И ненавижу ее и люблю. Почему же? — ты спросишь.
Сам я не знаю, но так чувствую я и томлюсь.
Катулл
(Перевод Ф.Петровского)
Да… поцелуй был ещё тот… Наверное, это не имело никакого значения, хотя позже Гарри пришёл к выводу, что с поцелуем всё было не просто так. Но в первый миг Гарри просто оцепенел — от потрясения занялось дыхание, сырой камень больно впился в тело, когда юноша всей спиной впечатался в стену. Его трясло. От такой близости с Драко — тот едва не размазал его по камням — наверное, должно было бросить в жар.
Но дело обстояло как раз наоборот: холод стал просто невыносимым, его колотило, словно он не мантию потерял, а разом лишился кожи. Гарри не знал, что делать с руками: он провёз ими по стене, и шершавые камни ободрали ладони. Колени отказались служить, едва держась на ногах, он упал бы, если бы Драко не держал его.
Где-то в глубине подсознания завертелись слова, которые Гарри даже не пытался скрыть — он знал, что Драко всё равно не услышал бы их — не сумел бы или же не захотел. А может, дело обстояло ещё ужасней — его осенила догадка, но разум шарахнулся от этих предположений, безмолвно взвыв: «Только не это, только не это!»
Драко выпустил его и шагнул назад.
Гарри убрал руки от стены — ладони были покрыты кровоточащими ссадинами. Он кинул на них взгляд, полный тусклого удивления, и поднял глаза на Драко, меланхолично посасывающего нижнюю губу. Дождь стекал с его ресниц, капли скользили ко рту, изогнувшемуся в открытой и естественной улыбке.
— Ну, ладно, — произнёс Драко. — Раз ты не хочешь поиграть…
— Поиграть?! — хриплый голос обдирал Гарри глотку. — Это что ещё за игры, чёрт тебя побери!
— То есть ты не хочешь, чтобы я тебя целовал. Тогда, чего же ты хочешь? — Драко заправил мокрую прядь за ухо. — Ну-ка, подскажи мне. Я, конечно, изобретателен, но…
— Ч-чего? — Гарри не мог справиться со словами, он разом растерял их, ему не хватало воздуха, он задыхался. И тут он понял — так внезапно, словно его ударили по лицу. Раз, другой, третий — и с каждой пощёчиной появлялись и новые эмоции. Осознание. Потрясение. Злость. Отвращение к себе — за собственный идиотизм. Разочарование. — Ты — не Драко, — произнёс он.
Юноша со светлыми волосами чуть наклонил голову и заулыбался.
— Ничего подобного.
— Нет, ты — не он, — голос Гарри стал твёрже. Он знал это наверняка. Не будь он настолько потрясён, он бы сразу сообразил. И вот теперь, просто, в голове не укладывалось, что его обманули — пусть даже на миг. Он почувствовал безумную жалость к Рону — жалость, впервые смешанную с пониманием. Видишь то, что хочешь увидеть… — Нет, — с ещё большей уверенностью повторил Гарри. — Ты не…
— Это я, я, — юноша рассмеялся, и смех этот Гарри совсем не понравился. — Я — во всяком случае, до утра. А потом…
— Заткнись, — перебил его Гарри. — И перестань скалиться своей долбаной улыбочкой. Кто ты?
Юноша раздражённо нахмурился.
— А кто разрешил тебе меня об этом спрашивать? — он поднял руку и на ладони опять заплясал слабый огонёк. — Ты же знаешь, что… — теперь в его голосе звучал гнев. — Ну, так и будешь валять тут дурака? Я же собираюсь войти внутрь.
Ледяная, полная яда, ярость потекла по жилам Гарри.
— Ну, уж нет, — он щёлкнул пальцами правой руки, и что-то пробормотал себе под нос. С кончиков пальцев сорвалась вспышка света и поплыла над переулком. Гарри дотянулся и выхватил что-то из воздуха: маленький светящийся кубик, размером не больше дюйма, внутри которого трепетало яростное пламя. На одной из сторон стояли аббревиатура ПК.
Гарри поднял глаза на онемевшего от удивления юношу.
— Это что — твои инициалы?
— Н-нет. Ничего подобного. Ты просто… слушай, как ты это сделал? Магия без палочки?
— Я — магид, — пояснил Гарри, — мне кажется, что уже всем об этом известно.
Взгляд юноши стал каким-то странным — словно тот испугался до смерти. Ужаснулся. Гарри увидел это и тут же наполнился ненавистью — пусть он не знал, кто на самом деле стоял перед ним, но человек этот всё ещё обладал глазами Драко, и это выражение лица — оно тоже принадлежало его другу. У Гарри было чувство, словно кто-то, взяв квиддичную биту, пытается проломить ему грудную клетку и добраться до сердца.
— Магид? — юноша перешёл почти на шёпот. — Но ведь их всего несколько, и все они зарегистрированы… Они бы ни за что не позволили тебе войти, если б знали, что ты…
— Войти куда?! — взбешённо потребовал Гарри. — Значит, так: либо ты мне немедленно объясняешь, что за чертовщина тут происходит, либо я переломаю тебе кости — все до единой. При этом я тебя даже пальцем не трону, и палочка мне тоже не понадобится. Именно так я и поступлю, если…
— Нет, не может быть, — юноша всё ещё не мог прийти в себя от потрясения. — Не может быть.
— Что — не может быть?
— Не может быть, чтобы ты, и вправду, был им.
— Ты ведь знаешь, кто я, — тихо произнёс Гарри. — Знаешь моё имя. Ты его уже несколько раз произносил.
— Нет, ты не можешь быть Гарри Поттером. Он бы никогда не пришёл в местечко вроде этого.
— А я сюда и не приходил! — заорал Гарри. — Я же уже сказал тебе! Меня преследовали! Сколько можно повторять, тупой ублюдок? И ты топчешься тут, изображая Драко, даже не услышав ни единого моего слова! Было бы чертовски правильным, если бы они поймали вместе со мной и тебя и скрутили бы твою мерзкую шею!
— Если бы… о ком ты говоришь? Кто бы поймал?
— Да Пожиратели Смерти! — заорал Гарри во весь голос.
— Ты имеешь в виду вон тех Пожирателей Смерти? — и юноша ткнул пальцем куда-то за спину Гарри.
Похолодев, Гарри повернулся и присмотрелся. Юноша не лгал: вход в переулок был полностью блокирован группой людей в мантиях с опущенными на лица капюшонами. И люди эти неуклонно надвигались на Гарри и его собеседника.
— Прости, если напугал, — голос молодого мужчины, сидящего на столе у Джинни в комнате, был полон веселья. Он следил за ней такими знакомыми тёмными глазами, на его губах играла лукавая улыбка. Эти глаза снова напомнили ей глаза Гарри — нет, не цветом — каким-то странным выражением: они не были прозрачны, но были искренни. — Мне это и в голову не приходило.
Прикрыв дверь, Джинни развернулась к нему лицом.
— Бен?
Он кивнул.
— Ты здорово изменился.
Он, действительно, изменился: волосы стали куда длиннее, на лице и руках появились шрамы, прежними остались только глаза, опушённые густыми ресницами, из-под которых он метнул в неё пристальный взгляд:
— Конечно, изменился. Я стал старше, мне уже двадцать шесть.
— Ух, ты, — Джинни даже вздрогнула от непривычности этой мысли и отодвинулась от него. — Рада тебя видеть. Но почему ты здесь оказался? Не думала, что мы снова увидимся.
Он слегка улыбнулся, судя по всему, что-то обдумывая.
— Иди-ка сюда, — он протянул ей руку, навеяв воспоминания о другом голосе, что разговаривал с ней, командовал ей: иди сюда, — она вздрогнула, отшатнувшись прочь, но напомнила себе, что это всего лишь Бен, которого она знала, и который пальцем её не тронул, которого она считала милым — и только. Она вернулась и встала перед ним.
— Ты как-то неважно выглядишь, — заметил Бен. — Что-то произошло?
Теперь, вблизи, Джинни видела, что швы на его мантии были сырыми — как и концы его волос. Значит, он пришёл с улицы, а не аппарировал прямо сюда.
— А как ты? — ответила она вопросом на вопрос. — А с Гаретом всё…
— …в порядке. Он ждёт меня в саду, — хмыкнул Бен. — Ему кажется, что он тебе не по душе.
Представив раздражённо топчущегося на картофельном поле Гарета — высокомерного блондина, первого Наследника Слизерина, — Джинни заулыбалась.
— Если ему хочется, он может подняться. Конечно же, я не имею ничего против него. Просто, он напоминает мне Драко — только и всего.
— Драко, — веселье в глазах Бена потускнело. — Как он?
— Не очень, — призналась Джинни. — Он…
— …умирает. Я знаю, — подхватил Бен.
— Откуда? — от удивления Джинни открыла рот.
Бен облокотился на свои колени, от этого движения плащ распахнулся, и Джинни увидела блеснувшие золотом ножны, закреплённые у него на поясе. Ножны, изукрашенные затейливым растительным орнаментом. Ножны, в которых не было меча. Ножны Гарри.
— Ты же сама мне рассказала.
— Ох, — Джинни сообразила, о чём он, и в груди затеплился слабый огонёк надежды. — Я что — снова возвращалась в ваше время, да? Я виделась с тобой. Значит, мой Хроноворот всё же вернулся ко мне. А зачем я возвращалась? Чего я хотела? Бен?..
Он предупреждающе поднял руку.
— Стоп, не так быстро. Позволь мне всё объяснить. Не могу рассказать всего, что ты мне поведала, — ты сама меня об этом просила, однако…
Но ему не удалось закончить фразу, потому что в этот самый миг в саду раздался шум. Изумлённый, Бен соскочил со стола, метнулся к окну, распахнул его и выглянул в ночь, окликая на странном, словно иностранном языке кого-то, стоящего в темноте и холоде. Джинни не удалось понять ни слова. В ту же секунду в комнате раздался хлопок, и рядом с Беном появился Гарет. Вид у него был рассерженный, он подпрыгивал на одной ноге.
— Меня кто-то цапнул, — возмущённо сообщил он и бросил на Джинни рассерженный взгляд, словно именно она была виновата в том, что ему приходится шарахаться по чужим садам среди ночи. Он тоже немного изменился, как и Бен: стал старше, в лице — заострившемся, широкоскулом, сужающемся к подбородку, появилось что-то неуловимо кошачье. Всё те же удивительно-зелёные глаза и неуловимое сходство с Драко. Одежда на нём была куда изысканнее, чем в прошлый раз — тяжёлый светло-зелёный плащ поверх чёрной мантии, подпоясанной серебристым ремнём. В правой руке поблескивал кинжал. — Прямо в щиколотку.
— Боже мой, — охнула Джинни. — Наверное, это садовый гном.
Бен положил руку Гарету на плечо и наклонился, чтобы взглянуть на его щиколотку.
— Что, смертельное ранение?
— Нет, — на лице Гарета появилось выражение глубокого удовлетворения. — Я его раздавил. Ногой.
— Ну и ладно. Эти гномы такие доставучие.
— Он так хрустнул… — задумчиво заметил Гарет.
— Фу, — передёрнулся Бен. — Избавь меня от подробностей твоей победы.
— Хрясь! — повторил Гарет с удовольствием.
Бен бросил на него раздражённый взгляд. Подмигнув, Гарет сунул кинжал обратно в ножны. Джинни, не проронившая ни слова во время их разговора, громко охнула, и мужчины вскинули к ней взгляды. В глазах Бена блеснуло беспокойство, Гарет же ещё крепче стиснул рукоять своего кинжала.
Джинни стояла, не в силах отвести взгляда от Гарета — вернее, не от самого Гарета, а от его запястья: когда тот шевельнул рукой, рукав отогнулся, и на запястье что-то ярко вспыхнуло. Красная полоска с начертанными на ней рунами. Близнец браслета Гарри.
— Давным-давно, — начала дьяволица, — жил на свете колдун по фамилии Малфой, хотя, возможно, тогда его звали как-то иначе. Малфой — вот имя, которым все они гордились, имя, которое они себе не выбирали. Тёмные дела, сомнительные убеждения — разве могли люди, носящие такое имя заниматься чем-то, кроме Тёмной Магии? Разве могли они быть кем-то ещё, кроме как самыми тёмными из всех тёмных волшебников? Ой, прости — ты заскучал. Нет? Значит, ты рассержен. Понимаю — тебе не нравятся Малфои, они тебя раздражают. Я же вижу, как ты передёргиваешься, когда слышишь это имя. У тебя даже глаза темнеют. Нет, я не о Люциусе. Ты знаешь, кого я имею в виду.
Ладно, вернёмся к моей истории. Так вот: жил-был один колдун и жил он в южном городке. Был он, разумеется, Малфоем и, как и все Малфои, — гордецом. Его гордость затмила его мудрость. Он считал себя магом, вершителем тёмных деяний. Он развлекался тем, что насылал на городок штормы, уничтожавшие все суда в гавани, призывал эпидемии — чуму и малярию… Во вторник город засыпали огненные стрелы, в пятницу воды реки превращались в кровь. Это плохо отражалось на ценах на недвижимость в тех краях, но колдун не беспокоился — он создал себе репутацию великого тёмного мага, да и, к тому же, вовсе не собирался в ближайшее время продавать свой замок, стоящий на вершине горы.
И настигло его возмездие, и явилось оно, как это часто бывает, в виде женщины — прекрасной женщины с длинными тёмными волосами и с угольно-чёрными глазами. Он заметил её во время танца в толпе на каком-то балу и, расспросив людей, выяснил, что она — дочь процветающего волшебного семейства. Решив, что он, непременно, должен жениться на ней, он немедленно связался с её родителями, и они прислали к нему свою дочь, что его совсем не удивило — было бы верхом неразумности отказывать такому волшебнику.
Присмотрись и разузнай он подробнее, он бы выяснил, что в этой семье никогда не было дочери.
Ты замёрз? Ты весь дрожишь. У тебя кончики пальцев посинели. Смотри-ка, они стали под цвет твоих глаз! Поди-ка сюда. Я дам тебе край плаща, ты сможешь завернуться в него. Так на чём я остановилась?
Когда Драко вышел из ванной хогсмидского вокзала, Гермионе потребовался миг, чтобы понять, что же в нём изменилось. Потом она в изумлении прижала руки ко рту и пробормотала сквозь пальцы:
— Боже, Драко! Твои волосы!..
Он поднял на нее чуть смущённый взгляд.
— Что, ужас, да?
— Нет, просто… — она сделала рукой какой-то неуверенный жест. Он был странно одет: наверное, в представлении Драко, эта одежда должна была замаскировать его под простого человека. Поношенный тёмный свитер с капюшоном, квиддичные штаны, ботинки… — Просто необычно, — закончила Гермиона.
Честно говоря, она не думала, что, вообще, удивится. Он ведь не одну неделю ныл, что они такие длинные, он так раздражённо откидывал их с глаз. Драко никогда не стригся так коротко — и, судя по всему, он просто взял пару обычных маггловских ножниц и обкромсал пряди, которые посчитал слишком длинными, не задумываясь о том, как он потом будет выглядеть. Теперь не было никаких локонов, никаких завитков — всё было как-то… ну…
— Слегка взъерошено, — подытожила она.
— Парикмахерское Заклинание, — пожал он плечами. — Сама понимаешь, без зеркала немного трудновато…
— Драко! — ахнула она, перебив его. — Ты же, вообще, не должен использовать магию!
Её голос заглушили Звуковые Чары:
— Ночной поезд до Кингс-Кросс — вторая платформа!
Не обращая внимания на её протесты, Драко подхватил её сумку и двинулся к поезду. Рассерженная Гермиона поспешила за ним.
— Тебе же говорили, что можно пользоваться магией только в исключительных ситуациях, — напомнила она ему, когда он протянул ей руку, чтобы помочь войти в вагон. Драко выкупил купе полностью — все шесть мест — чтобы гарантировать, что они поедут в одиночестве. Скрепя сердце, Гермиона согласилась, что идея была хороша: учитывая, в каком настроении сейчас находился Драко, страшно было подумать, что может ожидать того, кто, на свою голову, будет действовать ему на нервы.
— То, как выглядит моя причёска — исключительная ситуация, — он качнулся вслед за ней в купе и захлопнул дверь.
— Да, теперь-то уж точно.
Драко в ответ смерил её тяжёлым взглядом.
— Ну, в том смысле, что ты сейчас похож на панк-рокера.
Он плюхнулся на место у окна.
— Не представляю, о чём ты говоришь.
Гермиона посчитала за благо не просвещать его. Пусть себе живёт безмятежно. Запыхтев, паровоз потащился прочь от станции, и минуло, наверное, минут десять, прежде чем она снова заговорила.
— Тот же самый поезд, каким мы отправились в Имение за Гарри… Помнишь?
Драко не ответил. Гермиона повернулась к нему и с удивлением обнаружила, что он спит, приникнув к окну, подсунув под голову затянутую в перчатку руку и закинув ноги на их сумки.
Собственно, чему тут удивляться. Он же болеет. Да, и устал, конечно же. Стянув с себя шаль — его подарок на Рождество — она укрыла Драко. И тронула его свежеподстриженные волосы. На ощупь они были как пух одуванчика — такие нежные, что буквально льнули к её пальцам. Кончиками пальцев тронула его щёку — и едва не обжёгшись, отдёрнула руку. Юноша весь горел.
С каким-то мрачным юмором она отметила, что не может, не разбудив его, добраться до своей сумки, набитой книгами. А больше ничего подходящего для чтения под руками не было — разве что безумной раскраски выпуск Еженедельника юной ведьмы, валявшийся рядом ней на сиденье. Покорно вздохнув, Гермиона потянулась к журналу. Вообще-то, она терпеть его не могла за переходящее из выпуска в выпуск враньё про Гарри и всякие кошмарные «правдивые» истории про юных ведьмочек, где смаковалась каждая сочная деталь.
«Помогите! Мой брат — оборотень, а это так неудобно», «Вейлы отбили у меня парня!», «Ужасные последствия заклятья по увеличению груди», «Обожаю моего профессора зелий!» (о, нет! — подумала Гермиона), «После зелья я влюбилась в моего заклятого врага».
— Какой жуткий бред, — пробормотала девушка, машинально пролистывая страницы. Вдруг она остановилась, и её губы дрогнули в улыбке. Под гигантской фотографией Оливера Вуда (одетого, приблизительно, в две трети квиддичной формы) красовалась статья: «Десятка самых сексапильных колдунов, не достигших 25 лет». Гермиона мысленно застонала: в прошлом году на месте Вуда был Гарри (он как раз достиг нижней возрастной границы, ему исполнилось шестнадцать). Драко же, ни разу не попадавший на эти страницы, устроил совершенно жуткое издевательство: раздобыв двадцать экземпляров статьи с фотографией (Колин Криви запечатлел на ней завёрнутого в полотенце Гарри, когда тот выходил из ванной старост. Лицо у него при этом было удивлённое и растерянное), Драко рассовал их по всему Большому залу, а потом направился к гриффиндорскому столу, возглавляя толпу хихикающих слизеринцев. У каждого в руках было по журналу. Драко опустился на колени перед Гарри, готовым умереть он унижения и бешенства, и протянул ему журнал, выпрашивая автограф самым жалобным и умоляющим тоном (совершенно не сочетавшимся со злобной издёвкой в глазах):
— Подпишешь мне его, Поттер? Если хочешь, можешь написать «Гарри Поттер — бабник».
Гарри, только что красный, в мгновение ока побелел и отрезал:
— Нет.
— Может, «Гарри Поттер — сексуальное божество»? Или «Гарри Поттер — Казанова»? — предложил Драко. — А, как насчет «Гарри Поттер — виновник всех разорванных в Англии трусиков»? — Драко усмехался, не сводя с Гарри глаз. Позади него валились друг на друга от хохота слизеринцы.
— Ты омерзителен, Малфой, — холодно произнёс Гарри. Гермиона опустила свою руку поверх его. Нельзя, чтоб Гарри кинулся на Драко: в полдень важная игра с Равенкло, они, ни в коем случае, не должны её проиграть. — Отвали.
Гермиона подумала, что теперь Гарри бы просто рассмеялся: Драко поделился с ним своей защитной бронёй. Правда, у Гарри высокомерие Драко смягчилось, став безразличием. Жестоким безразличием. Об него можно было разбиться — и Гарри бы даже не заметил этого. У Гермионы мелькнула удивлённая мысль, не жалеет ли Драко, что дал всё это Гарри, что так изменил его…
Но тогда — нет, тогда Гарри не мог просто взять и рассмеяться. Он выхватил журнал у Драко из рук и скомкал его. Ухмылка на губах Драко обернулась плотоядным торжеством.
— Что, собираешься меня ударить? — с восхищением выдохнул он и даже слегка качнулся в сторону Гарри. — Давай-давай, я потом загоню синяки твоим фанаткам из Юной ведьмы: «взгляните — меня коснулся сам Гарри Поттер»…
Гарри взвился на ноги, и Гермиона ещё сильнее вцепилась ему в руку. Гарри качнулся к Малфою так, что их носы едва не соприкоснулись, и заговорил настолько тихо, что его расслышали лишь Гермиона и отшатнувшийся от неожиданности Драко:
— Ты ведь, просто, мечтаешь, чтобы я тебя ударил, правда, Малфой?
Губы Драко дрогнули в улыбочке:
— О чём это ты, Поттер?
— О том, что ты не достоин того, чтобы тебя бить. Да ты даже плевка не достоин. Ты же сам это знаешь.
Лицо Драко окаменело. Сгрудившиеся вокруг него слизеринцы затихли — это происходило ещё тогда, когда они подчинялись всем его словами и послушно следовали за ним. Но Драко промолчал, что было на него совершенно не похоже: он просто стоял и смотрел на Гарри, сжав губы в узкую, горькую линию. В этот миг Макгонагалл, почувствовав неладное, пробилась сквозь толпу и вернула слизеринцев обратно за их стол.
Вспомнив этот горький взгляд, Гермиона тихонько тронула Драко за плечо — тот заворочался, но так и не проснулся. Она снова вернулась к наполовину прочитанному журналу.
То, что Оливер Вуд оказался в Десятке, её совсем не удивило, но вот присутствие в нём Чарли Уизли несколько огорошило: тот с задорным видом позировал на фоне летящих драконов. Ещё там была пара иностранных квиддичных игроков, солист из Всевкусных Мальчиков (смазливой, но бесталанной мальчиковой группы — Гермиона подивилась, что один и тот же феномен существует и в магическом, и в маггловском мире) и Виктор Крум — Гермиона с трудом сдержала смешок. Боже мой. Да, будь Виктор ей более симпатичен, её жизнь сейчас была бы куда проще. Он ей нравился — интересный собеседник, милый и с любопытными воззрениями на магическую философию. Но, глядя на него, она никогда не чувствовала себя так, словно наелась Папоротниковой Трясучки.
Во всём мире существовало только двое юношей, при виде которых у неё начинало сосать под ложечкой. Она перелистнула страницу — и увидела их обоих, под витиевато выведенными именами: Гарри на развороте, горизонтально, а Драко — справа, вертикально. И последняя буква «р» имени Гарри совпадала с «р» у Драко. Статья оказалась весьма захватывающей: и про то, что в ближайшее время они породнятся, став сводными братьями, и про конкуренцию между их факультетами, и вся полная история их вражды на квиддичном поле. Свежие фотографии Гарри удалось достать с большим трудом, (он обещал прибить Колина или же вышвырнуть вон из команды, если тот посмеет продать хоть один снимок Юной ведьме) — и все они были смазанными и сделанными с помощью омнилинз: Гарри вдалеке, Гарри, смотрящий в сторону, прикрывающий глаза рукой, прячущий их под тёмной чёлкой, капюшоном — скрывающий их от волшебного мира.
С фотографиями Драко, напротив, не было проблем: он обожал сниматься, по крайней, мере раньше любил… И на всех он был совершенно одинаков: высокомерно вздёрнутый подбородок и насмешка в глазах. Он заигрывал с камерой так же, как заигрывал с юной корреспонденткой, задававшей ему вопросы.
ЮВ: Расскажите о Ваших интересах.
ДМ: Люблю спелеологию, романы, люблю таскать каноэ, люблю делать татуировки и строить из столовых приборов шалашики. Да! — ещё обожаю оригами и порнографию.
ЮВ: Правда?
ДМ: Говоря между нами, оригами безумно скучное занятие. Возможно, я мог бы сделать модель Хогвартса из десяти листов бумаги и спичек — но скажите, кому это нужно? А?
ЮМ: Может, Вы поведаете о ваших взаимоотношениях с Гарри Поттером?
ДМ: Нет.
ЮВ: Ну же, хоть что-нибудь! После бесконечной вражды Вы вот-вот станете сводными братьями. Видимо, Вы заключили некое перемирие?
ДМ: Иногда мы занимаемся борьбой. Голые. В патоке.
ЮВ: Правда?!
ДМ: Нет, я пошутил. А что, по-вашему, это было бы нормально?
ЮВ: Как думаете, что Вам будет нравиться, когда Вы станете взрослым?
ДМ: Взрослым? *смеётся* Когда я вырасту, я хочу стать пирожным.
ЮВ: Вы имеете в виду — кондитером, что делает пирожные?
ДМ: Нет, я имею в виду, именно, пирожное. У меня, на самом деле, не такие высокие запросы, я очень кроткий и покорный парень.
ЮВ: Признаться, на меня Вы не производите такого впечатления, если мне позволено будет высказать собственное мнение…
ДМ: Ну, что вы — я очень кроткий. Где-то я слышал, что настанет день, когда кроткие унаследуют большое состояние — так я собираюсь оказаться поближе к раздаче, когда это случится. Чтобы выглядеть так, как я, нужны немалые средства.
ЮВ: Вот так-то, девушки. Перед вами Драко Малфой, семнадцатилетний волшебник — наверное, самый богатый в Англии. Красавчик-блондин, острый на язык, мечтающий, когда повзрослеет, стать пирожным. Но нам, сотрудникам Юной Ведьмы, кажется, что это уже произошло.
Гермиона почувствовала легкий укол совести, когда, задумчиво перевернув страницу, увидела, среди прочих, массу фотографий Драко: вот он в летней квиддичной форме — с голыми руками, загорелый — тянется за снитчем. На губах сияет нехорошая улыбочка. Он силён, молод, так и пышет здоровьем — от этой картины у Гермионы защемило сердце.
Драко у окна чуть шевельнулся и подвинулся, его рука соскользнула с колена и упала на сиденье рядом — и ей показалось, что как раз над краем перчатки, на запястье, что-то засеребрилось. Что-то, похожее на серебряную паутинку. Но ведь его перчатки были чёрными… Гермина тихонько протянула руку и осторожно, чтобы не потревожить его, отогнула край перчатки. Он завозился, но не проснулся. Она стянула перчатку с руки и похолодела.
Ладонь была ни на что не похожа: покрытые коркой засохшей серебряной крови, на ней зияли два глубоких разреза. Они перекрещивались посередине, идя от самого основания ладони до пальцев. Гермиона немедленно осознала, что таким образом Драко попытался избавиться от шрама, роднившего их с Гарри. И почти добился успеха: сам шрам никуда не делся, но форма его изменилась навсегда.
— Господи, — охнула она и, осторожно натянув перчатку, тихонько сжала его руку. У неё было навязчивое ощущение, будто она увидела нечто, не предназначенное для её глаз. И всё же она была не удивлена. Да, он мог поступить только так.
Драко спал, его веки были чуть голубоватыми. Потянувшись к нему, она нежно коснулась губами его влажной от сна кожи, поцеловав в висок, где чуть завивались светлые волосы. Он не шелохнулся. Ей оставалось только гадать, что ему снилось.
Со свадьбой поторопились, и несколько недель колдун был счастлив со своей молодой женой. Правда, у неё были немного странные привычки… Так, он никогда не видел, чтобы она ела, — она предпочитала это делать в своей комнате, одна. Она не появлялась перед ним днём, говоря, что у неё очень чувствительная кожа и что-то вроде редкой аллергии на солнечный свет. Он преподнёс ей золотые украшения — сморщившись от отвращения, она отшатнулась прочь, заметив, что находит золото аляповатым и непривлекательным. Против серебра, тем не менее, она не возражала. Но истинной её страстью были зелёные драгоценные камни.
Всё это казалось странным, однако её таланты в других областях с лихвой компенсировали недостатки. Ей настолько не было равных в умении доставлять ему удовольствие, что любое время, проведённое с ней, ему казалось недостаточным. Если бы не её настойчивое желание обедать исключительно в своей спальне, он бы, вообще, не расставался с ней ни на минуту. Он забросил свои дела, позабыл про магию. Его мысли были заняты только ею, он мечтал утонуть в её черных волосах, сгореть на угольях её глаз, забыться в её чувственных неторопливых прикосновениях. Он ничего не хотел и ни о чём не мечтал — ему была нужна только она.
Что это было? Хочешь узнать, любил ли он её? Что ж, хороший вопрос. Видишь ли, это сильно зависит от того, что ты подразумеваешь под любовью. Ты ещё совсем ребенок, что ты можешь об этом знать… Ну же, прекрати, не обижайся. Вернись и присядь рядом. Позволь-ка, я укрою тебя плащом. Дай мне руку. Я вся внимание — можешь спрашивать. Хотел ли он быть с ней постоянно? О да, именно так. Считал ли он её прекрасной? Несомненно. Скучал ли, когда её не было рядом? О, ему казалось, что он лишался собственной руки. Хотел ли он, чтобы, кроме него, никто её не касался? Ну, он убил бы любого мужчину, посмевшего это сделать.
О… хотел ли он, чтобы она была счастлива больше, чем он сам? Было ли её счастье для него дороже собственного? Нет, конечно же, нет. Ведь он был Малфой. А Малфоям не по душе такая любовь.
Пожиратели Смерти.
Рука Гарри непроизвольно дёрнулась и стиснула висящий на поясе браслет. От покрытой рунами полоски веяло холодом. И с Гарри случилось то, что всегда происходило, когда он был на грани паники: зрение, словно, сузилось, теперь он видел только то, что казалось необходимым для спасения. Переулок наполнился мелкими деталями: единственный выход, металлическая дверь в кирпичной стене, куча мокрых, раскисших и сломанных ящиков и коробок, скользкая мостовая. Сжав в кулак пальцы, Гарри прикинул, скольких ему удастся отшвырнуть, прежде чем они доберутся до него…
— Погоди, — светловолосый не-Драко, протянув руку, шагнул перед ним, и Гарри на долю секунды дрогнул, не в силах совладать с могучим инстинктом слушаться и действовать сообща со своим другом, хотя он и знал, что этот незнакомец вовсе не является Драко. — Верни мне кубик и погоди. Ты ничего не знаешь — просто подожди — и всё…
Гарри ошеломлённо сунул кубик ему в руки, и юноша поспешил по переулку навстречу Пожирателям Смерти. Те замерли. Сейчас, выстроившись в линию, с палочками в закрытых чёрными перчатками руках, они напоминали шахматные фигуры. Гарри не двигался с места; он стоял, упираясь левой рукой в мокрую каменную стену. Сила, запертая внутри него, рвалась на волю, мечтая разрушить оковы, — нечто подобное было и в Визжащей Чашке: огонь волной поднялся в нём, вырываясь наружу сквозь разум, пытаясь сорваться с его руки, выжигая всё на своём пути. Гарри стоял, сжав кулаки, трепеща… и ожидая.
До него не доносилось ни слова из того, что говорил Пожирателям светловолосый мальчик. Те бесстрастно взирали на него, из-под капюшонов светлели пятна лиц. Издалека юноша казался точной копией Драко — Гарри не смог заставить себя взглянуть на него в упор и лишь косился на мокрые светлые волосы и напряжённо вздёрнутые плечи. Судя по всему, тот пытался что-то втолковать Пожирателям, умиротворяюще разводя руками. Вот он махнул в сторону Гарри, потом указал на себя и вытянул вперёд руку. На ладони мерцал стеклянный кубик. Пожиратели уставились на него, потом один из них — самый высокий — перевёл взгляд на Гарри. Повисла напряжённая тишина. Гарри стоял и ждал, чувствуя, как ледяной холод, нырнув за мокрую рубашку, ползёт по спине, как трясутся замёрзшие руки. Он ждал, глядя на Пожирателей сквозь ледяную пелену дождя. Они тоже не сводили с него глаз. А между ними стояла тонкая фигурка светловолосого юноши.
И вдруг они повернулись — разом, как один. И ушли.
Юноша развернулся и подошёл к Гарри, привалившемуся к стене, которого всё ещё трясло от напряжения, а сердце колотилось в груди с силой отбойного молотка. Юноша протянул Гарри кубик и подавленно пробормотал:
— Если тебе всё ещё это нужно…
— Что ты им сказал? — резко спросил Гарри, отталкивая руку. — Что ты сделал?
— Я им сказал, что знаю тебя и что ты не Гарри Поттер.
— И что — они тебе поверили? Что-то я себе с трудом это представляю.
— И не надо, — пожал плечами юноша. — Ты бы знал, где ты… Они очень извинялись. Они, и правда, здорово смутились. Ведь все знают «Полночный клуб», сотрудникам и клиентам не чинят препятствий.
— Клиентам? — переспросил Гарри, моргая от дождя.
— Было бы легче, если бы ты просто вошёл туда со мной. Я бы тебе показал…
— Что именно ты хочешь мне показать? Я тебе не доверяю.
— Если бы я захотел, я бы сдал тебя тем Пожирателям Смерти!
— Не вижу причин, чтобы ты вдруг решил мне помочь, — сварливо перебил его Гарри, передёрнувшись. — Ты ведь меня даже не знаешь.
— Ты — Гарри Поттер, — юноша заговорил смелее, — верно? — он посмотрел на Гарри так, словно, этим было сказано всё, в глазах светилась искренность и уязвимость, каких Гарри никогда не видел в глазах Драко. — И ты совсем замёрз. Ещё немного, и ты окоченеешь от холода.
Гарри хотел тряхнуть головой и откинуть мокрые волосы — те покрылись ледяной коркой. Потерев тыльной стороной замёрзшей руки щёку, он засомневался. Конечно, можно было бы вернуться обратно — но Пожиратели ушли недалеко. У него не было желания снова встречаться с ними, кроме того, он не знал, что же именно наврал им этот парень. Гарри взглянул на незнакомца, держащего руку на широкой ручке тяжёлой металлической двери.
— У тебя хоть имя-то есть? — наконец, спросил Гарри.
Юноша метнул в него удивлённый взгляд и тряхнул головой.
— Всё никак не привыкну, что ты не знаешь… Я тебе не могу его сказать.
— Я не буду звать тебя Драко, — упёрся Гарри.
— Знаю-знаю. Всё в порядке. Можешь, вообще, никак меня не звать. Пойдём, — и юноша жестом пригласил Гарри следовать за ним. Гарри с сомнением замер, бросил ещё один взгляд на замёрзший, покрытый льдом переулок, и вошёл.
— Бен, — раздражённым тоном протянул Гарет, — твоя малолетняя поклонница как-то слишком подозрительно интересуется моим руническим браслетом. Может, отцепишь её от моей руки?
— Малолетняя? — с любопытством переспросил Бен. — Я как-то об этом не подумал.
— Я не малолетняя, — фыркнула Джинни, сообразив, что она повисла у Гарета на рукаве. — И, кстати, я вовсе не поклонница — и в голове это не держала. Думаю, что вам и вдвоём весьма неплохо.
Бен был потрясён, тогда как Гарет просто развеселился:
— Всегда мечтал узнать, что же напишут про нас в исторических книжках.
— Всё самое интересное находится в сносках и примечаниях, — сообщила Джинни. — А про меня много книг про Основателей.
— Хочу почитать, — сообщил Гарет.
— Нет, — отрезал Бен так жестко, что пришла очередь Гарета удивляться. Но спорить он не рискнул. — Так что насчет рунического браслета Гарета?
— У Гарри как раз такой же, — пояснила Джинни. — И никто не знает, зачем он нужен и откуда взялся. Я всё время беспокоилась, не является ли он опасным. Нет ли другого, похожего на этот?
— Вот это вряд ли, — возразил Гарет. — Отец сделал его специально для меня, когда я появился на свет, так что эта штука единственная в своём роде. Наверное, она куда-то девалась после моей смерти, — спокойно продолжил он, — хотя, странно, как её угораздило очутиться в руках Наследника Гриффиндора.
— Не странно, — ответил Бен, не собираясь продолжать эту тему, и Джинни решила не пытаться что-то от него узнать. В этом не было ни малейшего смысла: Бен всегда говорил только то, что хотел сказать, и ни словом больше.
— Ну, и зачем он нужен? — решительно обратилась Джинни к Гарету, счастливому от того, что он, наконец-то, оказался в центре всеобщего внимания.
— Да, я и сам до конца не знаю, — ответил он. — Судя по всему, на нём какие-то сложные защитные чары: он отпугивает демонов — вампиров, адовых гончих, суккубов — ну, и всё такое. А когда хозяин в беде, браслет сам ведёт его в ближайшее место, где можно получить помощь. Словом, штука полезная.
— То есть Гарри с ним в безопасности? — уточнила Джинни.
— Я бы так не сказал. Он приведёт его к помощи, отпугнёт демонов — и только: он не исцеляет ран, не делает неуязвимым, не защищает от проклятий. Во всяком случае, насколько мне известно, — добавил Гарет. — Руны на браслете сплетаются в сложные чары — думаю, вряд ли кто-то, кроме отца, может ответить на все вопросы.
— А можно мне посмотреть? — попросила Джинни.
— Если ты хочешь, чтобы я снял его, — я не могу этого сделать. Но можешь посмотреть прямо так, — и, закатав рукав, он вытянул руку. Джинни, испытывая лёгкое волнение, подошла. Гарет действовал на неё так же, как временами действовал Драко: мысль о том, чтобы приблизиться к нему, казалась не самой удачной.
— Поверни руку, — попросила она. Он повернул. То, что ей, на первый взгляд, показалось ещё одним браслетом, была татуировка в виде вьющейся от запястья вверх по руке змеи с яркой переливающейся чешуёй — зелёной, синей, золотой. Джинни осторожно тронула рунический браслет, и у неё появилось то же чувство, что и тогда, в гриффиндорской гостиной, когда она сделала это по просьбе Гарри: никаких следов тёмной магии.
— Значит, браслет выведет его, если он заблудится?
— Ага, он приведёт его к ближайшему человеку, готовому помочь. Таким образом, у меня состоялось немало интересных встреч.
Бен хихикнул, но промолчал. Он снова присел на стол Джинни и теперь, облокотившись на колено, с любопытством наблюдал за ними.
— А почему ты не можешь его снять? — Джинни продолжила расспросы, не в силах оторвать взгляд от запястья Гарета. Ей ужасно хотелось спросить, нельзя ли потрогать татуировку — настолько живой та казалась. Но внутри росло ощущение, что это было бы неправильным поступком. Он и так весь какой-то дёрганый. Не стоит рисковать.
Он высвободился из её руки, коснулся браслета своими длинными чуткими пальцами и искоса взглянул на Джинни. Его глаза — зелёные — напоминали глаза Гарри, хотя и были совсем другого оттенка.
— Я не могу снять его, пока жив, браслет будет снят с моей руки только в день, когда я умру. Он так заколдован.
— Драко, — Гермиона протестующе вцепилась ему в рукав. — Это же самый дорогой отель на Диагон-аллее!
— И что с того? — удивлённо пожал плечами Драко, с сытым удовлетворением осматривая фасад серыми глазами. Да, здание, и впрямь, было чудо, как хорошо — Гермиона вынуждена была согласиться — раньше тут располагались офисы Министерства Магии, но потом ему стало тесновато. Отель, цены в котором достигали заоблачных высот, даже не нуждался в имени, хватало названия улицы. Над входом красовался шёлковый полог, защищённый от порывов ветра заклятьем Impervio.
— А мне казалось, что мы собираемся изображать из себя самых обычных людей.
— Обычным быть согласен. Но вот против трущоб категорически протестую — ты же не думаешь, что я соглашусь спать в клоповнике?
— Я не сказала «клоповник», но что ты имеешь против Дырявого котла?
— Дырявый котёл? — сморщился Драко. — О нет, только не это: там на всех этажах воняет рагу. Кроме того — с чего ты взяла, что я буду спать на простынях, на которых кто-то лежал до меня? От этого бывают всякие кожные болезни и мерзкая сыпь.
— Между прочим, как раз простыни в Дырявом котле всегда, просто, исключительно чистые.
— Да, если исходить из плебейских стандартов, — Гермиона стрельнула в Драко свирепым взглядом, но тот только развеселился. — Кажется, ты считаешь моё заявление высокомерным?
— Да, начиная со слова «клоповник».
Драко раздражённо взмахнул рукой:
— Слушай, мы вполне можем затеряться и в дорогом отеле — это даже проще, ей-Богу! Пара пригоршней галлеонов, вовремя сунутых нужному человечку, — и он будет готов присягнуть, что моё имя Нигель Тодвэкер, и я известный преуспевающий промышленник, выпускающий антипрыщавые зелья, с имением Уолтон-на-Скале.
— Тебе семнадцать, — отрезала Гермиона. — Кто поверит в то, что ты известный промышленник? Придумай-ка что-то более соответствующее своему возрасту.
— Ладно, я могу сказать, что меня зовут Нигель Тодвэкер, и я собираюсь провести всё время в своей комнате, мастурбируя и вспоминая примечания в альбоме карточек от старых Шоколадных лягушек. Но мне кажется, что эта информация будет для них излишней.
Гермиона, как ни старалась, не смогла сдержать улыбку, и Драко улыбнулся ей в ответ — пусть мельком, но всё же улыбнулся.
— Не забудь, что они вовсе не обязаны мне верить: им просто необходим предлог, чтобы сделать вид, что они доверяют каждому моему слову. Ты же знаешь — я терпеть не могу врать просто так. Враньё должно быть оправдано хотя бы тем, что у кого-то появилась желание тебе поверить.
— А он прав, — согласился медовый голосок. Почувствовав, как вспыхнула в ней тревога, Гермиона повернулась. И не зря, рядом на тротуаре стояла Блез Забини — как всегда, красивая и одетая с иголочки: шёлковая узорная мантия, яркий плащ. По плечам струились распущенные алые волосы. Первое, о чём подумала Гермиона, — сколько из сказанного слизеринка успела подслушать. — Кому об этом не знать, как ему: он ведь у нас эксперт по части угадывания, что хотят услышать люди. Так что, — Блез понизила голос, — тебе до него ещё расти и расти… Я правильно говорю, Драко?
Гарри осознал, что, чуть ли не бежит по длинному пустынному коридору с голыми стенами, едва замечая что-нибудь вокруг. Новообретённый приятель тащил его за собой, крепко стиснув предплечье — так быстро, что Гарри едва держался на ногах.
Было ужасно холодно. У Гарри крепло ощущение, будто они находятся под главным зданием, — наверное, дверь, через которую они вошли, была чёрным ходом. Коридор упёрся в каменную лестницу, верх которой терялся в темноте. Помедлив у нижней ступени, парень выпустил руку Гарри и развернул его к себе лицом.
— Надень очки — произнёс он странным, дрожащим от напряжения голосом. — Зачем ты их, вообще, снял?
— Я заколдовал свои глаза, — буркнул Гарри. — Очки мне теперь только мешают.
— Всё равно, надень, иначе хлопот не оберёшься, — юноша закрутил головой, тревожно оглядев коридор. — Ну же, давай.
Гарри неохотно нацепил очки на самый кончик носа, чтобы иметь возможность смотреть поверх них.
— Каких ещё хлопот?- поинтересовался он.
— С хозяином. Все наши Гарри носят очки. И школьные мантии, кстати… но ты и так нормально выглядишь, мокрый — думаю, сойдёт. Немного не в себе, но… слушай, у тебя с собой нет никаких квиддичных прибамбасов?
— Ты что — с ума сошёл? Конечно, нет! — ситуация становилась всё более и более абсурдной, хотя дальше, казалось, ехать было уже некуда. — Может, я лучше пойду?..
— Снаружи небезопасно, и ты сам это прекрасно знаешь, — холодная рука юноши снова ухватила Гарри, на этот раз за запястье. Прикосновение этих аккуратных длинных пальцев было так хорошо ему знакомо… — Давай, поднимайся! Ступай вперёд.
Гарри, помедлив, послушался и двинулся наверх, засунув правую руку в карман и размышляя о том, что только что произошло в переулке: он ведь был готов убить Пожирателей. И в этом желании он совершенно не раскаивался.
Лестница привела их в богато украшенный холл с натёртым до блеска полом; кроваво-красные стены были сверху до низу завешены коврами с золотыми и красными кистями. Повсюду висели писанные маслом портреты в раззолочённых рамах, в воздухе плавали бронзовые канделябры, распространяющие такой сильный сладковатый аромат, что у Гарри во рту появился привкус переспелых фруктов. Прищурившись, он развернулся к юноше:
— Что это за место? Похоже то ли на отель, то ли на бордель века, эдак, восемнадцатого.
Тот дёрнул плечом:
— Ну, за восемнадцатый век ручаться не могу… — он осёкся и придвинулся к Гарри, прикрывая его, когда неподалеку появилось несколько человек. — Иди же, — и он толкнул Гарри дальше. Теперь они шли куда медленнее, и Гарри удалось рассмотреть портреты на стенах. Выполненные в сдержанных, приглушённых тонах — розово-голубых, они изображали обнажённых, украшенных лишь лентами, колдунов и ведьм. И занимались те вещами, которые демонстрировались лишь в неких журнальчиках — их тех, что прятали у себя под кроватями Фред и Джордж.
Точно, бордель в стиле рококо, — снова подумал Гарри, и его ум тут же выстроил логическую цепочку, придя к таким отвратительным выводам, что у юноши голова пошла кругом.
Он ещё не пришёл в себя, когда они вошли в огромную круглую залу, от которой в разные стороны разбегались узкие коридорчики. Чёрный мраморный пол с золотыми прожилками, высокий потолок с росписью в виде обнажённых ангелов и хрустальной люстрой, подвески которой напоминали слёзы. В центре комнаты вздымались две винтовых лестницы. На огромных диванах вдоль стен возлежали колдуны и ведьмы, и нескольких Гарри узнал — эти лица мелькали на постерах и обложке Юной ведьмы. Другие же были ему не знакомы. Симпатичные юношеские, очаровательные девичьи — среди них затесалась и пара совершенно обычных лиц. Гарри почувствовал, что парень рядом с ним чуть расслабился.
— Хорошо, наверное, остальные Гарри наверху.
— Наверху? — переспросил Гарри, с трудом узнавая свой собственный голос.
— Мы туда и пойдём, — тихо шепнул ему спутник. Гарри поспешно шагнул, но парень тут же дернул его назад. — Не сюда! Там комната хозяина и кабинет каталогов.
— Каталогов? — выдохнул Гарри, подталкиваемый к левой лестнице.
— Ну, же — каталоги, — повторил парень. — Конечно, здорово если ты сам приносишь волосы или ресницы, или что-нибудь ещё, при помощи чего можно сделать зелье. Но если ты желаешь кого-то знаменитого или не смог добыть частичку нужного человека, то можешь выбрать, кого хочешь, по каталогу. А цена будет варьироваться в зависимости от того, насколько трудно добыть материал. Вот ты — дорогой. Но это не имеет значения: они всегда держат под рукой несколько твоих экземпляров: ты пользуешься спросом.
Внутри у Гарри всё оборвалось.
— Пользуюсь спросом? Для чего? — спросил он, хотя ощущал, что знает ответ.
— Ну, для разных вещей, — неуверенно ответил юноша. — Поэтому-то я и подумал… когда увидел тебя — там, на улице… что ты — клиент. Ты так повёл себя — будто, меня узнал, вот я и решил, что ты… ну… собираешься поиграть, — юноша затих.
— И Драко, — произнёс Гарри. Поднявшись по лестнице, они оказались ещё в одном бесконечном коридоре. Стены снова были завешены картинами, но в этот раз — не портретами. Розовые тела, сплетённые руки и ноги, шёлковые ленты и покрывала. И двери, двери — пронумерованные двери тянулись вдоль всего коридора.
— Тебе кто-то платит за?..
— Да, нет. Его экземпляры они тоже обычно держат под рукой, особенно, после того, как упоминания о нём появились в газетных новостях. Это всегда поднимает спрос и…
Но эту речь Гарри не дослушал — он отшатнулся в угол, и его вывернуло наизнанку, мучительно вырвало, хотя за сегодняшний день он почти ничего не ел — горечь и кислота желудочного сока обожгли ему горло. Выпрямившись, он увидел, что юноша смотрит на него, вытаращив глаза.
— Прости, — виновато произнёс не-Драко, — работая тут, я и забыл, что мысль об этом может расстроить того, кто никогда ничем подобным не пользовался.
— Пользовался? — свирепо выдохнул Гарри. — Да, это просто омерзительно! Как можно пользоваться или хотеть что-либо подобное? Да, это же просто использование людей!
— А какая им разница — ведь они даже не знают об этом.
— Всё равно! — Гарри трясло. Тошнота прошла, её сменила бешеная ярость. — Если они узнают … Да, если Драко узнает, чёрт, если об этом узнает его отец… Я ненавижу этого ублюдка, но, думаю, он, вряд ли, обрадуется, узнав про что-то подобное.
— Ну, что ты — Люциус Малфой, конечно же, знает о «Полночном клубе», — с удивлённым видом перебил его юноша. — Ведь он его владелец.
«Симус, мальчик мой!
Ничто не могло обрадовать нас больше, чем твоё последнее письмо и твоё решение открыться нам. Мы, как родители, безмерно горды, что ты так доверяешь нам, хотя, признаться, причина твоего волнения была не слишком понятна: пусть ты гей, мы совершенно не против. Более того, мы рады, что ты честно обо всём рассказал, и теперь мы можем оказать тебе всемерную поддержку. Сообщи, когда и где происходят организационные собрания — будем рады принять в них участие. Если же никакой подобной организации нет, мы с папой будем счастливы стать её основателями.
А если захочешь на праздники пригласить своего друга, то помни — у нас полно свободных комнат в Восточном крыле. Кстати, на случай, если ты ещё не обзавёлся приятелем, тётушка просила напомнить о Дине Томасе — она всегда считала твоего друга симпатичным и милым мальчиком. И очень артистичным!
С Новым годом! Веселись и отдыхай, но будь осторожен со сливочным пивом! Помни, что случилось как-то с дядей Имоном!
Хотя, как мы полагаем, в Лондоне нет такого количества пастбищ и изгородей.
С любовью
Мама.»
Том стоял на улице у Визжащей Чашки и перечитывал письмо снова и снова — раз, наверное, в шестой, однако, от этого он не стал больше доверять своим глазам. Наверное, Финниганы плохо поняли, что он написал им? Нет, не может быть — там было всё предельно ясно. Он сам допустил ошибку в расчётах. Пусть не смертельную, но всё же. Подкинутое в воздух, письмо рассыпалось горящими клочками, и пепел опустился на плечи, прилип к влажным волосам. Раздосадованный, Том прикусил губу. Всё шло не совсем так, как задумывалось. Впрочем, пока ещё и не было задумано ничего особенного — всё шло своим чередом: чёткого плана у Тома не имелось.
Увидев Поттера в книжном магазине, он просто захотел ему напакостить — и его задумка великолепно удалась, пока, покачивая головами, не вернулись Пожиратели Смерти, погнавшиеся за Гарри. Они не посвятили Тома в подробности неудачи — он же был новичком — а сам он решил придержать свой характер и не демонстрировать им, на что способен. Донесшиеся слова — «Полночный клуб» — были куда важнее.
О, «Полночный клуб» Том знал — под руководством деда Люциуса, тот процветал и в дни его юности. Во время войны там свили гнездо контрабандисты, но сути своей это заведение не поменяло, оставаясь борделем.
Тому всё это показалось довольно забавным. Логическое завершение использования свойств Многосущного зелья — для наслаждения. И яркое свидетельство продажности Малфоев. Чудно!
Поиски клуба вряд ли будут сложными: за полвека улочки вокруг Диагон-аллеи, едва ли, сильно изменились. И Том двинулся вперёд, аккуратно огибая грязные сугробы на тротуарах. Если память ему не изменяла, то в «Полночном клубе» можно было остановиться: знай только плати. И при этом там не спрашивали никаких документов — что и не удивительно, с учетом того, чем они занимались. Заплатить Том мог — он разжился деньгами из чемодана Симуса, да и вопросы ему были совсем ни к чему.
А во всех комнатах установлены Звукопоглощающие Чары… — очень подходящее место, чтобы прочесть закупленные на Диагон-аллее книги и поизучать собственную историю. А вот потом…
Том опустил глаза к своей левой руке: вокруг безымянного пальца кольцом обвился сияющий, как маков цвет, волос Джинни. Да, пожалуй, потом можно будет найти время и для других развлечений. Но — потом.
Том сжал руку в кулак и набросил на голову капюшон, пряча в его темноте коснувшуюся губ жуткую усмешку.
Когда Драко повернулся и взглянул на неё, Блез похолодела — в этих глазах не было ни капли радости; он был напряжён и измотан, лицо белело между капюшоном, спрятавшем серебристые пряди, и воротником.
— Что тебе нужно, Блез?
Она увидела их с той стороны улицы и сначала ни о чём таком и не подумала: Драко постоянно ей мерещился в толпе, она принимала за него любого высокого юношу — то в окне поезда, то на улице. А иногда достаточно было лишь вспышки солнечного света на чьих-то белокурых волосах, или похожего поворота плеч, или, вообще, — дорогой одежды… Но сейчас рядом стояла Гермиона, и Блез поняла, что не ошиблась — перед ней действительно был Драко.
— Разговор есть, — сказала Блез. Последние два дня она ломала голову, как бы добраться до Драко, и надо же, — он сам шёл к ней в руки. Она проследила за ними от самого Дырявого котла и, набравшись смелости, встряла в разговор. Она была довольна, что решилась, даже не смотря на то, что в его глазах радости по этому поводу не наблюдалось.
Вздохнув, он поднял голову, от чего капюшон сполз, явив на свет обкромсанные волосы, которые, в довершении ко всему, были всклочены так, словно он забыл причесаться. На Драко подобное было совершенно не похоже: с такой же вероятностью он мог бы выйти на улицу, не надев штанов.
— И о чём, Блез?
Она молча взглянула на него. Она уж и забыла, какой он, она соскучилась… Гермиона машинально качнулась к Драко и тронула его руку, когда тот заговорил. Блез видела, что он не возражает против её прикосновений, и у неё перехватило горло.
— Это насчёт Гарри.
Рука Гермиона соскользнула вниз, губы дрогнули, глаза распахнулись, лицо же Драко, напротив, не выказало ни малейших эмоций. Он всегда это умел.
— Ну, так говори.
Блез поджала губы:
— Я прошу всего о пяти минутах наедине, — как трудно дались ей эти слова, как она ненавидела просить, всё внутри сопротивлялось и восставало против этого. И в глазах Драко она сейчас увидела — нет, не дружелюбие — но понимание.
— Ладно.
Блез последовала за Драко под навес, с трудом удержавшись от того, чтобы не метнуть триумфальный взгляд в Гермиону, которая осталась ждать на тротуаре, засунув в карманы руки в перчатках. Прислонившись к медным перилам, Блез повернулась к Драко, и наткнулась на его взгляд, полный холодной ярости. Он схватил её за запястье — кожа его перчаток холодила ей руку.
— Так что там насчёт Гарри? — резко спросил он.
— На самом деле, это касается не Гарри, а тебя.
Замерев на миг, он с неожиданной злостью отшвырнул её руку в сторону:
— Тогда зачем ты врала?
Блез вцепилась в перекладину позади себя:
— Да потому, что это был единственный способ добиться, чтобы ты меня выслушал: всё, что тебя интересует, — Гарри.
— Неправда! — его голос хлестнул её, как кнут, она с трудом удержалась, чтобы не дёрнуться. — Если тебе больше нечего сказать…
— Я так не говорила. То, что мне нечего сказать о Гарри, не значит, что мне, вообще, нечего сказать!
— Что — тебе есть, о чём поговорить, и это не связано ни с парнями, ни с причёсками, ни с косметикой? О, это что-то чертовски новенькое! Как говорят наши репортёры из «Ежедневного пророка»: «просто праздник какой-то»! Такой день надо использовать на все сто.
Блез ошеломлённо хлопала глазами — такая злоба была чересчур даже для Драко, ей захотелось дать ему по физиономии и уйти прочь… и наплевать на всё, что там подготовили ему слизеринцы. Но она не смогла. Она любила его — наверное, так же, как он когда-то ненавидел Гарри, любовь её была наполнена горечью и негодованием. Ну, почему, почему именно он? Что в нём такого особенного? Просто симпатичный паренёк из её школы — разве что, очень богатый, популярный и, в придачу, капитан факультетской команды по квиддичу. Господи, как всё глупо и закономерно. Угораздило же её…
— Так, время пошло, Забини, — Драко бросил взгляд на циферблат своих часов. — У тебя пятьдесят секунд.
— Драко…
— Сорок семь секунд.
— Твоя жизнь в опасности, — выпалила Блез, подавив раздражение.
Эти слова произвели совсем не такой эффект, как она ожидала: Драко удивлённо вскинул глаза и вдруг разразился хохотом. Он буквально задыхался от смеха — пришлось даже прислониться к одному из шестов, поддерживающих навес.
— Я не шучу, — прищурилась Блез.
— Да… я… знаю… — задыхаясь, ответил он. — Достаточно просто… взглянуть на твоё лицо. Такое серьёзное… Ты беспокоишься обо мне — обалдеть можно!
— Малфой, прекрати немедленно! Ты просто идиот, а в ближайшее время, если не выслушаешь меня, станешь вдобавок не просто идиотом, а мёртвым идиотом. И мне совершенно не будет жаль.
— Ага, — выдохнул он, — точно. Чёрный цвет был всегда тебе к лицу, — хохот перешёл в захлёбывающийся кашель, Драко стоял, прислонившись к опоре, и пытался отдышаться. — Знаешь, хочу тебя поздравить: видимо, ты сделала большой шаг в своём развитии, коль скоро снизошла до того, чтобы сообщить, что чья-то жизнь в опасности.
Блез была в смятении.
— Ты рехнулся.
— Вот-вот, — он пришёл в себя, чему Блез была несказанно рада, его лающий смех абсолютно ей не понравился. — Блез, дорогая, ангел мой, ты напрасно теряешь время.
— Нет, — возразила она. На публике он всегда вёл себя с ней так, словно, она дитя малое, называя её то деткой, то дорогушей, то ангелом, то милашкой — и всегда как-то ядовито-оскорбительно. — Ты уже знаешь. Я не могу понять как… Пенси сказала, что ты не … Вот только не надо делать из меня непроходимую дуру.
Эффект от её слов был довольно странен: усмешка с губ пропала, глаза прищурились:
— Пенси?! Так-так, думаю, тебе лучше всё мне объяснить.
Поколебавшись, она всё ему рассказала: и про защитные заклятья, которые были у детей тех, кто когда-то входил в ближайший круг Тёмного Лорда, — разные заколочки-пуговки-серёжки, содержащие кусочки чешуи и шкуры василиска. И про то, что Пенси как-то попросила у организаторов дополнительную заколку, но ей отказали и, судя по всему, Пенси сама занялась изготовлением того, что ей было нужно. И про то, что сказала Пенси — что, в случае необходимости, она, не задумываясь, добьёт Драко. И про то, как Блез поймала Маркуса и заставила его всё объяснить, что он и сделал — неохотно, но подробно, благодаря чему удалось свести концы с концами.
О том, как она после этого запаниковала, и обиделась на Маркуса, Блез умолчала. Когда она закончила, Драко, судя по виду, был не слишком-то благодарен за новости: в его глазах лишь мелькнул слабый интерес.
— Так, значит, если я не умру от яда в понедельник, карательный отряд Вольдеморта придёт за мной во вторник. Невелика разница.
— Не понимаю, при чём тут яд? Но что-то не похоже, чтобы ты боялся смерти…
— Боюсь. Ужасно. Но… знаешь, осознание приближающейся смерти даёт такую свободу — словно, ты не обязан отвечать за последствия. Такое чувство, словно можешь в прозрачных трусах ворваться в Большой Зал и заорать, что МакГонагалл спит с гигантским кальмаром — и тебе всё сойдёт с рук. Только не подумай, что именно это я и собрался сделать. Так, говоришь, значит, это Пенси была одной из тех, кто подстрелил меня?
— Это она так сказала, — ответила Блез.
— И как долго ты уже об этом знаешь? — резко спросил он.
— Недавно, — Блез отвела глаза в сторону. — И не сказала, а только намекнула…
— Ты никогда мне не говорила. А я-то думал, ты меня любишь, — усмехнулся он.
Оцепенев от бешенства, Блез даже не смогла вздохнуть — она всегда надеялась, что он не догадывается о её чувствах к нему. И то, что это оказалось не так, выбило девушку из колеи. Терпение с грохотом лопнуло, и она взорвалась:
— Люблю тебя? О, ну, конечно же! Но это не значит, что я ослепла от любви и не вижу, кого именно люблю. И не понимаю, что ты чувствуешь ко мне. А ты меня не любишь.
— Да, не люблю.
— То-то и оно. Может, я решила тебя так наказать. Или ненавидела тебя — чуть-чуть — за то, что ты меня не любишь? Знаешь ли ты, каково это — любить того, кто не любит тебя?! Чтобы понять, через это нужно пройти. Можно подумать, что ты мне всё рассказываешь.
Драко молчал, глядя в сторону, и молчание было куда страшнее, чем, если бы он перебил или заорал на неё.
— Ах, да — ты же ненавидишь, когда тебя в чём-то обвиняют, — горько вздохнула Блез. — Как же я могла позабыть?
— Дело не в этом. — Драко поднял глаза, и у неё появилось ощущение, что он заметил её только сейчас. — Просто, мне никогда не приходило в голову, что я с тобой поступаю неправильно. Прости.
Блез замерла. Какая-то часть её упиралась, не желая принимать извинения, — после всего того, что он сделал с её любовью, это казалось сущим пустяком. И она всё ещё злилась. С другой стороны, девушка была вынуждена признать, что он не заставлял её влюбляться, — она сама сделала выбор, ведь он спас её. А ещё он был чудо, как хорош, а она — достаточно неугомонна и всегда хотела чего-то «этакого». И он как раз и был «этаким».
— Может, ты захочешь помочь и моим друзьям? — спросил он.
— Только не надо пытаться меня оскорбить, — вскинула подбородок Блез — Я им уже помогла.
— Да, я в курсе, что ты выяснила, где находится Нора. Сможешь ещё раз найти туда дорогу?
— Если в этом есть необходимость.
— Есть. Я бы хотел, чтобы ты переговорила с Джинни.
Блез внутренне передернулась. Да, Гермиону она не любила, но, скрепя сердце, всё же уважала. Как ни крути, та была исключительной. А бестолковая Джинни Уизли и то, как она пялилась на Драко… — её от этого просто тошнило.
— И о чём же я должна с ней разговаривать?
— Передашь ей всё, что рассказала мне, — написав на клочке пергамента вытащенным из кармана пером несколько слов, Драко свернул его и сунул Блез. — И передай ей вот это, а то она не поверит, что тебя послал я.
— А что, если я прочитаю? — сухо поинтересовалась Блез.
— Знаешь, что говорил мой отец? Не подглядывай в замочную скважину, а то можешь расстроиться от увиденного, — уголки губ Драко чуть приподнялись. — Читай, если хочешь.
— Я уже расстроилась.
Он улыбался, и в выражении его лица, в его взгляде неожиданно появилась удивительная мягкость:
— Не устаю тебе удивляться: встала на сторону добра. Спасаешь мир. Надо же…
— На весь мир мне наплевать. Для меня важен ты. Ведь я всё ещё люблю тебя. Меня не волнует, любишь ли ты меня в ответ, ты испорченный эгоист и — Господь свидетель — не заботишься ни о ком, кроме себя. Наверное, ты не заслуживаешь любви — и всё же я люблю тебя, и только это имеет для меня значение. И вообще, — это моё дело.
Драко чуть склонил голову, не сводя с неё нервирующего взгляда, полного осознания чего-то… Его лицо, знакомое ей до последней чёрточки, оставалось лицом чужака: она знала о том, что под глазом у него шрам — но не ведала, откуда тот взялся.
— Я всегда говорил, что ты такая же, как я.
Блез засунула его записку в рукав.
— Я отправлю сову. Расскажу, что там поведала Джинни, — он кивнул, к её удивлению, вдруг коснулся её лица и, откинув волосы, поцеловал в щёку. В этом поступке не было ничего романтического, но она была просто потрясена. — Спасибо. Только никаких прозрачных трусов.
— Договорились, — слабо улыбнулся Драко.
Блез развернулась и пошла прочь, когда её вдруг окликнули. Не Драко. Это был женский голос. Повернувшись, она увидела торопящуюся к ней Гермиону, закутанную в тёмный зимний плащ.
— Тебе чего? — нахмурилась Блез.
Чуть запыхавшись, Гермиона остановилась перед Блез и подняла голову.
— Хочу показать тебе вот это, — Гермиона откинула назад капюшон, и зелёные заколки сверкнули в её буйных локонах. — Я хочу, чтобы ты знала, что я ношу их.
— Замечательно. Приятно видеть, что не все гриффиндорцы законченные идиоты, как кажется на первый взгляд.
Гермиону не смутили резкие слова, что позволило Блез предположить, что та уже привыкла к выходкам Драко.
— Я хочу, чтобы ты знала — я тебе верю.
Блез было нечего сказать — она молча кивнула и быстро пошла прочь, чтобы Гермиона не успела заметить, как покраснела слизеринка. Ведь слизеринцы не краснеют.
Гарри никогда в жизни не задумывался о том, какими могут быть номера в волшебном борделе, так что первая мысль при взгляде на них была довольно странной: «Никогда бы не подумал».
И впрямь, — даже в том лихорадочном обалдении, в котором он находился, Гарри поразился пустоте, столь бросающейся в глаза, по сравнению с богатством и яркостью коридора. Провожатый подвёл его к двери, номерок на которой сообщал, что это комната 34. Замка не было: юноша тронул кубиком дверную ручку, и дверь распахнулась.
Обстановка внутри была строга в своей лаконичности: деревянные стены и пол, камин. Стол с элегантным золотым письменным прибором — перо, чернильница, пергамент. Окно, задрапированное тяжёлыми шёлковыми занавесками, не пропускающими свет. И — конечно же — кровать, покрывало на которой было единственным ярким пятном во всей комнате: бархатное фиолетовое покрывало с золотыми буквами ПК.
Оцепенев, Гарри снова услышал в своей голове усталый и напряжённый голос Драко, обрывки того разговора, что вели они на промёрзшей башне Поместья. «Я всегда знал, что отец связан с кучей отвратительных вещей: контрабанда единорогов, драконьей крови, бордели с многосущным зельем…»
— Этой комнатой не пользуются, — юноша неловко топтался в дверях, переминаясь с ноги на ногу. — Звукопоглощающим чарам нужен ремонт, так что ты не должен шуметь, — в том, как он стоял и как смотрел на Гарри, было что-то странное, но Гарри никак не мог понять, что именно, — поскольку у него не было сил ни рассматривать его, ни смотреть в упор. — Я буду к тебе заглядывать. Но остаться не могу.
— И не нужно, — ответил Гарри, рассматривая комнату. На одной из стен была картина: женщина в синем платье, падающем с плеч. Она ему подмигнула, и Гарри отвёл взгляд. — Поспать бы, — вслух подумал он. — Хотя бы пару часиков, пока я не смогу уйти. Это будет безопасно, если я посплю?
— Не думаю, что что-то произойдёт. Ручаться, конечно, не могу, но постараюсь. Если что, я приду и скажу тебе.
— Хорошо. А ты ещё будешь выглядеть так же?
— Да, я должен. Тебе это ненавистно? — юноша встревожено смотрел на Гарри, и тому пришлось сделать над собой усилие, чтобы поднять на него взгляд. Внутри что-то дрогнуло: хотя и не так, как во время его прошлого опыта с многосущным зельем. Он знал, что всё дело в магии — и только — это лишь колдовство, раскинувшее свой тонкий покров над реальностью. И всё же ничего не менялось: незнакомец стоял перед ним в облике Драко, смотрел на него глазами Драко, поджимал губы Драко. Но было в его лице и взгляде то, что Гарри никогда не видел в глазах Драко. Страх.
— Мне это не просто ненавистно. Мне это ужасно ненавистно. Ты меня боишься?
— Да. А что, разве есть те, кто тебя не боятся?
Гарри прислонился к каминной полке, тепло от огня просачивалось сквозь одежду, голова была чугунной, кости казались сосульками, всё болело. Больше всего сейчас ему хотелось лечь и завернуться в одеяло. Усталость и холод — вот единственное, что существовало, он не мог вспомнить, испытывал ли в жизни что-то иное.
— Так значит, ты, поэтому мне помогаешь? От страха?
— Нет, — поколебавшись, юноша шагнул вперёд и, к вящему удивлению Гарри, опустился на пол у его ног. Гарри стиснул край каминной полки.
— Ведь ты же — Гарри Поттер, — затараторил юноша, не поднимая глаз от пола, — ты всем известен. Тёмный Лорд поубивал бы всех нас, если бы не ты. Когда я рос, мы праздновали твой день рождения — все праздновали. Наверное, оттого, что я здесь работаю, ты думаешь, что я такой же, как они — Пожиратели Смерти… но нет, мы не такие — мы самые обычные колдуны и ведьмы. Дело в деньгах. А мы никого не обижаем, никому не приносим боли. Я не хочу, чтобы вернулся Тёмный Лорд — даже больше тебя… больше кого бы то ни было. Каждый из нас должен помогать тебе. И поможет — наверное, почти каждый. Я сделаю всё, что смогу.
Гарри понимал, что должен как-то выразить свою благодарность — но не мог. Мысль о том, что кто-то стоит перед ним на коленях, была совершенно ужасной, не говоря уж о том, что это был Драко — хорошо, пусть не Драко, а всего лишь кто-то, носящий его лицо, — всё равно в происходящем было что-то кошмарное.
— Не надо, — жалобно произнес Гарри. — Поднимись с пола… Прошу тебя — встань.
Юноша поднял к нему лицо.
— Ты понял, что я — не он. Ты ведь сразу понял — но как?
— Почти сразу, — поправил его Гарри. «Дело в том, как ты произнёс моё имя», — подумал он, но вслух не сказал. — Ты поцеловал меня.
— А, — кивнул мальчик. — Вот и верь после этого слухам.
Гарри пискнул и отшатнулся от камина. Теперь одна часть тела у него просто плавилась от жара, тогда как другая оставалась ледяной.
— Прошу, встань на ноги. А то мне неудобно, — повторил он.
Юноша неловко поднялся — ему явно недоставало грации Драко. Гарри внутренне поморщился, но сдержался.
— Прости, просто, я хотел дать тебе понять, что ты можешь доверять…
— Я доверяю тем, кто стоит доверия. Если ты, действительно, хочешь помочь мне…
— Хочу, — кивнул юноша.
Гарри вытащил из кармана маленький железный ключик.
— Знаешь, где находится Кингс-Кросс?
Естественно, он знал, и после многократных обещаний вернуться как можно скорее и принести вещи Гарри, юноша, к великому облегчению последнего, наконец-то, ушёл.
Наверное, по сути, он — неплохой парень, — вяло подумал Гарри, опускаясь на пол перед огнём, — если отбросить его занятие проституцией… Хотя, собственно, какая разница, кто он, какой он. Гарри просто не мог смотреть на него — к горлу тут же подкатывала тошнота.
Он вспомнил себя под воздействием многосущного зелья, вспомнил ощущение странности, когда он смотрел на своё — и вовсе не своё — тело, на эти чужие, но теперь его руки… Все эти мелочи, вызывающие оторопь: и новая длина ресниц, и удлинившиеся пальцы — каждый день его ждали тысячи ошеломляющих новинок и открытий. Но всё это было сущим пустяком по сравнению со взглядом на знакомое лицо — знакомое, как своё собственное, — и осознанием, что за ним стоит чужой разум, чужой дух. Только тут он понял, каково было Гермионе, когда они с Драко поменялись телами, и вспышка вины и мысль о том, каким же он был ослом по отношению к ней, пронзили его тело и разум.
От огня Гарри разморило, сил добраться до кровати уже не было: растянувшись у камина и подложив руки под голову, он закрыл глаза.
Сначала о странном поведении молодой супруги поползли слухи среди слуг. Домашние эльфы её так, просто, боялись — у них даже уши дрожали, когда она проходила мимо, они бросались врассыпную при её приближении. А слуги-люди её возненавидели: женская часть прислуги умирала от ревности, а когда даже любимый слуга заявил, что собирается оставить службу в его доме, колдун не выдержал:
— Да в чём дело? — возопил он на бедолагу. — Или же все мои слуги разом потеряли рассудок?
Призвав себе в помощь всю свою смелость, слуга ответил:
— Дело в вашей жене, сэр.
— Я не понимаю, — колдун в ярости заломил руки. — Разве она жестокая госпожа, разве она бьет и унижает вас?
— О, нет, хозяин, дело не в этом.
— Тогда в чем?
— Она — не человек, сэр.
В последовавшей за этим заявлением неприятной тишине колдун чуть не испепелил взглядом слугу, флегматично изучающего свои башмаки.
— Что это значит, — наконец-то, вернулся на землю волшебник, — не человек?
— Сэр, она — носферату. Демон. Дьявольское отродье.
— Но ведь она дочь весьма уважаемого семейства, — возразил колдун.
— Господин, я навёл справки. В той семье не было дочерей. Она не та, за кого себя выдает.
— Ты врёшь! — взбесился волшебник, прогнал слугу с глаз долой, велев охране избить его напоследок. Но произнесённые им слова никуда не делись — как это часто бывает с истиной. Дни сменяли друг друга, но слова всё никак не шли у него из головы.
Значит, она — демон. Дьявольское отродье. Вот так теперь он думал о своей молодой жене. Он размышлял о её аллергии на солнечный свет, о том, что никто и никогда не видел, как она ест. Он думал, что она на дух не переносит золото — металл, столь ненавистный демонам, — ведь оно так напоминает презираемое ими солнце. Он смотрел на её черные волосы и белую кожу. И, в конце концов, маленькие росточки сомнений начали пробиваться сквозь его сердце. Они становились все кустистей и кустистей, на них появились листья — и в результате в этой чаще задохнулась и сама любовь, и даже воспоминание о ней.
Мама, папа, дорогие, — вы даже представить себе не можете, как порадовал меня тёплый приём тех новостей, о которых я вам рассказал. Только теперь я понял, что должен быть честен с вами до конца. Понимаете, дело в том, что в последнем семестре у меня были большие проблемы с наличными, поэтому я пополнял свои карманные деньги, снимаясь в порнографических фильмах. Теперь мне за это так стыдно, что я не смею показаться вам на глаза.
Я понимаю, что вам будет непросто… Но, если соскучитесь по мне, возьмите напрокат «Одичавших от страсти», «Поучись этому у гиганта» и «Квиддич через зад» — правда, я там только статист. Обратите внимание на парня в поварском колпаке во время оргии на кухне. Это я.
Понимаю и принимаю, если вы никогда не захотите впредь видеть меня.
Ваш сын
Симус.
Свернув письмо, Том с очаровательной улыбкой протянул его портье Полночного отеля.
— Не могли бы вы найти для меня сову, чтобы послать письмо, мой милый… — прищурившись, Том рискнул предположить, — гоблин?
Портье, улыбнувшись, продемонстрировал ряд острых металлических зубов.
— Сэр, мы будем счастливы о Вас позаботиться. Что касается комнат, сейчас свободны только те, что наверху, в подземельях всё занято. Вы бы хотели номер на полночи или на ночь целиком?
— Целиком, — кивнул Том, удовлетворённо осматриваясь: клуб, и впрямь, не поменялся за полвека. Те же аляповатые хрустальные люстры, скабрезные картины на стенах. Ароматизированные свечи горели перед триптихом, на котором обнажённые нимфы играли и плескались в водоёме. Том приподнял бровь: нимфы были очень даже ничего, но совершенно не в его вкусе.
— У вас очень мило, — заметил он.
— «Полночный клуб» — предмет нашей общей гордости, — подмигнув, сообщил гоблин. — Сэр, к сожалению, я должен попросить Вас оставить палочку. В наших стенах волшебство не допускается.
— О, я понимаю — конечно, — Том с трудом сдержал усмешку, вытаскивая из кармана и протягивая портье палочку Симуса. Наверняка под столом они держали каталог с фотографиями всех зарегистрированных магидов. Симуса Финнигана среди них не было, и быть не могло. Том безо всякого сожаления проследил, как гоблин запирает его палочку в шкаф.
— А теперь, сэр, что касается Вашего сопровождения… — деликатно начал гоблин.
— Сопровождения, — на губах у Тома появилась улыбка, о которой он тут же пожалел. — А, Вы хотите знать, хочу ли я проститутку?
— Сэр, мы предпочитаем не использовать эту терминологию, — гоблин явно выглядел огорчённым. — Это несколько старомодно.
— Я тоже, — кивнул Том, — весьма старомоден в отношении некоторых вещей. Так что вы можете мне предложить?
— О, в Вашем распоряжении прекраснейшие девушки — выбор за Вами, — пропел гоблин, — самые прекрасные девушки и, разумеется, прекрасные юноши.
Том покачал головой.
— Нет, я хочу нечто особенное. Особенную девушку.
— Ну, разумеется — в Вашем распоряжении и знаменитые ведьмы с колдунами, стоимость которых зависит от того, насколько трудно достать их… ингредиенты. Вы удивитесь тому, сколько квиддичных игроков продается на чёрном рынке — немного золота и никаких вопросов. Но если вы хотите, скажем, Гарри Поттера… нам приходится идти на весьма специфические кражи. Так что…
— Я же сказал, что хочу девушку, — перебил его Том. — Ваши знаменитости меня не волнуют. Он размотал обвившийся вокруг безымянного пальца волос и протянул его портье. — Эту девушку.
Гоблин бережно принял волос из рук Тома.
— Чудесные рыжие волосы… Девушка так же чудесна?
— Вполне, — бесстрастно ответил Том. — Кроме этого, у меня есть дополнительные пожелания.
По мере того, как Том говорил, желто-зелёные глаза гоблина всё расширялись и расширялись от удивления; он замер, не донеся руку до ключа от комнаты двадцать восемь.
— Сэр, это потребует какого-то времени. Как минимум — несколько часов.
— Я вас не тороплю, — успокоил его Том, с улыбкой протягивая руку за ключом. — Я всё равно собирался почитать.
В тот миг, когда Том отпирал дверь комнаты двадцать восемь. Гарри лицом вниз лежал и грелся у камина в своём номере. Тепло шло, словно, сквозь него, он уже взмок от пота и теперь дрожал. Если бы ему не было так плохо, он бы давно понял, что у него жар. Честно говоря, очень немногие люди могут без последствий бегать под ледяным дождём, не спать сутками, путешествуя на огромные расстояния. И Гарри явно был не из их числа.
Но сам он об этом не подозревал. Единственное, что он понимал, — это то, что никак не может согреться, хотя лежит прямо у огня. И никак не может заснуть, сон удалился в какие-то заоблачные дали. Мысли разбегались в разные стороны, но всё становилось ясным и понятным, одновременно неся облегчение и тревогу.
Перед глазами в этом разбухшем от дождя переулке стоял юноша, которого он принял за Драко. Было так странно, когда тот его поцеловал, — но это не испугало и не удивило Гарри. А испугал и удивил его взгляд «Драко», когда тот разговаривал с ним: словно Гарри был пустым местом. Гарри не привык к такому взгляду — Драко всегда смотрел на него так, словно он был центром мира.
Перевернувшись на спину, Гарри уставился в потолок, на гладкой поверхности которого плясали тени и отблески пламени. В голове звучал голос Драко, невнятный, дремотный:
— Ты посидишь со мной?
— Да, я посижу.
Но он не остался, и получилось так, что последнее, что он сказал Драко, оказалось ложью. Гарри передёрнулся. Одежда чуть подсохла. Желудок завязался узлом. Он мечтал снова услышать в голове этот голос.
— Это то, чего ты хочешь?
— Да — это то, чего я хочу.
— Что ж, тогда я сделаю это.
Гарри снова заворочался и повернулся к огню, немедленно лизнувшему жаром его лицо, на что юноша не обратил никакого внимания. В костях поселился такой холод, что, казалось, теперь ему никогда не согреться. Память отбросила его назад, на замёрзшую башню: вот он присел на корточки рядом с Драко. Сверху на них лился лунный свет — яркий, резкий, ядовитый — как чистый спирт.
— Может, ты меня просто ненавидишь? — спросил Гарри, подрагивая от пробиравшего до костей мороза.
— Ненавижу? — переспросил Драко. — Я никогда не смог бы тебя ненавидеть.
Гарри не был уверен, что Драко сказал именно эти слова. Память, разум — они едва ли слушались его теперь: вот он стоит на коленях, держа в горсти окровавленные осколки. Он специально собирал стекляшки, не пытаясь поберечь руки, — он хотел порезов, хотел боли.
— Ты ненавидишь меня, — бросил он залитому луной коленопреклонённому юноше напротив, — Я всегда думал, что ты ненавидишь сам себя, но, возможно, всё дело в том, что тебе ненавистен именно я.
Он не смог вспомнить ответ Драко. Кажется, тот возразил… в голове крутились какие-то обрывки фраз. Эти воспоминания вызвали дурноту: господи, как у него язык повернулся сказать такую чушь?! Он вспомнил, как Драко пнул флакон с противоядием, разбив его вдребезги. Гарри тогда захлестнула ярость и слепое отчаяние: как он посмел, как он мог такое со мной сделать?! Конечно, на самом деле Драко не собирался ничего делать с Гарри, в противном случае это свидетельствовало о такой степени преданности, которой тот считал себя недостойным.
Да, конечно, дело было не в нём, да и не стоило обвинять Драко в ненависти — ведь он же сам понимал, что это совсем не так, ведь он же мог сказать совершенно чётко, когда Драко ненавидел его. Как раз тут, в промёрзшем переулке, юноша, разговаривая с «Драко», думал, что того переполняет ненависть. Гарри не ожидал этого, был сбит с толку, ведь он прекрасно помнил времена, когда они с Малфоем не переносили друг друга: тот бы, без сомнения, с упоением порвал ему глотку при первом же удобном случае и с улыбкой отправился восвояси. Гарри не представлял, что ощущает тот, кого ненавидят, — вернее, представлял, что это вряд ли может кому-нибудь понравиться. Однако тёмная, извращённая гордость где-то внутри него шептала, что на свете существовал всего один человек, способный заставить Малфоя полностью потерять его хвалёное самообладание; более того, иногда — пусть нечасто, но всё же — Гарри даже доставляло удовольствие доводить Малфоя: губы у того начинали забавно дергаться, кулаки, побелев от напряжения, сжимались и разжимались, словно Драко был готов кинуться на Гарри и придушить его.
Но иногда удержаться было просто невозможно: когда на пятом курсе Гриффиндор снова стал обладателем Кубка по квиддичу, Гарри попросил Добби, чтобы тот подошёл во время завтрака к слизеринскому столу и вручил Драко бархатную подушечку, на которой красовался маленький пластмассовый стаканчик. И записка: «Наверное, этот размерчик тебе подойдёт больше: Малфою от Г.Поттера»
Тогда Драко ничего не сделал, но чуть позже, торопясь на зелья, Гарри вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за рукав, обернулся, и, не успев ничего сообразить, очутился под ближайшей лестницей, сбитый с ног. А Драко сидел верхом на нём и прилагал все усилия, чтобы разбить об каменный пол голову Гарри.
Гарри был удивлён гневу, почти ослепившему Драко, но кулачный боец из того был неважный: слизеринец всё больше занимался танцами и фехтованием, тогда как у Гарри была неплохая выучка: со времён издевательств Дадли он прекрасно умел уворачиваться от тумаков. Он пихнул Драко ногами, вывернулся и, сцепившись, они покатились, пинаясь, лягаясь, и осыпая друг друга ударами. Остановила их лишь дальняя стена: Драко коленями прижал Гарри к полу, метясь кулаками ему в голову. И в тот миг, когда Гарри уже собирался увернуться от удара, он понял, что единственное, чего ему сейчас хочется, — это, как следует врезать Малфою.
Гарри прекратил елозить и дёрнулся вверх — так резко, что обидчик не удержался и свалился. Гарри кинулся на него — теперь он сидел верхом, размахнувшись, он ударил Драко кулаком в лицо — раз, другой… На третий раз кулак оказался в крови; Драко зажал рукой горло Гарри, пытаясь задушить его, шаря между ними второй рукой. Гарри понял, что тот ищет свою палочку, и поступил так, как поступил бы Дадли — резко и со всей силы дёрнул коленом вверх. Драко задохнулся, Гарри отпихнул его прочь и поднялся на ноги, сжимая палочку врага в окровавленном кулаке.
Задыхаясь от боли, Драко лежал на полу. Наконец, он с трудом поднял голову и взглянул на Гарри; и глаза его распахнулись, когда он увидел свою палочку в руках гриффиндорца. Это была очень дорогая палочка красного дерева — Гарри не раз слышал, как Малфой хвастался, что та была изготовлена для его далёкого предка ещё во времена Тюдоров. Она была гладкой и прохладной на ощупь и как-то странно светилась.
— Хочешь, чтобы я сломал твою палочку, Малфой? — прорычал Гарри. — Интересно, что бы сказал на это твой отец?
Драко с трудом приподнялся на колени и взглянул на Гарри из-под упавших на глаза волос. Щека была разбита, кровь из расквашенной губы стекала на рубашку. Он всё никак не мог справиться с дыханием.
— А, ну… верни мне… палочку, Поттер… долбаный дурак…
Палочка издала певучий звук, напряжённо изогнувшись в пальцах Гарри. Она была гибкой, и всё же — приложи Гарри малейшее усилие — и она сломалась бы.
Драко не мог отвести от неё глаз, как ни старался, дыхание участилось, грудь вздымалась и опадала под рубашкой.
— Извиняйся, — велел Гарри.
Драко задохнулся от негодования.
— За что?
Внутри Гарри вскипела странная ярость, поразившая его своей неудержимой силой.
— За всё! — заорал он. — За то, кем ты являешься. За то, что ты мерзкий, скользкий, гадкий, ухмыляющийся расист, за то, что ты жалкий червяк! Так что быстро открывай пасть и извиняйся, а иначе я раскрошу твою палочку в щепки — я не шучу!
В повисшей тишине Драко взглянул на Гарри: долго, пристально, словно примериваясь — и на какой-то безумный миг Гарри показалось, будто тот, действительно, сейчас извинится или же сделает какой-нибудь примирительный жест… во всяком случае, было не похоже, что слизеринец попробует снова броситься на него… как вдруг Драко качнулся на руках вперёд и плюнул кровью прямо Гарри на ботинки. Гарри инстинктивно отступил назад, а Малфой снова уселся на пол, опустив голову и прикрыв глаза.
— Получи свои извинения, — прошипел он едва слышно. — Делай, что хочешь.
Гарри посмотрел на его напряжённые плечи, вцепившиеся в колени пальцы — юноша ждал хруста своей драгоценной палочки — подумал о Люциусе Малфое… и не смог сломать её.
Проклиная свое дурацкое малодушие, Гарри с размаху швырнул палочку на пол:
— Забирай! Забирай и катись с ней ко всем чертям!..
Драко рывком вскинул голову — в его глазах не было благодарности, одна сплошная чёрная ненависть. Он не шелохнулся, — ни чтобы поднять палочку, ни чтобы стереть кровь с губ. И когда он снова заговорил, было в его голосе что-то странное, словно он сдерживал крик. Или же плач.
— Почему ты никак не сдохнешь, Поттер? — свистящим шёпотом спросил Драко. — Почему… ты просто… не возьмешь и не сдохнешь… чтоб тебя?..
И переполнявшее его голос отвращение буквально ошеломило Гарри. Потом он понял, что их взаимоотношения с Драко были неравными: слизеринец было многократно чувствительнее его самого. Ведь Гарри никогда не питал к тому столь концентрированной ненависти. Всю её глубину и многообразие Гарри приберегал для Вольдеморта, испытывая к Малфою просто сильную неприязнь, ведь, в конце концов, он же не убивал никого из тех, кого Гарри любил. С таким же успехом можно было ненавидеть камешек в ботинке, стертую до крови ногу или навязчивую песенку, вертящуюся в голове.
И Малфой это понимал.
— Ненавижу тебя? Я никогда не питал к тебе ненависти, — искренне ответил Драко. Да, он не кривил душой — как раньше он не мог представить свою жизнь без ненависти к Поттеру, так теперь он не понимал, что значит ненавидеть его. Что бы он ни делал — любил ли, ненавидел ли — он делал это от всей души. Гарри так не умел и только-только начал осознавать, что из-за своей бесчувственности может причинить Драко боль, не желая того.
В груди, словно, что-то взорвалось, Гарри вдруг осознал, как нечестно всё происходящее; ему захотелось кинуться на поиски Драко, схватить его, тряхнуть и объяснить — то, что когда-то они были неравны в ненависти, вовсе не значит, что теперь они навсегда обречены на неравенство во взаимоотношениях. Судьба и история, столетия, не приносящие никаких изменений, — Малфой верил им, тогда как для Гарри эти слова ничего не значили: когда ему был год, жизнь, шедшая своим чередом, повернулась к нему спиной. И теперь ему хотелось сказать Драко, что не существует единственной дороги, что путей много…
Но, увы, он не мог: всё уже было в прошлом, он упустил свой шанс, он всё разорвал и всех бросил, начав сначала и запретив себе думать о том, что он совершил, и о тех, кого оставил, — о Драко и Гермионе, Роне и Сириусе — о тех, кого любил он и кто любил его.
Гарри завозился, полуослепнув от захлестнувшей его вины и отчаяния, но сделать ничего было нельзя, как ни глупо это звучало: он выбрал свой путь, он встал на него — назад пути не было. Даже теперь, когда начали обретать смысл вещи, никогда доселе не имевшие для него никакого значения.
У Гарри появилось ощущение, будто он сидел взаперти в тёмной комнате, прислушиваясь к доносящимся из-за двери странным звукам. А потом дверь вдруг распахнулась, и непонятные звуки оказались музыкой, слились в знакомую мелодию. Мелодию, которую он до сих пор ни разу не слышал целиком, во всей её красоте и полноте.
Но поделать ничего было уже нельзя. Немного есть на свете вещей хуже, чем сожаление о том, что мог бы — но не сделал. Внутри у Гарри всё перевернулось, он привалился спиной к стене рядом с камином и швырнул себе в лицо горький упрек: «Что же я наделал? Боже, что же я натворил?»
Не было больше сил терпеть это: Гарри поднялся, подошёл к столу и нашарил перо и пергамент
— Полагаю, нам нужны фальшивые имена, — позвякивая медной ложкой в маленьком котле с противоядием, заметила Гермиона. — По крайней мере, тебе.
Драко посмотрел на неё с лёгким удивлением. Он сидел на столе рядом с наспех организованным рабочим местом, которое на кухне их гостиничного номера устроила Гермиона. Именно она настояла на том, чтобы в их комнате была кухня для того, чтобы заниматься противоядием, Драко же — на том, чтобы им предоставили самый большой и дорогой номер отеля. Их требования были удовлетворены, и всё шло, просто, как по маслу, за исключением того, что Гермиона, будучи дочерью средней руки дантистов, не смогла сдержать ужаса при виде кричащей роскоши отеля. Хотя и подозревала, зная Драко, что будет нечто подобное.
Мраморный пол, два огромных камина, две спальни — белоснежная и зелёная с золотом. Гермиона старалась не смотреть на огромную ванную с кранами в виде серебряных русалок и плавающими волшебными подушечками. Занавески белого бархата спадали до самого пола. На ощупь они были плотными и восковыми, словно лепестки лилии. И ещё была кухня с заколдованными медными горшочками и самомоющимися тарелками.
— Фальшивые имена? — переспросил Драко. — И зачем же?
— Ты слишком известен, — пояснила Гермиона. — И имя у тебя весьма необычное. Каждый, кто увидит, как я называю высокого блондина Драко, обернётся.
— Вовсе я не известен, — с легкой улыбкой возразил Драко.
Когда они регистрировались в отеле, она боялась, что им придется представиться. Драко же привалился к стойке администратора, поставил ногу на медную приступочку у стойки и, словно у уличного фокусника, галлеоны потекли из его рукава прямиком на регистрационный бланк. И тот исчез в столе, словно по мановению волшебной палочки — без единой пометочки.
— Молчание стоит золота, — произнёс он, когда лестница возносила их к дверям номера. — Теперь он не проболтается.
— Конечно, эта известность не такая, как у Гарри, которого все знают, — продолжила разговор Гермиона.
Драко тут же отвел от неё глаза, как всегда, когда она говорила о Гарри. Гермиона промолчала, продолжая помешивать противоядие. Подняв взгляд, она посмотрела на юношу: черный свитер слегка висел на нём, из рукавов виднелись лишь кончики пальцев, а из-под капюшона торчали пряди светлых волос. Он покусывал губу.
— Хорошо, предложи имя для меня.
— Надо, чтобы оно звучало почти как твоё… — задумчиво протянула Гермиона. — Может, Дрейк?
Драко вскинул голову, из-под капюшона полыхнули серые глаза:
— Только посмей меня так назвать — я тебя сразу убью.
— Нет? — улыбнулась Гермиона.
— Не люблю клички, — коротко пояснил он. — Можешь с тем же успехом называть меня «пирожком» или «медвежонком».
— Это мысль…
— Согласно правилу 413 Кодекса Поведения Семейства Малфоев мне не запрещается применять насилие по отношению к женщинам. Я сейчас надену тебе на голову горшок, в котором ты бултыхаешь ложкой.
Гермиона хмыкнула.
— Кстати, не подержишь, пока я переливаю? — она протянула ему ложку с длинной ручкой, которую Драко принял с самым мятежным видом. Она, тем временем, перелила половину зелья в чашку, высыпала туда содержимое пакетика, схватила ложку и начала яростно размешивать — эта часть приготовления противоядия должна быть выполнена быстро, иначе всё шло коту под хвост.
— Думаю, стоит подыскать имечко для тебя. Что-то шикарное. Как насчет Трикси Ла Буч? Бубс Макчести?
— Я не нуждаюсь в имени, которое звучит как имя порнозвезды, — отрезала Гермиона, размешивая зелье и почти задыхаясь от напряжения.
— Я всегда мечтал вырасти и стать порнозвездой по имени Барон Хоткок фон Хьюгенштейн, — с поддельной тоской в голосе проныл Драко.
— Ты хотел стать порнозвездой? — потрясённо переспросила Гермиона.
— А что — разве я один?
Гермиона попробовала представить Гарри, мечтающего стать порнозвездой, и потерпела фиаско. Подавив смешок, она опустила ложку — противоядие было готово.
— Ну, это не совсем соответствует действительности, — заметила она, переливая противоядие в стакан.
— Откуда ты знаешь?- оскорбился Драко.
— Я о том, — она сунула стакан ему в руки, — что ты не барон, — он бросил на неё полный подозрений взгляд. — Давай-давай, пей свое противоядие.
Он выпил, полуприкрыв глаза, три глотка, потом подавился, отшвырнул стакан и, обхватив голову руками, зажмурился. Тело затряслось в судорогах.
Гермиона испуганно схватила его за руку, потянула вниз — он вцепился в её запястье так, что захрустели кости. Наконец, от отпустил её и сел, бледный, задыхающийся, с лихорадочными красными пятнами на скулах.
— Ну, как ты? — спросила Гермиона.
— Великолепно, — ядовито ответил он.
Пустой стакан закатился за стойку. Гермиона молча подняла его и начала споласкивать, пытаясь что-то сказать, но в голову ничего не приходило. Снейп предупреждал, что с каждым разом Драко будет чувствовать себя всё хуже, принимая противоядие. Кажется, хуже уже некуда — что же ей делать?
— Драко, — она заправила мокрую прядь за ухо, но прежде чем она успела продолжить, окно глухо зазвенело. Словно сова стучала в стекло клювом. Но кто мог послать им сову? Гермиона растерянно подошла и отодвинула занавеску — там, и впрямь, была сова; влетев сквозь открытое Гермионой окошко, птица отряхнулась от снега, подлетела прямо к Драко, кинула ему на колени свёрнутый пергамент и зависла около юноши, пока тот не вытащил из кармана сикль и не дал ей. Клюв защёлкнулся вокруг серебряного кругляша, и птица вылетела в окно.
Заперев форточку, Гермиона вернулась к Драко, не сводящему глаз с запечатанного письма, лежащего у него на коленях. Наконец, он поднял голову, и взглянул на Гермиону огромными от потрясения глазами, сиявшими на белом, как полотно, лице.
— Это от Гарри, — сказал он.
И решил колдун проследить за своей женой, когда она в очередной раз выйдет из замка. Ему не пришлось долго ждать: у той была привычка гулять в лесу по вечерам — завернувшись в мантию-невидимку, он последовал за ней.
Укрывшись темнотой, она нырнула в самую чащу леса, освещая себе путь ведьминским фонарём, пока не дошла до поляны. Она вышла на неё и закричала голосом, заставившим его содрогнуться. И из-за камней, из-за деревьев на поляну начали собираться другие женщины, такие же, как и его жена — черноволосые красавицы с сияющими черными глазами, одетые сплошь в чёрное. Прислонившись к дереву, волшебник взирал на них.
Сойдясь, эти женщины поприветствовали друг друга как сёстры, потом, усевшись в кружок, начали беседовать. Все они были суккубами, и каждая недавно вступила в брак со смертным по приказу главного демона, повелевавшего ими. И каждая горько жаловалась на скуку и тоску этих браков, на странности мужей-людей и отвратительности их по сравнению с демонами-мужчинами. Услышав их слова, колдун почувствовал, как похолодело его сердце и как всё внутри окоченело — удивительно, что кровь, вообще, могла струиться по венам.
Демонессы начали философствовать: судя по всему, срок их рабства истекал: все вступили в брак с мужчинами, дабы обзавестись отпрысками — полу-людьми, полу-демонами — сочетающими в себе силу и тех, и других, и лишёнными их слабостей. Эти дети-демоны могли бы гулять под солнечными лучами и прикасаться к золоту. Эти дети-люди были бы бессмертными. Впрочем, демонесс не особенно это интересовало: больше всего им хотелось освободиться от уз брака и вернуться к своей привычной жизни — жизни суккубов, соблазняющих мужчин и высасывающих из них все силы и саму жизнь.
— Мечтаю, чтобы он умер у меня на руках, — поделилась жена волшебника. — Хочу, чтобы он умер медленно и чтобы, умирая, он содрогался у меня на руках.
В ярости от услышанного, волшебник с трудом удержался от желания немедленно выхватить палочку: только знание того, что Смертельные проклятья для демонов безопасны, удержало его от этого неосмотрительного поступка.
Он стоял, наблюдая, как смеются демонессы, рассуждая о грядущих смертях их мужей, не шелохнулся когда они, расцеловавшись на прощанье, разошлись с поляны, отправившись к своим ни о чём не подозревающим мужьям. Он не двинулся с места, пока не посветлело небо, и солнце не поднялось над лесом. Настал день, и сердце его сжалось и ссохлось, превратившись в стеклянный осколок. И мысли его были только о мести.
Ой, ты и, правда, дрожишь. Дай-ка руки, давай я укрою их плащом. Нет-нет, зачем ты краснеешь? Ничего сложного для меня нет: тебе станет теплее, а сама я всё равно не чувствую холода.
— В этой книге, — заметил Бен, когда Джинни, ходившая на поиски чего-нибудь съестного, вернулась в комнату, неся блюдо с сэндвичами, — полно исторических ошибок.
Джинни недоумённо захлопала глазами и опустила блюдо на кровать: Бен с Гаретом сидели рядышком на столе, листая «Брюки, полные огня». Их волосы — светлые и тёмные — перепутались, когда они вместе склонились над книгой. Это напомнило ей о Гарри и Драко.
— Поверить не могу, что вы это читаете, — только и смогла произнести она.
— Будто не мы изобрели в Х веке Заклятье Памяти, — сварливо пробормотал Бен. — Так что не нужно…
— А, так ты на том месте, где Тёмный маг Морган похищает Риэнн, — со вкусом произнесла Джинни. Это была одна из самых любимых ею глав.
— Одно слово — похищение, — подключился к разговору Гарет. — «Она делала вид что сопротивляется, но признать это борьбой могла бы только её мать».
— Удивительно захватывающая книга, — признался Бен. — Ты будешь возражать, если я захвачу её с собой в прошлое?
— Буду, я сама ещё не дочитала — ответила Джинни. — Впрочем, мы могли бы договориться: книга в обмен на информацию.
Гарет покосился на Бена, тот пожал плечами.
— И что за информация тебя интересует? — осторожно поинтересовался он.
— Так, я хотела бы узнать, что вы тут делаете… — но это не считается. Я, вообще, не понимаю, зачем вы сюда прибыли, коль скоро вы ничего не собираетесь объяснять.
— Я хотел есть, — сообщил Гарет. Вытащив из ножен короткий кинжал, он наклонился через Бена и насадил на клинок сэндвич. У Джинни мелькнула мысль, что, в отличие от его потомка, у Гарета не было проблем с арахисовым маслом.
— Тысяча лет — слишком большой путь, чтобы проделать его ради сэндвича, — заметила Джинни. — Нет, я, конечно, рада видеть тебя… вас обоих, и всё же…
Наконец, Бен смягчился и, откинув плащ, вытащил что-то из висящей на поясе сумки.
— Я пришёл, чтобы передать тебе вот это, — на его раскрытой ладони лежала какая-то маленькая золотисто-зелёная веточка, которую он и вручил Джинни.
— Цветок? — захлопала глазами Джинни.
Это был не совсем цветок — просто оторванная от какого-то цветущего растения веточка с мягким темно-зелёным стеблем и бледно-жёлтым, цвета свежего масла, цветком.
— Flora fortis, — сообщил Бен. — Разговорное название Сила Воли. Используется в изгородях, но является прекрасным лекарством. Каждый день съедай по одному бутону. Главное — сохранить стебель живым.
— Э… спасибо, — с сомнением сказала Джинни. — А не можешь ли точно сказать, зачем мне нужно это делать?
— Знаешь, я, и сам, не очень понимаю, — жизнерадостно откликнулся Бен.
— Я подозреваю, что, когда ты придёшь за ним, ты будешь знать, — произнес Гарет, оторвавшись от своего занятия: он убирал с сэндвича все огурцы и помидоры.
— Ты много ешь, — сказала Джинни, удивлённо глядя на него. Отклонившись назад, чтобы Бен не мог видеть его лица, Гарет скорчил Джинни страшную рожу, и ей пришлось приложить титанические усилия, чтобы не расхохотаться. — Я думаю, цветок укрепляет волю, помогая человеку в битве. Может, с его помощью можно выстоять против Заклятья Imperius?
— Хорошая мысль, — рассеянно кивнул Бен, вернувшийся к «Брюкам, полным огня». — Я похож на Тристана, — сообщил он. — Думаю, она должна с ним сбежать.
— Насчет тебя я не сомневаюсь, — согласилась Джинни, присаживаясь на краешек кровати. Гарет, качая ногой, углубился в чтение через плечо Бена, размеренно пиная того в лодыжку — но Бен, казалось, полностью погрузился в книгу, не обращая внимания ни на что вокруг. Джинни почувствовала, что её охватила странная печаль: то, как они сидели рядом, то, как неосознанно тянулись друг к другу их тела — как растущие рядом деревца — напомнило ей Гарри и Драко. Она, словно, видела их в Бене и Гарете, как в странном кривом зеркале.
— Я ещё что-нибудь вам говорила? — тихонько пискнула она. — Может, что-нибудь про Драко? Что он пошёл на поправку? А про Тома? Про Гарри? Про…
Бен отложил книгу, его тёмные глаза посерьёзнели:
— Нет, — покачал головой он. — Ты лишь дала мне Хроноворот, установленный на этот день и велела передать тебе цветок, сказав, что потом он тебе понадобится и… — Бен подумал и добавил. — Я должен передать тебе, что ты — якорь.
— Что-что? — переспросила Джинни, не расслышав.
— Якорь, — твердо повторил Бен. — Тебе это о чём-то говорит?
— Увы, — печально вздохнула Джинни.
— О! Ты ещё попросила меня напомнить про замок на двери твоей комнаты — чтобы твоя мать не вошла и на обнаружила нас тут.
— Ой, и ты мне говоришь об этом только сейчас! — Джинни вскочила на ноги и, подбежав к двери, заперла её. Секундой позже дверь задёргалась.
— Джинни! — позвала миссис Уизли. — Всё в порядке? Джордж говорил, что ты искала поесть.
— Всё в порядке, мам! — откликнулась Джинни и прикусила губу. — Я спать собираюсь! — она ненавидела врать матери, а тут приходилось юлить и изворачиваться, хотя едва ли мать собиралась задавать ей вопросы о двух молодых и клёвых парнях — путешественниках во времени, явившихся в её спальню из далёкого прошлого и теперь сидящих на столе с романом в руках. — Увидимся утром.
— А, ну ладно, — откликнулась миссис Уизли.
Джинни услышала удаляющиеся от двери шаги матери. С облегчением она сползла на пол и подняла взгляд на Бена и Гарета. Бен недоумённо посмотрел на неё поверх книги:
— Ты не против, если мы останемся и дочитаем? — спросил он. — Ужасно хочется узнать, чем всё закончилось.
— Боже, — пробормотала Джинни.
— Чёрт! Чёрт, чёрт! — мрачно произнёс Гарет. — Я съел все сэндвичи!
«Малфой!
Я говорил, что не буду писать тебе — но это важно. Не знаю, как это объяснить, но, думаю, стоит присматривать за Симусом Финниганом. Я налетел на него в Диагон-аллее, и он вёл себя очень странно. Я мог бы предупредить Джинни, но, думаю, будет лучше, если ты узнаешь об этом и приглядишь за ними обоими. Со мной сегодня произошло нечто очень странное (дальше всё было заляпано чернилами, и новые строчки аккуратно написаны сверху), и я надеюсь, что с тобой всё хорошо. Вернусь, как только смогу.
Гарри».
— Симус, — резко сказал Драко, разжимая руку. — Он налетел на чёртова Симуса! О, прошу прощения — на Тома. Вот ведь, как чертовски смешно. Поражаюсь, что он, вообще, до сих пор жив и пишет нам, чтобы предупредить.
— Не говори так, — машинально остановила его Гермиона, поднимая упавшее письмо и нашаривая в кармане свою палочку. -Originatus revelatus.
Ничего не случилось — Драко подумал, что Гарри заблокировал заклинание, способное определить то место, откуда было послано письмо.
— А Гарри не совсем дурак, — сухо заметил Драко. В ответ Гермиона состроила рожу. — Хотя, всё же дурак: Это письмо ещё войдет в историю: «налетел на днях на Симуса Финнигана. Кажется, он бледноват — наверное, у него грипп, или же в него вселился дух самого злого колдуна, когда-либо существовавшего на свете. Даже и не знаю, какой из этих вариантов предпочесть — оба так возбуждают…»
— Оставь Гарри в покое. Это ведь не тот вывод, к которому мог бы прийти обычный человек. — Боже! — ахнула она, осенённая внезапной идеей, — надеюсь, он не выследил Гарри… Нам нужно найти его, Драко, — и чем быстрее, тем лучше.
— Я в курсе, — Драко почувствовал горечь во рту, и она не имела никакого отношения к только что выпитому противоядию. — Есть мысли, как это сделать?
— Ты что-нибудь слышал про Continuum Translocatrix? — задумчиво спросила Гермиона.
— Это не они занимают пятую строчку в хит-парадах с песенкой «Я верю, что мы обнажены»?
— Не смейся, — она бросила на Драко раздражённый взгляд. — Это заклинание дороги, связанное с использованием Магии Времени. Значит, так: мы сожжём письмо, а пепел скормим лазилю, а потом используем его кровь, чтобы сделать зелье Locanarus — шесть раз вскипятим его и…
— Непременно, — кивнул Драко, поднял письмо и посмотрел на свет. — А ещё мы можем просто прийти по адресу, напечатанному на пергаменте.
— Что? — воскликнула Гермиона, выхватывая письмо у него из руки. — Какому адресу?
— Так, водяные знаки. Смотри на свет.
Гермиона сделала то, что ей сказали, и нахмурилась.
— Там только две буквы: ПК.
— Ага, — кивнул Драко. — Не самое лучшее местечко.
Гермиона опустила письмо:
— Ты о чём? Там опасно?
— Это рядом с Дрян-Аллеей, — пояснил Драко, слегка смущаясь. Он, на самом деле, не мог предугадать реакцию Гермионы на новость, что Гарри оказался в совершенно развратном месте — он и за свои чувства не мог ручаться. Зная Гарри, он мог бы с уверенностью сказать, что тот забрел туда, думая, что это цветочный магазин. И всё же теперь в душу Драко закрались сомнения, а так ли хорошо он на самом деле знает Гарри? — Это такой… особый клуб. Ну… для мужчин.
— Стрип-клуб? — уточнила Гермиона.
— Нет, — честно признал Драко.
— Тогда что это?
— Бордель, — он съёжился.
— Бордель? — позеленела Гермиона.
— Многосущный бордель. Абсолютно незаконное заведение. Туда ходят, чтобы…
— Я знаю, зачем туда ходят! — яростно перебила Гермиона, заливаясь краской. — Я читала про такие вещи. А вот ты откуда всё это знаешь, а, Драко Малфой?
— Им владеет мой отец.
Гермиона покачала головой:
— Знаешь, меня это совершенно не удивило. Она прислонилась к столу. — И что теперь? Не можем же мы просто взять и заявиться в Многосущный бордель? Это же страшно незаконные места, вряд ли они любят вопросы — нас выкинут на улицу, если не хуже…
Драко снова перечитал письмо. Писавший его торопился, спешил — и это точно был Гарри: та же изогнутая «с» и круглая «а»… Интересно, сумел бы кто-то так точно скопировать почерк Гарри — чтобы обмануть его? Вряд ли… И в этом письме, и во вчерашнем он слышал интонации Гарри — голос Гарри буквально звучал у Драко в голове, когда тот читал начертанные на пергаменте строки. Да и почерк Поттера трудно сымитировать, его собственный подделать куда легче — элегантный, обычный почерк. Так научил его писать отец.
Драко взглянул на свою бледную и худую правую руку. Фамильное кольцо оттягивало указательный палец. Драко задумчиво пошевелил пальцами.
— Драко? — взволнованно окликнула его Гермиона.
— Мне нужен пергамент. Перо. И немного воска. Или сургуча. И нам надо поспешить — я должен был сообразить, что у нас мало времени.
Она выпила Многосущное зелье перед тем, как переодеться в то, что ей принесли, — иначе бы она никогда не влезла в этот размер: вещи были маленькими — наверное, принадлежали невысокой девушке лет шестнадцати-семнадцати, не старше.
Ей и раньше приходилось надевать школьную форму — просто поразительно, какое количество колдунов на это западало. Более популярной в борделе была, разве что, квиддичная форма. По ней посетители буквально с ума сходили, так что в Клубе её сделали чем-то вроде фирменной одежды: плотные штаны, высокие кожаные ботинки, протекторы и подчеркивающий формы верх. Похоже, эта школьная форма тоже была слегка подправлена; ещё её удивило то, что на ней красовался символ факультета: крошечная, чёрная юбочка застёгивалась на золотые пуговки с изображением льва, тот же лев вздымал лапы и на обтягивающей белой рубашке. Она натянула высокие чулки и заплела волосы в косы. Никакого макияжа, никакой косметики — её специально предупреждали. Не обуваясь, она прошла по длинному коридору, остановилась у дверей комнаты двадцать восемь, коснулась её своим заколдованным кубиком — и та растаяла на мгновение, впустив её внутрь.
Ей понадобился миг, чтобы привыкнуть к полутьме комнаты. Клиент сидел на уголке кровати, освещённый розоватым светом, идущим от лампы. Когда она вошла, он поднял голову.
— Привет, — произнесла она и замерла, оторопев: когда он поднялся, она увидела, что он юн, очень юн и удивительно хорош собой. Светло-русые волосы, ясные синие глаза, узкий решительный рот и гибкое мускулистое тело. На нём было надето что-то тёмное, не бросающееся в глаза. Совершенно бесхитростное лицо, вот только глаза… они казались старше, много старше его самого…
Она гадала, чего же он хочет: должна ли она быть испуганной и скромной или развязной и смелой. Подняв руку, она перебросила себе на грудь одну косу и застенчиво взглянула на него.
— Иди сюда, — он протянул ей руку. Босиком — как он и хотел, она прошла через комнату к нему. Он притянул её к себе, его руки скользнули на талию — она чувствовала его лёгкую, но цепкую хватку. — Ты будешь звать меня по имени. Я — Том. Произнеси это.
— Том, — повторила она. По его телу пробежала дрожь. Казалось, даже воздух в комнате сгустился, хотя она подумала, что всё дело в освещении. Его руки заметались по её телу, он запрокинул её голову, касался её лица, словно лепил его из темноты и воздуха, что были между ними. Она стояла, не двигаясь, — она привыкла к странностям клиентов: принимая во внимание род её занятий, чего-то подобного вполне следовало ожидать. Люди не приходили в «Полночный клуб», чтобы просто заняться сексом — бордель продавал самые тёмные мечты и фантазии, скрывающиеся в человеческой душе. Сюда людей приводила страсть, любовь и горе.
И люди использовали её, чтобы плакать, обнимать, преклоняться и восхищаться, ненавидеть и презирать. Это была её работа.
— Джинни, — позвал Том, поднимая большими пальцами её подбородок. — Смотри на меня.
И она подняла взгляд. Теперь в комнате было почти совсем темно, она различала в сумраке лишь очертания его лица и его синие глаза с залегшими под ними тенями.
— Ты боишься меня?
Она попыталась угадать, что именно он хотел бы услышать.
— Да.
По его телу снова пробежала судорога, руки на её талии сжались сильнее. Он наклонился и прижался губами к её щеке. Они были очень холодными, и она содрогнулась.
— Любовь, — прошептал он, и она не смогла понять, к ней ли он обращается. — Какое эгоистичное чувство: существует только собственный пыл и собственная боль, расстраиваешься только от собственных неурядиц…Тело попадает в рабство, а воля — в кандалы желаний. Почему до сих пор считают, что любовь облагораживает?
Она не могла ничего с собой поделать — его тон обеспокоил её. Облегчение, возникшее от вида столь юного лица, быстро исчезало.
Этот мальчик был прекрасен, но, кажется, более чем, не в себе.
— Твои руки такие холодные, — промолвила она.
— Тихо, — он с силой тряхнул её за плечи, и она тут же испуганно умолкла. Но гнев мгновенно исчез из его глаз — они снова стал мягкими, сонными, рассеянными. — Скажи мне, что любишь меня.
Ага, это уже было знакомым:
— Я люблю тебя, Том.
— Скажи, что принадлежишь мне.
— Я принадлежу тебе, — произнесла она и добавила, — Том, — кажется, ему нравился звук его собственного имени.
— И ты умрёшь ради меня.
— Я умру ради тебя, Том.
— Умоляй меня.
— О чём? — она вскинула взгляд и тут же пожалела: ей совсем не понравилось выражение его глаз.
— Умоляй причинить тебе боль.
Так, достаточно. Она отшатнулась от него.
— Нет, нет — это против правил: ты не можешь причинить мне боль.
Взгляд его стал ещё более мечтательным:
— Думаю, ты понимаешь: я могу делать всё, что мне заблагорассудится.
Он больше не удерживал её, и она отступила от него. Его глаза были такими знакомыми, отчуждёнными, тревожными — развернувшись, она рванулась к двери… Он стоял прямо перед ней, прислонился к дверям, чуть прогнувшись. На его губах гуляла лёгкая улыбка.
— Джинни, ты ведь не хочешь убежать от меня… Ты хочешь быть со мной — ведь иначе ты не вызвала бы меня назад, правда?
Горло свело от испуганного всхлипа. Она отшатнулась назад, бормоча себе под нос:
— Excubitor, excubitor…
— Охрана не придет: я демонтировал все защитные заклинание в этой комнате. Можешь кричать и кричать. Ну, давай же — я хочу этого.
Она попыталась сделать ещё шаг назад, но ноги её не слушались, они, словно, приросли к полу. Повернув голову, она взглянула на него: он двигался к ней, вытянув вперед левую руку, губы его шевелились. Кажется, воздух перед ним мерцал… Магия без палочки? Но, каким образом?…
— Кричи, если хочешь. Никто не услышит тебя. Мне всё равно. Ты — моя. Смотри же на меня. Смотри мне в лицо.
Она подчинилась, чувствуя, как её захлестывают волны ужаса. Его лицо светилось, словно какой-то странный, безумный огонь горел у него внутри: глаза излучали ясный синий свет. Теперь она узнала этот взгляд, она поняла, почему он казался ей таким знакомым: это был взгляд, которым кошка смотрит на умирающую мышь.
— Не трогай меня, — прошептала она. — Умоляю — только не трогай меня. Я сделаю всё, что ты хочешь…
— Конечно, — улыбнулся он. Теперь он убрал левую руку от своей груди и прикоснулся к её лицу. Потом его руки скользнули к её шее. Она попыталась закричать, но не смогла, ей не хватало воздуха. Под ногами разверзлась тьма, и звук его смеха последовал за ней, когда она провалилась в беспамятство.
Заклинанием перед дверьми Полночного клуба Гермиона была изрядно впечатлена: оно представляло собой любопытную комбинацию из Отвлекающих и Ненаносимых заклятий. Здание было прямо перед ними: зажатое между двумя складами, неприметный дом в тупике неподалеку от Дрян-Аллеи. Однако если вы не знали, что перед вами, вы никогда бы его не заметили. А вот если его специально искать — как сейчас Драко — то перед вами, чуть мерцая в воздухе, возникли бы двойные красные двери с чёрными скобами; бездымные факелы горели вдоль каменной лестницы, ведущей в огромное серое здание, нависшее над ними.
— Ну вот, мы на месте, — сообщил Драко.
Гермиона тревожно покосилась на него: он переоделся в отеле, сменив свои поношенные тряпки на изящный наряд. Сейчас он был очень похож на своего отца. Наверное, тот предложил бы ему одеться именно так: чёрный костюм, поверх которого был наброшен дорогой и элегантный чёрный плащ, выглядящий так, словно его доставили специально для Малфоя века из девятнадцатого. Плащ был зачарован таким образом, что не промокал от снега и выдерживал любую погоду. Безукоризненно, отчаянно белая рубашка. Единственным цветным пятном были зелёные запонки. Расчёской (кстати, её расчёской) он привел в порядок свои волосы, и ей пришлось признать, что ему, действительно, так гораздо лучше: к его новому наряду подходили именно короткие волосы, которые в этом влажном воздухе слегка завивались на шее и…
— Ты думаешь о том же, о чём и я? — перебил её мысли Драко.
Надеюсь, что нет, разве что ты любишь себя больше, чем показываешь, — мрачно подумала Гермиона, но вслух сказала совсем другое:
— Если ты о том, какого чёрта тут делает Гарри, то — да.
— Тогда нет, — Драко стоял, растерянно глядя на двери.
— Ну, если ты надеялся, что внутри есть караоке-бар с кавер-версией песни «Я не твоя», тогда, точно, нет
Теперь Драко посмотрел на неё и слабо улыбнулся.
— Я думаю, как мы выберемся обратно. Это настоящая крепость.
Гермиона похлопала себя по карману плаща:
— Я захватила из отеля один из портключей.
— Ты обо всём позаботилась…
Она почувствовала, что краснеет:
— Я постаралась.
Они плечом к плечу поднялись по лестнице, Драко поднял тяжелый бронзовый молоток и отпустил его; в каком-то дальнем коридоре откликнулось эхо. Мгновением позже в двери распахнулось маленькое окошечко. Гермионе показалось, что там никого не было, — сквозь него лился лишь слабый зеленоватый свет.
— Ваши пропуска, — прозвучал высокий вибрирующий голос.
Гермиона испуганно посмотрела на Драко. Тот выглядел совершенно бесстрастным. Он сдёрнул перчатку с правой руки и лениво помахал ею перед окошком. Она узнала это выражение лица: презрительное, надменное. Конечно, это всего лишь игра, но ей она не понравилась.
— Узнаёшь кольцо? — насмешливо поинтересовался он, опуская руку. — Должна узнать. Рука, носящая такое кольцо, платит тебе. Открой дверь.
Наступила тишина, потом окошко захлопнулось. Заскрипели дюжины отодвигаемых засовов, и дверь распахнулась перед ними, открыв дорогу в синий коридор с горящими по стенам золотыми факелами. Перед Драко и Гермионой, примерно на уровне их глаз, реяла фея. Гермиона была поражена — но это и, правда, была фея, самая настоящая фея — зелёная, с золотисто-фиолетовыми крылышками. Она совсем не походила на то, как их рисовали в книжках: серебристо-золотое тело поблескивало, как у насекомых, а за узкими губами сверкали острые, как бритва, зубы, которые она и продемонстрировала, задавая вопрос:
— Вас послали Малфои?
Глаза Драко стали ещё более узкими. Гермиона не могла не восхититься тем, как ему удалось изменить себя: всю усталость как рукой сняло, он больше не выглядел ни измученным, ни больным — пропали даже тени под серыми глазами. Он надел фамильную маску властного эгоиста.
— Я сам Малфой, — бросил он.
— А почему же тогда вы не использовали один из официальных портключей? — поинтересовалась фея.
— Да потому, что я решил поверить вашу охранную систему, ты, шершень-переросток! — взбешённо ответил Драко.
Глаза феи, прикрытые двойными веками, широко распахнулись.
— Я пикси! — зашипела она. — И если вы собираетесь продолжать беседу в подобном тоне…
— Цыц! — рявкнул Драко, и рот феи захлопнулся. — Отец послал меня проверить, как тут обстоят дела — и именно этим я и собираюсь заняться. Итак: можешь проводить меня к мистеру Блэкторпу — ведь, кажется, он всё ещё является менеджером? — так, проводи меня в его офис, или же я вернусь с мухобойкой промышленного размера и украшу здешние стены в стиле «Кишки пикси» — не слишком благозвучно, зато по расцветке подойдет к плиткам на полу.
Фея зашипела, из-за её размеров это напоминало негромкое жужжание пчелы. Гермиона испугалась, что сейчас та подлетит и укусит Драко.
— Хорошо, — наконец, произнесла она. — Сэр… — и фея метнулась по коридору. Поплотнее завернувшись в плащ, Гермиона двинулась было за ней, но Драко ухватил её за руку.
— Что? — обернулась она к нему.
— Погоди-ка минутку… — он повернул её к себе и сосредоточенно осмотрел, медленно смерив взглядом с головы до ног. Гермиона почувствовала, что краснеет — от обнаженной шеи, виднеющейся из глубокого выреза её кофточки, до самых ушей. — Распахни плащ, — велел он. Она не шелохнулась. — Хорошо, тогда я сам это сделаю, — раздраженно прошипел он сквозь зубы, одним взмахом руки расстегнул пуговицы и сдернул плащ с её плеч. Руки скользнули к её талии, выправили кофточку из-под юбки, вздёрнули ткань вверх, отчего мурашки пробежали по коже. Гермиона вздрогнула.
— Драко, что ты?..
— Просто доверься мне, — тихо ответил он. Слово «доверие» звучало в его устах очень странно. Угрожающе. Гермиона стояла смирно, пока его пальцы расстёгивали нижние пуговки её кофточки. Потом он завернул её повыше и завязал плотным узлом под грудью, обнажив живот. Далее он занялся юбкой: закатал ее вверх, почти обнажив бёдра, и, отстранившись, оценил свою работу. Гермиона собрала все силы, чтобы не покраснеть.
— Если ты думаешь, что я…
— Конспирация, — пояснил Драко, быстрым, но осторожным движением снял заколки с волос, рухнувших ей на плечи чуть влажными вьющимися прядями. Ловким движением пальцев он чуть взлохматил их. — Так-то лучше, — он сунул заколки ей в ладонь. — Не надо так смотреть. Ты классно выглядишь.
— Классно? — яростно переспросила Гермиона. — И как же? Как малолетняя проститутка?
— Просто делай, что я говорю, и следуй за мной, — скомандовал Драко, не обращая внимания на её слова, и пошёл по коридору. — Я знаю, как обращаться с этими людьми. Это мой тип.
— Нашёл, чем гордиться, — ядовито заметила она.
Не останавливаясь, он бросил на неё взгляд через плечо.
— Зато у меня трусов не видно.
— Иногда я тебя просто ненавижу, — выдохнула Гермиона, но он ушёл вперёд, а потому не услышал её слов. Безрезультатно пытаясь одернуть юбку, она торопливо зашагала следом.
Узнав о предательстве жены, колдун следующие несколько дней провёл, запершись в башне и занимаясь улучшением некоторых заклинаний. Потом, одевшись в самую лучшую мантию, он отправился в покои жены. Поприветствовав его — нежно и скромно, она, как всегда, потянула его к кровати. Но он воспротивился — её красота теперь наводила на него лишь ужас.
Почувствовав его настроение, она пожелала узнать, что произошло.
— Ничего, просто от твоих прикосновений меня кидает в дрожь, — ответил он чистую правду. — А теперь ложись на кровать.
Скинув мантию на пол, она послушно вытянулась на кровати, наблюдая за ним сквозь распущенные волосы. Он вытащил из кармана шёлковые ленты.
— Хочешь связать меня, Господин?
— Тебе не будет больно. Это всего лишь ленты.
С кошачьей улыбкой она протянула свои запястья, опустившись рядом с ней на колени, он туго связал её руки и, не успела она и глазом моргнуть, — её щиколотки.
Вдруг она содрогнулась от мучительной боли:
— Что ты сделал со мной?
— Золото, — с удовлетворением ответил он: золотые нити были вплетены в шёлк при помощи магии. — Они могу прожечь тебя до костей, дьяволица. Корчись же в муках, которые придумала для меня — пока я не вытащу тебя на солнце, где ты и закончишь своё дьявольское существование.
Она рыдала, умоляя о милосердии, просила пощадить её жизнь во имя их любви. Но сердце его закрылось, любовь свернулась, переродившись в ненависть — самую страшную и яростную, выросшую из любви. Ненависть, которая ничего не забывает, ничего не прощает, которая не знает милосердия.
Наконец, она затихла в узах, причиняющих ей смертные муки, и подняла к нему взор.
— Господин мой, я знаю — нет мне прощения. И ты прав, требуя моей смерти. Но есть кое-что, чего ты не знаешь: я ношу в себе твою дочь. Не только моя кровь бежит по её венам — но и твоя тоже. Пощади же хотя бы её.
— Любовь, — Том опустился на колени рядом с мёртвой девушкой, — какое любопытное состояние…
Он замер, восхищаясь этой картиной: белое, красное и золотое: белая кожа, золото расплетённых кос и немного крови. Он разозлился, встретив сопротивление, и разорвал её одежду — но беспорядок лишь добавил созданному им полотну симметрии. Она походила на Леду, которую изнасиловал Лебедь. Но Леда выжила — эта же девушка была совершенно мертва. Заклинание сломало ей шею; гибкая и податливая, она упала ему на руки; его — точнее, не совсем его, — руки подхватили её и отнесли на кровать. Маленькая часть — то, что осталось от Симуса — билась внутри него, пока не лишилась чувств задолго до того, как он сделал то, что хотел.
Костяшками пальцев он пробежал вдоль её веснушчатой скулы, к виску, его пальцы нежно прикоснулись к её ушам. Потом откинулся, усевшись на пятки. Он не мог уйти, оставить её — она была так прекрасна в вихре огненных волос… он никогда не забудет эти волосы, их удивительный цвет — то ли крови, то ли вина. На её шее темнели синяки, оставленные его пальцами. Разорванная рубашка сползла с плеча: на бледно-персиковой коже были видны синие дорожки вен.
Днём раньше он увидел на своей руке синяк — чуть ниже локтя. Том замер, пытаясь понять, откуда тот взялся на бледной коже Симуса: может, тот свалился с дерева, заполучил его во время матча — или же во время какой-нибудь глупой и бессмысленной выходки. Осознание того, что он не знает, что было с этим телом до него, немного дезориентировало Тома. Он носил тело Симуса, его украшенную синяком кожу, его украденный разум, в глубине которого жила память о любви Симуса к Джинни. И Том чувствовал его боль от этого — она была сродни боли от синяка, сродни ощущению сильного голода. Он ненавидел эту боль. Он не понимал её.
Наверное, эту рвавшуюся наружу любовь можно было бы вылечить — надо было только хорошенько её покормить. И он этого хотел: склонившись, он коснулся губами равнодушного рта жертвы, он искал внутри себя отзвука этой боли-любви, но ничего не обнаружил.
Внутри зажглась радость. Том откинулся и провел пальцами по её лицу, где он только что прикасался к ней губами. Ах, если б он только мог… но нет — это невозможно, он не мог остаться. Она была куплена им только на час и её всё равно пришлось бы отпустить, кем бы она ни была, — владельцы борделя начали бы искать девушку и были бы сильно недовольны, обнаружив её — совершенно мертвую и абсолютно бесполезную. Впрочем, для него она сделала всё, что смогла: она утолила голод сидевшей внутри него любви — он накормил её досыта и до смерти, исполнил все желания, наверняка растоптав её.
Теперь он цельный, неуязвимый и совершенный. Если в нём и была слабость, он выжег её. Он должен был так поступить.
Последний раз, коснувшись пальцами её яростных огненных волос, Том поднялся и запахнулся в мантию. Он совершенно точно знал, куда теперь направляется.
— Неправильно, — пробормотал зелёнокожий демон, выполнявший обязанности менеджера «Полночного клуба». На нём была фиолетовая мантия, из рукавов которой торчали коротенькие ручки, на голове красовалась красная шапочка со страусовым пером. Он стоял за огромным столом красного дерева в кабинете, стены которого были обшиты орехом и вишней, и нервно постукивал бронзовым пером по открытому письму. От возбуждения золотые усики, высовывающиеся из-под шапочки, шевелились. — Это всё крайне, обескураживающе неправильно…
— О, да, — жизнерадостно согласился Драко, растянувшись в шёлковом бордово-золотом кресле с золотыми подлокотниками и забросив ноги на стол красного дерева. Мантия распахнулась, между пальцами юноша крутил маленький зелёный зонтик — стакан с выпивкой стоял рядом на столе — Драко к нему даже не прикоснулся. — Вот и я говорил отцу о том же, мистер Блэкторп. Он был очень недоволен и велел мне не болтать чепухи. Впрочем, он совершенно прав, ведь в плане бизнеса ему нет равных, и он терпеть не может болтовню или неподчинение. Знаете, на прошлой неделе наш главный садовник по ошибке посадил целую рощу гнойного иван-чая вверх ногами. Полагаю, вы догадываетесь, как в связи с этим поступил мой отец.
Губы Блэкторпа сжались в узкую линию, когда он поднял взгляд на Драко. Стоящие позади него троллеподобные мужчины, являющиеся, по предположению Гермионы, телохранителями, нахмурились.
— Нет, мистер Малфой, не догадываюсь.
Драко резко качнулся вперед, щёлкнул пальцами и улыбнулся самым очаровательным образом.
— Он его попросту убил.
Все присутствующие — включая Гермиону — подпрыгнули от неожиданности. Она прикусила губу. Драко взял с неё обещание не открывать рта, пока он сам к ней не обратится, и это оказалось вовсе непросто: она молчала, испытывая невольное преклонение перед ним. Словно не было последних восьми месяцев — вернулись его резкие, как бритва, взгляды, злобные улыбки. Да, выступление оказалось впечатляющим. Если, конечно, считать это именно выступлением.
— Прошу прощения, что напугал вас, господа, — в голосе Драко отнюдь не звучало сожаление. Он ослабил узел галстука, на голой шее Гермиона увидела поблескивающее Эпициклическое Заклятье. — Не думал, что вы такие впечатлительные.
Блэкторп кашлянул.
— О нет, мы, конечно, уважаем желания Вашего отца… — он снова посмотрел на лежащее на столе письмо. Определённо: подпись была именно Люциуса, пергамент скреплял сургуч с отпечатком его кольца с грифом — всё это весьма впечатляло. — Просто Люциус, как правило, устраивал более… основательные проверки. Мы понимаем…
— Совершенно верно, — скучающим тоном подхватил Драко. — Но это было до того, как до нас дошли слухи о последних нарушениях безопасности.
Кожа Блэкторпа побледнела, приобретя ещё более неприятный зелёноватый оттенок.
— Нарушениях безопасности?
Улыбка Драко стала ещё резче и неприятней.
— Как, Вы не слышали? Фотографии. Анонимные фотографии, подкинутые в Министерство. Отцу пришлось потрудиться, чтобы решить этот вопрос: кажется, он наложил шесть или семь заклятий памяти на секретарей, распечатавших конверты со снимками Фрэнсиса Паркинсона в компании многосущных Всевкусных мальчиков. Думаю, Вы понимаете, какие прискорбные последствия это могло бы иметь для Вас, мой милый демон?
— Я не демон, — тут же откликнулся Блэкторп.
— О, а как же ваша кожа? — осторожно поинтересовался Драко.
— Я инкуб!
— Естественно, — успокоительно кивнул Драко и, продолжая вертеть зонтик в пальцах, сел поудобнее. — Кстати, я ужасно проголодался. У Вас есть, где перекусить?
— Нет, — отрезал менеджер. Судя по виду, новость убила его наповал. — Насчёт нарушений безопасности…
Драко завозился в своем кресле.
— Что: совсем-совсем ничего съедобного? Ни шоколада, ни бисквитов, ни шотландских блинчиков?
— Внизу в баре были пшеничные лепешки, — услужливо встрял один из троллей-охранников.
— С шоколадной крошкой? — уточнил Драко, улыбаясь.
— Молчать, Торвальд, — яростно рявкнул менеджер и мотнул своим узким зелёным подбородком в сторону Гермионы, ядовито поинтересовавшись, — а это кто? И почему она сопровождает Вас в Вашей инспекции?
Драко лениво убрал ноги со стола и, повернувшись, взглянул на Гермиону.
— Вы о Хепзибе? Это моя персональная секретарша, — он подмигнул Гермионе. — Прелестная девушка, — Гермиона открыла, было, рот, но Драко тут же добавил. — К сожалению, она совершенно не говорит по-английски.
Слова, готовые уже сорваться с губ Гермионы, обернулись возмущённым вздохом. Она бросила на Драко сердитый взгляд, который он полностью проигнорировал, ответив ей равнодушной улыбкой.
Имей зелёный менеджер-инкуб брови, он бы непременно их приподнял.
— Могу ли я поинтересоваться, в чём полезность секретарши, не говорящей по-английски?
— Можете, — кивнул Драко и начал изучать свои ногти, — у неё никогда не было нареканий по поводу выполнения моих просьб. Вы бы видели, как она берёт у меня документы, — продолжил он. — Когда она перегибается через стол…
— Конечно-конечно, — с отвращением перебил его Блэкторп, — Вы скажите, какую именно проверку хотел бы провести Ваш отец?
Драко улыбнулся ленивой кошачьей улыбкой, медленно поднялся из кресла на ноги — надменно и грациозно.
— Тщательнейшую. Я бы хотел взять одного из Ваших охранников и обойти все номера. Проверить охранные заклинания… и всё остальное, — мистер Блэкторп начал открывать рот. — Я сказал — все комнаты, — твёрдо повторил Драко.
Плечи менеджера поникли.
— Как пожелаете.
Когда Гарри, наконец-то, удалось погрузиться в некое подобие дремоты, дверь резко распахнулась. Он вскочил на ноги и вскинул руку:
— Stupefy! — с пальцев сорвалась вспышка света, за которой последовали грохот падающего тела и сдавленный крик:
— Не надо, это я!
Гарри замер. У дверей, прижимая к груди руку, сидел парень, похожий на Драко и возмущённо смотрел на Гарри, приобретя сразу куда большее сходство с Драко, чем раньше:
— Ой… Зачем ты это сделал?
— Ты так вломился, — Гарри чувствовал себя круглым идиотом. — Я не знал, кто это.
— Я тебе сумку принёс, — юноша подтолкнул рюкзак Гарри ногой. — Но я сюда не поэтому прибежал. Слушай, тебе надо уходить: тут инспектора, они проверяют все комнаты. Говорят, их послал Люциус Малфой. Мне кажется, что они ищут тебя.
Гарри поднял сумку, прошептав заклинание, уменьшил её, засунул в карман и взял с каминной полки очки.
— Как я могу отсюда выбраться?
Юноша нервно покусывал губу.
— Я провожу тебя в комнату-портключ. Она для клиентов, которые хотят приходить и уходить, не пользуясь дверями. Ты сможешь выйти отсюда, просто прикрыв за собой дверь, — расстегнув свой плащ, он протянул его Гарри. — Вот, надень и накинь капюшон.
От тёплого шерстяного плаща пахло сигарным дымом и грязным снегом. С трудом застегиваясь на ходу, путаясь пальцами в незнакомых пуговицах и петлях, Гарри последовал за «Драко» в тёмный коридор. Они добежали до лестницы, юноша начал торопливо спускаться на первый этаж, Гарри следовал за ним, на ходу придерживаясь за перила. Всё тело охватило странное чувство, совсем не напоминающее усталость.
«Я болен, — сообразил он, ступая на последнюю ступеньку. — Чёрт! Этого ещё не хватало».
И стены, и пол на первом этаже были деревянными и лакированными. Гарри шёл, ведя рукой по стене, чтобы не шататься. Кожа казалась сухой и горячей, глаза горели, словно в них насыпали песка. Наконец, они добрались до дальней двери, юноша отпер её при помощи своего светящегося кубика, толкнул Гарри вперёд, а сам — напряжённый и взволнованный — остался в дверях.
— Ну вот, это и есть портключ, — сообщил он. Комната была почти пустой — каменные стены и круглый ореховый столик на позолоченной ножке. Вокруг столика вилась золотая цепь, выходящая из стены и прикреплённая к тяжелому бронзовому кольцу. — Только не бери кольцо с собой, просто прикоснись к нему — и всё.
Кивнув, Гарри кашлянул и хотел поблагодарить, но слова застряли у него в горле. В смутном освещении он видел лишь очертания юноши, его тонкую фигуру и светлые волосы… Гарри мог зажмуриться и сказать себе, что сходство с Драко — просто случайность. Но если бы он приблизился… нет. Гарри не мог заставить себя произнести слова благодарности.
— Слушай, а у тебя есть имя? Настоящее имя? Потому что…
Но тут в коридоре раздались шаги, и, испугавшись, юноша с такой силой захлопнул дверь, что Гарри подскочил. Снаружи донеслись какие-то звуки, ручка повернулась, скрипнул засов — несомненно: Гарри был заперт.
Впрочем, кто сказал, что это обязательно плохо? Во всяком случае, никто тут же не помчится за ним. Гарри повернулся к столу, протянул руку к портключу — и замер. Нагнувшись, он рассмотрел его попристальнее: круглое тяжёлое бронзовое кольцо, закреплённое на золотой цепочке, обвитой вокруг стола. Конечно, можно было бы просто коснуться портключа и вылететь отсюда неизвестно куда. Но где гарантия, что тот, кто последует за ним, не окажется там же, где и он? Не лучше ли прихватить портключ с собой и не дать им возможности найти себя?
Гарри вытащил из кармана свой перочинный нож, подарок Сириуса на четырнадцатилетие. Помимо прочих приспособлений, там имелось тонкое короткое лезвие, которое можно было использовать в качестве отмычки. Стараясь не задеть портключ, Гарри начал возиться с замком.
Рядом с дверью в комнату двадцать восемь на позолоченном столике стояла конфетница, наполненная разноцветными пакетиками, похожими на Шипучие шмельки. Однако при ближайшем рассмотрении содержимое конфетницы оказалось вовсе несъедобным.
— Всевкусные презервативы, — прошептала Гермиона, обращаясь к Драко. — Интересно, а представители Берти Боттс об этом знают?
-Наверно, письмо с деловым предложением им уже подготовлено, — пробормотал в ответ Драко.
— А внизу столько Оливеров Вудов! — озадаченно заметила Гермиона. — Кому нужны тринадцать Оливеров?
— Ну, лично мне и один-то ни к чему, — заметил Драко.
— А тот, в балетной пачке… — Гермиона осеклась, качая головой. Драко обеспокоено покосился на неё, стараясь, чтобы она не заметила его взгляда. Беря девушку с собой в «Полночный клуб», он не задумывался над тем, как могут впечатлить её… гм… особенности этого заведения. Она, конечно, была заучкой, но вовсе не ханжой, что являлось следствием того, что большую часть жизни она провела в компании мальчишек. Однако «Полночный клуб» мог потрясти кого угодно. Они обходили комнату за комнатой, и корчащиеся в темноте тени поднимали к ним свои такие знакомые лица — манящие, подмигивающие…
Драко понизил голос, чтобы Торвальд, который возился с неподдающимся замком комнаты 28, ничего не услышал.
— Гермиона, ты волнуешься?
Она обратила к нему ясный и удивлённый взор:
— Волнуюсь? О, нет-нет, просто слегка озадачена, — она обвела взглядом богато украшенный коридор, в котором сейчас не было ни души. Правда, когда они только появились здесь, всё было совсем не так, но по знаку охранника местные обитатели тут же испарились. Одна из них — высокая женщина в серебристой мантии с открытой спиной — походя, ущипнула Драко за одно очень не подходящее место. — Мне было очень неловко, когда в сауне мы застали Филча. Он так смутился… Кажется, он узнал нас обоих.
— А может, там был вовсе не он, — предположил Драко, прислоняясь к красной стене. Филч его как раз не взволновал: Драко ещё ребенком посещал «Полночный клуб», правда, тогда он совершенно не понимал, почему за то, чтобы «поиграть» со знаменитостями или самому превратиться в знаменитость, надо платить деньги. Но он был Драко Малфоем, и до встречи с Гарри Поттером ему не приходило в голову, что можно хотеть стать кем-то ещё.
Гермиона закатила глаза. Драко старался не смотреть на неё: девушка привалилась к стене, рассеянно играя верхней пуговкой своей полурасстёгнутой блузки. Интересно, она соображает, что делает? Могла бы и заметить, что ему открывается прекрасный вид на то, что скрывалось за вырезом. Не то, чтобы он сильно интересовался, но…
— Хочешь сказать, что люди и правда, готовы заплатить, чтобы переспать с многосущным Филчем? — с сомнением спросила она. — Одни только бородавки…
— Вовсе не обязательно быть таким разборчивым, — возразил Драко. — Наверное, для тебя Аргус Филч действительно, всего лишь спятивший лысый старикашка, зациклившийся на своей непоседливой кошке, у которого столько волос в носу, что задохнулся бы и морж. А для кого-то он — воплощение сексуальности.
Гермиона взглянула на Драко сквозь чёлку:
— Ты бы с ним переспал?
— Не надо. Я б скорее умер.
— АААААААААААА! — Драко с Гермионой подскочили: Торвальд швырнул на пол связку ключей и изрыгал ругательства на тролльском языке. Звучало это неприятно: словно кто-то топтал целый мешок грейпфрутов.
— Какие проблемы? — поинтересовался Драко.
— Кто-то испортил заклятья на двери, — пожаловался тролль. — Обращусь к менеджеру. Добуду контрзаклятья. Сразу вернусь. Стойте тут, — он сурово посмотрел на них.
— Ну, коне… — начала Гермиона и осеклась под взглядом Драко.
— Si le poisson, ou jeudi matin!
Она захлопала глазами и закрыла рот. Растерянный и рассерженный, тролль затопал прочь. Драко привалился к стене.
— Ты не говоришь по-английски, -- строго напомнил он Гермионе.
Она изумлённо взирала на него:
— Что ты только что сказал? «А также рыба или в четверг утром»?
— Вполне может быть, — согласился Драко. — Ты мне не рассказывала, что говоришь по-французски.
— Ты мне тоже.
— Но я никогда этого и не отрицал.
Гермиона внимательно посмотрела на юношу:
— Ты пялился мне в вырез, — заметила она. — Я всё видела.
Драко вздрогнул и закашлялся:
— Я… я был в образе.
— Мои поздравления. Получилось очень убедительно.
Драко не обратил внимания на раздражение, прозвучавшее в её словах:
— У меня такое чувство, словно мы тут уже не один час, а всё, что за это время я смог уяснить, — что газировка Шипучие шмельки имеет куда больше способов применения, чем мне казалось. И по-прежнему, ни единого признака…
— Гарри? А не мог бы ты… почувствовать его, хоть чуть-чуть?
Драко пожал плечами.
— Возможно — немного. Я не уверен.
Гермиона не успела ничего сказать — разговор пресёкся громким топотом: по коридору шёл Торвальд, неся что-то, издалека напоминающее фомку. Подойдя поближе, он помахал им, Драко показалось, что охранник слегка смущён, если такое, вообще, возможно было представить.
— Дверные заклятья сломаны. Ходил за ломом.
— Я вижу, — откликнулся Драко, делая шаг назад. — Ну, за работу.
Хрюкнув, Торвальд сунул лом в щель между стеной и дверью и навалился. Гермиона услышала, как затрещало дерево, и посмотрела на Драко. Юноша стоял с совершенно отсутствующим видом, словно о чём-то сосредоточенно размышлял. Охранник навалился на лом всем весом, и замок с треском вылетел. Торвальд отступил, Драко шагнул вперёд, затянутой в перчатку рукой распахнул дверь и вошёл.
Гермиона не видела, что было в комнате, зато прекрасно видела лицо Драко: оно осталось отсутствующим — но только причиной этому теперь было потрясение: вскрикнув, словно его ударили, юноша отшатнулся назад.
— Драко? — забыв, что, по роли, ей положено молчать, Гермиона бросилась к нему. — Что такое, что не так?
Он оттолкнул её и схватил за руку.
— Не смотри, отойди!
— Нет, пусти меня, — она пыталась вырваться, но его хватка стала лишь сильнее. — Пусти меня! Это Гарри? Гарри?
— Нет, не Гарри.
Зная, что он никогда бы не соврал ей, она тут же прекратила сопротивление и взглянула на него: губы юноши были искривлены, казалось, он не в силах поднять на неё взгляд.
— Ты сделал мне больно, — прошептала она. — Пусти меня, Драко.
Его пальцы ослабли, она вывернулась из его рук и кинулась следом за ним, едва не уронив его на дверь, он звал её, пытаясь задержать, но безуспешно — она уже влетела в комнату. Сердце оборвалось.
Комната была такой же, как и остальные: просторная кровать, камин, витражное окно, ковёр на полу, розовая лампа на комоде. Зеркало за ней разбито. А на полу лежала Джинни Уизли в разорванной одежде, со спутанными волосами, с изогнутой под неестественным углом шеей. Совершенно очевидно: она была мертва.
Гермиона присела на корточки рядом с телом. Происходящее казалось совершенно нереальным, всё вокруг плыло и покачивалось, девушку охватило странное оцепенение. На шее Джинни были синяки — тёмные, ужасные. В откинутой руке что-то поблескивало.
— Иди сюда, Драко, — позвала Гермиона.
— Нет, — она взглянула на него: бледный и мокрый от пота, он прислонился к стене у дверей, его грудь часто вздымалась под рубашкой. Казалось, его вот-вот вырвет. — Я не могу.
— Это не она, не Джинни. Этого не может быть — мы же в Многосущном борделе, Драко. Неужели ты думаешь, что это, и впрямь, она?
— Я знаю, — ответил Драко, не поднимая глаз. Гермиона заметила, что охранник, кажется, куда-то исчез. — Всё равно не могу. Как будто…
— Ты не виноват.
Теперь Драко поднял взгляд — медленно, словно делая над собой неимоверное усилие.
— Лгунья.
Гермиона не смогла выдержать его взгляд, вздрогнув, она опустила глаза к рукам:
— У меня с собой нет палочки, а без неё я не могу вернуть ей настоящий облик. Нам придётся подождать.
Раздался шелест, она услышала, как Драко отшатнулся от стены, и что-то шепнул; с его пальцев сорвался свет, и лежащая на полу девушка начала меняться. У Гермионы перехватило дыхание: рыжие волосы поблекли и начали втягиваться обратно, бледная веснушчатая кожа потемнела, одежда обтянула покрупневшее тело: на полу лежала высокая девушка с короткой стрижкой и широко распахнутыми остекленевшими карими глазами.
Гермиона испытала облегчение и — тут же — вину. Кем бы ни была эта девушка, она была убита. Потянувшись, Гермиона коснулась мёртвой руки, в которой что-то блестело…
— О, господи, это Том… Это был Том…
— С чего ты взяла?
Гермиона села:
— Заклятье, что ты дал Джинни, — половинка сердечка…
— И что?
— Вот вторая половинка, — и она вытащила то, что девушка сжимала в руке, — стеклянное заклятье, чуть потемневшее с одного бока, словно опалённое огнем. — Он оставил его. Теперь мы точно знаем, что это был Том.
Драко, помедлив, протянул руку, и она опустила в неё осколок. Лицо юноши по-прежнему было бледным, в глазах вспыхнул тёмный мрачный огонь — теперь Драко нравился Гермионе ещё меньше, чем минуту назад, когда был испуган и растерян.
— Я не понимаю… — произнесла Гермиона, — он что — таким образом пытался нам что-то сказать? Зачем он пошёл на убийство? Неужели он настолько ненавидит Джинни?
— Он любит её, — откликнулся Драко.
— Что? — оторопело переспросила Гермиона.
— Любит её, — мрачно повторил Драко. — Полагаю, потому, что её любил Финниган. Он её любит и ненавидит: любовь — чувство, с которым он не знает, что делать. Он не может использовать его, оно не сделает его ни мощнее, ни прочнее, ни умнее. Любовь выбивает почву у него из-под ног. Если бы он мог, он бы вырезал её из себя, как раковую опухоль… — Драко резко замолчал, и Гермионе показалось, что она поняла, о чём тот подумал: его окровавленная рука… он машинально сжал кулак. — Но он не сумел, сам не зная, почему. Он взбесился и в гневе решил уничтожить её, разорвать на части. Ты ненавидишь людей так же, как когда-то любил…
— Ты говоришь так, словно тебе жаль его, — в упор взглянула на Драко Гермиона.
— Мне жаль. Но не его.
И прежде чем она успела открыть рот, дверь с грохотом распахнулась, и в комнату влетел Торвальд, а следом — мистер Блэкторп во главе целой толпы людей в тёмных плащах, тут же заметавшихся по комнате, как безмолвный и мрачный пчелиный рой. Гермиона поднялась с пола и отошла в сторону, позволив им окружить тело. Наконец, менеджер поднял на Драко пристальный взгляд: жёлтые кошачьи глаза сузились до размеров щёлок, от этого взгляда вмиг прокисло бы молоко. Гермиона тоже взглянула на Драко, на миг, увидев его настоящего — усталого и больного, слишком юного для того, что он собирался совершить, ещё не пришедшего в себя от потрясения. И в тот же миг Малфой, словно плащ, набросил на себя свою обычную надменность, распрямившую его, расправившую плечи, высокомерно поднявшую его подбородок.
— Надеюсь, в следующий раз, — голос Драко был спокойным и ровным, — Вы поверите, что у Вас и, правда, есть проблемы с безопасностью.
» — О, мой Тристан, — шептала она, прижимаясь к его широкой мускулистой груди, — меня ты не покинешь, придёшь ко мне — я знала то всегда. И в горькие часы в моей темнице в Плюмера Замке не отчаивалась я. Не знала я в отчаянья мгновения, когда насиловал меня проклятый Свен. Насиловал — опять… ещё … и снова…
— Не надо говорить об этом, ладно? Так будет лучше для тебя и для меня, — посоветовал Тристан, страстно глядя на неё глазами цвета гиацинтов. — Моя распутница… шалунья… наконец-то, в моих объятьях ты — нет счастливее меня!
— Тристан!
— О, Риэнн!»
— Ради Бога! — перебил Гарет. — Ты что, ещё не дочитал эту чёртову книгу?
— Ещё одна страничка, — высокомерно взглянул на него Бен. — Ладно, так и быть: я буду читать про себя.
Джинни подумала, что если и может что-то сказать про Бена, так это то, что он себе на уме: вот и сейчас, он поднял книгу и углубился в чтение, совершенно дико выглядя, среди валявшихся на кровати плюшевых мишек и подушечек-сердечек. Гарет, устроившись на полу у стены, сидел и, помирая от скуки, меланхолично шевелил пальцами. Рунический браслет поблёскивал на запястье, когда он двигал рукой. Спрыгнув со стола, Джинни подошла и устроилась на полу рядом. В его взгляде скользнуло удивление, но он послушно подвинулся в сторону, освобождая местечко.
— Гарет, — прошептала Джинни, понижая голос насколько возможно, — твой браслет — его, действительно, нельзя снять, пока ты не умрёшь? И нет способа разрушить чары?
Он покачал головой:
— Я не знаю. А что — у Гарри не так?
— Он может его снимать, — тряхнула головой Джинни.
— Хм, — призадумался он. — Ну, возможно, дело в том, что он был сделан с использованием той же самой крови, что…
— Поверить не могу, что всё так закончилось! — заорал Бен, подбрасывая книгу в воздух. — Она даже не поняла, что Тристан — это и не Тристан вовсе, а его двойник, злой Себастьян, а сам Тристан — пленник жестокого герцога Скорпио…
— У этой книжки есть продолжение, — сообщила Джинни. — Правда, тебе придётся подождать тысячу лет, чтобы почитать.
Гарет поднялся:
— Между прочим, мы тут уже четыре часа, и я снова проголодался. Может, пойдём домой, Бенджамин?
Бен поднялся с кровати и стиснул кузена в объятиях:
— Ну, если хочешь, пойдём.
Гарет, улыбнувшись, ткнулся Бену в плечо, и они замерли на миг. Джинни, задумчиво теребя косу, смотрела на них с пола.
— Знаете, вам, наверное, и, правда, лучше уйти, — сообщила она. — А то, увидев свет из-под двери, мама просто её вышибет. И спасибо за всё: и за то, что навестили, и за цветок…
Гарет что-то буркнул, высвободился из объятий Бена и, кивнув ей на прощанье, подошёл к окну.
— Увидимся в саду, — улыбнулся он кузену и, перемахнув через подоконник, выпрыгнул в темноту.
— А что, вы не можете уйти прямо отсюда? — спросила Джинни.
— Мы оставили свои мечи внизу: очень неприлично приходить к кому-нибудь в гости с оружием в руках. Разве ты не знала?
Джинни покачала головой:
— Наверное, когда мама учили меня хорошим манерам, она упустила это из виду.
Он поднял руку и, коснувшись её волос, что-то произнёс на том самом странном языке, на котором он говорил с Гаретом. Это было что-то нежное, ласковое и… совершенно непонятное.
— Ещё увидимся, — произнёс он, — но, на всякий случай — будь осторожна, береги себя — и всё будет отлично.
— Хорошо, — кивнула она и проводила его взглядом. Он был уже в окне, когда она окликнула его. — Бен! — он обернулся. Полутьма скрывала его черты — только очертания плеч да чёрные волосы — вот единственное, что ей было сейчас видно. Она подумала, что лет через десять Гарри станет таким же. Если доживёт.
— Что?
— А почему ты запретил Гарету взглянуть на мою книгу про Основателей? В ней есть что-то… эдакое?
— Ну, конечно, — вздохнул Бен. — В ней — история…
— Ты о том, что можешь узнать, что с тобой случится в будущем, и это приведёт к временным парадоксам?
— Временные парадоксы, что б их… Я просто не хочу знать, когда он умрёт — понятно?! Про себя я тоже ничего не хочу знать, но Гарет… Он всегда был таким сорви-головой… Понимаю, на моём месте ты постаралась бы узнать: ты не можешь жить, не докопавшись до истины.
— Если бы ты знал, сколько мне пришлось врать, — пожаловалась Джинни, но, похоже, Бен не слушал её — он уже знал. Или догадался.
— Истина — вещь просто замечательная. В принципе. Но неподатливая. И у двух людей истин, как правило, тоже две. Может, я прочту, что мы проживём долгую и счастливую жизнь и спокойно состаримся. И обрадуюсь. А может, всю оставшиеся годы я буду ждать того дня, когда он умрёт — и всё только потому, что я узнал дату. Иногда правды бывает слишком много, Джинни.
Она кивнула — печаль вернулась, многократно усилившись.
— Да, ты прав, я знаю. Я буду рада снова встретиться с тобой.
Он улыбнулся.
— Увидев тебя в первый раз, я не слишком-то обрадовался. Не бери в голову — в этом не было ничего личного, — перемахнув через подоконник, он исчез в темноте за окном, словно никогда и не появлялся тут.
Мистеру Блэкторпу и охранникам не удалось достаточно быстро вытолкать Драко и Гермиону из комнаты с мёртвой девушкой.
— Ко мне в кабинет, живо! — рявкнул менеджер-инкуб, меряя ребят таким взглядом, словно покойница была целиком на их совести. Драко, собиравшийся настаивать на том, чтобы им позволили остаться тут, почёл за благо не возражать — судя по всему, нервы у того были уже на пределе. Ещё какая-нибудь просьба — и закончится тем, что сюда пригласят его отца. Хотя, как он подозревал, отца всё равно пригласят — не пришло ли время воспользоваться столь удачно захваченным Гермионой портключом? Как это было бы некстати — с учетом того, что Гарри они до сих пор не обнаружили…
Расслабленность ладони Гермионы здорово напугала Драко: подняв к ней взгляд, он поразился выражению её бледного лица: несчастное, но собранное. Драко слегка притормозил, и они отстали от остальной группы, чего Блэкторп, находящийся на грани истерики и шёпотом отдающий команды своему отряду троллей, не заметил.
— Гермиона, ты как?
— Да я-то в порядке, — тихо ответила она. — Я за тебя беспокоюсь: уже прошло два часа, как ты принял противоядие. Нам надо возвращаться.
— Со мной всё хорошо, — ответил он. Сердце заколотилось в груди: если противоядие и, правда, заканчивало своё действие, он мог бы попробовать. Может, это и не помогло бы — но он хотя бы мог проверить…
Гермиона высвободила свою руку из его ладони:
— Мы можем воспользоваться портключом…
— Нет, — отрезал Драко и слегка отодвинулся, поймав на себе обиженный взгляд. Он постарался очистить свой разум — что было непросто, потому что нужно было идти, не налетая на стенки, но долгие годы фехтования не прошли впустую: он научился сосредотачиваться в любых обстоятельствах. Ведя одной рукой вдоль стены, он изо всех сил сконцентрировался, и, внезапно, во мгле вспыхнула узенькая полоска света. На него рухнуло какое-то шепчущее пространство — так шептали призраки Серых Долин. Драко изо всех сил вслушался…
Резкая боль в руке. Он порезался. Больно.
— Чёртов замок… Лезвие погнулось. Ну-ка, а если другое… Сириус бы посмеялся, если…
— Драко! — окликнула его Гермиона, резко вернув к реальности. — Да что с тобой?
— Я же сказал — ничего! — яростно рявкнул он в ответ.
Она прикусила губу:
— По тебе не скажешь.
Драко глянул вперед: Блэкторп всё ещё совещался со своей охраной, уйдя в это с головой.
— Так, я пошёл. Задержи их в кабинете, насколько возможно. Наплети что-нибудь… Скажи, что я пошёл проверить странный звук… В общем, неси, что хочёшь.
Голос Гермионы сорвался на шёпот, она намертво вцепилась в его рукав.
— Кажется, мы договорились, что я не говорю по-английски…
Но Драко уже развернулся и со всех ног бежал по коридору назад. Завернув за угол, он замедлил шаг: он задыхался, в груди болело. Будь у него противоядие… Но нет — противоядие блокировало его возможность находить Гарри. А ведь тот совсем рядом, Драко это чувствовал. Он опустился на стул — чёрный лак и орех с инкрустациями — наверное, эпоха Людовика XV (страшно дорогая штука) и снова попробовал сосредоточиться. В этот раз было легче.
Он припомнил, как восемь месяцев назад, в Имении, размышлял о связи, существовавшей между ним и Гарри. Она напоминала тонкую холодную нить. То же чувство посетило его и сейчас: тонкая, неосязаемая ниточка, сотканная из пыли и праха.
За поворотом оказалась лестница, и Драко запрыгал через две ступеньки, игнорируя растущую боль в груди. Он спрыгнул на пол, отозвавшийся стуком на удар его ботинок, и снова побежал. Двери, кругом одни двери — и никаких надписей, но теперь это было неважно: он знал, куда направляется, он знал, знал, где находится Гарри, в какой комнате — словно, был там же. Руки тряслись от напряжения и возбуждения, когда он задёргал дверь. Разумеется, она была заперта.
Отступив, Драко положил на дверь руку и глубоко вздохнул, прекрасно зная, что ему запрещено этим заниматься, нельзя использовать магию. Ни для этого, ни для чего другого. Впрочем, сейчас уже ничто не имело значения: он был у цели, а в груди нарастало странное, рвущееся на волю чувство. Гарри всегда держал своего внутреннего зверя на цепи, боясь, что не сумеет с ним совладать — Драко же в цепи никогда не нуждался. И теперь тоже. Он положил руку на дверь и толкнул.
Заклинание сорвалось с его пальцев с такой силой, что он решил, что кости прорвали кожу. Вены вспыхнули огнём. Дверь дёрнулась и с грохотом упала внутрь, увлекая Драко за собой. Споткнувшись, он растянулся у ног Гарри.
Колдун хотел немедленно убить свою жену-суккуба, но сообщение о её беременности изменило его планы. Нет — мысль о том, что у него будет дочь не вызвала никаких сентиментальных чувств. Просто она была его частью — его кровью, его плотью. Значит, он сам должен решить её судьбу.
В самом большом зале своего замка он построил клетку — золотую клетку. И поместил туда суккуба, сковав золотыми цепями — и она угасала там, пока не умерла, отравленная ядом металла. Но младенец в её чреве вырос здоровым, а суккуб распался во прах, который муж развеял по ветру.
Колдун вернулся взглянуть на свою дочь. Она была необычным ребёнком: с длинными чёрными вьющими волосами, чёрными ресницами, и серыми, как оконное стекло, глазами, с красными, как кровь, ногтями и белоснежной кожей. Колдун взял ребёнка и вышел с ним на солнечный свет — тот зарыдал, забился. Но не умер.
— Ты моя, — произнёс волшебник, — но и не моя в то же время. Наравне с моей кровью в тебе струится кровь демона, и всегда останется шанс, что ты встанешь на дорожку своей матери. Значит, мне необходимо принять меры предосторожности, прежде чем, я смогу извлечь пользу из твоего существования.
Дочь непонимающе взирала на него — с ненавистного лица на колдуна смотрели его собственные глаза. Может, голос у него и дрожал, когда он звал слуг, может, руки его и тряслись, когда он заносил палочку, но на эффективности заклинаний это не сказалось. Он разрабатывал их девять месяцев и довёл до совершенства.
Первым заклинанием он связал ребёнка — ту его часть, что была человеческой, вернее, Малфоевской. Теперь она не могла причинить никакого вреда тому, в ком текла кровь Малфоев. Он сделал её послушной и покорной — она обязана была выполнять все приказы главы семейства Малфоев. Чего бы тот ни пожелал. Малейшая просьба становилась для неё законом, по его пожеланию она появлялась и уходила. А после его смерти ей предстояло перейти — как обычной драгоценной побрякушке — к следующему представителю фамилии…
О, да ты удивлён… Полагаю, тебе интересно, что было бы, если в семье рождались одни девочки. Но этого не могло быть — разве Драко тебе не говорил? В семье Малфоев рождались только мальчики. Такая вот фамильная особенность. Но, я отвлеклась.
Словом, колдун произнёс все задуманные заклинания над ребёнком. И, под конец, он связал её симпатической магией: навреди она Малфою, не послушайся, не выполни приказ — всё это принесло бы ей боль. И чем дальше она находилась от того, кому служила, тем слабее становились её магические способности. Рано или поздно она бы почувствовала физическое истощение. Долго бы она не протянула.
Завершив колдовство, он поцеловал дочь в лоб и опустил её в ту же клетку, что убила мать. И ушёл. И десять лет не разговаривал с ней.
Ой, ты загрустил. Это из-за меня, да? Хм, наверное, это грустная история, хотя мне так не кажется, ведь это моя собственная жизнь. Но ведь все истории любви грустны — во всяком случае, у вас, смертных. Ваша жизнь так коротка…
Что? Ну, конечно же, это история любви! Разве не называется историей любви рассказ, в котором, так или иначе, фигурирует любовь? А может ли у реальной истории быть счастливый финал? В конце концов, существует так много разновидностей любви. Любовь, что не приносит боли, не отступается и не предает. Любовь разрушающая, отравляющая и продажная… И они не так далеки друг от друга, как ты думаешь…
Гарри охнул от потрясения — и только, он не шелохнулся, когда Драко рухнул к его ногам, — просто стоял и остолбенело смотрел, а тот, чувствуя себя полным идиотом, с облегчением уставился в ответ. У него было ощущение, словно он не видел Гарри ужасно долго — по крайней мере, несколько лет — а ведь минул всего день-другой. Слова, что он заготовил, засохли в горле, обернувшись прахом. Вместо этого он закрутил головой, озираясь: они были в маленькой комнатушке, обшитой деревом. Мебель полностью отсутствовала, если не считать разбитой двери, валяющейся на полу. Гарри с отпертым замком в руке стоял у столика, на котором лежало нечто, напоминающее бронзовое пресс-папье. Вокруг ножки столика вилась золотая цепь.
Драко закашлялся, почувствовав во рту невесть откуда взявшийся привкус крови. Неужели он прикусил губу?
— Гарри, — наконец, произнёс он, и прозвучавшее имя показалось ему странным. — Ты как?
Тот молчал, и Драко вдруг обратил внимание на его странный вид: рубашка разорвана, джинсы — продраны на коленях, ботинки облеплены грязью. Мокрые волосы спутались и облепили лицо — оно просто пылало, скулы багровели нездоровым румянцем. Очков не было. Одна рука поранена, но не сильно. — Гарри? — повторил Драко, поднимаясь на ноги.
Это движение, похоже, вернуло Гарри к жизни: одним прыжком он оказался между Драко и столиком.
— Нет, не приближайся! — яростно произнёс он.
— Гарри, это я, я…
— Я знаю, что ты! — рявкнул Гарри, напугав своим криком Драко и испугавшись, сам. — Поверить не могу, что я… — он осёкся и затряс головой. Судя по виду, его тошнило. — Я знаю, что это ты, Малфой, — уже тише продолжил он. — А откуда ты знаешь, что я — это я?
— Ой, прекрати, ради Бога, Поттер, — давай продолжим нашу идиотскую беседу попозже? Когда выберемся из этой дыры? И что ты так отчаянно защищаешь? Пресс-папье? Слушай, глядя на тебя, можно подумать, что это последний портключ из Азкабана.
— Это и есть портключ.
— Вот как? И куда же он ведёт?
— Понятия не имею. Подальше отсюда.
— Он тебе не нужен, — тут же возразил Драко. — Мы и так отсюда выберемся: портключ есть у Гермионы, она может нас отсюда отправить…
Гарри был потрясён.
— Она тут?! Ты что — и её сюда приволок?
— Мы вынуждены были сюда прийти, мы тебя искали…
— Всегда-то ты меня можешь найти, — в голосе Гарри прозвучало отчаяние. — Я не знаю, зачем, вообще, куда-то бегать — ты всё равно меня находишь, куда бы я ни пошёл: хоть за угол! Я повсюду тебя вижу: в толпе, в автобусе, в какой-нибудь чёртовой книжной лавке! А, когда не вижу, слышу твой голос у себя в голове, — Гарри передёрнулся, и Драко вдруг заметил, каким измотанным тот выглядел. — Если я попрошу прекратить меня преследовать, ты послушаешься?
— А если бы пропал я, — вопросом на вопрос ответил Драко, — ты бы прекратил поиски?
— Да.
Драко вытаращил глаза. Письмо стало первой вещью, разорвавшей его связь с Гарри. Теперь стоящий перед ним Гарри, знакомый от и до — от шрама на ладони до изгиба губ — произносил какие-то совершенно непохожие на него фразы. Значит, то, что Драко посчитал ошибкой и недоразумением, таковым не являлось.
— Что?
— Ты меня спросил, я ответил, — в голосе Гарри прозвучала лёгкая обида. — Если это так важно…
— Лгун! — Драко вложил в это слово весь накопившийся в нём яд.
— Я ушёл, — сказал Гарри, — я ушёл, и мой уход едва меня не прикончил — ты в курсе? Оглядываясь назад, я сам не верю, что смог это сделать. И вот теперь ты меня нашёл — и что? Обменяемся рукопожатиями, а потом я снова уйду, и снова буду мучиться? Если бы ты волновался обо мне…
— Если бы я что? — взорвался Драко. — Ах ты, долбаный лицемер! Просто поразительно, как ты до сих пор не сдох от своих чёртовых двойных стандартов! И всё это время я считал тебя честным…
— Я и старался быть честным! — голос Гарри был так же измочален, как и вечно обтрёпанные на обшлагах рукава рубашек. — Я написал тебе, ты что — не читал?
— Читал, — в это слово Драко вложил переполняющие его сердце горечь, отчаяние и ярость — до последней унции. — Гарри вздрогнул.
— Я могу ещё раз подписаться под каждым написанным там словом, — тихо произнёс он.
— Не сомневаюсь, — с отвращением откликнулся Драко. — Нашёл, чем гордиться, Поттер, — его кулаки сжались сами собой. Нет, он не хотел ударить Гарри — не хотел. Но руки определённо надо было чем-то занять. — Кстати, один удивительный момент: ты, наверное, думал, что от твоего письма будет много пользы?
Драко ждал, что Гарри рассердится или будет оправдываться, но тот был просто поражён:
— Просто, я хотел, чтобы ты знал.
— Ну-с, теперь я знаю. И что это меняет?
Гарри был потрясён ещё больше:
— Как, разве ты не понял? Не понял, почему я должен был уйти?
— Почему ты должен был уйти, я понял. Я не понял, почему мне нельзя пойти с тобой. Ведь ты обещал меня подождать — и я поверил тебе. А я-то думал, что ты мне не врёшь. Я тебе верил. Я в своей жизни, вообще, никому не верил — только тебе.
Рот Гарри приоткрылся от изумления, придав ему почти смешной вид. Впрочем, Драко было не до смеха: он сам остолбенел, не в силах поверить в то, что он действительно только что ЭТО сказал. Он слишком часто пользовался уклончивыми ответами, намёками, желая, чтобы его понимали с полуслова — а ещё лучше — совсем без слов; он предпочитал, чтоб люди сами догадывались о причинах его поступков. И теперь он почувствовал, будто сам себя вывернул наизнанку, будто распахал себе вены и залил кровью пол у ног Гарри. Драко ума не мог приложить, какой чёрт потянул его за язык.
Гарри откинул с глаз сырую прядь, его трясло. Плечи судорожно передёрнулись, когда он перевёл дух.
— Ты же читал моё письмо, — упрямо повторил он, — и всё равно не понимаешь — причина, я думаю, в том, что ты просто не хочешь понять. Я говорю тебе правду. Прости, если она тебе не по вкусу, прости, если я тебя рассердил или разочаровал. Но это ничего не может изменить: ни того, кто я, ни того, чего я хочу, ни того, что я должен совершить.
— Что ты должен? Неужели я хоть раз… — Драко оборвал сам себя, прикусил губу и заткнулся.
«Неужели я хоть раз хотел чего-то иного, нежели ты? Разве я когда-нибудь думал, что ты недостаточно хорош? Сначала я ненавидел тебя за то, что ты — это ты, а потом моя ненависть ушла — неужели, я хоть раз просил тебя о чём-нибудь? Разве я просил тебя поведать свои секреты, просил твоей жалости, сострадания? Просил твоей дружбы? Я всего раз попросил тебя о чём-то, и ты мне отказал. Мне не стоило ни о чём просить тебя. Ни о чём, кроме как о разрешении пойти с тобой — и то, только потому, что я не мог об этом не просить…»
Разумеется, Драко не сказал этих слов вслух, он даже не подумал их вслух. Гордость ледяной волной захлестнула его, распрямила спину, расправила плечи, заставила вскинуть голову.
— Ты прав — нет причин, чтобы извиняться. Это всё моя ошибка.
Плечи Гарри поникли:
— Что значит — твоя ошибка? Слушай, Малфой…
— Неважно, — перебил его Драко. — Не имеет никакого значения, что я думал.
— Нет, имеет. Слушай, я извиняюсь…
— Я же сказал — не нужно извинений, — Драко постарался, чтобы эти слова прозвучали как можно оскорбительнее. Гарри закусил губу:
…Терпеть не могу, когда ты так говоришь. Если бы я мог тебе объяснить…
ПОШЁЛ ВОН ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ, ПОТТЕР!
Истошный вопль Драко поразил их обоих. Драко почувствовал, как в его голове гуляет эхо, как после выстрела. Сморщившись, он схватился за неё, но всё это было пустяком по сравнению с тем, что случилось с Гарри: тот зашатался, словно Драко его пихнул, качнулся назад — Драко рванулся, чтобы подхватить его, но Гарри увернулся, налетел на столик — тот рухнул с хрустом ломающегося дерева… и рука Драко схватила лишь пустоту.
Гарри исчез. И вместе с ним исчез и портключ… Замок, звякнув, упал на то место, где он стоял мгновение назад. Лишь спустя несколько минут Драко смог заставить себя наклониться и поднять его.
Гермиона вжалась в кожаное кресло. Помимо неё в элегантном, обшитом деревом кабинете мистера Блэкторпа находились ещё шестеро-семеро колдунов самого официального вида в серых мантиях. Они вели очень напряжённый разговор. Она трепетала при мысли, что в любой момент к ним может присоединиться Люциус Малфой, и вот тут-то всё и начнётся… Где черти носят этого Драко? Как он посмел бросить её в таком месте? Слава Богу, они не потребовали от неё объяснений, подразумевая, что она не говорит по-английски, однако, их взгляды ей не понравились, совсем не понравились… С неожиданным грохотом распахнулась входная дверь. Блэкторп подскочил, Гермиона сжалась в своём кресле, когда в комнату шагнула ледяная башня, исходящая яростью. Она даже не сразу сообразила, что это Драко.
Девушка в жизни не видала его таким взбешённым, он влетел, сжимая в руке нечто, напоминающее висячий замок. Второй рукой он властно взмахнул, требуя тишины. Все присутствующие мигом умолкли и уставились на него. Вид у Драко был такой, что Гермиона просто поразилась, почему от него не сыплются искры, воспламеняя всё вокруг.
— Вот, — произнёс он сквозь зубы, лишь неимоверным усилием воли не срываясь на крик, — на этом замке находился портключ, я прав?
— Вы взломали замок? — поражённо спросил Блэкторп. — Могу ли я узнать, зачем?
— Я ничего не взламывал. Это сделал кто-то другой, кто-то, кто скрылся отсюда.
Казалось, мистер Блэкторп сейчас хлопнется в обморок:
— Убийца?
На миг ярость в глазах Драко поблекла.
— Да, — произнёс он после чуть заметного колебания, вполне достаточного для того, чтобы Гермиона сообразила, что человек, сбежавший при помощи портключа, был Гарри. — Я должен немедленно отправиться за ним. Дайте мне другой портключ.
После короткой паузы мистер Блэкторп кашлянул.
— Другого нет.
— Что, прошу прощения? — Драко трясло от напряжения. Он в упор взглянул на суккуба-менеджера. — Что вы сказали?
— Существует только один портключ. Мы не видели необходимости иметь запасной — на цепи стояли пятиуровневые связывающие чары…
— Да, несомненно, они оказались на редкость эффективными, — голос Драко источал яд. — И куда же переправлял этот портключ?
— В Центральный каминный узел Лондона, — и Блэкторп снова закашлялся. — Он объединяет более трёхсот каминов… Вероятно, убийца уже далеко. Мистер Малфой, я вот что Вам скажу: вряд ли Ваш отец пожелал бы, чтобы Вы гонялись за таким опасным злодеем. Однажды он уже совершил убийство…
— Меня не волнует мой отец! — заорал Драко, и Гермиона, по-настоящему встревоженная, начала подниматься со своего кресла: Драко никогда публично не говорил об отце в таком тоне. Это начинало её здорово пугать. Железный контроль был его неотъемлемой частью — и всего, что он делал, и усомниться в этом было так же странно, как сомневаться в охранной системе Хогвартса. Или что-то в этом (таком) роде. — Я хочу другой портключ! У Вас должен быть для чрезвычайных ситуаций ещё один портключ — наверное, Вы его где-то спрятали!..
— Уверяю Вас, что это не так.
Гермиона поверила этим словам: мало кто рискнул бы врать Драко — учитывая состояние, в котором он находился. Но юношу, похоже, ничто не могло убедить. Он яростно швырнул замок, и буфет откликнулся жалобным звоном битого стекла.
— Хочу второй портключ или дымолётный порошок! Я хочу выбраться отсюда — ясно? Я хочу оказаться в Центральном каминном узле — и прямо сейчас. И единственный существующий для меня вопрос: проползу ли я туда по мосту из Ваших выпотрошенных трупов, — метнув резкий взгляд в сторону Гермионы, он, похоже, только-только сообразил, что она тоже тут. И краска прилила к его разъярённому лицу — слишком яркая: он лихорадочно побагровел, глаза яростно сияли. — За мной, Гермиона, — скомандовал он.
Мистер Блэкторп издал протестующий звук:
— Я думал, её имя…
— Молчать! Так я Вас спрашиваю: Вы собираетесь мне помогать или нет?
Тот лишь беспомощно взмахнул руками:
— Мистер Малфой, увы, я не могу вам помочь — абсолютно.
В ответ Драко ухмыльнулся. О, Гермионе была хорошо знакома его жуткая ухмылка: и едва она успела спрятаться за его спину, как стол красного дерева, а так же всё то, что на нём стояло, взорвалось, засыпав всё вокруг щепками и осколками.
Гарри со всего маху ударился оземь, словно рухнул с высоты, задохнулся, перевернулся и на миг ошеломлённо замер, растянувшись на спине. Потом приподнялся на колени и с затаённой надеждой огляделся…
Но комната, в которой он только что находился, — с разбитой дверью, ровными стенами и Драко — эта комната исчезла, сейчас он стоял на коленях на сыром и холодном каменном полу в помещении, напоминающем вестибюль, от которого в разных направлениях расходились тёмные пустые тоннели. И, вообще, — света было маловато. Пахло дымом. Откуда-то доносились голоса.
На миг он замер на коленях, слушая биение своего сердца. Гарри резко разжал руку, и с глухим звоном об каменный пол ударился портключ.
«Это нечестно», — мелькнула горькая мысль. — «Несправедливо…»
Гарри поднялся на ноги, и волна, накатившая на него, закружила голову так, что ему пришлось упереться в стенку, чтобы удержаться на ногах. Перед глазами ещё стоял образ Драко — белое лицо, наполненное отвращением и ужасом. Не успев ни о чём подумать, Гарри размахнулся и с силой пнул валяющийся у ног портключ. Тот звякнул, ударившись о противоположную стенку. Если Гарри и стало после этого легче, то не сильно.
Прикусив губу, он подумал: «Всё, хватит. Нечего себя мучить этими «если бы, да кабы». Что сделано, то сделано: не воротишь».
Кто-то пихнул его в плечо и выругался на незнакомом языке. Гарри вжался в стену. Через комнату, переговариваясь и смеясь, прошло несколько человек. На них были одинаковые тёмные мантии, обшлага которых украшали оранжевые и красные полоски. Какая-то мысль запоздало всплыла на поверхность, но Гарри был слишком болен и слишком близок к отчаянию, чтобы сконцентрироваться. Всё, на что он сейчас был способен, — это пристроиться к незнакомцам и последовать за ними по коридору.
Юноша прошёл по небольшому проходу, приведшему его в огромный зал, наполненный волшебниками. Гарри осмотрелся и остановился: он стоял у подножия чего-то, напоминавшего огромную трубу, уходящую вверх и теряющуюся где-то за крышей. Воздух был наполнен запахами гари, сырого кирпича, золы, дыма. Вся стена перед ним была испещрена дырами — каминами, как догадался Гарри. Люди подходили, ныряли в камины и исчезали во вспышках оранжевого или зелёного пламени.
«Я в каминном узле», — с удивлением сообразил Гарри: он слышал об этом месте, но никогда здесь не бывал. Сотни каминов, подключённых к иностранным сетям — отсюда можно было попасть в любую точку на земле. Мечтай он скрыться, сбежать, лучшего места было не найти. Но всё же…
Гарри осмотрелся. Большинство колдунов на первом этаже столпились у стола, что располагался в дальнем углу зала. Наверное, именно там можно было приобрести Дымолётный порошок и разрешение. Поутихшие, было, опасения вновь вернулись: насколько он знал, необходимо представить свой волшебный сертификат для вылета из страны. Наверное, где-нибудь на дне сумки и завалялось его школьное удостоверение, но ему совсем не хотелось его демонстрировать: увидь они его имя, все тут же рванутся к нему.
Гарри вздохнул. Спина и шея болели, кости ломило от болезни и усталости, мысли выходили из-под контроля. Он мрачно подумал о том, как, наверное, его ненавидит сейчас Гермиона. Он был даже рад, что она не пришла вместе с Драко — он бы не вынес, если бы они вдвоём смотрели на него, ему хватило одного Драко, его ярости. Но он ведь должен его простить, рано или поздно — правильно? Он обязан это сделать. Гарри всё ему объяснит, расскажет… Сядет рядом и мысленно поговорит с ним — пока тот не поймет, что Гарри ему не соврал.
Внезапно Гарри охватила эйфорическая, беспочвенная уверенность: ну, конечно же, Драко должен смягчиться и простить — просто обязан и точка. Не может же он вот так наплевать на их дружбу, выбросить её на помойку, ведь то, что связывало их, было куда больше, чем они сами. Гарри не мог представить, что всю оставшуюся жизнь ему придётся провести без Драко. А, следовательно, тот просто обязан его простить.
В том лихорадочном состоянии, в каком сейчас находился Гарри, его размышления показались ему просто шедевром логики. Улыбнувшись, он потянулся к карману за своим рюкзаком. И в тот миг, когда он уже почти достал его, мир вокруг взорвался и раскололся на части. Тёмная волна пронеслась над ним, сбив с ног, в ушах эхом отозвался собственный крик, кожа взорвалась болью — словно её рвали стеклянные осколки.
Гарри кричал, не осознавая, зачем и почему он это делает, не понимая, к кому он обращается, — шум в ушах заглушил все звуки. Действительность раздвоилась: он лежал и видел качающийся над ним свет, огонь, кровь, рушащиеся стены. И, в то же время, чувствовал каменный пол, когда его тело билось и содрогалось от мучительной боли.
Сквозь дымку и истошный вопль к нёму прорвались руки. Вокруг зазвучали голоса, он услышал незнакомую речь. На миг Гарри решил, что он умирает, и это нимало его не озаботило. Руки коснулись его и подняли. Знакомый голос окликнул по имени, но, не успев ответить, Гарри лишился чувств.
Слабый свет порозовел, потом возникли тени. Драко медленно продирался сквозь темноту, верша свой путь сквозь грязную и мутную воду. Открыв глаза, он не сразу понял, где находится.
Постепенно — очень медленно — он начал узнавать эти смазанные тени. Он лежал на спине, на мраморном полу отеля в Диагон-аллее, и голова болела так, словно в ней решил обосноваться горный тролль.
Драко сел — очень медленно, потому что у него было ощущение, что, если он дёрнется, голова просто отвалится. От боли перед глазами мельтешили чёрные мушки; чтобы сфокусировать зрение, ему пришлось несколько раз моргнуть. Наконец, мир перед глазами обрёл чёткость, и первое, что он увидел, была Гермиона. Одетая в белую пижаму, она, прислонившись спиной к дивану, сидела на полу чуть в стороне и не сводила с него глаз, которые на бледном лице казались ненормально огромными и напоминали чернильные кляксы.
— Эй, — сказал он. Это было всё, на что его хватило.
Её руки, лежавшие на коленях, ещё сильнее стиснули маленькую серебряную фляжку — Драко узнал в ней ёмкость для противоядия, которую она постоянно носила с собой с того момента, как они ушли из школы. Серебро и синяя каменная пробка. В сумраке она странно поблёскивала — как-то знакомо.
— Ты кошмарно выглядишь, — сказала Гермиона.
— Я и чувствую себя кошмарно, — похоже, пытаясь сесть, он переоценил свои силы. Драко прилёг, опершись на локти, и сконцентрировался на дыхании, пытаясь игнорировать боль в голове. Он взглянул на себя: босой, одетый только в брюки и рубашку, заляпанную серебряными пятнами… перчаток не было.
— Э… а что произошло?
Она взглянула на него, не меняя выражения лица:
— А что — ты не помнишь?
Он помотал головой, скривившись от боли, тут же прострелившей виски.
— Я вернулся за запасным портключом…
— То есть, — осторожно поинтересовалась она, — ты не помнишь, как в клочья разнёс кабинет Блэкторпа?
— Помню какое-то пламя, — произнёс Драко, в памяти которого остались какие-то очень огненные фрагменты.
— И кровавый дождь, — холодно продолжила Гермиона, — а потом стены взорвались, и оттуда полезли змеи. Правда, им не досталось того внимания, которого они, несомненно, заслуживали, потому что ими полностью завладел хор вопящих и пожирающих друг друга гигантских крыс
— Лично я просто горжусь стаями невидимых уток, — сообщил Драко.
Гермиона не улыбнулась, похоже, она не находила в ситуации ничего забавного.
— Полагаю, ты считаешь, что сумел им показать, почем фунт лиха… особенно удалась та часть, когда ты свалился в глубоком обмороке, и мне пришлось использовать портключ отеля, чтобы вернуть нас сюда. Слава Богу, что он у меня оказался, иначе мы оба уже были бы покойниками.
— Что — я свалился в глубоком обмороке? — заинтересовался Драко.
— Да, — отрезала Гермиона. — Именно поэтому ты и лежишь на полу. Я не смогла тебя поднять, а пользоваться магией не хотела — думаю, на сегодняшний вечер магии уже вполне достаточно. Гарри всегда говорил, что если ты когда-нибудь позволишь себе по-настоящему оторваться, то у Хогвартса снесёт крышу. Полагаю, он не ошибался.
Её монотонный голос начал его беспокоить.
— Как долго я так провалялся? Ты уже переоделась в пижаму…
— Пришлось, — равнодушно пояснила она. — Ты меня с ног до головы закашлял кровью.
— Ох, — Драко ощутил, что новая информация, наверное, должна бы его встревожить. Но всё, что он чувствовал, — только усталость. — Я думаю, что отельные эльфы всё постирают. Я им заплачу…
Хлоп!
Драко едва увернулся, когда фляжка, что сжимала в руках Гермиона, просвистела у него над ухом, звонко ударилась об пол и откатилась в сторону. Он с недоумением уставился на девушку.
— Да, как ты смеешь, — прошипела она, — как смеешь сидеть и делать вид, что произошедшее , связано только с прачечной?!
— Я не сказал, что только с прачечной, — возразил Драко, стараясь говорить как можно рассудительнее, но в тот самый миг, когда слова сорвались с губ, Гермиона схватила стеклянный подсвечник с кофейного столика и запустила ему голову. Драко успел пригнуться, и стеклянные осколки запрыгали по полу. — Эй! — запротестовал Драко. — Ты можешь меня ударить!
— И отлично! — завопила Гермиона. Теперь, когда она приподнялась и стояла на коленях, Драко вдруг с необычайной чёткостью увидел перед собой худенькую растрёпанную девчонку, влепившую ему когда-то пощёчину. Тогда им было по тринадцать. Это была первая вещь в жизни, оглушившая его по-настоящему. — Да, я просто мечтаю тебя ударить! Ты, вообще, соображаешь, что делаешь, — бестолковый… бестолковый ублюдок! Тебе же нельзя пользоваться магией! Я тебе говорила, Снейп тебе говорил — ты хоть кого-нибудь слушаешь?! Думаешь что — он пошутил? Тебе нельзя использовать магию, потому что ты умираешь, а она забирает и твои силы, и силу противоядия — всё то, что поддерживает в тебе жизнь! А ты берёшь и устраиваешь дурацкую истерику — мне даже подумать страшно о цене, которую ты за неё заплатил: неделя жизни? Две? И ради чего? Да просто так! Ты всё равно не получил, чего хотел, — тебе бы не помогло, даже если бы ты выжег то место дотла.
— Я разозлился, — пояснил Драко. — Надоело жить, словно, вот-вот отдашь концы.
— Ты действительно вот-вот отдашь концы, — яростно перебила его Гермиона. Прикинув, чем бы ещё швырнуть, она схватила со стола тяжёлую керамическую кружку и запустила ею в стенку. Та раскололась вдребезги. Драко сморщился, но Гермиона, похоже, утолила свою злость и теперь почувствовала себя лучше. — Тебе не просто надоело жить под страхом смерти, тебе, вообще, чертовски надоело жить. Я должна давать тебе противоядие. А ты отправляешь в местечко вроде Многосущного борделя, даже не побеспокоившись о портключе, чтобы вернуться обратно. А потом устраиваешь потрясающее суицидальное представление. Если бы меня рядом не оказалось, ты был бы уже трижды мёртв, и, судя по тебе, тебе абсолютно плевать. Тебе, вообще, — на всё плевать. Ты хоть понимаешь, что это нечестно? Ведь меня он тоже бросил, ты же знаешь… — её голос затих, но Драко молчал. Он по-прежнему лежал, не сводя с неё глаз. Ярость и краска медленно уходили с её лица. Она прикусила губу.
— Скажи что-нибудь, — прошептала она.
— Каждый раз, когда я открываю рот, ты начинаешь швыряться, — заметил Драко.
— Сейчас не буду — просто скажи что-нибудь.
Драко вздохнул. Он чувствовал усталость.
— Это не связано с Гарри, но если хочешь — что ж, пусть будет так. Да, тебя он тоже бросил, но зато не оставил тебе письма, в котором написано, что его тошнит от одного взгляда на тебя и ты его достала, правильно?
— Тебе он этого тоже не написал, — возразила Гермиона.
— Да, может, там не было написано именно этих слов, но суть-то не меняется — просто Гарри не такой человек, чтобы выражаться напрямик. Во всяком случае, он отказался существовать в моей голове, как в слишком отвратительном месте. И я не могу его обвинить: я и сам себя не слишком-то люблю.
— То, что думает Гарри, не имеет к произошедшему никакого отношения, — сказала Гермиона. — Я люблю Гарри. Но он — ненадёжный. И ты не должен жить или умирать, завися от его мнения. Я не знаю, зачем и почему он написал тебе такие слова, я пытаюсь верить, что на то были серьёзные причины. И пытаюсь верить, что это не имеет значения: в конце концов, он ушёл, и теперь мы должны смириться и жить дальше. Вот только меня обуревают страшные подозрения, что ты жить не хочешь.
— Знаешь, Гермиона, это не твоё дело — пытаться сохранить мне жизнь. Я бы не стал тебя винить, махни ты на меня рукой. Да и никто не стал бы.
Она содрогнулась, внезапно осознав, какая она маленькая. В лучшие времена Гермиона была бы этим только довольна — она и, правда, была худенькой, особенно сейчас, за последние недели все они здорово потеряли в весе.
— Ты что — действительно, думаешь, что мне нравится быть ответственной за тебя? — прошептала она. — Да меня уже тошнит от ответственности. Меня уже тошнит от постоянной заботы о ком-нибудь. Вот только кто, кто этим будет заниматься в противном случае? Сначала ушёл Рон — и я потеряла его, но решила: «ладно, не беда, я пока что-нибудь придумаю, а потом, глядишь, он и сам вернётся». Потом настал черед Джинни, и я снова сказала, что смогу обойтись и без неё. Потом — Гарри. Я приказала себе заняться его поисками и знала, что только в этом случае смогу продолжить жить. Но случись что-нибудь с тобой… Если и ты меня покинешь… у меня тогда никого не останется, я не смогу сделать это одна, я никогда не была одна… Всё, что я когда-либо делала, я делала с Роном и Гарри… — у неё перехватило дыхание, она осеклась и спрятала лицо в ладонях. — Зачем я тебе всё это наговорила…
С большим трудом Драко сел. В груди нарастало странное напряжение, словно он не мог нормально дышать. Он распростёр к ней руки, и Гермиона, удивлённо взглянув на них сначала, проползла по полу на коленях и полу-упала, полуприльнула к его груди, уткнувшись в него лицом.
Он сомкнул объятия. С учётом его состояния, удивительно, что он, вообще, мог удержать её, не заваливаясь назад. Признаться, поза, в которой они оба находились, была весьма неудобной: Гермиона сидела у него на коленях, упираясь своим коленом ему прямо в грудь.
— Ты меня пнула, — заметил он. Она подняла взгляд — лицо поблёскивало от слёз, а на его рубашке остались влажные пятна. Она улыбнулась, заставив его подумать, что она такая же, как и Гарри, — в её глазах тоже вспыхивал огонёк, когда она улыбалась, и это придавало лицу удивительную красоту.
— Я не хотела тебя раздавить, — виновато произнесла она.
— Конечно…
Она снова прильнула к нему и замерла. Он опустил глаза к её нежной шее, такой бледной и такой беззащитной между белым воротничком пижамы и прядями тёмных волос. Девушка продолжала вздрагивать, но уже не так резко и сильно. И он, впервые за много дней снова почувствовал чью-то боль помимо своей собственной — это удивило и напугало его, и объятия сами собой стали крепче. От Гермионы исходил слабый запах противоядия — белладонна, горькое алоэ — аромат цитрусов и крови. Не осознавая, что он делает, он назвал её по имени, она взглянула на него удивлёнными глазами, обрамлёнными тёмными ресницами, и в этот раз он её поцеловал.
Она совсем не испугалась, её руки сомкнулись на нём, неловко взлетев на плечи и скользнув за шею. Он почувствовал, как они холодны. Она не пыталась отстраниться. Он прижимал её к себе, обнимая за талию, и тянулся к её губам, ощущая, как колечко, что подарил ей Гарри, стало преградой между их прильнувшими друг к другу телами.
Силы покинули Драко, и он упал на спину, стискивая её в объятиях; они рухнули на пол, запутавшись в собственных руках и ногах, он слышал, как Гермиона охнула от удивления, но прежде, чем успел спросить или сделать что-то, она успокоила его, коснувшись пальцами его губ.
— Стоп, — у неё был решительный и серьёзный вид. — Я сделала тебе больно?
— Да.
Она склонилась над ним, и её тёмные волосы накрыли их обоих.
— Прости, — шепнула она, коснувшись щекой его щеки, он ощутил на губах соль её слёз и подумал, что впервые за десять лет он вот-вот разрыдается. Драко, словно видел их обоих со стороны, словно какая-то часть его реяла над ними, равнодушно наблюдая за происходящим: белокурый юноша лежал на полу, а рядом с ним лежала темноволосая девушка. И вдруг он представил третью тень, метнувшуюся и улегшуюся между ними — но от этого лишь ещё чётче осознал, что на самом деле никакой тени вовсе не было.
— Прости, — снова повторила она и поцеловала его лицо, шрам под глазом, потом, взяв его руку в свою, поцеловала ладонь с яростным шрамом. Сердце колотилось у Драко в груди, каждый удар отзывался болью, словно оно вот-вот разорвётся пополам, кровь огненной рекой устремилась к тому месту, где её губы коснулись пульса на запястье. Он словно падал.
Он притянул её к себе, и она упала на него. Было бы неправдой сказать, что он никогда не рисовал в своём воображении подобную картину: он был слишком слизеринцем, чтобы держать под контролем своё собственное воображение. Да, и можно ли было винить его в том, что он никогда не делал на самом деле?
Всё его естество протестовало против предательства Гарри — даже сейчас эта боль горела в нём, как продолжает гореть солнце перед уже закрытыми глазами. И теперь она смешалась с болью от холодных каменных плит, впивавшихся в его кожу, гнувших его кости, с болью от удара об пол, с болью от разрезанной руки, стиснутой между их телами. И боль эта напоминала зимний мороз — сладкий и пронзительный.
Её руки легко и беспокойно касались его: она дотронулась до лица, пригладила волосы, словно бы пыталась привести их в порядок; она что-то шептала, когда он целовал её, — это был нежный, тихий звук, с каким, наверное, укрывает землю падающий снег. Он целовал её шею, закрытые глаза — она вздрогнула и села так, чтобы он мог дотянуться до её губ. Медленное и чувственное ощущение скольжения и падения пропало, словно просочился сквозь пальцы песок. Драко почувствовал настойчивость Гермионы, когда она придвинулась к нему и крепко обняла за шею. Он перекувырнулся, обхватил её ногами и притянул к себе, чувствуя, как её грудь прижимается к его груди. Он знал, что они должны остановиться — остановиться прямо сейчас… Но… то ли болезнь и усталость убили в нём остатки воли, то ли он, на самом, был совершенно омерзительным типом — как, собственно, Гарри всегда и думал — то ли всё дело было в том, что теперь Гарри всё равно уже ненавидел его… так что терять уже было нечего… Словом, Драко не видел причины, чтобы останавливаться и не сделать того, что хотел.
Его рука, сдавленная их телами, ещё пульсировала тусклой болью, когда он спустился пальцами от её ключиц к пуговкам пижамы и начал их расстегивать — одну за другой. Сначала ему показалось, что это боль в руке не дает ему расправиться с ними быстрее, лишь спустя некоторое время он понял, что ему что-то мешает. Драко нетерпеливо попытался схватить и устранить помеху — но та выскользнула из его пальцев и ударилась о мрамор пола, издав стеклянный хруст. Только теперь он сообразил, что это было.
Гермиона ахнула и, повернувшись, подхватила предмет с пола:
— Моё кольцо… — оно не разбилось, но вдоль него пробежала тонкая трещина, разделив на три кусочка. — Всё в порядке, я могу применить заклятье Reparo…
— Можешь? — переспросил Драко. Голос его был ровен, лицо ничего не выражало, но она видела, как скачет жилка на его шее. Приподнявшись на локтях, он смотрел на неё, на то, как она обмотала цепочку вокруг руки и сжала кольцо в кулак. Неожиданно она ощутила вес его тела, придавившего её к полу. Хотя оба юноши имели почти одинаковое сложение, они всё же были очень разными: Гарри был тоньше и тонкокостнее, как птица, весь составленный из лёгких касаний, спутанных волос и безыскусной искренности. Драко казался более плотным и мускулистым; его живот — в отличие от впалого у Гарри — был плоским и ровным, волосы — жёсткие у Гарри — струились нежным шёлком… Но во всём остальном юноши были похожи.
Драко коснулся рукой её лица.
Не успев ни о чём подумать, она отпрянула от него.
— Не надо.
Его рука упала.
— Что не надо?
Она вздрогнула. От кольца, зажатого в ладони, веяло холодом.
— Не надо меня трогать. Потому, что если ты меня тронешь, то я могу… Но я не могу. Мы не можем.
Он смотрел на неё. Их лица разделяли какие-то дюймы. Она видела в его глазах своё собственное отражение, она видела все переливы его радужки — местами серой, местами голубоватой, местами цвета ореха.
— И почему же нет? — снова переспросил он, тем же ровным холодным голосом.
— Из-за Гарри, — она снова вздрогнула. — Я не хочу сделать ему больно.
— Ах, вот как, — на его губах появилась кривая усмешка, и она подумала, что от этого его красивые губы разом утратили всю свою красоту. — А я хочу. Разве всё это затевалось не ради этого?
Она похолодела.
— Слезь с меня.
Он рассмеялся, и его дыхание коснулось её волос.
— Как скажешь, — неприятным, насмешливо-злобным тоном ответил он и, прижимаясь всем телом, медленно-медленно сполз с неё, так что она ощутила на себе каждый его дюйм. Откинувшись, он распростерся на мраморном полу, раскинув ноги.
— Значит, ты целовал меня ради этого? Ради того, чтобы причинить боль Гарри? — отодвигаясь от него, резко спросила Гермиона.
— Нет, — она почувствовала странное облегчение. — А вот не остановился я именно по этому, — продолжил он, счищая ногтем невидимую соринку со своей манжеты. Облегчение исчезло, уступив место горечи.
— Что ж, лично я не хочу, чтобы Гарри было больно, — процедила она сквозь зубы. — А твои желания — твои проблемы.
Его глаза сузились, как у кошки.
— И что, — прошипел он бархатным голосом, — то есть, если бы я не хотел сделать ему больно, тогда что — это было бы вполне допустимым? Что — удобоваримые самооправдания и хорошие намерения могут оправдать наше поведение? О, я не хочу причинять боль Гарри, а потому я заявляю об этом прежде, чем разбить его сердце, — так что всё о'кей. Или ты собралась потрахаться со мной и сохранить это в тайне? Но ведь не получится же, ты сама понимаешь, он всё равно узнает. И больше не захочет тебя. Никогда.
С её губ сорвался судорожный вздох:
— Нет, это не так…
— Так, — перебил ее Драко. — Не захочет тебя. Если это буду я.
— Ты…
Гермиона проглотила все слова, что хотела сказать. Он смотрел на неё, действительно сердитый, всё в нём — и напряжённые губы, и развёрнутые плечи — носило отпечаток утончённой злости. На его лице сейчас жили только глаза — оно напоминало ровную стену, сквозь щели которой лился яркий свет. Гермиона увидела гнев, ярость, бешенство — и страшную пустоту за ними, скручивающуюся в какую-то бесконечную спираль, что вела в такие места, где никогда не было света. Гермиона всегда удивлялась, почему в ней нет зависти к этому странному, решительному, полному горечи юноше, в котором было так много общего с Гарри. И теперь она поняла: никакая близость, никакое единство и связь с кем-то не стоят такой жуткой цены — такой боли и ужаса от утраты и разрыва. Нет. Это не для неё. Возможно, для Драко оно того стоило. Но она никогда бы не узнала, она не собиралась спрашивать.
— Нет необходимости быть таким жестоким, чтобы продемонстрировать свою точку зрения, — определённо, это было вовсе не то, что она хотела сказать. — И всё же, как бы ты ни был жесток со мной, к себе ты ещё более безжалостен. На это невозможно смотреть. Так что я пошла спать. А ты можешь заниматься, чем угодно.
У Драко был испуганный вид — Гермиона даже почувствовала какое-то смутное удовольствие оттого, что ей удалось его напугать. Качнувшись вперёд, она очень бережно и осторожно положила на пол между ними синее кольцо и услышала, как Драко резко вздохнул. Поднявшись на ноги, она, заставляя себя не оборачиваться, прошла в свою спальню и закрыла за собой двери.
— Так ты уверен, что это не мой сын? — поинтересовался Люциус у секретаря, с нервным видом топтавшегося у дверей его кабинета. Похоже, в нём была примесь гоблинской крови: он был ужасно уродлив, а в совокупности с шишковатым носом это производило на Люциуса неприятное впечатление. А потому он решил как можно скорее пристрелить и его, и помощника, что нанял его на работу. — Не Драко?
Секретарь замотал головой:
— Нет, это был не юный хозяин.
— Другой мальчик? Он влетел в мой кабинет и хотел говорить со мной?
— Так точно. Он сказал, что Вы были бы рады видеть его. Судя по виду, он был в этом совершенно уверен.
— Ясно, — сухо кивнул Люциус. — Что ж, посмотрим.
Оттолкнув трепещущего секретаря, Люциус распахнул дверь кабинета и вошёл, шаря глазами в поисках злоумышленника. Найти того оказалось вовсе несложным: белокурый юноша, совсем ещё подросток, растянувшись на спине, возлежал на столе Люциуса и, подняв руки, лениво выписывал в воздухе круги. Когда Малфой прикрыл дверь, юноша повернул голову и приглашающе улыбнулся:
— Привет тебе, Люциус. Неплохо выглядишь.
Тот захлопал глазами.
Когда он спрашивал у секретаря, уверен ли тот, что прибывший не Драко, секретарь ответил, что это не юный хозяин, и был совершенно прав. Кто бы это ни был, Люциус абсолютно его не знал,однако юноша, похоже, чувствовал себя в кабинете Люциуса совершенно по-хозяйски, хотя сам по себе кабинет мог хоть кого удивить. Разлегшись поперёк элегантного палисандрового стола, юноша свернул свой плащ и вместо подушки подложил себе под голову. Сухопарый, высокий, светловолосый, как Драко; глаза, когда он смотрел на Люциуса, были цвета синей воды, если на неё смотреть сквозь синее стекло. Люциус определённо видел эти глаза раньше — он был в этом совершенно уверен.
Он почувствовал, что похолодел. И окаменел.
— Вы проникли в мой офис, — ледяным тоном начал он, словно откусывая каждое слово, — надеюсь, Вы сумеете всё объяснить, молодой человек. Вы, вообще, представляете, кто я?
— Думаю, — юноша начал медленно подниматься, — что есть более уместный вопрос: знаешь ли ты, кто я?
— Полагаю, что ни разу в своей жизни Вас не видел, так что мой ответ вполне очевиден, — отрезал Люциус. — И будьте так любезны — воздержитесь от того, чтобы называть меня по имени. Кто бы ни были Ваши родители, они явно не научили вас хорошим манерам, — и в тот же миг его осенило, — Вы, вероятно, магглорожденный? В данном случае мне необходимо как следует отмыть свой стол.
— О, нет, что ты, — ответил юноша, не спуская глаз с лица Люциуса, — моя мать была ведьмой. А насчёт отца — ты всегда говорил мне, что я вытравил из себя его грязную кровь, и был не его, а её сыном. Ты всегда был мастер по части того, чтобы говорить именно то, что мне хотелось бы слышать. Даже когда был совсем ребёнком.
Люциус прищурил глаза.
— Когда я был ребёнком, Вы ещё даже не родились, мой дерзкий юный друг, — он прислонился к двери кабинета. — Да, я допускаю, что метод, при помощи которого Вы проникли в мой кабинет, меня первоначально даже заинтриговал. Но теперь Вы меня начали утомлять. Так что или объясните, что Вы тут делаете, или же я Вас вышвырну отсюда и свяжусь с Вашими родителями.
Юноша сел и свесил ноги со стола.
— Ах, Люциус, Люциус, — произнёс он, укоризненно качая головой, — ты разбиваешь мне сердце. Ты что — не узнаёшь меня? Совсем не узнаёшь?
— Нет. Кто вы?
Улыбка осветила бледное лицо юноши подобно восходящему солнцу. Но глаза остались полны холодной синевы.
— Возмездие.
Юноша поднялся, и Люциус почувствовал, что слова засохли у него в глотке. Эти глаза… но нет, не может быть… Наверное, это дети… друзья сына… наверное, они решили подшутить…
— Помнишь ли ты, — неторопливо и спокойно начал юноша, — день твоего распределения? Шляпа тут же сказала «Слизерин», ты соскочил с табуретки, подбежал и сел рядом с нами. Я уже освободил тебе местечко справа от себя.
— Что? — Люциус похолодел. — Как… как ты можешь это знать?
— Ты всегда был таким маленьким, — продолжал незнакомец, — ты никогда не думал, что я обращаю на тебя внимание. Но я знал, кем ты станешь. И кем теперь стал. Взгляни на себя.
Люциус оцепенело покачал головой.
— Это невозможно. Ты лжёшь.
Юноша замер на середине комнаты, на его губах играла нежная улыбка.
— Я Том Риддл. Мне шестнадцать. Сейчас — и навеки. Я был из чернил и бумаги. Теперь я из плоти и костей, а предыдущие полвека — не более чем сон.
— Но книга уничтожена, я сам её сжег.
Глаза юноши расширились:
— Да ну?
— Она уже была практически уничтожена, мой Лорд, — не подумав, брякнул Люциус, — исключительно из предосторожности, — он осёкся, увидев, как по лицу юноши расползается восхищённая улыбка.
— Наконец-то, ты мне поверил. Ты знаешь, что это я. Или же ты всё ещё не удовлетворён? Ну же, спроси меня, Люциус. Спроси что-нибудь, что ты хотел бы узнать. Ты помнишь своё кольцо — то самое, с грифоном? А, как я взял его и в миг, когда они назначили меня старостой, вырезал краем крыла некие слова у себя на руке? Помнишь, какие?
— Да, я помню.
Лицо юноши помрачнело, он вскинул левую руку и указательным пальцем начертал яростно замерцавшие в воздухе слова. » Non serviam».
— Я не буду прислуживать, — произнёс мальчик, и Люциус вспомнил мальчика, смотрящего на свою окровавленную руку. И вспомнил слова, начертанные на знамени Люцифера, ведущего своё войска на битву с силами Небес. Люциус почувствовал, что колени сами собой подгибаются — и вот он уже стоял, коленопреклонённый, у ног Тома.
— Господин мой, — он полубредил от потрясения, — я помнил о тебе, помнил всегда.
Том взмахнул рукой, и мерцающие буквы погасли.
— Последние два дня, — в голосе юноши прозвучали тоскливые нотки, — я провёл, читая своё жизнеописание. Я с трудом мог поверить — просто какая-то история предательств и поражений. Меня переполняла ярость, хотелось буквально рвать и метать. Теперь я понимаю, что это было глупо. Есть те, кто заслуживает моего проклятья. И они его получат. Мои Пожиратели Смерти, кто предал и отрёкся от меня, — все они умрут, — голос его был холоден и решителен. — Одного за другим — я всех их уничтожу.
— Но их защищают, — заикаясь, возразил Люциус, — они прощены и их дома защищены Тёмным Лордом…
— Защита — пустяк для того, кто её создал. А мы — один и тот же человек, — из-за острых зубов послышалось нечто, похожее на рычание, — ну, не совсем один и тот же, естественно. Что касается его — моего более старшего варианта — он более всех остальных заслуживает моей мести. Я не могу поверить, до чего он докатился: слабый, сумасшедший, безобразный старик. Никогда не позволил бы себе стать самим воплощением разочарования — уж лучше умереть. Ну, так он и умрет. Этот мир тесноват для нас двоих, — и предвкушение веселья коснулось лица Тома. — Я припоминаю, что ты как-то сказал, что этот мир и одному-то мне маловат. Ну же, Люциус — помнишь нашу первую встречу?
— Конечно. Мне тогда было десять. Но, возможно, я не помню подробностей…
Том сделал к нему ещё один шаг:
— Вспомнишь. Ты бы со своим отцом — кажется, он инспектировал школу. Директор нас представил — твой отец всегда интересовался Слизерином и лучшими студентами. Меня как раз наметили на должность старосты. Помнишь, что отец сказал мне?
— Да, — Люциус вытолкнул ответ сквозь онемевшие губы.
— Он сказал, что надеется, что я присмотрю за его сыном.
— И ты сделал это.
— Верно, — тихо согласился Том. — Не может быть, чтобы ты хотел ему служить. Только не этому больному, гадкому старику, не этому безобразному созданию. Люциус — вместе мы можем начать всё с начала. Выбор за тобой.
Шло время, Люциус молчал. Наконец, Том протянул руку и коснулся его. Ему пришлось для этого поднять руку — немного, ведь Люциус сейчас был выше.
— Люциус, — позвал Том, и тот поднял глаза на стоящего перед ним светловолосого мальчика, что, прищурившись, смотрел на него. И вспомнил, что никогда не мог отказать этим глазам. — Ты выбираешь меня?
Люциус склонил голову.
— Я, как всегда, верен тебе, мой Лорд, — ответил он. — Тебе и никому больше.
Гермиона безрезультатно пыталась уснуть, когда он вошёл в её спальню. Забравшись под тяжёлые одеяла, она лежала, укутавшись ими по самые плечи, слишком усталая, чтобы заснуть. Застеклённые французские двери спальни отбрасывали квадратики света на каменный пол.
От кровати пахло, как обычно пахнет от гостиничных кроватей — мылом и крахмалом. Простыни казались ужасно жесткими и грубыми, но она не возражала: пусть она будет наказана по заслугам.
Она почти не помнила, каково это — целовать Драко, все ушло, как уходит память о боли. Она помнила, что это происходило, но совершенно забыла, как. Это было словно ураган слёз после месяцев запрета на плач. Сейчас она ощущала себя странно опустошённой, её эмоции полностью исчезли. Закрывая глаза, она чувствовала, словно его руки прикасаются к её волосам.
Раздался щелчок поворачиваемой дверной ручки. Гермиона не шелохнулась. Она лежала, заложив руки за голову, и смотрела, как открывается дверь, и он входит. Закрыв дверь, Драко привалился к ней спиной.
Сквозь рифлёное стекло струился слабый свет, превращая его в тёмный силуэт, очерчивая контуры его худощавого тела, плавные линии его плеч, острый подбородок. Она могла увидеть тени, рисующие в полутьме его ключицы, волосы, окружающие его голову тёмным смутным ореолом, словно тусклое тёмное пламя. На шее едва заметно блеснула цепочка Эпициклического заклятья, когда он поднял голову и взглянул на неё.
— Ты не спишь? — раздался вопрос.
Она села. Простыни зашуршали вокруг неё, словно кровать была расстелена в сухом тростнике. Она откинула с глаз волосы, еще мокрые от слёз.
— Не сплю, — ответила она и отодвинула в сторону одеяла, уступая ему место.
Она услышала, как он вздохнул, и его плечи поникли. Это был очень странный вздох, прозвучавший, как капитуляция. Каждая клеточка тела юноши было пронизана усталостью, когда он, бесшумно ступая босыми ногами, пересёк комнату и уселся на кровать. Расстегнув манжеты и пуговицы пижамной рубашки, он стянул её через голову и лег рядом с Гермионой.
Она чуть повернулась, чтобы взглянуть на него: Драко лежал на спине, скрестив на груди руки и уставившись в потолок невидящим взглядом. Ресницы отбрасывали на щёки длинные тени, делая его совсем юным. Ей всегда казалось, что ресницы были единственной мягкой вещью на его лице — больше не были. Усталость не уничтожила, а лишь смягчила его красоту, сгладила острые углы, тронула изгибом губы, опустила уголки глаз. Лишь руки на его груди были стиснуты в странном жесте — отчаянного, яростного покаяния.
Она вспомнила ночь, проведённую в его спальне в подземелье, когда он так и не сомкнул глаз, лёжа рядом с ней и глядя в потолок. Он думал о Гарри, тень которого лежала между ними, как легендарный меч из старых легенд о рыцарях Круглого стола. И сейчас Гарри тоже лежал между ними. И всегда будет лежать. Пока жив Драко, он будет его частью — до тех пор, пока не умрёт один из них, и тому, кто останется, придётся до конца жизни бороться с собой, чтобы не последовать за тем, кто ушёл.
Любя одного из них, ты будешь любить и другого, потеряешь одного — лишишься обоих.
Она потянулась и прикоснулась к нему, в тот же самый миг он протянул к ней руки и притянул к себе. И темнота скрыла их, обвившихся друг вокруг друга и вокруг призрака того, кого они оба любили. Обнявшись, как дети, они уснули.