Ей казалось, что она медленно, словно паря, опускается в какую-то неведомую бездонную пропасть. В груди щемило от сладкого ужаса и ощущения чего-то доселе незнакомого. Она вовсе не была избалована вниманием мальчиков (да, признаться, они её и не очень-то интересовали, учёба доставляла ей куда больше удовольствия и была гораздо интересней, чем все эти записочки-поцелуйчики в укромных местах, о которых по вечерам в гриффиндорской гостиной шушукались старшекурсницы) — нет, она, конечно, ловила на себе пристально-задумчивые взгляды то Рона, то Гарри, за которыми явно что-то стояло, да и более старшие мальчики тоже стали поглядывать на неё в последний год, особенно, после Рождественского Бала
Но такого не было никогда.
Рядом с ним она впервые почувствовала себя не другом, не просто товарищем, не просто классной девчонкой, подружкой, которой можно пожаловаться, на которую можно рявкнуть, с которой можно поделиться самым сокровенным. Она почувствовала себя девушкой, которой готовы восхищаться и поклоняться.
Её завораживало его великолепное мастерство и высочайший профессионализм во всём, за что он брался, — будь то квиддич, учёба, наука, испытания Тремудрого Турнира; он знал безумно много и готов был делиться с ней бесконечно — всем, что знал и что умел. Ей нравилось слушать его и спорить с ним, он не вскидывался и не отмахивался от неё, как Рон, и не упирался, как Гарри, — он всегда до конца выслушивал её со всей серьёзностью и последовательно аргументировал свои взгляды и суждения.
Её притягивало это странное обаяние, это магическое ощущение силы и мощи, шедшее от него, эта вязкая, томительная страсть, которую она подсознательно угадывала и которой ужасно боялась, но мечтала взглянуть — хоть в щёлочку, хоть одним глазком.
Ей нравился его акцент и аккуратная, чуть неправильная английская речь, ей нравилось смотреть на него: на эти руки, что были раза в полтора шире и толще рук Гарри, на это лицо — взрослое лицо взрослого человека, озаряющееся светом каждый раз, когда их взгляды пересекались.
Ей льстило это внимание: наконец-то, её оценили по достоинству, наконец-то, с ней общались не свысока — как Малфой, бросая очередную гадость, не подобострастно — как Лавендер, упрашивая дать списать контрольную по нумерологии, а уважительно, на равных.
Но она боялась его. Боялась и этих рук, и этих взглядов, где за ширмой спокойствия полыхало безудержное пламя, боялась даже подумать о том, о чём думает он Она отдавала себе отчёт, что ей только ещё исполнится пятнадцать, тогда как ему уже девятнадцать, он рядом с ней уже почти взрослый мужчина и, скорее всего, подразумевает под словом любовь (которого он никогда не произносил, да, впрочем, это было и ни к чему, — ей завистливо прожужжали все уши хогвартсовские студентки) нечто совсем иное, нежели она.
Она понимала, что это его приглашение на каникулы неспроста, недаром её родители сначала были категорически против — «неприлично девушке одной ехать в гости к молодому мужчине, ты можешь себя скомпрометировать» Она и не была уверена, что, действительно, хочет поехать, слишком отчётливо было ощущение, что, оправдывая себя правилами вежливости и приличия, она делает что-то отчаянно неправильное и идёт на поводу у своего любопытства.
Она, вообще не понимала, что она делает и чего хочет. Он нравился ей, с ним было интересно. Мысль о чём-то ещё, манила. И пугала. И чем больше она думала об этом, тем больше её это отталкивало. И завораживало. Ей хотелось с кем-нибудь поговорить об этом, нет, не попросить советов, ей сейчас они были не нужны — ей просто хотелось всё рассказать, даже если бы ей пришлось мучительно подбирать слова и краснеть. Но кому? Не Гарри же?..
Гарри.
Она почувствовала резкую, почти болезненную вспышку вины и отвернулась от окна, за которым среди зелёных, бархатных холмов белыми домиками под красными черепичными шапочками сбегал к реке городок.
Ей сейчас даже думать о Гарри было больно. Ведь она сама решила пригласить в это путешествие именно его, ей хотелось, чтобы он поехал с ней, — зачем?..
Ответ прозвучал в её голове ясно, словно был произнесён чьим-то холодным, разумным, беспристрастным голосом.
Затем, чтобы всё понять и разобраться в своих чувствах. Чтобы понять, что важнее — четыре года, проведённые плечом к плечу с Гарри, всё прожитое и пережитое вместе — или же последний год и то, что (она прикусила губу и, помедлив, всё же решительно отчеканила это слово) что промелькнуло между ней и Виктором. А потому
Я не имею права выказывать кому-то предпочтение, я должна быть честна перед ними и самой собой. И прекратить эти глупые шутки.
Она сама не могла понять, какая муха её укусила, и зачем она устроила это дурацкое представление с каталогом нижнего белья.
Может, всё дело в том, что Гарри никогда не видел в ней девушку, и ей захотелось ткнуть его носом в этот факт?
Ну, не знаю
А может, ей хотелось подшутить над ним в наказание за его надутое лицо в поезде?
Может быть
А может, просто сидеть рядом и дразнить его?
Она недовольно фыркнула, прогнала эти глупые мысли и подошла к столу, машинально перебирая пальцами тиснёные кожаные переплёты книг. Великолепный подарок.
Интересно, сколько осталось до обеда, — успею ли прочитать хотя бы пару глав?..
Она взяла первый том Энциклопедии колдовства, взвесила на ладони его приятную тяжесть и с ощущением гурмана, предвкушающего изысканное наслаждение, поудобнее устроилась в кресле, спихнув оттуда разомлевшего Косолапсуса.
И всё же, перелистывая страницу за страницей и всё глубже погружаясь в исторические и научные изыскания, она не могла сдержать улыбки, вспоминая краску, смущение и ужас, залившие лицо Гарри, когда тот, зачем-то прихватив её журнал и прижимая его к животу, словно, у него начались колики, выскочил из комнаты, неся какую-то околесицу про миссис Уизли и Джинни
Куда он там тыкал пальцем?.. Кажется, это были кружевные трусики?.. Хм
Гарри делал пятый круг по комнате, пытаясь прийти в себя. Он уже выпил полкувшина воды (несмотря на жару, она была прохладной — милое домашнее колдовство), умылся, бочком зайдя в ванную (пустая на этот раз ванна смирно стояла на положенном месте, не подавая признаков жизни), подышал свежим воздухом, подойдя к окну и подставив мокрое лицо палящим лучам послеполуденного солнца, — ничего не помогало.
Мерзкий журнал валялся в кресле воплощением его недавнего стыда и позора. Взглянув на него, Гарри непроизвольно передёрнулся и снова отвернулся к окну.
— Боже-боже, какая прелесть, — протянул чей-то насмешливый голос, и Гарри едва не подскочил от неожиданности. — Давненько я не видел ничего подобного. Не полистаешь ли мне, приятель, а то, боюсь, в моём состоянии самому с этим не справиться
Гарри медленно повернулся, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Над креслом в вальяжной позе раскинулась полупрозрачная фигура в плаще с капюшоном и явно глумливым выражением лица.
— Прошу прощения за вторжение и разрешите представиться, — прогнусило привидение, — Младен, местный, некоторым образом, призрак, — и оно склонилось в шутовском поклоне, шаркнув в воздухе ногой в длинноносом башмаке.
— Гарри Поттер, — кивнул Гарри, подсознательно удивляясь тому, что в замке нашёлся кто-то, вполне прилично говорящий по-английски.
— Наслышан-наслышан, — Младен облетел вокруг Гарри, вея приятной прохладой. — Так-так Защитник и спаситель всего волшебного мира Воплощение надежд и чаяний. Тут только и толкуют, что о вашем приезде. Твоём и твоей спутницы, — на последнем слове привидение сделало заметное ударение, и у Гарри закрались подозрения, не подсматривало ли оно за тем, что случилось у Гермионы в комнате меньше часа назад?
Гарри кивнул, плохо представляя, как продолжить разговор. Привидение — востроносое, молодое (если только этот термин можно отнести к привидению) — насмешливо посматривало на него, покачивая в воздухе ногой и явно чувствуя себя в этой комнате по-хозяйски.
— И давно вы здесь — Гарри сделал широкий жест и попытался подобрать подходящее слово, но кроме «живёте» ничего в голову не приходило, а это слово к призраку подходило меньше всего, — обитаете? — нашёлся он.
— Да уж — Младен вытащил из кармана часы на цепочке и, сверившись с ними, продолжил, — шестой век пошёл.
Гарри с сомнением покосился на часы и куда более древний наряд привидения.
— А, пустяки, — проследив за его взглядом, махнуло то рукой, — выиграл по случаю. Я ведь тут не один обитал. А потом после Конвенции 1524 года, когда были разделены замки впрочем, неважно. Так или иначе, я тут, гм, некоторым образом, извини за каламбурчик, долгожитель. В Солнечной башне, правда, живёт девица Лукреция — невинно убиенная рассвирепевшим вельможей за неприступный характер, но она осталась такой же нудной недотрогой, как и при жизни.
— А вы чем при жизни занимались? — Гарри чувствовал, что невольно втягивается в разговор с весёлым и, судя по всему, весьма циничным призраком.
— Да, в общем-то, я ничем и позаниматься особо не успел — матушка дала мне имя, свято веря в то, что носитель его навеки сохранит молодость. И ведь как в воду глядела! А был я студентом, да таковым и остался. То там учился, то сям, где только ни побывал Однако преуспел только в языках, и, — привидение сделало несколько весьма и весьма недвусмысленных телодвижений, от которых Гарри обомлел и покраснел, — в науке страсти нежной. За то и пострадал, — привидение вздохнуло и, повернувшись, продемонстрировало свою спину, в которой с левой стороны торчал здоровенный полупрозрачный кинжал. — Тогдашний хозяин этого замка застукал меня в неурочный час в спальне хозяйки — вот, собственно, и всё. Я попросил потом кинжал мне оставить, по-моему, выглядит весьма впечатляюще, а?
Гарри вежливо кивнул, хотя болтливое привидение вовсе не производило никакого устрашающего впечатления.
— Значит, ты и есть тот чудо-мальчик, ради которого здесь чёрт-те что творится? Столько охраны наставили, столько авроров нагнали, чтобы всё тут проверить Хоть развлекли меня, беднягу. Думал, совсем скисну, уж и не рад был, что приложил столько усилий, чтобы здесь остаться. Я, вообще, люблю, когда народу много Так-так ты, значит, влюблён в ту милашку с родинкой на груди — от неожиданной смены темы и столь откровенных подробностей Гарри вздрогнул. — Ладно-ладно, не смущайся, дружок, — привидение подлетело вплотную и попробовало (впрочем, безуспешно) ободряюще похлопать Гарри по плечу, пройдя сквозь него и обдав волной ледяного холода, не слишком приятного даже в такую жару. — В конце концов, на что я сейчас способен? Не надо лишать меня маленьких житейских радостей. А коли ты и вправду испытываешь к ней нежные чувства, советую держать ухо востро: у молодого хозяина явно на неё виды. Я не могу покидать эту башню, так что знаю всё только по разговорам, однако — бесстыжее привидение замолчало, ухмыляясь.
Гарри, затаив дыхание, ждал продолжения, однако, его не последовало.
— А почему вы мне всё это рассказываете? — наконец, поинтересовался Гарри, чувствуя подвох и нарастающее подозрение.
— А мне скучно, — с потрясающей непосредственностью призналось привидение. — Нет, сначала — первые лет двести — было вполне ничего, а потом, как старые хозяева обнищали, и всё пришло в запустение — оно печально махнуло рукой. — Не поверишь, почти полтора века некому было слово сказать. А новенькие — они такие скучные. Все в делах, трудах — ни тебе шалостей, ни развлечений, ни скандалов Ну, думаю, с тобой мы теперь скучать не будем, — и Младен с предвкушением потёр ладони.
— Я что-то плохо понимаю, о чём вы, — решительно перебил его Гарри.
— Как, разве ты хочешь, чтобы твою красотку увели у тебя прямо из-под носа? Смотри, как бы поездка на каникулы не превратилась в смотрины, — привидение насмешливо приподняло бровь.
— Я предпочитаю сам решать свои проблемы, и ничья помощь мне не нужна. Спасибо, — всё больше и больше закипая от назойливости призрака, отрезал Гарри.
— Как знать, как знать — ничуть не обескураженный, Младен сделал круг по комнате и вновь завис над креслом с журналом. — Так значит, не полистаешь? — как ни в чём не бывало уточнил он. — Жаль-жаль Там была парочка таких образцов ммм ей бы точно пошло, — он мотнул головой в сторону комнаты Гермионы.
Гарри почувствовал, что у него сжимаются кулаки.
— Попрошу прекратить — непроизвольно дёрнулся юноша в сторону явно довольного его реакцией Младена.
— Ладно-ладно, что я такого сказал, уж и пошутить-то нельзя, — хихикнул призрак.
В этот миг раздался стук в дверь:
— Мистер Поттер, не изволите ли пожаловать к обеду?
Гарри бросил взгляд на дверь и снова повернулся к привидению.
Но оно уже исчезло.