Последние изменения: 18.12.2006    


Harry Potter, names, characters and related indicia are copyright and trademark of Warner Bros.
Harry Potter publishing rights copyright J.K Rowling
Это произведение написано по мотивам серии книг Дж.К. Роулинг о Гарри Поттере.


Draco Veritas

Реклама
Гарри Поттер и принц-полукровка
Гарри Поттер и огненный кубок
DVD купить

Эпилог. Часть 2. И той любви конца и края нет…


— Ну-с, — Драко подался вперёд и облокотился на колени, — у нас имеются три часа дороги, скука и очень плотные занавески на окнах. Как насчёт…

Блэз, поглядывающая в окно на экипаж позади, в котором ехали Гарри, Гермиона и Рон, задёрнула штору и устремила на него строгий взгляд:

— И не надейся, я тут с тобой кувыркаться не собираюсь. И не важно, чем закончится вечеринка, я всё равно с тобой спать не стану. Мы друзья — и только.

Драко улыбнулся, чуть заметно приподняв уголки губ:

— Полагаю, не стоит козырять, что я чуть не умер?

— Да сколько угодно, только тогда не обессудь, если и я козырну, напомнив, как чуть не залетела.

Драко откинулся на спинку и забросил длиннющие ноги на противоположное сиденье, рядом с Блэз.

— Давно ли ты такая скромница? — поинтересовался он. — А помнишь — тогда, в раздевалке, после победы над Хаффлпаффом?..

— Какой именно победы над Хаффлпаффом? — рассеяно уточнила она.

— После всех трёх, если память мне не изменяет, — пояснил Драко. — Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось…

Блэз всплеснула руками:

— Слушай, может, хватит? Право слово, Драко, знай я, что ты будешь так себя вести, вообще бы не пошла с тобой на свадьбу.

— Пошла бы. Знаешь, что ты любишь больше, чем крутые вечеринки? Являться на эти вечеринки с самым красивым парнем из всех присутствующих. Я смог обеспечить тебе и то, и другое. А что скажешь насчёт платья?

Она не сумела удержать улыбку:

— Потрясающее. Никогда не видела такого алого оттенка, — она поглядывала на него в полумраке — сейчас, кабы не длина волос, её запросто можно было бы спутать с Джинни. Может, затем она и подстриглась?.. — Знаешь, мне вот любопытно…

— Что именно?

— …а не связано ли всё это с Джинни?.. И то, что ты пошёл на свадьбу именно со мной, и платье…

Он приподнял брови.

— Если пытаешься заставить её поревновать, — продолжила Блэз, — то ничего не выйдет.

— Значит, когда я общаюсь с тобой по-людски, ты сразу начинаешь воображать себя зубчиком в шестерёнке моих великих и коварных замыслов? Пожалуй, тебе не мешает поработать над самооценкой, дражайшая Блэз.

Она даже не моргнула:

— Ты не нуждался во мне, когда я была рядом. Не нужна я тебе и теперь.

— Я…

— Ты меня не любишь, — отрезала она.

— Эта лазероподобная проницательность начинает действовать мне на нервы, — убирая ноги с подушек, сообщил Драко. — Ну-с, и чем предлагаешь заняться в ближайшие часы? Несомненно, у нас богатый выбор полезных для здоровья увеселений.

— Можем побеседовать. Это нам всегда особенно удавалось. Байки, шутки…

— Сколько же нужно хаффлпаффцев, чтобы завернуть одну лампочку? — изучая свои безупречные ногти, подхватил Драко.

— Что-что завернуть?

— Лампочку. Такая маггловская штуковина для освещения. Чтобы она заработала, нужно её ввернуть. Да ладно — признавайся, что не знаешь.

— Не знаю.

— Весь факультет, — сказал он. — Один будет вворачивать, остальные обеспечат моральную поддержку. А сколько для этого же нужно гриффиндорцев?

Блэз снова отодвинула штору и выглянула в окно:

— Понятия не имею.

— Три. Лампочкой займётся Гарри, а Гермиона с Роном будут стоять рядом и твердить, чтобы он был осторожен. Ну-с, а сколько же для этого потребуется слизеринцев?

— Господи, эк тебя… Не знаю.

— Нисколько, — он дотянулся и задёрнул занавеску. Она почувствовала прикосновение пальцев, сначала крепко сжавших запястье, потом очертивших его нежным прикосновением. Пряный запах одеколона пощекотал нос. — Нам нравится в темноте…


* * *

Когда кареты прибыли в Имение, солнце уже садилось. К бракосочетанию Нарцисса украсила дом тысячами парящих в воздухе осветительных чар, превративших его в сказочный замок — от сада, перевитого лентами света, до возносящихся в поднебесье башен. Джинни почувствовала легкую дрожь, сделав шаг из экипажа и подняв взгляд, — сразу нахлынули воспоминания, как на одной из этих самых башен Люциус заточил Драко с Гарри — горькой-горькой зимней ночью, когда морозным сахаром хрустит-похрустывает снег.

— О чём задумалась? — поинтересовался рядом с ней Симус.

От ответа её избавил треск гравия — подкатили другие коляски. Из первой вывалились Гарри, Рон и Гермиона, из второй — Блэз и слегка взъерошенный Драко, который подал своей спутнице руку. Блэз помощь проигнорировала и — вся красная — прошла мимо него прямиком к Джинни.

— Какая там духота… — обмахиваясь унизанной кольцами рукой, сообщила она. — В вашей тоже было жарко?

— Да нет, — ответила Джинни.

Симус молча ел слизеринку глазами, и Блэз это не понравилось:

— Знаешь, этот твой пронзающий миры и расстояния Взгляд Зла действует мне на нервы. Полагаю, тебе стоит быть в курсе.

— А может, у тебя охлаждающие чары поломались? — всё так же пялясь на неё, предположил он.

— Господи ты боже мой… Теперь-то ты специально таращишься, верно?

— Может, и так, — признался Симус.

Уголок рта Джинни дёрнулся. Она невольно порадовалась: надо же, в кои-то веки Симус заставил её улыбнуться!

— Наконец-то! — ликующе донеслось с верхней площадки лестницы — там стояла Нарцисса в роскошной весенней мантии какого-то игристого оттенка розового, который вызвал у Джинни жгучую зависть. Ей всю жизнь хотелось носить розовый, но увы — в нём у неё был вид ошпаренного поросёнка. Позади Нарциссы появились Сириус с Ремусом — оба улыбающиеся; начались объятия-приветствия-«не хотите ли освежиться?»… Багаж уплыл в соответствующие комнаты.

Предоставленные Джинни апартаменты были, видимо, тщательно обставлены Нарциссой уже после Люциуса: жёлтые стены и бледно-зелёное пуховое одеяло заставляли ощутить себя словно в цветке — как-то очень не по-малфоевски. Она стянула дорожную мантию, переодевшись в лёгкое платье и босоножки, мимоходом глянула на себя в зеркало и сразу отвернулась: господи, до чего усталый вид! Из кармана валяющейся на кровати дорожной одежды она вытащила фляжку с Любовным Зельем и осторожно пристроила на прикроватный столик. Свет, льющийся в окно, тут же превратил её в искрящуюся драгоценность — яркую, как все пустые обещания…


* * *

Сириус решил, что без мальчишника никак нельзя, — ничего грандиозного, просто несколько друзей в «Холодном Рождестве», — а потому пригласил Ремуса, Гарри с Драко, само собой, Рона со всем остальным уизливским выводком мужского пола. Рон, однако, явился в одиночестве: прочие собирались прибыть в Имение только назавтра. Симуса тоже позвали — скорее, из сострадания; к облегчению Драко, приглашение было отклонено.

Они сидели за длинным деревянным столом и пили эль вперемешку с вязовым вином, слушая неприличные истории о прошлом Сириуса в исполнении Люпина. Как тот по ошибке одновременно назначил свидание в ванной старост двум барышням — приглашая вторую, просто позабыл про первую. Девушки были настолько возмущены, что связали его — голым — Зубочистными Нитями и оставили на милость домашних эльфов.

— Я не был голым, — поправил Сириус, когда стол взорвался хохотом, — на мне оставались носки.

— Три штуки, если я всё правильно помню, — заметил Люпин.

— Не понимаю, о чём ты, — сказал Сириус. — Абсолютно.

— Должно быть, те девушки на тебя крепко разозлились, — впечатлился Гарри, сам побаивавшийся бушующих женщин: что Гермиона, что Джинни в запале гнева могли напугать кого угодно.

— И меркнет ад пред женщинами, коим предложили сообразить на троих в ванной старост… Только не думайте, будто я сужу по личному опыту, — тут же добавил Драко. — Мои соболезнования по поводу небрежного планирования.

— Знакомая песня, — заявил Рон, взмахнув опустевшей кружкой, словно знаменем. — Нечто подобное я уже слышал.

— Не «Подводное Волшебство»? — поинтересовался Драко.

Рон пропустил реплику мимо ушей.

— Женщины, — возгласил он. — Женщины сбивают нас с пути истинного.

— Так-так… — протянул Драко. — Похоже, пришло время долгожданной проповеди о женоненавистничестве.

Он подозвал официанта и заказал кряду несколько мартини с водкой, после чего повернулся к столу и величественно махнул рукой:

— Прошу вас, продолжайте.

— Женщины, — по новой завёл Рон. Его бровь слегка подрагивала — верный признак того, что он набрался. — Женщины. Они используют тебя. Они лгут тебе. Они вонзают кинжал тебе в грудь — и исчезают, а ты корчишься в темноте — один, захлёбываясь собственной кровью…

— Ох ты, страсти какие, — покачал головой Люпин. — Право, самое ужасное, что женщина сделала со мной, — стала звать меня «Волчок-Серый Бочок», когда узнала, что я оборотень.

— От женщин одни неприятности, — глубокомысленно согласился Сириус, высматривая что-то на дне опустевшей кружки.

— Кто бы говорил, — откликнулся Гарри. — Уж не ты ли завтра женишься.

— И да будет позволено напомнить — на моей матери, — уточнил Драко, прикончив очередной мартини и потянувшись за следующим.

…Всё ещё держится, — подумал Гарри, — хотя, судя по блеску глаз, ждать осталось недолго.

— От всех женщин, кроме моей невесты, — поправился Сириус. — Она — бриллиант чистой воды.

— Обожди чуток, — заявил Рон, тыча в Сириуса пальцем, — и она обратится в демона или сбежит к профессору Люпину…

— Эй, меня-то не впутывай! — запротестовал Ремус.

— …или выяснится, что она с помощью Многосущного Зелья приняла облик женщины твоей мечты, чтобы творить зло твоими руками. Или же она бросит тебя ради…

— Знаешь, Уизли, — перебил Драко, — думаю, ты — единственный, кто ухитрился вляпаться в подобную историю.

— Бог мой, — проговорил Сириус, глядя на Рона, — похоже, несладко тебе пришлось в последнее время… Помнится, в вашем возрасте я думал лишь о том, как бы имена не перепутать.

Рон ничего не ответил. Он уронил голову на стол и захрапел.

— Один готов, — подытожил Гарри, пристраивая свою опустевшую кружку другу на голову. Посудина закачалась в неустойчивом равновесии.

— Очень мило, — звучно раскатилось над их головами. — Определённо придаёт всей картине je ne sais quoi *некоторую изюминку*.

Гарри поднял голову и заморгал от неожиданности — перед ними стоял Снейп, как всегда напоминающий летучую мышь в своих развевающихся чёрных одеждах. Сальные чёрные волосы свисали ему на плечи.

— Я бы сказал, soupçon de gentillesse *щепотку изысканности*, — мягко поправил Драко, пригубливая уже пятый мартини. — Впрочем, не мне судить.

— Приветствую, Северус. Пришли поздравить Мягколапа? — вежливо осведомился Люпин.

— Ремус спрашивает, — пояснил Сириус, заглатывая очередную порцию огневиски, — за каким… ты сюда припёрся, Снейп? Разумеется, помимо очевидной цели — реять вокруг, предвещая беду. Надеюсь, не собираешься завтра изображать пресловутого свадебного гостя, перебежавшего дорогу и принёсшего несчастье? К тому же, ты и не гость вовсе, поскольку не припоминаю, чтобы тебя приглашали.

(*СириусимеетввидупоэмуКолриджа «The Rime of the Ancient Mariner». Старый моряк останавливает трёх друзей, спешащих на свадьбу, и рассказывает им свою историю. В общем, все умерли.*)

— Вообще-то я хотел сказать совсем другое, — возразил Люпин. — Честное слово.

— Моё присутствие здесь — чистое совпадение, — успокоил Снейп. — Вчера вечером я заказал комнату в гостинице и, согласно распоряжению Дамблдора, намерен остаться до послезавтра. А пока суд да дело, думал порыбачить.

— Распоряжение Дамблдора? — оторвался от бокала Драко.

— Именно, — подтвердил Снейп, переводя взгляд на любимого ученика. — Я должен находиться рядом, когда он нейтрализует эффект Многосущного Зелья меж тобой и Поттером.

— Ах, да, — подчёркнуто равнодушно отозвался Драко. — Тот самый эффект.

— Вот именно — тот самый, — с нажимом повторил Снейп и повернулся к Сириусу: — А пока позвольте принести мои поздравления в преддверии счастливого события.

Сириус поперхнулся виски:

— Ты серьёзно?

— Конечно, — невозмутимо отозвался Снейп. — Я всегда любил Нарциссу. Если брак с тобой сделает её счастливой, моя радость будет безгранична.

— Да уж — вижу, насколько она безгранична, — скривился Сириус.

— Каждый выражает радость как может, Мягколап, — урезонил Люпин.

— По меньшей мере, добрых девяносто процентов из ста выразили бы её улыбкой, — возразил Сириус. — Я же не прошу его петь песенки.

— Могу спеть, если пожелаешь, — предложил Снейп.

— Чего? — обалдело вытаращился Сириус.

— Намекаешь, будто я не умею петь? — спросил Снейп.

— Не думаю, что это намёк, — возразил Гарри. — По-моему, именно это он и хочет сказать.

— Говорят, у меня приятный голос, — задумчиво заметил Снейп.

— Правда-правда, — подтвердил Драко. — Особенно с квартетом домашних эльфов на подпевке.

Зельевар едва заметно улыбнулся и, развернувшись, зашагал прочь. Сириус провожал его взглядом из-под задранных на недосягаемую высоту бровей.

— Свихнулся, — произнёс он в пространство. — Безумен, как шляпник.

— Не думаю, — отозвался Люпин. — По-моему, просто хочет «зарыть топор войны».

— А что такого безумного в шляпниках? — встрял Драко. Пять мартини и бутылка вина наконец-то его догнали. — Знавал я в Лондоне одного шляпника. Милейший был человек. И никогда не казался мне ненормальным, по крайней мере, не более чем прочие взрослые.

Рон неожиданно сел. Кружка, балансировавшая на его голове, грохнулась об пол и разлетелась вдребезги. Остатки масляного эля выплеснулись Гарри на туфли.

Рон, похоже, ничего не заметил.

— Шляпники использовали соединения ртути для обработки меховой оторочки шляп. Поскольку они работали в плохо вентилируемых помещениях, ртуть проникала в кровь и накапливалась. Со временем шляпники начинали выказывать признаки отравления ртутью, в том числе мозговые расстройства, приводящие к психозам. Отсюда и фраза «безумен, как шляпник».

Все остолбенело вытаращили глаза.

Рон пожал плечами:

— У папы была какая-то маггловская книжка по истории. Оттуда и вычитал. А что?

Гарри подтолкнул к нему наполовину полную кружку с масляным элем:

— Пей, Рон. Умоляю, ты лучше просто пей.

Рон потянулся за кружкой, но рука замерла на полпути, когда звуки знакомого голоса эхом раскатились по залу. Вся компания, и он в том числе, медленно обернулась.

Снейп стоял на подиуме в окружении музыкантов — той самой группы, что недавно наяривала «Зелёные Рукава».

— Леди и джентльмены, — обратился Снейп. Гарри подумал, что тут не обошлось без заклятия Sonorus, поскольку голос, казалось, взлетал прямиком к потолочным балкам. — Я хочу спеть песню в честь моего друга, чья свадьба состоится завтра. Говоря «друг», я имею в виду не этого типа, — Снейп указал на Сириуса, — он-то как раз мне вовсе не друг и, по правде говоря, тот ещё паршивец. Однако он женится на женщине, которой я симпатизирую, и по такому поводу мне хотелось бы исполнить классическую балладу холостяцких вечеринок «Хотя я ростом маловат, зато метёлкой не обижен».

— Вот это да! — удивился Драко. — Никогда бы не подумал, что такая песня взаправду существует.

— О да, — мрачно откликнулся Люпин. — Ещё как существует.

Сириус ничего не сказал. Он неотрывно смотрел на Снейпа, забыв закрыть рот.

Вступил оркестр, и Снейп запел мощным баритоном.


У миссис МакФрай были в саже камины,
Не лучше они и у Молли О’Клю.
Сказал трубочист, подмигнув: «Для тебя я
Достану любимую щётку свою.

Пускай я чумазый и ростом не вышел,
Метёлка моя, как мощнейший рычаг,
Слезу выжимает у стойкой девчонки.
Нельзя ли залезть к вам в очаг?»

Камин прочищать — так себе работёнка,
На ней невозможно звёзд с неба добыть,
Но коль запылилась труба у девчонки —
Хоть мэра жены — можно ей угодить.

Мать сыну пеняла: «Язык твой — что бритва,
Но стать адвокатом не светит тебе.
Отец не упустит ни юбки, ни литра —
Шуршать по каминам фамильный удел».

Как в Южном Уэйне я встретил девицу:
«Где ваш трубочист? Трубы сажей чадят!»
Смеётся красотка: «Он важная птица!
Есть разные трубы для ушлых ребят!»

Парнишке юница твердит, замирая:
«Забита труба — сразу телу теплей».
Хохочет в ответ он, улыбкой сверкая:
«Не сажей забита — метёлкой моей».

Пускай я чумазый и ростом не вышел,
Метёлка моя, как мощнейший рычаг,
Слезу выжимает у стойкой девчонки.
Нельзя ли залезть к вам в очаг?«

К венцу они с девой отправились вскоре —
Душевнее свадьбы не видывал свет.
Но дети едва не утопли — вот горе! —
Подружки так рьяно ловили букет.

Уж годы не те, и мозги закоптились,
Не помню, где я, а где младший мой брат…
Зато для жены как отмазки сгодились:
„Я сослепу лез во все койки подряд!“.

Рыдают селянки, ступая за гробом —
Прощания час с трубочистом настал,
Но тут сорванец заступил им дорогу
И, кланяясь низко, скорбящим сказал:

„Достоинств его перечесть я не в силах,
Однако утешьтесь, подруги-друзья:
Ведь дело своё не забрал он в могилу —
Наследство его — и метла — у меня!“

Пускай я чумазый и ростом не вышел,
Метёлка моя, как мощнейший рычаг,
Слезу выжимает у стойкой девчонки.
Нельзя ли залезть к вам в очаг?»

Поднимем бокалы, содвинем их, други —
Я вас угощаю, так выпьем до дна!
Чтоб вьюшки — открыты, метёлки — упруги,
И пусть наша жизнь будет столь же полна!


Снейп закончил петь, холодно поклонился и удалился со сцены. Так и не закрыв рот, Сириус смотрел ему в спину.

— Когда ты сказал, что Снейп хочет «зарыть топор войны», — очнувшись, пробормотал он, — я и подумать не мог, что этот топор засунут мне прямиком в уши.

— А что — вовсе даже и неплохо, — возразил Гарри.

Сириус всё тряс головой:

— Никогда не знал…

— Теперь знаешь, — фыркнул Люпин в кружку с пивом.


* * *

Гарри всегда поражало, что даже летом в стенах Имения было холодно, как на Северном Полюсе. Он свернулся клубком под толстенным одеялом — кстати, об одеялах: к этой комнате прилагалось чёрное, расшитое серебряными змеями. В итоге Гарри не мог отделаться от кошмаров, в которых змеи оживали и начинали по нему ползать… В общем, Гермиона отдала ему своё запасное — жёлтое в голубенький цветочек. Гарри предположил, что, в конце концов, змеи — это всё-таки не его.

Словом, он ёжился под толстым одеялом, когда в дверь забарабанили. Пришлось, чертыхаясь, вылезти из кровати и, едва ноги коснулись ледяного пола, зачертыхаться цветистее. Подскакивая на цыпочках и бормоча проклятья, Гарри перебежал огромную комнату и распахнул дверь: кто бы там ни стоял, решил он, мало ему сейчас не покажется.

А стоял там Драко: чёрные джинсы, чёрный свитер — ну вылитый Том Круз из «Миссия невыполнима», разве что только блондин и с удивлённой физиономией.

— Поттер, это ты изливался? Где ты этого нахватался?! И не знал, что, оказывается, можно засунуть…

— Третий час ночи, Малфой, — перебил Гарри. — Какого чёрта тебе надо?

— …хотя шестифутовая клизма — это впечатляет. Стоит у тебя поучиться, — он прошёл в спальню и содрогнулся. — Господи прости. Где ты нашёл это одеяло, на какой распродаже в преисподней?

— Гермиона дала, — коротко пояснил Гарри. — Кстати, если тебя принесло, чтобы снова поскулить за любовь, то знай — я устал от разговоров про девушек. Толку никакого, и в итоге сам себя жалеть начинаешь.

— Наверное, пора оказывать тебе моральную поддержку, — отметил Драко.

— Помнится, в последний раз ты обозвал меня тупорылым нытиком и напомнил, что именно нытиков девушки терпеть не могут…

— Что делать — так оно и есть.

— Если ты такой эксперт, почему ж в твоей жизни полный бардак? — весьма резонно поинтересовался Гарри.

Драко вопрос проигнорировал.

— Итак, ты идёшь или нет?

Гарри аккуратно тюкнулся головой о косяк.

— Нет. Я с тобой, Малфой, никуда не пойду. Завтра свадьба, и мне нужно выспаться: меня ждут тосты, которые придётся провозглашать, реплики, на которые придётся отвечать, церемониальное барахло, которое придётся напяливать…

Вопреки всем намерениям уже через десять минут Гарри стоял в коридоре, причём в полном облачении и с очками на носу. Рядом был Драко и две метлы, прислонённые к стене. Драко мялся — явный признак, что ему есть что сказать, хотя говорить об этом и не слишком-то хочется. В Гарри начали зреть подозрения.

— Ну, — спросил он, — и к чему это всё?

- В общем…

— Услышу что-нибудь про любовь — камнем прибью.

— …не любовь это, четырёхглазый, не любовь. Мои Эпициклические Заклятья.

Гарри настолько не ожидал услышать именно эти слова, что даже покачнулся:

— Что?..

Драко оттянул ворот свитера, продемонстрировав поблёскивающие на бледной коже цепочки.

— Вот. Не представляешь, как они меня достали, — снять нельзя, вечно таскаешь на шее…

— Могу одно взять, — тихо предложил Гарри.

— Нет, — без колебаний отверг Драко. — Не хочу.

— Тогда… — Гарри почувствовал укол чего-то, сильно напомнившего ревность, и поборол его. — Хочешь передать их кому-то другому? И чтобы я тебя проводил?

— Хочу, чтобы ты меня проводил, — кивнул Драко и, взяв одну из мётел, протянул гриффиндорцу.

— Но ведь первому встречному его отдавать нельзя, — принимая её, напомнил Гарри. — Только тому, кому действительно доверяешь.

— Знаю.

Драко взял собственную метлу, направился к открытому окну в конце холла — нежный весенний ветерок колыхал занавески — и выглянул. Гарри последовал его примеру.

— Только тому, кто…

— …любит меня? — чуть насмешливо взглянул на него Драко. — Ты, прям, как девчонка, Поттер. Давай же погоняемся, — готовый к поединку, он стоял на самом краю подоконника с метлой в руке.

Гарри, заводясь на глазах, вскарабкался следом:

— Я, конечно, мог бы тебя погонять, если…

— Погонять меня?.. Восхитительно звучит.

— …если бы знал, куда мы направляемся. Кому ты собрался передать Заклятья?

Глаза Драко таинственно блеснули из-под ресниц:

— Тому, кому доверяю. Бесконечно, — сказал он и кувыркнулся с подоконника, рассекая ночь с беззаботностью ангела, коему не терпится низринуться с небес на грешную землю.


* * *

Преследование Драко сквозь сплетение ветвей и деревьев вокруг Имения Малфоев для любого другого, не такого талантливого летуна, как Гарри, оказалось бы и вовсе невозможной задачей, если даже ему сейчас приходилось туговато. Драко знал тут каждую тропку, каждое деревце и сучок, и нёсся меж ними серебристой искрой в ночи. Гарри понимал: на самом деле Драко вовсе не собирался воспользоваться своим преимуществом и ускользнуть — он просто любил летать, и сейчас, наконец-то, мог лететь так, как хотел, в полное своё удовольствие. Из леса их вынесло на какую-то уходящую на восток бесплодную равнину. Драко сделал несколько кульбитов. Далеко на западе поблёскивало сказочным замком Имение, восток, покуда глаз хватало, был объят безжизненной тьмой. Наконец Драко направил метлу к земле, Гарри повторил его манёвр, и только тут до него дошло, что эта за тьма.

Бездонная Пропасть.

— Малфой! — заорал он, хватая друга за руку и дёргая к себе. — Ты чего творишь?!

— А ты сам-то как думаешь? — Драко жмурился от ветра, и по его превратившимся в узенькие щёлочки глазам Гарри не мог сказать, что сейчас чувствует слизеринец — счастье, ликование, отчаяние, безысходность, скуку?.. Он потянулся было к его разуму, но в преддверии встречи с Дамблдором в ближайшие два дня, это лишь сыпало обоим соль на раны. — Хочу сбросить мои Заклятья в Пропасть.

— Но…

— Что «но»? Это просто идеальное решение: они будут падать вечность — не ударятся о дно, не разобьются. И никто и никогда их не найдёт.

— Не понимаю… Почему именно сейчас?

— Да просто не хочу их больше носить, — даже ресницы не скрывали блеска серых глаз.

— Говорю же — я бы мог…

Ветер стих, и Драко смог открыть глаза. В них не было ни капли сарказма.

— Я бы вручил тебе свою жизнь, не задумываясь, если б речь шла только обо мне.

— Я не против риска. И ответственности.

Малфой отвернулся, обратив взгляд в бесконечный мрак Пропасти.

— Гарри, — сказал он, — ты никогда не отказывался ни от риска, ни от ответственности — тебе вообще не дозволялось принимать их во внимание. Ты жил ими, как дышал. Но, скажи, каким бы я оказался другом, если б сейчас, когда ты наконец-то можешь освободиться, взвалил тебе на плечи очередное бремя?

— Дружба не есть бремя.

— Большинство людей не держит в руках жизни друг друга.

— А мы — исключение, — нашёлся Гарри, однако по глазам Драко он уже знал — тот принял решение, и отпустил его руку. — Ладно, если тебе действительно этого хочется…

— Действительно хочется, — сказал Драко и лёгкими шагами подошёл к краю Пропасти. Заглянул в неё. Гарри присоединился к нему на обрыве, и они вместе воззрились в разверстый зев пустоты. Она — будто море, подумалось Гарри. — Млечный свет луны проникает лишь через верхний слой, а ниже — плотная чернота.

Ему вспомнилось падение — как выскользнула рука из пальцев Гермионы, как понесло его в небытие…

Стоящий рядом Драко глубоко вздохнул и поднял руку. Эпициклические Заклятья болтались на пальцах, блестя, будто слёзы. Созданное из страха и горечи одно, рождённое из страха и любви другое — оба они предназначались для того, чтобы контролировать Драко — сломать его, убить его, — и, просто держа их на ладони, Гарри чувствовал, как тем самым уберегает и охраняет его…

Но возможно, это был чистой воды эгоизм.

Драко отвёл руку назад и со всей силы швырнул Заклятья. Сплетясь цепочками, они на какое-то мгновение напоследок зависли над Пропастью, а потом, вращаясь и поблёскивая, дали мраку беззвучно поглотить себя.

Драко отступил от обрыва. Светлые волосы сияли под луной, а дышал он так, словно только что откуда-то примчался.

— Вот и всё.

— Всё, — согласился Гарри.

— Сердишься на меня? — покосился слизеринец.

— Нет, — сам себе удивляясь, ответил Гарри. — Если подумать, ты совершенно правильно поступил. Так и надо.

— И почему же?

— Да потому что теперь часть тебя всегда будет лететь.


* * *

Джинни почивала дурно, снедаемая странными видениями. В них она танцевала, кружась, как сумасшедшая, в центре огромного бального зала, окружённая несущимися из теней издевательскими смешочками. Когда она проснулась, солнце вовсю хлестало сквозь оконные стёкла, голова болела, а глаза опухли.

…Сегодня, — сказала она себе, глядя в потолок. — Сегодня приму зелье. После церемонии, но перед торжеством. Сегодня буду танцевать в объятиях Симуса. Счастливая.

Она представила себя — сияющую, улыбающуюся, счастливую и радостную, — и глаза медленно наполнились слезами.


* * *

Само бракосочетание прошло как по маслу. Скромное — куда скромней грядущего вечернего празднования, — оно состоялось в розарии, над которым Нарцисса хлопотала со времени, как Люциус покинул Имение. Белые розы были повсюду: нависали плетёной стеной над алтарём, охапками вращались в воздухе благодаря Парящим Чарам, опоясывали ряды кресел, с которых приглашённые должны были лицезреть церемонию. Белые лепестки вымостили дорожку, по которой Нарциссе предстояло шествовать к Сириусу — тот красовался меж Драко и Люпиным. Нарциссу никто не провожал — прекрасная, ликующая, она сама спустилась к будущему супругу.

От розового амбре Джинни уже начало мутить.

— Ну не чудо ли… — выдохнула миссис Уизли. На ней была накрахмаленная розовая мантия и розовая же шляпа с брызгами жёлтых цветов, в одной руке — платочек, в другой — рука мистера Уизли. — Я просто обожаю свадьбы. А ты? — обратилась она к Симусу. С золотистыми волосами, в тёмно-синем костюме, он сегодня был особенно пригож и, к тому же, как-то сделал комплимент и её свитерам, и ей самой.

— Не слишком, — с пустым взглядом отозвался он.

Миссис Уизли растерянно умолкла, мистер Уизли едва не фыркнул, а Джинни снова вернулась к церемонии.

Нарцисса уже добралась до алтаря и теперь стояла рядом с Сириусом. Ремус что-то говорил согласно кивающему Драко.

…Надо же, как у него быстро волосы отрасли, — подумала Джинни, — ещё неделю назад были совсем короткими, а теперь вьются над ушами и на глаза падают. Сразу хочется поправить. Будь у него нормальная подружка вместо Блэз с их загадочными игрищами, та бы взялась за его причёску всерьёз…

Джинни тут же почувствовала укол совести: в конце-концов, они с Блэз дружили, и слизеринка в бело-розовом платье с высоким воротом сегодня выглядела яблонькой в цвету. К вечеру же было приготовлено совсем другое платье. Тот подарок Драко — платье с глубоким декольте — сшили из такого облегающегои дорогого материала, что, коснувшись его, казалось, будто по руке проскользнула змея. Блэз продемонстрировала наряд Джинни, и та чуть не умерла от зависти. С другой стороны, такой цвет не каждой пойдёт, и Джинни сомневалась, что ей бы он оказался к лицу. Вернее, почти не сомневалась, что не оказался бы.

Добродушный волшебник, которого Нарцисса пригласила скрепить брачные узы, начал речь. Джинни слышала, что он, вроде бы, дальний нарциссин дядюшка, хотя внешне больше напоминал брата Дамблдора — того, что имел печальное пристрастие к мелкому рогатому скоту. В данный момент он, похоже, декламировал стихи:

— Любовь правит миром. Как говорил апостол Павел: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт…»

Тут раздался резкий грохот — обернувшись, Джинни, к своему ужасу, увидела, что Симус вскочил, уронив стул. Он задыхался, на белое, как мел, лицо налипли склеившиеся от пота волосы. Резкий поворот — и Финниган начал торопливо пробираться сквозь сидящих гостей, чуть не сшибая их на землю. Взвыл Рон, которому оттоптали ногу. Симус пробормотал какие-то извинения и кинулся из сада так, словно у него на пятках висели адские гончие Люциуса.

Обернулись даже Сириус с Нарциссой. Джинни слышала шепотки, чувствовала устремлённый на неё цинично-прищуренный взгляд Драко. Она начала пробираться следом, когда кто-то схватил её за запястье.

Гермиона.

— Даже не вздумай, — прошептала гриффиндорская староста.

Гарри рядом с ней оторопел:

— Но, Гермиона…

— Кто-то же должен, — шепнула в ответ Джинни, чувствуя буравящие её взгляды окружающих. — А не то покалечится или ещё что…

Гермиона встала:

— Я пойду.

Даже раздражённые протесты Гарри не произвели на неё впечатления: она покинула церемонию и бегом бросилась к Имению.

Щёки горели, будто ошпаренные. Джинни вернулась на своё место подле матери, мечтая превратиться во что-нибудь маленькое-премаленькое, чтобы исчезнуть с глаз долой. Волшебник, похожий на Аберфорса, но не Аберфорс, прокашлялся и продолжил речь.

— Не волнуйся, детка, — утешающе похлопала её по руке миссис Уизли. — Это же свадьба. На свадьбах мужчины вечно сами не свои.

Джордж за их спинами громко фыркнул. Они с Фредом портключнулись за пару секунд перед началом бракосочетания — усыпанные новообретёнными под белизским солнцем веснушками, распространяющие вокруг запах кокосового рома.

— Да уж, Финниган — это что-то. Я бы даже сказал — нечто, — не внемля суровому взгляду матери, продолжил Джордж.

— Раньше, вроде, за ним такого не водилось, — заметил Фред. — Впечатлительный он какой-то стал.

— Знаешь, Малфой в качестве её кавалера нравился мне больше, — сообщил Джордж.

Миссис Уизли замотала головой так, что цветы на шляпе поникли, как под порывом ветра:

— Пресвятой Мерлин, — простонала она, — типун тебе на язык!..


* * *

Джинни сидела на подоконнике в холле на втором этаже — в руке перо, на коленях — чистая тетрадь. В окно было видно, как внизу, в саду, хлопотали домашние эльфы: собирали стулья, уносили цветочные гирлянды — прибирались после бракосочетания.

За дальние деревья закатывалось в багряный пожар солнце.

Джинни вернулась к раскрытой на коленях тетради. Когда исчез Том — исчез окончательно и бесповоротно — она подумала, а не начать ли новый дневник. После того, чем дело закончилось в прошлый раз, на первом курсе, она до ужаса этого боялась. Однако, в принципе, в дневниках нет ничего дурного — тем паче, в дневнике, приобретённом в тихом-мирном маггловском магазинчике. Раз не с кем поделиться своими мыслями, то уж самой-то себе можно довериться.

Правда, всё, что Джинни пока написала, было слово «сегодня».

Она почесала пером лоб, как если б после этого её должно было немедленно осенить, но мозги жужжали и думать отказывались. После церемонии она отправилась в комнату к Симусу, постучала, но ответом стала тишина. Часть её понадеялась, что всё в порядке. Другая часть — поменьше, красная от стыда, — понадеялась, что нет.

— Холст, масло, — удивлённо-насмешливо прозвучало рядом. — «Гений творящий». Что творим?

Драко. Чёрно-белый, как портреты Бердслея, он стоял рядом в парадной мантии и смотрел на Джинни с напускной беспечностью.

— Ничего, — она захлопнула тетрадь.

— Боже. Делала мои наброски в непристойном виде и позах, угадал? Не могу тебя в том винить.

— Ты тут вообще ни при чём, Драко.

— Свежо предание, а верится с трудом, — молниеносное движение руки, и дневник вылетел из пальцев Джинни раньше, чем она успела дёрнуться. Драко мельком глянул на страницу и снова на неё:

— «Сегодня»? Весьма лаконично. Это дневник или симфоническая поэма?

— Придурок, — Джинни потянулась, чтобы отобрать тетрадь. Последовало краткое перетягивание каната, в итоге Драко отпустил её именно тогда, когда Джинни дёрнула: тетрадь выпорхнула в окно, после чего снаружи донёсся звон бьющегося стекла и вскрик.

Драко перегнулся через подоконник:

— Ну и ну. Ты грохнула одну из хрустальных ваз… Ложись!

Он пригнулся и замер под подоконником, дёрнув Джинни к себе.

— Боже… — она задохнулась виной. — А твоя мать не расстроится? Надеюсь, я не сорвала приём?..

— Да не бойся, у нас их дюжины, матери уж точно до этого дела нет: если кто и должен расстраиваться, так это домашние эльфы — вот уж вечно всё в свой адрес принимают… Не поверишь — уже скучаю по дням, когда они, трепеща перед моим отцом, по струнке ходили. А мать начала и оплачивать всякие прожиточные минимумы, и права в придачу дала… И что ты думаешь — тут же от рук отбились: нынче утром один отказался отполировать языком мои ботинки — прикинь?

Джинни завела глаза к небу.

— Я прекрасно знаю — на самом деле ты так не считаешь, — сказала она. — Ума не приложу — зачем тебе нужно постоянно кривляться?

Драко ухмыльнулся:

— А мне нравится, когда ты начинаешь анализировать моё поведение.

Сейчас они стояли на коленях лицом друг к другу, так близко, что Джинни видела светлый полумесяц шрама на его щеке и каждую ресничку — будто металлическую, будто нарисованную серебряным карандашом. Потянись она вперёд — смогла бы его поцеловать. Проще некуда. Отличный способ проститься.

Джинни поднялась, выдернув свои руки из его ладоней.

— Мне нет дела до того, что тебе нравится, — холодно сообщила она и, повернувшись, зашагала по коридору. Она чувствовала спиной его взгляд — этого хватило, дабы заволноваться так, что даже рука чуть дрожала, когда она поворачивала ручку двери своей спальни…

Не своей спальни.

Впопыхах она открыла дверь соседней комнаты — комнаты Блэз, что можно было заключить по ярко-розовому чемодану, переполненному нарядами, алому платью, небрежно брошенному поперёк кровати и по тому, что Блэз собственной персоной сейчас лежала рядом с кроватью на полу, сплетясь в страстном объятии с братом Джинни, Роном.

Рука Джинни сама собой вспорхнула к губам:

— Рон!..

— Уизли?.. — раздался не менее потрясённый возглас за спиной.

Блэз взвизгнула и села. Платье, волосы — всё находилось в беспорядке. Рон побагровел, однако даже этот густой оттенок не сумел скрыть следы помады на его лице.

Первой дар речи вернулся к Блэз:

— Вы когда-нибудь слышали, что по правилам вежливости полагается стучать? — негодующе спросила она, вставая и поправляя одежду.

— А ты когда-нибудь слышала, что по правилам вежливости не полагается сливаться в экстазе со слабоумным троглодитом за каких-то пару часов перед тем, как выходить в люди со мной?! — той же монетой отплатил Драко.

Рон робко поднялся на ноги позади Блэз и начал застёгивать рубашку. Блэз даже не повернулась к нему:

— Это случайность, — заявила она.

— Ясно. Споткнулась — упала, а там — гляди-ка! — рот.

Слизеринка всплеснула руками:

— Слушай, что ты хочешь от меня услышать?! Так получилось — и всё! — она раздражённо развернулась к Рону: — Ну же, скажи! Скажи, что это просто случайность!

Рон посмотрел на неё, потом на Джинни и, наконец, на Драко. Это был спокойный, оценивающий взгляд безо всякой ожидаемой там Джинни ненависти — словно, глядя на Драко, он смотрел не на соперника, не на врага, словно видел в нём просто человека.

— Это не случайность. Мы вместе уже несколько месяцев.

Блэз была готова вот-вот разрыдаться:

— РОН, ТЫ ЖЕ ОБЕЩАЛ!

— Обещал. Но ещё я пообещал самому себе больше не делать тайны из отношений. И, что бы там я ни думал о Малфое, он не заслужил подобной лжи.

Блэз зажала рот рукой, но не произнесла ни слова. Драко холодно взглянул в её широко раскрытые глаза:

— Надо же, какой оригинальный способ согрешить, Блэз…

— Да хватит же! — сорвалась, внезапно взъярившись, Джинни. — Ты и не то выделывал. Только не понимаю, зачем вы прятались, — она развернулась к Блэз. — Из-за Драко?

— Нет! — отдёрнула руку от лица слизеринка. — Из-за тебя.

— Меня?! — опешила Джинни.

— Ты моя подруга, и я не хотела, чтобы ты подумала, будто наша дружба — только для того, чтобы стать ближе к Рону.

Драко фыркнул:

— Стать ближе к Рону?! Если станешь с ним ближе, у тебя…

— Захлопнись, Драко, — хором сказали Джинни с Блэз. — Тьфу, — для убедительности добавила Джинни. — Не забывай, речь идёт о моём брате, Драко.

Слизеринец снова фыркнул и прислонился к косяку с таким видом, словно всё происходящее его развлекает, в то же самое время вызывая скуку смертную.

— Кругом одни рыжие, — сообщил он, обращаясь к Блэз. — Уже глаза режет.

Блэз послала в ответ возмущённый взгляд, но сдержалась.

— Прости, что причинила тебе боль, Драко.

— Вот уж точно — боль так боль. Образ Уизли, обслюнявливающего твоё ухо, теперь будет вечно жечь сетчатку моих несчастных глаз.

— Я имела в виду — эмоционально, — с напускным терпением уточнила она.

— Пустяки, меня это не заботит, — Драко улыбнулся.

Блэз с заметным облегчением повернулась к Джинни:

— Мне ужасно неловко, что я утаила это именно от тебя… Ты мне действительно… нравишься.

Джинни знала, что для сдержанной слизеринки подобное признание более чем серьёзно.

— Ты мне тоже, — с этими словами она подбежала к Блэз и заключила её в объятия, и та со вздохом облегчения обняла Джинни в ответ.

— Наконец-то хоть что-то интересненькое, — с удовольствием прокомментировал Драко и получил от Рона негодующий взгляд и негодующее же:

— Нечего пялиться на мою сестру! И мою девушку!

— Была б тут ещё твоя матушка, ты б, наверное, собственным возмущением захлебнулся.

— Матушка? — отлипла от Блэз Джинни и осеклась, увидев на пороге Гарри с ошеломлённой Гермионой.

— Что тут происходит? — спросила она. — Что за крики? И про какую-такую твою девушку ты говорил, Рон?

— У Рона девушка? — обнимающий Гермиону за талию Гарри был явно поражён. — Никто мне не рассказал… И кто же она? — с любопытством повернулся он к другу, у которого был вид пробежавшего дистанцию марафонца.

— Я, — холодно сообщила Блэз.

Брови Гарри взлетели на лоб:

— Я думал, ты встречаешься с Малфоем… Ты ведь с ним встречаешься, правда? Или ты его уже послала?

— Гарри! — зашипела Гермиона. — Вспомни о такте!

— Такт — удел лживых взрослых, — не задумавшись, выпалила Джинни и увидела, как Драко с удивлением покосился в её сторону.

— Мы с Блэз не встречаемся, — заявил Драко. — Мы планировали вместе выйти к празднеству — как друзья, — но коль скоро она обрела любовь… пусть даже находящуюся в пищевой пирамиде чуть ниже, чем я рассчитывал, я уже не могу себе позволить стоять у неё на пути.

— Ценю твою сдержанность, — очень по-слизерински ответила Блэз. И усмехнулась: — Правда, то, что мы собирались пойти туда именно как друзья, не помешало тебе попытаться залезть мне в панталоны по дороге в Имение.

— Исключительно ради того, чтобы выяснить, по-прежнему ли ты откликаешься на мои чары, — надменно отрезал Драко. — Ни о каком причинении вреда и речи не было.

— Боюсь, со своей стороны обещать этого не могу, — сказал Рон, меряя Драко таким взглядом, будто собирался спустить его кубарем с лестницы.

— Мне нравится, когда ты такой собственник… — руки Блэз обвились вокруг Рона, к немалому того удовольствию и, хотя и в меньшей степени, — смущению. Глаза слизеринки обратились к остальным, губы изогнулись в улыбке: — Сейчас тут станет немножко жарко, — проинформировала она. — Если не хотите оказаться зрителями, предлагаю очистить помещение.

Гарри, Гермиона, Драко и Джинни рванули из комнаты единым порывом, чуть не застряв в дверях — Гарри пришлось упереться слизеринцу в спину и пропихивать его вперёд. На полной скорости они выскочили в коридор, и Гарри захлопнул дверь.

— Честное слово! — ахнула изумлённая Гермиона. — Блэз Забини и Рон! Кто бы мог подумать?! В смысле, честное слово…

— А почему бы и не Блэз? — возразила Джинни. — Она очень милая.

— Она же слизеринка, — с сомнением произнёс Гарри и, поймав взгляд Драко, торопливо добавил: — Собственно, в этом ничего страшного нет… — он улыбнулся. — Кое-кто из моих лучших друзей — слизеринцы.

— Смотри у меня, Поттер, — кивнул Драко. Его взгляд перепорхнул Гарри за спину: — Не твоя ли это комната, Джинни?

Она повернулась.

— Моя… Мы с Блэз соседки…

— Похоже, тебе кто-то записку оставил, — он указал, и Джинни убедилась, что так оно и есть: в дверь всунут сложенный кусочек пергамента.

— Странно… — она вытащила записку, которая не была подписана, даже имени получателя не указано. Развернула: «Дорогая Джинни…» — Это от Симуса, — сообщила Джинни, поднимаясь на ноги и читая. Потом перечла, чтобы убедиться. Подняла взгляд и обвела им друзей: — Это прощальная записка, — медленно произнесла она. — Он уезжает.


* * *

— Полагаю, под «уезжает» подразумевается, что он уже уехал, — сухо сказал Драко.

Вся четвёрка, стоя в дверях, обозревала отведённую Симусу гостевую комнату — опрятную до скрежета зубовного: кровать застелена, полотенца аккуратной стопочкой сложены на кресле. Вещи Симуса исчезли.

— Но почему? — никак не мог взять в толк Гарри. — Почему он вдруг сорвался и уехал?! — рука привычно продралась сквозь взъерошенную шевелюру. — Может… Может, сову ему послать, а?..

— Не надо, — отрезала Джинни, не сразу сообразив, что в унисон ей прозвучал ещё один голос.

Гермионы.

— Не надо, — повторила гриффиндорская староста, на этот раз потише. — Если хочет уйти, пусть идёт.

Джинни внимательно взглянула на подругу:

— Ты убежала с венчания следом за ним. Что ты ему наговорила?

— Ничего, — пряча глаза и краснея, ответила Гермиона.

— Лгунья из тебя никудышная, Гермиона, — холодно отметила Джинни и, развернувшись, ушла, унося с собой записку Симуса — точнее, сжимая в кулаке оставшийся от неё комок бумаги. Пинок — дверь в спальню распахнулась, она вошла и развернулась, собираясь шандарахнуть ею так, чтобы никому мало не показалось.

Но ничего не вышло. Кто-то придержал дверь снаружи. Джинни угрюмо убрала руку, и дверь открылась.

— Что тебе надобно, Драко? — устало спросила она.

Драко посмотрел на Джинни, потом перевёл взгляд на руку с запиской.

— Может, только к лучшему, что он ушёл? — без обиняков спросил он.

— Не понимаю, тебя-то это каким боком касается, — огрызнулась она. В горле поселилось какое-то странное чувство — его будто резало, будто жгло. То ли слёзы, то ли непонятно что…

Джинни вдруг отчётливо представила комнату за своей спиной, в частности, стоящую на самом виду, у кровати, фляжку с Любовным Зельем.

— Дай-ка догадаюсь… — протянул Драко. — Ему требуется время, чтобы всё переосмыслить.

— Как многословно, — буркнула она.

Ужасно хотелось свалить вину на него, но перед глазами стояла строка из письма: «Я люблю тебя, но так не могу поступить. Что-то неправильно, и мы оба это понимаем. Не знаю, надолго ли уезжаю, но я вернусь».

…Вот так всегда, — устало подумала Джинни. — Всегда эти четыре слова: «Я люблю тебя, но…»

— Если он отбыл, чтобы подумать, это займёт немало времени, — светлые глаза Драко блеснули. — Мозги у Финнигана — что Хогвартс-экспресс: медленные, но верные.

— Не то, что твои, — выдавила Джинни. — Если тебе так по душе язык метафор, они напоминают мне Уэльскую просёлочную ветку.

- В смысле?

— Узкую и грязную одноколейку, — она почувствовала, что, как ни силится, не может сдержать улыбку. — Уверена, ты слышал эту шуточку раньше.

— Насчёт ужины не согласен, но прочее…

Кулак с запиской уже начало ломить, и, опустив к нему взгляд, Джинни подумала о Томе — как он сдавливал и сдавливал её руку, пока на глазах не выступили слёзы.

— Итак, чего же тебе надобно, Драко? Просто пришёл позлорадствовать по поводу отъезда Симуса?

— Без сомнения, пред нами теперь прелюбопытнейшая и презагдочнейшая ситуация: у меня нет пары для приёма, а ведь даже с моим сногсшибательным обаянием найти даму в течение каких-то трёх часов крайне затруднительно, не говоря уже о том, что сейчас среди друзей я как в пустыне.

— Уверена, какая-нибудь одинокая домашняя эльфиха будет просто счастлива составить тебе компанию.

— Ага, что б она мне коленки покусала? Нет уж, спасибо, — он подался к ней и мягко добавил: — Ты ведь знаешь, о чём я прошу, правда?

Джинни подняла голову. Она могла разглядеть себя в его зрачках — окружённую свинцово-серой радужкой.

— А ты скажи.

— Пойдём на приём со мной.

Она почувствовала, как приподнялись в улыбке уголки губ.

— Ты забыл «пожалуйста».

Он помолчал — Джинни даже подумала, не оскорбился ли. А может, и действительно не в состоянии переступить через свою гордость?.. И тут Драко ласково зацепил прядь её волос левой — со шрамом — рукой, провёл ладонью вниз — костяшки чуть задели её скулы… шею… плечо… ключицу… Сердце заколотилось прямо в горле — оставалось надеяться, что Драко этого не почувствовал.

— Пожалуйста…

Ей потребовалась вся сила воли, чтобы отстраниться.

— Договорились, — кивнула Джинни. — Выйди, мне нужно переодеться.


* * *

Джинни сидела на краешке кровати, глядя на себя через всю комнату в зеркало. В животе словно рой бабочек порхал — точно такой же, какой нежным рисунком усеял её светло-серое платье. В магазине ткань выглядела очень миленько, сейчас же она осознала — цвет был тусклым и словно смывал краску с неё самой. Даже волосы потускнели до оттенка тёмной меди. Не говоря уж про чернильные брызги веснушек.

В дверь постучали. Джинни взяла себя в руки и поднялась, чтобы открыть. Оставалось лишь уповать на то, что Драко уродливого платья не заметит. Господи, да кого она надуть пытается? Конечно же, заметит — ещё и пройдётся по его поводу, да так, что мало не покажется. Зачем только она согласилась идти с ним на торжество — вот ведь глупость! Ведь он, как ни крути, пригласил её лишь потому, что больше в самом буквальном смысле приглашать было некого. Может..

Дверь распахнулась. В чёрном роскошном замысловатом платье и на каблуках, с подведёнными глазами и накрашенными розовой помадой губами в комнату впорхнула Блэз. Она что-то держала в руках, что-то тяжёлое, атласное, кроваво-красное…

— Это твоё платье? — озадаченно спросила Джинни. — То самое, что купил Драко?

Блэз протянула его ей:

— Нет, это твоё платье.

— Не понимаю, о чём ты, — оторопела Джинни.

Слизеринка криво усмехнулась.

— Может, Драко и говорил, будто оно для меня, но на деле платье с самого начала предназначалось для тебя, Джинни. Оно на мне даже не сидит — размер не тот, да и оттенок тоже — сюда нужны более рыжие волосы. Конечно же, покупая его, Драко думал о совершенно конкретной девушке, только эта девушка — не я. А ты.

— Я не могу…

— Можешь, — перебила Блэз. — Бери.

Она снова протянула платье, и свет плеснул на ткань, воспламенив её рубиновым золотом. Джинни неосознанно протянула руки… ощутила тяжесть, гладкость, прохладную мягкость… Живую мягкость.

— И надевай, — скомандовала Блэз, плюхаясь на кровать. — Хочу удостовериться в своей правоте.

Джинни скорчила рожу и исчезла в ванной комнате. По одному только прикосновению, по одному лишь скольжению от макушки и до пят, она почувствовала его запредельную — вопреки простому крою — цену.

Джинни вернулась в комнату.

Блэз только выпрямилась и присвистнула:

— Глянь-ка на себя.

Почти трепеща от страха, Джинни развернулась к зеркалу. Посмотрела… и не смогла отвести взгляд. Гладкое, без единой морщинки, платье льнуло к телу, делая талию до невозможности тонкой, а ноги — до невозможности длинными. Волосы, подобранные вверх золотыми заколками в виде бабочек, каскадом спадали на спину, и платье обернуло их тёмным золотом.

Она прикусила губу.

Блэз подскочила.

— Малфой сам себя позабудет, — прощебетала она. — Если, конечно, ты не дашь ему по физиономии за то, что он пялится на тебя, а пялиться он будет как пить дать, — слизеринка наклонила голову, прислушиваясь. — О, кто-то ко мне в комнату ломится. Наверняка твой братец, — даже не закрыв за собой дверь, Блэз вылетела в коридор.

Джинни вытащила из-под кровати туфли — те самые, в которых была в Имении в прошлом году, что когда-то были носками в развесёлых уточках. Когда, обувшись, она вышла в коридор, Блэз и Рон стояли, подозрительно сдвинув головы. Стоило дать знать о себе до того, как они успели бы заняться какой-нибудь гадостью — например, начали бы целоваться, — и Джинни кашлянула.

Рон отпрянул и повернулся.

— О, а вот и Джинни… — и осёкся, мигом обретя самый угрожающий вид. — Ты что на себя надела?! Вернее — зачем ты разделась?! Если мамуля тебя увидит, она рехнётся на месте!

— Рон, не веди себя, как тролль, — уняла его Блэз. — Она выглядит восхитительно.

— Восхитительно?! — Рон чуть не подавился. — Я б сказал, как она выглядит, только вот младших сестёр такими словами называть не положено!

— А мне нравится, как я выгляжу, — разглаживая ладонью юбку, сообщила Джинни. — Правда, Рон…

— Слава богу, что ты идёшь не с Малфоем, — заметил он. — Уж Симусу-то можно доверять — он не будет тебя лапать…

…О боже… Ему никто не сказал, — дошло до Джинни.

— Вообще-то…

— Она хочет сказать, что именно со мной и идёт, — материализовавшись у Рона за спиной, закончил Драко. — Вообще-то.

Рон уставился на слизеринца, который старательно расправлял манжеты. Драко был просто неотразим — правда, Джинни никак не могла взять в толк, в чём причина: простой и изящный, на первый взгляд, чёрный смокинг, простая белая рубашка — ах, ну, конечно же, изумрудные запонки! Волосы, спадающие на лоб почти до самых глаз, немного утомлённый вид… Джинни захотелось сказать ему, что он выглядит очень мило, но, наверное, мальчикам таких слов не говорят.

— Но… Но… — начал заикаться Рон. — А что случилось с Симусом?

— Вот именно — что с ним стряслось?! Загадка тысячелетия.

— Они же должны были идти с Джинни на торжество… — точно такой же вид у Рона был в далёком детстве, когда шоколадка, предложенная ему Фредом и Джорджем, в момент укуса превратилась в кусок мыла. — С Симусом, а не с тобой!..

— А меня должна была сопровождать Блэз. Меня, а не тебя.

— Это разные вещи! — запротестовал Рон. — Разве это честно по отношению к Блэз, если её сердце в действительности отдано мне?..

Теперь даже Блэз закатила глаза, но Драко лишь улыбнулся.

— Разве это честно по отношению к Джинни, если он слинял невесть куда, а?

— Но… — снова начал Рон.

— Никаких «но», — отрезал Драко. — Не ищи под ногами землю, чтобы корчить из себя высокоморального — не найдёшь. И вообще, если начистоту — ты ведь и сам пал с сияющих вершин морали, и настолько, что вот-вот врежешься в земное ядро.

Блэз зевнула.

— Мальчики, вы начнёте уже драться или как? Мы с Джинни тогда пойдём вперёд, а вы, как устанете махать кулаками… ну, или ещё чего буйного эге-гей-эротичного изобретёте… — словом, как закончите, можете присоединиться.

— Что?! — Рон выглядел так, словно получил удар в самое сердце. — На чьей ты стороне, Блэз?

— Ни на чьей, — ответила та. — С вас обоих со смеху помрёшь. Так что я пошла.

И она зашуршала юбкой по коридору.

Рон помялся и наконец ткнул в Драко пальцем:

— Чтоб не совал лап к моей сестре, — мрачно велел он. — Я способен видеть будущее, Малфой, так вот: если хоть пальцем её тронешь, твоё окажется кратким и охренительно неприятным.

- В былые времена я бы воспользовался возможностью ввернуть тут что-нибудь по поводу твоей матушки, — отозвался Драко. — Но всё течёт, всё изменяется, так что ограничусь напоминанием, что не надо быть Прорицателем, дабы предсказать, что, если ты заставишь Блэз ждать тебя ещё хотя бы минуту, о сексе можешь позабыть. Навек. Поразмысли над этим.

Рон хрюкнул, хрустнул зубами и, напоследок покосившись на сестру, метнулся по коридору следом за Блэз.

— Бе, — прокомментировала Джинни. — Я, конечно, восхищаюсь тем, как ты это провернул, но неужели действительно надо было употреблять в одном предложении слово «секс» и моего брата?.. Потому что я бы…

Она умолкла, встретив его взгляд — Драко изучал её с головы до ног и с ног до головы. Мучительно медленно и крайне придирчиво. Их глаза вновь встретились, и он улыбнулся.

— Именно так, как я и представлял.

Сердце Джинни торкнулось в грудную клетку.

— Это хорошо?

— Очень хорошо, — Драко взял её за руку и привлёк к себе — не настолько близко, чтобы поцеловать, — лишь для того, чтобы очутиться рядом. — И носки с утятами я люблю, — сплетая свои пальцы с её, добавил он. — Они вносят нотку шарма.

Джинни глянула вниз на поблёскивающие из-под подола носочки туфель:

— Ты их помнишь?

Она не видела — просто почувствовала его улыбку:

— Я всё помню.


* * *

— Уже лучше, — рассмеялась Гермиона, которую Гарри вёл по бальному залу с целеустремлённостью, скорее бесстрастной, нежели изящной, однако от этого не менее трогательной.

Гарри улыбнулся, откинул волосы с глаз — всё это не отрывая взгляда от их ног.

— Лучше в смысле танца или в общеморальном смысле?

— Танца. Про твой моральный стержень я уже знаю — кажется, именно благодаря ему ты выиграл кое-какой турнир?

И тут он, всё продолжая улыбаться, поднял голову, а ещё через секунду наступил ей на ногу, хотя Гермиона, в общем, не возражала. Вопреки недавней нервозности, она таки смогла расслабиться в преддверии вечернего торжества — более строгого по сравнению с разудалой вечеринкой по поводу дня рождения Драко и Гарри в прошлом году. Нынче во всём чувствовалась рука Нарциссы, особенно в декоре: чёрные и белые шёлковые стяги свешивались с потолка, плавали зажжённые свечи — Гермиона поморщилась, когда одна проплыла точнёхонько перед ней, однако жара не ощущалось; а ещё — и шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на горшок с чёрными или белыми розами, причём стоило цветку упасть, он становился шёлковым. Их вставляли в петлицы и прикалывали в честь праздника — Гермиона и сама, попутно уколовшись, подоткнула одну под синюю ленту в волосах.

Вдоль стены тянулся огромный стол, уставленный серебряными чашами с горами шербета на все вкусы, земляникой в шоколаде и прочими лакомствами. На сцене играли музыканты — такие хрупкие и сказочные на вид, ну чистые феи! Зато теперь Снейп едва ли вздумает петь караоке. У сцены, полностью погрузившись в свой приватный мир, качались в танце Сириус с Нарциссой.

…Вот и славно, — задумчиво отметила Гермиона, — люди получили второй шанс обрести счастье, причём именно те, которые страдали всю свою жизнь…

А вот насчёт профессора Люпина она волновалась — хоть бы, женившись, Сириус не забыл своего друга! Люпин иногда выглядел таким одиноким… И жил в маленьком домике где-то вдали от Хогвартса…

— О чём задумалась? — выдернул её из размышлений Гарри. — У тебя было такое серьёзное лицо…

— Да так… О людях, которые пропустили свою возможность найти счастье в жизни и остались одинокими… Просто… в голову пришло.

Он потянул её к себе:

— Гермиона, я…

За его плечом мелькнуло что-то алое, и она отстранилась.

— Смотри — Блэз и Рон, а за ними — Драко с Джинни. А я всё гадала, пойдут ли они вместе?..

Гарри повернулся, хотя без ожидаемого ею энтузиазма:

— Блэз и Рон. Рехнуться можно.

Она засмеялась:

— А как насчёт Драко и Джинни?

Те как раз спускались по лестнице: Драко весь чёрно-белый, в тон цветовому решению зала, и объятая алым пламенем — алым платьем, которое Гермиона раньше не видела, — Джинни, прекрасная и излучающая энергию.

— Это давно витало в воздухе, — сказал Гарри. — Вопрос, чем всё закончится, — они сделали поворот и теперь она смотрела на ряд стеклянных дверей в противоположном конце зала, что вели на мраморные балкончики. Рядом танцевали Флёр Делакур и Виктор Крум — она отрывисто выговаривала ему по-французски, а он терпеливо кивал, хотя (Гермиона об этом знала) не понимал по-французски ни слова. Но, может, оно и к лучшему.

— Разумеется, — кивнула Гермиона. — Никогда нельзя сказать, к чему придут — или не придут — отношения между людьми. Особенно если смотреть снаружи, — толпа расступилась, и она увидела мистера и миссис Уизли. Совершенно довольные миром и друг другом, они, обнявшись, тоже танцевали. — Но ведь так здорово, когда всё получается, правда?

— Правда, — кивнул Гарри, — вот потому-то…

— Боже, — не дала ему договорить Гермиона, — Снейп. Каждый раз не устаю поражаться, встречая его на чём-то мало-мальски напоминающем праздник, — она кивком указала туда, где с дымящейся кружкой в руке Снейп беседовал с Чарли Уизли и Люпином. — А кто-то, — она усмехнулась, — женится на собственной работе…

— Гермиона, — уже раздражаясь, снова начал Гарри, — я целых пять минут пытаюсь кое-что тебе сказать, а ты меня всё перебиваешь и перебиваешь. Можешь хотя бы секунду просто послушать?

— Ой! — очнулась она. — Прости, что-то я разболталась… Ну так?..

- В общем… — начал Гарри и умолк. Гермиона взглянула на него и впервые за этот вечер увидела и лихорадочный румянец на щеках, и острый проблеск глаз, и отчаянно колотящуюся жилку на горле.

— Гарри, что-то случилось? — тут же перепугалась она.

— Н-нет… Ничего не случилось… — крепко взяв её за руки, он увлёк Гермиону к нише, подальше от остальных. — Просто это личное…

— Но с тобой точно всё в порядке? — она судорожно всматривалась ему в лицо, пытаясь понять, в чём дело. — Точно?

Он отпустил её руку и притянул к себе лицо, ласково, словно целуя, прикоснувшись к щекам кончиками пальцев. Это ощущение было таким знакомым — знакомым, как весь Гарри, любимым, как весь Гарри, — любимым, как лучшая часть её самой. Он смотрел на неё сверху вниз широко открытыми глазами, часто-часто дыша; инстинкт подсказал ей, что нужно обнять его и утешить, — ведь только неимоверная боль могла заставить его смотреть на неё с таким напряжением.

— Гермиона, — раньше чем она успела двинуться, заговорил он, — я хочу кое о чём попросить тебя, Гермиона…

— Так попроси же, Гарри, — удивлённо ответила она. — Проси меня о чём хочешь, о чём угодно.

Его руки съехали ей на плечи, и Гарри сжал их так, что стало больно.

— Гермиона, — всё в том же тоне продолжил он, — выходи за меня замуж…

Она почувствовала, как распахиваются её глаза и останавливается сердце — того и гляди, уснёт на годы, будто уколовшаяся иголкой Спящая Красавица. Интересно, а уснёт ли вместе с ней и весь мир?.. Но нет — она же Гермиона Грейнджер, а не сказочная принцесса, а потому не упадёт с бухты-барахты ни в какой обморок, как бы ей ни хотелось это сделать сейчас, когда она смотрела Гарри в глаза. В его прекрасные, любимые, такие знакомые зелёные глаза, полные надежды…

— Нет, Гарри. Нет. Это невозможно. Прости, но я не могу.


* * *

— Тебе не кажется, что самое время представить меня родителям? — поинтересовалась Блэз, когда они двигались — вполне грациозно, как не сомневался Рон, делая поправку на отсутствие у него танцевальной практики, — по мраморному полу бального зала Имения. — Раз уж мы, так сказать, официально известили твоих друзей.

— Пожалуй, — неуверенно согласился Рон, который всё никак не мог перестать думать о том, как же отнесётся Блэз к его весьма приземлённому и потрёпанному семейству. Попытка представить её помогающей маме с генеральной уборкой закончилась полным провалом.

— Стыдишься меня, да? — резко спросила она, пронзая его зелёным взглядом. — Пока просто бегал налево, я, значит, годилась, а как дошло до знакомства с роднёй…

— Да никогда я не считал, будто бегаю налево! — запротестовал Рон, подозревая, что эту битву, как и все прочие, тоже проиграет.

Может, потому, что она не играла по правилам. Это всё равно, что встречаться с Малфоем, если бы, — тут же поправился он, — если бы Малфой вдруг оказался девушкой. Очаровательной девушкой. Влекущей к себе.

…И придёт же в голову такая жуть…

— Да что с тобой, Рон? — не унималась Блэз, выполняя сложный разворот и на буксире таща его следом. — Ты прямо позеленел. Не бойся, знакомство с родителями — это ещё не конец света.

— Да нет, — слабо проблеял Рон, — дело не в этом…

Блэз улыбнулась так, что у него подогнулись колени.

— Ты ж у нас Прорицатель. Загляни в будущее и узнаешь, как они примут новость.

— А что ты скажешь, если узнаешь, что именно это запустит Апокалипсис, и в итоге вся земля рухнет во мглу, а континенты похоронит под собой клокочущая магма?

— Скажу, что ты уклоняешься от ответа.

— Я так и думал, — Рон вздохнул. — Знаешь, пусть лучше Джинни это сделает за меня.

Блэз хмыкнула.

— Похоже, она сейчас немножко занята.

Рон проследил направление её взгляда и увидел сестрицу в наводящем ужас красном платье. В обнимку с Драко Малфоем. Они даже не танцевали — скорее, висели друг на друге.

— Но с чего вдруг? — печально спросил Рона. — Я думал, она пережила свою малфоезависимость…

И тут он застыл, прервавшись на полуслове. Прямо позади Драко с Джинни меж танцующих пар с молниеносной стремительностью тени двигалась до боли знакомая темноволосая фигура. Он бы узнал её где угодно — и по походке, и потому, как окутывали её, будто шаль, чёрные волосы, и по бледному лицу, напоминающему светлый мазок во внезапно наполнившейся сумраком комнате…

Рисенн.

Она знала, что замечена — подняла руку, тонкую и бледную, — и поманила его к себе. И отвернулась с улыбкой, чтобы проскользнуть меж танцоров к низкой дверце на восточной стороне зала.

— Рон, в чём дело? — теперь Блэз взаправду волновалась. — Ты не…

— Я мигом.

Рон кинулся следом за Рисенн, оставив Блэз посреди зала озадаченно смотреть ему вслед.


* * *

В помещении было полно народа, и все танцевали. Джинни отстранённо осознавала, что это бальный зал малфоевского Имения, задрапированный белыми и чёрными шелками, что призраками реяли в воздухе, пересыпаемые потоком лепестков роз… Поблёскивала ледяная скульптура, меняющая форму по мере таяния — вот стала цветком… а вот — лебедем с распростёртыми крыльями… Да, она всё это видела и не видела в то же самое время, полностью сосредоточившись на Драко.

Спускаясь с лестницы, они ещё пересмеивались, но едва закружились в танце, всё разом изменилось: угас разговор, растворившийся в чувствах, которые всколыхнулись, едва они коснулись друг друга. И Джинни знала, что не одинока в этом — она видела, как кривится его лицо в удивлённой гримасе, а значит, Драко и сам обескуражен собственной реакцией.

Неровная от шрама ладонь лежала на её голой спине, пальцы другой руки невесомо удерживали запястье. Во рту у Джинни пересохло, а сердце будто утратило всякий вес, став при всей этой переполненности лёгким, как пушинка, — ничего подобного она с Симусом не испытывала ни разу. Даже когда он целовал её, это и близко не походило на то, что творило с ней одно лишь прикосновение рук Драко. Она ощущала себя открытой раной — свежей и уязвимой, но, в то же самое время, едва ли могла припомнить, когда ещё испытывала такой подъём. И на ум пришло слово — почти забытое, почти вычеркнутое из её жизни.

Надежда.

«Люблю и надеюсь».

Они миновали стол с ледяной скульптурой — та как раз преобразилась из сердца в мерцающую звезду.

— Что-что ты сказала? — переспросил Драко, наклоняясь, чтобы лучше слышать. Его волосы пощекотали ей щёку.

Джинни даже не осознавала, что, оказывается, говорила вслух. Она залилась румянцем.

— А я и не замечала этого изваяния!.. Красиво до жути.

— Ага. Мать сама себя превзошла, — равнодушно отозвался Драко. — Наверное, потому что раньше отец её и близко к внутреннему дизайну не подпускал.

— На неё это не очень похоже… Такое тёмное дерево и… Что?.. Да ты надо мной смеёшься! — заметив улыбку, воскликнула она.

— Каждый раз, когда мы протанцовываем мимо твоего братца и Блэз, он ест меня взглядом, — сообщил Драко. — Похоже, ничуть не сомневается, что я намерен, говоря его языком, «совать к тебе лапы».

— А разве нет?

Драко засмеялся.

— Вечно я забываю о твоей прямолинейности. Нет, Джинни, я не собираюсь распускать руки. Разве что ты сама об этом попросишь.

Она замотала головой так, что золотые заколки-бабочки застучали в волосах:

— Думаю, по этому поводу ты вполне можешь расслабиться.

— Научилась плевать в душу, да, Уизли? — развеселился он. — Знаешь, мне потребовался не один год, чтобы догадаться, кто есть кто на самом деле.

— Что?.. — захлопала глазами она.

— Мне было двенадцать, — начал Драко, — и я прибыл домой на летние каникулы. И забрёл в поисках отца в библиотеку. Отца там не обнаружилось, зато обнаружился кое-кто другой: самая прекрасная на свете девушка: чуть повыше меня, с волосами цвета раскалённого пламени свечи…

— Ты знал, что это я?! — остолбенела Джинни. — Ты запомнил?!

— Говорю же, мне потребовалась куча времени, чтобы догадаться, что это ты. Тебе ведь тогда было одиннадцать — торчащие коленки, огромные глаза плюс влюблённость в Гарри Поттера по самые уши. Я б ни в жизнь не соотнёс тебя с потрясающей красавицей в библиотеке, которая сказала, что будет моей гувернанткой, и через миг исчезла, будто её и не было.

Джинни рассмеялась.

— Кажется, я назвала тебя крошкой.

— Именно. И ущемила мою мужскую гордость.

— Мужскую гордость?! Господи, какая мужская гордость в двенадцать лет!

— И, кстати, я был страшно разочарован, узнав, что на самом деле ты не будешь моей гувернанткой. А я было размечтался, как напроказничаю, и ты накажешь меня…

— Счастлива слышать, что уже в таком возрасте ты был законченным извращенцем.

— Уверяю тебя, всякие фантазии о гувернантках — это совершенно нормально, особенно в высших слоях общества, — и Драко ловко выполнил сложное па.

— Поэтому ты мне и рассказываешь? — поинтересовалась Джинни. — Имей в виду — я не собираюсь рядиться в…

— Т-ш! — Драко приложил палец к её губам, и Джинни почувствовала пряный аромат одеколона. — Я рассказал эту историю лишь затем, чтобы ты знала — год за годом я мечтал о тебе в образе той девушки… Девушки, по которой я оценивал прочих, — пусть не знал тебя, даже имени не ведал. А потом вдруг понял — а ведь мне всё было известно с самого начала, просто я не осознавал, что ты…

— Малфой, — перепугав их обоих, прервал его знакомый голос. Драко остановился и, обернувшись, они с Джинни уставились на Гарри, причём не они одни, а весь танцзал — судя по всему, подумала Джинни, он шёл сквозь толпу напролом. Сбившийся ворот рубашки, растерянный, словно только что получил чем-то тяжёлым по голове, взгляд. — Малфой, — повторил Гарри, — надо поговорить.

Джинни потянула руки от Драко, ожидая, что тот вот-вот отступит, но он смотрел на Гарри с совершенно ошеломлённым выражением лица.

— Сейчас?..

— Мне нужно с тобой поговорить, — повторил Гарри. Вид у него при этом был такой, что Джинни испугалась, как бы ему вот-вот не стало дурно.

Она попятилась, но Драко удерживал её за руки, да так крепко, что косточки пальцев уже начинали слипаться.

— Гарри, сейчас не самое подходящее время.

— Но… — Гарри посмотрел на Драко, потом на Джинни, потом снова на Драко, и на его бледных щеках проступил румянец. — Ты прав. Прошу прощения за грубость, — он развернулся и пошёл прочь, продираясь сквозь танцующих, словно силясь меж них затеряться.

Джинни взглянула на Драко:

— Я, в общем-то, не против… — не успела она закончить, слизеринец притянул её к себе и снова повёл в танце.

— Всё хорошо, — шепнул он. — О чём бишь мы говорили? О гувернёрстве?

— И о сливках общества, — как можно легкомысленней добавила она, уже видя по его лицу, что всё как раз таки не хорошо: танцующий шаловливый огонёк покинул его взор, и глаза стали серыми, как сланец. А ещё он отстранялся вместо того, чтобы льнуть к ней, как раньше.

— Итак, — произнёс он, — я говорил, что…

Джинни отступила тогда, когда он совсем этого не ожидал, — высвободилась и попятилась.

В его глазах вспыхнуло понимание.

— Драко, ступай.

— Я…

— Ступай, говорю.

Мгновение взгляда в упор — Драко чертыхнулся под нос и развернулся. Джинни видела его светлые волосы, пока толпа не поглотила их вместе с прочими частями его тела. Она забыла спросить, знает ли он, куда понесло Гарри… Хотя, собственно, зачем спрашивать? Он ведь всегда знал…

Рука потянулась к цепочке на шее. А стоило изготовить кулончик со словами из письма Симуса.

«Я люблю тебя, но…»

Как ни крути, всегда существует какое-нибудь «но».


* * *

Он нашёл её на балконе, бесстрашно сидящей на мраморных перилах над садом далеко внизу: распущенные чёрные волосы до пят колыхались в едва заметном ветерке, платье в цвет волосам — такое чёрное, будто сама ночь напитала его. На заострённом лице ни намёка на цвет за исключением красного мазка губ, растянутых в гротескно-широкой, словно комедийная маска, улыбке.

И босые ноги.

— Прорицатель, — сказала она, — рада снова повидать тебя.

Рон перешагнул через порог и плотно прикрыл за собой дверь. Огляделся. Балконы рядком тянулись вдоль этой стены Имения, заполненные жаждущими уединения парочками. На самом дальнем виднелась одинокая девичья фигурка, чьё лицо ему не удалось рассмотреть из-за расстояния. В любом случае, их никто не подслушает.

— Не надеялся, что ты придёшь, — заметил он.

Её улыбка стала ещё шире.

— Вообще-то я уже не отвечаю на призывы… Но ты мне нравишься, потому я всё же пришла. Хотя и не льщу себе, считая, будто ты по мне соскучился.

— Да уж, как гляну на тебя, так сразу вспоминаю, как сидел взаперти у Вольдеморта, — признался Рон, — тут уж ничего не поделаешь. Но ты хотя бы сделала заточение сносным.

— Я, знаешь ли, к пленникам неравнодушна. Особенно к настолько очаровательно-человечным — ты выглядел удивительно обычным вопреки своему дару.

— Я и есть самый обычный, — ответил Рон, — и мне это нравится.

— И как, по-прежнему зришь в будущее? — спросила Рисенн и босой ногой ловко погладила его по груди, поддевая пуговицы рубашки кончиками пальцев.

— Не надо, — без обиняков сказал он. — Теперь у меня есть девушка.

— Видела-видела. Та рыженькая. Прямо «не влезай-убьёт». Любишь её?

— Да, — ответил Рон.

Рисенн вздохнула.

— Какое печальное известие. Только не говори, будто позвал меня, чтобы сообщить это и только, не то я жутко рассержусь.

— По правде, хотел попросить тебя кое о какой услуге.

Правдой это было лишь отчасти. Вообще, придумала всё Джинни, Рон согласился на этот план с большой неохотой, старательно не прислушиваясь к внутреннему голосу, нашёптывающему, что лишь половина сестрицыных идей увенчивалась грандиозными победами. Вторая половина заканчивалась не менее громкими провалами. Оставалось только уповать, что этот план относится к первой половине.

— Ты ведь можешь путешествовать во времени, верно?

Она с любопытством прищурилась.

— Я могу перемещаться в измерениях, одним из которых и является время. Но я этим не злоупотребляю — прошлое изменить нельзя, да и особого смысла заявляться в будущее тоже нет: всё равно однажды там окажешься.

— Не нужно менять прошлое. Нужно просто поспособствовать, чтобы кое-что произошло, — сказал Рон.

Рисенн нахмурилась.

— То есть?

Он вытащил из кармана алый браслет, словно отлитый из стекла, всю поверхность которого покрывали странные руны.

— Ты когда-нибудь это видела?

— Нет.

У него разом ослабли колени: похоже, катастрофы не предвидится…

— Нужно, чтобы ты отправилась в прошлое и кое-кому его передала, — попросил он.

— От видений будущего у тебя, похоже, ум за разум зашёл, — покачала головой демонесса. — Зачем это нужно?

— Потому что ты это уже сделала… Короче, я знаю — действительно сделала, ведь ты отдала этот браслет Чарли, чтобы он передал его Гарри… А потом предупредила насчёт него самого Гарри… Просто пока этого ещё не произошло, вот ты и не помнишь.

Рисенн смотрела на него серыми, по-змеиному немигающими глазами.

— А кто такой Чарли?

Рон ткнул пальцем в окно:

— Вон, смотри. Это мой брат. Вон тот.

— Симпатичный, — с удовольствием отметила Рисенн, — он мне нравится. Похож на тебя, только пожёстче. И постарше.

— Значит, молодые тебе не по вкусу?

— Когда тебе шесть веков, все мужчины молоды. Но иногда приятно, когда разница в возрасте поменьше, — она взяла из рук Рона браслет и принялась его разглядывать. — Здесь сильные защитные руны.

— Знаю, — нервно поглядывая в окошко, кивнул Рон: ещё чуть-чуть, и Блэз его прибьёт. — Потому-то и нужно, чтобы он попал к Гарри.

— Сколько хлопот…

— Никуда не денешься, — вскинулся Рон, — если не передашь, то у Гарри его не будет, а если его не будет, то они с Драко не победят Вольдеморта в Румынии, а если они не победят Вольдеморта в Румынии, то Люциус никогда не умрёт. И ты не освободишься.

Она явно колебалась.

— Люциус… Как он умер?

— Я его убил, — без обиняков заявил Рон. Это было правдой: пусть он не держал рукоять пронзающего Малфоя-старшего меча, и, тем не менее, именно он и стал причиной его смерти.

Пальцы Рисенн стиснули браслет так, что костяшки побелели и заострились.

— Убил его? — выдохнула она сквозь зубы. Рон кивнул. — Что ж, тогда я действительно тебе обязана. Говори в подробностях, что делать.

Рон слово в слово повторил то, что сказала ему Джинни, хотя пара деталей выскользнула из памяти.

— Короче, плети что угодно, лишь бы Чарли взял у тебя браслет. И пусть прихватит его с собой на вечеринкуи передаст Гарри. Главное — чтобы он не видел твоего лица и не сумел тебя описать. На вечеринке можешь и Гарри навешать лапши на уши — нужно, чтобы он не швырнул эту хреновину в чемодан, а таскал при себе.

— Запросто, — надевая браслет на руку, в тон ему кивнула Рисенн. Потом качнулась к нему, откидывая волосы за спину: — Как насчёт прощального поцелуя?..

— Увы, — с напускным сожалением сказал Рон. — Не могу: девушка.

— Тогда пообещай, что мы ещё увидимся, Прорицатель.

— Нет, — на этот раз сожаление было искренним. — Мы больше не увидимся, однако тебе предстоит долгая жизнь — не одно тысячелетие: ты позабудешь и меня, и даже имя моё… Но, надеюсь, ты запомнишь…

Рисенн попятилась — сейчас она выглядела странно и сказочно: лунный свет выбелил ее лишённое возраста лицо, и зубы под улыбкой по-котёночьи заострились:

— Запомню?..

— …что даже самые обычные из нас тоже кое-чего стоят. И что любви на свете куда больше, чем боли. И иногда она даже может сделать тебя счастливой.

— Счастливой? Никогда такой не была.

— Не была, — согласился он. — Но станешь.

Она улыбалась. И эта улыбка, самая настоящая, ничуть не походила на маску. Рисенн встала, легкомысленно балансируя на самом краю перил — Рон даже протянул было руку, но тут она сделала шаг назад, прочь от его руки, и исчезла.

Рон подбежал к перилам, перегнулся — под ним был сад.

Демонесса пропала, осталось лишь эхо её серебристого смеха.


* * *

В библиотеке царила темнота. Гарри сидел в оконном проёме, обхватив колени, и обозревал залитые сиянием просторы Имения. Это дежа-вю едва не сшибло Драко с ног — он даже замер в дверях: неужели?.. Неужели так оно и будет всегда?..

Он взял со стола незажжённую лампу и шепнул «Люмос».

Гарри обернулся на свет и замигал:

— Малфой?.. А я думал…

— Что именно?..

— Что ты занят, — скомканно закончил Гарри.

— Был занят. Теперь свободен.

Он подошёл к окну, и Гарри свесил с подоконника ноги, чтобы можно было присесть рядом. На противоположной стене располагалось ещё два витражных окна, и смотрящая сквозь них луна разукрашивала лица юношей ядовито-зелёными, льдисто-синими и кроваво-красными узорами.

— Ну-с, и что это у тебя с физиономией? Не иначе, ты обнаружил, что вы с профессором Трелани остались единственными людьми на планете и теперь только от вас зависит выживание человечества?

Гарри нахмурился:

— Профессор Трелани?.. С какого перепуга ты вдруг…

— А, значит, дело не в этом.

— Конечно не в этом! — негодующе буркнул Гарри, но спохватился и взял себя в руки: — Это из-за Гермионы.

— Не поверишь — сейчас свалюсь с подоконника от изумления, — он поднёс лампу к лицу Гарри. — Слушай, краше в гроб кладут, — заметил он. — Что ж такого она натворила-то?

— Не она, а я. Я сделал ей предложение.

Вот теперь Драко действительно был поражён — чуть лампу не выронил, так дрогнула рука. Он едва-едва успел поймать её за петлю, и она закачалась, выстрелив пригоршней безумно мечущихся по стенам теней.

— На кой ляд ты сделал это, тупица?!

Гарри мрачно уставился на него:

— А что не так, если делаешь людям предложение?!

— Много чего. Например, ты сейчас дал мне понять, что сделал предложение не одному человеку, а целой толпе — представляешь, как они разозлятся, повстречавшись в церкви? А что до Гермионы — то, в общем, всё в порядке, за исключением того, что ни ты, ни она пока не достигли брачного возраста. Или ты собираешься вести к венцу несовершеннолетнюю?

— Семнадцать лет для магического мира вполне взрослый возраст, — пробурчал Гарри.

— Верно. То есть ты можешь жениться. Но не обязан. Не всё, что законно, гениально. Кстати, обратное тоже верно.

— Но я хочу жениться! И хочу жениться на Гермионе. Я вообще не представляю рядом с собой кого-то другого, а мысль о том, что я могу её потерять, мне и вовсе невыносима!

— Потерять? — Драко осторожно поставил лампу. — А кто говорит про «потерять»? Не надо думать, будто… хм… либо женитьба, либо ничего. И потом, — уже мягче добавил он, — нельзя жениться лишь для того, чтобы привязать человека к себе. Люди остаются рядом потому, что им этого хочется, не силком же их заставляют, верно?

— Мои родители поженились совсем молодыми.

— Тогда была война, и они знали, что, возможно, погибнут.

…и погибли, — несказанные, повисли меж ними слова.

— У меня чувство, будто я могу погибнуть, — угрюмо ответил Гарри. — И мне не за что уцепиться.

…Есть же я, — чуть не сказал Драко.

Но останется ли всё по-прежнему, когда снимут заклятье?

Он знал, что Гарри подумал о том же, — хватило одного взгляда на его лицо (а будет ли кто другой в жизни Драко, чьи мысли он сможет читать с такой же лёгкостью?), а потому сказал:

— Не надо мелодраматизма, Поттер. Она сказала, что больше не хочет тебя видеть?

— Нет, — признал Гарри.

— Она сказала, что её тошнит от одного твоего вида?

— Нет.

— Так что же она сказала?

— Она сказала «нет», — ответил Гарри. — Сказала, что это невозможно.

— А ты?

— Ушёл, — словно само собой разумеющееся, ответил Гарри. — Отправился искать тебя или Рона. Но Рон куда-то делся, а ты был это… того… Занят.

— Ты у нас сама тактичность. Ты хоть додумался спросить её, почему она отказала?

— Разумеется, нет! Тебя б на моё место! В смысле — у меня и гордость имеется, — натянуто добавил Гарри, сразу превратившись в мальчишку в своём парадном одеянии, съехавших на кончик носа очках и полуразвязанном галстуке.

— Гордость лишь помеха во всём, что касается дел сердечных, — задумчиво отметил Драко. — Я бы вот поинтересовался. Это же Гермиона — у неё наверняка имеются причины.

— А я, может, не желаю их знать.

— Знание — сила, — наставительно сообщил Драко. — В противном случае порвёшься на части от догадок. И меня умаешь до смерти своими бесконечными стенаниями, — многозначительно добавил он.

Гарри уткнулся головой в ладони, а когда убрал их, боевого задора как не бывало:

— Ладно… Но если добром дело не кончится, Малфой, спрос будет с тебя.

Он съехал с подоконника, и Драко следом за ним — вернул лампу обратно на стол, и вместе юноши вышли из библиотеки, заморгав глазами, едва сделали шаг в ярко освещённый коридор.

Драко искоса глянул на Гарри:

— Не хочешь хлебнуть для храбрости, Поттер?

— Нет. Я когда выпью, тупею, — Гарри расправил плечи. — Всё будет как надо.

— Хорошо б ты ещё выглядел как надо, — заметил Драко, когда они шли в сторону бального зала. — А то ты какой-то розовато-зелёный. Кстати, под цвет глаз, в каком-то смысле. Хотя с другой стороны, похож на устрицу.

— Ничем не могу помочь, — они как раз добрались до двустворчатых дверей, и Гарри, развернувшись, скорбно воззрился на Драко. — У тебя такого никогда не случалось — будто в груди поселилось какое-то страшное чудовище, и оно решило вдруг вырваться на свободу? Неужели так себя чувствуют все, кто влюблён?

— Сомневаюсь, — распахнув двери элегантным пинком, Драко жестом пригласил Гарри следовать за ним. — Наверное, ты просто съел что-то. К колдомедику на досуге загляни.


* * *

Джинни, — решил Драко, — легче лёгкого найти по огнеопасному платью и не менее огнеопасным волосам.

Однако, она, судя по всему, исчезла из бального зала. Он поймал рыжий всполох у серебряной чаши с пуншем, но тот на поверку оказался Чарли Уизли, который вёл в танце Блэз Забини. Блэз выглядела вполне собой довольной, и Драко подумал, уж не решила ли она послать одного Уизли ради другого… Чарли всяко выигрывал — и внешне, и за счёт интеллекта, да вот только Блэз на свой собственный лад была девушкой на удивление верной. И она сохранит верность Рону, путь тот даже и пальцем не пошевелил, чтобы её заслужить.

Драко было направился к французским дверям — проверить, не вышла ли Джинни на один из балконов, но тут его плеча коснулась чья-то рука. Развернувшись, он увидел за спиной Дамблдора — с серебряной пивной кружкой в руке директор загадочно лучился, взирая на слизеринца с высоты своего роста:

— Дай-ка, думаю, гляну, как там наш новорожденный…

Драко моргнул:

— Это не мой день рождения, сэр — он был в прошлый раз. Сегодня — свадьба моей матери.

— Экий я старый дурак… — махнул рукой Дамблдор, но Драко поймал смешинку в глазах директора и не в первый раз подивился, что ж у того на уме. — И как ты — веселишься?

— Вроде того.

— Не слишком боишься завтрашнего дня? — всё тем же легкомысленным тоном продолжил директор, но взгляд разом стал пронзительным.

— Завтрашнего? — медленно повторил Драко. — Вы про… про снятие заклинания, о котором мы говорили? Разве оно уже завтра?

— Ожидаю вас обоих в кабинете в полдень, верно-верно.

Драко ничего не сказал.

— Не надо думать, будто я в восторге от той жестокой роли, что мне выпала, — уже мягче добавил Дамблдор. — Я бы так не поступил, если б не считал, что всё делается для твоего же блага.

— Моего, значит, блага, — повторил Драко без всяких эмоций.

— Не согласны, мистер Малфой?

Драко посмотрел на свою левую руку. Широкий шрам крест-накрест пересёк ладонь и, казалось, источал свой собственный свет в мерцании огней зала.

— Знаете, часть меня не перестаёт гадать, кто же выйдет завтра из этого кабинета, когда вы с нами закончите. Гарри останется тем же. Я не изменил его в той степени, в какой он изменил меня. А вот узнаю ли я себя… То ли завтрашний я буду состоять целиком из лжи… То ли я сегодняшний — одна лишь ложь… А ведь уже год, как я такой…

— Не уверен в твоей правоте насчёт Гарри и того, насколько ты на него повлиял, но давай-ка отложим ненужные споры на потом, — с суховатой озабоченностью предложил Дамблдор. — Если ты не против темы, которой я сейчас коснусь… Скажи-ка, Драко, правда или нет, что в последний миг жизни твоего отца наложенное на него Вольдемортом проклятье исчезло?

Как всегда, когда речь заходила об отце, Драко ощутил, что из лёгких куда-то исчез весь воздух.

— Дело не в проклятье, — сдавленным голосом ответил он. — К нему просто вернулось то, что Вольдеморт когда-то забрал.

— Отцовская любовь.

Драко кивнул.

…Воздуха, — подумал он, мечтая выбраться на балкон и надышаться досыта.

— Должно быть, тебе было непросто.

— Тогда я ничего не ощутил. Он смотрел на меня и говорил, говорил — слова, которых я от него никогда не слышал… и не услышал бы… И я подумал тогда — и снова ложь…

— Но на деле он говорил правду, — сказал Дамблдор. — А ложью были семнадцать прошедших лет.

Драко отвернулся, не в силах выдерживать пристальный взгляд школьного директора.

— Какая теперь разница. Слишком мало правды. И слишком поздно.

— Согласен, — к его удивлению, кивнул Дамблдор. — Именно этого я для тебя и не желаю: слишком поздно обнаружить, кто ты есть на самом деле. И прожить жизнь во лжи.

— А если я возненавижу «истинного» меня? А если стану подонком, каким себя помню? Что тогда?

— Выбор существует всегда, — заметил Дамблдор. — Уродливая правда против прекрасной лжи.

— Я думал, лишь правда и прекрасна… — мрачно усмехнулся Драко.

— Разве что в поэзии. Но не в жизни.

— Наверное, потому я и люблю поэзию, — сказал Драко. Он поднял глаза на Дамблдора. — Знаете… — идея, периодически крутившаяся у него в голове, но так и не получившая окончательного осмысления, внезапно шагнула в жизнь, — я хочу кое о чём вас спросить. Если б вообще было возможно…

— Ты чего-то желаешь? — блеснув глазами за стёклами очков, встрепенулся Дамблдор. — Если насчёт кубка по квиддичу…

— Нет, я не о нём — это вообще со школой не связано… Ну, может быть — отдалённо, косвенно, не слишком… В смысле…

— Думаю, тебе стоит начать сначала, — с улыбкой посоветовал директор, — и объяснить, чего ты хочешь. Как знать? Возможно, я смогу тебе помочь…


* * *

Каждая стеклянная дверь на дальнем конце бального зала открывалась на крохотный смотрящий в сад балкончик. Место так и дышало романтикой, и Гарри спугнул несколько милующихся парочек — включая Эйдана Линча с неопознанной грудастой красоткой в тугом розовом корсаже, — прежде чем нашёл Гермиону.

Двери были нараспашку, потому-то она и не заметила его появления: стояла, прислонившись к балюстраде и теребя кулон. На ней было простое сине-белое платье в стиле ампир, без всяких рюшей или кружев, отвлекающих внимание от чистых линий; буйные кудри собраны на затылке, хотя большинству уже удалось вырваться на свободу, и теперь они обрамляли лицо; а из-под стянувшей их синей ленты торчала подоткнутая ещё в зале чёрная шёлковая роза. Гарри всегда думал, что Гермиона выглядит вне времени и могла бы жить в любом веке — пусть не красавица в общепринятом смысле, зато все черты её точёного лица свидетельствовали о духовной силе и изяществе. Он любил её всю — с головы до ног, до самой последней косточки — и собирался любить всегда, собирался смотреть, как с годами зреет на его глазах её красота…

Выходит, этому не бывать…

Над рёбрами заломило, словно он долго и быстро бежал и вот — задохнулся.

Он позвал её по имени, Гермиона повернулась. Её рука опустилась, и на шее что-то синевато блеснуло.

— Гарри? — потрясённо выдохнула она.

Он закрыл двери, хлопнул ладонью по замку и шепнул заклятье — «клик», и двери заперлись. Гермиона не сводила с него широко раскрытых глаз.

— Я… Я не думала, что ты захочешь…

— Чего захочу? — самым спокойным из всех возможных тонов уточнил Гарри.

— …снова меня увидеть, — она прикусила губу.

— Снова? — он сам удивился ровности и лёгкости, с какими произнёс это слово — кто бы мог подумать, что удастся держать свои эмоции в узде и… — он вдруг осознал — …и говорить прямо как он. Как Малфой. Нельзя не отметить, что способность Драко прятать всё, что у него на душе, крайне раздражала Гарри в прошлом, однако сейчас он с облегчением распахнул ей объятия. Накричи он на Гермиону, это бы ничуть не помогло, разве что сделало их обоих ещё несчастней. Он испытал благодарность — какая-то часть Драко стала его собственной, и теперь он может разговаривать… — Я бы такого не допустил, — сказал Гарри, отходя от дверей, и Гермиона напряглась при его приближении, но он просто прислонился к балюстраде неподалёку. Повернулся, посмотрел на неё: — Нельзя, чтобы это разрушило нашу дружбу.

— Нет, мне… — он-то предполагал, что ей сразу станет легче, но вместо этого Гермиона совсем расстроилась. — Мне этого тоже не хотелось.

— Рад слышать.

На соседних балконах Гарри видел фигурки других людей — в основном парочки, и это заставило его испытать приступ жгучей зависти. Что делать — может, эмоции-то он и научился держать в кулаке, вот только начинать надо с того, чтобы их и вовсе не существовало.

— Итак, чего же ты хочешь? Быть просто друзьями? — Гермиона быстро отвернулась, словно пытаясь скрыть выражение лица. — Если да, только скажи — и я больше никогда не подниму этот вопрос.

— Не валяй дурака, Гарри, — сдавленно попросила она.

— Дурака? — начал потихоньку заостряться такой спокойный совсем недавно голос — похоже, всё, что в Гарри было малфоевского, иссякло. — Я полагал, мы всю жизнь будем вместе, а ты заявила, что об этом и думать нельзя! Не приходит в голову, что я, по крайней мере, заслуживаю объяснения — почему? И вообще — чего ты от меня хочешь? Получается, я должен остаться рядом, и понятия не имея, что на самом деле ты обо мне…

— Ты и не обязан оставаться рядом, — по-прежнему сдавленно перебила Гермиона. — Я принята в корнуэлльский Институт Колдомедицины. Хочу стать колдомедиком, Гарри. Не желаю сидеть сложа руки, когда дорогие мне люди мучаются от ран или умирают, — она глубоко вздохнула. — Начинаю через неделю. Годовой курс там, после чего собираюсь на стажировку в Лондон.

— Годовой курс? Так ты из-за этого?.. Гермиона, год я запросто подожду — мы можем пожениться, когда ты закончишь, и переехать в Лондон…

— Да дело не в этом! — вспыхнула она и повернулась. Глаза сияли слезами. — Дело не во мне, а в тебе.

…Началось — «не виноватая я, это всё ты!» — шепнул Гарри внутренний голосок. — Пять баллов за оригинальность.

Значит, теперь он и думать начал, как Драко.

Гарри затолкал голосок поглубже.

— И что со мной не так? Решила, будто я тебя не отпущу? Да — я буду скучать, но, разумеется, понимаю, как важна для тебя учёба и…

— Да нет же, нет, дело не в этом! — в отчаянии воскликнула Гермиона. — Разве ты не…

— …могу поехать с тобой. Мы снимем дом — ты посвятишь себя работе. Заодно и деньги на жилье сэкономишь, а я…

— Гарри, пожалуйста, постарайся понять…

Его гнев наконец-то вырвался на волю:

— По-моему, вполне очевидно, что я никак не могу это сделать!

— А я понятия не имею, как объяснить. Понимаешь, я… — она сделала судорожный вздох, — с того самого мига, как мы встретились, Гарри, всё то время, что я тебя знаю, твоя жизнь была подчинена одному. Убить Вольдеморта. Мне всегда это казалось ужасно печальным — как же так, ничего просто для себя, ничего, что тебе бы просто хотелось… Словно твоя жизнь такая узенькая-узенькая… Но потом я всё поняла. Для тебя это было вопросом жизни и смерти. Для тебя и для всех нас. Но беда в том, что по-другому ты жить не умеешь. С тех пор, как исчез Вольдеморт, я вижу, как ты пытаешься найти себе другую цель… И теперь смыслом своей жизни решил сделать меня… Нет, Гарри, я тебе не позволю. Люби я тебя меньше — возможно, не стала бы возражать, возможно, порадовалась бы, что мой парень так меня обожает. Но я слишком люблю тебя, чтобы лишить шанса понять, кто же ты есть на самом деле и чего хочешь…

Он смотрел на неё, забыв закрыть рот:

— Неправда…

— Разве? — усмехнулась Гермиона так устало, словно отдала рассказу все силы. — И чем бы ты занимался в Корнуэлле, Гарри, во время моей учёбы?

— Не знаю, — признался он после краткого раздумья. — Но уж нашёл бы что-нибудь.

— Похоже, это для тебя просто развлечение, — едко заметила она.

— Развлечение? — озадаченно переспросил Гарри.

— Именно-именно. Знаешь — такие краткие минуты просветления между твоими попытками убить кого-то или дать убить себя. Всякие жмурки-пряталки, снежки и всё такое…

— Гермиона, я не собираюсь строить жизнь на жмурках-пряталках…

— А кто-то сказал, будто должен? — она тряхнула головой, и каштановые локоны подпрыгнули. — Тебе нужно обрести цельность, Гарри. Ты ведь даже не знаешь себя, не знаешь, чего на самом деле хочешь… Ты позволял другим строить твою жизнь — теперь вот решил, будто это должна делать я… Но я не стану. Как думаешь, что я буду испытывать, глядя на твои бесцельные блуждания по Корнуэллу, видя тебя скучающим и несчастным, застрявшим там лишь из-за меня? Гарри, ты можешь стать кем угодно. Делать то, что хочешь.

— А я не знаю, чего я хочу!.. Наверное, я уверен только в одном — хочу быть с тобой.

Она посмотрела на него с печалью в ещё поблёскивающих непролитыми слезами глазах.

— Пойми, одной меня на всю твою жизнь не хватит. Однажды ты поймёшь, чего-таки хочешь, и тогда возненавидишь меня за то, что не позволила найти себя раньше…

Гарри двинулся к ней, и на этот раз Гермиона не отстранилась — стояла, словно обмякнув, словно силы окончательно её оставили.

— Я никогда тебя не возненавижу.

— Однажды я заглянула в Зеркало Джедан… Я всё знала, и всё же… И увидела себя в одиночестве. Не представляешь, как мне стало страшно — я решила, что, получается, не люблю тебя… Или вовсе не способна любить… А потом случилась та история с Роном… «Я свихнулась, — подумала  я. — И сама не понимаю, что творю». Мне тогда было тяжело, Гарри, но позже, в Румынии, увидев тебя, я поняла, что имело в виду Зеркало. Я хочу побыть одна, я должна побыть одна, чтобы понять, кто  я. И чтобы ты мог понять, кто ты. Ведь лишь тогда мы действительно сможем решить, быть ли нам вместе.

Гарри смотрел на сад внизу. Ветер закручивал в траве маленькие торнадо из оставшихся после венчания лепестков белых роз.

— У тебя такой спокойный голос… Наверное, ты уже привыкла к этой мысли, пока обдумывала…

— Ничего подобного, — сдавленно возразила Гермиона. — Я просто в ужасе.

Её рука опять потянулась к горлу, и тут до Гарри дошло, что за кулон висит у неё на шее: стеклянное кольцо, его несостоявшийся подарок на Рождество. Он тогда швырнул его об стену, и кольцо, хоть и не раскололось, но треснуло — по нему словно серебряная ниточка пробежала.

— Я могу починить, если хочешь… — Гарри сделал ещё один шаг и осторожно коснулся его кончиками пальцев.

— Нет, — отпуская цепочку, ответила Гермиона. — Мне и так нравится.

— С изъяном?

Она полуиспуганно взглянула на него:

— Пусть с изъяном. Тем и совершенное.

Он провел ей ладонью по волосам.

— Значит, ты действительно хочешь, чтобы мы расстались?

— Не хочу, — её пробила лёгкая дрожь. — Но так надо. Думаешь, мне не страшно? Думаешь, я не боюсь, что отпущу тебя, а ты не вернёшься?

— Я всегда буду возвращаться к тебе…

Он вздрогнул от неожиданности, когда она кинулась ему на шею, уткнулась лицом в грудь, содрогаясь в беззвучных рыданиях.

— Я люблю тебя, — сказал Гарри. — Наверное, стоило признаться раньше, когда я делал тебе предложение… И всегда буду тебя любить.

— Знаю, — шепнула она ему в рубашку. — Я тоже тебя люблю — так люблю, что иногда мне бы хотелось любить тебя меньше, слишком уж это трудно. Невыносимо трудно. Невыносимо!.. — вскрикнула она, и Гарри сжал объятия, чувствуя, как впивается в грудь острый скол кольца.

— Перестань… Нет ничего на свете, с чем бы ты не справилась. Особенно если решила…

Гермиона прыснула и отстранилась, взглянув на него неестественно сияющими глазами.

— Вот он, наш Гарри Поттер. Пытаешься утешить меня после моего же отказа выйти за тебя замуж?

Его ладони съехали к её талии, и мгновение спустя Гермиона, к собственному удивлению, уже сидела на перилах, глядя на Гарри сверху вниз

— Никуда ты от меня не денешься, — сказал он. — В итоге.

Она наклонилась, и шёлковая роза задела его щёку.

— А ты пока не теряй времени даром, ага?

— Постараюсь, — он запрокинул голову, и всё, что ей осталось, — наклониться ещё чуть-чуть. Их губы соприкоснулись, Гермиона соскользнула с балюстрады и замерла, балансируя на самых носочках.

Они стояли в льющемся сквозь стекло свете — их силуэты смазались, слились…

И даже тени сплавились воедино.


* * *

Вернувшись в зал, Джинни, как ни искала, Драко найти не могла. Он словно исчез. Сначала она подумала, что, наверное, он ещё с Гарри. Однако перетанцевав с несколькими кавалерами, включая Виктора Крума, малфоевского то ли кузена, то ли ещё какого родственника (слегка косенького), Эйдана Линча («загребущий, как осьминог», — предупредила Блэз и была права), она увидела возвращающихся с балкона Гарри и Гермиону. Они держались за руки, и недавнее отчаяние Гарри как ветром сдуло.

Сердце Джинни оборвалось. Она огляделась. Может, Драко подцепил себе другую и удрал миловаться в сад? В конце концов, с ней-то он никаким словом не связан, о том, что это свидание, и речи не было. Подходя к вопросу технически, она ведь и с Симусом не рассталась, да и — если уж совсем ничего не скрывать — что делать с Любовным Зельем, тоже ещё не решила…

— Что с тобой?

Джинни повернула голову — рядом стоял слегка встрёпанный и взволнованный Чарли. Интересно, учителя все такие — на взводе, невесть кем мятые-перемятые, да так и не пришедшие толком в себя. Вот и брат не лучше — волосы торчком, галстук съехал, зато сияет, как медный кнат.

— Ты какая-то не такая. А куда твой парень девался?

Джинни не сразу поняла, что речь идёт о Симусе.

— Ой, ему в самую последнюю минуту пришлось уехать. Какие-то семейные дела, — уклончиво ответила она.

— Вот почему он убежал со свадьбы… А почему ты танцуешь с Драко?..

— Ты, кстати, его не видел? — перебила она. — Я имею в виду Драко.

— Он с Альбусом разговаривал, а потом, кажется, пошёл наверх… Вроде, попрощался с Сириусом и Нарциссой — наверное, уже не вернётся. — Чарли посмотрел на сестру и опешил: — Что-то стряслось?

Джинни, на миг лишившись дара речи, ещё раз обвела взглядом зал, как если б, вопреки словам Чарли, Драко мог материализоваться прямо в воздухе. Рон и Блэз, сдвинув головы, сидели в углу, Гарри танцевал с Гермионой, Сириус рука об руку с Нарциссой вместе с профессором Люпином хохотали у ледяной скульптуры.

Она подняла голову:

— Нет-нет, ничего не стряслось. Спасибо, что сказал.

— Эй, послушай, ты что… — озадаченно начал он, но закончить не успел: к тому времени, как слова нашлись, Джинни в зале уже не было.


* * *

— Прячешься, да?

— Едва ли это может быть названо именно так, — мягко возразил он, — коль скоро я нахожусь в своей собственной комнате: как ни крути, не самый эффективный способ скрыться.

— Я же не сказала, что ты прячешься от меня, — парировала она.

Брови Драко приподнялись:

— Тогда от кого? — губы дрогнули в улыбке. — Ясно… Имеешь в виду, я прячусь от себя, угадал? Какая прозорливость. Ты меня просто насквозь видишь, Джинни Уизли.

Она тряхнула головой:

— Что наговорил тебе Дамблдор? Ты сам на себя не похож.

— Откуда ты знаешь, что я разговаривал с… — не договорив, он умолк и пожал плечами. — Нет, дело не в старине Альбусе, похоже, я просто начал трезветь. Извини, если что не так — подшофе я вечно флиртую…

— Ты же не пил — даже не подходил к чаше с пуншем.

Драко смотрел на Джинни, словно ожидая ещё чего-то, на что действительно стоило бы отвечать. Джинни залилась румянцем.

— И ничего эдакого не было, разве что твоя дурацкая привычка изображать, будто нам обоим друг на друга глубоко наплевать.

— Я никогда так не говорил.

— Да и зачем?.. Ты можешь отогнать меня без слов — не этим ли занимался весь последний год: отталкивал, только вот недостаточно далеко, перепиливал связавший нас узелок, оставляя самую распоследнюю ниточку… Но ты не можешь заставить себя оборвать её, верно?

— Думаешь, не могу? — исподлобья взглянул Драко.

— Если бы хотел, — медленно произнесла Джинни, — давно бы это сделал. Ты не позволяешь себе никого любить потому, что считаешь, будто это уничтожит вас обоих. Именно потому влюблённость в Гермиону стала просто-таки воплощением твоего идеала, ведь ты бы никогда её не получил. Что до Блэз, ты её и вовсе не любил — жестоко, кстати говоря, хотя с твоей извращённой логикой ты, наверное, полагал, будто добр к ней. И я…

— И что ты? — Драко сейчас стоял прямо-прямо, всё напускное равнодушие разом исчезло. Лицо не отражало ни единой эмоции — Джинни пришло на ум сравнение с запертой шкатулкой, по крышке которой невозможно угадать, какие ящички-отделения прячутся внутри. За долгие месяцы она навоображала бог весть чего, но открой она шкатулку — и содержимое окажется совершенно другим. Возможно, всё разрешится именно сейчас. — Что ты хочешь услышать? — задумчиво и очень спокойно спросил он. — Уродливую правду или прекрасную ложь?

— Я хочу правду. И всегда хотела от тебя именно правды.

Драко резко хохотнул.

— Ой, ладно, прекрати! Ничего милого сердцу в правде нет, Джинни, особенно в моей правде: сплошные осколки, и какие острые — потянешь за один, да руки-то в кровь и изрежешь…

— Тогда давай я упрощу задачу. Скажи, что не любишь меня.

Впервые в жизни она поймала его врасплох:

— Что?..

— Скажи, что не любишь меня, — повторила Джинни. — Если это правда, так и скажи. Я знаю, ты не солжёшь.

Ей не доводилось видеть Драко в таком остолбенении — словно его оторвали от дела и велели ни с того ни с сего решать труднейшую задачку по Нумерологии.

— Джинни…

— Правда меня не убьёт, — сказала она. — Честно слово, так милосерднее.

— А если у меня нет ответа?..

Рука Джинни потянулась к груди, она вытащила из лифа платья волшебную палочку и указала на Драко:

— Тогда я применю к тебе Заклятье Истины. Я возьму это в свои руки, Драко. Тебе так станет легче, верно?..

Он рефлекторно, словно собираясь отбиваться от заклятья, выдернул руки из карманов, но замер, глядя на палочку, а когда поднял голову, Джинни увидела кривую, полную облегчения улыбку. Так Драко улыбался обычно после особенно трудных квиддичных матчей — дескать, пришлось несладко, но слава богу, теперь всё позади.

— Я не хочу любить тебя… — сказал он.

Палочка в руке Джинни задрожала. Она слышала, как становится сбивчивым собственное дыхание. Закружилась голова.

— И? — подхлестнула она.

— Я помню миг, когда понял, что ты и есть та самая девушка из моих воспоминаний… — она никогда не слышала таких ноток в голосе Драко — поражение, но никакой горечи. — Мы были в замке Слизерина. Ты на меня накричала… И тут я всё понял. Наверное, дело в том, что ты, когда сердишься, становишься другой. А может, огонь виноват… Тогда — когда мне было двенадцать, в библиотеке горел огонь в камине…

…Потому что Люциус сжёг дневник, — подумала Джинни, уже вспоминая и пламя за каминной решёткой, и Драко, смотрящего на неё сонными мёртвыми глазами, и их поцелуй, отдающий солью и бренди.

— Я помню, — сказала она.

- В моих мыслях ты навеки связана с огнём. Наверное, и красное платье из-за этого же. Или из-за того, что всегда считал — отдайся мы этому, сгорим без остатка.

Палочка в её руке дрожала всё сильнее.

— Не понимаю, о чём ты.

Кривая улыбочка исчезла, Драко задумчиво смотрел на неё:

— А может, ты и уцелеешь. Но то, что пусто, сгорает без следа. Я не мог дать того, чего тебе так хочется, не рискнув собой… А у меня так мало осталось себя… — он тряхнул головой, словно усилием воли возвращаясь из забытья. — Потому я и наставил шлагбаумов на нашем пути. Чтобы не разочаровать тебя. И пусть именно это-то тебя и разочаровывало — мне казалось, такое разочарование лучше, чем то, с каким бы ты столкнулась, люби я тебя.

— Но ты оставлял последнюю ниточку. Отталкивал меня и потом притягивал за неё обратно — зачем?.. — вскрикнула она, опуская палочку.

— Чистой воды эгоизм. Или ты меня не слушала? А ещё трусость. А чтобы это не выглядело ни эгоизмом, ни трусостью, я присыпал всё таинственностью, чтобы ты не… — он осёкся, когда Джинни отчаянно замотала головой, и вымучил из себя смех и мрачное: — Ты заслуживаешь лучшего.

— Ты говорил, что в умирающем сердце любовь не растёт, — пересохшими губами напомнила Джинни. — Сказал, что любил бы меня, если б мог.

— Всеми ошмётками своего сердца, — подхватил он. — Я помню, Джинни. Не утруждай себя цитатами.

— Ты больше не умираешь.

— Знаю. Смерть мне отлично удавалась — куда лучше, чем удаётся жизнь, — Драко помолчал, в упор изучая её серыми глазами. Она видела — он набирается смелости, его взгляд был одновременно и собранным, и беспокойным. — Умер бы — и упростил себе задачу: не пришлось бы отвечать ни на твой вопрос, ни на прочие… Если и есть в тебе что-то постоянное, Джинни, так это умение заставлять меня снова и снова вглядываться в себя — каждый раз убеждаясь, как же мало меня есть на свете, чтобы выдержать такой допрос. Тебя, Джинни, я знаю куда лучше, чем себя — ты цельная, верная, честная и до идиотизма, до умиления упрямая. И красивая. А я — лишь тень, лишь призрак былой лжи, существующий только на благих намерениях и надежде…

Она выронила палочку. Клик — та упала на пол и закатилась под ночной столик у кровати.

— Скажи, что не любишь меня.

Драко сделал шаг к ней.

— Джинни…

— Сделай же мне одолжение — скажи. Я прошу…

— А тебе так нужен ответ? — он внезапно оказался прямо перед ней, захочешь — и коснёшься. На бледном, почти белом лице горели ярким, резким светом серые прозрачные кристаллы глаз.

— Да, — прошептала Джинни. — Да, нужен.

Драко взял её за руку — своей левой рукой, она знала, почувствовала шероховатость шрама.

— Я не могу сказать, что не люблю тебя, — произнёс он сдержанно, — это стало бы ложью. Я люблю тебя. Думаю, люблю гораздо дольше, чем отдаю себе в том отчёт. Я пытался не любить. Хотел не любить. Делал всё, чтобы оттолкнуть тебя, но в один прекрасный день понял, что ты для меня важней всего, ты для меня — суть.

У неё захватило дух.

В комнате внезапно стало очень тихо. Драко смотрел на неё. Губы его сжались в тонкую, резкую линию.

Тиканье часов на прикроватном столике.

Стук ветвей в окно.

Сбивчивое дыхание Драко.

Он посмотрел на их соединённые руки, на свои пальцы, обхватившие её запястье, и так же внезапно, как взял, отпустил его.

— Вот она, правда. Судя по написанному на твоём лице потрясению, ты ждала чего-то иного?

Джинни молчала — пропал голос. Сколько раз рисовала она себе этот миг, сколько раз в фантазиях слышала произносящий эти слова его голос — вот только над собственным ответом ни разу не задумывалась. Грёзы обрывались раньше. Всегда.

Драко упёрся в стенку, словно для того, чтобы удержаться на ногах.

— Полагаю, я заслужил твоё молчание.

А Джинни действительно продолжала молчать. Не сказала ни слова и тогда, когда он отвернулся к окну, где за толстым стеклом светлыми мазками угадывались звёзды. Она видела своё отражение, как в зеркале, — бледное лицо, огненно-яркое платье, металлический блеск застёжек.

Застёжек.

Джинни подняла руки и расстегнула их одну за другой.

Платье с шёлковым шёпотом стекло на пол.

Она перешагнула через него, подошла к Драко и коснулась его руки. Он взглянул на неё — Джинни и представить не могла выражение такого удивления на его лице.

— Джинни…

— Снять его — проще простого… Ты и об этом подумал при покупке?..

— Возможно, — не отводя глаз от её лица, медленно согласился он. — Джинни, ты не обязана…

Она положила ладони ему на грудь. Под правой — там, под белой рубашкой, забилось его сердце. Изумрудные запонки поблёскивали в манжетах — Драко так и не поднял рук.

— Я хочу, — сказала она.

Он потянулся к ней, но замер, на какой-то волосок не донеся кончиков пальцев до щеки — Джинни чувствовала идущее от них тепло, хотя они и не — практически не — соприкасались.

— Что-то не так? — прошептала она.

Выражение его лица не изменилось, разве что потемнели, став почти чёрными, светлые глаза. …Потемнели от страсти, — подумала она и почувствовала странную вспышку — триумф, ликование с примесью собственного желания.

— Ты должна попросить меня. Я сказал, что не трону тебя, пока ты сама не попросишь.

Она подняла голову:

— Пожалуйста…

Его пальцы коснулись лица, ладони легли на щёки — Драко наклонился с поцелуем — в первое мгновение просто нежным и тут же полыхнувший свирепостью, разбивающим ей губы. Всё её тело, до последнего нерва, пело — он целовал её щёки, подбородок, шею… Она нашарила галстук… потом пуговицы на рубашке… Кажется, несколько отлетело, когда она нетерпеливо сдёрнула её прямо через голову, торопясь почувствовать живое тепло его тела.

Шрам от стрелы на плече — серебристый полумесяц. Джинни прикоснулась к нему губами, услышала негромкий смешок, потом какое-то невнятное бормотание…

Объятия.

Драко взял её на руки.

Ах, ну, конечно же — он прошептал «Nox», иначе почему в комнате вдруг стало так темно?.. Только лунный свет.

Драко опустил её на кровать.

Только лунный свет.

Да слабое, неверное сияние звёзд.


* * *

Любому, менее наблюдательному взгляду, изучившему сиявшую сейчас в небесах луну во всех её проявлениях, она показалась бы полной. Но не Ремусу Люпину. Что-что, а лунный цикл был у него в крови — он чувствовал его, как чувствует приливы и отливы старый моряк.

…Три дня, ещё три дня — и полнолуние…

Пока же он наслаждался — сидел на самой верхней площадке древней до раскрошенности каменной лестницы, спускающейся к лоскуту густой травы и камней — не иначе как какому-то заброшенному садочку. Травой пах и воздух. Травой и — немножко — розами.

— Изучаешь заклятого врага? — спросил подошедший с беззвучной грацией Сириус. Когда-то именно за это он и получил своё прозвище. Он присел рядом и покосился на небо. Узел галстука ослаб, манжеты расстегнулись. Темнота скрадывала седину.

— Мы достигли взаимопонимания, — отозвался Люпин.- Я и луна. Так что не могу назвать её заклятым врагом.

— Полнолуние, кажись, — присмотрелся Сириус.

— Нет.

— А, ну да, ну да, — взгляд Блэка оторвался от небес и вернулся к старому приятелю. — Ну, и какие планы на будущее, Лунатик? Опять всё лето будешь преподавать, как и в прошлом году?

— Едва ли. Уж точно не этим летом.

— Знаешь, — Сириус прочистил горло, — мы тут с Нарциссой поговорили…

— Поговорили? Это дело — вы ж теперь, как-никак, муж с женой.

— О тебе поговорили, — уточнил Сириус. — Знаешь, мы были бы счастливы — просто счастливы, — если б ты пожил здесь… Ну, в общем… Пожил здесь летом. Места полно, а в темницах есть камеры, на случай… в общем… если тебе захочется запереться.

— Смотрю, у вас всё схвачено.

— Шутки в сторону, Ремус. Помнишь, Джеймс и Лили всегда говорили, что их дом — наш дом. Я никогда не думал, что смогу предложить свой дом друзьям… Просто сомневался, что доживу до этих времён… А когда сидел в Азкабане, и вовсе помыслить не мог, что однажды окажусь на свободе. Но теперь… У меня есть дом, и я хочу, чтобы ты знал: он — твой. Всё, что есть у меня, — твоё.

Ремус устало потёр глаза и улыбнулся.

— Знаю. Помнится, в школе мы частенько мечтали, как однажды вырастем и поселимся все вместе… И вместе будем работать в Министерстве Магии… И всё-всё будем делать вместе. Но, понимаешь, Сириус, староват я теперь для таких разговоров. Мне нужен собственный дом. И собственная жизнь.

Блэк молчал, выковыривая ногой камешек из пыли.

— Тогда… Если тебе нужны деньги…

— Не нужны.

— Я думал, ты хочешь купить дом…

— Хочу.

— Учителям повысили ставку?

— Может быть.

— И книжки твои влёт расходятся.

— Вот именно, — начал Ремус и, сообразив, осёкся: — Мои… книжки?.. — медленно переспросил он.

Сириус ухмылялся во весь рот:

— Да знаю я, знаю. То же мне, нашёл дурака за десять кнатов…

— Хочешь сказать, что знаешь…

— Что ты — Аврора Твилайт? Ясное дело.

— Но… как?! Я же не… я…

— А кто вечно подначивал Лили — мол, читаешь всякую лабуду, да я-де за неделю такое напишу и миллион галлеонов сколочу?

— Я говорил «миллион»? Похоже, я слегка переоценил…

— …и всё, что нужно, — сочинить какой-нибудь дурацкий псевдоним типа Розамунда и неустанно плести всякий бред, от которого сойдут с ума все ведьмы — а они сойдут, ведь ты, как ни крути, мужчина, а значит, прекрасно знаешь, чего хотят женщины.

— ТАКОГО я точно не говорил.

— Говорил-говорил. Ах, эта свойственная лишь юности самоуверенность…

— Я бы назвал это оптимизмом. Да, думаю, в то время я действительно считал, будто знаю, чего именно хотят женщины… — Люпин облокотился на колено и задумчиво подпёр кулаком подбородок. — Вот только писательский труд оказался на поверку делом не таким и простым. И даже над «всяким бредом» приходится изрядно попотеть.

— Ну, бредом бы я это не назвал, Лунатик. Кое-что мне даже очень понравилось — например, та часть, где Тристан считает, будто вот-вот умрёт, и признаётся в любви до гробовой доски к как-бишь-её. Трогательно.

— Да, — сухо кивнул Ремус, — без сомнения, любовь Тристана и как-бишь-её войдёт в анналы истории.

— Ладно-ладно, — усмехнулся Сириус, — в общем, хорошо написано.

— Теперь я могу купить небольшой домик где-нибудь в тихом и уютном месте. Многого мне не нужно — чашка чая, место для книг да собачьи галеты на случай, если ты вдруг заглянешь в гости.

— И письменный стол.

Ремус задумчиво изучал руки, иссечённые шрамами от бесконечных превращений.

— Знаешь, а я, наверное, мог бы написать настоящую книгу… Историю о четырёх товарищах и о том, как по-разному повернулись их жизни… Совсем не так, как они мечтали в детстве… Только нужен другой псевдоним — скажем… Джоан Роулинг.

— Настоящую… Не больно будет писать, как считаешь? Не боишься всё вспоминать?..

— Теперь я боюсь уже не вспоминать, — тихо ответил Люпин. — Теперь я боюсь забыть.


* * *

Джинни медленно открыла глаза, проморгалась и в недоумении уставилась в потолок, полностью позабыв, где находится. Она могла бы поклясться, что потолок её комнаты украшали геральдические лилии, тогда как сейчас над ней свивались змеи.

Память рывком вернулась на место, и Джинни таким же рывком села. Она была в спальне Драко Малфоя — соответственно, потолок тоже оттуда — в конце концов, она не в первый раз его видит. Ахнув и прихлопнув ладонью рот, она обернулась: рядом на кровати мирно спал Драко, по пояс замотанный в простыню и очерченный лунным светом: тень и изморозь высеребрили и без того сияющие волосы, выгравировали мышцы на его спине. Она на миг залюбовалась, потом выскользнула из кровати, подобрала платье, палочку, тихонько, чтобы не разбудить Драко, оделась, наколдовала себе низкий пучок — простенько и со вкусом. Заколки-бабочки исчезли — не иначе, упорхнули под кровать Драко или запутались в простынях, но не искать же — ещё, неровен час, разбудишь. Не говоря о том, что Джинни не собиралась ни на кого наталкиваться в коридорах. Равно как не хотела, чтобы на неё натолкнулись.

Как была, босая, она спустилась по лестнице, на секундочку заглянув кое за чем к себе, а потом с нескольких попыток отыскала дверь, ведущую в розарий.

Воздух был дивным — не холодным, но прохладным, напоённым ароматом лаванды и розы. С Рождества Джинни розы ненавидела — и цвет их, и запах, но сейчас вдруг поймала себя на том, что неприязнь исчезла. Несколько белых лепестков со вчерашнего бракосочетания ещё реяли призраками в воздухе, щекоча щёки и путаясь в волосах.

Джинни по мощёной дорожке пошла вперёд, отходя от замка всё дальше и дальше. Наконец она остановилась и достала фляжку с Любовным Зельем, которое принесла ей Гермиона. Задумчиво воззрилась на неё. Вытащила пробку. Теперь к аромату свежих роз примешался новый запах — запах гниющих цветов, запах, оскверняющий всю нежность и сладость. Палец медленно очертил сосуд, согретый изнутри жидкостью и снаружи — её рукой, и Джинни решительно опустошила его, выплеснув Любовное Зелье на ближайший розовый куст. Закапала с листьев и цветов серебристая капель, впитываясь в землю.

— Чем занимаешься? — спросил мужской голос прямо за спиной.

Джинни развернулась от неожиданности, наполовину уверенная, что это Драко (похоже, всё ж его разбудила…), но обращённые к ней глаза были синими, а не серыми, а волосы его — золотистыми, не серебристыми. Он был в джинсах и лёгком свитере, с веснушками, заметными даже в темноте.

— Симус?.. — прошептала она, чувствуя, как рука, сжимающая фляжку, начинает дрожать. — Что ты тут… То есть — я думала, ты уехал…

— Я же сказал, что вернусь, — ровным, лишённым всех интонаций голосом ответил он.

Её пальцы стиснули фляжку — тяжёлую, серебряную… Отличное оружие… — тут Джинни очнулась: это же Симус! Симус, не Том — Симус никогда не причинит ей зла.

— Мне и в голову не приходило, что ты вернёшься среди ночи и будешь шнырять вокруг Имения, — сказала она.

Слабая улыбка тронула его губы:

— Я, если честно, прилетел на метле и как раз собирался постучать в дверь, когда увидел, как ты шныряешь по саду — не смог удержаться, чтобы не узнать, что ты замыслила.

Джинни посмотрела на фляжку, потом снова на Симуса:

— Поливаю кустики? — предположила она.

— Поливаешь кустики Любовным Зельем, — уточнил Симус. — Считаешь, это хорошая идея?

Она разинула рот:

— Как ты дога…

— Гермиона мне всё рассказала.

…Вот как чувствовала, что она врёт, — Джинни мысленно присовокупила к этому несколько крепких эпитетов. Вслух же спросила:

— Из-за этого ты и уехал?

— Вообще-то нет. Из-за этого тоже, конечно, — не могу сказать, будто обрадовался, услышав, что тебе придётся опоить себя, чтобы не быть ко мне равнодушной.

— Симус, — обречённо начала Джинни, — я к тебе неравнодушна, честно! Потому-то и обратилась… ну, понимаешь, к Любовному Зелью: просто нужно было капельку себе помочь…

— Любопытно. Тем более любопытней, что, судя по всему, ты передумала.

— Я решила, что ты не вернёшься, — прошептала она.

— Но я вернулся, — в лунном свете его глаза стали чёрно-синими, как самый тёмный сорт анютиных глазок. — И что же будешь делать теперь?

Джинни понурилась. Вина и осознание крушения всех замыслов прострелили грудь.

— Всё, что ты пожелаешь, — сказала она. — Я могу добыть ещё зелья, но, если тебе не хочется, можно попробовать по-другому. Можно убежать вдвоём — а вдруг, если будем лишь ты да я…

— Получается, ты никогда меня не любила? — перебил он. — Или же дело в том, что не можешь любить меня таким, каким я стал?

— Какая разница — этого тебя создала именно  я.

— И если я велю тебе собраться и пойти со мной, ты пойдёшь?

— Прямо сейчас? Ночью? — опешила она.

— Да. Ночью.

— А куда?

— Это имеет значение?

— Нет, — оцепенело кивнула Джинни. — Думаю, нет, — она посмотрела на свои покрывшиеся гусиной кожей голые руки. — Мне нужно взять вещи и… и написать родителям.

Симус медленно покачал головой:

— И всё ради того, чтобы искупить вину, Джинни?

Она тут же вскинула голову:

— Я же сказала — ты мне небезразличен.

— …но ты не любишь меня… — он сделал к ней шаг, потом другой, и вот она уже прижата к розовому кусту, и шипы цепляются за платье. — И никогда не любила. Всегда был этот Малфой. Ты бы сделала всё, что бы он ни сказал. Потому что любила его. Мне же доставалась лишь жалость.

— Я не жалею тебя, Симус, — стараясь говорить спокойно, возразила Джинни.

— Да — сейчас не жалеешь. Сейчас ты меня боишься, — его губы горько искривились. — Думаю, мы никогда это не узнаем, правда?

— «Это»?

— Вышло бы что-нибудь у нас или нет. У тебя и меня — такого, какой уж есть, другим не стану. Во мне навсегда сохранится частичка его. Осадочек, как говорится. Душа его исчезла, но тень её осталась. Во мне.

— Симус…

— Нет, позволь закончить, — перебил он так резко, что она невольно сжала фляжку. — Я знаю его, Джинни, куда лучше, чем прочие, за исключением, разве что, тебя. И он любил тебя. На свой извращённый, искорёженный лад. Ты вернула его, смешала свои слёзы с его кровью, стала частью его, и он не мог от тебя освободиться. Как ни убивал твою тень, как ни выжигал тебя из разума — ничего не помогало. Он был одержим тобой.

— Но ведь ты — не он, мы с тобой были вместе и до того, как всё началось…

— Без разницы, — ответил Симус. — Он забрал мои чувства к тебе, вскормился ими и, коль скоро не мог от них сбежать, вывернул их наизнанку. Он не влюблён в тебя был, Джинни, — он был в тебя вненавижен. И мечтал убить тебя — как я когда-то мечтал тебя поцеловать. Когда-то.

— Когда-то? — слабо переспросила Джинни. — А теперь больше не хочешь? Совсем?

Он посмотрел на неё сверху вниз и покачал головой.

— Как думаешь, каково это — смотреть на человека, дороже которого для тебя никого на свете нет, и мечтать убить его? Не потому, что хочется, — потому что не можешь с собой справиться. Я раньше всегда думал, какие у тебя красивые шея и плечи. Том же думал лишь о том, как будет выглядеть эта шея, залитая кровью.

Джинни пискнула от ужаса и отвращения.

…Вот бы успеть размахнуться и тюкнуть его в висок — тогда…

— Знаю-знаю — прикидываешь, как бы приложить меня фляжкой, — усмехнулся Симус. — Не стоит — у меня реакция лучше, чем у тебя.

— Я могу закричать. Прибегут люди.

— Возможно, — с внезапной усталостью согласился Симус. — Но я на твоём месте не стал бы так поступать. Я пришёл не для того, чтобы сделать тебе больно, Джинни. Я пришёл, чтобы тебя отпустить.

— Отпустить? — озадаченно переспросила она.

— Тебя удерживало только чувство вины. Не надо, не спорь — мне всё известно. Поначалу я даже испытывал благодарность. Да-да, благодарность, ведь мне было легче рядом с тобой. Но время шло, и я понял — пока ты рядом, та моя частичка, что была Томом Риддлом, продолжит жить, подкармливаясь твоей близостью. Мне нужно уехать от тебя, Джинни, чтобы эта моя часть умерла раз и навсегда. Ты считала, будто делаешь доброе дело, оставаясь со мной, но вместо этого только истязала меня. Прости, но нам нужно расстаться. Понимаешь?

— Симус… Почему ты раньше ничего не говорил?!

— Я сам себя не понимал. Спасибо Гермионе — она сказала, что ей одного взгляда на меня хватило, чтобы понять, через что я прошёл; сказала, что тебе этого не понять, потому что ты не видишь, какой я без тебя… Не видишь, что я становлюсь совсем другим. А ещё сказала, что ты до полусмерти себя замучаешь, пытаясь мне помочь, хотя с самого начала нас спасло бы лишь одно — расставание. Понимаешь, я думал, что вообще никогда не избавлюсь от Риддла, но стоило с ней поговорить, как осознал: когда тебя нет, те мысли тоже исчезают.

— И если бы я приняла Любовное Зелье… — пронзённая ужасом от одной только мысли о последствиях, начала Джинни.

— …мы оба были бы несчастны. Ты бы любила меня. А мне твоё присутствие было бы невыносимым. Полагаю, в список несчастных можно смело занести и Малфоя, хотя за него ручаться не могу. Он вообще странный малый.

Джинни могла только согласиться.

— Куда ты теперь, Симус?

Он отошёл, наконец-то дав ей возможность выбраться из розового куста и отцепиться от шипов.

— Не знаю. Но и знал бы, не сказал. В следующий раз мы увидимся тогда, когда ни частички его во мне не останется. Не раньше. Ты питаешь его, а значит, без тебя он умрёт от голода, — Симус мотнул головой и повернулся к ждущей его за деревом метле.

Джинни не могла понять, кажется ей или нет, но, похоже, разворот его плеч стал уверенней и даже расслабленней, чем был все последние месяцы.

— Какими же дубинами мы были… Считали, что самоотверженно жертвуем собой, а на деле таскали друг друга по всем кругам ада… — добавил он, осёдлывая Ливень с непринуждённостью умелого седока. — И всё исключительно ради того, чтобы молча пострадать…

Джинни снова оставалось лишь согласиться. Колени задрожали от облегчения — она даже испугалась, что вот-вот сядет в траву.

— Удачи, — уже мягче добавил Симус. — Надеюсь, Малфой сделает тебя счастливой.

…я тоже, — чуть не сказала Джинни, вовремя поймав себя за язык: она совсем не то имела в виду.

— Я счастлива. Но Малфой тут ни при чём.

— Вот и славно.

И до того, как она успела что-то сказать — или хотя бы попрощаться, — он оттолкнулся и взмыл яркой искоркой, моментально растворившейся в облаках. Джинни ещё долго стояла, запрокинув лицо в тёмное небо, а потом повернулась и решительно зашагала к Имению.


* * *

Гарри проснулся ни свет ни заря от сосущего под ложечкой страха, избавиться от которого не помог ни занимающийся великолепный денёк, ни солнце, бьющее в окно, ни доносящийся снаружи — честное слово! — птичий щебет. Что-то явно было не так.

…Дело не в Гермионе, — спуская ноги с кровати, подумал он. Они разрешили все проблемы. Свадьба тоже удалась на славу. А Гарри разобрался, чем же он, в конце-то концов, хочет заниматься в ближайшие полгода. Главное — убедить Малфоя, а вот тут придётся поработать.

…а может, просто кушать хочется?

Он натянул какие-то джинсы и паддлмерскую майку и пошлёпал вниз на поиски завтрака.

Нарцисса полностью переделала огромную кухню: помнится, раньше там стояла здоровенная чугунная плита — такая, что тролля можно было бы запечь, и повсюду — закопчённые горшки-кастрюли. Размеры, конечно, остались прежними, а вот вид стал менее устрашающим, и сейчас на длинном деревянном столе ждал завтрак: мюсли и молоко, тосты и яйца, бекон и копчёности. Гарри подцепил сдобную булочку, йогурт и уселся. Над столом покачивался подогретый заклятьем кофейник, но он решил воздержаться: кофе делало его дёрганым.

Из обеденного зала доносились голоса — похоже, не он один ранняя пташка, может, стоит глянуть…

Аккурат на этой мысли в дверь ввалился Драко — чёрная пижама, волосы торчком, ни дать ни взять Призрак Прошедшего Рождества в школьном спектакле.

Гарри подавился булочкой.

— Мф-мфой, — выдавил он через кусок, когда понял, что уже не задохнётся, — ты фто, ф ума…

Драко обрушился в кресло напротив Гарри и воззрился на него огромными трагическими глазами.

— Случилось нечто ужасное, — объявил он.

Кусок мигом проскочил Гарри в горло.

— Что?! Что ужасное?! Ты как? Что-то с Гермионой?! Может, Рон…

Драко нетерпеливо отмахнулся:

— Я не о них, а о себе! Это со мной стряслось нечто ужасное. Меня, — сообщил он, — бросила Джинни.

Гарри почувствовал, как лезут на лоб брови.

— Бросила?..

Малфой кивнул.

Гарри потянулся к йогурту. Похоже, чтобы осилить эту беседу, потребуется усиленная протеиновая диета.

— Знаешь, — осторожно заметил он, — я всегда думал, что прежде чем кого-нибудь бросить, нужно в некотором смысле… — он сделал паузу, — …с ним быть. Ну, ты понимаешь.

— Она была со мной! — взорвался Драко. — Где тебя носило?! Давай уже, врубайся, Поттер!

— Вообще-то, я думал, что врубаюсь, — возразил Гарри. — До вчерашнего полудня она встречалась с Симусом.

— Именно, — сказал Драко, хотя Гарри казалось, что его замечание требует не столько этого «именно», сколько дальнейших разъяснений. — А потом была со мной.

Гарри тупо захлопал глазами.

— И из чего же ты сделал заключение, что тебя бросили?

— Из того, что, когда я проснулся сегодня, она ушла!

Гарри подавился йогуртом, что оказалось так же неприятно, как давиться булочкой.

— Ты имеешь в виду — из твоей спальни? — наконец, продышавшись, спросил он.

— А как ты думаешь, где мы ещё могли спать?! Поттер, будь логичен.

— Погоди… Ты имеешь в виду, что вы…

Драко выдавил тяжёлый вздох.

— Та-ак. Может, тебе стоит просто прочесть? Это всё объяснит, — он кинул сложенный клочок пергамента, который Гарри поймал с профессионализмом ловца. — Это записка, которую она оставила на подушке, когда БРОСИЛА меня, загодя подготовив ответы на твои вопросы.

— Ладно… — Гарри отставил йогурт на стол и развернул записку. Взгляд Драко с жадностью устремился на йогурт.

— Чёрносмородиновый?

Гарри кивнул, и йогурт перекочевал в руки Малфоя, который начал задумчиво его поедать.

…Ну, по крайней мере, на аппетите разбитое сердце не отразилось, — отметил Гарри.

Письмо, без сомнения, писалось впопыхах: обычно аккуратные, сейчас слова скакали по всей странице. Гарри начал было читать, но процесс продлился недолго.

— Слышь, Малфой, тут такое понаписано… Честно говоря, не уверен, что мне стоит это…

Драко помахал свободной от йогурта рукой:

— Ничего-ничего, у нас нет секретов друг от друга.

— Ну да, разве что… мнэ-э-э… Это я пропущу… Слушай, а как ты ухитрился ничего не разбить?.. Вот это слог, ну и ну… «Серебристые волосы»? Что за серебристые волосы?

— Мои. Как думаешь, какого они у меня цвета?

— Ну, не знаю, — пожал плечами Гарри, — блондинистые какие-то.

Драко фыркнул, словно услышал самую большую глупость в своей жизни.

Гарри издал полузадушенный всхлип:

— О боже, Малфой, да тут ещё… Похоже, ты у нас в ночи неутомим, как сваебойный копр. Слушай, я точно обязан это знать? Мне вот так не кажется, — печально добавил он. — Теперь этот образ будет меня преследовать всю оставшуюся жизнь. Премного благодарен.

— А что такое «сваебойный копр»? — спросил, входя в кухню, Рон, у которого волосы торчали так, словно он всю ночь проспал на оголённых проводах.

Гарри моментально сунул письмо под майку.

— Это такая маггловская штуковина, которая…

— …долбает всю ночь напролёт, — вежливо подхватил Драко. — Нечто сродни перпетуум мобиле.

— Чего-чего мобиле? — наливая чашку чая, без задней мысли переспросил Рон. — Тьфу, как ни придёшь, о всякой скучище трепитесь, — добавил он и прошел в обеденный зал, миновав Малфоя, который тихо, практически неслышно буркнул:

— Да неужто? Ну так знай: я того-того твою сестру.

…МАЛФОЙ! — ахнул от ужаса Гарри. — Это смешно только тогда, когда действительно является шуткой!

…Не согласен, — возразил Драко, приканчивая чёрносмородиновый йогурт.

— Короче, — добавил он уже вслух, — ты дочитал?

— К сожалению, да, — выуживая письмо из-под одежды, сказал Гарри. — И не могу понять, с чего ты так взбеленился.

— Она же меня бросила!.. — снова завёл своё Драко. — Или для тебя это пустяк?!

— Ну, не могу сказать, что я потрясён до глубины души, с учётом того, как ты с ней обращался весь последний год. Так или иначе, она тут дело пишет: ей ещё год учиться, а ты закончил, так что…

— Хрень, — отрезал Драко. — Она меня использовала и выбросила. Ничего подобного прежде с Малфоями не случалось.

— Может, это просто не вошло в ваши семейные хроники.

— Исключено, — с негодованием сообщил Драко в пустую коробочку из-под йогурта. — Это унизительно.

— Да почему же? — заметил Гарри. — Тебя использовала красивая девушка, исчезнув после ночи, полной жаркой страсти. Бьюсь об заклад, такое случается не со всяким. Тем более, в семнадцать лет.

— Логично, — просветлел Драко. — Хотя не могу поверить свои ушам, слыша от тебя выражение «полная жаркой страсти ночь».

— Сам не верю. И потом, она тебя вовсе не выбросила, а просто… отложила. На потом.

— Я — Драко Малфой, — поедая бисквит, сообщил Драко. — Меня не откладывают! — тем не менее, вид у него стал самодовольным. — Возможно, она решила, что если проведёт со мной лето, то, вернувшись в школу, иссохнет от тоски и страсти. Ну, или от какого-нибудь там отчаяния.

— От какого-нибудь, — сухо кивнул Гарри. Поскольку Драко слопал весь чёрносмородиновый йогурт, пришлось удовлетвориться малиновым. — А разве ты не собирался летом в кругосветное путешествие? Ты же не думаешь его отменить, правда?

— Разумеется, — встрепенулся Драко. — Я как-то об этом не задумывался, но нет, конечно. Конечно, нет.

— Так, возможно, Джинни права, и ты ещё действительно не готов к брачным узам.

— Каким-каким узам? — в кухню вплыла Блэз. На ней был шёлковый зелёный халат, отчего огненные волосы сияли ещё ярче. — Ты про смирительную рубашку в клинике Святого Мунго?

Она тоже налила чашку чая.

— Сразу чувствуется горький жизненный опыт, — намазывая маслом булочку, парировал Драко. Гарри мимоходом подумал, не собирается ли тот уничтожить всё, до чего дотянется. — Малфоя просто так не укротишь!

Блэз закатила глаза и обошла Гарри слева, чтобы добраться до сахарницы, да так и замерла с протянутой рукой.

— Это почерк Джинни, — сообщила она, заглядывая Гарри через плечо. — Почему у тебя письмо Джинни, и почему оно начинается с обращения «Моему дорогому-любимому»?!

— Это не мне! В смысле, это не о том. В смысле… — комкая записку, зачастил Гарри.

— Как раз в том самом смысле, — отрезала Блэз. — Ну-ка объясни, почему вдруг Джинни пишет тебе любовные письма, Поттер?

Прозвучало это, на вкус Гарри, чересчур громко и именно тогда, когда в дверях с пустыми тарелками в руках появились болтающие Рон и Гермиона. Разговор, разумеется, мгновенно увял.

— Что ты сказала? — переспросила Гермиона, чьи глаза напоминали блюдца.

— Боже… — пробормотала Блэз.

— На кой ляд моей сестрице писать любовные записки Гарри? Я думал, это всё уже в прошлом…

— Это не любовная записка, — прижимая к груди кулак со скомканным пергаментом, повторил Гарри.

— Точно-точно, — неуклюже пришёл на помощь Драко, — скорее, поток сознания…

— Да, но…

— Но почему Джинни вообще пишет подобные письма Гарри? — со звоном опуская свою тарелку на стол, настойчиво поинтересовалась Гермиона.

— Эй, не надо говорить это так, словно я бесчувственный чурбан, в которого и влюбиться-то никто не может! — обиделся Гарри.

— Не увиливай, — отрезала Гермиона и, прежде чем Гарри успел сообразить, выхватила письмо прямо из его руки.

— Обалденные рефлексы, — оценил Драко. — И почему только ты не играешь в квиддич?

— Потому что это до тошноты скучно, — ответила, пробегая пергамент глазами, Гермиона. — Это, без всяких сомнений, любовная записка, — холодно оповестила она собравшихся, после чего, уже не так холодно, добавила: — Гарри, у тебя нет ни серебристых волос, ни глаз цвета лунного сияния, ни… о боже… — густо покраснев, закончила она. — Подозреваю, это письмо подразумевалось как личное, — она отшвырнула записку на стол с таким потрясением, словно её только что укусил Косолапсус.

— Цвета лунного сияния, — задумчиво повторил Драко. — Что верно, то верно…

Рон, который был, возможно, немного заторможен, однако же отнюдь не туп, посмотрел на письмо, потом на Драко, потом снова на письмо.

— Моя сестра написала любовное письмо МАЛФОЮ?! — ахнул он и потянулся к записке.

Чуя неизбежную катастрофу, Гарри вскинул руку:

— Immolatus! — пергамент дрогнул и рассыпался пеплом.

— Ты сжёг моё письмо! — возмутился Драко. — Оно дорого мне как память!

…А мне ты дорог как память, и если Рон сейчас догадается, что ты прошлой ночью вытворял с его сестрой, он тебя пополам порвёт, — указал Гарри.

Рон посмотрел на по-прежнему розовую от смущения Гермиону.

— Что там было? — спросил он.

Гермиона оглядела всех по очереди: сначала Драко, потом Рона и, наконец, Гарри, который пожелал, чтобы мог сейчас безмолвно общаться с ней, как с Драко. Он попытался телеграфировать ей глазами, и, похоже, она поняла, потому что повернулась к Рону и сказала:

— Просто записка, где она говорит, что прекрасно провела время на вчерашнем празднике.

— Хм, — неубеждённо фыркнул Рон. — Короче, Малфой, не думай, будто у тебя будет другой шанс поразвешивать на неё слюни. Она с Фредом и Джорджем уехала на побережье, а куда — не скажу.

Кажется, Драко собирался нагрубить в ответ, но тут дверь снова распахнулась, на этот раз от руки Нарциссы. Она была в сером платье и явно взволнована. Дверь захлопнулась за её спиной, когда она вошла в кухню.

— Мальчики, — мягко сказала Нарцисса, переводя взгляд с Драко на Гарри, — Дамблдор ждёт. Они с Северусом приглашают вас в кабинет.


* * *

…Прости, я сжёг твою записку… — мысленно извинился Гарри, когда они с Драко вышли из кухни (Блэз и Рон остались недоумевать, а Гермиона проводила друзей полными сострадания глазами) и начали подниматься по лестнице на второй этаж. — Я здорово струхнул.

…Я заметил, — сухо и как-то отстранённо отозвался Драко. Он уже был за семью морями от пышащего драматизмом и скорбью тона, взятого несколько минут назад в кухне. — Да ладно, ерунда. Слушай, ты не против заглянуть на минутку ко мне? Как-то не горю желанием предстать перед Снейпом и директором в пижаме.

— По крайней мере, она шёлковая, — заметил Гарри и добавил, уже мысленно: — Знаешь, мне как-то не по себе говорить о Снейпе с Дамблдором вслух — всё время кажется, будто они слышат.

— Ну и не говори, — отрезал Драко. Они добрались до спальни, и слизеринец потянулся к ручке.

…Эй, необязательно же вслух…

— Обязательно, — перебил Драко. Его серые глаза наполнились холодной задумчивостью. — Думаю, пора привыкать — в ближайшее время придётся обходиться без этого, — и раньше чем Гарри успел что-то ответить, слизеринец исчез в спальне, оставив его болтаться в коридоре. Через несколько минут Драко вернулся — уже в джинсах и тёмно-синем свитере, на рукаве которого что-то сверкнуло, но что — Гарри увидеть не успел: Драко развернулся и пошёл вперёд. Пришлось прибавить шагу.

— Слушай, может, пока идём, переговорим об этом?

— Если б было что сказать, мы бы давно всё обсудили.

У Гарри перед носом как красной тряпкой махнули, но с ответом он не нашёлся. Тем временем, они уже добрались до кабинета. Дверь была чуть приоткрыта — Драко стукнул и вошёл, Гарри последовал за ним.

Он редко сюда заглядывал, это напоминало ему Люциуса и тот день, когда тот привёл его сюда и предложил сделку: противоядие для умирающего Драко за Чашу. С тех пор кабинет совсем не изменился — похоже, Нарцисса оставила тут всё, как было: громадный стол красного дерева, буфет с запылившимся графином бренди, коробка с табаком… Но теперь за столом сидел Дамблдор, и от падающего сквозь стрельчатые окна света на его очках плясали искорки, оставляя в тени лицо. Позади стоял Снейп, похожий сейчас на чёрного ворона даже больше обычного. Лоснящиеся разделённые на прямой пробор волосы обрамляли узкое бледное лицо.

— Гарри, — тепло поприветствовал юношей Дамблдор, — и Драко. Рад видеть вас. Пожалуйста, присаживайтесь, — он указал на стоящие перед столом стулья с высокими спинками. Гарри сел, Драко остался стоять у второго — похоже, тоже припомнил встречи с отцом в этом самом кабинете. — Разумеется, — Дамблдор сложил руки и опёрся на них подбородком, — вы знаете, по какому поводу вы здесь.

— По поводу противозелья, — сказал Гарри. Драко хранил молчание. — Противозелья к Многосущному Зелью.

— Именно так. Северус?

Зельевар шагнул вперёд, поставив на стол два флакона с решением всех проблем. Решение было бурого цвета.

— Оно, — сообщил Снейп, — сварено специально, чтобы снять эффект зелья, принятого вами год назад. Результат мы увидим практически сразу. Разумеется, я буду находиться рядом на случай каких-либо накладок, которые, вне всякого сомнения, исключены.

— Никаких побочных эффектов? — уточнил Дамблдор, приподняв белоснежные брови.

— Абсолютно. Зелье идеально, могу вас заверить, — одним взмахом Снейп снял обе крышки. — Я отмерил точное количество для каждого из вас. Лучше, если вы выпьете его одновременно. Или по возможности одновременней.

Гарри покосился на Драко, чтобы узнать его реакцию, но тот смотрел на флакон по-зимнему пустыми глазами: ни любопытства, ни покорности — лишь равнодушная готовность.

По лицу Дамблдора проскользнула тень озабоченности.

— Если хотите, можете чуть-чуть подумать и собраться. Кстати, мистер Малфой, я очень надеюсь, что вы передадите мои комплименты вашей матушке по поводу переделки дома. Мне доводилось бывать тут в юношеские годы, и тогда я, помнится, подумал, что он насколько огромный, настолько уродливый и неприспособленный для жизни. Надо сказать, теперь я готов отказаться от своих слов.

— Непременно передам, господин директор, — с великосветской вежливостью сказал Драко и потянулся к своему флакону. Потом медленно повернулся к Гарри — так медленно, словно какая-то сила разворачивала его и заставляла поднять взгляд. — Ну, давай, Поттер? — он махнул рукой на клубящуюся и дымящую жидкость перед Гарри, и тот снова вспомнил Люциуса, и другой флакон, и совсем другое выражение лица — непохожее на Драко, хотя голос — прекрасно отмодулированный, полный аристократизма — слизеринец несомненно унаследовал от отца.

Гарри потянулся к зелью. На ощупь оно было прохладным, хотя над поверхностью курился дымок. А ещё оно пахло, напоминая по запаху Многосущное Зелье с какой-то кислой ноткой — то ли лимона, то ли уксуса. Гарри посмотрел на Драко, почти ожидая издевательского тоста, но тот уставился себе на руки. Его лицо было таким же, как в румынском замке, когда со словами «Te morituri salutant» он поцеловал Гарри в щёку.

— Готовы, Поттер? — скользко-холодным, словно змеиная кожа, голосом спросил Снейп. — Мы с директором не можем ждать весь день.

— Ничего-ничего, Северус. Гарри, у тебя неважный вид. Волнуешься? Всё в порядке?

Гарри поднял голову:

— Да, — Драко стрельнул в него удивлённым взглядом. — Да, всё в порядке. Я просто собирался с мыслями.

— Вижу-вижу, и как — собрался?

— Да, — он поставил флакон с зельем обратно на стол. Встал. — Ужасно признателен вам за все хлопоты и за создание противозелья, вот только принимать я его не хочу. Простите, что занял ваше время.

— Но… — начал потрясённый Дамблдор, однако его перебил не менее потрясённый Снейп:

— Вы не можете отказаться! Директор…

— Вообще-то, — заметил Гарри, — полагаю, что как раз могу отказаться. Судите сами: мне семнадцать, я совершеннолетний. И больше не являюсь студентом Хогвартса, профессор Снейп, а потому, видите ли, вы для меня больше не указ.

Снейп что-то мрачно пробурчал в ответ, слышное только Дамблдору. Тот вздохнул.

— Да, Гарри, формально ты прав: мы действительно больше не властны над тобой, однако, думаю, ты согласишься со мной — я всегда действовал исключительно в твоих интересах, верно?

— Да, сэр, — уже тише согласился Гарри: искренний тон директора было выдержать сложней, чем гневные взрывы Снейпа.

— Исключительно в его интересах? — удивив всех присутствующих, включая Гарри, вдруг спросил Драко. — Вы подкинули ребёнка своре бездушных магглов, которые истязали его одиннадцать лет, вы швырнули его драконам, вы дозволили одному встать против дементоров, целиком и полностью возложив на его плечи спасение из Азкабана его крёстного отца — в тринадцать-то лет! И после всего этого вы говорите, будто действуете в его интересах?!

Дамблдор поднял голову. Очки блеснули в полумраке смазанным золотом.

— Мне не приходило в голову, Гарри, — тихо сказал он, — что каждый повод для негодования ты берёшь на карандаш…

— Ничего подобного, — почти удивлённый таким поворотом разговора, возразил Гарри. — Я знаю: вы всегда в первую очередь думаете о безопасности магического мира, а во вторую — обо мне. И не возмущаюсь по этому поводу, так и должно быть, именно это меня всегда и восхищало в вас. И я хотел быть на вас похожим. Научиться принимать неэгоистичные решения. Ведь всю свою жизнь я пытался быть тем, кем обязан быть, переплавлял себя под то, в чём имелась необходимость. А нужно было сражаться с Вольдемортом. Но теперь его нет, да и я больше не ребёнок. И сейчас я принимаю решение относительно моей будущей жизни — какой ей быть, каким быть мне. Можете считать это моим первым самостоятельным решением, если желаете. Я отказываюсь от противозелья. Я его не приму. Теперь понятно?

— Что мне особенно понятно, — холодно заметил Снейп, — что вы, Поттер, в совершенстве овладели искусством неблагодарности.

Гарри мягко улыбнулся той самой, подмеченной у Драко улыбочкой, которая могла кого угодно привести в бешенство.

— Я уважаю вашу точку зрения, профессор, однако не разделяю её.

Снейп повернулся к Дамблдору:

— Директор, на карту поставлено куда больше, чем жалкие поттеровские потуги на самоопределение: если он не примет зелье, это повлияет на эффективность процедуры у Драко. Поттер, возможно, уже подрос достаточно, чтобы отвечать за себя, однако же сомневаюсь, что ему дозволено принимать решения за других студентов… — зельевар спохватился и напряжённо закончил: — Я имел в виду — за других людей. Верно?

- В каком-то смысле, Северус, — кивнул Дамблдор и взглянул на Гарри. — Ты осознаёшь, как твоё решение отразится на мистере Малфое?

Гарри прикусил губу и кивнул.

— Если Драко решит принять зелье, я тоже его приму, — уступил он. — Чтоб никто не ушёл обиженным.

Теперь все смотрели на Драко. Тот, держа флакон в руке, молчал. Из-за плохого освещения Гарри мог видеть лишь светлые волосы да очертания подбородка — он не осознавал, что слизеринец улыбается, до тех пор пока Драко не поднял голову и не взглянул на него в упор.

— Знаете, я что-то всякими противоядиями-противозельями по горло сыт.

И с этими словами он поставил флакон на стол, рядом с флаконом Гарри.


* * *

Снейп, если так можно выразиться, остекленел от ужаса.

— Драко, это не серьёзно…

Однако выяснилось, что Драко был вполне серьёзен, равно как и Гарри. Оба стояли на своём, и пока бушевал Снейп — а выстоять оказалось непросто, — и пока Дамблдор смотрел на них с задумчивой озабоченностью, что оказалось непросто вдвойне. В конце концов, зельевар умолк в безмолвном негодовании, а Дамблдор поднялся, набросив на плечи дорожную мантию.

— Что ж, — сказал он, — вы приняли решение. Я его уважаю.

— Спасибо, директор, — с облегчением выдохнул Гарри.

Драко промолчал. Проходя мимо, Дамблдор легко коснулся его плеча и что-то тихо сказал. Гарри не услышал, а Драко слабо улыбнулся и кивнул в знак согласия. Минуя Гарри, директор и ему положил руку на плечо и тихо, чтобы слышал только тот, кому это адресовалось, заметил:

— Пусть это станет первым мудрым решением из множества тех, которые ты ещё примешь, Гарри Поттер.

Снейп, собиравший свои вещи включая два флакона, без слов последовал за директором, но замер в дверях и вдруг развернулся, вперив пронзительный взгляд в Малфоя:

— Я буду держать зелье под рукой. На случай, если ты изменишь своё решение, Драко.

— Спасибо, — вежливо — как всегда со Снейпом, вежливо — поблагодарил тот. — Не думаю, что я захочу его принять, но всё равно спасибо, профессор.

Зельевар медленно покачал головой. Его узкие губы гневно подёргивались.

— Итак, — мрачно заметил он, — значит, отныне и навсегда ты готов стать тенью Гарри Поттера? Это все твои желания?

Драко повернулся к нему и сцепил руки за спиной. Сейчас, на фоне окна с величественным малфоевским гербом, он наверняка напоминал Снейпу Люциуса в молодости — напоминал бы, если б губ не касалась тень юмора, коим Люциус никогда не обладал, и если б глаза не наполняло тихое принятие себя, которое за всю жизнь так и не сумел обрести Люциус.

— Готов. Или этого недостаточно?

Снейп нахмурился и, больше не добавив ни слова, вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь.

— Кажется, он тебя недолюбливает, — заметил Драко.

— Угу, вечно я подворачивался ему не под ту руку… Правда, потом мне показалось, будто дело пошло на лад… Но теперь всё опять испортилось.

— Никогда-то ты не умел грамотно подмазываться, оттого и страдаешь, — слизеринец поднял голову и передёрнул плечами. — Терпеть не могу это место. Позавтракать, опять же, не дали. Назад в кухню?

— Обожди секунду. Я кое о чём хотел тебя спросить, но нам помешали.

Драко, уже на полпути к выходу, с удивлением развернулся:

— Ну?

— Ты говорил, что собираешься отправиться в кругосветное путешествие. И планов менять не собираешься.

Драко медленно кивнул:

— Ну.

— Скажи, а ты не против, если я поеду с тобой? Я кроме Англии мира вообще не видел. Погоня за Тёмным Лордом, когда мы чуть не померли от голода и холода, не в счёт.

Драко начал улыбаться:

— Хочешь пожить в местечках поприличней, чем холодные-голодные курятники на просторах занесённой снегом Восточной Европы?

— Хочу увидеть всё, что можно увидеть. И увидеть это вместе с тобой, — он помолчал и добавил: — Лучшего ничего и придумать нельзя.

Забрезжившая было улыбка Драко стала улыбкой самой настоящей — он просиял, словно в нём зажёгся свет.

— К твоему сведению, через неделю я уезжаю. Успеешь упаковаться, как думаешь?

— Да я к завтрашнему утру соберусь. На кой тебе неделя?! Что ты собираешься с собой везти?

— Шутишь, что ли? Мне нужно встретиться с портным, подготовить одежду — дорожную одежду, разумеется. Потом продумать маршрут — а это, знаешь ли, не только булавки в карту втыкать. Надо ещё кое-чего подкупить — пойдёшь завтра со мной в Диагон-Аллею, там появилась новейшая колдокамера, которую я просто обязан иметь: она делает снимки, запоминает направление, так что ты никогда не потеряешься, и даже суп варит. Суп, правда, так себе, но, думаю, они над этим делом ещё поработают. И…

— Я так понимаю, это знак согласия. Значит, мне можно с тобой?

Драко не сдержал улыбки. Вернее, ухмылки во весь рот, если к нему вообще возможно применить подобное выражение.

— Ты спас мир. Так что можешь ознакомиться с тем, что, собственно говоря, спас.


* * *

В итоге Гарри даже порадовался, что между свадьбой и отъездом оказалась целая неделя. Гости медленно разъезжались из Имения: на следующий день отбыли в Нору Уизли, остался только Рон, захотевший побыть ещё немного с Гарри и Гермионой. Осталась и Блэз, и их с Роном частенько видели разгуливающими по просторам Имения. Она, вне всяких сомнений, обменивалась совами с Джинни, хотя по поводу ответных посланий держала язык за зубами. Драко получил одну-разъединственную неподписанную открытку с морским пейзажем. Он рассмеялся и, сложив, сунул её в карман.

Пока Гермиона в шезлонге готовилась к учёбе в Корнуэлле, Рон, Драко, Блэз, Гарри и частенько присоединявшиеся к ним Сириус и Ремус играли на поле за домом в квиддич. Как-то поутру Гарри с Драко отправились в Диагон-Аллею, где последний скупил всё, что попалось ему на глаза, включая пробковый шлем, и Гарри поклялся, что любой ценой сделает фото, если хоть раз увидит его у Драко на голове. А как-то днём Драко взял Terminus Est и пошёл в отцовскую гробницу, где, завернув меч в ткань, его и оставил. Его сопровождал Сириус, и по возвращении Драко выглядел так, будто сбросил тяжкое бремя. К нему подошёл Рон, они поговорили — цивилизованно и вполне осмысленно, правда, никому не обмолвились, о чём таком разговаривали.

Дни текли, неспешные и золотые, заканчиваясь вечерними пикниками, фламинговым крокетом или же просто — лежанием на земле в ожидании зажигающихся одна за другой звёзд. Ночи Гарри проводил с Гермионой. Они больше не говорили о будущем. Разве что о прошлом, и то совсем немного, теперь оно казалось сказочным и практически совершенным — как практически совершенна жизнь, если в конце не ждут страдания. Как идеальна она, когда не гнетут воспоминания.

Время меж тем шло, приближалось, как обычно бывает, расставание. Сначала Гарри простился с Роном. Они крепко обнялись на верхней площадке парадной лестницы Имения. Экипаж унёс его в дом Блэз, где ему предстояло встретиться с её родителями, после чего их наконец-то ждала Нора. Вид у Рона был странный — его то ли забавляло происходящее, то ли угнетало — «словно на собственные похороны идёт», — подметила Гермиона, обнимая его на прощание. Рон сел рядом с Блэз, и карета, сорвавшись с места, исчезла.

Следующей уехала Гермиона. Это оказалось куда больней. Они простились с Гарри без свидетелей, и когда она несла багаж в коляску, готовую доставить её к родителям в Чиппинг Содбэри, слёзы ещё не высохли на щеках. Сириус, Ремус, Нарцисса пожелали ей доброго пути, Драко с Гарри снесли чемоданы с лестницы. Пришла пора расставаться.

— Мне писать? — вяло поинтересовался Драко, и Гермиона наконец-то рассмеялась.

— Если хочешь, — ответила она. — Скажи — те чёрные розы на приёме ты смастерил?

— Нет. Но идею подал именно  я. Ты ведь знаешь, я люблю чёрный больше белого. Почему все восторги вечно достаются белому, тогда как мрак куда лучше успокаивает глаза?

Она ласково коснулась его лица:

— Помнишь — ты спросил, будет ли красиво там, куда ты отправляешься?

В памяти Драко всплыл длинный коридор, меркнущий свет и едва различимые голоса.

— Помню.

— Думаю, теперь я могу смело сказать «да». Будет, — она опустила руку. — Берегите друг друга.

Гермиона сбежала вниз, Гарри подсадил её в карету, она наклонилась, чтобы поцеловать его на прощание. Солнце зацепилось за стеклянное колечко, висящее на цепочке, и оно вспыхнуло бело-синей звездой.

Гарри поднялся по лестнице.

— Следующая очередь наша, — сказал он. Драко опасался услышать страх или смятение, однако слова прозвучали просто задумчиво. — Пора собираться…

— Ты ещё не готов?! — махом потеряв всю невозмутимость, ахнул Драко. — Блин, да за нами через час приедут! И корабль ждать не станет…

— Уймись, Малфой, — засмеялся Гарри. — Я ночью всё упаковал. У меня же нет трёх чемоданов с гелями для волос.

Они поднялись за вещами, чтобы вернуться с сумками через плечо (при помощи какого-то магического прибамбаса Драко ухитрился ужать три чемодана со средствами для волос до вполне разумного размера). Нарцисса, Сириус и профессор Люпин сидели на ступеньках, внизу — двери нараспашку — ждала карета.

— Что-то я от прощаний утомился, — поднимаясь, чтобы пожелать им доброго пути, мрачно заметил Сириус.

- В августе мы будем в Греции, — обнимая Гарри, сказала Нарцисса, — может, там и увидимся.

— Нечего приглашать кого ни попадя на наш медовый месяц! — запротестовал Сириус. Он посмотрел на Драко — видимо, примериваясь, как бы его половчей обнять, однако ограничился крепким мужским рукопожатием и обещанием при необходимости посылать деньги.

Драко удержался от замечания, что последнее едва ли потребуется. Даже если они с Гарри будут весь год пить вместо воды самое дорогое шампанское, закусывая исключительно икрой, это не отразится на многомиллионном малфоевском состоянии, не говоря уж о том, что и у Гарри кое-что за душой водилось.

Люпин протянул Гарри тоненькую книжку:

— Мне тоже довелось не один год путешествовать, вот я и описал свои любимые места… Если заинтересует…

— Заинтересует, — уверил, засовывая книжку в карман, Гарри. — Очень. Спасибо, — он улыбнулся присоединившемуся к ним Сириусу.

— Вот было бы здорово, будь тут… — крестный сжал Гарри плечо и умолк, однако все поняли, что он собирался сказать: «Вот было бы здорово, будь тут Джеймс и Лили…»

— Да. Но теперь они обрели покой, — сказал Гарри. — И это самое главное.

— А ты? — тихо спросил Люпин, не сводя внимательного и задумчивого взгляда с Гарри.

Первая его мысль была о Драко с этим напугавшим Гарри «Готов».

— И я, — ответил он. — Я всегда буду тосковать по ним — по родителям. Но я помню, что ты сказал однажды, Сириус: «То, что мы делаем ради любви, не умрёт». Я всегда буду их помнить.

Глаза крёстного потемнели, он снова обнял крестника за плечи — крепко, почти больно. Люпин, кажется, хотел что-то сказать, но его перебило озадаченное восклицание Нарциссы:

— Ну не странно ли! — в ряду роз, окаймлявших Имение, один куст за ночь изменил цвет с белоснежного на пылающий тёмно-красный. Она нахмурилась: — Не припомню, чтобы я разводила красные розы…

— Вот давай ещё из-за какой-то флоры переживать, мама, когда вокруг столько других, куда более весомых. Например, я. Я отправляюсь в путешествие один-одинёшенек…

— Эй! — оскорбился Гарри.

— …и неизвестно, что ждёт впереди: меня могут похитить цыгане, я могу столкнуться с разбойниками — да мало ли что!

— О, уже сочувствую цыганам и разбойникам, — кончиками пальцев погладив сына по лицу, вздохнула Нарцисса. — Если я за кого и не волнуюсь, так это за тебя. Ты способен позаботиться о себе, — она с улыбкой опустила руку. — Равно как и Гарри.

Бормоча что-то о трагических последствиях недостатка материнской заботы, Драко чмокнул Нарциссу в щёку, подхватил сумки и начал спускаться. За ним зашагал Гарри. Они оставили окна кареты открытыми, чтобы выглядывать и махать на прощание, что и делали ещё долго после того, как Сириус, Ремус и Нарцисса, а следом и Имение исчезли из вида. Наконец, оставив Драко торчать из окна и беседовать с кучером, Гарри плюхнулся на сиденье. Драко составил ему компанию через секунду, сразу начав рыться в дорожном мешке:

— У нас шоколад есть? Я проголодался.

— Эй, это наши припасы в дорогу, не трожь! — отпихивая его руку, возмутился Гарри. — А что ты говорил кучеру?

— Мы едем в Париж, а не в пустыню Калахари. Затаришься шоколадом в Париже.

— Ладно, уговорил. Так что там насчёт кучера?

Улыбка Драко была слаще шоколадки, выуженной из дорожного мешка:

— Я попросил сделать остановку по дороге к побережью.

— Остановку? А где именно?

Драко откусил батончик:

— Увидишь.


* * *

Где-то в полдень карета вдруг остановилась, разбудив Гарри. Он зевнул и повернулся к окну, за которым расстилался знакомый пейзаж: зелёные поля, величественная серая лестница, ведущая к двустворчатым дубовым дверям, нагромождение башенок и крепостных стен, чистый и прозрачный горный воздух…

— Хогвартс? — недоверчиво спросил он. — Мы приехали в Хогвартс?

— Ага, — бодро кивнул Драко.

По дороге он, раскинувшись на своём сиденье, листал путевые записки Люпина. Записки отправились в дорожный мешок, а Драко выскочил из экипажа. Гарри, удивлённо оглядываясь, последовал его примеру:

— Ничего не понимаю. Зачем мы здесь? Тебя что — уже ностальгия по школе замучила? Я думал, понадобится лет десять, не меньше.

Драко, как раз говорящий кучеру, сколько придётся подождать, раздражённо покосился:

— У меня тут дело, ясно? Держи штаны крепче, Поттер.

— Мои штаны никуда не убегут, Малфой. Но вынужден тебе напомнить, что на летних каникулах в школе никого нет. Разве что Дамблдор. Но ему едва ли понравится, что мы нарушили его отпуск.

— А я с ним договорился, — поднимаясь к дверям, сказал Драко. — И он разрешил. Конечно, если не хочешь со мной идти, можешь остаться.

Гарри пожал плечами, но не притормозил.

— Думаю, что для исключения из школы уже поздновато.

— О, обожаю твою способность во всём видеть положительные моменты.

И вот — верхняя площадка лестницы и двери. Гарри привык видеть их распахнутыми в закат — тем страннее было обнаружить их запертыми. Ручка не поворачивалась.

— Видал? Закрыто. И что-то мне подсказывает, что Алохомора нам не поможет.

Драко пригвоздил его к месту долгим и мрачным взглядом, потом положил руку на дверь, и та беззвучно распахнулась.

— Тебе ж сказали: директор мне разрешил.

Слишком удивлённый, чтобы спорить, Гарри вошёл в выложенный каменными плитами холл. Огромные песочные часы, обычно отмеряющие количество очков того или иного факультета, стояли пустыми. Даже не взглянув на них, Драко направился к уходящей вверх мраморной лестнице. Он молчал, и Гарри не решился нарушить тишину, хотя ощущение, что в этом огромном замке они сейчас одни-одинёшеньки, действовало на нервы. Вот заскрипела половица у статуи Лаклана Ленивого на седьмом этаже. Раньше Гарри этого не замечал. Поворот — они оказались в длинном незнакомом коридоре с одной-единственной дверью на западной стене, которую Драко рывком и открыл. Открыл — и замер на пороге, словно не в силах ступить внутрь. Гарри приблизился, заглянул — пустое помещение, голые окна, танцующие в полосах света пылинки. Единственным предметом интерьера было грандиозное зеркало на когтистых золотых лапах. Солнце падало на него под таким углом, что поверхность мерцала, будто вода, не давая прочитать надпись на раме. Впрочем, нужды в этом не было, Гарри и так её знал.

— «Я показываю не лицо твоё, — процитировал он, — но тайные желания твоего сердца».

Драко молчал, неотрывно глядя на Зеркало. На его шее торопливо билась жилка.

— Ты сюда ради этого пришёл? — спросил Гарри. — Ради Зеркала Джедан?

— Чтобы взглянуть в него. Ради этого.

Гарри мотнул головой:

— Зеркало — не игрушка. И смотреть на тайные желания своего сердца не всегда приятно, особенно если они недосягаемы…

— А ты думаешь, мои желания настолько недосягаемы?

— Не знаю… — Гарри подумал о Люциусе и тут же — о том, что зря он о нём подумал. — Я не знаю, чего тебе хочется…

— Равно как и я, — отозвался Драко. Он стоял, привалившись к косяку, глядя в комнату, но не видя её. — Но хочу узнать. В своём замке Слизерин привёл меня к Зеркалу Правосудия, которое показывает то, чем ты был и чем мог бы стать. Теперь я хочу узнать, кто я сейчас. Хочу узнать, изменил ли меня прошедший год.

— Мне кажется, изменил, — заметил Гарри.

— Похоже, недостаточно, — отозвался Драко. — Желания наших сердец — это не просто то, чего мы хотим: скажи мне своё желание, и я скажу тебе, кто ты… — он посмотрел на Гарри ясными и отстранёнными серыми глазами. — Подождёшь меня тут?

Гарри, не испытывая желания подходить к Зеркалу, кивнул:

— Если хочешь.

— Именно этого я и хочу, — сказал Драко, вошёл внутрь и захлопнул за собой дверь.


* * *

Едва закрылась дверь, комнату наполнила звенящая тишина. Пыль на полу не нарушали отпечатки ничьих следов. Драко вдруг задумался, сколько же тут стоит Зеркало? Хотя едва ли способ его транспортировки таков, что оставляет следы… Айсбергом средь замёрзшего океана вздымалось оно посреди комнаты. Окна пропускали свет, но не тепло — Драко дрожал, пока шёл к Зеркалу сквозь пыльную завесу, каждым шагом поднимая в воздух пушистые клубы.

…Прах ко праху, — подумал он, добравшись до цели. Гладкая поверхность была идеально чиста. Встав так, чтобы не видеть своего отражения, Драко всмотрелся в зеркальные глубины: пустое помещение, до последней трещинки на полу совпадающее с реальностью.

Он встал напротив и тут же опустил взгляд. Сердце отчаянно билось — он хотел и посмотреть, и не смотреть, хотел, чтобы всё было уже позади, чтобы от него наконец-то отвязалась мысль, не дававшая ему покоя, пока он не поговорил с Дамблдором.

Кто же я?

Кто же я на самом деле?

А может, он заблуждался, может, желание сердца — вовсе не путь познать себя, как обещал Оракул? А вдруг оно обречёт его на бессмысленную погоню за несбыточными мечтами?

«Зеркало — не игрушка», — сказал Гарри, однако же сам смотрел в него — и не раз. Именно благодаря ему Драко знал, что желания меняются вместе с их обладателем — из них можно вырасти, как вырастают из детских вещей.

…Теперь мы видим как сквозь тусклое стекло, тогда же — лицом к лицу. Нечего бояться, — сказал себе Драко, — ведь правда о себе останется таковой вне зависимости от того, примешь ты её или нет. И уж лучше знать, верно? И, наконец, — сурово напомнил он, — я — Малфой, а Малфои не боятся.

Драко поднял голову и, прежде чем успел остановиться, посмотрел в Зеркало — мельком. Перед глазами на миг поплыло, потом снова прояснилось — он смотрел на серебристое отражение, собственное отражение: бледное лицо, испуганное и до странности беззащитное, светлая полоска шрама под глазом, яркая, как серебряная ниточка. Он стоял и смотрел, не шелохнувшись, пока не осознал, что лицо стало каким-то не таким… Оно начало мёрзнуть, и когда Драко поднял руку и прикоснулся тыльной стороной ладони к щеке, та стала влажной. И солёной на вкус, как море.


* * *

Открыв дверь, он обнаружил Гарри сидящим в коридоре на полу и развлекающим себя игрой с пером, залетевшим, должно быть, из совятни. Экс-гриффиндорец удивлённо поднял голову и вскочил.

— С тобой всё в порядке?! — ахнул он. Это прозвучало, скорее, вопросом, чем утверждением.

— У-у, Фома неверующий… — отозвался Драко. — Порядок, спасибо.

— У тебя лицо странное, — не сводил с него взгляда Гарри.

— Там страшная пылища, аж глаза слезятся.

Гарри приподнял бровь:

— И?

— И пора нам двигать, — кося глазом в сторону коридора, сказал Драко, — нечего дневной свет попусту переводить, Поттер.

— Так и не скажешь, что там увидел? — Гарри выглядел настолько встревоженным, что Драко рассмеялся.

— Ой, да себя видел, — словно между прочим, отмахнулся он. — Такого, какой есть.

— Чёрт тебя задери! Шутишь, да? Просто себя?

— Ну, может, парой-другой дюймов повыше.

Гарри медленно покачал головой:

— Везунчик, — сказал он и ухмыльнулся. — Слушай, я давно хотел тебя спросить: уж не девчачью ли заколку ты на рукав прицепил?

Драко опустил взгляд к золотой бабочке. Той самой, что нашёл на полу после ухода Джинни.

— А что не так?

— Не кажется, что это чересчур?

— Нет, — сообщил он с видом человека с непробиваемым чувством юмора.

— Как скажешь. Главное — в волосы её не цепляй, — пожал плечами Гарри. — Знаешь, я, пожалуй, тоже загляну в Зеркало. Ну, если оно разобралось в тебе, то…

— Нет, — отрезал Драко. — Не думаю, что благосклонность Дамблдора простирается настолько далеко.

— Ладно-ладно… — с лёгким удивлением согласился Гарри. — Наверное, ты действительно сказал Снейпу правду…

— В смысле?

— Что, дескать, готов. Ты действительно должен быть готов…

— Полагаю, да, — согласился Драко таким тоном, будто ещё не сжился с этим открытием.

Гарри усмехнулся:

— И ты даже согласен быть моей тенью?

Он-то сказал это в шутку, но Драко ответил долгим взглядом в упор, лишённым как юмора, так и раздражения или гнева — в нём была только задумчивая сосредоточенность.

…Если я — тень, — наконец безмолвно ответил он, — то лишь потому, что ты — свет. А они не могут существовать друг без друга.

Драко сказал это без нажима, словно озвучивая простую истину, и Гарри подумал, что, наверное, так оно и есть.

— Хорошо, что мы не должны зависеть друг от друга настолько буквально, верно? — произнёс он и снова огляделся, словно в первый раз заметив гаснущий за окнами свет. — Если мы не поторопимся, то пропустим пароход, — и экс-гриффиндорец направился к лестнице.

— Можно подумать, это мне приспичило ещё раз смотреться в Зеркало, — заметил за его спиной Драко. — Я тебе ещё десять минут назад сказал, что нужно идти.

— Так-таки и десять. Пять от силы. И потом, откуда ты знаешь? Ты ж часов не носишь.

— Я не допущу, чтобы меня связывали чьи-либо представления о времени, — встрепенулся Драко, на деле сейчас находящийся крайне далеко от их любимых споров ни о чём.

Они уже были на первом этаже, в холле, куда сквозь распахнутые двери врывалось солнце, торя сияющий путь по стёршимся от времени каменным плитам. И Драко ступил в его лучи, внезапно подумав, что вот она — жизнь: ведёт вдаль сияющей тропой… И впервые осознал: она стоит того, чтобы жить.


Перевод: Stasy,
Бета-чтение: Сохатый, Евгений М.
Редактирование: Free Spirit
Корректура: Странница
Со Снейпом пело трио бандуристок: Free Spirit, Sanya, Stasy. Запевал Нейтрон

Система Orphus Если вы обнаружили ошибку или опечатку в этом тексте, выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter.


Главы параллельно публикуются на головном сайте проекта.


Пожертвования на поддержку сайта
с 07.05.2002
с 01.03.2001