Ловец

Глава семнадцатая,
знакомящая нас с предметом пылкой романтической страсти Рона и новым преподавателем по Защите от Тёмных Сил.

Оставшиеся дни с Гарри не спускали глаз, что его порядком утомило. Куда бы он ни шёл, куда бы ни направлялся, кто-то невзначай всегда оказывался рядом. Даже Рон принял участие в этой отвратительной игре!

Впрочем, Рону это нравилось не больше, чем самому Гарри, но на что не пойдёшь ради матери — её рыдания, когда Гарри пропал, всех буквально ужаснули: казалось, она сейчас снова начнёт заговариваться, и опять придётся вызывать бригаду экстренной колдопомощи из клиники Св.Мунго. А «рецидив в течение короткого времени может весьма пагубно сказаться на её психическом здоровье», — лечащий колдомедик раза три повторил эту фразу, когда они забирали мать из больницы.

Но это было не единственной причиной, по которой Рон не спускал с Гарри глаз. Теперь, когда Уизли-младший в подробностях знал о благополучном окончании волнующего и «совершенно потрясного» приключения, он ужасно жалел о своём отказе составить другу компанию в забеге по хозяйственным магазинам.

Почему всегда всё самое интересное и вкусное пролетает мимо рта? — сокрушённо вздохнул Рон, продолжая запихивать в чемодан учебники. Он всё откладывал и откладывал сборы и вот, в последний вечер беспорядочно сваливал книги вперемешку с вещами и пергаментами в новенький чемодан с латунными буквами Р У — подарок Перси к наступающему учебному году.

Гарри, болтая ногами, сидел на стуле и наблюдал, как гора вещей с кровати постепенно перемещается в чемодан, размышляя вслух и по десятому разу перебирая все мелочи, увиденные за время своих путешествий.

— Это наверняка место тайных сборищ Упивающихся смертью. Там на стенах какие-то письмена, а надгробия… Клянусь тебе — там было то самое надгробие, к которому на кладбище меня привязали по приказу Вольдеморта. Надгробие его отца. Кому бы ещё понадобилось затаскивать его в подземелье? Только последователям, — Рон вынырнул из чемодана и издал звук, который, по-видимому, должен был означать сомнение. — Там, вообще, было их много, как на кладбище, но я не успел увидеть, кому принадлежат остальные… Как попасть туда с Диагон-аллеи — известно, — продолжал Гарри, — как выйти оттуда — тоже, но, судя по всему, уходя, они выпускают стража. А мне не хочется встречаться с ним ещё раз, — плечи юноши инстинктивно передёрнулись. — Эта тварь будет пострашнее Пушка. И как с ним управляются — непонятно… Пока непонятно. Не представляю заклинание, способное совладать с такой штукой… Наверное, Вольдеморт, — Гарри заметил, что Рон снова вздрогнул, и поправился, — ну, словом, Тот-Кого — наверное, он из числа  последователей Гриндевальда, раз сумел приручить эту жуть. И, видимо, их там много и все разные — не зря же Дамблдор меня расспрашивал, каков он, да на что похож… Эх, хотел бы я узнать, что же за слиток висел там в огне. И ведь что обидно — ещё бы совсем немного, и я бы…

Его путанные рассуждения прервали ввалившиеся в комнату Фред с Джорджем. Лица у них были вдохновленные, глаза горели жёлтым неугасимым огнём.

— Гарри, ты, часом, не заглядывал в Сладкое королевство?

— Да, я был там, а что?

— Как, что? Ты только посмотри! — Фред сунул Гарри под нос Ежедневный пророк, на последней странице которого красовалось весьма фривольное по виду рекламное объявление: «Сумасшедший вкус! Незабываемая вечеринка! Удивительное приключение! Орешки Берти Боттс — только для взрослых!». — Разве можно пропустить такую возможность узнать, носит ли Флитвик кружевное бельё? — услышав это, Рон фыркнул от отвращения.

— Или какого цвета подвязки у Анджелины, — подхватил Джордж и тут же получил затрещину от Фреда.

— Да, там вроде было что-то подобное, — глядя на горящие энтузиазмом лица близнецов, Гарри предпочёл умолчать, что вожделенная коробочка покоилась на самом дне его чемодана.

— Чёрт, надо к Рождественскому балу сделать нечто подобное. Раздобыть бы у кого-нибудь образец, чтобы разобраться, как это работает.

— Неизвестно ещё, будет ли Рождественский бал, — с сомнением (и тайной надеждой) заметил Гарри, припомнив свой не слишком удачный дебют в роли танцора и галантного кавалера. Как назло, перед глазами тут же появилась картинка — танцующие Крум и Гермиона. И если тогда это вызывало у Гарри лишь недоумение и лёгкое недовольство, то сейчас в груди заныло, словно кто-то саданул локтём прямо в солнечное сплетение.

— Тем хуже. Значит, придётся поторопиться к Хэллоуину и устроить незабываемую вечеринку в гриффиндорской гостиной.

— Слушай, ты хорошо прочитал, что там написано? Это только для совершеннолетних, так что вам их всё равно не продадут, — Рон, красный от натуги, бросил попытки закрыть чемодан руками и придавил крышку, усевшись на неё сверху. Замок, наконец-то, звонко защёлкнулся. — Фух. Вам придётся ещё обождать годик. Или вот что: попросите Перси — может, он вам и купит. В честь начала учебного года.

— Чтобы Перси — наш целомудренный скромняга Перси — купил что-нибудь подобное?! Дождёшься от него — он, скорее, накормит начальство ветрогонными ирисками, — возразил Джордж.

— Или наестся их сам, — подхватил Фред, делая страшные глаза. Дверь скрипнула, и Перси — как всегда, с важно-утомлённым выражением лица и кипой пергаментов под мышкой — вошёл в комнату. — Помяни чёртика — и рожки проклюнутся, — понизив голос, закончил Фред, и они с Джорджем, сделав самые невинные лица, выскользнули за дверь.

Перси проводил их подозрительным взглядом и внимательно осмотрел комнату, явно ища подвох. Потыкал пальцем свою кровать, отогнув одеяло, проверил, не насыпали ли братцы под простыню заводных муравьёв, осторожно присел на стул, словно ожидая, что в последний момент тот взбрыкнёт и выскочит из-под него. Не обнаружив ничего предосудительного, он недоумённо взглянул на Рона и Гарри, наблюдавших за его разведкой с едва сдерживаемыми улыбками. Вид у Перси был настолько комичным, что ребята фыркнули и последовали примеру близнецов, которые решили провести последний вечер каникул с пользой.

— Ну, как отметим начало учебного года? — вопросил Рон. — У меня есть предложение — Фред с Джорджем показали одно симпатичное местечко. Классное кафе, не на Диагон-аллее, но совсем рядом, так что, думаю, мы можем туда сбегать. Кстати, там есть не только сливочное пиво, но и тыквенная шипучка, и яблочный сидр, — Рон явно бывал там не раз, судя по тому, с каким вкусом он произносил названия.

— А почему бы нам не пойти к Флориану Фортескью? — лениво спросил Гарри, которому совершенно не хотелось тащиться в незнакомое место, где наверняка опять начнут шушукаться за спиной и тыкать в него пальцами.

— Да ну его, это мороженое… Пойдём, не пожалеешь, я тебе обещаю, — настаивал Рон. — В конце концов, если тебе так приспичило, мороженое там тоже есть — с ликёром, ромом, сливовым суфле и даже лягушачьей икрой — для желающих. Ну, пойдём же, тут совсем недалеко, минут десять не спеша, — для убедительности Рон подёргал Гарри за рукав.

…Гарри спускался по лестнице с тайной надеждой. В последний вечер перед школой она всегда приезжала в Дырявый котёл, чтобы с утра, не торопясь, прибыть на вокзал. А отправление перенесли аж на девять — неужели же она приедет прямо к поезду?

Он представил, что сейчас распахнётся дверь — ну, скажем, вот эта — и в коридор выйдет Гермиона… Дверь, действительно, отворилась, и оттуда выкатился гномоподобный толстячок с бородой до самых коленок. Оживлённо жестикулируя и что-то бормоча себе под нос, он дробно скатился с лестницы и мячиком запрыгал к полутёмному бару, откуда тёк неспешный вечерний гул и сизый дымок.

Гарри задумчиво плёлся за Роном, юношей провожали завистливые взгляды посетителей, топтавшихся у рассохшейся дубовой стойки, за которой метался взмокший Том. Накануне нового учебного года мест в гостиницах всегда не хватало, усталые и раздражённые приезжие осаждали хозяина, уговаривая разместить их «всего на одну ночку, хоть под лестницей, хоть в чулане».

Даже в преддверии вечера Диагон-аллея кипела и бурлила — запоздалые покупатели настойчиво ломились в закрывающиеся лавочки и магазинчики, школьники всех возрастов стайками торчали у витрин, в кафе, просто топтались на улице, повстречав старых друзей, — Рону и Гарри приходилось пробираться сквозь гудящую толпу, расчищая дорогу вежливыми просьбами, а когда те не помогали, то и локтями.

Впрочем, довольно быстро они свернули на другую, не такую многолюдную улицу, деревянный указатель на которой извещал, что они находятся в Радужном переулке. И уже в следующем квартале разноцветное сияние над черепичной крышей одного из домиков известило ребят, что они на месте.

«Радужная улитка» и правда была хороша. Волшебный молодёжный бар — Гарри ещё не приходилось видеть ничего подобного: разноцветные столики, над которыми колыхались радужные фонарики, переливающаяся всеми цветами радуги стойка с напитками за спиной симпатичной улыбающейся ведьмочки в розовой мантии с помпонами и то ли рожками, то ли усиками на голове. Они уселись за оранжевый столик у окна, и к ним тут же подлетел одетый во всё оранжевое официант. Рон, явно чувствуя себя здесь, как дома, сделал заказ и завертелся на стуле, шаря по залу глазами. Гарри заметил вокруг довольно много знакомых лиц — пару человек со своего курса, несколько групп старшеклассников, в том числе и шумную компанию семикурсников Гриффиндора (включая Фреда и Джорджа), которым даже пришлось сдвинуть несколько столов, чтобы уместиться. Но, в основном, посетители были постарше, хотя от этого не менее шумные и заводные. Несколько парочек, обнявшись и не обращая внимания ни на окружающих, ни на быструю и весёлую мелодию, которую играл оркестрик на возвышении, меланхолично покачивались в неком трансе, мало напоминающем танец. За соседним столиком громко целовались.

— Ох, — неожиданно выдохнул Рон, и Гарри, повернувшись к нему, совершенно не узнал друга: порозовев до кончиков ушей, тот призывно махал кому-то обеими руками — вот это да! — стоящей в дверях девушке, лицо которой было Гарри знакомо, — кажется, она тоже училась в Хогвартсе, только курсом или двумя младше. — Эшли! Эшли, иди к нам!

Следующие четверть часа Гарри провёл, потрясённо глядя на Рона, заливающегося соловьём и рассыпавшегося мелким бесом перед «Эшли Макферсон, четверокурсницей из Хаффлпаффа», как нараспев представилась она, протянув ему узкую ладошку с тщательно ухоженными ноготками.

Что-то не слишком похоже, чтобы она была прилежной ученицей, — некстати подумал Гарри, вспомнив руки профессора Спраут, землю от которых можно было бы отчистить только вместе с кожей.

Смеясь над шутками Рона и потряхивая головкой с коротко стриженными русыми волосами, Эшли довольно благосклонно принимала ухаживания: пригубила предложенный коктейль и с удовольствием съела мороженое, которое Рон едва не выхватил из рук официанта прямо перед носом у Гарри. Проводив своё мороженое тоскливым взглядом, Гарри заказал ещё одну порцию и самоустранился от беседы, размышляя о том, почему любовь делает всех нормальных людей кончеными идиотами. Вот и Рон сейчас похож на бойцовского петушка: с гордо выпяченной грудью и пламенеющей шевелюрой, разрумянившийся, громовым голосом несущий какую-то околесицу…

— Рон, прости, — внезапно Эшли поднялась, — пришли мои друзья, мы договаривались тут встретиться. Была рада тебя увидеть. Спасибо за угощение. Пока, Гарри, увидимся в школе, — и она направилась к двум юношам и девушке, зовущим её с другого конца зала. Причём Гарри заметил, что один из юношей окинул их с Роном весьма недовольным взглядом и тут же начал задавать Эшли вопросы, кивая головой в их сторону.

А Рон, прерванный на полуслове, медленно потухал. Наконец, сдувшись, как воздушный шарик, он подпёр голову обеими руками и выдохнул блаженным полушёпотом:

— Она просто чудо, правда? Как думаешь, я ей нравлюсь?

Гарри с состраданием посмотрел на друга: единственное, что он заметил в глазах Эшли, — это усталую вежливость. Напор и энтузиазм Рона явно не находил в ней отклика.

— Ну… не знаю, — покривил душой Гарри и, не удержавшись, добавил, — а я-то думал, что тебе нравилась Гермиона…

— У, это когда было, — отмахнулся Рон, не сводя глаз с дальнего столика. — Ой, она мне помахала! — он вскочил и замахал в ответ, опрокинув на себя остатки коктейля.

…В Дырявый котёл они возвращались в полном молчании. Уже смеркалось, и дежурные авроры заняли посты на улицах и перекрёстках. По лицу Рона бегали радостные отблески недавней встречи, он рассеянно улыбался и что-то бормотал себе под нос.

Звучно целовавшаяся парочка за соседним столиком выбила Гарри из колеи — эти дни он старался не думать о Гермионе (правда, если честно, регулярно видел её во снах), но теперь предвкушение скорой встречи буквально переполняло его. И даже казалось, что всё, случившиеся в Болгарии, просто привиделось в одном из ночных кошмаров, так что завтра, увидевшись на платформе, они, как ни в чём не бывало, обнимутся и, устроившись в купе, вместе отправятся в путь… И он сядет с ней рядом и возьмёт за руку… или, может, даже обнимет за плечи. И пусть Рон сколько угодно делает страшные глаза и многозначительно хмыкает. И вообще — нечего так смотреть!

— Что?!

Подняв глаза на оторопевшего Рона, Гарри понял, что, похоже, увлёкся и последнюю фразу произнёс вслух.

— Эй, приятель, — Рон чуть насмешливо подмигнул Гарри, — не знай я тебя лучше, я бы решил, что ты влюбился: как вернулся из Болгарии, всё время вздыхаешь, а физиономия у тебя такая кислая, словно ты только что получил письмо, в котором Снейп назначает тебе романтическое свидание. Ну, рассказывай, кто она?

Гарри поперхнулся.

— Ну же, ну, — лирически настроенный Рон нетерпеливо подтолкнул Гарри в бок локтём, — расскажи! Друг я тебе или не друг? — чуть обиженно добавил он, видя колебания приятеля.

Тот вздохнул. Он пока не знал, хочется ли ему о чём-либо рассказывать, но слова вдруг сами сорвались с губ.

— Ну… вообще-то, ты её знаешь. Это Гермиона, — Гарри замер, сам не веря, что смог это сказать, и в ужасе ожидая реакции Рона.

— Обалдеть! — Рон восторженно хлопнул Гарри по плечу. — Вот это круто! Ты долго думал, парень!.. Слушай, а как же Чу? Я считал, тебе она нравится, — ехидно заметил он.

— Ну, это когда было! — в тон Рону ответил Гарри. — Только знаешь — не надо меня расспрашивать, ладно? Всё равно — дело уже прошлое, — и Гарри тут же понял, что последняя фраза была явно лишней.

Он посмотрел на загоревшийся взгляд Рона, на его открывшийся от изумления рот, вздохнул и, ещё немного поколебавшись, поведал свою нелепую историю. Разумеется, опустив все подробности.

— Думаю, из них получится прекрасная парочка, — похоронным тоном закончил Гарри, мрачно пиная перед собой камешек.

— То есть ты хочешь сказать, что собственными руками готов отдать нашу Гермиону этой бровастой обезьяне? Этому разлапистому косноязычному переростку? Нашу Гермиону — самую умную, самую классную девчонку на свете — этому болгарскому медведю? — Рон сейчас явно находился в том вдохновенном состоянии, когда люди в одиночку кидаются на целую армию. И обращают её в паническое бегство. — Из-за того, что тебе что-то померещилось, из-за того, что ты что-то себе напридумывал, ты готов добровольно от неё отказаться? Да она любит тебя, я… я голову даю на отсечение, — на всю улицу вещал Рон, размахивая руками и едва не подпрыгивая на ходу от возбуждения. Люди от них так и шарахались и, остановившись, долго неодобрительно смотрели вслед двум паренькам, один из которых, уткнувшись взглядом в мостовую, мрачно вздыхал, а другой, раскрасневшись, нёс какую-то вдохновенную чушь. — Ну, хочешь — я сам с ней поговорю?

— О нет, только не это! — вскинулся Гарри. — Рон, поклянись, что ты этого не сделаешь. Я сам во всём разберусь, у тебя, по-моему, и так есть, чем заняться.

Плечи Рона тут же обмякли, на лице снова появилась блаженная полуулыбка, делавшая его, по мнению Гарри, похожим на человека с черепно-мозговой травмой. Кажется, именно так выглядел после финала Кубка мира ловец ирландцев Эйдан Линч.

— Да… Знаешь, я постоянно себя спрашиваю — куда я раньше смотрел? Ведь всё это время она ходила рядом, они с Джинни одногодки, а я её не видел. Где были мои глаза?..

Во-во, — мысленно согласился Гарри и вздохнул. — Она была рядом всё время…

Ложась спать, он взглянул на часы. Через десять часов они встретятся. А следующую ночь он проведёт уже в Хогвартсе. Дома.

Было очень странно почувствовать себя коллегой тех, кто ещё год назад считались (хотя и весьма условно) моими наставниками. Конечно, «коллегой» — это, пожалуй, сильно сказано, ведь я для них навсегда останусь мальчишкой — и неважно, сколько лет мне при этом будет, и каких высот магии я достигну. Впрочем, не удивительно: для Дамблдора почти все присутствующие на собрании в его кабинете, — бывшие ученики; он обращался к ним так, будто, даже став известными и уважаемыми в мире магии персонами, они всё равно остались детьми, не только заслуживающими безмерного доверия, но и требующими постоянного внимания и присмотра.

Единственным чужаком, кроме меня, был чуть припозднившийся итальянец с масляными глазками и настолько густой шевелюрой, что даже на груди у него, наверное, был пробор. Скользящей походкой он вплыл в кабинет Дамблдора и, отвесив церемонный поклон, начал извиняться в таких деликатнейших и утончённейших выражениях, пересыпанных латынью, что профессор Флитвик фыркнул, профессор Синистра часто задышала, а у профессора Макгонагалл (декана её факультета) губы сжались в тоненькую ниточку.

— Дорогие коллеги, позвольте мне представить вам нового преподавателя Защиты от Тёмных Искусств, — улыбнувшись в бороду, произнёс Дамблдор, когда итальянец закончил припадать в виноватых реверансах. — Профессор Карло Гатто, представитель блестящей итальянской Скуола Маджика откликнулся на наше приглашение, за что мы все ему несказанно благодарны.

Похоже, не все. Покосившись на сидящего рядом Снейпа, которого я знал лучше прочих, весь прошлый год проведя под его покровительством в слизеринском общежитии, я заметил, что на его худом лице заходили желваки.

— Мои дорогие новообретённые коллеги, я безмерно счастлив влиться в вашу дружную семью. Ex toto animo — как говорится, от всей души, — приложив руки к груди в жесте, символизирующем глубочайшее почтение и искренность, проникновенно заливался Гатто. — Об уровне знаний ваших учеников и мастерстве профессоров, — он сделал общий поклон, — в магическом мире ходят легенды, надеюсь, что я со своими скромными познаниями смогу удовлетворить вашим высочайшим требованиям — dum spiro, spero — перефразируя классиков, могу сказать, что дышу только этой надеждой.

Профессор Спраут смущённо покраснела, видимо, приняв эти излияния за чистую монету. Но лично я был наслышан и о Скуоле Маджика, с её специальным курсом риторики, и о, собственно, Гатто, не задерживавшемся нигде дольше трёх — четырёх семестров. Да, студентов ждал непростой год. Пожалуй, моё присутствие рядом с ней будет более чем кстати…

Изящно склонив кучерявую голову, итальянец закончил патетическую речь и прошёл к свободному месту. От меня не укрылось, что оказавшаяся рядом с ним мадам Помфри инстинктивно отодвинулась, когда он качнулся к ней и что-то негромко произнёс, а Снейп, оказавшийся с другой стороны, фыркнул.

Снова поднялся Дамблдор.

— Гм… Кроме того, я безмерно рад приветствовать в наших рядах ещё одного достойного представителя иностранной магической школы. Мы решили ввести в нашу программу факультатив по коммуникации магического сообщества и волшебной дипломатии — время сейчас тревожное, будет лучше, если наши дети с младых ногтей научатся находить общий язык и общие интересы с иностранными магами. Думаю, что со мной согласятся все присутствующие: Хогвартсу, действительно, повезло, что свою кандидатуру предложил Виктор Крум, известный не только своими спортивными достижениями, но и активной работой в качестве представителя Молодёжного Магического Совета. А наши школьные спортсмены, я полагаю, не поверят собственному счастью…

Я неловко раскланялся под взглядами моих хогвартсовских коллег — от восторженного — мадам Хуч, аплодировавшей мне так, словно она видела меня впервые, и мы не проговорили с ней весь вчерашний день о перспективах развития школьного и международного квиддича, до строгого — профессора Макгонагалл, в глазах которой мелькнуло что-то вроде… нет, мне, определённо, померещилось: конечно же, никакого сострадания в них не было. Уже садясь на место, я вдруг почувствовал, как меня обдало волной такой горячей ненависти, что в груди ёкнуло сердце. Я с недоумением опустил глаза — странно: в мою сторону никто не смотрел. Рядом со мной, там, откуда плеснула острая неприязнь, профессора Снейп и Гатто обменивались дежурными фразами.

— И, как всегда, несколько слов перед началом учебного года, — продолжил Дамблдор. — Я был вынужден согласиться на исполнение обязанностей Министра Магии в связи с известными трагическими событиями. И вполне вероятно, что периодически буду покидать стены Хогвартса, а потому вынужден побеспокоиться о главе школы на время моего отсутствия, — по кабинету пробежал шепоток, профессора заметно оживились. Даже портреты проснулись и наблюдали за происходящим с интересом. Какая-то дородная ведьма выскочила из своей золочёной рамы и, перебежав к соседу, худому колдуну с длинным носом, храпящему во сне, как средних размеров тролль, возмущённо растолкала его и призвала к тишине.

Дамблдор поднялся из-за стола и подошёл к насесту, на котором дремал феникс. Похоже, птица уже миновала период расцвета — перья начали тускнеть, глаза подёрнулись белёсой плёнкой. Дамблдор погладил его по голове и вздохнул, потом, повернувшись ко всем нам, задумчиво обвёл глазами затаившее дыхание почтенное собрание. Я исподтишка покосился: Макгонагалл была, как всегда, непроницаема и сосредоточена, гномоподобный Флитвик с явным интересом крутил головой, видимо, что-то вычисляя, профессор Синистра обменивалась многозначительными взглядами с похожей на насекомое ведьмой, увешанной кольцами и амулетами, как рождественская ёлка — бусами. Снейп рядом со мной напряжённо похрустывал пальцами, а Гатто наблюдал за происходящим так же, как, наверное, наблюдал бы за скачками гиппогрифов — с напряжённым азартом. Единственная, кто не проявлял видимого интереса к происходящему, была мадам Помфри — медсестра, с которой мне неоднократно приходилось сталкиваться в прошлом году. Встретившись со мной взглядом, она мягко улыбнулась и снова повернулась к директору. Кашлянув, тот обвёл нас глазами, странно светящимися в полумраке — словно, они сами излучали живое голубое сияние, и продолжил:

— Итак, на время моего отсутствия руководство школой будет передаваться в руки Школьного совета, возглавляемого деканами наших факультетов, — все вздохнули, по кабинету пробежал негромкий шепоток. Несколько портретов одобрительно зааплодировали. — В случае возникновения спорных вопросов право окончательного решения оставляю за собой.

— Эт' правильно, эт' верно, — раздался громоподобный шёпот за моей спиной, за которым последовал грохот и виноватое покашливание — если можно так назвать звук, по громкости вполне способный соперничать с грохотом извергающегося вулкана. Ну, конечно, а я-то думал, почему это в кабинете слишком тесно. То, что в полумраке я принял за бесформенную гору тряпья и шерсти, оказалось задремавшим в тепле лесничим Хагридом. Видимо, стул под ним не был рассчитан на подобный вес.

— И напоследок хотелось бы упомянуть некоторые школьные правила, дабы освежить их в памяти присутствующих, а так же ввести в курс дела новых преподавателей, — взмахом руки Дамблдор вернул стул в нормальное состояние и Хагрид, стараясь не дышать, опустился на него, продолжая виновато покашливать, хотя уже не так громко. — Список запретных для посещения коридоров находится у нашего многоуважаемого Аргуса Филча, — мрачный, одетый в серое человек с маниакальным взглядом и кошкой на коленях, кивнул. — Деканы факультетов должны поставить в известность своих студентов и старост. Вопрос о посещении Хогсмида студентами третьего курса пока остаётся открытым, всё зависит от того, сумеем ли мы обеспечить должную охрану. Старшекурсникам это будет дозволено при наличии специального разрешения от декана факультета. Вопрос о Поттере будет решаться в индивидуальном порядке, — профессор Макгонагалл едва заметно кивнула головой, а Снейп, как мне показалось, желчно усмехнулся. — Далее. В связи с напряжённостью обстановки и усиленными мерами безопасности все входы и выходы из Хогвартса будут блокированы. Абсолютно все, — повторил Дамблдор, встретив пристальный взгляд Снейпа. — Даже для учителей. Снятие защиты возможно только по моему распоряжению или распоряжению глав Школьного совета. И последнее. Напоминаю, что любые отношения между педагогами и студентами, выходящие за рамки учебных и спортивных вопросов, не приветствуются.

У меня было такое ощущение, будто мне прилюдно дали пощёчину. Внутри всё обожгло, я почувствовал, что заливаюсь краской, и возблагодарил Мерлина, что смугл от природы. Да и в том углу, где я устроился, было достаточно темно. Хотя Дамблдор смотрел в окно, за которым сгустились сумерки и зажглись не только первые, но уже и вторые звёзды, у меня было ощущение, будто он смотрит мне прямо в глаза.

— Засим желаю всем доброй ночи. И ещё раз поздравляю с началом нового учебного года.

Зашумели отодвигаемые стулья; шурша мантиями и переговариваясь, преподаватели заторопились к дверям. Я мог бы поклясться, что они бросали на меня насмешливые взгляды. Мадам Пинс, крючконосая хранительница библиотеки, хмыкнула, проходя мимо. Кто-то коснулся моего плеча: подняв глаза, я увидел дружелюбно склонившегося надо мной Карло Гатто.

— Мы, кажется, товарищи по несчастью? Оба новички? И, если не ошибаюсь, соседи по кабинетам и комнатам? Рад знакомству, безмерно рад — fortissimus militam, какая честь, какая честь — всемирно известная персона… Хотел бы я знать, что привлекло в это место храбрейшего из воинов, — он многозначительно заулыбался. Мне не понравилась эта улыбка. — Обойдёмся без церемоний или же вам необходимо официальное представление?

— Ну, что вы, профессор, — я постарался придать лицу как можно более доброжелательное выражение и поднялся с места, последовав за всеми к выходу, — какие церемонии…

— А глав факультетов попрошу остаться, — услышал я, уже стоя в дверях. — И, Хагрид, будь так любезен, пригласи ко мне привидений.

Мы с Гатто спустились последними. Гаргулья бесшумно закрылась, оставив нас в опустевшем коридоре, наполненном сумраком, не рассеивающимся даже от пламени факелов. Наши гигантские тени танцевали на стенах, когда мы начали свой бесконечный путь в преподавательское крыло.

— Вы не находите, что последние слова нашего миляги-директора были весьма оскорбительными? На что это он намекал, имея в виду неформальные отношения между студентами и преподавателями — уж не на то ли, чем были переполнены туземные газеты? Как говорится, patere tua consilia non sentis — разве ты не чувствуешь, что твои замыслы раскрыты? Вашу пассию зовут, если не ошибаюсь, мисс… э… Крайжер?

— Грейнджер, — машинально поправил я — сама мысль об искажении чего-либо в её облике или имени казалась мне кощунственной. Но, взглянув на довольно залоснившееся улыбкой лицо, я тут же мысленно обложил проклятьями и его, и себя.

— О, как я понимаю ваше стремление сюда: за этими юными девочками нужен глаз да глаз — сердце красавиц, как говорится, склонно… — он рассыпался звонким и круглым, как и он сам, смешком. — Немудрено, что вы негодуете — запреты могут сильно осложнить…

— Простите, профессор… — остановил его я, чувствуя, что рука непроизвольно дёрнулась к заткнутой за пояс палочке.

— Ах, оставим эти церемонии — просто Карло.

— Карло, простите, я не люблю обсуждать мою личную жизнь. Особенно в таком тоне. И в таких выражениях, — у меня было желание задушить его голыми руками. Или превратить во что-то отвратительное. Хотя вряд ли можно придумать что-то более отвратительное, чем он сам.

— О, я вас понимаю, понимаю, — закивал он головой. — Нарушил допустимые границы, разбередил свежую рану… Приношу свои глубочайшие извинения за бестактность, рву на себе волосы… — он, наконец-то, умолк.

Мы шли по коридорам, лестницы бесшумно двигались, неся нас в преподавательское крыло. Похоже, молчание его тяготило: он постоянно что-то бормотал себе под нос, то по-итальянски, то на латыни, насвистывал, приятным тенорком напевал какие-то песенки.

— Вы не находите, что мы с вами угодили в редкостную дыру? — наконец, повернулся он ко мне. — Кромешная темень, холодища, кругом один камень… не могу представить, как перенесу местную зиму, ежели уже сейчас мёрзну в своей комнате. Которая, между нами говоря, больше напоминает келью отшельника, отказавшегося от мирских удовольствий или же тюремную камеру для убийц, нежели обитель мыслящего человека — воистину, hodie caesar, cras nihil… Сегодня Цезарь, завтра ничто. И эти, с позволения сказать, коллеги во главе с эксцентричным, мягко говоря, стариком…

— Так почему же вы приняли приглашение? — поинтересовался я, подозревая, что тут не обошлось без одной из тех историй, которые шёпотом рассказывают друг другу, как преподаватели, так и студенты. — Насколько я помню, последние два года вы преподавали Тёмные Заклинания в Шармбатоне. В прошлом году мне довелось провести год со студентами этой школы…

— Ах, это такая банальная история, — перебил меня Гатто и, поморщившись, словно у него заболел зуб, растерянно развёл руками. — Увы, vitia erunt, donec homines. Пороки будут до тех пор, пока будут люди, и зависть, между нами, — один из худших… Ну-с, вот мы и добрались. Кошмар. Неужели мне придётся проделывать это безумное путешествие каждый день?.. О, Мерлин… Не заглянете ли, по-соседски, так сказать, — я захватил с собой бутылочку совершенно изумительного французского вина…

Пить вино в подобной компании — что может быть хуже? Разве что каждый день лицезреть Поттера.

— Извините, вынужден соблюдать спортивный режим. Скоро начинаются отборочные матчи на европейский кубок…

— Ах, да-да, я понимаю и всемерно поддерживаю. Правильно: ни к чему добровольно впадать в безумие: еbrietas est voluntaria insania…

Кажется, он хотел ещё что-то сказать, но, не дослушав, я кивнул на прощание и прошёл к себе, оставив его стоять с открытым ртом и «незамеченной» протянутой рукой.