Draco Veritas

Реклама

купить

Глава 07: Сжигание мостов

Удивительное дело: после того, как чувства достигают своего пика, боль уходит. Твое сердце разбито, мосты сожжены. Все теряет смысл. Это конец счастья. Это начало покоя.

— Это не убьёт его? — спросил Темный Лорд.

Он стоял у палисандрового столика с резными стеклянными шахматами. Набор был знаком Драко: он уже где-то его видел. Это зацепило, впрочем, как всегда во снах, он не сумел определить, когда и где это могло произойти. Полутьма наполняла комнату. Драко ее узнал: в одном конце поблескивала позолоченная клетка, сейчас пустая.

Люциус был полон сомнений:

— Ну, это один из возможных вариантов, мой Господин.

Вольдеморт кивнул, теребя в пальцах одну из шахматных фигурок, зеленого коня.

— И ты учел этот риск?

Люциус кивнул:

— Любая стратегия рискованна.

Вольдеморт все крутил и крутил в пальцах фигурку:

— Возможно, он прежде умрет из-за разбитого сердца.

Люциус захлопал глазами:

— Мой Господин, я не думал, вас может настолько заинтересовать чье-то сердце.

— Всему свое время, — сообщил Темный Лорд и опустил коня на шахматное поле палисандрового столика.

— Да, мой Господин, — время родиться, время умереть.

— Не стоит при мне ссылаться на Священное Писание, — насмешливо посоветовал Темный Лорд — Сейчас — или же в ближайшее время — нам нужна Чаша, и лишь только будет выполнен Ритуал, я воспряну; старому порядку и старым богам больше не будет места. Я один буду править миром — не просто волшебным миром. Всем миром. И имя мне будет легион. И я покажу всем истинную природу богов.

— Какую же? — спросил Люциус, и в голосе его прозвучала странная нотка: напряжение, даже гнев. Но Вольдеморт, кажется, не заметил этого.

— Равнодушие и жестокость. И возлюблю я не род человеческий…

Люциус собрался ответить, но в этот миг дверь отворилась и, держа в руках поднос, вошел Червехвост. Он прошел и опустил поднос на столик рядом с шахматами. Там оказалась бутылка бренди, Драко заподозрил, что это был Re'em Martin — любимый отцовский сорт.

— Благодарю, Питер, — не взглянув на него, произнес Люциус. К удивлению Драко, Червехвост присел за столик, налил себе бренди и поднес стакан к губам.

Темный Лорд нахмурился.

— Она сегодня вернется? — мотнул головой в сторону пустой клетки Червехвост.

Вольдеморт нахмурился еще сильнее и, подобрав мантию, шагнул прочь из комнаты. Люциус развернулся к своему неудачливому сотоварищу.

— Я же говорил, чтобы ты не обращался непосредственно к нему, ты, идиот…

— Я просто задал вопрос, — запротестовал Червехвост, осушив стакан, дрожащей рукой опустил его обратно на стол.

— Не изображай из себя невинность, — отрезал Люциус.

Червехвост плеснул себе еще бренди.

— Он узнал, где Чаша?

— Да, Питер, — прищурился Люциус.

— Точно?

— Он знает, у кого она, — к чему все эти вопросы? Или есть что-то, что ты не сказал?

— Я думал, что мое мнение никому не интересно, — глаза Червехвоста странно блеснули.

— Мне — точно не интересно.

Червехвост обнажил острые крысиные зубки над краем стакана:

— Он сумасшедший. Он сумасшедший, и ты это знаешь.

— Тихо! — взвыл Люциус — так громко, что ткань сновидения не выдержала и поползла по швам. Драко почувствовал, что глаза его сами собой распахиваются. — Он может тебя услышать…

Сон ушел. Драко открыл глаза, вокруг него покачивалась комната, постепенно приобретая отчетливость. Он попытался сесть, но что-то, словно тиски, зажало его руку. Повернувшись, он увидел ее: она лежала рядом, погрузившись в глубокий сон, зарывшись лицом в копну каштановых локонов.

Гермиона? Что она тут делает, со мной, в моей постели? Мой Бог, что я наделал? — и тут он всё вспомнил и сел так резко, что едва не снёс себе полголовы, стукнувшись об изголовье.

— Гермиона, просыпайся, — потряс он ее за плечо. — Ну, давай же!

Она медленно вынырнула из сна, ее веки дрогнули и плавно приподнялись. Тёмные глаза скользнули к нему, в них на миг появилось недоумение, потом, видимо, что-то припомнив, она приподнялась и начала тереть глаза.

— Я видела сон… — произнесла она. — И ты там был.

— Я был? — переспросил он и откинулся на подушку, стараясь не думать о том, насколько ему хочется не вылезать из кровати. — И что я делал?

— Там был и ты, и Гарри. Вы были… другие. Мы все были в Лондоне. Кажется, вы были кем-то вроде… ну, не знаю, — гангстеров, что ли… У вас были револьверы. Все было так необычно…

— А что такое «гангстер»?

— Ладно, не обращай внимания, — призрак улыбки скользнул по ее лицу. — Вы были взрослыми. Вы были…

— Каким-каким я был?

— Нет, ничего, — улыбка стала шире и тут же померкла. Она резко дернулась, плечи ее напряглись. — Который час?

— Полночь миновала.

Она прикусила губу, сразу став несчастной и напряженной. Непокорные вьющиеся на концах пряди упали вокруг лица.

— Мне надо возвращаться в Гриффиндорскую башню.

Он качнулся к ней, стараясь не обращать внимания на прижимающую его к земле усталость.

— Ты уверена, что это хорошо…

— Я должна увидеть Гарри, — голосом, полным отчаяния, пояснила она.

— Ладно. Однако я обязан снова спросить тебя: ты уверена, что это хорошая мысль?

— Я хочу, чтобы он наложил Заклятье Веритас на меня, — она сжала кулаки. — После этого он просто обязан мне поверить.

— А если он не захочет это сделать?

— Тогда это захочу сделать я.

— Что? — вскинул глаза Драко.

— Я хочу, чтобы ты сделал это перед ним.

— Гермиона…

— Другого пути нет.

Он потянулся к ней, но она спрыгнула с кровати и зашагала по комнате. Оранжевое пламя дрогнуло на тлеющих углях, очертило туманные контуры ее тела сквозь одежду, лизнуло ее волосы багряным отблеском.

Она резко развернулась к нему с самым решительным лицом.

— Он верит тебе. Пойдем со мной, чтобы поговорить с ним. Если ты наложишь на меня заклятье Веритас, не сказав ему, что собираешься…

— Я не хочу накладывать на тебя это заклятье, не объяснив ему, что собираюсь делать.

— Но ты должен…

— Я не должен, — холодно возразил он и свесил ноги с кровати, резко взглянув на нее. — Я ничего не должен. Я делал для тебя много всего и сделаю снова, потому, что обещал тебе. Но я не буду пускать пыль Гарри в глаза. Положим, сейчас он мне и поверит, но вот будет ли верить впредь?

Она была потрясена. Потом плечи ее поникли.

— Ты прав. Извини. Тогда просто — поговори с ним.

Драко терзали опасения, однако он кивнул:

— Ладно, — и, скользнув с кровати, попробовал встать. И едва не кувыркнулся. Кровь громом взревела у него в ушах, черные искры запрыгали перед глазами, он вцепился в спинку кровати, чтобы устоять на ногах.

— Драко?… — Гермиона уже стояла рядом, держа его за руку. — Что с тобой?

— Все нормально, — пробормотал он, чувствуя, что перед глазами все медленно проясняется.

— Прости, — тихо попросила она, сосредоточенно глядя ему в лицо темными глазами. — Я помню, что ты просил меня посмотреть в библиотеке. Я не забыла — насчёт твоего плеча… Я глянула…

— Я же сказал, что все в порядке.

Не глядя на нее, он стряхнул ее руку. Наклонился — медленно и осторожно — за стоящими под кроватью ботинками. С озабоченным видом, покусывая губу, она стояла над ним, глядя, как он обувается и зашнуровывает их. А ведь она именно так всегда смотрит на Гарри: сосредоточенно и… словно защищая… Ему это вовсе не понравилось, он не желал выглядеть так, чтобы его хотелось защищать. Разогнувшись, он сгреб свою мантию, переброшенную через спинку стула.

— Пошли.

К счастью, коридор, как и гостиная, были пусты. Факел горел далеко впереди — все вокруг почти растворялось во мраке. Драко пробормотал Люмос своей палочке и мрачно усмехнулся, представив, как они выглядят со стороны: староста школы и староста факультета — виновато крадущаяся по коридору парочка, возвращающаяся с Астрономической башни. Нет, в этом случае Гермиона бы держала его за руку, а не шла в стороне, погрузившись в размышления, — возразил он себе.

Они завернули за угол, и она вдруг остановилась.

— Драко, подожди.

Он послушно повернулся к ней.

— Что такое?

Гермиона прикусила губу:

— Комната старост… — она махнула рукой, — мы только что прошли мимо.

— Ты не думаешь?… — оторопело спросил Драко.

— Думаю, что я слышала какой-то звук, — ответила она, пристально глядя назад.

Драко опустил палочку.

— Ладно, пойдем и проверим.

Он вернулся и, когда проходил мимо Гермионы, она вцепилась ему в рукав. Таким образом, они дошли до двери в комнату старост.

…Ага, вот теперь мы точно выглядим, как нашкодившая парочка, — мелькнуло у Драко, но он прогнал эту мысль.

Комната была заперта, но сквозь щелку у пола сочился слабый свет — вроде бы ничего серьезного, однако Драко тут же повернулся к Гермионе, не сводящей с него испуганных глаз. Она мотнула головой в сторону двери. Вздохнув, он опустил руку на ручку, — «Eirenaeus Philalethes«, — и та подалась под его пальцами. Он толкнул дверь, и она отворилась.

Внутри царил такой сумрак, что глазам Драко потребовалось какое-то время, чтобы разобрать, что происходит. Когда он присмотрелся, он остолбенело замер.

У стола, сбросив с плеч мантию, в джинсах и рубашке, стоял Рон. Его волосы торчали дыбом, наклонившись вперед, он положил руки на плечи сидящей перед ним на стуле девушки. Через миг Драко понял, что он вовсе не ласкает ее, а держит, не давая ей приподняться.

Белая пижама с цветочками и листиками, откинутые назад темные волосы — Драко узнал бы ее, даже не глядя на лицо. Но вот она обернулась на шум открываемой двери — темные, широко распахнутые глаза, знакомый носик, изгиб губ…

Гермиона.

— Вы действительно не собираетесь ничего предпринимать?

— И что же, по-твоему, я должен сделать? — спросил Дамблдор.

— Я не знаю, — Чарли, не в силах, усидеть, подошел к окну. Над заснеженной землей висела луна.

— Определенно — что-то происходит.

— Всегда что-то происходит, как ты можешь это заметить, — успокоительно произнес Дамблдор, глядя на него в упор. — И совсем не обязательно, что я должен вмешиваться.

Чарли сунул руки в карманы. Он очень замерз, хотя за насестом Фокса вовсю ревел огонь. Ему казалось, что с того момента, как он взбежал в Гриффиндорскую башню из-за тревоги, сработавшей на выполненное Гарри Заклятье Веритас, минул уже целый год. Хотя прекрасно понимал, что прошел едва ли час.

— Я последний раз видел своего младшего брата рыдающим, когда ему было шесть. И вот — нынче вечером.

— Я все понимаю, и мне очень жаль.

— О чем вы сожалеете? Рон бы не сделал ничего подобного, — бросил Чарли в лицо своему старому директору и отвернулся. — Он любит Гарри, они как братья.

Дамблдор молчал. И в этой тишине Чарли мог услышать, как Фокс, возясь на своем насесте, издал какой-то тихий звук, похожий на музыку.

— Знаю, — наконец вымолвил Дамблдор, его глаза беспокойно блеснули. — Однако ты, Чарли, возможно, слишком близко оказался ко всему происходящему, чтобы быть объективным. Я могу повторить, что в настоящее время не имею права вмешиваться.

— О какой объективности идет речь? — резко спросил Чарли. — В этой головоломке не нужны никакие дополнения: если Рон сказал мне правду, то они оба — и он, и Гермиона — поступали как-то весьма странно и нетипично для себя. И Гермиона теперь от всего отказывается. Значит либо лжет она, либо мой брат. Или же один из них совершенно сошел с ума — что, как мне кажется, уже вплотную касается школы.

— Я подробно расспросил твоего брата, — произнес Дамблдор. — Он не сошел с ума, он совершенно нормален.

— А что сказал Рем? — резко спросил Чарли. — Он обратился к Сириусу? Может, стоит Гарри отправить домой пораньше? Занятия все равно уже завершились.

Дамблдор покачал головой:

— Гарри подчеркнул свою просьбу, чтобы мы не обращались к Сириусу. Он беспокоится о том, что свадьба крестного может быть испорчена.

Чарли почувствовал, как в нем нарастают отчаяние и гнев — на себя, что не сумел раньше заметить, что всё идет не так, на Гарри, за его упрямый отказ от любой помощи, на своего брата, сознательно закрывавшего на всё глаза.

Если он и симпатизировал кому — сейчас все рухнуло. Он мог только вообразить, чем случившееся окажется для Джинни. Рон был ей братом, которого она любила, — просто любила. Однако Гарри тоже был членом их семьи — почетным членом, и он был совершенно убит произошедшим. Тревога за Гарри разбивала сердце Чарли — не только как за подростка, за один вечер лишившегося двух лучших друзей, но и как за маленького хрупкого мальчика, никогда не имевшего семьи. Рон с Гермионой долгие годы были семьей Гарри — его единственной семьей.

И когда Чарли заговорил, голос его был куда жестче, чем ему хотелось бы:

— У меня такое ощущение, словно вы хотите увидеть, что будет дальше. А я-то думал, вы защищаете Гарри.

— Так было всегда, — кивнул Дамблдор, — это моя первичная обязанность. Я всегда стремился защитить Гарри от всех напастей, что могли с ним произойти, физических ли, волшебных ли. Однако я не могу уберечь его от обычных жизненных разочарований. Да и не стал бы, если бы даже мог.

— Я вам об этом и говорю, — понизил голос Чарли. — В этом-то и не было ничего обычного. Такое поведение не свойственно ни моему брату, ни Гермионе. Совершенно очевидно, что ими кто-то манипулировал извне. Конечно, это может выглядеть как подростковые хитросплетения, однако…

— Манипулирование извне?… Кто мог бы его осуществлять?

Чарли открыл рот. И снова закрыл. Он знал, что нет причин не называть его по имени, однако внутри все сопротивлялось.

— Мне кажется, что это очевидно.

— Вольдеморт? — рубанул Дамблдор, и Чарли вздрогнул. — Едва ли.

— Почему едва ли? — воспрянул Чарли. — Рон с Гермионой всегда были в числе лучших способов защитить Гарри. Если их не будет…

— Если бы Вольдеморт хотел убрать их, он бы их убил, — отрезал Дамблдор, заставив Чарли содрогнуться. — Подобные уловки не в его стиле. Он не человек, в нем нет ничего человеческого — ни мыслей, ни чувств, подобных тем, что есть в наших сердцах и головах.

— Но ведь когда-то он чувствовал, — возразил Чарли. — Он же родился обычным человеком, как все остальные…

Протянув руку, Дамблдор нежно погладил Фокса по голове, и феникс снова запел.

— Ты имеешь в виду Тома Реддла?… Да, возможно, ему знакомы человеческие чувства. Возможно, он не знал любви, однако познал ревность, ярость и тоску. Не это слепое стремление к могуществу. Не эту страсть к убийству.

В сердце Чарли шевельнулось легкое удивление:

— Вы боитесь его?

— Я был бы глупцом, если бы не был осторожен, — произнес Дамблдор. — И всё же, я не считаю, что за этой … ситуацией… стоит он.

— Тогда кто же?

— Не знаю, Чарли, — покачал головой директор, — не знаю…

Все произошло мгновенно. Девушка-что-выглядела-как-Гермиона охнула, и Рон обернулся. Его глаза стали совершенно огромными на абсолютно белом лице, он вытаращился на настоящую Гермиону, не сводящую с него глаз. Все повисло, как самолет с заглохшим мотором за мгновение до падения.

Почувствовав, что хватка Рона ослабла, девушка вскочила на ноги, он повернулся, чтобы снова вцепиться в неё, однако она была расторопней: вырвав из его пальцев рукав, она помчалась к двери, обогнула Драко и сшибла Гермиону с ног, что ни в малой степени не снизило её скорости: споткнувшись, она удержала равновесие и рванула в коридор, исчезнув за углом так быстро, что едва не поскользнулась на повороте.

Рон тут же метнулся следом, но Драко оказался еще проворнее: он схватил его за руку, заорал Гермионе — «давай-давай!» — но ей не нужно было повторять дважды: вскочив на ноги, она рванулась следом за девушкой, на бегу вынимая свою палочку из рукава.

Рон попробовал вырваться, но Драко швырнул его об стену с такой силой, что едва не выбил из него дух, так что он охнул, и колени у него подогнулись. Драко держал его железной хваткой и тут же дернул его вверх:

— Кто она? — зашипел он, с силой тряхнув Рона. — Кто на самом деле?

Рон вызывающе вскинул глаза на Драко.

— Понятия не имею.

— Бред… — и Драко снова швырнул его об стенку. Рон тупо смотрел на него совершенно отсутствующим взором, словно не понимая, где он находится, не чувствуя боли в стиснутых руках. — Кто она?

— Я не знаю, — деревянным голосом ответил Рон. — Это я и пытался выяснить.

— Ты врешь, Уизли.

— Можешь думать, что хочешь, — глядя в сторону, ответил Рон. — Я тебе правду сказал.

Драко взглянул ему в лицо — пустое и окаменевшее.

— То есть ты даже не знаешь, с кем спал? Это потрясающе. Да она могла быть кем угодно. И чем угодно.

— Не надо, — ответил Рон тоном, в котором не было надежды на милосердие. Он и не ждал его, не рассчитывал на него.

Драко приблизил свое лицо к его лицу и отчетливо произнес ему прямо в ухо:

— Знаешь, Уизли, существуют два простых правила дружбы. Первое: никогда не заводи шашни с девушкой лучшего друга. Второе: никогда не заводи шашни с девушкой лучшего друга. Да, я понимаю, что это правило, на самом деле, только одно, однако предпочитаю повторить, поскольку, похоже, с первого раза ты не улавливаешь.

Рон поднял на Драко тусклый взгляд, полный отвращения:

— Не пойму, какое тебе до всего этого дело, Малфой.

— Ещё какое.

— С чего бы? Ты меня и раньше ненавидел. Теперь будете ненавидеть меня на пару с Гарри. Какая тебе разница? Разве ты не рад, что я оправдал твои ожидания насчет меня?

— Если ты ждешь по этому поводу выражений моей признательности, то ждать придется долго. Даже я от тебя такого не ожидал.

— Ты бы поступил так же, — тусклым голосом произнес Рон.

Драко окоченел.

— Как бы я поступил?…

— Точно так же, захоти она тебя.

На какой-то миг Драко онемел. Когда он смог ответить, тон его был резок и холоден, как сосулька:

— Хочу тебе заметить, что тебя она тоже не захотела. Избавься от иллюзий. Она тебя никогда не хотела.

Рон рассмеялся — хрип от боли был больше похож на смех, чем тот звук, который он издал.

— Однако ты не сказал «нет», заметь…

Драко с новой с силой толкнул Рона к стене:

— Еще одно умное слово, — зарычал он, — и, поверь мне, Уизли, вечность, проведенная с Сатаной и его свитой покажутся тебе пустяком по сравнению с пятью минутами со мной и моей волшебной палочкой.

— Отпусти его, — это был голос Гермионы. Повернувшись, Драко увидел ее в дверях.

Она завернулась в мантию, словно очень замерзла, и была бледна, но вид у нее был сосредоточенный. У него мелькнула мысль, сколько она уже там стоит. — Он ничего не знал.

— А ты откуда знаешь? — спросил Драко, бросив на нее пристальный взгляд. Кажется, это настоящая Гермиона, а не ее пижамный клон: дорожки слез под глазами, спутанные волосы, одежда.

— Оттуда, — устало ответила она и подняла взгляд на Рона, тут же спрятавшего глаза. — Нам надо идти и разговаривать с Гарри. Прямо сейчас. Это очень важно.

— А та девушка?

Гермиона покачала головой:

— Убежала. Она бегает очень быстро, я ее не поймала. А, завернув за угол, она вообще… исчезла. У меня такое ощущение, словно она воспользовалась мантией-невидимкой.

— То есть она удрала. Великолепно, — понизив голос, Драко добавил, — если, конечно, считать, что это вообще была «она».

Рон вздрогнул, но не взглянул на него. В неожиданном приступе отвращения Драко отпустил и отступил, оглядывая его с ног до головы, словно что-то прикидывая. И вдруг улыбнулся.

— Ты спас мне жизнь, а потому я ничего тебе не сделаю. Во всяком случае, сейчас. Однако, если еще хоть раз окажешься рядом со мной… или рядом с Гарри…

— Это Гарри решать! — взорвался Рон и тут же потух, словно пожалев о сказанном.

— Я не могу решать за Гарри, — ответил Драко. — Хотя, какого черта — могу. У вранья и удара в спину есть одна забавная изнанка: впоследствии к твоему обществу не очень-то и стремятся. Однако если ты, не смотря ни на что, хочешь попробовать…

— Драко, — окликнула его Гермиона, по-прежнему стоя в дверях, — пожалуйста, не надо, — она еще туже завернулась в мантию. — Мы должны идти.

Краем глаза Драко увидел, как Рон сморщился. Это короткое «мы» лучше всяких взглядов или не-взглядов показало, что теперь оно к нему не относится. И Драко почувствовал глубокое удовлетворение. Отлично.

— Увидимся позже, Уизли, — уронил он и послал сползающему по стене Рону одну из своих высокомерных улыбок, подозревая, что тот всё равно не в силах оценить её обаяние. Рон так и не поднял глаз от ботинок, когда Драко и Гермиона вышли в коридор. Она торопливо пошла вперед, скрестив руки на груди. Драко снова внимательно взглянул на нее:

— Это ведь, правда, ты, да?

Она бросила на него мрачный взгляд.

— Ну, естественно, это я.

— Докажи.

— Могу рассказать тебе подробности моего сна. Ты там был одет в винил.

— Винил? — ужаснувшись, переспросил Драко.

— В блестящие виниловые штаны.

— Это звучит, как ночной кошмар.

И вот уже лестница, ведущая в Гриффиндорскую башню. Гермиона пошла вперед.

— Нет, не совсем, — бросила она через плечо.

— Слушай, ты ведь не из тех, у кого от прикосновения винила к коже начинается жуткий зуд?

— С таким же успехом на тебе мог бы быть блестящий макияж, — задумчиво добавила она.

— Либо ты мне расскажешь подробности твоего сна, либо я брошу тебя здесь на произвол судьбы, Грейнджер.

Гермиона состроила ему гримасу. Они стояли напротив Полной Леди, и Драко спрятался за Гермиону, надеясь проскочить незамеченным, но та, судя по всему, все равно спала. Гермиона глубоко вздохнула:

— Mundungus, — и проход открылся. Драко поднял взгляд, она показала жестом, что он должен пройти первым. Взволнованно вздохнув, он шагнул вперед.

— Как ты осмелился? — задохнулась Риэнн, отшатываясь к стене и дрожащими руками удерживая разорванное в клочья платье, жалкие лохмотья которого не скрывали тяжелого волнующего изгиба ее грудей. Он пожирал глазами эти сферы, над которыми воздвигся, выставив перед собой свою палочку. У него промелькнула мысль, что это не единственная негнущаяся вещь в этой комнате Однако он тут же вернулся к происходящему. — Как ты осмелился со мной так обойтись? — зарыдала она.

— Меня ты презирала, говорить со мною не желая, — загрохотал он. — Но я заставлю силой тебя слушать!

— Уж минул год, как ты меня покинул, — прорычала она в ответ, и слезы взбешенными изумрудами повисли на ее ресницах. — Я и не чаяла увидеть тебя вновь.

— Но вот я здесь! — воскликнул он.

— Я замужем теперь за Монтегю! — ответила она, вздымая медового цвета груди. — Он милый, очень добрый человек!

— Однако же не любишь ты его! — прорычал Тристан, метнулся к ней и прижал ее к каменной стене своими сильными мускулистыми руками. Ее попытки высвободиться успеха не имели. — Меня, ведь ты меня любила!

— О нет, я больше не люблю тебя! — воскликнула она. — Тебя я ненавижу, презираю!…

— Но до сих пор желаешь ты меня, — выдохнул он, припадая к ее губам.

Она пыталась вырваться, но только еще сильнее прильнула своими качающимися выпуклостями к его каменной мускулатуре. Его ненужная и забытая теперь палочка стукнулась об пол у их ног. И вот она вернула его страстные поцелуи, отчаянно дыша в его довольно-таки широкую шею:

— О, Тристан… О, Тристан! О… о… о…

— Цветок мой, — прошептал он, уткнувшись в ее волосы, — ангел мой… Лисичка ты моя…

Джинни оторвалась от «Брюк, полных огня» и нахмурилась. Огонь в камине снова умирал, и стало слишком темно, чтобы читать. Она не хотела привлекать ничьего внимания, а потому не стала зажигать свечи — именно из-за того, что гостиная в этот поздний час была пустынна, она и пришла сюда почитать: ей не спалось, и она боялась разбудить Элизабет или Эшли.

Вдохнув, она потянулась к маленькому столику у дивана за палочкой и ткнула ей в сторону решетки:

— Инсендио! — шепнула она, и пламя взревело за решеткой, почти заглушив шум открывшегося дверного проема. Но только почти.

Джинни удивленно вскинула глаза. Кого могло принести сюда в столь поздний час? Она замерла на своем месте, диван скрывал ее от глаз вошедших; однако, увидев, кто пролез в проем, она закрыла ладонью рот, сдерживая удивленный возглас.

Драко Малфой. Он вынырнул из прохода, распрямился и огляделся по сторонам. Пламя за решеткой очертило его золотом, светлые волосы стали огненными. Вид у него был усталый и менее безупречный, чем обычно: волосы хоть не были спутаны, однако стояли торчком, а одежда выглядела так, словно он в ней спал. Он с сомнением осмотрелся — даже сейчас, когда он опустил глаза, казалось, что мысленно он прикидывает, насколько гриффиндорская гостиная уступает слизеринской. Он протянул руку, развернулся — и следом за ним в гостиной появилась Гермиона.

От изумления Джинни захлопала глазами. Гермиона и Драко? Что они делали? Ответ напрашивался сам собой, однако она немедленно отвергла его, пожалуй, даже слишком решительно. Гермиона никогда бы не поступила так с Гарри. В любом случае, не с Драко. Это рассеяло все ее подозрения. Он бы скорее дал себе отрезать левую руку, нежели позволил бы кому-нибудь тронуть Гарри хоть пальцем.

Она вспомнила Драко, каким он был в ночь, когда все отправились в паб, — в саду, среди роз. Он сказал ей: «У каждого есть своя слабость. Он отовсюду защищен — кроме неё»…

Выпрямившись, Гермиона почему-то взглянула сразу на него, словно ожидая команды. Джинни никогда не видела ее такой потерянной, растрепанной и со следами недавних слез на лице.

— Драко, — очень тихо произнесла она, и он повернулся к ней. — Ты уверен, что я тоже должна пойти?

У Драко было очень серьезное выражение лица:

— Да.

— Но он сказал, чтобы я больше никогда к нему не приближалась.

Да кто? — подумала Джинни. — Кто такое сказал?

Драко устало закатил глаза к потолку, судя по всему, он мысленно считал до десяти.

— Гермиона, ты должна рассказать ему все, что только что видела.

— Может, это сделаешь ты? — пискнула Гермиона.

— Я мог бы, — признался Драко. — Но не буду.

— Драко…

— Или ты пойдешь по доброй воле, или я тебя силком потащу.

Если бы Гермиона могла улыбаться, она бы улыбнулась. Что не удивительно, — подумала Джинни. В упрямой целеустремленности Драко было что-то забавное.

— Ты бы ударил девушку?

— О, рыцарство умерло, — коротко ответил Драко, — я — тому доказательство.

Теперь Гермиона улыбнулась — совсем не похоже на себя: жалобно и плаксиво, однако все же улыбнулась.

Она протянула ему руку, которую он рассеянно принял, и начала подниматься в спальню мальчиков. Сделав несколько шагов, он вдруг обернулся и бросил взгляд на гостиную, и по выражению его лица Джинни показалось, что он увидел ее. Но лицо его снова померкло, словно его накрыла тень. Он повернулся и вслед за Гермионой нырнул в темноту.

Гарри лежал на спине, глядя во мрак. Он с трудом мог вспомнить, как он добрался до кровати, натянул пижаму и улегся — но, судя по всему, так оно и было. Все события вечера после того момента, как Гермиона, подобрав брошенные им часы, выбежала из гостиной, смешались у него в голове. Он помнил, как обернулся к Рону — бледному, больному на вид — и был на грани того, чтобы кинуться на него. Но они и слова не успели вымолвить, как через портрет вбежали профессора. Там был Чарли, Люпин, Макгонагалл… Гарри помнил, как его отправили в кабинет Люпина, Чарли шел с Роном, положив руку тому на плечо и переводя тревожные взгляды с одного юноши на другого.

Вроде бы особого разговора о наказании не было — во всяком случае, Гарри ничего такого не помнил. Кажется, он сказал Люпину, что произошло, и воцарилась потрясенная тишина, а потом что-то говорили про то, чтобы позвать Сириуса, — но Гарри пропустил это мимо ушей. Он ни с кем, включая Сириуса, не желал сейчас говорить.

Когда и как Люпин отправил его обратно в башню — он не помнил, ему даже было самому удивительно. Вечер превратился в постоянный гул, перебивающийся какими-то вспышками звука, словами.

…Как ты, Гарри? Тебе что-нибудь нужно?

…Все хорошо. Я просто хочу спать.

Вот и все. Он в кровати, в пижаме. Полог опущен, он лежит и смотрит в темноту. Сон был бесконечно далекой недостижимой страной. Он слушал собственное дыхание, биение собственного сердца и дивился тому, что тело продолжает что-то ощущать. Внутри него на цепи бился лев — выпусти он его на волю, он бы сровнял замок с землей. Перед глазами кружились вызывающие странное удовлетворение видения — вылетающие из рам стекла, рассыпающиеся на куски под действием его силы магида… Но он мысленно благодарил этот ледяной контроль над собой. Он был крепок, как мертвая хватка капкана.

Гарри не знал, откуда это пришло. Наверное, от Драко. Он был ему благодарен.

Слабый шум заставил его подпрыгнуть. Он повернулся и с удивлением увидел, что полог кровати отодвинулся. Темнота чуть рассеялась — появились нечеткие очертания руки, откидывающей занавес, потом плечо, светлые волосы… Драко.

— Малфой? — прошептал Гарри, прикрывая глаза от неожиданного света. — Что такое?

— Мне нужно поговорить с тобой, — с мрачной решительностью произнес Драко.

Гарри потянулся к очкам на тумбочке и надел их. Мир тут же приобрел отчетливость. Над ним, отведя рукой полог кровати, с мрачным и упрямым выражением лица стоял Драко. А позади… Позади стояла Гермиона, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться. Волосы упали ей на лицо.

Гарри заговорил, слыша себя словно со стороны:

— Я не хочу говорить с тобой в её присутствии, — и он мотнул головой в ее сторону.

— Поттер, — утомленно и раздраженно начал Драко. Гермиона же была просто поражена, словно он дал ей пощечину. Она вскинула на Гарри глаза и тут же отвела взгляд.

Он ощутил мрачную радость, исчезнувшую в тот же миг и оставившую после себя дурноту и слабость. Что-то толкнулось к нему в подсознание — он знал, что это Драко, пытающийся что-то сказать ему, как уже было вечером. Гарри не откликнулся. Ему сейчас никто не был нужен в его собственной голове.

— Ты слышал, что я сказал, — негромко произнес он.

Драко хотел ответить, но его перебила Гермиона:

— Хорошо, — ее голос срывался от напряжения, — если это единственный способ, чтобы хоть что-то тебе сказать, — я уйду.

— Гермиона, — начал Драко, но она уже исчезла, Гарри услышал приглушенный звук ее шагов. Дверь открылась… закрылась — и от этого звука Гарри сморщился, словно что-то острое ударило его прямо в сердце.

— Идиот, — раздосадовано произнес Драко. — Для чего ты все это делаешь?

— Тебе не понять, — яростно зашипел в ответ Гарри, оглядываясь на другие кровати. Судя по очертаниям, в них спали Невилл, Симус и Дин. — Тебя никто не предавал.

— Ни фига, — резко ответил Драко. — Мой отец пытался меня убить — что, забыл? Хочешь поиграть в «Кому-из-нас-хуже» — давай.

— Это совсем другое, — горько ответил Гарри, понимая, что эти слова выставляют его круглым болваном. — Впрочем, я все равно не хочу об этом говорить.

— Тем хуже, — ответил Драко. — Потому что тебе нужно кое-что услышать.

— Просто оставь меня одного.

— Нет, я это делать не собираюсь, — и Драко схватил Гарри за руку. — Пошли со мной…

— Оставь меня! — Гарри дернулся, и стакан с водой на тумбочке дрогнул, покачнулся и упал на пол, разбившись на мелкие кусочки и разбрызгав во все стороны воду. Гарри бросил на Драко злой взгляд. — Смотри, что я из-за тебя наделал! — сорвался он.

— Гарри? — тихий голос Симуса с его ирландским акцентом донесся с соседней кровати. Повернув голову, Гарри увидел, что остальная троица проснулась, юноши поднимались на кроватях и присматривались. — Все в порядке?

— Порядок, — кисло ответил Гарри.

— Это что… — у Симуса перехватило дыхание, — что — тут Малфой?

— Нет, Финниган, — с сарказмом ответил Драко. — Это Санта со своей дюжиной оленей. Вы все были хорошими мальчиками, поэтому я решил пораньше порадовать вас рождественскими подарками.

— Поверить не могу, — невнятным от сна голосом произнес Дин Томас. — Какого черта ты пришел к нам в спальню?

— По-видимому, через трубу, — мрачно ответил Симус. — Не засунуть ли нам его обратно?

— Только сунься, и я тебе все кости переломаю, — тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего, предупредил Драко. Он даже не повернул головы в сторону Симуса, однако по неожиданной смене позы Гарри понял, что Драко знает, что юноши возятся у него за спиной. — Поттер, пойдем со мной. Нам нужно поговорить.

Гарри взглянул на протянутую ладонь Драко и скрестил руки на груди.

— Не собираюсь никуда идти.

— Отлично, — взведенно кивнул Драко и глубоко вздохнул. — Ты спрашивал об этом… Рон, — произнес он твердым голосом, — никогда — ни сейчас, ни раньше — не спал с Гермионой.

Воцарилась ошеломленная тишина. Дин, Невилл и Симус пооткрывали рты, замерев в живописных позах, которые при других обстоятельствах можно было посчитать весьма забавными. Гарри окаменел на своей кровати. Первым тишину нарушил Невилл:

— Я тоже не спал с Гермионой. Тоже мне новость.

— Да отвали и заткнись, Лонгботтом, — произнес Драко, но у него дернулся уголок рта. Понизив голос, он снова заговорил. — Поттер?…

Гарри вздрогнул, услышав свое имя, он даже не попытался воспротивиться этому. Слова полились у него изо рта, обгоняя мысли.

— Я не верю тебе.

— Что? — ошеломленно переспросил Драко, готовый к чему угодно, только не к этому. — Как ты можешь?…

— Ты сказал, что пришел, чтобы что-то там сказать, — ответил Гарри. — А я тебе не поверил. Теперь уходи.

Драко побелел, и два алых пятна вспыхнули у него на скулах. Глаза засверкали.

— Не уйду, пока ты меня не послушаешь.

— Меня это не интересует.

Драко рванулся вперед так резко, что Гарри не успел отодвинуться: схватив Гарри за руку, он бесцеремонно толкнул его на кровать, перекувырнулся через него и столкнул на пол. Гарри плашмя ударился об пол и охнул.

— Ты, — отчеканил Драко, с трудом дыша и смотря на Гарри так, словно увидел его впервые, — ты просто полный… полный… я не знаю слова, каким тебя назвать, оно еще не придумано. Но это — точно ты. Ты меня слушаешь? Ты что — не понял, что я сказал? Тебе наплевать на то, что ты делаешь — с ней, с другими?

У Гарри не было возможности ответить. Неожиданно между ними возник Симус — так резко, словно аппарировал. Он с яростью уставился на Драко…

— Да как ты осмеливаешься здесь так вести себя, Малфой? Пытаешься поразвлечься?

Драко медленно оглядел Симуса с головы до ног, словно не в силах поверить в услышанное.

— В отличие от тебя, скучного маленького червячка, я хотя бы добиваюсь в этом успеха. А теперь, если позволишь, тебя это не касается.

— Еще как касается, черт возьми: это моя спальня, мой факультет и Гарри мой друг. И мне кажется, он сказал, чтобы ты уходил. В переводе на слизеринский это значит, «отвали, тупой ублюдок», — Симус угрожающе шагнул вперед. — Понял?

— Симус, ты глупее, чем чучело игуаны, — утомленно произнес Драко. — Хочешь подраться со мной — подерись. Но заканчивай с попытками сострить. Смотреть больно.

Губы Симуса дрогнули. Потом он закатал рукава — каким-то чуднЫм движением — и двинулся на Драко. Тот с задорно-отчужденным выражением на лице даже не шелохнулся, все еще не сводя глаз с Гарри. Он не собирался бить Симуса в ответ. Даже не заглядывая в голову Драко, Гарри мог сказать, о чем тот думал: это спальня Гарри, это его место, где только он вправе что-то предпринимать. Драко ничего делать не собирался.

Почувствовав неожиданно накатившую усталость, хлынувшую, словно кровь из глубокой раны, Гарри вздохнул.

— Оставь его, Симус, — тихо попросил он, садясь.

— Что? — остолбенело спросил Симус, полуобернувшись.

— Я сказал, оставь его, — умирающим голосом повторил Гарри, глядя на Симуса, который, судя по всему, был потрясен чем-то в выражении лица Гарри.

— Так ты все же хочешь с ним поговорить? — тихо спросил Симус.

Гарри кивнул.

— Да. Думаю, да.

Драко криво, но самодовольно улыбнулся.

— Так что, — Гарри поднялся на ноги, — мы пойдем в гостиную.

— Нет, — это был Невилл. Он переглянулся с Дином, потом с Симусом. — Там могут быть люди. Лучше мы уйдем.

— Мы? — возмущенно перепросил Дин.

— Да, — кивнул Невилл и искоса взглянул на Гарри. — Понятия не имею, о чем идет речь, однако подозреваю, что это важно. Так что мы лучше пойдем и вернемся попозже.

— Что — мы пойдем? — мрачно переспросил Дин.

— Да, мы, — Невилл решительно взял его за шиворот и потащил в сторону двери. Спустя миг за ними последовал Симус, на прощанье бросив пристальный и задумчивый взгляд на Драко и Гарри. Троица вышла и закрыла дверь.

— Как всегда, — заметил Драко. — Могу сказать, что не нашлось бы слизеринца, готового прервать свой ночной сон только потому, что спальня используется его сотоварищем для решения личных проблем.

— Не имеет значения, — произнес Гарри, чувствуя себя усталым до мозга костей, — что там за чертовщину мне расскажешь, — просто говори и уходи.

— Я уже тебе все сказал, — скрестил на груди руки Драко. — И ты мне не поверил…

— Потому что…

— … что, — продолжил Драко, словно не слыша, — принимая во внимание, что я — единственный человек в мире, который не может тебе соврать, — выглядит чертовски издевательски.

Гарри замер. В голосе Драко прозвучала крайне редко появляющаяся там горькая нотка.

— Как… — начал он и остановился, словно у него перехватило горло, — откуда ты знаешь, что они не… что это неправда?

Драко вздохнул и опустил взгляд к Гарри. Будь сейчас Гарри в другом состоянии, он бы непременно заметил, насколько усталым и изможденным выглядел второй юноша: глаза окунулись в синие круги, вокруг рта залегли напряженные морщинки.

— Я могу рассказать тебе все так, что ты будешь вынужден мне поверить.

— Нет, нет. Мне никто не нужен в моей голове.

— Как хочешь. Тогда вот что, — Драко уселся в ногах на кровати Гарри. — Я знаю, потому что собственными глазами видел Рона с девушкой, которую он считал Гермионой. И, конечно, это не была Гермиона. Потому что настоящая Гермиона все это время стояла рядом со мной.

Драко хмыкнул и поднял глаза к потолку.

— Ты что — и правда думаешь, что она могла бы такое сделать с тобой? — резко спросил он. — Что — ты и правда думаешь, что она бы захотела?…

Гарри смотрела на него, но в голове у него звучал голос Рона: «Я люблю Гермиону, а она любит меня…«

— И ты так уверен…

— Ну, естественно я уверен! Я же тебе сказал, почему я так уверен. Рон там с кем-то резвился, но она не является, и никогда не была Гермионой. Кто-то сыграл со всеми вами чертовски злую шутку — точно тебе говорю. Теперь ты мне веришь?

Гарри опустил взгляд на свои руки и промолчал. Странно — кажется, он опять начал грызть ногти…И обгрыз их до крови… Словно обороняясь, он сжал ладони в кулаки. Голос Драко стал жестче:

— Поттер, с чего бы я стал врать тебе?

— Ты мог бы, — возразил Гарри, — если бы она тебя об этом попросила. И тут же гнев Драко кнутом хлестнул его, хотя Гарри сделал все, чтобы спрятать от него свой ум. Внутренний голос Драко поверг его в дрожь, прорезал его мысли:

…А, попроси меня ты — я что, — тоже бы соврал? Что — всё, на что я способен, — это врать по чьему-то приказу?! Можно, я буду иметь чуть-чуть собственной воли?

— Не надо, — Гарри поднялся на ноги, сжав кулаки.

…Я говорю, что видел. Девушка, про которую Рон думал, что она Гермиона, — не Гермиона. Я не знаю, кто она…

— Прекрати!

От досады Драко был близок к тому, чтобы пнуть чемодан.

— Говорю же тебе! Своими глазами это видел! Почему ты не слушаешь!? Или, может, ты просто не хочешь этого слышать?

— Это именно то, что я и хочу услышать, — потому-то я и не могу слушать это! — крикнул в ответ Гарри и отвернулся от Драко к стене. В груди было тесно, что-то не давало ему дышать — гнев, гнев рвался у него из груди, душил его, стремился наружу, распирал изнутри. — Я не верю. Не могу этому поверить. Я вообще больше ничему не верю.

— Она никогда тебе не лгала…

— Он солгал, — не поворачиваясь, ответил Гарри. — Так что там с Роном?

Драко помолчал:

— Я сожалею об этом, Гарри, — тихо произнес он. Гарри смутно отметил, что Драко назвал его по имени. У него мелькнула мысль, что, наверное, ему стоит себя вести по отношению к Драко чуть более любезно. Но нет. Ярость океанскими волнами билась у него в голове.

— А на самом деле ты ведь так не думаешь, правда? — полушепотом прошипел он. — Ты ведь никогда не пытался относиться к нему по — нормальному, по-человечески с ним общаться — хотя я ведь тебя об этом просил. Готов поклясться, что это вызвало у тебя только удовольствие.

Гарри резко повернулся и взглянул на Драко, который вдруг стал белее мела.

— Как я могу поверить тебе, если ты никогда и в мыслях не допускал, что она на такое способна! Ты мог бы смотреть на меня с ней, но ты бы не вынес, увидев ее с Роном. Наверное, тебе даже нравилось то, что она со мной, потому что таким образом она была ближе к тебе. Но Рон? — нет, ты всегда ненавидел его, ты считал его ниже себя — всегда считал! — прикоснись он к ней, ты бы считал её замаравшейся — признайся в этом! Скажи, скажи, что это так! В противном случае — если бы я позволял бы тебе вести себя так с ним, если бы ты не думал так, он бы никогда не чувствовал себя так, словно я и не был его другом! Словно бы я предпочел тебя ему. Я никогда не выбирал тебя, Малфой, никогда! Что бы там ни было между нами — это всегда давило на меня — я никогда этого не хотел! — голос его взлетел на крик и надломился, словно сорвавшись от рыданий, хотя он не плакал.

Гарри чувствовал мрачное торжество. Ему было плохо, он чувствовал себя просто ужасно — и он хотел кого-нибудь ранить. И, увидев, как Драко отпрянул, словно от неожиданной боли, он понял, что добился своего.

— У меня никогда не было выбора, — жестко добавил Гарри и осекся, уставившись на него. У Драко было совершенно белое лицо и огромные глаза — огромные и испуганные. Он был похож на ребенка, потянувшегося к родительской руке и получившего шлепок, непонятно за что. И Гарри осознал, что ранил Драко так же, как только что ранили его самого. А может, даже сильнее. Удовлетворение, которое он чувствовал, медленно испарилось.

— Малфой, я…

Но Драко был уже на ногах, он отшатнулся от протянутой руки Гарри.

— Да пошел ты, Поттер… — голос его был остр, как ледяной кинжал. — Хочешь, чтобы все от тебя отвязались? Ну, так получай. Сиди и тухни здесь. Разрушай свою жизнь. Разрушай себя… — голос его сорвался, словно он больше не мог стоять здесь, глядя на Гарри, — развернувшись, он прошел к двери и с шумом захлопнул ее за собой.

— Джинни, мне нужно поговорить с тобой…

Она подняла взгляд от «Брюк, полных огня» и, к своему изумлению, увидела Симуса, босиком спускающегося по лестнице, ведущей к спальням мальчиков. Поверх полосатой красно-белой пижамы был наброшен темный плащ. Она отложила книгу на столик:

— Симус?… Почему ты проснулся?

— Эй… — он присел рядом и каким-то совершенно несвойственным ему жестом взял ее за запястье. Она удивилась: темно-синие глаза были полны беспокойством. Свет, идущий от камина, касался кончиков его волос, превращая их в темно-золотой ореол.

— Я зашел к тебе в комнату и… разбудил Эшли и Элизабет… И они сказали, что ты тут. Читаешь.

— Да, я тут. Что случилось, Симус? Ты меня пугаешь…

И он ей все рассказал.

Где-то посередине рассказа книга выпала у нее из рук и шлепнулась на пол. Джинни окаменела на месте, она сидела, в изумлении вытаращив глаза на Симуса.

— Откуда, — наконец пошептала она, — откуда ты все это знаешь?

— Когда я вышел, я налетел на Гермиону. Она все мне объяснила и попросила передать это тебе, — он прикусил губу. — Джинни…

Она выдернула свою руку:

— Я не могу в это поверить! Не могу поверить! Это… Это нечестно!

Симус удивленно взглянул на нее:

— Нечестно?

— Все, все влюбляются в Гермиону! Все!

Джинни соскочила и швырнула кочергу, которой она ворошила дрова в камине, на решетку. Та с лязгом стукнулась о металл и отскочила. Симус сморщился.

— Сначала Гарри, потом Драко, потом мой собственный брат… — она крутнулась к сползшему в кресло Симусу. — И кто следующий? Ты?

— Я не влюблен в Гермиону, — испуганно возразил Симус.

Джинни приняла воинственную позу, уперев руки в боки. Она понимала, что выглядит смешно, но остановиться уже не могла:

— А почему нет?

— Почему нет? — еще испуганнее переспросил Симус. — Потому что нет!

— Это не ответ! — отрезала она, скрестив на груди руки.

— Я… я не знаю, Джинни, она ведь подружка Гарри, правда?…

— И что — из-за этого она несимпатичная?

— Нет, она очень симпатичная…

— Она что — не милая?

— Милая, — по губам Симуса проскользнуло легкое подобие улыбки.

— Разве она не умная?

— О нет, умная, даже чересчур, это немного пугает…

— Так почему же тебе нравлюсь я? Наверное, потому что я не так умна? — разбушевалась Джинни. — А потому совсем не пугаю тебя?

— Нет, дело не в этом, — ужаснулся такому повороту Симус.

— Так в чем же? С ней что — что-то не так?

Симус бросил пытливый взгляд на лестницу.

— Пойду-ка я лучше обратно в спальню… Там, конечно, в воздухе могут уже летать стаканы, однако там куда спокойнее, чем здесь…

— Так что с ней не так? — топнула ногой Джинни. — Она что — недостаточно хороша для тебя?

— Что? Да нет, с ней все нормально, Джинни…

— Тогда почему ты не влюбился в нее?

И у Симуса лопнуло терпение:

— Да потому что я люблю тебя! — заорал он.

Джинни вытаращила глаза, он остолбенело уставился в ответ, не в силах поверить в то, что он только что сказал. Джинни тоже. Не то, чтобы она совершенно не могла в это поверить — она грезила тем, чтобы ей кто-нибудь это сказал, — да какая девушка ее возраста не мечтает об этом? Однако, все это представлялось совсем не так — признание в любви вовсе не должно было быть криком. И глаза, смотрящие на нее, никогда не были синими: синие глаза были у ее брата — цвет постоянства, надежности, доброты — это вовсе не был цвет страсти или романтической любви…

Как-то совсем некстати она подумала о Томе. Она не могла вспомнить цвета его глаз, хотя почему-то была уверена, что они точно не синие. Может, зеленые… ну или серые, потому что она любила серый — этот горький оттенок, который почти ничего не говорит, почти все скрывает…

— О… — уронила она в тишине, — Симус… я… — она замолкла.

Он сидел и смотрел на нее, выпрямившись и положив ладони на коленки. Свет, идущий из камина, играл на его бледном лице — свежезалеченные синяки, ссадины, прямой нос, чуть тронутые веснушками скулы… Он был симпатичен, как книжный герой — из тех, что удерживают одной рукой дракона, а другой — повозку с перепуганной девицей. И все же эта его красота не трогала ее так, как красота Гарри — меланхоличного принца, или красота Драко — красота падшего ангела… Или красота Тома…

Она стряхнула с себя мысли о Томе.

— Ох, — тихо пробормотала она и к собственному удивлению добавила, — я должна найти его.

Глаза Симуса полезли на лоб.

— Кого? Гарри?

— Нет, моего брата.

— Джинни…

— Я не могу сейчас, Симус, — перебила она, — мне нужно найти Рона.

Не глядя на нее, Симус послушно кивнул:

— Я видел, как он вернулся и поднялся к себе.

— Как он? Как он выглядел? С ним все было в порядке?

— В порядке? Ну, нет… — и Симус тут же поправился, — он выглядел опустошенным. Но внешне — физически, с ним все было нормально.

Она вздохнула, сама не понимая, чего же больше было в этом вздохе — облегчения, страха или отчаяния. Потянувшись к Симусу, Джинни поцеловала его в щеку, и он, пряча взгляд, отпустил ее.

— Спасибо, — произнесла она. Он не ответил, и Джинни не задержалась, чтобы расспросить его, почему. Она прямиком направилась на мальчишескую половину, полностью сосредоточившись на своем брате.

Драко выбежал из замка и помчался по снегу, слабо себе представляя, куда он направляется. Его трясло от холода зимней ночи, он не захватил плаща — но все равно он не останавливался. Запрокинув голову, он взглянул на чашу неба: серебро и чернота, стальная луна разбрызгивала на снег осколки света. Впервые за этот день появились облака — тяжелые и низкие, они толкались, словно им было тесно. Похоже, скоро снова пойдет снег…

Он уже спустился вниз, почти дойдя до квиддичного поля, и резко повернул направо, пойдя вдоль опушки Запретного леса, смутно осознавая, что этой дорогой он частенько ходил на встречи с Рисенн. Он сам не знал, что его понесло туда — просто хотел быть один, хотел быть подальше от замка, хотел… Чего он хотел?

Он добрался до невысокой стены, стоящей перпендикулярно Запретному лесу, и перепрыгнул через нее — бесшумно, словно кошка, приземлившись в глубокий снег, в котором его ноги тут же увязли по щиколотку. Несколько недель назад именно тут он налетел на Гарри, и потом они вместе напились в Хогсмиде. Драко сделал несколько шагов к пустоши и замер, дыша полной грудью и пытаясь унять бешено стучащее сердце. Он не мог знать, почему, но думы, несколько часов назад одолевавшие Гарри, теперь, в этом мраке, посетили и его — и сейчас внутри тоже рвался с цепи лев, от рыка которого закладывало уши.

Железный контроль был отработан еще ребенком: все эти часы в темноте, взаперти, все эти запреты произносить хоть слово… Воля его стальными обручами стиснула эти чувства, не выпуская их наружу. И все же…

Он, словно наяву, представлял миг, когда стальные ленты лопнут, выпуская на волю ярость и горе, как он обрушивается на деревья всей силой своего гнева, раскалывая мир напополам…

Но нет, нет — конечно, он не мог все это делать… не наяву… Нет — он рассерженным ребенком рухнул в снег, уткнувшись лицом в руки. Холод тут же вцепился в него, снег кусал его тело, его голые руки. Он не обращал внимания. Его собственный голос звенел у него в ушах.

…Сиди и тухни здесь. Разрушай свою жизнь. Разрушай себя! — но это было куда лучше, чем все, что сказал ему Гарри. Это было просто ужасно. Нет, не то, чтобы никто раньше не швырял оскорбления ему в лицо, просто то, что это произнес Гарри, превращало их во что-то совершенно ужасающее. Особенно с учетом того, что, как подозревал Драко, Гарри вполне имел право на многое из того, что он сказал.

— Драко? — окликнул его голос прямо в ухо. — Что ты тут делаешь? Ты упал с дерева?

Он узнал этот голос. Нет, он не был удивлен тому, что она была здесь, однако еще сильнее уткнулся в свои руки, мечтая, чтобы она отстала и ушла. Как бы не так.

— Бедный малыш… — голос звенел весельем. Когда она снова заговорила, ее дыхание коснулось его шеи. — Как упал ты с неба, денница, сын зари!

Вздохнув, Драко перевернулся на спину. Над ним на корточках сидела Рисенн, ее черные волосы шатром укрывали их обоих. Плаща на ней не было, обнаженные плечи серебрились в свете луны. Выплюнув изо рта снег, Драко сел.

— Я вряд ли ангел, — ответил он.

— Может быть, падший? — улыбаясь, возразила она. — Ну, давай, поднимайся.

Шурша шелком, она поднялась, он тоже встал — по большей части из-за того, что не хотел, чтобы она стояла у него над душой. И правда — у нее не было плаща — вообще ничего, что можно было бы накинуть на себя, только черное платье под цвет ее черным волосам, из-под подола, были видны босые ноги, хотя на снегу, где она стояла, не было никаких отпечатков. Корсаж крепко стягивал ее грудь, плечи и грудь выше него светились белизной.

— Будет снег, — произнесла она, — зачем ты позвал меня перед снегопадом?

Он глянул на нее, едва переводя дыхание, словно только что долго бежал — он был ужасно вымотан.

— Я не звал тебя…

— Я слышала, как ты кричал меня.

Она сделала какой-то пируэт, юбка ее взлетела, и одежда изменилась: теперь на ней был французский костюм, дополненный чулочками-сеточками, пером для смахивания пыли и остроконечной шляпой.

— Я прибыла, как только смогла.

Драко захлопал глазами и отступил:

— Так ты пришла помочь мне?

— Конечно, — она опустила глаза.

— Отлично. Я совершенно точно знаю, что ты должна для этого сделать.

Она вопросительно подняла глаза.

— Ты носила послания от моего отца ко мне, я знаю об этом. А теперь я хочу, чтобы ты передала сообщение обратно.

— Обратно? — она рассмеялась. — Я не передаю никаких сообщений обратно.

— Ну, так одно передашь, — отрезал Драко, и в его голосе было что-то острое, отчего она пытливо взглянула ему в лицо. — Скажи ему… Скажи Темному Лорду… И моему отцу тоже, что я знаю о том, что они приложили руку к случившемуся нынче вечером. Это они сделали. Я выясню, зачем и почему, и они еще пожалеют о содеянном. Пожалеют о том, что они сделали с моими друзьями, — он подумал и добавил. — Я заставлю их за это заплатить.

По губам Рисенн скользнула холодная улыбка.

— Это все? А то можешь добавить пару слов о том, что они захлебнутся собственной кровью, что-нибудь про холодную месть — ну, на твой выбор, естественно…

— Нет, спасибо, и так хорошо, — отрезал Драко.

— Просто какой-то список неопределенных угроз, — разочарованно заметила Рисенн. — Вот если бы ты добавил что-нибудь про то, что разорвешь их хребты или поджаришь на медленном огне или в раскаленной лаве…

— Нет, — холодно отмел предложение Драко.

— Как знаешь, — у Рисенн был очень взволнованный вид. — Но ведь получилось очень скучное сообщение, если тебя интересует мое мнение.

— Существует только одна вещь, которая меня интересует меньше, чем твое мнение. Сифилис, — дружелюбно заметил Драко.

— Что ж, но твоему отцу это не понравится.

— И что? Я тоже ему не нравлюсь.

— Но он же твой отец.

— И что с того? Знаешь, как я обычно говорю? Из всех моих отношений я больше всего люблю сексуальные, а меньше всего — отношения с моим папой.

Рисенн надулась.

— Ты сегодня какой-то неприятный.

— А ты что — не думаешь, что все это было весело? О, по мне так достаточно весело: начали за здравие, кончили за упокой.

— Какое ребячество, — отрезала она. — Почему у тебя сегодня такое невыносимое настроение?

— Был трудный день, — ответил Драко. — А тут еще ты в своем нелепом… — он махнул рукой в ее сторону, — наряде. Понять не могу, зачем тебе понадобилось перо для смахивания пыли: сейчас минус десять и пыли вокруг нет.

Она бросила на него раздраженный взгляд:

— По твоему, мне лучше было нарядиться в мешок для картошки?

— О, зная тебя, могу сказать, что это был бы прозрачный картофельный мешок.

Она закатила глаза.

— В том наряде я должна была очаровать твоего маленького гриффиндорского друга. Ты предпочитаешь косички и гольфы до колен?

Драко усмехнулся.

— А откуда ты знаешь, что предпочитает Гарри?

У нее дрогнули губы:

— А ты взгляни на его подружку, — шелковым голосом пропела она. — Туфельки с ремешками, свитерочки, короткие юбочки. Эдакая девочка. Я решила, что это то, чего он хочет.

Сердце Драко дернулось у него в груди, вызвав боль и отвращение. Ему не приходило в голову, что она могла бы увидеть Гермиону или заметить ее… Видимо, так и было.

— А я? — попробовал он сменить тему. — Что хочу я?

— Она улыбнулась:

— Только то, чего не имеешь.

— О, так это объясняет, почему мне не хочется тебя.

— О, очень смешно, — она рассмеялась и откинула волосы назад. — Ты же просто терпишь. Я чувствую это. Может, ты просто глуп, отказываясь от того, что я могла бы дать тебе.

Он оценивающе взглянул на нее, и она ответила прямым взглядом серых глаз той же странной миндалевидной формы, что и его собственные. Как странно: она могла казаться то совсем обычной, то даже какой-то уродливой, а то вдруг прекрасной — и, хотя она совершенно не нравилась ему, осознание этой красоты пело внутри него странной музыкой. Музыкой, звучащей словно сквозь сон.

— Ты мне ничего не предлагаешь, — заметил он. — Со мной ты не пыталась ничего предпринять. Не то, что с Гарри. Почему?

Она отступила.

— Ты что — обиделся?

— Нет, — это было правдой. — Просто любопытствую.

Она пожала плечами:

— И почему же — сам-то ты как думаешь?

— Думаю, что тебе мой отец велел держатся от меня подальше, — ответил Драко. — А вот Гарри — это другое дело.

— Что бы там я ни собиралась делать с Гарри, что бы он ни хотел делать со мной, — это вряд ли твое дело, — отмахнулась она.

— Мне не кажется, что, будь у него был выбор, — резко возразил Драко. — Он бы в жизни к тебе не подошел. А что тебе от него было нужно?

— А может, он мне просто приглянулся, — снова заулыбалась она.

— Семнадцатилетний девственник с цыплячьими ногами? Верится с трудом.

Рисенн вспыхнула смехом и грациозно опустилась в снег. Ее коротенькая юбочка вскинулась, позволив Драко ознакомиться с розовыми трусиками. Хотя, с другой стороны, могло оказаться и хуже: их могло вообще не быть.

— Так Гарри девственник? О, да ему же просто цены нет!

Драко удивился, что для кого-то это может быть тайной. И тут же удивился самому факту. Ну, он всегда предполагал, что…

— Я не знаю точно, — натянуто добавил он, чувствуя, что ступает на зыбкую почву. — Просто догадываюсь.

— Значит, от его подружки нет совершенно никакого толку, — в тоне Рисенн скользнула такая холодная презрительная нотка, что Драко вздрогнул.

— Не смей так о ней говорить, — лед скользнул по позвоночнику Драко. — Отстань от них обоих. И не смей больше подходить к Гарри.

— Но он нравится мне!

— Ничего подобного. Тебе просто что-то от него нужно. Ладно, с него и так хватит.

— О, я ничего не знаю, — она запрокинула голову, подставляя лицо лунному свету и словно купаясь в нем. — Думаю, ты его недооцениваешь. Нетронутая мощь — это так манит. Ну и вообще: глаза, волосы… — он весьма притягателен…

— Грандиозно, — бросил Драко. — Я тебе все сказал. Держись от него подальше.

— Только не говори, что ты этого не видишь, — Рисенн чертила линии на снегу босой ногой, — я получила такое удовольствие, наблюдая за вашей ссорой сегодня — такое восхитительное напряжение… Ну, попробуй убедить меня, что тебе не нравится обращаться с ним вот так, грубовато…

Драко вытаращил глаза, словно обнаружил, что на ее ногах одиннадцать пальцев:

— Ты очень странная женщина…

Она чувственно повела плечами.

— Тебе же он нравится — так почему бы и нет?

— Я… — задохнулся Драко и замер. — Ты ведь на самом деле просто не понимаешь людей, правда? — устало спросил он. — Ты ведь никогда не испытывала человеческих эмоций. Или же это было так давно, что ты все позабыла.

Что-то блеснуло у нее в глазах — что-то, что на мгновение сделало ее сердитой, но ее лицо тут же разгладилось и осветилось издевательской полуулыбкой:

— А я-то думала, что Люциус втолковал тебе, что напоминание леди о ее возрасте таким образом вряд ли можно отнести к хорошим манерам.

— Да-да, насчет леди он точно говорил что-то подобное. Однако не припомню, чтобы он упоминал, что это относится также к демонам ада.

Она подскочила и сверкнула глазами.

— Да как ты осмелился… — он подался назад: она воздвиглась над ним, глаза ее горели, волосы взлетели в порыве неведомого ветра. Она шагнула на него, и ему потребовалось все его самообладание, чтобы не метнуться прочь. — Глупый ребенок, — взгляд стал прищуренным и хищным, как у вейлы. — Глупый, нетерпеливый мальчишка…

— Я не мальчишка, — горячо возразил он.

— Напротив, ты просто до боли юн, и это очень печально, — она приподняла его лицо к себе, в ее голосе не было ни капли печали. Он не двинулся прочь. Он не мог двинуться. — Ты замерз? — ее дыхание взъерошило волосы на его висках. — Нет, я не про сейчас, я имею в виду вообще. Ты просыпаешься, окоченев от ночных кошмаров, которых не можешь вспомнить… Ты задыхаешься — так, что у тебя болит сердце… У тебя все плывет перед глазами…

Ее рука соскользнула к подбородку, она подняла вверх его лицо, ловя его взгляд.

— Ангельский мальчик с больными глазами, — ее голос напоминал жидкое серебро, — такой хорошенький, чтоб сойти с ума… или ослепнуть… или умереть от… Впрочем, все уже не остановить…

— От чего умереть? — спросил Драко, услышав нотку слепой паники в своем голосе. — Что уже не остановить?

Она убрала руки от его лица и шагнула прочь.

— Если не догадаешься, вскоре все узнаешь, — на ее губах заиграла улыбка — ангельская и дьявольская одновременно.

Что со мной происходит? — хотел спросить он. — Я болен? Чем? — но он знал, что она лишь подразнит его, отвечая вопросом на вопрос, а потому он просто отвернулся и отошел.

Ему показалось, что горизонт просветлел, и полоска цвета олова появилась между темной землей и черными облаками в небесах.

— Пожалуйста, оставь его, — попросил он, не глядя на нее. — Оставь нас.

Он ждал ответа, но его не последовало и, повернувшись, он увидел, что она исчезла. Она ушла, не оставив на снегу следов. Как всегда.

— Mundungus, — он произнес пароль, и портрет пропустил его. Драко замер на миг, поразившись ироничности ситуации: надо же, он знал гриффиндорский пароль. Еще несколько лет назад он бы изрядно приплатил за это. Теперь это казалось само собой разумеющимся.

Он шагнул в гостиную, и портрет закрылся за ним. Гостиная вовсе не пустовала: кто-то стоял у кресла и засовывал что-то себе в карман. Она еще не обернулась, но он немедленно узнал Джинни по ее пылающим рыжим волосам, скрученным в пучок на затылке. Несколько локонов высвободились, и казалось, что ее лицо лижут языки пламени. У нее был очень усталый вид.

— Драко, что ты тут делаешь?

— Я тоже в восторге от встречи с тобой, — ответил он. — Симпатичная пижамка.

Она опустила глаза к своей фланелевой пижаме с котятами и запахнулась в мантию.

— Где Гарри? — спросила она.

— Не имею ни малейшего представления. Меня это не волнует.

— Тогда что ты делаешь здесь?

— Пришел к Гермионе, — коротко ответил Драко. — Надеюсь, у тебя с этим нет проблем?

Джинни бросила на него снисходительный взгляд, словно он был раскапризничавшимся ребенком.

— У меня — нет, — ответила она. — А вот у Гермионы — вполне может быть.

— В смысле? — прищурился Драко.

— В том смысле, что полчаса назад Гарри пошел поговорить с ней, а она хлопнула дверью у него перед носом. Тогда он схватил свой плащ и ушел. И с тех пор я его не видела.

— Она молодец. Так ему и надо.

Джинни оторопела:

— Что ты несешь?

Нахмурившись, Драко шагнул к камину, поднял лежащую у решетки кочергу и поворошил пламенеющие угли.

— Гарри пора повзрослеть, — а то он ведет себя как полный дебил. И он мог бы сам это понять. Единственное, что могло чуточку улучшить ситуацию — если бы она скинула его с главной лестницы, и он бы пересчитал все ступеньки.

— Это звучит как-то обречено… — заметила Джинни.

— А то, — и Драко начал яростно тыкать кочергой в камин. — Что-то теряешь. Что-то находишь.

Повисла недолгая пауза. Подняв глаза на Джинни, Драко ожидал увидеть на ее лице что угодно — гнев, ужас, отвращение — но не печаль.

— Я так поняла, он рассердился на тебя.

— Ну, можно и так сказать, — ядовито согласился Драко. — Он обвинил меня в том, что я ему вру, презираю его лучшего друга и вся причина в том, что я — самовлюбленный, спесивый, властный сноб и ублюдок без всяких надежд на исправление. Я спросил его, могу ли я чем-нибудь ему помочь, на что он сказал, что мог бы, наверное, испытать некоторое облегчение, проглоти я шесть фунтов свинца и утопись в озере. Засим я ушел.

— Хм, — задумчиво пробормотала Джинни. — Но озеро-то замерзло.

— О, спасибо, я знал, что тебе можно доверить нож, чтобы всадить его мне в сердце.

Джинни откинула локон с глаз:

— А я думала, ты не можешь его обмануть. Ну, … мысленно.

— Точно, — спокойно кивнул Драко. — Но он меня заткнул. Я вообще не сумел ничего ему сказать.

— Никто не сумел, — тихо сказала она и положила руку ему на плечо, отчего ему вдруг стало удивительно спокойно, хотя, возможно, потому, что он замерз, а ее рука была мягкой и теплой. — Ты должен найти его.

— Я ничего не должен, — возразил он, — разве что вернуться к себе в комнату, упиться Архенским вином и проспать до конца недели. Возможно, к тому времени Мальчик-Который-Выжил разберется со своей чертовски сложной любовью без моей помощи.

— Без твоей помощи он умрет, — тихо сказала Джинни.

Какой-то полузабытый сон мелькнул в голове Драко, заставив его печально рассмеяться.

— От этого не умирают. От этого просто разбивается сердце.

— Я имела в виду не это. Я имела в виду, что раньше ты спасал его жизнь.

— Приятно, что ты это вспомнила, — голос Драко был холоднее инея. — Потому что я не думаю, чтобы об этом вспомнил он.

— Не говори глупости.

— Кто бы говорил, — бросил Драко и тут же пожалел, что эти слова сорвались у него с языка: она испугалась и обиделась.

— И чем собираешься сейчас заняться? — раздраженно и резко спросила она. — Отправиться в кровать, чтобы выяснить, сможешь ли заснуть? Спорим, что не сможешь? Ты не знаешь где он, возможно, ему нужна твоя помощь — ты не придешь ему на выручку?

— Ему не нужна моя помощь, — отрезал Драко, — он совершенно четко дал мне это понять.

Джинни фыркнула.

— Ты испугался, — высокомерно бросила она.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я говорю «испугался», я имею в виду «струсил».

— О, спасибо, теперь все совершенно понятно. И чего же испугался?

— Ты испугался чувств, — уточнила она. — Забота и привязанность к людям делает тебя зависимым, и ты ненавидишь это. Ты нужен Гарри, и он нужен тебе. Сейчас он совершенно один и несчастен так, как не был несчастен никогда в своей жизни — что с того, что он наорал на тебя? Что, черт побери? Разве он не прощал тебе куда более худшие вещи? Когда тебя ранили, когда тебя пронзила стрела, — да я в жизни не видела человека, более потрясенного этим, чем он. А когда он проспал всю ночь на полу в лазарете — что, забыл? Но если грандиозная примадонна внутри тебя дуется из-за этого — что ж, пусть все идет, как идет. Все равно. Отшлепай своего внутреннего ребенка, надуй губы, закрой глаза и думай о своем — мне все равно, что ты должен сделать. Но только пойди и найди Гарри — я ужасно волнуюсь за него, да и тебе тоже стоит побеспокоиться.

Драко пристально взглянул на нее: она разрумянилась и чуть задыхалась от волнения.

— Все? — поинтересовался он.

Она упрямо вздернула подбородок.

— А что — не похоже, что я закончила?

— С тобой трудно говорить. Временами у тебя открывается второе дыхание.

— Не в этот раз, — сурово ответила она. — Так что же ты собираешься делать?

Он снова потянулся кочергой к камину и замер на миг.

— Разреши кое о чем тебя спросить?

— О чем?

— Если ты так волнуешься о том, что он там в одиночестве, почему же ты сама не пойдешь и не найдешь его?

Джинни вздохнула.

— Потому что я должна быть здесь. На самом деле я просто спустилась за книгой, я сейчас вернусь назад, и снова буду сидеть с Роном. Я должна позаботиться о своем брате, — добавила она, взглянув на книгу у себя в руках и снова подняв глаза на Драко. — А ты должен пойти и позаботиться о своем.

Драко посмотрел на нее: ясноглазая, румяная, в пижамке с котятами — она была похожа на маленькую девочку, которой, однако же, уже давно не была.

— Я даже не знаю, где искать его, — тихо пробормотал он. — Я… я не могу его найти.

Джинни тряхнула головой, оглядывая комнату, словно проверяя, не забыла ли она чего.

— Конечно же, ты можешь найти его. Не все же полагаться на телепатию. Иногда играет роль только то, насколько хорошо ты знаешь другого человека — ты его знаешь лучше всех. Куда бы он мог направиться?

У Драко в груди словно что-то оборвалось: конечно, она была права, у него действительно появилась идея, куда могло бы понести Гарри.

— Я не знаю, что бы я мог ему сказать.

— Придумаешь что-нибудь, — возразила Джинни, прищипнув пальцами последнюю горящую свечу. Теперь гостиная освещалась только светом, идущим из камина, он превращал кончики ее локонов в огненные лепестки. — Я в тебя верю.

Он почти рассмеялся:

— Ну, этим ты сильно отличаешься от большинства.

— Возможно. Только никому не говори.

— Есть ли еще какие-нибудь покрытые мраком тайны, которые мне стоит знать?

Она задумалась.

— Ну, я могу съесть целое мороженое без рук.

— Что, правда?

— Правда, — её губы дрогнули в улыбке. — Ну, иди, мне пора возвращаться наверх.

— Хорошо, — кивнул он. — И… спасибо.

— Да ладно, мы же друзья.

— Я бы не узнал… Я бы не подумал, что, может из-за этого я… — он замолчал, не в силах понятно сформулировать свою мысль.

Джинни чуть грустно улыбнулась ему:

— Хочешь знать, о чем я думаю? Думаю, что ты не знаешь, сколько в тебе всего хорошего. Вот что я думаю.

И она исчезла на лестнице.

Когда Драко методом проб и ошибок нашел-таки эту комнату, уже наступило утро. Ночь ушла, словно провернулось колесо. Он устал настолько, что стены и даже пол под ногами, казалось, светились слабым серебристым светом. Он знал, куда направляется: в темную комнату неподалеку от парадной лестницы, битком набитую старой мебелью и ненужными книгами. У стены в тусклой золотой раме стояло зеркало — зеркало, в которое он никогда не заглядывал.

Я покажу тебе не твое лицо, а твои скрытые желания…

Однажды он уже был там и убежал — воспоминания, связанные с этим местом, не были очень-то счастливыми. Но для Гарри… Для Гарри все было по-другому.

Он это знал. Промокнув до нитки под дождем, он стоял у озера, и счастье Гарри, как вода из открывшегося шлюза, сносило его с ног, и оно было сильнее — сильнее боли Драко, хотя он сам не понимал, какой. Эмоции его щелкали, переключаясь от света к тьме, будто под Мерцающим Заклятьем: счастье — печаль, счастье — печаль, счастье — печаль. Зажав уши руками, он сполз по стволу дерева, ожидая, когда все закончится. Он никогда не испытывал таких сильных эмоций — ни такого счастья, ни такого горя. Он словно истекал кровью.

Я на месте.

Он вспомнил все — и дверь, и коридор. В тот день все было нараспашку, сейчас же дверь была чуть приоткрыта — он толкнул ее и вошел.

Неяркий рассвет серебрил стены комнаты. Драко пробирался мимо мебели в белых пушистых чехлах, кажущейся плавающими в серой мгле айсбергами. Сквозь восточное окно он мог увидеть белоснежные просторы: белое небо, белый снег, тонкие, точно карандашные очертания зимних деревьев. На подоконнике, обхватил колени, сидел и смотрел в окно Гарри. Серое утро подсвечивало его лицо. Услышав приближение Драко, он повернулся и равнодушно взглянул. Казалось, что вместо лица у него маска.

Юноши стояли и смотрели друг на друга, разделенным темнотой, словно с разных концов квиддичного поля. Будь зеркало на стене обычным, оно бы отразило любопытную и весьма живописную картину, словно выстроенную неведомым режиссером: два паренька, примерно одного роста, одинаково худощавые — один черноволосый, другой белокурый, один во мраке, другой на свету. Но в комнате не было ни одной живой души, чтобы увидеть и оценить это, а Гарри и Драко не могли увидеть себя со стороны.

— Я думал, что ты придешь, — сказал Гарри.

В голове Драко горько прозвучал какой-то внутренний голос — а с чего это ты думал, что я приду? Что, мне больше нечего делать, только бегать за тобой, трогательно веря в нашу дружбу, когда ты швыряешь мне в лицо обвинения во вранье? Но этот голос накрыл другой — голос Сириуса, несколько месяцев назад произнесший странные слова: «Я прощаю тебе все, что должен простить. Мы способны вытерпеть все, что делаем ради любви».

— Ну вот, — произнес Драко. — Я пришел.

— Вижу. Как ты нашел меня?

Драко бросил взгляд на полутемную комнату и снова взглянул на Гарри:

— Я думал, что ты придешь сюда.

— Почему?

— Потому что я именно так бы и поступил.

Гарри взглянул на свои руки и быстро произнес:

— Прости меня.

Драко почувствовал неожиданное изнеможение и прислонился к закрытой белым чехлом мебели, судя по форме — тахте.

— За что?

— За то, что я наговорил, — голос Гарри был тих, как голос умирающего. — За все это.

— А туда входит фраза «Эй, Малфой, что ты тут делаешь?» — поинтересовался Драко, но даже отблеска слабой улыбки не промелькнуло по лицу Гарри. Слабый свет разгладил черты его лица, сделав его юным и по-детски торжественным.

— Я сейчас всех ненавижу, — еще тише прошептал Гарри. — Когда ты вошел в спальню, я тебя тоже возненавидел…

— Понятно. Да ладно, всё нормально.

— Нет, ненормально, — Гарри прерывисто вздохнул. — У меня нет причин, чтобы ненавидеть тебя. Ведь ты просто пытался мне помочь.

— Нет, — Драко выпрямился и подошел к Гарри. Тот все сидел и смотрел себе на руки — тем же взглядом, какой Драко приметил у него на кладбище: взглядом слепого, видящего какие-то неведомые ужасные картины.

— Я хотел сделать тебе больно, — и мне пришлось закрыть своей разум, чтобы я не мог этого сделать.

Драко пришло в голову, что несмотря ни на что, Гарри все же умудрился сделать ему больно, однако предъявлять претензии было бы глупо и по-детски мелочно. Гнев уже схлынул и сейчас, глядя на Гарри, Драко чувствовал только усталость и невыносимую грусть.

— Ты извиняешься. Значит ли это, что ты мне поверил?

Гарри слабо кивнул.

…Теперь я тебе верю, — Драко почти подпрыгнул от этого неожиданного контакта. — Одна часть меня верит тебе, а вторая не хочет этого принять.

…Отчего же? Разве это не упрощает все? Ведь она… она любит тебя.

…Да, только с одной поправкой — она меня ненавидит, — Гарри отпустил свои колени и повернулся к Драко, свесив ноги с подоконника. — Но нет худа без добра. Я был с ней просто ужасен. Я себе этого тоже никогда не прощу.

…Она тебя простит, — возразил Драко. — Она поймет.

…Как она сможет понять, если я сам ничего не понимаю? Не понимаю, что произошло, не понимаю, как я мог ничего не замечать, не понимаю, почему Рон… — Гарри поднял свои черные в этом полумраке глаза к Драко. — А ты?

— Понимаю ли я, что произошло? Нет, хотя у меня и есть кое-какие соображения, — ответил Драко. — Понимаю ли, почему Уизли поступил так? Ага, думаю, что понимаю. Только вот я вряд ли тот человек, который должен был объяснить это тебе.

Губы Гарри напряглись:

…Почему же?

…Потому что я ненавижу его за то, что он сделал, — отрезал Драко. — И большая часть меня хочет, чтобы и ты его за это возненавидел, только мои причины — это ведь только мои эгоистические соображения, я об этом знаю.

Гарри помолчал и, судя по всему, решил, что сейчас не самое подходящее время выпытывать из Драко, что и как; он снова кивнул и пододвинулся на своем подоконнике.

Драко принял молчаливое приглашение и присел рядом. Так они и сидели в этой тишине — пауза не казалась затянутой, молчание не было дружеским — Драко настороженно ждал, чувствуя, что Гарри о чем-то размышляет. Небо за окном все светлело и светлело, облака расползались, обнажая холодное серое небо. И вот свет пролился и в комнату, зеркало у дальней стены покрылось сверкающей рябью, солнечные зайчики запрыгали по волосам Гарри драгоценными искорками. Сразу стали видны и напряженные складки у его губ, и перламутровые тени под глазами. И вдруг он протянул руку — мгновение Драко просто смотрел на нее, соображая, чего же хотел Гарри. Это была правая рука, по ладони которой серебристым зигзагом бежал шрам. Драко взглянул на свою левую руку и вздрогнул, когда Гарри вдруг взял и крепко пожал ее.

Драко вскинул удивленный взгляд. Он всегда завидовал физическим проявлениям товарищества между Роном и Гарри — эти похлопывания по спине, объятия после побед в квиддиче; завидовал тому, как Рон поддерживал Гарри, когда тот валился с ног от смеха, пихал его в бок, подставлял плечо, когда тот оступался. Сам он прикасался к Гарри только в мгновения смертельной опасности — и то это были лишь похлопывания по руке или же легкие прикосновения к плечу. Даже думая, что Гарри умирает, он не мог прикоснуться к нему.

Пожатие Гарри становилось все сильнее, и Драко вздрогнул от боли. Гарри не столько держал его за руку, сколько сжимал ее с такой силой, что Драко показалось, что сейчас он раздробит ему все кости. Драко наморщился, но не шелохнулся. Пальцы стискивали его ладонь сильнее и сильнее и в тот миг, когда Драко понял, что больше не может терпеть, Гарри разжал руку.

Драко потянул к себе свою руку и с трепетом взглянул на нее, почти ожидая увидеть бесформенный кусок мяса, однако на вид ничего не изменилось. Драко помахал пальцами в воздухе — это немного помогло.

— О… — пробормотал он. — Решил сорвать злость на моей руке?

Гарри недоуменно захлопал глазами, словно возвращаясь из какого-то сновидения.

— Прости, я сделал тебе больно?

— Как думаешь, профессор Синистра хочет забраться Чарли в штаны?

Гарри снова захлопал глазами.

— Не знаю.

— Ты ведь ни на что в школе не обращаешь внимания, Поттер, правда?

— Я не прислушиваюсь к скучным сплетням, если ты об этом.

— Что ты, эти сплетни вовсе не скучные.

— Да ну? О, Дин гуляет с Элоизой, а Парвати собирается замуж за сына Пожирателя Смерти, Блез крутит у тебя за спиной с Малькольмом…

Драко едва не свалился с подоконника.

— Блез крутит с Малькольмом у меня за спиной?

— Я думал, ты знаешь, — смущенно пробормотал Гарри. — Ведь все уже знают.

Драко потерял дар речи.

— Боже, — пробормотал Гарри еще смущеннее и взволнованнее.

Драко взял себя в руки и фыркнул:

— Да ладно, не волнуйся. Мне на это наплевать.

— Я знаю, что это не так, — возразил Гарри. — Я надеялся…

— На что ты надеялся?

— Таким образом я мог бы стать чуть больше похожим на тебя, — заметил Гарри. — Конечно, не таким почитаемым. Однако это меня не беспокоит.

— Не переоцени свою беспечность, — ответил Драко. Мысль о беспечном Гарри была странной, а потому тревожила его. — Кстати, продолжая тему, что ты решил в отношении Гермионы?

— Да я так думаю, мне бы с ней надо поговорить… Вот только я не знаю, что ей сказать…

— Только все эти извинения, пожалуйста, без меня, — заметил Драко. — Предпочту быть сожранным взбесившимися ласками. Кстати, я никогда не был таким ослом, как ты нынче вечером.

— Не ври, — возмутился Гарри и тут же замолчал. — Ясно, ты меня просто заводишь. Да, согласен, я был ослом.

— Еще каким. Просто эпических размеров. В твою честь можно было бы называть города — скажем, Дорксвилл спрингс. Или Литтл Уанкертон. Думаю, что они еще не заняты.

— Ах, отстань. Мое хрупкое, трепетное эго… — что, забыл?

— Слушай, а я-то думал, что жестокая любовь может сотворить чудо, — откровенно говоря, все это нытье «о, смерть, приди ко мне» начинает действовать мне на нервы.

— И что — это твой совет?

— Что ж, — задумчиво промолвил Драко, — на твоем месте — хотя слава Богу, я не на нём, — я бы тебе посоветовал осознать то, что Гермиона раз в шесть умнее тебя. И меня, коль на то пошло. Так что тебе стоит быть с ней честным, в противном случае она тут же это заметит.

— Быть с ней честным — и это весь твой совет?

— Ладно, давай пока остановимся на этом. Если не сработает, придумаем план посерьезней. И вообще — чего ты ко мне-то обращаешься? У меня подружки нет.

— У тебя есть подружка, — возразил Гарри.

— Больше нет, — Драко спрыгнул с подоконника. — Давай, попробуй сегодня подойти к Гермионе, и если она шарахнет дверью у тебя перед носом, я сам с ней поговорю.

— Спасибо, — скованно пробормотал Гарри, и Драко почти ощутил, как тому ненавистна сама мысль о том, что Драко может переговорить с Гермионой, а сам он — нет. С другой стороны, он прикусил язык, и Драко не мог не оценить это.

— Мне бы немного поспать, — сказал Драко. Это было чистой правдой: усталость ледяной водой текла по его жилам. Гарри начал плыть у него перед глазами, а в ушах стучало. — За тебя можно не беспокоиться?

— Со мной все будет хорошо, — ответил Гарри, взглянув Драко в лицо и почти улыбнувшись. — Малфой, ты выглядишь, как мечта старьевщика. Иди в кровать.

Голос Гарри остановил Драко на полдороги к дверям, он удивленно обернулся, думая, что Гарри зовет его назад, но нет: тот стоял, еще опираясь рукой на подоконник, но уже готовый двинуться с места.

— Малфой?

— Что?

— Как думаешь, кто она?

Драко тут же понял, о чем он.

— Не знаю, — честно признался он. — Она выглядит как Гермиона. Прекрасно замаскировалась.

— Но ведь у тебя же есть предположения? Ну же, я знаю, что есть.

Драко кивнул.

Солнце уже встало, однако его свет не оживил красок на лице Гарри, тот по-прежнему был бледен и похож на призрак. Именно так он выглядел на втором курсе, сорвавшись с метлы во время матча и с хрустом сломав себе руку. Не то, чтобы Драко чувствовал вину или сильное огорчение по этому поводу — но какое-то сочувствие, заложенное изначально в каждом человеке, заставило его поморщиться. Бледное лицо, перекошенное от боли — да, сейчас он был точно таким же.

— Кто же меня так ненавидит? — с тоской спросил Гарри. — Кто все это придумал?

— Если это сможет тебя утешить, Поттер, — как можно мягче заметил Драко, — то, по моим подсчетам, это никак не связано с ненавистью к тебе.

Гермиона сидела в кабинете и ждала появления Дамблдора, безразлично глядя в окно, на светло-серое небо, расчерченное темными полосками облаков. Она устала, она не сомкнула ночью глаз, ее слегка шатало. О завтраке она думала с ужасом, но, к ее вящему облегчению, первым, кто утром постучался в дверь ее комнаты, была профессор Макгонагалл, сообщившая, что ее ждет директор. Вернее, не совсем первым: Гарри ночью рвался к ней, она открыла и, лишь взглянув на него, захлопнула дверь.

Знаю, он приходил извиняться, — подумала она. — Это было видно по его лицу.

Но ей больше ничего не хотелось выслушивать, она бы подивилась, если бы у нее на это хватило сил.

Дверь за ее спиной открылась, и она услышала, как кто-то вошел в комнату, прокашлялся и заговорил — это был Дамблдор, как она и думала.

— Боюсь, я вынужден кое о чем поговорить с вами, мисс Грейнджер.

Гермиона подняла к директору безразличный взгляд:

— Я знаю, сэр.

Мрачный и печальный, он встал за своим столом:

— Подойдите и присядьте, мисс Грейнджер.

Она кивнула, не представляя, откуда они могли узнать о событиях минувшего вечера, однако, судя по их лицу Дамблдора сейчас и лицу Макгонагалл, когда та пришла за ней, дело было серьезным. Не будь она в таком состоянии, она бы умерла от унижения, однако сейчас ей было не до того. Она прошла и села, куда указал Дамблдор, положив руки на коленки:

— О чем вы хотели поговорить со мной, профессор?

Дамблдор сел и печально взглянул на нее поверх своих очков-полумесяцев.

— Боюсь, что тема весьма серьезна, — тихо начал он, — в противном случае я бы не стал приглашать вас сюда, чтобы обсуждать личные дела других студентов, даже такого близкого вам друга…

— Я знаю, — уставясь в стол, перебила она, слыша отчаяние в своем голосе. — Вы хотите поговорить со мной о Гарри.

Дамблдор не ответил. Она сидела, не поднимая глаз. Наконец, он заговорил:

— Нет, мисс Грейнджер. Я хотел побеседовать с вами о мистере Уизли.

Она медленно подняла взгляд и увидела в его глазах жалость, доброту и сострадание.

— О Роне? — переспросила Гермиона шепотом.

Он кивнул:

— Мистер Уизли покинул нас.

На какой-то жуткий миг Гермиона подумала, что Рон умер. Комната вокруг дрогнула и покачнулась, и ей пришлось вцепиться в стол.

— Он… что?

— Он покинул свой пост старосты школы среди юношей, — Дамблдор опустил глаза и, взглянув следом за ним, она только теперь поняла, что поблескивающий квадратик на столе это значок… Это значок Рона, его значок старосты! Вот выгравированное имя Рона — со своего места она видела его вверх ногами… — Он покинул Хогвартс…

— Покинул школу? Как же он мог!…

— Учеба окончилась. Конечно, я мог бы задержать его, однако я не видел в этом никакого смысла. Надеюсь, что после каникул ему захочется вернуться…

— Нет, — прошептала Гермиона, не сводя глаз со значка на столе. — Он не сможет вернуться, не сможет…

— Мисс Грейнджер, я надеялся обсудить с вами тот факт, что теперь у нас нет более исполняющего обязанности старосты школы среди юношей.

— Нет, — повторила Гермиона и поднялась так резко, что уронила на пол свой стул. — Директор, скажите, может, он еще тут, может, еще не уехал?

Дамблдор встревожено взглянул на нее:

— Он освобождает свою комнату. Собирает вещи, — начал он и хотел, наверное, добавить что-то еще, но Гермиона не стала этого дожидаться. Она повернулась и пулей вылетела из кабинета, оставив Дамблдора смотреть ей вслед.

Дверь в комнату Рона была закрыта, но не заперта. Гермиона распахнула ее, шагнула внутрь — и у нее оборвалось сердце. Комната была пуста.

На стенах не было плакатов Палящих Пушек, исчез сундук, что стоял в ногах кровати, исчезли учебники с полки у двери, не было лоскутного одеяла, что миссис Уизли на пятом курсе сшила для Рона — кровать стала безразличной и пустой, как больничная койка. Единственное, что осталось от жившего здесь когда-то Рона, — заткнутая за раму висящего на стене у окна зеркала фотография, которую Гермиона осторожно вытащила.

Это была не волшебная, а простая фотография, сделанная ее собственной маггловской камерой, поставленной на автоматическую съемку с задержкой. Она в школьной мантии стояла между Гарри и Роном, положив руки им на плечи. Они такие счастливые… они смеются… Она почувствовала, как у нее заныло сердце.

Она медленно опустила фотографию на подоконник и отвернулась. Вдруг дверь открылась, и она рванулась навстречу вошедшему — тонкая белая рука на ручке, огненная шевелюра — это была Джинни, которая разговаривала с кем-то, кто стоял за дверью.

— Если хочешь — взгляни еще раз, проверь, что ты ничего не забыл, — говорила она. — А потом мы можем…

Рон, — оцепенев, поняла Гермиона. Застыв на месте, она пропустила и то, что сказала Джинни, и то, что Рон ей ответил. В отличие от Джинни, он тут же увидел ее — его глаза метнулись к ней, они молча посмотрели друг на друга.

…а хочешь, спускайся вниз и подожди, я сама могу взглянуть…

— Джинни… — очень тихо произнес Рон.

Джинни осеклась и повернулась, следуя за его взглядом. Увидев Гермиону, она побледнела, однако удержала себя в руках.

— Привет, — прошептала она.

Гермиона лишь кивнула в ответ, чувствуя, что не сможет вымолвить не слова.

— Я… мы с Роном собираемся спуститься, — Джинни быстро огляделась по сторонам и снова взглянула на брата. — Похоже, мы ничего не забыли, так что…

Гермиона почувствовала, что комок в горле пропал.

— Ты забыл это, — она схватила фотографию с подоконника и протянула ее Рона. Тот взглянул и побелел.

— Она больше тебе не нужна? — Джинни потянулась к фотографии, но Гермиона убрала руку. Джинни с беспокойством взглянула на брата:

— Нам лучше пойти вниз…

Гермиона прикусила губу:

— Пожалуйста… — умоляюще попросила она Рона. — Просто поговори со мной шесть минут, и тогда уходи, я больше ни о чем тебя не попрошу. Обещаю, — ее голос дрогнул. — Ты мне должен хотя бы эти шесть минут…

— Шесть минут? — с недоумением переспросила Джинни.

Однако, как и ожидала Гермиона, Рон понял ее.

— Шесть лет, — отчужденным голосом пояснил он. — По одной за каждый год нашей дружбы.

На лице Джинни появилось совершенно несчастное выражение.

— Рон… — но тот смотрел мимо сестры.

— Хорошо… Хорошо, я поговорю с тобой.

Джинни поменялась в лице, взглянула на брата — но тот упрямо сжал губы. Она покорно пожала плечами и вышла.

— Встретимся на лестнице, — произнесла она в дверях.

Дверь закрылась, и Рон с Гермионой остались вдвоем в этой пустой тихой комнате. Рон, глядя куда-то за ее левое ухо, словно не в силах посмотреть в прямо глаза, скрестил руки на груди и обхватил ладонями локти, словно мерз.

— Ты не можешь уехать, — сказала она, произнеся вовсе не то, что собиралась. — Не можешь.

Он все еще не мог взглянуть на нее.

— Я уезжаю. Решено. И не надо мне говорить, что я не должен уходить в отставку…

— Я рада, что ты сделал это, — холодно перебила она. — Я имела в виду другое. Ты не можешь уехать, не поговорив с Гарри.

Теперь он вскинул на нее взгляд, его синие глаза расширились от удивления:

— Поговорить с Гарри?

— Хотя бы извиниться перед ним.

— Извиниться? — дернулся Рон. — Ты что, думаешь, что это что-то вроде того небольшого недоразумения, что было между нами на четвертом курсе, которое вполне можно разрешить с помощью извинений? Гермиона, после всего того, что я наделал, он меня теперь ненавидит…

— Но ведь на самом деле ты этого не делал…

— Делал, — он снова обхватил себя, так, что побелели костяшки пальцев. — Если рассудить — делал.

— Но почему? — вопрос сорвался с ее губ, хотя она поклялась себе, что ни за что его не задаст. — Зачем ты это делал?

Он замолчал. Через минуту он вдруг опустил руки. Выпрямился. И взглянул ей в глаза.

— Я думал, ты любишь меня. Я думал…

Голос его оборвался, и воцарилась тишина. Она впервые видела его таким бледным и напряженным: рыжие волосы прилипли к вспотевшему лбу, под глазами были круги, до которых было далеко самым ужасным фиолетовым теням Пенси, одежда была такая мятая, словно он в ней спал, — он походил на человека, который болен не первый день.

Она хотела ненавидеть его, она знала, где этот гнев, она потянулась к нему, но ярость утекала прочь, оставив после себя какую-то оцепенелость. Перед ее мысленным взором тенями, несущимися по стене промелькнули картинки-воспоминания.

Одиннадцатилетний Рон в поезде по дороге в школу, на нем потрепанная мантия. Вот он сидит в классе с сосредоточенным видом, жует кончик пера. Занимается обезгномливанием сада — целеустремленно, получая от этого удовольствие. А вот он лицом к лицу со Снейпом и Сириусом, пошатывается из-за сломанной ноги, с перекошенным от боли лицом. Мокрый, когда Гарри вытащил его из озера. Первый раз, когда он её поцеловал. Спасший Гарри из Бездонной пропасти — он толкнул его к ней и тактично отвернулся, пока они обнимались… Его лицо, когда он обратился к ней в камере под Слизеринским замком — она снова удивилась тому, что он хотел сказать… Ее глаза снова скользнули к его левой руке, на которой меч Слизерина выжег крест…

Я хочу, хочу ненавидеть его, но не могу — не более, чем Джинни. Он — часть меня, моя собственная плоть и кровь. Моё детство.

— Конечно же, конечно же, я люблю тебя. И ты меня любишь. И Гарри. И он… он тебя тоже любит.

— Не надо, — сморщился Рон.

— И ты все это отбрасываешь прочь. Зачем?

— Не знаю, — яростно ответил он. — Я же говорил тебе, что не знаю. Я не могу это объяснить. Я словно сошел с ума. Я все равно что смотрел на себя откуда-то сверху, я видел, что творю и оправдывал себя, считая, что поступаю правильно. И я любил тебя… — он снова отвел глаза. — Я больше никого так не любил…

— Ты не меня любил… Кто бы она ни была — ты любил её.

— Она никогда не существовала, — горько возразил Рон. — Я так думаю, она вовсе не была девушкой, просто… дьявол принял тот образ, который я ждал…

— Это что-то вроде демона, — Гермиона тут же мысленно вернулась к страницам учебника по Защите. — Что-то вроде суккубы?

— Я же сказал тебе, что представления не имею, — устало ответил Рон.

— Ты провел с ней столько времени и никогда…

— Я думал, что это была ты! — взорвался он. — Пусть я дурак, пусть я видел то, что хотел видеть, но она чертовски была похожа на тебя, Гермиона! Она переняла все твои привычки — накручивала локон на палец, когда думала, кусала ноготь, носила твою пижаму…

— Знаю. Я видела. Моя пижама, — Гермиона тряхнула головой. — Шесть лет дружбы, — ледяным тоном продолжила она, — и все, что потребовалось, чтобы убедить тебя, — это украденная пижама и покусывание ногтя.

Рон задохнулся, словно его ударили в грудь.

— Возможно, я поверил потому, что хотел в это верить.

— Ты хотел верить в то, что я способна так поступить с Гарри?

— Не все в этом мире связано с Гарри, — холодно возразил он.

— Проклятье…

— Так вот, о Гарри, — Рон поднял руку, словно пытаясь заслонить себя от ее ярости. — Именно поэтому я и уезжаю.

— Почему? Потому что я хочу понять, что ты сделал? Потому что я хочу знать, в чем причина?

— И да, и нет, — голос был бесцветным и измотанным. — У меня нет ответов.

— Но ты же должен знать, почему так поступал…

— Я не знаю. Это был какой-то горячечный бред, — он сгорбился и, дрожа, сунул руки в карманы. — Закрывая глаза, я вижу ее лицо. Твое лицо. Я не спал ночами, мне было плохо от того, что я делал. Мне было плохо по утрам, меня тошнило, выворачивало, потом снова тошнило, — его глаза помрачнели. — Я касался ее, я проводил ночи напролет, разговаривая с ней. Нет, знаешь, это не был просто секс — мы болтали, ели, готовили домашнее задание по Зельям… и я даже не знаю, кто она. Она может оказаться кем угодно. И чем угодно, — он тряхнул головой и прислонился к стене. — Так что не надо, не спрашивай меня, почему я так поступил. Я сам себе задаю этот вопрос и не знаю на него ответа.

— Только не говори мне, как ты страдаешь, — услышав свой голос, она поразилась жестокости тона. — Я уверена, что этого всё равно недостаточно.

Его губы дрогнули.

— Можно я тебя кое о чем спрошу, Гермиона? Я такой ужасный, такой отвратительный — зачем ты просишь меня остаться?

— Потому что… потому я не справлюсь с этим в одиночку, — что ж, она сказала это. — Я не смогу.

— С чем ты не справишься в одиночку?

— Вернуть Гарри… Я… — Рон поднял на нее отсутствующий взгляд, и она прикусила губу. — Я видела его вчера вечером, и он…

По лицу Рона побежала судорога:

— Как?… Как он?

— Он сломлен, — отвела взгляд Гермиона.

Синие глаза Рона потемнели, но голос был тверд:

— Он давно такой, Гермиона. Ты не видела этого, потому что не хотела видеть. Но та, другая Гермиона, та, что притворялась тобой, — она знала об этом, — он снова взглянул на фотографию, что держал в руке, и резким движением сунул ее в нагрудный карман. — Она все подмечала куда лучше, чем мы.

Гермиона резко отвернулась и почти отбежала к окну. Положив ладонь на холодное стекло, она посмотрела наружу: по хмурому свинцово-серому небу ползли тяжелые снеговые облака. Насколько хватало глаз, расстилалось белое пространство. У Запретного лета скакали играющие в снежки студенты. Зажмурив глаза, Гермиона вспомнила это — холодная рука Рона в одной ее руке, Гарри — в другой… «Пообещаем, что мы всегда будем друзьями…«

— Он не может сломаться, — не открывая глаз, произнесла она. — Я не допущу этого.

— И что ты будешь делать, если он не позволит тебе помочь ему?

— Это неважно, — отчужденно ответила она. — Что-нибудь. Я что-нибудь сделаю для Гарри. Даже если после этого он меня возненавидит.

— Ты бы бросила его?

От неожиданности она открыла глаза и уставилась на Рона, пристально и мрачно смотрящего на нее.

— Ты имеешь в виду, если он тоже этого захочет? Если он… теперь презирает меня?

— Нет, не совсем, — Рон сделал в ее сторону несколько неуверенных шагов, словно проверяя, не собирается ли она развернуться и дать ему пощечину, и встал рядом. Серый свет сделал его и без того бледное лицо совершенно больным, и Гермионе сразу же захотелось дать ему Перечного зелья.

Но нет, — остановила она себя. — Мне ничего не хочется ему предлагать: в конце концов, я все ещё сердита.

Он вздохнул:

— Гермиона… Я знаю, ты не поверишь в это — ты так разгневана… И ты имеешь на это полное право. Но, когда я сказал, что не знаю причину этого моего поступка, я говорил вот о чем… Словно каждую ночь я на несколько часов терял рассудок. Я сейчас вспоминаю какие-то обрывки, и они кажутся мне бредом, галлюцинацией — они слишком живые и отчетливые, чтобы посчитать их просто снами — и, тем не менее, это сущие кошмары. Но среди воспоминаний есть и счастливые… В конце концов, все это время я был счастлив. Я так думал.

— Рон, о чем ты?

— Может бы, я не знаю причин, толкнувших меня на это, потому что я не контролировал свои действия. Понимаю, может показаться, что я пытаюсь оправдать себя, — это не так. Я виню, я обвиняю себя, но в то же время, в то же время… может, ты и права — и все дело в Гарри… Ведь согласись, нет пути, чтобы подобраться к нему ближе — только ты и я…

— Нет, — она впилась ногтями себе в ладони. — Не говори так.

— Это правда, и ты сама это знаешь. Они использовали нас, чтобы нанести ему удар.

— Кто это — «они»?

Рон отвернулся и уставился в стену.

— Не знаю. Но думаю, что я прав.

— Так ты поэтому уезжаешь? Чтобы он был в безопасности?

— Наверное. Да, возможно, — он закрыл лицо руками. — Я не знаю. Я хотел бы, хотел бы так думать, но… Все эти месяцы я скучал по нему, думал, что с ним, куда он ушел, куда подевалась наша дружба. Я обвинял во всем этом Малфоя. Теперь я просто удивляюсь, — он отнял руки от лица. Веки его были красными, словно он плакал, и от этого круги под глазами стали еще ярче, придав ему какой-то совершенно детский вид. — Я не думаю, что это Малфой. Это что-то внутри самого Гарри — он боится этого, но не может выбросить из головы. Я не знаю, что это, — он в упор посмотрел на нее. — А ты?

Она долго молчала, потом покачала головой:

— Нет. И я до сих пор не могу понять, чем ты можешь оправдать то, что бросаешь его.

— Бросаю его? — у Рона вырвался то ли лай, то ли смех — это был самый горестный звук, какой ей приходилось слышать. — Хотел бы я знать, как я могу бросить его. Он ведь уже ушел.

— Так ты думаешь… ты правда думаешь, что из-за меня он может быть в опасности? — спросила Гермиона. — Но я пытаюсь — как могу — я пытаюсь защитить его.

— Ты не сможешь сделать ему никакого добра, если он тебе этого не позволит, — отрезал Рон.

— Но почему? — прошептала она, глядя на него. — Почему случилось так, что раньше мы не смогли поговорить об этом? Ты никогда не говорил мне этого…

— Говорил. Просто… видимо, не тебе.

Её осенило:

— Как же я не узнала… Как же так случилось, что ты не сказал мне чего-нибудь, что бы выдало тебя?…

Она пыталась поймать его взгляд, но Рон спрятал глаза.

— Ты… Это было заклинание… — но его перебила распахнувшаяся дверь — вошла Джинни, в коричневом плаще, с красными от мороза щеками.

— Коляска, чтобы добраться до станции, уже внизу, — тихо сказала она. — Нам пора.

— Так ты тоже уезжаешь, Джинни? — спросила Гермиона, не отрывая глаз от Рона.

— Нет. Я остаюсь.

— Это хорошо, — медленно произнесла Гермиона и повторила. — Хорошо… — она снова повернулась к Рону. — Так ты собираешься уехать?

— Я должен, — ответил он, пряча глаза. — Должен.

Он был так отчаянно несчастен, что она почти рванулась к нему, чтобы утешить и обнять — инстинктивно… Но он резко отшатнулся, едва не сбив с ног сестру.

— Я не могу. Я смотрю на тебя — и вижу ее.

— Рон… — переполняясь горем, выдохнула Гермиона, — но Джинни покачав головой, взяла брата за руку и бросила отчаянный взгляд на Гермиону. Та посторонилась и дала им пройти и уставилась в пол, прислушиваясь к звукам — защелка клацнула… Гермиона подняла глаза.

Они ушли.

Он поклялся не делать этого, ну, разве что в чрезвычайных обстоятельствах, однако сейчас ему все чаще приходило в голову, что все шло именно к этому. Вздохнув, Люпин потянулся к стоящему слева окованному медью ящику и, достав оттуда пергамент, расстелил его на промокательной бумаге.

Он помнил просьбу Сириуса: передавая ему последний карандаш Зонко, тот просил нарисовать новую карту. Люпин упирался, как мог, — это была не самая подходящая вещь, которую профессор Хогвартса мог прятать в своем кабинете. Но когда Сириусу было что-то нужно, он умел убеждать.

— Ну, сделай только набросочек, — просил он. — Чтобы видеть хотя бы мальчишек.

Что ж, так он и поступил: скользнув глазами по пергаменту, Люпин обнаружил две синих точки, Гарри сидел в Гриффиндорской башне, а Драко держал свой путь в Слизеринские подземелья. Следя за движением второй точки, Люпин задумался, неопределенные мысли вяло кружились и перетекали, как вдруг он заметил, что точка приблизилась к коридору, где был расположен его кабинет. Сунув карту в нагрудный карман, он поднялся и шагнул к двери.

Коридор был пуст, и Люпин был близок к тому, чтобы вытащить карту и проверить по ней, нет ли какой ошибки, и тут из-за угла вышел Драко — засунув руки в карманы своих черных штанов и повесив свою светлую голову, он словно почувствовал присутствие Люпина и вскинул глаза, едва вывернув из-за угла.

— А, профессор Люпин, — произнес он, замедляя шаг, — привет.

— Добрый день, Драко. Есть минутка, чтобы поговорить со мной?

Драко опустил глаза к серебряным часам на своем тонком запястье, и у Люпина мелькнула мысль, что, судя по всему, Малфои не брезгуют этим металлом.

— Вообще-то я собирался увидеться с Гарри и Джинни…

— Это важнее, — твердо произнес Люпин.

Драко опустил руку и пожал плечами. Элегантно, впрочем, как и все, что он делал. У Сириуса в его года тоже была эта грация пантеры.

— Ладно…

Люпин вернулся в кабинет, Драко последовал за ним, без напоминания поплотнее прикрыв дверь и прислонившись к ней, посмотрел на Люпина широко открытыми ясными глазами, которые в этом неверном зимнем свете казались голубоватыми, как и тени под ними.

— Что такое, профессор?

— Свадьба, — пояснил Люпин, благоразумно начав с чего-то более отвлеченного. — До нее уже меньше недели, и поскольку в последнее время вокруг был сплошной… хаос, я решил убедиться, что у вас есть все, что нужно.

— Мы с Гарри заказали наши костюмы еще месяц назад, — безразлично ответил Драко. — Все уже в Имении. Полный порядок.

— А Гарри — он…

— Профессор, скажите, что хотели, — попросил Драко, потерев глаза тыльной стороной ладони; шрам на ней вспыхнул ярким, живым серебром. — Я знаю, что вы знаете, — мне Гарри сказал. Вы волнуетесь о нём.

— Я беспокоюсь о тебе.

В глазах Драко вспыхнуло удивление:

— Беспокоитесь обо мне? С чего бы это?

— Потому что очевидно, что с тобой что-то не так, — напрямик заявил Люпин. — Ты проиграл матч, ты съехал в учебе, у тебя постоянно отсутствующий и расстроенный вид… Ты уже месяц, как не писал матери…

— Ага, и еще я забыл послать бабушке тортик ко дню рождения, — подсказал Драко.

— И ты выглядишь…

— И как же я выгляжу? — прищурился Драко.

— Ужасно, — на лице юноши показалась такая обида, что Люпин почти развеселился. — Я имею в виду, ты выглядишь больным: бледный, снова похудел.

— Просто сейчас зима. И мне не хочется есть, — возразил Драко. Люпин присмотрелся к юноше: отросшие волосы, по которым просто плакали ножницы (чтобы Драко да не следил за своими волосами — это было совершенно на него не похоже!)… Драко всегда был худощавым, однако сейчас он казался просто тощим. Даже более того — он словно светился изнутри, какой-то слабый серебристый свет шел сквозь его кожу и струился из глаз. Это казалось тревожным сигналом. — Что известно Сириусу? — вдруг резко спросил он.

— Я сказал ему только то, что разрешил Гарри, — ответил Люпин, — хотя я считаю этот подход не совсем верным, поскольку, как мне кажется, он мог бы здорово помочь Гарри.

Драко что-то уклончиво пробормотал.

— Должен добавить, что меня сильно обеспокоила ваша с мистером Финниганом драка в музее. Я могу только гадать о причинах, которые к ней привели. Ты не похож на человека, который решает всё при помощи кулаков. А потому я предполагаю, что вы пытались таким образом отвлечь внимание. Вот только зачем?

Драко взглянул на часы:

— Мне нужно идти… Я…

— Знаю, ты встречаешься с Гарри.

Драко криво улыбнулся.

— Гермиона согласилась поговорить с ним. Я там нужен для моральной поддержки.

— А других гриффиндорцев это не смущает? — поинтересовался Люпин.

Драко дернул плечом:

— Гарри это не заботит. Да и я теперь среди слизеринцев персона нон грата… — задумчиво уронил он.

— Ты? Что случилось?

— Фасад слегка пооблез, — пояснил Драко. — Мы с Гарри друзья, и теперь это всем известно. Слухами земля полнится. Слизеринцы этого не потерпят — да я их в этом и не обвиняю. А когда я порву с Блез, это станет последним гвоздем в этот гроб.

— Ты разрываешь свои отношения с Блез? — удивленно переспросил Люпин.

— Как только найду её, — кивнул Драко.

— Это из-за того, что она крутила у тебя за спиной с Малькольмом?

— Похоже, об этом известно всем, кроме меня? — удрученно заметил Драко.

Люпин с сожалением пожал плечами:

— Мне очень жаль. И из-за слизеринцев тоже.

— Ага, правда, сейчас это не кажется чем-то серьезным.

Кивнув, Люпин поднялся. Драко немного испуганно следил за его приближение; когда тот положил руку ему руку на плечо, он был близок к панике, словно не знал, как реагировать.

— Знаю, есть вещи, о которых ты умолчал, — мягко сказал Люпин. — Знаю — это непросто, однако ты можешь все мне рассказать. Надеюсь, ты знаешь, что все это останется строго между нами.

Драко поднял голову, и свет ярким бликом прыгнул ему на светлую прядь, каждый волосок вспыхнул серебристой ниточкой. Он унаследовал волосы отца и красоту матери, однако не был похож ни на одного из родителей, — как подумал Люпин, — он был сам по себе.

— Да, есть одна вещь, — вымолвил Драко.

— Что же?

— Дамблдор мне кое-что сказал. Но это про родителей Гарри, возможно, вы не захотите это слушать.

— Про Джеймса и Лили? — Люпин убрал свою руку.

— Угу, — лицо Драко было совершенно бесстрастным, однако глаза его умоляли о понимании. — Как… Насколько хорошо вы знали тогда, в семидесятых, моего отца?

— Не очень, — ответил Люпин, удивляясь, куда он клонит. — Но я знал его — да все знали Люциуса Малфоя.

— Вы знаете, что он входил в совет Ежедневного пророка? — Люпин кивнул, и Драко продолжил. — Кроме того, он выпускал массу мелких журнальчиков — Малфой Парк, Хогсмидскую газету…

Люпин с любопытством кивнул головой:

— Ну, и?

— Только очень немногие люди знали, что он курировал Хогсмидскую газету. После того, как Питер Петтигрю окончил школу, это было одно из немногих мест, где тому предложили работу…

— Верно… — протянул Люпин. — Он был репортером.

— Он угодил на крючок к моему отцу, хотя не знал об этом сначала. Деталей я не помню, однако мой отец подстроил так, что в столе Петтигрю оказались определенные бумаги.

— продолжил Драко. — Бумаги, что связывали Петтигрю с контрабандой драконьей крови. Вы помните, что за это полагалось тогда, — пожизненный Азкабан без права на помилование или же немедленный Поцелуй дементора.

— Да, я знаю, — кивнул Люпин. — Думаю, я догадываюсь, что за этим последовало.

— Отец шантажировал Петтигрю, заставляя шпионить за своими друзьями, потом он привел его к Пожирателям Смерти… Именно мой отец отвечал за заговор против Поттеров… Эта идея с Хранителем Тайны — это он открыл родителей Гарри Темному Лорду и был рядом с ним в ту ночь в Годриковой Лощине. Он был там, когда они умерли, — закончил Драко и привалился к стене, словно для того, чтобы произнести эти слова, он отдал все силы.

Люпин задумался. Признаться, в услышанном не было ничего удивительного. Он и не сомневался, что Люциус Малфой всегда был правой рукой Темного Лорда. Однако в связи с новыми взаимоотношениями между Драко и Гарри все это выглядело весьма тревожно.

— Ты не говорил это Гарри?

Драко помотал головой.

— Нет. Дамблдор сказал мне это несколько недель назад, и с тех пор… как-то все не складывалось, не было возможности… — Люпин знал, что это было правдой только наполовину.

— Ты боишься его реакции.

— А как бы вы отреагировали на это?!

— Гарри знает, что его родители умерли. Он вырос и узнал, что они не просто умерли, а были убиты… — что может быть хуже этого?

Кажется, Драко что-то прикидывал у себя в голове.

— Он очень разгневан, — произнес он. — Особенно сейчас. Это такая… неконтролируемая ярость. Не могу вам этого объяснить — я это просто чувствую. Когда он был младше, его выслеживал и подстерегал Вольдеморт, но теперь, если бы он мог, я думаю, он сам бы начал охотиться за Темным Лордом… Так силен его гнев.

— И ты не хочешь, чтобы его ярость перешла границы? Или же боишься, что он выплеснет ее на тебя? Драко, он не сделает этого — Гарри понимает, что ты не в ответе за то, что совершил твой отец.

— Может и так, однако вы не находите, что это просто полный отпад, — получается, что он живет в доме убийцы своих родителей, — мрачно отрезал Драко.

Люпин пристально взглянул на него.

— Но твой отец умер, и дом перешел к тебе. И, когда тебе исполнится восемнадцать, можешь разобрать его по кирпичику.

Тень промелькнула по лицу Драко.

— Верно. Потому что мой отец покойник.

Люпин не знал, как на это отреагировать: Драко захлопнул свою раковину, мгновение, когда он доверчиво приоткрылся, прошло.

— Если я могу что-нибудь еще сделать…

— Все в порядке, — сказал Драко. — Вы ничего не можете сделать.

Гермиона крепко задумалась, получив сову от Драко, где тот спрашивал, хочет ли она увидеться с Гарри. После разговора с Роном она чувствовала себя выжатой и опустошенной, но… она должна увидеться с Гарри. Это необходимо. И она согласилась встретиться с ним на нейтральной территории — в опустевшей комнате Рона, о чем и сообщила Драко.

А потом, оглядев комнату, она начала паковать вещи.

Часы блямкнули полдень; резко распрямившись, она почувствовала головокружение — верно, одна ведь почти сутки не ела. Взглянул в зеркало на свое измученное отражение, она испытала что-то, близкое к ужасу. Попытка использовать Заклятье Красных губ привело к тому, что вид у нее стал еще более обессиленный и какой-то полинявший. Вздохнув, она поправила свой кардиган и вышла.

У комнаты Рона ее уже ждали Драко и Джинни, он — прислонившись к стене, она — сидя на полу у его ног с книгой, которую они и не пыталась читать, на коленях. Они подняли взгляды, Джинни даже попробовала слабо улыбнуться, Гермиона старательно улыбнулась в ответ, чтобы та не подумала, что она сердится и на нее из-за всего случившегося с Роном.

Она тронула дверь и вошла внутрь. Дверь захлопнулась у нее за спиной, оставив ее наедине с Гарри.

Он стоял рядом с кроватью, через спинку которой было переброшено яркое покрывало. Увидев ее, он поднял на нее глаза — на мгновение они вспыхнули облегчением, но тут же потемнели, и он тут же уткнулся в свои ботинки.

Заперев дверь, Гермиона глубоко вздохнула и повернулась к нему.

— Привет, Гарри.

Звук ее голоса что-то воспламенил у него внутри: он вскинул голову и подошел к ней. Она не шелохнулась. Подняв руку, он коснулся ее плеча — она окаменела. Он медленно опустил руку.

— Гермиона, — голос его был наполнен болью и усталостью.

— Что?

— Я так виноват…

Она подняла на него глаза. Она совершенно точно могла сказать, о чем он, его отчаяние говорило все лучше всяких слов: бледный, с пристальным взглядом зеленых глаз за стеклами очков. Машинально она отметила, во что он одет: черный свитер, которому было, по меньшей мере, года три — он был ему мал, запястья торчали из рукавов. Этот свитер подарил ему Рон, и Гермиона удивилась, что бы это могло значить.

Тишина, похоже, нервировала его.

— Я теперь все знаю. Я знаю, что это была не ты…

— Мне Драко всё рассказал… — быстро перебила она. Я рада, что ты выслушал его. Господь свидетель — меня бы ты слушать не стал.

— Нет, все было не так…

— Именно так все и было.

Он помолчал.

— Да. Ты права, — что-то в его голосе снова заставило ее взглянуть на него, и увиденное заставило её оцепенеть: бледный, напряженный, несчастный — однако снова, спустя многие месяцы, это было он. Настоящий.

— Права?

— Права, — повторил он. — Я не слушал тебя, не позволял себе делать это. И нет мне прощения за то, что после всего этого я вообразил, что могу помириться с тобой. Я не поверил тебе, несмотря на то, что ты никогда не давала мне для этого повода. А я… Я причинил тебе боль и…

— Ты меня просто убил, — перебила она его. — Проведи ты годы, размышляя и продумывая это, ты вряд ли бы нашел что-то другое, способное ранить меня больше.

Он сморщился:

— Я знаю… Скажи, что я должен сделать… Что я могу, чтобы… исправить это.

— Полагаю, что все уже сделано, — холодно возразила она.

— Не надо… — он снова потянулся к ней, и в этот раз она разрешила коснуться ее, положить руки на плечи и заглянуть в глаза. Сколько раз они так стояли — все это было так знакомо… однако у нее было ощущение, будто она смотрит на постороннего. Да, физически они сейчас были близки, однако она еще никогда в жизни не чувствовала себя такой далекой и отчужденной.

— Я сделаю, сделаю все, что ты захочешь…

— Тогда сделай так, чтобы прошлой ночи никогда не было.

Он крепче сжал ее плечи:

— Что-то, что я могу сделать… Ну же, Гермиона… Помоги мне.

— Да-да, это именно то, что я все время делаю. Помогаю тебе. Но я не смогу, если ты мне этого не позволишь.

— Позволю? Да я же прошу тебя, Гермиона… Хочешь — каждый день всю оставшуюся жизни я буду извиняться пред тобой? Хочешь? Ты ведь заслуживаешь этого… Хочешь — я встану на колени, и буду умолять тебя о прощении…

— Я прощаю тебя.

— Я…- начал он и осекся. — Что?

— Прощаю тебя.

На его лице расплылось выражение такого безумного облегчения, что она была близка к тому, чтобы изменить все свои планы. Он наклонился и поцеловал ее — она знала, что так и будет, и позволила ему. Она попыталась раствориться в этом поцелуе, понимая, что, возможно, этот поцелуй последний, — но не смогла: слова «последний раз, последний раз» эхом отзывались у нее в голове. Она закрыла глаза и обняла Гарри, стиснула изо всех сил — и это показалось куда осязаемей, чем этот какой-то отдаленный поцелуй. Но его тело под ее ладонями — худощавое, тонкокостное, с острыми плечами… ей снова захотелось защитить его. Но от этого она не могла его защитить.

Она отстранилась от него.

— Я прощаю тебя, — снова повторила она. — Однако это не значит, что все останется неизменным.

— О чем ты? — выражение облегчения начало медленно сползать с его лица.

— А разве ты думаешь, что все может идти так же, как шло? — с тоской просила она. — Только не после того, что случилось.

— Ничего не случилось, — с яростью произнес он. — Я был скотиной — вот и все. С нами ничего не произошло …

— Это неправда, Гарри. Вчера вечером ты показал мне одну очень важную вещь. Ты дал мне понять, что не доверяешь мне.

— Это не так!

— Это так, — безжалостно отсекла она. — Ты мне не доверяешь, ты никому не доверяешь. И я знаю, почему.

Он взглянул на нее в упор, и в его глазах она увидела страх. Он боялся слов, что она могла сказать, и она хотела бы пощадить его, однако это было необходимо:

— Ты не поверил мне потому, что знаешь, что тебе самому нельзя доверять, — ровным голосом произнесла она. — Ты лжешь мне, а потому допускаешь и представляешь, что я могу солгать тебе. Ты что-то скрываешь — что-то, что имеет для тебя значение, — я бы так прятала что-то ужасное, что-то огромное… и при этом прикидываешься, что все хорошо. Я могу только догадываться — насколько это плохо, Гарри — то, что ты не говоришь мне.

Он побелел и взглянул на нее так, словно она превратилась на его глазах в чудовище.

— Это совсем другое…

— Какое? Какое — другое?…

— Я не говорил тебе, потому что к нам это не имеет никакого отношения — ни к тебе, ни ко мне, ни к тому, что я чувствую к тебе…

— В этом и была твоя ошибка, — неожиданно она почувствовала прилив ярости. — Я твой друг, лучший друг, я — твоя девушка. И меня уже тошнит от моих бесконечных вопросов и твоих уклончивых ответов. Или вообще — их отсутствия. Или покровительственных отмашек. Что-то съедает, грызет тебя изнутри. Я люблю тебя и то, что ты страдаешь, меня убивает, Гарри, но ты делаешь все еще в десять тысяч раз хуже, не говоря мне, что с тобой. Ты скрываешь какую-то огромную тайну и надеешься, что она не затронет твою остальную жизнь. Так не будет. У нас так ничего не получится. Я не Драко, я не могу заглянуть в твой разум, зато я вижу твои чувства, все они на твоем лице. А в последнее время я даже не могу смотреть на тебя… — ее голос, наполненный отчаянием, затих. — Я не знаю, что делать.

Она подождала, давая ему время собраться и сказать что-нибудь — может быть, гневное, или горькое, или оправдательное… Наконец он поднял голову, и она была потрясена — в глазах было опустошение, холод и отчаяние.

— Так ты… собралась оставить меня? — спросил он. — Все это… ты покидаешь меня?

— Гарри — зашептала она. Больше всего на свете ей хотелось кинуться и обнять его, но она изо всех сил сдерживала себя. Ей в жизни еще не было так тяжело и трудно. — Я не покидаю тебя, я никогда не смогу тебя покинуть…

— Тогда что ты собираешься делать? — спросил он, и какая-то ее частичка горько прокляла Дурслей и тысячекратно — все происходящее. — Я не понимаю.

— Я остаюсь с тобой, Гарри, только немного по-другому…

— Иными словами, — неожиданно резко перебил ее он, — мы должны быть «просто друзьями».

— Это прозвучало так, словно для тебя это ничего не значит.

— Ты любишь меня, ты по-прежнему мой друг, однако все так продолжаться не может.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, однако и раньше мы были друзьями и любили друг друга — в чем тогда разница?

— Я больше не могу быть твоей девушкой, твоей подругой, — ровным безжизненным голосом ответила Гермиона. — Вся разница в этом.

Ей показалось, что он ее не услышал: он еще больше побелел, черты его лица заострились. Ей хотелось попросить, чтобы он не смотрел на нее так… Но она не смогла.

— Не можешь? Не можешь или не будешь?

— Не знаю, — в отчаянии сказала она. — Когда ты говоришь, что не можешь рассказать мне о том, что не дает тебе покоя, что ты имеешь в виду — не можешь или не расскажешь?

Она словно дала ему пощечину.

— Но это нечестно!

— Это очень честно! — она крепко обхватила себя руками, собрав всю силу воли, чтобы не разрыдаться. — Ты мне врешь, и я ненавижу это. И скоро, совсем скоро я возненавижу и тебя.

— Ну, так возненавидь меня, — он отпрянул от нее и снова вцепился в стойку кровати, так что пальцы его побелели. Единственным цветным пятном на лице были зеленые глаза. — И если ты можешь меня возненавидеть за нечто подобное, значит, для начала, ты никогда меня и не любила.

Она прислушалась к себе. Она думала, что больнее быть уже не может — видимо, она ошиблась: эта фраза пронзила ей сердце, как стрела, на мгновение стало даже больно дышать.

— Я не могу это сделать, — прошептала она, — не могу…

Она развернулась и двинулась к двери, однако его голос рукой лег ей на плечо. Она никогда не слышала, чтобы он произносил это так:

— Я люблю тебя. Пожалуйста, не уходи.

— Тогда скажи, скажи мне, Гарри, — замерла она, не повернувшись к нему. — Скажи, что ты прячешь. Пожалуйста.

Ответом ей была тишина. Собрав всю силу, чтобы голос был спокойным и ровным, она заговорила, удивившись спокойствию своего тона.

— Я уезжаю из школы. Я уже собрала вещи и взяла билет, вечером я уеду в Лондон из Хогсмида. Если ты захочешь со мной попрощаться, я буду ждать тебя на платформе. Надеюсь, ты придешь. Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить. Верь в это, даже если ты уже ничему не веришь.

Он молчал, не двигаясь с места, она слышала его неровное дыхание и очень хотела обернуться. Но она не сделала этого. Как слепая, она шагнула к двери и потянулась в ручке; как слепая, вышла в коридор.

Драко и Джинни подняли на нее взгляды, но слезы заволокли ей глаза, и она увидела друзей расплывшимся дрожащими изображениями, словно в зеркалах комнаты смеха. Драко протянул ей руку, откуда-то издалека донесся его голос:

— Что случилось?…

Она покачала головой.

— Войди туда… Войди и позаботься о нём, — она пошла по коридору, не оборачиваясь.

Джинни взглянула на Драко — тот провожал глазами Гермиону, исчезнувшую в конце коридора.

— Ей нельзя сейчас оставаться одной.

— Знаю, — кивнула она. — Хочешь догнать ее?

Он медленно помотал головой и обратил свой взгляд к Джинни.

— Это лучше сделать тебе. Я не слишком-то хорош в этих девичьих утешениях.

Джинни вздохнула:

— Признаться, я тоже не очень в этом сильна. Сам понимаешь — одни братья, — она подумала и добавила. — Нет, все же с Гарри лучше побеседовать тебе. Что бы там ни случилось, с тобой он будет разговаривать.

— Хм… — поразмыслил Драко. — А как насчет Финнигана?

— Симуса? — оторопела Джинни.

— Припоминаешь — такой, с квадратной челюстью и воткнутым в зад ирландским флагом? Ну, тот, что, скорее всего, подкрашивает волосы?

Джинни нахмурилась.

— И что такое?

— Разве он не должен крутиться тут поблизости? Подставляя свое уродливое огромное плечо, чтобы к нему можно было притулиться?…

Джинни вздохнула:

— Думаю, что Симус сердится на меня.

Драко приподнял бровь.

— Правда? И за что?

— Ну, это сложно объяснить… — ее нервировало ощущение, словно Драко видит ее насквозь. И даже сочувствует.

— Только не разбей ему сердце, — посоветовал он. — У нас тут уже вполне достаточно разбитых сердец, — он толкнул дверь и вошел в комнату Рона, и, прежде чем дверь снова захлопнулась, на мгновение Джинни увидела застывшего на углу кровати Гарри. Вздохнув, она пошла по коридору — до комнаты Гермионы было совсем недалеко — поворот и пара шагов. Дверь была закрыта. Джинни подняла руку, чтобы постучать и задумалась: она совершенно не представляла, ни что сейчас может чувствовать Гермиона, ни то, что ей стоит сейчас сказать. Может, ей вообще не стоит туда идти, может Гермиона не захочет ее видеть? В конце концов, она все-таки сестра Рона… Джинни опустила руку и вдруг, повинуясь какому-то внезапному порыву, припала к двери ухом.

Гермиона рыдала, теперь Джинни отчетливо это слышала. Это был безутешный, отчаянный горький захлебывающийся плач — так плачут дети, так плакала из-за Эндрю её собственная мать — по ночам, месяц за месяцем. Так плачут те, кто знает, что потерянного уже никогда не вернуть.

Джинни положила руку на ручку двери. И снова отступила. Прислонилась к стене, медленно сползла на пол и, уткнувшись лицом в колени, застыла.

Гермиона продрожала на платформе почти час, когда окончательно убедилась, что он не придет. Была уже почти полночь, она ужасно замерзла, замерзла до костей. Вокзал Хогсмида был практически пуст, она в одиночестве стояла на платформе, засыпаемой светлым, пушистым снегом.

Покорно вздохнув, она взглянула на часы — часы Гарри, те самые, которыми он кинул в нее. У нее не поднялась рука вернуть их ему. До полуночи оставалось пять минут, дальше ждать смысла не было. Пора.

Устало вздохнув, она поднялась в вагон, вошла в ближайшее купе и, подперев щеку рукой, устроилась у окна. Где-то вдалеке, на утесе, смутно сияли огни замка. Горы подернулись туманом, луна была в дымке. Слезы яростными жалами впились ей в глаза.

Я не могу, не могу бросить его там, одного… У него есть только я… Как же я посмела?…

И она услышала этот звук — по платформе кто-то бежал. Она подскочила, едва не разбив голову о багажную полку, ухватилась за раму руками и, навалившись всем телом, потянула вниз и высунулась наружу, насколько возможно: кто-то бежал по платформе — худощавая неясная фигура… темный форменный плащ, вот фигура вынырнула из сумрака, и в свете фонаря мелькнуло запястье — зеленые и серые цвета. Ее будто ударили в сердце ножом. Это был вовсе не Гарри. Драко.

— Сюда! Я здесь! — закричала она. Он крутил головой, осматривая платформу, обернулся на крик и захлопал глазами. — Сюда! Драко!…

Он кинулся к поезду, подбежал под окно и, откинув назад капюшон, запрокинул голову. Весь красный от напряжения и бега, с растрепанными торчащими волосами, с хлопьями снега, налипшими на его ресницы — у нее просто перехватило дух: временами он был настолько красив, что на него было трудно смотреть; как-то по-девичьи очарователен, хотя… нет, выражение его лица было слишком суровым, словно стальным.

— Понимаю, я не тот, кого ты ждала… Он сказал, что ты будешь здесь. Я пришел, как только смог.

— Но он не… — ее голос задрожал.

Драко отрицательно покачал головой — твердо и решительно.

— Нет. Он не придет.

— О… — она захлопала глазами, пытаясь справиться со слезами. — Так он послал тебя?

— Не совсем, — Драко изящно дернул плечом. — Просто мне отвратительна сама мысль о том, что ты уедешь вот так — и никто даже не скажет тебе «до свидания».

— Спасибо, — шепнула она и, свесившись из окна, коснулась его плеча. Он удивленно посмотрел на нее. — Ты нужен мне. Пообещай мне кое-что.

Он не шевельнулся, только слегка прищурил глаза. Гарри бы сказал — «да, все, что хочешь.» А Рон — «Если я скажу, что сделаю, значит сделаю. И не приставай ко мне с этими обещаниями.» А Драко посмотрел на нее своими серыми удлиненными глазами и заметил:

— Это зависит от того, что ты хочешь.

— Это о Гарри. Он не понимает.

— Ты имеешь в виду, не понимает, почему ты ушла от него?

Она кивнула.

— Не уверен, что я тоже это понял.

— Я сделала это потому… — начала она и замерла, осознав, что вряд ли может представить себе кого-то, кто бы понял ее объяснения. — Они использовали меня, чтобы ударить в него, Драко, — прошептала она. — Использовали меня и Рона — они знали, как причинить ему самую сильную боль — и я не хочу быть частью этого. Не могу и не буду.

— Но ты не сказала ему об этом.

Она покачала головой:

— Нет. Он бы не понял.

— А ты попытайся, — приказал Драко.

Она вздохнула.

— Я ему еще кое-что сказала, и это тоже правда. Что бы я ни сказала, это бы ничего не изменило. Он так и не сказал мне, что мучит его, и я… — она вздохнула и опустила голову. — Я думаю, что ты этого тоже не знаешь?

— Нет, не знаю.

— Но знай, ты бы мне все равно не сказал, да?

Он не ответил, скользнул взглядом туда-сюда по платформе и снова поднял глаза к ней. Холодный ветер взъерошил его волосы, превратив их в торчащую серебряную мишуру. Она ничего не могла понять ни по выражению его лица, ни по глазам, в Драко не было прозрачности, свойственной Гарри. Но больше никого не было, и она поверила ему, потому что должна была поверить.

— Я по-прежнему думаю, что тебе стоит опять поговорить с Гарри, — упрямо повторил Драко. — Ты не должна уехать вот так.

Паровоз дал свисток — длинный, резкий, этот звук заставил их подскочить. Драко отступил на шаг от вагона.

— Я не могу больше говорить с ним об этом, у меня нет времени, — крикнула Гермиона, захлебываясь отчаянием. — Сделай это вместо меня, пообещай мне… нет, поклянись — поклянись своей фамильной честью, Драко Малфой. Поклянись своим именем.

Теперь он по-настоящему встревожился.

— Что мне нужно будет делать?

— Всегда будь с ним, — произнесла она, и Драко оторопел. Гермиона продолжила, плохо понимая, что она говорит, она просто изливала душу. — Всегда будь рядом, присматривай за ним… проверяй, как он. Не бросай его и не позволяй ему уйти, а коль он уйдет — следуй за ним, ибо я теперь этого не могу. Я бы хотела заботиться о нем, однако он мне этого не позволяет, он никого из нас не хочет видеть. И пока я не узнаю, как с этим справиться, побудь с ним. Посылай мне сов каждый день — пиши, как он, что делает, в порядке ли…

— Он не в порядке, — откликнулся Драко.

— Ты знаешь, о чём я! — воскликнула Гермиона. — Береги его, оставайся с ним — пообещай мне!

Тишина легла между ними размотанной серебристой лентой. Держа руки у него на плечах, Гермиона смотрела на него, но не ощущала этих прикосновений — Драко казался таким далеким, словно забрёл высоко в горы, в самые холодные места, какие она только могла вообразить. Тихий, отстраненный, с поблескивающей серебром кожей и опаловыми зеркалами глаз, он, наконец, ответил:

— Хорошо. Я обещаю.

Она сжала его плечи.

— Поклянись.

— Клянусь, — ровным голосом произнес он.

Она так и думала. Между ними, как ей показалось, проскочила какая-то искра. Её руки разжались.

— О… хвала господу… Хвала господу…

— Я бы в любом случае так поступил, — он взглянул на свое плечо, где по-прежнему лежала ее рука. Голос его был ровен и отчужден.

— Да, я знаю. Однако теперь ты так поступить обязан.

Снова раздался похожий свисток паровоза — полувизг — полукрик. Дальше все произошло в одно смазанное мгновение: она убрала руки с его плеч, удивляясь тому, что она сделала, он поднял лицо и шевельнул губами, но слова потонули в скрежете тормозов. Внутри нее оборвалась какая-то натянутая струна — нет, она не могла взвалить на него это бремя и бросить одного… рванувшись вперед, она сделала то, чего никогда не делала доселе: она поцеловала его в лоб, и он закрыл глаза.

— Драко… — начала она, отпрянув.

Его глаза распахнулись, но он не успел ответить: поезд дернулся и тронулся. Гермиона вцепилась в раму, чтобы устоять на ногах, высунулась из окна; холод жег ей глаза, но она все смотрела и смотрела на освещенную платформу и фигуру, что, сунув руки в карманы, смотрела ей вслед. Он не махал ей вслед, она тоже — просто все смотрела и смотрела, пока платформа с Драко не уменьшилась и не растворилась вдали, проглоченная темнотой.

Второй час ночи. Слизеринская гостиная пустовала. Драко протопал через нее, оставляя темные мокрые следы — он поленился вытереть ноги, кроме того, ему доставляло удовольствие нарушать порядок: — в груди у него что-то яростно возилось, гнев и злость, не на кого-то конкретного, а на жизнь вообще. Мир вокруг развалился на какие-то огромные осколки, и вина за все это разрушение во многом лежала и на нём.

— Чертов Уизли… — пробормотал он, подходя к двери. И замер. — Верно. Так и поступим.

Он развернулся и отправился в другую сторону, где располагались комнаты девушек.

Дверь в комнату, которую Блез делила с Пенси, была закрыта — что и неудивительно, с учетом того, который был час. Драко поднял руку и резко постучал — раз, другой, третий.

Раздались быстрые шаги, дверь открылась. Блез. Рыжие волосы были распущены и падали на плечи, макияж был смыт, однако все сияющие заколки были на своих местах. Зеленый шелковый халат с изображением обвившегося вокруг плеч дракона, голова которого отдыхала на ее груди. Увидев его, она распахнула глаза.

— Драко?

— Привет, дорогая, — он прислонился косяку. — Ну, как, ты уже нарядилась для Малькольма?

В её глазах вспыхнула удивление, уступившее место самодовольству.

— Так до тебя всё же дошли эти слухи.

— Похоже, я узнал об этом поздновато. Могу я войти?

Она отступила назад:

— Как хочешь.

Драко лениво выпрямился и неторопливо прошел в большую, поделенную надвое китайской ширмой с синими и зелеными лилиями комнату. Часть Блез была убрана с утонченной простотой и элегантностью, которая всегда стоила безумно дорого.

Драко развернулся к ней — она стояла, подбоченившись, шелк халата, под которым, судя по всему, ничего не было, туго стягивал ее грудь.

— Как грубо, — дружелюбно заметил Драко.

Блез вспыхнула и скрестила руки на груди.

— Тебе не кажется, что это чересчур — явиться сюда и выпытывать про меня и Малькольма, особенно с учетом того, что он сегодня утром видел выходящую из твоей спальни Гермиону Грейнджер. Не объяснишь?

— Хотел бы я знать, зачем это Малькольм сидел в засаде у моей комнаты.

Она тряхнула головой.

— Ты невыносим.

— Кто бы говорил.

Она всплеснула руками:

— Да я никогда не крутила с Малькольмом! Я просто распустила слухи, чтобы посмотреть, побеспокоит это тебя или нет. Судя по всему — нет.

Драко приподнял бровь.

— То есть ты хочешь сказать, что распускала слухи о том, что путаешься с этим крысомордым только для того, чтобы меня подразнить? О, я тронут.

— Но ведь не раздразнила же?

— Не так, чтобы очень.

Блез тряхнула головой:

— Убирайся. Видеть тебя больше не хочу.

— О нет, — скучающим тоном возразил Драко. — Прошу, измени свое решение.

Блез схватила с тумбочки подсвечник и швырнула им в Драко, тот пригнулся — подсвечник врезался в стену и разбился.

— Я сказала — вон!

— Разбудишь Пенси.

— А её нет, — прорычала Блез.

— Очень хорошо. Значит, она меня не сумеет удержать от того, что я собираюсь сделать.

Он махнул рукой в ее направлении, в воздухе появились серебряные путы, тут же обвившие ее запястья и щиколотки. Она взвизгнула и села на пол, пытаясь вывернуться из них.

— В чем дело? — яростно зашипела на него она, в бешенстве сверкая глазами.

— Даже и не знаю, что сказать, — задумчиво ответил Драко. — Наверное, вся проблема в том, что я не очень-то хороший человек.

— Ненавижу тебя! — зарычала Блез, однако он больше не обращал на неё внимания; пройдя к кровати, Драко распахнул чемодан, стоящий около кровати и пинком опрокинул его, раскидав по полу бумаги, книги и одежду.

Блез взвыла.

— Что ты делаешь?! А ну — оставь мои вещи! Не трогай! — она сорвалась на визг. — Ненавижу, ненавижу тебя, Драко Малфой, — лживый, блудливый, вороватый, остромордый ублюдок! Ненавижу!

Драко бросил на нее взгляд и заулыбался.

— Верещи, если хочешь, — произнес он самым приятным тоном. — Мне все равно. Я все равно буду здесь ровно столько, чтобы найти то, что мне нужно.