Директор

20. Последний трибунал Кривуча

Когда Дамблдор вернулся в Хогвартс, в прессе уже появились все подробности о последнем нападении Упивающихся Смертью. Все имена были названы. И общество отреагировало. В первое мгновение царило недоверие: — Этого просто не может быть! Кривуч и смертный знак! Это конец света, мы ему так верили! А затем: — Что там делается в нашем министерстве, если сын самого Барти Кривуча и попался на таком? А куда смотрел его папаша? И уже через некоторое время Барти Кривуч, который еще недавно для всех магов являлся олицетворением победоносной борьбы с сами-знаете-кем, превратился в папашу, которого облапошил свой собственный малолетний оболтус. И это было самым лучшим вариантом развития общественного мнения, хорошо, что никому в голову не пришло обвинять недавнего лидера в пособничестве.

Был один папарацци, которому Кривуч как-то отказал в интервью, грубо прогнав его из своего кабинета, Вирт Гонг. Но у редактора хватило ума сильно смягчить выпад торжествующего журналиста. Редактор отправил Вирта туда же, куда помчалась вся пишущая братия, за интервью у Кривуча, или хотя бы у Фуджа, или на худой конец у любого работника министерства, который захочет с ними разговаривать. Но какое же было возмущение журналистов, когда оказалось, что двери министерства заперты, на барабанный стук в них никто не отзывается, а на самом здание усилена защита от аппарирования. Вирт Гонг суетился всех больше, все требовал от коллег решительных действий, но у тех быстро выработалась тактика — осада. Не будут же служащие вечно прятаться. Как только кто-нибудь высунет из здания нос, так сразу и попадется в руки журналистов. И вокруг здания министерства образовалось что-то вроде палаточного городка. К нему через некоторое время присоединились и иностранцы, их редакторы тоже отправили свои лучшие силы на сбор данных. Любых и чем пикантней, тем лучше. Но министерские работники оказались достаточно стойкими, до позднего вечера никто свою резиденцию не покидал и палаточный город постепенно сворачивался. К вечернему выпуску новостей уже не успеть, а ночью сидеть на улице глупо. Когда просочился слух о том, что в Азкабане следствие по этому делу завершается, стали подумывать, не двинуть ли на Азкабан всей толпой. Но образ, нарисованный живым воображением журналистов тех жутких и склизких существ, там обитающих, быстро загасил подобную мысль. К дементорам за интервью не пошел никто. И разочарованные редакторы в последних новостях не смогли ничего нового преподнести своим верным читателям. Было сказано:

— Ждите новостей, — и пришлось ждать.

Директор в школе был встречен с нетерпением. Но его обычный невозмутимый и чуть хитроватый вид погасил любые надежды на что-нибудь новенькое. Сивилла Трелони с очень таинственным видом намекала, что она то все знает, но ее знания опасны для непосвященных, и потому она ничего о будущем страны, министерства и школы говорить не будет.

Директор, без труда сбив нездоровое любопытство своих коллег, вызвал к себе на вечер профессора Снейпа. О его странном поведении Дамблдору рассказало как минимум три человека и один домашний эльф.

Остаток дня в Хогвартсе прошел почти также, как и по всей стране: нетерпение, любопытство и несмело появляющиеся воспоминания о своих собственных проблемах, уроки ведь делать нужно все равно. И с глубоким вздохом жизнь вернулась в свою привычную колею, к своим обычным вечерним делам. На Хогвартс и на всю страну спустился несколько задержавшийся сегодня покой.

Профессор Снейп его не нарушил ни в коей мере. Он, по своему обыкновению, легкой тенью скользнул по коридорам и уже открывал проход к кабинету директора. Пароль ему был сообщен заранее еще при вызове.

Нервничал или нет декан Слизерина при этом вызове, но, вступив в кабинет директора, он сумел нацепить на себя привычную холодную и равнодушную маску. Дамблдор отметил, что Снейп почти месяц обходился без нее, и вот она снова на своем месте. Он пригласил профессора к своему столу в кресло, которое было достаточно хорошо освещено, для того чтобы Снейп с тоской взглянул в приглянувшийся уже ему темный угол. На столе директора были разложены сегодняшние газеты. Одну из них директор взял в руки и стал перечитывать маленькую заметку из Швейцарии.

Если у Снейпа и были сомнения, по какому поводу сегодняшний вызов, то они мгновенно рассеялись. Темень, спускавшаяся за окном, снова была замечена, она снова нашла отклик в его душе.

Голос директора был предельно спокоен:

— Северус, я все правильно понял об этой деревне? — газета легла на стол.

— Да, — тихо прозвучало в ответ.

Директор, продолжая смотреть на крохотную статью, все также сдержанно продолжал:

— В статье сказано, что все жители погибли заваленные снегом, и причинами трагедии называются только силы стихии. Сомнений в том, что это та самая деревня нет?

Директор оторвался от газетного листа и впервые взглянул на Снейпа. Глаза Дамблдора были печальными, но твердыми.

— Вы должны ехать в Швейцарию и дать показания о роли Упивающихся смертью в этой трагедии… И о своей тоже. От занятий вы временно освобождаетесь. Все данные по следствию, проведенному по вашему делу в Англии, а также решение трибунала будут пересланы в министерство Швейцарии… Это все.

Снейп за время этого короткого разговора произнес лишь одно слово. Но и сейчас он молча встал и пошел к двери. На самом пороге его догнал смягчившийся голос директора:

— Северус возвращайся скорее. Тут тебя ждут. И незавершенных дел еще много.

Такая мягкость и переход с официального "Вы" на отеческое "ты" пробили защитный панцирь молодого профессора. Он чуть вздрогнул и сделал попытку оглянуться, но передумал и, опустив голову, решительно вышел из кабинета.

Заседание трибунала было назначено, как всегда на одиннадцать. Сведения о том, что Барти Кривуч будет на нем присутствовать, привлекло к нему еще больше внимания. Желающих попасть на это заседание было во много раз больше, чем место в зале. Даже среди корреспондентов был произведен жестокий отбор, по два человека на страну, и лишь из Англии было их трое. Напряжение в зале нарастало. До начала заседания было еще не менее пятнадцати минут, когда по залу распространились листки с размноженным на них прошением Барти Кривуча об отставке. В качестве основания для этой просьбы приводилась невозможность продолжать свою работу по семейным причинам.

Ровно в одиннадцать в зале появились Дамблдор и Фудж. Они оба прекрасно умели выдерживать всеобщее внимание и спокойно заняли свои места под вспышки фотокамер. Чуть задержавшись, в зал вошел и Барти Кривуч. Мелькание фотовспышек его практически ослепило, и он медлил на пороге зала. А безжалостный свет включенных с его появлением юпитеров высвечивал его лицо в мельчайших подробностях. Кривуч прошел к столу, за которым его ждали остальные члены трибунала и сел в свое кресло. Если сказать, что лицо Кривуча изменилось, то это, значит, не сказать ничего. Перемены во внешности этого государственного деятеля, увиденные Дамблдором, были разрушительны. Похоже, что удар, нанесенный судьбой Кривучу, оказался выше его сил. Воспаленные глаза, глубокие тени, резко обострившиеся черты лица, вот что можно было увидеть при ближайшем рассмотрении. И полная апатия. Ужас, горе, стыд первого момента уже давно были в прошлом. А сейчас было видно только полное смирение перед победой свалившейся на него беды.

В зал ввели троих подсудимых. Человеческую охрану давно сменили стражи Азкабана. Они заняли свои места. Все трое, занявшие кресла посреди зала, не испытывали даже и капли раскаяния, один фанатичный огонь сжигающий их изнутри.

Аластор Моуди сам не стал докладывать о результатах следствия и сидел недалеко от Дамблдора. Он тоже был зрителем разыгрывающейся драмы, последнего всплеска жизни в Кривуче. Когда дементоры ввели в зал сына, он изменился. Ярость сменила все прочие эмоции этого человека. И ярость все не стихала. Пока он слушал наглые заявления первых двоих допрашиваемых, она все нарастала. И когда очередь дошла до Кривуча-младшего, Кривуч-старший был просто страшен. Он вскочил с места и, задавая вопрос за вопросом, о роли в преступлении, своему сыну, добился того, что даже сквозь привычный фанатизм юноши пробился обычный страх. А страх, вырвавшийся на поверхность сознания, уже не возможно было удержать. Парень не выдержал и впал в истерику.

— Отец я не виноват, я не виноват, пожалей меня.

Эти слова были единственными, что могли слышать все присутствующие, но не сам Кривуч. Он сына не слышал, он слышал похоронные колокола. И погибшая жизнь проносилась перед взором Кривуча. Жизнь, которую уничтожил его собственный сын. Сын, который так когда-то радовал, сказав в первый раз:

— Папа, — или сделав свои первые самостоятельные шаги. Так заставлял волноваться, болея своими детскими болезнями.

Со временем он все больше и больше отдалялся, но память о том маленьком ребенке, которого он когда-то в первый раз взял на руки, жива была и сейчас. А сейчас этот сидящий перед ним парень разрушал все. Так просто он уничтожил две жизни:

— Нет, три, — подумал Кривуч, вспомнив жену.

Как она переживет трагедию неизвестно и переживет ли вовсе? И ненависть к этому бьющемуся в истерике чужому парню, убившему того давнего мальчика, убивающему сейчас его мать и отца, в последний раз взяла свою дань. Приговор произнесен: Пожизненный Азкабан, и все кончилось.

Ни на что больше не осталось сил. Кривуч даже не замечал, как перед ним образовывался коридор, как все поспешно раздвигались при его приближении, как провожали его сочувствующими глазами. Он ничего не видел, все силы уходили только на то, чтобы переставлять ноги по длинному коридору министерства. Этот коридор, раньше почему-то, никогда не был таким длинным и так не раскачивался в такт шагам. Многие работники министерства недолюбливали своего бывшего начальника за излишнюю резкость, да и грубость, но сейчас все плохое куда-то отступило, когда коллеги провожали Барти Кривуча в его последний путь. Как на похоронах. Разница только в том, что его не несут в гробу, а он все еще идет сам, но человека-то больше нет. Умер.

Два оставшихся члена трибунала прошли в кабинет Фуджа. Оба молчали дорогой, их обоих потрясла беда, свалившаяся на Барти Кривуча, и разговаривать ни о чем не было желания.

Оказавшись в кабинете, директор Хогвартса твердо заявил, что больше никаких трибуналов не будет. Фудж с этим решением спорить не стал, да и вдвоем они бы все равно не справились с этой процедурой, а искать третьего не было ни малейшей возможности.

Сквозь пережитое потрясение в голову Фуджу лезли непрошенные мысли. Первая из них была:

— Я остался один и пост министра мой.

Но странно, этот еще не давно такой желанный пост, стал страшить и даже вызывать ужас. А тут еще вспомнился недавний визит к Малфою. И расспросы того о предполагаемом раскладе сил в министерстве, в случае исчезновения с горизонта Кривуча. Корнелиус вспомнил и слух, что при нападении на Лонгботтомов был загадочный четвертый. И образ этого четвертого вдруг в его мыслях стал дополняться знакомыми светлыми волосами, острыми чертами лица и таким знакомым смехом.

Фудж потряс головой, сбрасывая наваждение. Померещится же такое. Нет, Малфой бы сам, никогда на такое не пошел.

— А Макнейр? Да, Макнейр, способен на многое. И зачем Люциус с ним связался? — подумал с досадой Корнелиус. Такие друзья до добра не доведут.

— Люциуса — Валден, а меня? Ясное дело. А меня Люциус. Вот круг и замыкается. И я в одной упряжке с Упивающимися смертью.

— Что же делать?

Глубоко задумавшийся Фудж не сразу почувствовал пристальный взгляд директора Дамблдора, а когда почувствовал, то решение его проблемы вспыхнуло, как молнией освещенное.

— Зачем мне эти проблемы? Зачем мне это министерство? Зачем мне эта трясина, что может засосать в любой момент?

Он под взглядом Альбуса Дамблдора приобрел уверенность. Сел за свой стол. Среди хранящихся всегда в идеальном порядке письменных принадлежностей Корнелиус отыскал, не глядя, чистый пергамент, и поспешно стал писать. И чем дольше он писал, тем спокойнее становился. Последняя точка поставлена. Корнелиус протянул директору Хогвартса заполненный лист.

Альбус Дамблдор за какие-то два часа читал уже второе прошение об отставке магическому совету Англии. Это прошение было еще короче первого. Изящным почерком Корнелиуса было написано, что по состоянию здоровья он не может выполнять свои обязанности, и просит освободить его от занимаемой должности. Пока директор читал данное ему заявление, Фудж обводил взглядом свой кабинет, который он долго обустраивал, долго обдумывал, и, наконец, достиг нужного эффекта, ничего лишнего. Строгий стиль и идеальный порядок. Фудж только секретаря себе подбирал больше года, попробовав на этой должности не меньше пяти соискательниц. Но зато, и теперешний секретарь его так же устраивала, как и кабинет, как и положение в министерстве. Сожаление об уходящем, совсем чуть-чуть шевельнулось в душе. Но Корнелиус твердо подавил его в зародыше. Жизнь можно организовать и по другому. А пережить когда-нибудь такой крах, какой сегодня пережил Кривуч, Корнелиусу было не под силу. Нет, все решено. И он твердо выдержал вопросительный взгляд Дамблдора:

— И кто же теперь будет министром?

Фудж в который раз про себя подивился величайшей наивности директора Хогвартса:

— То есть, как это кто? Вы. С этим постом, я думаю, никто больше не справится.

Фудж, считая, что разговор закончен, предложил:

— Профессор, я, пожалуй, разберу свои бумаги. У меня конечно и так порядок, все самое срочное Матильда хранит в папках в левом шкафу. Правый шкаф это для спорных вопросов…

— Корнелиус, подождите. Вы так себя ведете, как будто я согласился. — Дамблдор постукивая кромкой листа по ладони, что-то обдумывал. Фудж сразу замолчал и насторожился. Листок с его заявлением профессор бросил на стол, идеальный стол идеального бюрократа.

— Корнелиус, — взгляд профессора прожигал насквозь. — Ты не хочешь мне ничего рассказать?

Мысли заметались в поисках правильного решения.

— Что делать? Рассказать о своих подозрениях. Но ведь это только подозрения. С другой стороны разделить с Дамблдором ответственность, ой как соблазнительно, — и Фудж, поколебавшись немного, рассказал о своей поездке к Малфою. Говорить о подозрениях, даже не пришлось, директор сам все понял. Такие совпадения в жизни слишком редки, чтобы им можно было поверить. А значит, вот и объяснение странности этого преступления, отмеченные Аластором.

— Идеальное преступление совершенное чужими руками. Малфой почти ничем, не рискуя, приобретал очень многое, он подготавливал надежный плацдарм для своей политической жизни. Можно только подивиться, как он быстро перестроился. Ведь еще недавно он собирался стать вторым человеком в Империи Волдеморта и вот уже не только избежал наказания, но и уже мнит себя близким к реваншу. А Кривучи должны ему вымостить дорогу. Как спрашивала Минерва МакГонагалл — неужели в этом мире никогда не будет справедливости?

— Нужно еще восстановить Мери МакКоун и побыстрее и узнать, не захочет ли Берта Вектор вернуться в министерство. Если захочет, то будет жаль ее терять. Да еще проблемы Снейпа. Нужно его обязательно вытащить из Швейцарии и направить на Малфоя. МакГонагалл, Вектор, Снейп, проблемы, проблемы. Но они свои почти семейные, а вот что делать с Фуджем? Сейчас он еще не сильно увяз и может вырваться из пальчиков Люциуса. Может, его и в правду отпустить? Или побороться и за него еще? А что, забавно вытащить его из-под носа у Люциуса. Не дать им встречаться. Пусть Малфой ищет способы добраться до Корнелиуса. Пока будет занят, меньше времени будет на другие пакости.

Фудж ясно видел, что настроение Дамблдора изменилось. Вместо ожидаемого от профессора нагоняя, Корнелиус получил неожиданное предложение. — Подождать с отставкой. А через полгода вернуться к этому вопросу, и если намерение все еще останется, то тогда они еще раз все обдумают.

Фудж понял, как рад такому предложению. И сдержать такое чувство облегчения и радости ему было очень трудно. Прошение об отставке было спрятано в нижнем ящике стола. Директор испытующе посмотрел на Корнелиуса.

— А в отношении Малфоя, я предлагаю ограничить ваши встречи.

Фудж согласно закивал головой. Он был рад любому решению, которое не надо принимать самому. Впрочем, как и всегда в сложных ситуациях.

— Я прелагаю заклятье — Анвизитос.

Корнелиус понятия не имел о чем идет речь. Попытался скрыть свое недоумение, но Дамблдор его успокоил:

— Его мало кто знает. И в школьный курс оно не входит. И вы, его не проходили. Его действие похоже на заклятье верности, но если согласно тому заклятью найти человека не может никто, то это заклятие мешает только определенному человеку или посланным от этого человека. Независимо от способа установки связи.

— Я подготовлю заклятье через два дня, а ты тем временем посиди-ка дома с нервным расстройством. За два дня министерство не развалится.

Директор оставил Фуджа одного и пошел искать Моуди. Нужно было подготовить документы по делу Снейпа для передачи в Швейцарию. Аластор заинтересовался историей альпийской деревни, и пришлось ему рассказать о роли Снейпа в этой истории. Моуди помрачнел.

— Альбус, кого ты покрываешь? Он же убийца и сам это признал. То, что он действовал под наркотиком, не является оправданием. — голос аврора снова срывался — Снейп должен сидеть в Азкабане! Там ему самое место!

Дамблдор очень грустно покачал головой.

— Я дал ему один шанс. И передумывать не буду.

Аврор перевернул стул и сел на него верхом. Он твердо смотрел профессору в лицо.

— Альбус, этот Снейп когда-нибудь тебя подведет. Горбатого только могила исправит. Не знаю как ты, я мешать тебе не буду, но и присматривать за ним буду всегда.

Дамблдор выдержал прямой взгляд аврора.

— Я привык верить своему пониманию людей. Я вижу, что Северус искренне раскаивается.

Моуди перебил его:

— Вот и пусть сидит в Азкабане, и там раскаивается! До конца жизни! Как раз времени хватит!

— Аластор, а ты никогда не совершал ошибок? У тебя все ли так безоблачно в жизни? — Глаза профессора стали холодными. Моуди под таким взглядом стало неуютно, но он был слишком упрям и продолжал спорить, уже просто из упрямства:

— Когда-то я совершил ошибку. Ошибку, но не преступление.

Но директор был тверд и закончил за него сам:

— И в результате погибла девушка.

Глаза Моуди отразили внутреннюю боль.

— Мы были слишком самонадеянны. Хорошо, сдаюсь Альбус. Пусть Снейп получит свой шанс. Я мешать не буду. Черт, я же видел, какой он был после смерти Лили Поттер. Но ты не имеешь права меня сравнивать с ним. Я сделал ошибку, и мы с Кариной оба пострадали. То, что я остался жив, а она умерла, это была случайностью.

— … и глупостью самонадеянных юнцов с испытаниями лабораторных образцов для новых способов аппарирования, — закончил за аврора профессор. — Ну, значит, мы договорились, ты пошлешь копии документов в Швейцарию.

Воспоминание тяжело отразились на Моуди, но он взял себя в руки и проводил гостя.

В лаборатории магических исследований Альбусу Дамблдору повезло. Он спросил, где работала Мери МакКоун, и ему показали комнату с надписью Разработка новых средств коммуникации. Профессор вспомнил, что еще не поблагодарил за те кристаллы, что дали ему время и заряд магии в подвале Дурмштранга. Комната, в которую он вошел, была очень маленькой и завалена огромным количеством лабораторных образцов. Ящики из столов были наполовину выдвинуты, наверное, чтобы было быстрее в них искать нужные вещи. Книжные полки пусты, а книги валялись повсеместно. Два стула почему-то громоздились посреди комнату, а еще один поддерживал безногую тумбочку. За одним из двух имеющихся в лаборатории столов сидел, и что-то чертил увлекшийся человек. На осторожный кашель профессора он, не отрываясь от своего занятия, схватил со стола стопку листков и протянул назад.

— Забирай Салли, я все приготовил.

Профессор не двинулся с места. А маг, поняв, что он не правильно определил вошедшего, быстро оглянулся. Редко профессору Дамблдору встречались люди, не узнающие его с первой попытки. И как раз такой человек сейчас сидел перед ним. Хозяин кабинета, поняв, что не знает вошедшего, сварливо произнес:

— Что вам любезнейший? И не могли бы вы подождать, пока я не закончу этот расчет?

И не дожидаясь ответа, откинул со лба длинные неухоженные волосы и опять уткнулся в свою бумажку. Дамблдор некоторое время продолжал наблюдать, и под его изучающим взглядом работа у мага не заспорилась.

— Черт, черт!

Он скомкал листок и запустил им в стоящую в углу урну. Не попал, наверное, с полметра и еще больше расстроился. Профессор тихо произнес заклинание, и скомканный листок плавно отправился в отведенное ему место в урне. Книги аккуратно встали на свои полки, стулья препровождены на их законные места возле столов. Ящики задвинуты, а безногая тумбочка получила недостающую новенькую ножку, почему-то игривого голубого цвета. Хозяин кабинета с таким изумлением смотрел на наводимый порядок в его епархии, что профессор понял, сесть ему никто не предложит. Он занял один из стульев, только что поднятых с пола. Маг, наконец, одолел свое первоначальное замешательство, и все также сварливо закричал.

— Это еще что такое? Ну-ка любезнейший, немедленно верните, все как было. Что это вы тут раскомандовались? Вы кто?

Профессор усмехнулся и, пытаясь скопировать такой же тон, спросил:

— Скажите любезнейший, а что, от вас давно в последний раз коллеги уходили?

— Какие коллеги?

— Ну, подруга, давно уходила?

Глаза мага, мигнув, остановились на профессоре,

— Какая подруга? Вы что из больницы сбежали? Немедленно говорите, кто вы такой и чего вам тут нужно или выметайтесь из моего кабинета.

Профессор, поняв, что это клинический случай, начал отвечать на поставленные вопросы.

— Кто я?

— Я директор школы Хогвартс Альбус Дамблдор. — Один палец профессора загнулся.

— Что мне здесь нужно?

— Я ищу, где работала Мери МакКоун, — второй палец профессора был, загнут.

— И последнее, я ищу того, кто изобрел вот это. — На ладони профессора появилась темная горошина, — это три.

— Вопросы все?

Все такой же сердитый маг потянулся посмотреть горошину, покрутил ее в пальцах, а потом презрительно отбросил ее.

— А это, неудачный образец, есть гораздо лучше. Скорость накопления магии была недостаточна, сейчас удалось ее повысить раз в двадцать.

Потом маг испытующе посмотрел на профессора.

— Ну, в то, что вы Дамблдор, я все равно не поверю. Думаете, на такого простачка напали? Нет уж это, наверное, прикол, да? Или всеэссенция?

— Ну да ладно, я сам как-то на хеллоуин в Святого Манго превращался, нашел его волос в музее. А вот про Мери, что вас интересует? Вы от нее? Как же я сразу не догадался? Это же ведь она вам сказала первыми задвинуть ящики, а потом починить тумбочку и убрать книги. Точно это же ее почерк. Слава богу, за два года она хорошо меня узнала. Как у нее дела? Как там Эдинбург?

Профессор даже не пытался уверить, мага, что он ошибся. Вместо этого он стал узнавать, кто конкретно уволил Мери, и с какой формулировкой. И нельзя ли ее восстановить. Мысль о том чтобы вернуть Мери так понравилась магу, что он вызвался проводить профессора.

— Да, кстати как вас то зовут?

— Да называйте Гленом, хотя, если вы Альбус Дамблдор, то, наверное, лучше и мне назваться как-нибудь погромче. Например, Годриком. Чем плохо?

Профессор уверил, что ничем и он с радостью будет называть нового знакомого Годриком. И они вдвоем отправились к начальнику лаборатории, узнавать, нельзя ли восстановить на работе Мери МакКоун.

Начальник, увидев посетителей, скривился:

— Ну Глен, ты всегда с чем-то. Откуда ты Дамблдора выкопал? И зачем он тебе? Насколько мне известно, ты алхимией не увлекался, зачем тебе его-то увековечивать. Найдутся и другие для этого. Хотя, — пристально осмотрев профессора, начальник сделал заключение, — хотя, хорошо получилось, может, только нос слишком длинный.

Но, перестав рассматривать нос посетителя, он потребовал:

— Зачем явился?

Глен сразу и привычно ответил:

— Я за своими кадрами. Когда у меня будет помощник?

Начальник на него замахал руками,

— Ты опять за свое! Я тебе уже тысячу раз объяснял, английским языком, нет никого. Кстати, а это кто? — он указал на профессора пальцем, — Может, он тебе будет помогать?

Но профессор прервал интересную беседу, напомнив, что Глен алхимией не интересуется. Начальник Глена услышав, свои же слова засмеялся:

— Точно, такой же, как ты, полоумный. Чем тебе не помощник? Если, конечно, внешность чуть подправит. Бороду нужно сделать покороче. Ну, хоть, как у Мерлина сделали бы.

Профессор опять вернул разговор в нужное русло и поинтересовался:

— А Мери МакКоун нельзя вернуть?

Начальник в ответ помрачнел:

— Я бы с удовольствием, да ведь был приказ Кривуча. Конечно, теперь, когда его нет, — неопределенно протянул маг под одобрительное кивание головой профессора. — Нужно для этого связываться с Фуджем. А до него добраться, ну почти как, — он посмотрел опять изучающе на нос профессора и добавил, — почти как до Дамблдора.

Брови профессора поднялись вверх.

— И всего-то.

Он взял со стола начальника коробку со знакомой надписью "Улетный порошок" и вынул горсть порошка. Маг от такой бесцеремонности на мгновение лишился голоса, но тут же заорал:

— Вы, что с ума сошли?

Но профессор бросил щепоть порошка в камин и произнес:

— Кабинет Фуджа.

Глен вместе со своим начальником сделали слабую попытку перехватить порошок по дороге к камину. Крик поднятый ими оглушал:

— Вы, что? Нас же за такое с работы повыгоняют.

Но огонь в камине приобрел уже зеленоватый оттенок и связь с кабинетом Фуджа установилась. Тот, увидев, кто с ним связывается, сразу же встал и подошел поближе.

— Директор вы еще что-то хотите узнать? — И замолчал выжидающе. Профессор ответил:

— Корнелиус, вот тут в лаборатории магических исследований требуется ваше разрешение на восстановление на работе одной из сотрудниц.

Фудж с изумлением посмотрел на двух ошарашенных магов, которые в порыве усердия при ловле порошка чуть не влетели прямо в камин, и спросил:

— А вам что, слова Альбуса Дамблдора мало? Я, разумеется, подтверждаю. Профессор вам еще что-нибудь нужно? — После подтверждения, что больше ничего, связь прервалась.

Дамблдор стараясь изо всех сил не смеяться на лица магов, уточнил:

— Значит, можно считать, что Мери МакКоун восстановлена на работе?

Судорожное бульканье начальника лаборатории профессор посчитал за согласие, и поспешно ушел из кабинета. Оказавшись на достаточном удалении, он не смог больше сдерживаться и засмеялся, вспоминая лица магов в кабинете. А эти два мага после ухода директора еще какое-то время переглядывались, а потом начальника осенило.

— Глен, признавайся, как ты каминную связь перехватил? Ну, ладно, Дамблдора почти правильно сделал, только нос все же великоват был, но ведь еще и Фуджа скопировал. Ну, ты даешь!