, что он когда-нибудь тебя поймет. Он думает, что слишком хорош для таких, как мы с тобой. Думаешь, ему бы понравилось, что мы снова переписываемся?»
«Мне все равно. Я хочу тебя увидеть».
«Соскучилась, Джинни?»
«Да.»
«Я ведь сказал — не все сразу. Сначала ты мне поможешь.»
«Как? Чего ты хочешь от меня, Том?»
«Просто продолжай делать то, что делаешь. У тебя хорошо получается.»
«О чем ты?»
«То, что происходит в школе — как ты думаешь, чьих это рук дело?»
«Это не я».
«Ты опять ничего не помнишь, да? Удобно. Это ты, вернее — мы. Ты ничего не забыла, Джинни. Думаю, тебе это нравится.»
«Попроси меня, я все сделаю. Попроси.»
«Знаешь, я тоже по тебе соскучился.»
«Том? Том!»
Страницы дневника опустели. Джинни еще некоторое время смотрела на них, надеясь, что на белой поверхности снова появятся строчки. Но, где бы ни был Том Риддл, он явно больше не желал разговаривать. Джинни чувствовала себя выпотрошенной — и морально, и физически. С трудом, будто ворочая камень, она закрыла дневник и убрала его на место. Потом взяла палочку. Ей было знакомо это ощущение, когда из тебя тонкими нитями вытягивают душу, оставляя только сомнения и страх. Волшебники, которые работают с Азкабаном, умеют сражаться с этим чувством опустошения, с холодом внутри — иначе они просто не выживут рядом с монстрами-стражниками. И сейчас Джинни впервые подумала о дементорах с благодарностью. Хотели они этого или нет, но именно благодаря дементорам у нее было какое-то оружие в этой борьбе.
Джинни глубоко вздохнула и, держа палочку перед глазами, попыталась вызвать счастливое воспоминание. Обычно одно и то же срабатывало безошибочно — Джинни представляла себе их с Гарри свадьбу, себя в белом платье, на подол которого она все время наступала, и Гарри, с прилизанными в кои-то веки волосами, в парадной черной мантии, с улыбкой, которой он старался успокоить ее волнение.
Но сейчас при мысли о Гарри на нее накатило замешательство и сознание собственной вины. Ладно, попробуем другое. Джинни вспомнила, как получила сто баллов из ста на экзамене по ЗОТС, и как показала семье табель с результатами. Она старалась как можно более четко вообразить себе этот момент, не отрывая глаз от палочки, пока на ее конце не загорелся маленький золотой шарик.
— Анимам протекта, — велела Джинни и позволила теплому, ободряющему свету, который сочился из шарика, проникнуть в самые дальние уголки тела и сознания, возвращая силы и прогоняя тревогу. Принцип у заклинания был тот же, что и у вызова Заступника. Но Заступник мог лишь отогнать дементоров на некоторое время — это же заклинание обволакивало душу чем-то вроде защитной оболочки.
Наконец она облегченно вздохнула. Шарик погас.
Джинни знала, что не она — причина неприятностей в школе. Возможно, Тому удалось бы внушить ей, что события повторяются, будь она обычной женщиной со слабыми нервами. Но он несколько просчитался, пытаясь промыть мозги аврору.
Проблема состояла в том, что кто-то это делал. Кто-то, возможно, находился под тем самым жутким заклятием, от которого десять лет назад сломалась она сама. Скорее всего, тот, кто подбросил ей дневник. Джинни пыталась высмотреть на лицах кого-нибудь из школьников выражение, которое так хорошо помнила. Но все выглядели на удивление нормальными. Это и настораживало.
Но зачем, скажите пожалуйста, ему понадобилось возобновлять переписку с ней?
Затем, сказал Джинни внутренний голос, что если кто-то сейчас найдет у тебя этот дневник и сложит два и два, то ты отправишься в Азкабан уже не по работе. И сикля ломаного никто не даст за твое будущее.
— Гоблин, — в сердцах выругалась Джинни. — Гоблин, гоблин, гоблин.
— Ну и погодка, — очень хмуро сказал Хмури, отходя от вечернего окна, за которым злилась природа. — Можно подумать, что сейчас Эквинокций. И погода под стать, и нечисти всякой полно…
— Ты выпускников имеешь в виду? — слегка улыбнулся Дамблдор. Действительно, из-за окна доносились голоса бывших учеников, которые на ночь глядя решили погулять по Запретному лесу, и громогласные протесты Хагрида.
— В Отделе считают, что вероятность насильственной смерти — пятьдесят на пятьдесят, — задумчиво проговорил старый аврор. — Знаешь, я не стал бы плакать, если бы обнаружилось, что кто-то нечаянно применил к Дюкруа Смертельное заклятие. Я и сам бы это сделал с удовольствием. У него на совести один из лучших моих отрядов, я уж молчу об Артуре Уизли… Но, скажи честно, ты ведь не больше моего веришь, что он — автор надписи и так далее?
— Разумеется, — вздохнул директор.
— Если Уизли утверждает, что его не подсылали, я ей верю. Но что-то слишком много совпадений…
— Нам профессор Макгонагалл разрешила! — донеслось из-за окна.
— Аластер, — Дамблдор смотрел сквозь Хмури, будто видел что-то за его спиной. — Сколько людей ты сможешь призвать для охраны школы, если возникнет необходимость?
— Не так уж много, — с сожалением сказал аврор. — Всю мою часть отдела я тебе обещаю, но дальше… Ты же знаешь, мы теперь живем в мире, где ничего плохого случиться не может. И если я попробую поделиться с министрами нашими стариковскими подозрениями, попаду прямо в объятия Святого Мунго.
— Ох, как бы мне хотелось думать, что это действительно стариковские подозрения, — Дамблдор тяжело поднялся. — Я чувствую, что старею. Николя был прав, нужно было уйти гораздо раньше… Я так боюсь, что недосмотрю что-то в этот раз, не смогу защитить школу. Мне пора уходить с этого поста.
— Глупости маггловские, — фыркнул Хмури.
— Я уже не так вижу, и не так слышу, и думаю не так. И сейчас, мне кажется, я неправильно понимаю события. — Директор понизил голос, — Если это действительно он, если он сумел возродиться после того, что с ним сделали, то, я боюсь, мы сильно рискуем его недооценить.
— Мам, — сказал Гарри. — Пап…
Они смотрели на него из тусклого зазеркалья и улыбались.
Ему не следовало приходить сюда, и он это знал. Но он так хотел увидеть их, хотя бы так, через стекло, отгораживающее его от неисполнимого желания. Он нашел зеркало там же, где оно было, когда он наткнулся на него на первом курсе. И родители вовсе не изменились, поменялось только его собственное отражение. Джеймс и Лили оставались такими же, как в тот момент, когда он увидел их впервые; но Гарри пришло в голову, что теперь он старше этой молодой пары, застывшей в вечности.
Они смотрели на него с одобрением; кажется, они остались довольны тем, каким стал их сын. Это лишь иллюзия, с горечью подумал Гарри, они ведь не могут видеть меня… если только потому, что я этого желаю…
Внезапно в темное помещение пролился свет. Гарри с большим трудом отвел взгляд от зеркала. Чу стояла у дверей комнаты, и вид у нее был обеспокоенный.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он несколько раздраженно. Он не хотел, чтобы ему мешали.
— Ты уже провел здесь достаточно времени, — сказала она мягко. — Я заметила, как ты вошел сюда. Это было три часа назад. Держу пари, ты даже не заметил.
Три часа? Он, кажется, и пятнадцати минут здесь не пробыл.
— Пойдем, Гарри, — сказала она и протянула ему руку. — Ты разве не знаешь? Если слишком долго смотришься в это зеркало, оно может засосать твою душу. Директор тебе не рассказывал?
Она была права; Гарри заставил себя накрыть зеркало мешковиной и выйти в коридор.
— Ты очень по ним скучаешь? — с участием спросила Чу.
— Я даже этого сказать не могу, — с грустью ответил Гарри, — Я ведь их и не знал по-настоящему. У меня есть фотографии, где мама машет мне рукой, а папа улыбается. И только.
— Думаю, они бы гордились таким сыном, — сказала Чу. — В конце концов, ты за них отомстил.
Он удивленно взглянул на нее. Он бы никогда не подумал, что Чу станет говорить о мести. В этот момент в желудке у него заурчало.
— Ты голоден? — спросила Чу?
— Вообще-то да, — понял Гарри. — Я за ужином как следует не поел, да и за обедом — тоже.
— И я бы не отказалась заморить червечка. После работы с детьми так хочется есть!
Она взглянула на него, взмахнув длинными ресницами, и предложила:
— А пойдем на кухню? Я ведь теперь учитель, у меня свои привилегии. Я могу попросить у эльфов остатки ужина.
Желудок Гарри, услышав такие слова, заурчал в два раза грамче.
— Кажется, у меня нет выхода, — капитулировал хозяин желудка, и они отправились на кухню.
Эльфы, которые суетились, готовясь к следующему дню, без пререканий и даже с удовольствием — не пропадет — принесли им все, что осталось от вечернего пиршества, Для двоих этих остатков было более чем достаточно. Они сидели на столе, болтая ногами, как дети. Звон перемываемой посуды, тихие разговоры и смешки домашних эльфов, свечи и ветер за окнами создавали необычайный уют.
— У наф пикник, — с полным ртом пармезана выговорила Чу.
— Точно, — согласился Гарри. — Интересно, с чем этот пирожок? — Он поймал себя на том, что давно уже не чувствовал себя так спокойно, так расслабленно, так… хорошо. Пирожок оказался с тыквой. Первые десять минут они с Чу сосредоточенно ели. Потом пикник приобрел более светский характер; через полчаса они увлеченно вспоминали прошлое.
— А помнишь, как ты приглашал меня на бал? — спросила Чу.
— Ой, ужас! — засмеялся Гарри.
— «Тыпдешьснойнабал?» Я помню, подумала — что это за язык!
— А я-то как готовился! — сокрушенно припомнил Гарри. — И растерял весь английский!
— И с кем ты пошел в результате?
— Не помню, — смеялся Гарри. — По-моему, с сестрой Парвати.
— Нет, с ней был Рон…
— А я с кем же? С ней самой? Фу ты, грех какой, Надо же, напрочь забыл! Я весь вечер тогда смотрел на тебя.
— Да, — сказала Чу, — а я была с Седриком.
Оба замолчали. Чу опустила голову. Гарри положил руку ей на плечо. Эльфы, видимо, закончив работу, стихли, и слышен был только треск свечей. Не совсем понимая, что делает, Гарри развернул Чу к себе и поцеловал.
Ему не пришло в голову, что он поступает неправильно. Он не мог взять в толк, почему не поцеловал ее раньше. Она ответила ему с таким жаром, что он удивился. И все, чего ему в этот момент хотелось — это продлить поцелуй.
В конце концов они отпустили друг друга и какое-то время были не в силах что-либо сказать.
— Ладно, — пробормотала наконец Чу, — спишем это на мою бабушку-вейлу. Господи, как мне неудобно. Прости, Гарри. Не говори Джинни, хорошо? Это ведь ничего не значит, да?
Гарри так вовсе не казалось.
— Извини, — вымолвил он.
— Нет, это я виновата, — ответила она, — По мне было видно, да?
— Что было видно? — не понял Гарри.
— Как мне хотелось, чтобы ты меня поцеловал, — ответила она прежде, чем выбежать из кухни.
— Доктор Грейнджер, — сказал книжный червь, — моя смена закончилась. Я могу быть еще чем-нибудь полезен?
— Нет, спасибо, — ответила она машинально. Гермиона сидела за столом в библиотеке, разложив перед собой тонкие страницы древнего эльфийского пергамента. «Пророчество Гвендариэля» действительно оказалось в запретной секции; можно было только гадать, почему. Весь вечер Гермиона провела, продираясь через дебри эльфийского алгоритма. Она исчеркала пергамент фразами, переведенными со среднеэльфийского, пытаясь учесть все «если» и «то» и вывести удобоваримое предсказание. Гвендариэль был весьма смутен. Она нашла упоминание о собаке, которая должна была стать первой жертвой, но жертвой чего — сказано не было. Единственное, что в этом пророчестве было ясно — и на чем его автор настаивал — было то, что предсказанные события повлекут за собой « неладные времена» для всей Англии, и что опасность придет «не оттуда, откуда всякий ждать будет». Следующая фраза, которую с грехом пополам перевела Гермиона, гласила, что «юные погибнут от черной стрелы». Гермиона похолодела: «черная стрела» у эльфов была общим названием для любого темного заклятия. А «юные» — это, без сомнения, ученики. Дальше, как она ни билась, распознать ничего не смогла.
— Слушать надо было Мисс Трелони! — в сердцах сказала себе Гермиона.
Гарри вернулся в их с Джинни спальню. Он чувствовал себя виноватым. Он попытался убедить себя в том, что поцелуй был просто данью прошлому, тому подростку с четвертого курса, который был влюблен по уши в ловца Рэйвенкло. Но кольцо на пальце сверкало укоряюще. Он не знал, что думать и как себя чувствовать. Неужели он сделал ошибку? Когда он женился на Джинни, все было просто и правильно. И он был уверен в том, что хочет, чтобы именно она стала его женой. Артур Уизли просил его не торопиться: «Я не хочу, чтобы ты делал это, чтобы породниться с нами. Ты и так член семьи, Гарри, и я надеюсь, ты это знаешь. Молли только и молится , чтоб вы были вместе. Но я не хочу, чтобы ты делал это ради Молли, или ради кого-то еще, или ради добрых побуждений. Подумай о себе. И о Джинни. Любишь ли ты ее?» Тогда он ответил Артуру без всякого сомнения. И сейчас он сказал бы то же самое. Он чуть не умер, когда увидел Джинни без сознания в ночь нападения.
Но почему тогда, стоит ему взглянуть на Чу, как все его ощущения перемешиваются в неправильной пропорции и гразят взорваться, как в котле у Невилла на уроке зельеделия?
Джинни читала какой-то роман, когда он вошел. Он спросил ее, как она себя чувствует. Она ответила, что хорошо. На этом их диалог и закончился, и вскоре она выключила свет.
Гарри едва успел задремать, когда кто-то прочно уселся ему на грудь. Ощущение было не из приятных; Гарри спросонок махнул рукой, чтобы сбросить непонятный груз со своей груди. «Груз» полетел вниз, ударился о каминную решетку со звонким стуком. Шум разбудил Джинни. Гарри поразился реакции жены: она мгновенно соскользнула с кровати, и, все еще с закрытыми глазами, направила невесть откуда взявшуюся палочку в сторону шума:
— Петрификус Тоталус!
— Джинни, — удивленно сказал Гарри. — Что с тобой? Это же всего лишь… — он разглядел непрошеного визитера, застывшего в некатолической позе, — всего лишь Добби.
— А? Что такое? — До Джинни, кажется, только сейчас стало доходить, что она стоит с палочкой посреди комнаты. — Фините Инкантатем, — пробормотала она, распознав гостя. После чего совершенно спокойно улеглась обратно под одеяло и, кажется, тут же заснула.
— Добби, — пробормотал совершенно озадаченный Гарри, — мы тебя не убили?
Домовик, потирая лоб, взобрался к нему на кровать — с трудом, как показалось Гарри. Глаза его, которые раньше так ярко светились в темноте, сейчас были тусклыми, а взгляд — иначе не скажешь — затравленным.
— Уезжайте, — сказал он хрипло. Впервые на гарриной памяти эльф обращался к нему прямо, а не в третьем лице. — Забирайте своих друзей и уезжайте, быстрее. Ради Мерлина.
«Это уже было», — подумал Гарри.
— Почему, Добби? Почему я должен уехать? Скажи мне!
— Не могу, — почти простонал эльф. Мордочка его исказилась, словно от сильной боли.
— Что с тобой, Добби? — с тревогой спросил Гарри, который никогда еще не видел эльфа в таком состоянии. Но домовик только повторил: — Уезжайте, — и исчез.
Темнота в комнате стала нехорошей, зловещей. Гарри спустил ноги с кровати и долго сидел так, пытаясь объяснить себе странное поведение эльфа. Этот странный взгляд, эта гримаса… Кого-то Добби ему напоминал, но кого?
Гарри поднялся и подошел к окну. Отодвинул тяжелую портьеру. Дождь лил как из ведра, и ветер жестоко раскачивал деревья. Обстановка выглядела устрашающе. Одинокое пятно света то загоралось, то гасло вдалеке. Хагрид со своим фонариком… или кто-то чужой? От какой опасности он должен бежать сейчас? И что такое с Добби?
За его спиной Джинни зашевелилась, застонала во сне:
— Нет… Не надо… Нет, Том!
Гарри похолодел. Вот, значит, кто ей снится. Неудивительно, что она хватается за палочку посреди ночи. Он вернулся к кровати, обнял Джинни, прошептал заклинание от кошмаров. Ее дыхание успокоилось, и, не просыпаясь, она прижалась к нему.
— Не смей ей сниться, — сказал он в пространство. — Не смей!
— Еще одну, мой Лорд?
Вольдеморт с Макабром засиделись за полночь; впрочем, для вампира, как и для большей части слуг Лорда, это было любимое время.
— Раз уж пошла такая пьянка, давай еще по одной, — махнул рукой Вольдеморт, и вампир поспешал смешать еще две «кровавых мэри», Коктейль делался по тому же рецепту, что и обычная «кровавая мэри», только вместо томатного сока там было сами понимаете что.
— Как прошел день, вампир? — поинтересовался Вольдеморт.
— Прекрасно, мой Лорд, спасибо, — осторожно ответил Макабр, удивленный таким внезапным интересом Хозяина к своему времяпровождению.
Темный Лорд сделал глоток из бокала и сказал:
— Никто так хорошо не смешивает «Кровавую Мэри» как ты. Жаль будет тебя лишиться, честное слово.
Макабр напрягся:
— Но… почему вы должны меня лишиться, Хозяин?
— Потому, вампир, — лениво ответил тот, — что от предателей нужно избавляться. И именно это я собираюсь сделать.
Все остатки души, что еще сохранились у Макабра, ушли в пятки. Он, однако, приложил все усилия, чтобы скрыть испуг и сказал:
— Я не понимаю, о чем Вы говорите, мой Лорд,
Вольдеморт резко поднялся с кресла. Глаза его полыхали не хуже бретонского маяка.
— Не понимаешь? — переспросил он зловещим голосом. Макабра отнесло к стене и хорошо ударило — когда Лорд был в гневе, палочки ему не требовалось.
— Да я всю жизнь… Верой и правдой…- пытался протестовать вампир.
— Может быть, ты думаешь, что я не вижу, что творится у меня за спиной? Может быть, ты считаешь, что я уже не в состоянии распознать предательства? Вы с Макнейром полагали, что я не узнаю о вашем разговоре, не так ли? Зря. Я все знаю о моих слугах, вампир.
— Это не я… Это Макнейр,,,
— Я в курсе! — прогремел Темный Лорд. — И он получит свое… в свое время. А с тобой я покончу прямо сейчас.
Расширенными от ужаса глазами Макабр наблюдал, как в руке у Вольдеморта живо материализуется палка, заточенная с одного конца. От палки явственно пахло0вежей осиной.
— Не надо! — отчаянно взмолился вампир. — Вы меня не так поняли, Хозяин! Я пытался втереться к нему в доверие! Распознать его игру! Я хотел защитить Вас!
— Плохо врешь, — осиновый кол неумолимо приближался. Макабр хотел бежать, но не смог даже пошевелиться.
— Клянусь! — взвыл Макабр, — Могилой матери клянусь! Пощадите!
Осиновый кол остановился в миллиметре от груди вампира.
— Твоя мать давно покинула могилу и промышляет интересным бизнесом по вечерам в Дрян-аллее, — с холодной усмешкой сказал Вольдеморт. Он, казалось, задумался. — Что ж, — проговорил он наконец, — я, пожалуй, не стану уничтожать тебя сейчас. Я хочу, чтобы ты приглядел за своим другом Макнейром. Я хочу знать его план и имена всех, с кем он по этому поводу разговаривал. Я хочу, чтобы ты следовал за ним всюду, куда бы он ни пошел.
— Все что угодно, мой Лорд, — заторопился Макабр.
— Если ты в точности выполнишь все мои указания, тогда я, возможно — возможно — смогу тебя простить. — Осиновый кол неспешно растаял в воздухе.
— Вы очень добры, Лорд, — пробормотал Макабр, мысленно пообещав себе откедаврить Макнейра, как только увидит.
— Я? Добр? — изумился Вольдеморт. — Макабр, ты юморист.
После этой сцены Темный Лорд невозмутимо вернулся в кресло допивать коктейль, и после пятнадцатиминутного «круцио» в целях освежения памяти МакАбр получил право выложить все, что знает о планах и о связях Макнейра. Когда он, все еще пригвожденный к стене, закончил рассказ, опустевший бокал хрустнул в руке Вольдеморта:
— Это именно то, чего я ждал. В какой-то мере это моя вина. — Он отпустил МакАбра и сказал ему напоследок:
— Я не хочу устранять этого предателя сейчас. Он играет важную роль в операции, а поскольку он рассчитывает, что плоды ее достанутся ему, можно ожидать от него большего усердия, чем обычно. Но ты, вампир, будешь ходить за ним тенью, чтобы он дохнуть не смог без моего ведома. И учти: ты полностью за него в ответе. Если с девушкой что-то случится, ты проклянешь тот день, когда твои родители познакомились. Это ясно?
— Да, мой Господин, — еле слышно проговорил вампир.
Когда утром Гарри спросил у Джинни, что она видела во сне, та пожала плечами:
— Забыла. А что?
— Ты во сне разговаривала. И наложила на Добби заклятие Окаменения.
— Надо же, ничего не помню. А что здесь делал Добби?
Гарри обернулся к ней:
— Ты действительно ничего не помнишь?
— Я же сказала, — раздраженно ответила Джинни, чересчур усердно поправляя покрывало на кровати. — Так зачем приходил Добби?
— Хотел уговорить меня уехать из школы.
— Не очень удачная шутка, — вздохнула Джинни.
— Вряд ли он хотел кого-то развеселить, — проговорил Гарри. Он подумал, сказать ли жене о том, каким странным ему показался домовик, и решил промолчать. Она, в конце концов, явно что-то от него утаивает — так почему он должен все ей рассказывать?
Когда позвонили к завтраку, Гарри пошел не в столовую, а прямиком на кухню. Добби хлопотал над десертом к обеду. Увидев своего любимца, он вскричал:
— Гарри Поттер! — однако, как Гарри показалось, с меньшим энтузиазмом, чем обычно. Он не стал тратить время на вступление и сразу спросил у эльфа, почему тот советовал ему уехать.
— Я? — домовик сделал большие глаза. — Да разве ж Добби мог бы посоветовать такое Гарри Поттеру? Гарри Поттер ошибся. Он, наверное, разговаривал с другим недостойным эльфом. Как же можно уехать с самого праздника? Нет, Добби никогда бы такого не сказал.
— И ночью ты ко мне не приходил?
Добби удивился пуще. Нет, конечно же, не приходил, ведь это было бы так неприлично, Гарри Поттеру, наверное, приснилось.
На том Гарри его и оставил. Сев за стол между Роном и Гермионой, он шепотом рассказал им о ночных событиях.
— Больше всего меня удивляет то, что теперь он отпирается.
— В прошлый раз он не просто так тебя предупреждал, — Рон озабоченно сдвинул брови.
— Я думаю, — решительно сказала Гермиона, — все это связано с пророчеством.
Она рассказала друзьям о Гвендариэле и своих исследованиях в библиотеке.
— Судя по всему, в этом предсказании есть доля правды — иначе оно не было бы в Запретной Секции. Думаю, если Добби слышал хоть что-то о написанном, он мог впасть в панику. Я не разобрала все до конца. Но он несколько раз предупреждает, что опасность придет не оттуда, откуда ее ждут.
— А откуда мы ее ждем? — спросил Гарри. Овсяный пудинг на тарелках у всех троих безнадежно остыл, а чай и кофе оставались нетронутыми.
— Это риторический вопрос? — Рон в упор поглядел на друга.
— Обычно опасность приходит со стороны Вольдеморта, — сказал Гарри, — но ведь он должен быть мертв…
— Ты поосторожнее с именами, — Рона передернуло.
— Это ты, Гарри, думаешь о Сам-Знаешь-Ком, — резонно сказала Гермиона. Остальные уверены, что он сгинул навсегда.
За столом царило веселье. Недалеко от них Парвати Патил растолковывала Лаванде ее кофейную гущу. Близнецы перекладывали друг другу в тарелку верхушку пудинга. Анжелина, которой выпало сидеть с ними рядом, после чашки чая оказалась с красивыми индейскими перьями на голове. Ли Джордан спорил с Маркусом Флинтом о деталях какого-то матча. Дети, протиснувшиеся в ряды выпускников, были рады необычной обстановке и производили еще больше шума. Одна Джинни сидела молча, без охоты ковыряя свою овсянку. Гарри не без удовлетворения заметил, что Невилл обратился к ней, но ответа не получил.
— А ведь шрам у тебя болел, — спустя некоторое время напомнил Рон.
— Болел, — вздохнул Гарри.
Профессор Снейп на завтрак не пошел. Он отправился в свою лабораторию, посмотреть, готов ли порошок. Приготовленная субстанция полностью высохла. Снейп, зашедший в лабораторию в маске, чтобы не дышать испарениями, взял порошок пинцетом и засыпал его в «колечко Борджиа» — единственное украшение, которое он когда-либо носил. После чего уничтожил остаток, наложил на помещение Очищающее заклятие, и на три дня заговорил его от проникновения. Вернувшись к себе, профессор поднял рукав своей мантии и впился глазами в Смертный знак. Он налился черным и болел уже несколько дней, но зова — того, что всегда следовал за появлением Знака — не было.
— Позови меня, — пробормотал Снейп. — Ты ведь хочешь, чтобы я заплатил? Позови, я приду… Тебе не нужно, чтобы я знал, где ты, так? Чего ты боишься? Ты ближе, чем я думаю? Ближе… или дальше? Позови меня, Хозяин!
Знак молчал. Профессор опустил рукав и со вздохом отправился на урок, обнаружив, что опаздывает. Такое с ним случалось не часто.
По пути ему встретилась Миссис Норрис. Она с ленцой подняла кошачью голову. Ее глаза, выражение всей ее морды будто говорила: «Ты жалкий неудачник. Ты не достоин даже моего мяуканья. Я ведь с детства тебя знаю. Ничего у тебя в жизни не получилось, и это не получится. Ты ведь сам толком не знаешь, на чьей ты стороне. Ты загубил все, что у тебя было, и теперь уже ничего не сможешь изменить. Неудачник, одним словом».
Профессор Снейп, который чувствовал, что терять ему уже нечего, сделал то, что хотелось ему сделать с тех времен, когда сам он учился в Слизерине. Он отвел ногу, как для удара по мячу, и хорошенько пнул Миссис Норрис. Кошка шмякнулась об стену и дико заорала.
— Первокурсники, — объяснил профессор набежавшему Филчу.
В классе стоял гул.
— У вас коллективное нарушение слуха или колокол звонил недостаточно громко? — осведомился Профессор Зельеделия, прошагав к учительскому столу. Все стихли. Согласно часам, Профессор опоздал на десять минут.
— Преподаватель не опаздывает, — сказал Снейп. — Он задерживается. — Он обвел класс взглядом. Наиболее впечатлительные пригнули голову.
— Мистер Макгрегор, — проговорил Снейп. Староста встал, придерживая рукоятку меча, с которым так и не смог расстаться. — Надеюсь, вы знаете, сколько очков я могу с вас снять за ношение оружия в классе?
— Простите, профессор, сэр, — вежливо сказал Дункан, — Как староста этого факультета я обязан знать весь свод правил поведения в школе. И ничего о ношении оружия в этом своде не сказано.
Ученики затаили дыхания. Такой ответ Снейпу тянул на снятие десяти очков — как минимум. И не посмотрит, что Дункан — староста Слизерина.
Профессор адресовал Дункану непрочитываемый взгляд. Мальчик этот взгляд выдержал.
— Надеюсь, — произнес Снейп, — вы пустите этот меч в ход с пользой, когда придет нужда.
— Обязательно, сэр, — ответил Дункан, гадая, о какой нужде говорит профессор.
— Садитесь, — велел Снейп. — И пять очков со Сли… с вас лично за пререкания с преподавателем.
Все утро оказалось занятым под тренировку. Оливер, бывший не в очень хорошем настроении из-за выпитого накануне крепкого огневиски, гонял игроков, как сидоровых коз. У кромки поля их встретил Колин Криви, первым делом общелкав фотоаппаратом Рона, а потом уж всех остальных, не забыв, разумеется, Гарри. Колин объяснил, что снимки эти делает для школьного архива, а вовсе не для своей газеты, поскольку в политическую хронику квиддичный матч не вписывается. После чего Гарри заставили гоняться за снитчем по всему воздушному пространству Хогвартса, и время до обеда прошло не заметно.
За едой Гарри увидел, что Джинни вообще ничего не взяла со своей тарелки. Когда он спросил, хорошо ли она себя чувствует, Джинни неожиданно резко ответила:
— Я великолепно себя чувствую, Гарри! Единственное, что мне нужно — это чтобы меня избавили от идиотских вопросов! Можно подумать, что ты — моя мамочка!
На них оглянулись.
— Джинни! — осуждающе зашептал Рон. — Что с тобой?
— Ничего. Извини, Гарри, милый, — сказала Джинни, справившись с эмоциями, и честно попыталась что-то проглотить.
После обеда ученики были отпущены тренироваться, а преподаватели и выпускники засобирались в Хогсмид. Предполагалось совместно выпить в деревне чай и остаться на ужин, чтобы послушать местный оркестр.
— Я не пойду, Гарри, — сказала Джинни. — Я действительно плохо спала ночью и предпочитаю устроить сиесту. Тут столько шума, все эти школьники — я ведь от такого давно отвыкла, и голова у меня снова заболела.
— Давай сходим к Мисс Помфри, — предложил обеспокоенный Гарри.
— Не стоит ее беспокоить по пустякам. Мне просто надо выспаться. А ты иди. Я думаю, вам с Роном и Гермионой нужно побыть только втроем — ну, ты понимаешь. Я же знаю, что тебе хочется пойти.
У Джинни в самом деле был очень сонный вид. И возражать ей он не стал, подумав, что своей опекой действительно должен напоминать ей мамочку.
— Пусть остается, — сказал Рон, — судя по ее виду, моей сестричке и правда не до чая. — и заслужил благодарный взгляд сестры поверх гарриной головы.
Когда экспедиция в Хогсмид ушла, Джинни облегченно вздохнула. Утро она провела, беседуя с Томом — неудивительно, что во время обеда она была такой раздражительной. Результата беседа не дала — разве что Том все успешнее вытаскивал из нее душу.
Хогвартский гул смолк, даже школьники куда-то подевались. Слышно было только крики игроков за окном. Внизу, в гостиной, кто-то насвистывал тоскливую ирландскую мелодию. Симуса, видимо, тоже не потянуло пить чай. Джинни снова открыла дневник. Ей нужно было выяснить, что он замышляет. И она чувствовала, что времени у нее немного.
«Том, где ты?»
«Здесь», — отозвался он тут же. — «Где мне еще быть? Я всегда рядом, ты же знаешь».
«Так нечестно, Том», — что ж, она приняла его правила игры, она разыгрывала из себя испуганную девчонку — такую, какой он ее помнил. «Ты заставляешь меня помогать тебе, и ничего не рассказываешь. Ты опять хочешь открыть Комнату?»
«Может быть. Хотя холодно».
Холодно? Ах ты… Ладно, давай поиграем.
«Ты хочешь всех напугать?»
«Теплее. Я действительно хочу всех очень сильно напугать».
«Выпустишь василиска?»
«Совсем холодно. Неинтересно два раза устраивать одно и то же».
«Ты здесь, в Хогвартсе?»
«Я в твоем дневнике.»
«Ты хочешь убить Гарри?»
«Может, его, а может, и еще кого-то. В общем, тепло.»
«Сколько тебе сейчас лет?»
«Неправильный вопрос»,
«Если я выиграю, ты мне покажешься?»
«Джинни, ты никогда не выиграешь. Это я всегда выигрываю».
«Что мне теперь делать?»
«Ждать. Я готовлю для тебя большой сюрприз.»
«Том! Не уходи!»
Слово «сюрприз» оставалось какое-то время на странице дневника; потом и оно исчезло. Джинни замерзла, ей было тяжело дышать. Дневник выпал из ее заледеневшей руки, и ей показалось, что прошли века, прежде чем она смогла его поднять.
Оркестр играл веселую французскую песенку «Поцелуй вампира». Певец хлопал в ладоши и перевирал слова:
— C’est le baiser, le baiser du vampire, Le seul baiser qui vous fera défaillir…*
Большинство выпускников не обращали на музыку внимания, взапой обсуждая с учителями старые времена.
Они выбрали маленький столик в самой глубине заведения, чтобы никто не мешал их разговору. Перед Гермионой стояла кружка мятного чая, а Гарри с Роном заказали себе по стакану горячей тыквенной настойки со специями.
— Надеюсь, Добби не зашибет меня бладжером во время завтрашней игры, — сказал Гарри. — Все-таки странный у него был вид.
— Может быть, он болен? — предположила Гермиона.
— Или это вовсе и не Добби, — добавил Рон. Гарри задумался. Зачем было эльфу врать ему утром? Может быть, ночью он действительно разговаривал с кем-то другим?
— Ты уверен, что не перепутал его с другим эльфом, Гарри? Мне, например, все домовики — на одно лицо.
— Рон, ты высказываешься, как расист, — возмутилась Гермиона.
— Добби я бы не смог перепутать, — с полной уверенностью сказал Гарри. – Что же это получается? Весь Хогвартс живет на Оборотном Зелье?
— Держу пари, Снейп его из-под полы продает, — высказался Рон. — Спросить, что ли, сколько берет?
— Рон, прекрати упражняться в остроумии, — одернула его жена. — Сейчас это неуместно.
— Не-у-меестно, — передразнил ее Рон, и они с Гарри фыркнули.
— Un seul de ces baisers dans votre cou, — наяривал оркестр, — Et vous voilà tout sens dessus dessous…**
— Вы пробовали коктейль, ребята? — подскочили к ним Фред и Джордж. В руках у них были бокалы, которые они тут же сгрузили на столик. Жидкость в бокалах действительно походила на обычный кокейль, однако само присутствие рядом близнецов делало ее подозрительной.
— Нам с Гарри завтра играть, — отказался Рон. — Гермиона, может, ты попробуешь? — Но Гермиона одарила Рона, а вместе с ним и близнецов таким замораживающим взглядом, что Фред с Джорджем без слов отправились к другому столику. Их обычный дегустатор — Невилл — к несчастью, перенял от Хмури привычку не доверять никому, кто предлагает выпивку. Однако очень скоро близнецы нашли себе жертву: Джастин, которого мучила жажда, разом осушил поданный коварным Джорджем бокал, и поднялся в воздух, зависнув под потолком, как воздушный шар. Близнецы хохотали.
После джиги оркестр завел медленную и грустную балладу «Ведьма и священник». Рон и Гермиона, извинившись, ускользнули в зал и приникли друг к другу под печальный посвист флейты. Гарри взял еще мятного чая, и подумал, не уйти ли ему. Час от часу легче не становился, а он оставил Джинни одну.
— Можно извиниться? — прозвучало у него за спиной. Чу стояла рядом, ее белая мантия, которую она надела по случаю выхода в Хогсмид, как нельзя лучше оттеняла ее матовую кожу, черные волосы сияли на отороченном мехом воротнике. — Прости меня за вчерашнее. Такая глупость…
— Да, — неловко сказал Гарри, — Это ты меня прости.
— Забудем? — предложила она. — Всякое бывает между друзьями.
— Забудем, — согласился он, думая, что это легче сказать, чем сделать.
Чу протянула ему бокал сливочного пива:
— За дружбу!
— За дружбу, — повторил Гарри, пытаясь не утонуть в ее глазах.
Они чокнулись. С четким ощущением, что этого делать не следует, он спросил ее:
— Вы танцуете, барышня?
— И пою! — весело ответствовала Чу, и они через толпу стали продвигаться к оркестру.
«В конце концов, — подумал Гарри, — Хогвартс охраняется, а Джинни мне не обрадуется».
Честная компания возвратилась из Хогсмида поздно вечером. У тех, кто не успел побывать в деревне раньше, были полные руки сувениров — шоколадушек из кондитерской и всякой всячины из местного магазинчика приколов. В гриффиндорской гостиной они нашли странную картину: Симус Финниган сидел в кресле у камина и беседовал с Драко Малфоем. Рон очень удивился такому соседству, и открыл рот, чтобы выразить свое мнение по поводу присутствия в их гостиной Малфоя, но его опередил Дин Томас. Проходя мимо, он не удержался и издевательски сказал:
— Малфой, ты же был таким придирчивым в знакомствах! Странно, что ты опустился до какого-то грязного пэдди.
— Не понял, — произнес Симус, поднимаясь. Малфой наблюдал за ним с ухмылкой. — Я, кажется, не расслышал, что ты сказал. Не повторишь ли?
— Я сказал «грязный пэдди», — чуть ли не с радостью повторил Дин.
Кулак Симуса впился ему в подбородок. Дин устоял на ногах и ответил хуком справа.
— Вы с ума посходили? — Гарри и Ли Джордан кинулись их разнимать, но Рон их удержал:
— Пусть подерутся, авось помирятся.
Гарри вспомнил, как отчаянно хотел набить Рону морду на четвертом курсе и понял, что друг прав.
Дин расквасил Симусу губу. Симус заехал ему в глаз.
— Так его, Финниган! — ликовал Малфой со своего «зрительского» кресла.
Дин ударил Симуса под дых, тот согнулся.
— Прекратите! — кричала Лаванда Браун.
Симус распрямился и вложил в свой удар столько силы, что Дин пролетел полкомнаты, наткнулся на кресло и упал, ударившись головой о выступ в стене. С Симуса тут же сошла всякая злость, он шагнул к Дину, протянул ему руку:
— Эй, я тебя не зашиб?
Дин с трудом поднялся, не обратив внимания на поданную руку. Сказал презрительно, держась за голову:
— Иди ты к гоблинам, Финниган, — и ушел к себе наверх.
Гостиная потрясенно молчала, только Малфой посмеивался. Лаванда молча подошла к Симусу и промокнула кровь на его губе чистым платком. Но он смотрел Дину вслед, и, похоже, даже не видел ее.
Малфоя после этого вежливо попросили из гостиной. Он возражать не стал и ретировался.
— Интересно, о чем они беседовали, — сказал Рон.
Джинни сидела в спальне и разговаривала с молодой женщиной, которую Гарри очень смутно помнил. Кажется, в школьные времена она была приятельницей Джинни,
Его жена вскочила:
— Гарри, я надеюсь, ты хорошо повеселился? Ты помнишь Китти Браун, из моего выпуска? Она сегодня устраивает девишник в башне Хаффлпаффа. Вечеринка в пижамах, мужчины не допускаются. Ты ведь не обидишься, если на эту ночь я тебя брошу? Китти живет в Голландии, и мы с ней долго не увидимся…
— Хорошо, — пожал он плечами. Джинни была очень оживленной, и ему показалось, что выглядит она лучше, чем утром.
— Вот и отлично, — обрадовалась она. — Подожди, Китти, я возьму вещи.
Перед уходом она поцеловала Гарри:
— Не скучай, — но в тот момент, когда она уже выходила, Гарри вдруг четко понял, что выглядит она вовсе не лучше; что какая-то ненатуральность скользит в ее голосе; и что-то с ней не так.
— Джинни, — позвал он ее. Она обернулась с порога:
— Да?
Он не знал, что сказать. Он спросил:
— Кто еще будет на вечеринке?
Она без запинки перечислила:
— Лина Витт, Джудит Кэмпбелл, Вики Трейси, — это все из моего выпуска, ты их не помнишь, а из старших — Падма Патил, Сьюзен, если Джастин ее отпустит, Кэти, и еще две девушки из Хаффлпаффа.
— Мы и Гермиону звали, — подхватила Китти, — но она не пойдет.
Он немного успокоился, и отпустил жену, пожелав хорошо провести вечер, хотя на душе оставался неясный осадок.
— Спасибо, — поблагодарила Джинни подругу, когда они расставались у башни Хаффлпаффа.
— Не за что, — заговорщицким шепотом ответила Китти. Сколько Джинни ее помнила, она всегда обожала конспирацию.
— И если утром меня не будет на завтраке, ты меня прикроешь, правда?
— Разумеется.
— Счастливо повеселиться.
— Тебе тоже, — Китти многозначительно подмигнула. Джинни рассказала ей небылицу насчет того, что она бы хотела повидать давнего друга, и, возможно, задержится у него на ночь, и совершенно необязательно, чтобы Гарри об этом знал, ну, ты же понимаешь… Китти такие вещи понимала прекрасно. А поскольку чаще других Джинни видели в обществе Невилла, то и выводы Китти сделает соответствующие. Но ее это сейчас не в коей мере не волновало. Судорожно стиснув в руках сумочку, она заспешила вверх по лестнице.
Внезапно за спиной раздался необычно холодный голос Невилла:
— Куда это ты?
Джинни развернулась:
— Невилл, ради Мерлина, перестань за мной ходить! Ты следуешь за мной, как тень, можно подумать, что ты влюблен.
Его будто ударили, глаза стали растерянными, и на миг он напомнил ей того неловкого первокурсника, над которым все смеялись. Но в следующее мгновение он совладал с собой и резким движением отобрал у нее сумочку.
— Отдай это немедленно! — Джинни беспомощно смотрела, как он вытаскивает дневник, осматривает, раскрывает.
— Это то, что я думаю? — спросил он незнакомым Джинни тоном — тоном, которым он разговаривал с теми, кого ловил.
— Отдай! — она выхватила у него дневник — откуда только силы взялись. — Тебе лучше к нему не притрагиваться.
— Ну конечно. Зато ты можешь играть с ним сколько душе угодно.
— Я уже имела с ним дело, ты — нет!
— Вот именно, — глаза его сузились, потемнели. — Ты имела с ним дело. Мне напомнить тебе о результатах?
— Если ты о том, что происходит, то я здесь ни причем. У меня нет выхода, Невилл. Вольдеморт говорит со мной через этот дневник. Я должна выяснить, что он замышляет.
— А как насчет Клыка, надписи и Дюкруа?
— Ты действительно веришь, что это я?
— Я — нет, — сказал он сердито. — Но все остальные сделают выводы, которые напрашиваются сами собой.
— Он на это и рассчитывает, — кивнула Джинни. — Но, честно говоря, меня это сейчас не волнует. От него исходит угроза, Невилл.
— От дневника?
— От Вольдеморта, — сказала Джинни. — Не знаю, в каком виде. Пока он говорит со мной, я могу выяснить, что он хочет сделать.
— Так он тебе и рассказал, — Невилл несколько смягчился.
— Я пытаюсь во всем ему подчиняться. Если он подумает, что завладел мной, он может проговориться.
Невилл пристально смотрел на нее. — Ты похожа на собственный труп.
— Я отгораживаюсь заклинанием, но, кажется, оно не всегда помогает, — призналась Джинни.
— Мы должны показать это Шизоглазу.
— У Шизоглаза своих забот хватает.
— Ты не можешь справиться с ним в одиночку, — Невилл постучал пальцами по голове, показывая степень ее психического здоровья. — Он убъет тебя, Джинни.
— Это — мое дело, — она чуть не умоляла. — Дай мне время, Невилл. Дай мне хотя бы эту ночь. Если я из него ничего не вытрясу, утром расскажу все Хмури.
Невилл колебался: — Это слишком опасно. Я должен тебя подстраховать.
— Что-то я не слышала, чтоб мы работали в паре, — отказалась она. — Только эту ночь. Я должна быть с ним одна. Это сложно понять.
Он отдал ей сумочку.
— Я не могу приказывать тебе, — сказал он тихо, — и не могу пойти выложить все куда следует, потому что знаю, что ты рискуешь тюрьмой. Но я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Она не стала говорить, что все будет в порядке, это было бы глупо.
— Куда ты идешь? — крикнул он, когда она продолжила подниматься по лестнице — тяжело, будто что-то тянуло ее вниз.
— Туда, куда он зовет, — ответила она.
Около одиннадцати все разошлись по башням, камин в гостиной погас. Слышен был только мощный храп Толстой Тети с другой стороны портрета. У Гарри, кажется, бессонница вошла здесь в привычку. Он сидел в кресле, невидяще глядя на догорающие угольки. В голове у него прочно поселился образ Добби.. Странная речь, испуганная мордочка… И глаза. Глаза такие, будто эльф перепил Дурманящего Зелья. Неужто Добби… Да нет, не может быть. Ему вспомнилась строка из сообщения о Сириусе. Смех один, Сириус к такому и не притрагивался. И домовик наверняка тоже. И вел себя эльф не как наркоман, а как… Как Барти Сгорбс-старший, — понял Гарри, — перед самой смертью. Будто он отчаянно сопротивлялся Заклятию Подвластия.
Что, тролль возьми, происходит в этой школе?
Гарри уже не сиделось. Он вскочил на ноги, выбрался из гостиной, стараясь не разбудить портрет. Ему необходимо было пройтись. И он даже себе не сознавался, что хочет узнать, кто из преподавателей в этот раз дежурит по школе.
В первом же коридоре он наткнулся на Симуса. Тот стоял у открытого окна. Ветер ненадолго улегся, и деревья перестали шуметь. Симус вцепился обеими руками в подоконник, и напряженно прислушивался к чему-то. Лицо у него было искажено страхом. Гарри позвал его, без результата. Он не мог понять, что Симус слушает — кроме монотонного и уже незаметного шума дождя, из-за окна не доносилось не звука. Пришлось хлопнуть его по спине.
— А, это ты, Гарри, — Симус повернулся, улыбнулся странной, призрачной улыбкой. — Drochshide. Плохая ночь. Слышишь, банши воет…
— Ничего я не слышу.
— Конечно, не слышишь, — Симус снова призрачно улыбнулся, — Она же не по тебе воет.
— Симус, — сказал Гарри, — Это не банши. Это близнецы шутят. Или кто-то из животных Хагрида скулит. Ты бы закрыл окно.
— Она не просто плачет, — сказал Симус, будто не слыша. — Она кричит: «Thaiada’tigninn» — «они идут». За душой идут…
В конце концов Гарри удалось оттащить его от окна.
— Ты извини за драку. Жаль, что все это видели, — сказал Симус, медленно приходя в себя. — Нехорошо получилось.
Гарри промолчал, поскольку вряд ли мог сказать на эту тему что-то стоящее. Потом спросил:
— О чем вы разговаривали с Малфоем?
— О жизни, — коротко ответил Симус, всем видом показывая, что дальше распространяться не собирается.
— Не связывался бы ты с ним. У него паршивая репутация, — сказал Гарри, понимая, что говорит как старая монахиня, или, в лучшем случае — тетя Петуния в версии «Напуствия дорогому Дадличку перед школой». К тому же, если слухи о Симусе — правда, это звучит как минимум смешно.
И верно, Симус рассмеялся.
— Мы же взрослые люди, Гарри.
Перед тем, как отправиться к себе, Симус неожиданно спросил:
— Гарри, у тебя нет ощущения, будто что-то плохое должно произойти?
— Что?
— Не знаю, — Симус развел руками. — Плохая ночь…
Ночь действительно была препаршивейшей, Гарри мало таких видел за все свои года в Хогвартсе. Он надеялся, что Хагриду не вздумалось вечером пойти проверять своих питомцев в лесу. «Они идут…», — вспомнилось ему. И так все не слава Мерлину, так еще Симус будет своей ирландской мифологией страх наводить. Ерунда это, не может он быть террористом. Это же Симус, которого Гарри знает с первого курса, у которого он одалживал книжки, и который так преданно болел за Гриффиндор. Невилл может говорить что угодно, он не работает в Антитеррористическом отделе и наверняка просто слышал звон.
Неужели они где-то упустили Симуса? Не поняли, что с ним происходит? Ведь были вроде друзья, сплоченный гриффиндорский отряд… Гарри спросил себя честно, волновало ли его действительно, что на душе у других — исключая, конечно, Рона и Гермиону. Он и Джинни сперва не замечал, не видел, что она чувствует. Ему никогда не приходило в голову спросить, что Симус делал на каникулах. Работал курьером в своей Организации? Писал на стенах противоанглийские лозунги?
Гарри затормозил. Потом вовсе остановился.
Что еще мог Симус писать на стенах? Терроризм — это черная магия. То, за что дементоры целуют. Мог ли он окончательно связаться с темной стороной? О чем он говорил с Малфоем? О жизни? Или лишенный палочки Драко подсказывал ему дальнейшие действия?
Гарри не хотел в это верить. Но память сама подбрасывала ему все новые и новые факты. Симус наверняка мог справиться с собакой Хагрида. И для того, чтобы держать Добби под Империусом — если допустить, что это Империус — нужно умение, а у Симуса неплохо получалось на ЗОТС. Если Добби увидел что-то, чего ему видеть не следовало — скажем, как Симус переговаривается с кем-то из своих по камину — его нужно было заставить молчать… И Шляпа отправила его прямиком в Слизерин — Шляпа, которая редко ошибается.
Один из портретов на стене — прыщавая девица в кринолине — пялился на Гарри без всякого стеснения. Гарри посмотрел строго — девица, засмущавшись, отвернулась.
Ему хотелось догнать Симуса и спросить, что он имел в виду, когда говорил о том, что должно произойти. Что он знает, чего не знает Гарри?
Он стоял неподвижно, уже не обращая внимания на девицу в кринолине, пока ветер не поднялся и раскачавшей веткой не разбило ближнее к нему окно.