Ловец

Глава двадцатая, в которой Гарри чудом избегает смерти и присутствует на необычной помолвке, с Крумом происходит несчастный случай, а тёмные силы плетут заговор.

Я тоскливо обвёл глазами класс. Урок у пятого курса сразу же стал для меня сущей пыткой: не иметь права смотреть на неё, не иметь права заговорить с ней, не иметь права подойти к ней, не иметь права прикоснуться к ней… Десятки пар глаз буравили меня; едва я произносил её фамилию, по классу пробегал смешок, стоило мне вызвать любую другую студентку, как головы всё равно поворачивались к ней, и по рядом снова катилась волна омерзительного девчачьего хихиканья. Я был уже на грани; не знаю, как это выдерживала она, но на её лице ни разу не проступило ни раздражение, ни неудовольствие — на уроках я был источником знаний. Остальное не имело значения.

И, украдкой глядя на неё поверх классного журнала или книги, я опять мысленно переносился на год назад, когда поджидал её в библиотеке, прячась за книжными завалами. Она точно так же чуть покусывала губу, быстро водя пером по пергаменту, задумчиво накручивала локон на палец или посасывала кончик пера, погрузившись в размышления…

Я проклинал тот миг, когда согласился учить её, думая, что это сблизит нас, — сейчас нас разделяло расстояние куда большее, чем в тот момент, когда я входил в международный терминал в Софии.

Вокруг всегда были десятки людей, дурацкие правила связывали меня по рукам и ногам, я сходил с ума днём и терял рассудок по ночам: кошмары не давали мне спать, я боролся в темноте, предчувствие опасности сводило с ума. Мне снилось одно и то же: пляшущие на стене тени, потом ослепительная зелёная вспышка — и я просыпался, оглохнув от собственного крика. Но стоило опять погрузиться в сон, всё повторялось снова — безумный танец света и тьмы, нежный лепет, перерастающий в предсмертный крик…

Я просыпался уничтоженным, разбитым; мир вокруг рассыпался, как наспех склеенное зеркало. Я уже был на грани безумия от бессвязных картинок, которые не мог понять. Чья-то равнодушная рука скомкала и уничтожила всё, чем я когда-то жил, лишила меня разума, воли, отняла то, что когда-то было дорого и важно… Я пытался тренироваться — полёт всегда вдыхал в меня радость жизни и ощущение счастья — но бьющий в лицо ледяной ветер и низкие свинцовые тучи могильным камнем давили на грудь, и вместо того, чтобы чувствовать себя окрылённым, я опускался на землю раздавленным и измученным.

Но нужно было выполнить то, ради чего я тут находился. И заниматься своими преподавательскими обязанностями так, чтобы никто ничего не заподозрил.

Накануне поединка между Равенкло и Гриффиндором мадам Хуч попросила меня присутствовать на тренировках команд и помочь ей с последними приготовлениями к матчу.

Школьный квиддич всегда вызывал у меня добрую, чуть снисходительную улыбку. Он имел такое же отношение к квиддичу профессиональному, как прописные истины, изложенные в первом томе Трансфигурации, — к настоящей науке превращений. Хотя, как ни крути, получи Поттер несколько уроков, ему бы не было равных. Я мало видел игроков, которым Создатель отмерил таланта столь щедрой мерой: лёгкость, чутьё, удивительно естественное чувство полёта, ловкость, бесстрашие… При всей своей неприязни, я не мог не отдать ему должного: он был удивительно хорош.

Признаться, гриффиндорцы произвели на меня более цельное впечатление — манёвренная, неплохо сыгранная команда, умеющая импровизировать и обладающая довольно яркой комбинационной игрой. Пожалуй, можно даже было сказать, что у них есть свой стиль… хотя, возможно, всё дело только в том, что почти половину команды составляли рыжеголовые братья Уизли.

Игроки Равенкло произвели более смазанное впечатление, яркого лидера в команде — в отличие от мисс Джонсон — не просматривалось, зато их игра была более вязкой и расчётливой. Их Охотники мне глянулись больше, чем девичье звено гриффиндорцев (Спиннет-Джонсон-Белл): пусть они были не такие быстрые, зато прекрасно работали на вертикальных передачах, а объёмное видение поля и является ярким признаком профессионализма. Конечно, меня, в первую очередь, интересовал их ловец — единственная девушка в команде, хрупкая и изящная китаяночка с аккуратными косичками, придающими ей кокетливый вид. В технике и таланте она явно уступала Поттеру, зато скорость у неё была отменная. И поле она видела прекрасно. Пожалуй, завтрашняя игра может оказаться довольно любопытной…

Собрав мётлы игроков, мы с мадам Хуч проверили их на предмет скрытых неисправностей и вредоносных заклятий и заперли в чулан.

Я очнулся посреди ночи на холодном каменном полу. Ветер за окном рвал облака, луна исчезала и появлялась, тускло мигая, как старая лампа. Я весь замёрз, тело ломило от холода. Я не знал, сколько провалялся на камнях. От мысли, что, смежив веки, я снова окунусь в безумство бестелесного кошмара, состоявшего только из теней и криков, меня пробил холодный пот. Поднявшись, я налил воды и подошёл к окну. Руки дрожали с такой силой, что, поднося кубок к губам, я испугался, что выбью себе зубы.

За окном расстилался уже такой привычный пейзаж, сейчас, в призрачном лунном свете, выглядящий совершенно нереально. Тёмная стена Запретного леса, квиддичное поле… Взглянув на часы, я увидел, что до моего дежурства оставался всего час — снова ложиться в постель не имело смысла. Я оделся и вышел из своей комнаты.

В коридорах было темно, кое-где серебрились привидения. Закутавшись в мантию и стуча зубами от холода, я бездумно брёл вперёд, пока не осознал, что заблудился. Будь сейчас день или, на худой конец, гори вокруг факелы, я бы с лёгкостью нашёл дорогу, но ночью Хогвартс выглядел странным и незнакомым, и я замер, пытаясь сообразить, где же нахожусь.

Из соседнего коридора донеслись негромкие, но определённо человеческие шаги. Решив, что это профессор Флитвик или мадам Хуч, которые должны были нести вахту передо мной, я уже хотел было поторопиться им навстречу, но что-то меня остановило, и, вместо того, чтобы кинуться вперёд, я шагнул назад и прижался к стене, замерев в почти непроглядной тьме. Осторожные шаги раздавались всё громче и громче, судя по звукам, человек вот-вот должен был вывернуть из-за поворота… но никто не появился. И, тем не менее, шаги продолжали приближаться ко мне. Я зажмурился: до источника звука было футов пять, не больше. Открыл глаза — никого.

Наступила тишина. Вдруг воздух словно содрогнулся, и прямо передо мной, комкая в руках какую-то тряпку, возник Поттер. Он стоял около одного из полотен — кажется, какого-то натюрморта, — мне было плохо видно в темноте. Протянув руку, коснулся картины, раздался смешок — и та отодвинулась, открыв дверной проём.

Конечно, это же кухня! Теперь, когда я понял, где оказался, всё вокруг сразу же стало знакомым. Интересно, зачем Поттер потащился сюда ночью? Да ещё в мантии-невидимке… Что-то я сомневаюсь, что он допоздна засиделся за уроками и пропустил ужин… Впрочем, это его дело. Я бы и сам сейчас немного перекусил — я замёрз и чувствовал себя совершенно обессиленным, даже опустошённым. Признаться, по правилам я должен был остановить его и наложить взыскание — но… я сам совсем недавно был студентом, и не было ночи, чтобы кто-то из моих сокурсников не устраивал вылазку на кухню.

Я заторопился в комнату преподавателей. Мадам Хуч и профессор Флитвик уже были там. Вид у них был серьёзный и взволнованный.

— Чулан с принадлежностями для сегодняшнего матча взломан.

— Добби, прекрати, — Гарри насильно усадил домашнего эльфа на табуреточку. Тот всё порывался или припасть к ногам юноши, или притащить самых вкусных яств, чтобы накормить его до отвала. А ещё лучше — совместить первое со вторым. В конце концов, Гарри покрепче придавил его к сиденью, но эльф всё равно периодически дёргался и всё норовил куда-то побежать. — Мне нужна твоя помощь.

— О, помощь! — Добби в экстазе закатил огромные глаза, на которых показались крупные — с кулак — прозрачные слёзы. — Гарри Поттер знает: Добби всегда в его распоряжении, Добби готов помочь Гарри Поттеру — великому спасителю волшебного мира, самому знаменитому волшебнику…

— Хватит, — Гарри сморщился, как от зубной боли, — сколько раз я тебя уже просил не нести эту чушь… Где бы мы могли поговорить? — он слегка понизил голос, покосившись на столпившихся вокруг и настороженно прислушивавшихся к их разговору обитателей кухни.

Раздувшись от гордости, Добби провёл Гарри к огромному, в человеческий рост, камину, в котором пылало целое дерево — никак не меньше.

— Ты, конечно, знаешь, — помявшись, начал Гарри, неловко себя чувствуя под пристальным взглядом огромных сияющих глаз, — что Дамблдор в этом году заблокировал все выходы из замка — в том числе, и тайные.

— Конечно, — важно кивнул эльф, хлопнув ушами по щекам, — Добби сам помогал директору, показывал известные ему ходы.

Мысленно чертыхнувшись и помянув недобрым словом исполнительность и трудолюбие эльфа, вечно приносящие одни неприятности, и как-то едва не стоившие ему жизни, Гарри вежливо улыбнулся и осторожно продолжил.

— Но ведь вы закрыли только те ходы, по которым можно было выбраться, правильно? Я имею в виду — если ход, например, завален камнями или осыпался — вы ведь не трогали его?

— О, конечно, — радостно закивал эльф, — зачем делать работу, которую за тебя выполнила сама судьба, — он явно повторил чьи-то слова, — вот, например, ход, начинающийся за зеркалом на пятом этаже. Там такие завалы — и за год не разобрать. А вот другой, что ведёт в Хогсмид из слизеринских подземелий… Ну, тот, что открывается, если нажать на выступ под факелом, вставленным в скобу в виде змеи — там хоть завал не такой уж и большой, и всё же… — Добби вытаращил глаза и зажал себе рот обеими руками. Гарри предусмотрительно стиснул эльфа посильнее — и точно, тот забился, норовя вырваться и, по старой памяти, прищемить себе уши печной дверцей. — Плохой Добби, плохой, — истерически залопотал домовик, молотя себя по голове кулачками, — Дамблдор никогда не простит глупого, бестолкового, болтливого эльфа…

— Ну, что ты, Добби, — успокоительно похлопал его по плечу Гарри, испытывая невыразимое облегчение от того, что осуществить задуманное оказалось так просто, и, потеряв бдительность, разжал пальцы — эльф, страдальчески завывая, начал биться головой о ближайшее полено. — Вот чёрт! Добби, не надо, ну, не надо, говорю же! Слушай, если ты продолжишь так себя вести, я немедленно ухожу! — пригрозил он.

Добби тут же остановился. На его серо-зелёном лбу вспухала шишка.

— Нет-нет, Гарри Поттер не может сейчас уйти: у Добби такой праздник, Гарри Поттер будет почётным гостем на его помолвке и, — домовик смущённо покраснел и, опустив глаза, начал возить ногой в кучке золы, — шафером на свадьбе… Добби собирается жениться, — тихонько пискнул эльф, вконец засмущавшись.

— Что?! — вытаращил глаза Гарри. — Ну, то есть, я тебя поздравляю, Добби, конечно же, я буду рад… и спасибо за приглашение…

— Добби хотел самолично доставить приглашения великому Гарри Поттеру и его благородным друзьями завтра, но, коль Гарри Поттер сам пожаловал к Добби в гости… — пошарив за пазухой, домовик вытащил оттуда три самодельные открытки с коряво, но старательно нарисованными сердечками. — Добби… и Тэрри тоже, — поспешно добавил он, — мы будем так рады, так счастливы…

Эльф призывно взмахнул рукой, и из толпы деликатно стоящих в стороне домовиков вышла, застенчиво улыбаясь, молоденькая эльфиха. Судя по благоговейному взгляду, каким она взирала на своего обожаемого жениха, за личную жизнь Добби можно было не волноваться.

— Великий Гарри Поттер, — застенчиво теребя белый передничек с гербом Хогвартса, невеста присела в реверансе, — Добби так много рассказывал о вас — о вашем благородстве, мужестве, вашей безграничной отваге и верности дружбе… Мы решили назвать в вашу честь нашего первенца.

Юноша представил маленького зелёненького Гарри с огромными ушами и вечно вытаращенными глазищами размером с шарики для пинг-понга, и у него подогнулись колени. Неправильно истолковав его чувства и приняв ужас за выражение признательности, Добби подхватил Терри под руку и важно произнёс:

— Я же говорил тебе, что он — сама скромность и благородство? Ох, ну что же мы стоим, надо же угостить дорогого гостя!

Тут же вся кухня забурлила, и перед Гарри, как по волшебству, возник стол, заставленный огромными блюдами, на которых громоздились горы пирожных, кексы, пудинги, пироги, конфеты, мармелад… — этого бы хватило, чтобы накормить весь пятый курс, включая Крэбба с Гойлом. Даже если предварительно неделю держать последних на голодном пайке.

Гарри вежливо принял протянутую чашку с чаем и взял большой шоколадный эклер. Под внимательными взглядами эльфов сжевал его и потянулся за следующим. Постепенно атмосфера на кухне разрядилась, эльфы снова продолжили праздновать, хотя куда более тихо и робко, чем раньше. Отметив, что интерес к его персоне притупился, Гарри решил вернуться к интересующей его теме.

— А тот ход, из слизеринского подземелья — он обвалился или его засыпало камнями? — между прочим спросил юноша, протягивая руку к блюду с помадками.

— Да, там несколько завалов камней, — рассеянно откликнулся Добби, размышляющий, чем бы ещё угостить, — я предложил Дамблдору расчистить его, но он сказал, что можно всё оставить, как есть, вряд ли кто сумеет найти вход…

Глаза эльфа снова наполнил ужас, но прежде чем домовик успел сделать рывок к печи, Гарри быстро поменял тему:

— Кстати, Добби, что-то я не вижу Винки. Где она?

За столом тут же воцарилась мёртвая тишина. На Гарри смотрели так, словно он сделал что-то ужасно неприличное. В гробовом молчании несколько эльфов, сидевших к нему ближе всех, заёрзали и отодвинулись подальше.

— Винки пропала. Никто не знает, где она. Мы не говорим об этом, — тихо ответил Добби и, опустив глаза, добавил, — уже поздно, Гарри Поттеру пора возвращаться в спальню. Возьмите с собой, — на коленях у Гарри оказался увесистый свёрток, из которого доносились упоительные запахи. — Спокойной ночи. Свадьба состоится через две недели. Терри просит вашу подругу мисс Грейнджер оказать ей честь и стать подружкой невесты.

Гермиона открыла глаза. У неё было такое чувство, словно её что-то разбудило. Она посмотрела на часы и в ужасе вытаращилась: какой кошмар — проснуться в пять утра в воскресенье! И в тот миг, когда она решила устроиться поудобнее и ещё чуть-чуть подремать, осторожный стук в дверь повторился.

— Кто… Кто там? — спросила она севшим от сна голосом.

— Мисс Грейнджер, — приглушённый голос профессора Макгонагалл был наполнен тревогой, Гермиона слышала это даже через дверь. — Немедленно одевайтесь и, будьте добры, спуститесь в Большой Зал.

Гермиона торопливо натянула халат, потом, подумав, переоделась в тёплые брюки и свитер, плеснула в лицо водой и на цыпочках побежала вниз, на ходу расчёсывая волосы и заматывая их в тугой узел на затылке.

Вокруг преподавательского стола стояли и сидели хмурые учителя и заспанные старосты. Привидения растерянно разводили руками в ответ на подробнейшие расспросы профессора Снейпа. Профессор Флитвик успокаивал бледную, как смерть, мадам Хуч, на лице профессора Макгонагал застыло выражение сердитого отчаяния. Один Пивз жизнерадостно кувыркался под потолком, весело мурлыча очередную не слишком приличную песенку. В конце концов, устав взывать к его сознательности, профессор Флитвик поднял свою палочку, и полтергейста вынесло в ближайшее окно.

Гермиона, поприветствовав всех вежливым кивком головы, мышкой замерла в уголке, чувствуя, что её охватывает беспричинная паника.

— Сегодня ночью, — тихо начал Дамблдор, когда подошла профессор Спраут, ведя за собой трущую сонные глаза старосту Хаффлпаффа, — кто-то взломал комнату, в которой хранились принадлежности для завтрашней игры. Мадам Хуч и Виктор Крум были вынуждены провести повторную проверку на случай злокозненных заклятий. К сожалению, их подозрения не были лишены оснований: одна из мётел оказалась заколдована. На неё были наложены сильнейшие Тёмные Чары. Увы, избежать несчастного случая не удалось, хотя всё могло бы оказаться ещё трагичнее: окажись на месте Виктора Крума неопытный студент, он непременно бы погиб. Крум спасся чудом — исключительно благодаря тому, что он хороший спортсмен. Он сильно пострадал, но, похоже, жизнь уже вне опасности. Сейчас мадам Помфри делает всё возможное.

— Воистину: memento mori, — пробормотал себе под нос стоящий неподалёку профессор Гатто. Мантия на нём была наброшена поверх длинного — в пол — халата отвратительного канареечного цвета. Прокашлявшись, профессор спросил громче:

— Простите, директор, а чья была метла?

Дамблдор поднял глаза. Но смотрел он не на профессора, а на Гермиону. У той зашлось сердце.

— Это была метла ловца Гриффиндора Гарри Поттера.

В воскресенье погода смилостивилась: ветер, надрывавшийся в последнее время, похоже, наконец-то, выдохся и утих, оставив после себя «меньшого братца», который лишь робко шелестел начавшими желтеть листочками. Гарри спускался на завтрак, испытывая какой-то странный внутренний дискомфорт. Конечно, перед игрой он всегда немного нервничал — иногда чувствовал себя подавленно, иногда был на подъёме — но сегодня к обычному волнению добавилось что-то ещё.

Он прекрасно понимал, в чём причина, хотя и не хотел это признавать. Всё дело было в Чу. Вернувшись в школу и снова встретившись с ней, Гарри так и не сумел понять, куда подевались нежные и трепетные чувства, переполнявшие его почти полтора года. Вернее, куда подевались сами чувства, он прекрасно знал. Но вот то, что они ушли, не оставив после себя никаких добрых и тёплых воспоминаний, его здорово удивляло. Теперь он смотрел на предмет своих былых тайных воздыханий, дивясь, что же его так притягивало к этой девушке (разумеется, кроме симпатичной внешности)? Ведь ему так и не удалось приблизиться к ней ни на шаг — она была по-прежнему далека, незнакома и непонятна, как и полтора года назад, когда они впервые вышли друг против друга в игре между Гриффиндором и Равенкло.

Сейчас Чу стала живым воплощением разбитых детских мечтаний и несбывшихся надежд. Каждый раз, когда он видел её, в голове начинали мелькать картинки — вот он приглашает её на бал, она, краснея отказывается, «Я иду с Седриком, Седриком Диггори»… потом — мёртвое, пустое лицо Седрика, освещённое тусклым лунным светом. Белое лицо в чёрной траве, похожее на забытую кем-то маску — тело прятала в темноте тень от могильной плиты. Лицо Чу, распухшее от слёз… шепотки за его спиной и постоянно бьющаяся в голове мысль — «это из-за меня, это из-за меня…»

Замершая под корочкой времени боль и вина так и норовили прорваться наружу — теперь вид Чу был для Гарри невыносим.

Видимо, и она испытывала к нему те же чувства: симпатия, если и была, сменилась устойчивой неприязнью. Юноша понимал — она обвиняет его в смерти Седрика, с которым, по слухам, её связывали нежные чувства. Но Гарри и в голове не держал мысли об упрёках: он и сам не мог простить себе тот миг, когда предложил Седрику разделить победу в Тремудром турнире…

Главное — не давать воли подобным настроениям во время матча, — подумал Гарри и, зевая, спустился по винтовой лестнице в гостиную. Там ещё никого не было, он поднялся раньше всех. Впрочем, в день матча он никогда не залёживался в кровати.

Большой Зал был тоже почти безлюден — стол преподавателей пустовал, за факультетскими столами сидело от силы по одному-два заспанных студента, за исключением, разве что, Равенкло. Бросив первым делом взгляд на стол соперников, Гарри удостоверился, что они, судя по бодрым и собранным лицам, находятся в полной боевой готовности. Чу сидела к нему спиной и что-то воодушевлённо говорила, размахивая тостом с джемом.

Гарри замер и прислушался к себе — он ещё так хорошо помнил, как кувыркалось сердце в груди от одного её вида, от звука её голоса… Но сейчас оно билось ровно и равнодушно. Вздохнув, он повернулся и пошёл к своему столу. Где-то далеко впереди, на самом краю, съёжилась маленькая фигурка. Гарри присмотрелся и почувствовал, как внутри всё сжалось.

Гермиона сидела на своём месте и смотрела в тарелку с овсянкой, даже не пытаясь взяться за ложку. Против обыкновения, перед ней не было учебника — одного этого было достаточно, чтобы понять, что с ней явно что-то не так. Синий свитер подчёркивал мертвенную бледность лица и серые круги под глазами, девушка остекленело смотрела в тарелку, вряд ли, вообще, осознавая, где находится.

Был бы тут Рон, можно было бы попросить его узнать, что случилось, — в отчаянии подумал Гарри. Ноги сами несли его к ней. Опустившись рядом, он ещё раз покосился — и испугался, не наложили ли на неё заклятье Памяти: ему ещё никогда не приходилось видеть на лице Гермионы такого пустого и безрадостного выражения. Девушка по-прежнему смотрела в тарелку с остывшей и уже заветрившейся овсянкой, похоже, не заметив, что к ней кто-то подсел (она вряд ли бы сейчас обратила внимание даже на подошедшую поздороваться мантикору).

— Гермиона… э… передай мне масло, — растерявшись, произнёс Гарри первое, что пришло в голову. Маслёнка стояла аккурат рядом с его тарелкой.

Она, словно робот, протянула руку и, не произнеся ни слова и даже не изменив выражения лица, ткнула маслёнкой ему в ладонь. Гарри перепугался не на шутку и встревожено окинул взглядом Зал — народу прибавилось, но от первокурсников помощи ждать не приходилось, а из старшекурсников были только команда Равенкло и Малфой со своей вдвое увеличившейся свитой; и тех, и других, по понятным причинам, юноша звать на помощь не хотел.

Гарри осторожно тронул её за плечо и похолодел: похоже, его предчувствия верны — не иначе, какое-то заклятье. Или она, всё же, довела себя уроками и заданиями до нервного срыва? Девушка была напряжена до такой степени, что казалась высеченной из камня.

— Эй, Гермиона, что случилось? — тревожно спросил Гарри, чуть понизив голос. — Гермиона! Да что с тобой?

Она, наконец-то, подняла пустые и усталые глаза на Гарри.

— А… Это ты, Гарри… Нет-нет, со мной всё хорошо. Ночью кто-то взломал чулан с вашими мётлами, — без всякого перехода произнесла она, так что Гарри даже не сразу понял, о чём идёт речь. — Когда Виктор проверял твою метлу… В общем, кто-то наложил на неё сильнейшее разбивающее проклятье.

— И? — с замершим сердцем спросил Гарри.

Гермиона судорожно вздохнула.

— Нас подняли ночью. Мы обыскали весь замок и не нашли — ничего и никого. Потом обыскивали окрестности. Хагрид до сих пор ещё не вернулся из Запретного леса… Дамблдор отменил матч. Макгонагалл объявит на завтраке…

Гарри пытался осознать услышанное, у него с трудом укладывалось в голове то, что она ему только что сказала. Неужели всё началось снова? Неужели меры безопасности, предпринятые Дамблдором, оказались бессмысленными?

— А где сейчас моя метла? — брякнул он первое, что пришло в голову.

— Метла? Какая метла? — не понимающе переспросила Гермиона. — Ах, метла… её отправили в Лондон, в Гильдию Авроров. Возможно, удастся установить, кто мог наложить такие сильные чары. Это очень могучий и злой волшебник, как сказал Дамблдор…

— Ага, — кивнул Гарри и вдруг заметил, что намазывает уже четвёртый бутерброд, машинально складывая их себе на тарелку. — А что говорит… Крум? — через силу выдавил он из себя его фамилию.

— Он ничего не может сказать. Виктор в лазарете. Мадам Помфри делает всё возможное. Кризис уже миновал, так что прогнозы благоприятные, — механически произнесла Гермиона и замолчала. Её лицо было совершенно спокойно. Взяв один из бутербродов с тарелки Гарри, она откусила кусочек. Гарри сидел и тупо смотрел на неё. Где-то в подсознании мелькнула мысль, что выражение его лица один-в-один напоминает выражение лица Гермионы, когда он к ней подошёл.

— Ч-что?

Вздохнув, девушка снова заговорила — медленно, словно размышляя вслух:

— Мадам Хуч рассказала, что, едва Виктор взялся за твою метлу, руки словно намертво приклеились к ней — он не мог ни отцепиться, ни спрыгнуть вниз. Она не успела даже палочкой взмахнуть, как метла вышибла окно и помчалась к Дракучей иве. И скинула его прямо на дерево.

Гарри передёрнулся. Страшно было даже подумать, как свирепая ива, всегда отвечающая ударом на удар, могла встретить обидчика.

— Получается, он спас тебе жизнь… — будь Гермиона в другом состоянии, она бы в жизни не сказала ничего подобного. Но сейчас она просто размышляла вслух, и её мало волновало, что подумает по этому поводу Гарри… или кто другой. — Ты зайдёшь к нему в лазарет?

— Не знаю… Нет, — поколебавшись, буркнул юноша. Меньше всего на свете он хотел, чтобы его спасали. Хотя нет — меньше всего на свете он хотел, чтобы его спасал Крум. — Я не просил его это делать. И вообще, — проверяя мётлы, он просто выполнял свою работу, так что я ему ничем не обязан.

— Как ты можешь так говорить, Гарри! Ты его не видел — да на нём живого места нет! — подняла на юношу укоряющий взгляд Гермиона.

— Зато, как я погляжу, ты на него насмотрелась, — он сам не знал, зачем сказал это, но слова сорвались с языка раньше, чем он успел захлопнуть рот. Гарри тут же проклял всё на свете, но было уже поздно.

Усталость, страх и раздражение вырвались на волю: Гермиона рассердилась. Очень сильно рассердилась.

— Гарри Поттер! — звонкий голос девушки разнёсся по пустому Большому Залу, эхом отражаясь от высокого потолка, и все головы разом повернулись в их сторону. — Ты — ревнивый бессердечный эгоист! Бестолковый эгоист, ослепший от ревности и думающий только о своих проблемах!

— От ревности? — задохнулся Гарри, краснея. — От какой такой ревности?

— Ты же просто ревнуешь — и не видит этого лишь дурак!

В Зале воцарилась нехорошая тишина: предвкушая скандал, слизеринцы, хмыкая и улыбаясь, торопливо подтягивались поближе. Драко Малфой облизывался, как кот над сметаной. За ним торопились два первокурсника, те самые, которых Рон с Гарри видели в поезде. Чу фыркнула и, демонстративно подняв голову, вышла из зала. Парни из команды Равенкло, переговариваясь, последовали за ней.

— Я ревную? — голос Гарри звучал тихо, но это не могло обмануть Гермиону: он был в бешенстве. — С чего ты это взяла?

Она смешалась.

— Да мне совершенно наплевать… — взорвался Гарри, все последние силы бросая на то, чтобы контролировать себя и не заорать в полную силу. — Иди и… и целуйся со своим Крумом! Исцеляй его раны своими слезами!

Гермиона дёрнулась, словно он её ударил, и тут же упрямо вскинула голову.

— И пойду!

— И иди!

— Ну и пойду!

Он отшвырнул ножик, которым намазывал очередной бутерброд, вскочил и быстро пошёл к выходу.

— Гарри! — воскликнула она ему вслед, но он уже не слышал. — Разве ты не понимаешь — на его месте должен был быть ты. Дурачок… — шёпотом закончила она.

— Да что ты, вообще, знаешь о моих проблемах, что ты, вообще, понимаешь, — яростно бормотал он себе под нос, прыгая через две ступеньки по лестнице, ведущей к выходу. — Я ревную!.. Надо же такое придумать!

Пинком распахнув тяжёлые двери, он замер. Потом медленно двинулся в направлении Запретного Леса. На душе было противно, как никогда. В голове эхом отдавались слова Гермионы и его собственные — юноша шёл, всё больше распаляясь, продолжая спорить и обвинять её. Он дошёл до избушки Хагрида — та была заперта, даже Клык не ответил лаем из-за двери. Подёргав ручку, Гарри решил, что, наверное, это и к лучшему: ему сейчас стоило побыть одному. А потому он развернулся и медленно побрёл в сторону озера.

Позже, вспоминая то утро, Гарри не уставал поражаться своей слепоте и глупости, но сделанного не воротишь: если в отношениях с Гермионой и оставался призрак терпимости и мифический намёк на былые дружеские чувства, то в тот день с ними было покончено. И следующий разговор между бывшими друзьями состоялся очень нескоро и при весьма драматических обстоятельствах…

— Он будет очень недоволен, Червехвост. Очень. Мне даже страшно подумать, что он может с тобой сделать, — голос колдуна сочился сладким ядом. — Он может даже решить, что ты это сделал специально… неправильно приготовил зелье… или дал ей неверные указания.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — голос невысокого круглого человечка оставался ровным, хотя на лбу выступили крупные капли пота. — Я всё сделал по тем инструкциям, что дал мне ты. Так что, если и произошла ошибка, то причина — в тебе.

— Что ты хочешь сказать? — глаза второго волшебника превратились в лёд, а голос перестал нежно журчать и начал жалить, как отравленный кинжал. — Ты подвергаешь сомнению мою преданность Господину?

— Нет, — скривился первый, — но и я всё сделал, как велено.

— Так в чём же дело? Почему он остался жив?

— Не знаю, — Червехвост опустил глаза, пряча затаившийся в их глубине ужас. — Она должна была выполнить то, что я сказал.

— И?

— Она всё сделала, как надо, — я её полностью контролирую.

— Ты в этом уверен? Можешь за неё ручаться? — в голосе колдуна послышалась откровенная издёвка и насмешка.

— Да.

— А за него?

— Тоже, — Червехвост постарался не выдать обуревавших его сомнений. Но маленькие глазки предательски заметались по комнате.

— Не очень-то похоже. Что ж, у вас есть ещё один шанс, — колдун сунул в руки Червехвосту тёмный флакон с плещущейся в нём жидкостью. — И на этот раз без осечек. Иначе мне придётся объяснять Хозяину, кто же виноват. И, боюсь, мне будет очень сложно защитить тебя, Хвост… — высокий волшебник коснулся рукой зеркала и исчез.

— Защитить меня, — пробурчал под нос тот, кого называли Червехвостом. — Да вели он убить меня, ты бы не стал поручать это никому другому, а с удовольствием сделал бы сам.

Эшли потянулась, открыла глаза и сладко заулыбалась. День предвещал массу приятных сюрпризов, и они начались, едва она отдёрнула полог своей кровати: на тумбочке лежало несколько записочек, красивая открытка и цветок. Записочки она пробежала одним глазом, рассеянно скомкала и бросила под кровать — в них не было ничего нового. Слёзные мольбы Дэниэла, перемежаемые угрозами и подозрениями, два приглашения на свидание (хм… в принципе, она ничего не имела против свидания с Симусом Финниганом — он такой весёлый…). Куда больше удовольствия ей доставила открытка, подписанная угловатым размашистым почерком.

Удобно устроившись на кровати, Эшли подоткнула подушку себе под спину и, исполнясь предвкушения чего-то невероятно приятного, начала читать:

«Эшли (дальше было зачёркнуто. Эшли потянулась за палочкой и прикоснулась к открытке — из-под чернил показалось слово «любимая». Она удовлетворённо вздохнула, чуть покраснев от удовольствия, и начала сначала.) Эшли, любимая!

Я тебя уже три дня не видел. И ты не ответила ни на одну мою записку. Если ты не ответишь и на эту, я торжественно клянусь, что покончу с собой на глазах у всей школы, схватив Гарри за мантию, когда он сегодня будет гнаться за снитчем. Если он не убьёт меня в воздухе, то непременно сделает это, приземлившись. Приходи сегодня после ужина к нашему фонтанчику. Я так скучаю по тебе.

(зачёркнуто) Рон.»

После очередного взмаха палочкой подпись стала немного иной: «твой Рон.»

На обратной стороне была приписка: «Цветок заколдован: положи его себе под подушку, и тебе будут сниться только самые чудесные сны — про нас с тобой».

Эшли с сомнением посмотрела на цветок и, хмыкнув, отложила его в сторону. Пожалуй, эта записка была одной из лучших, что ей приходилось получать, — угроза самоубийства, всё так романтично… У остальных хватало фантазии разве что на банальное воспевание её нежных губ и чудесных глаз. Она презрительно фыркнула. И всё же… у неё остался какой-то неприятный осадок.

Ох уж этот Гарри Поттер… Рон всегда с ним, просто не разлей-вода! И ухитрился всунуть его даже в любовную записку! Нет, однозначно, с этим надо кончать: уж коль они поспорили, что Рончик будет целиком и полностью принадлежать ей, — так тому и быть. Тем более, времени осталось не так уж много, так что следует поторопиться…

Призвав перо и пергамент, Эшли на миг задумалась и начала торопливо писать ответ.