Ловец

Реклама

купить

Глава двадцать первая, в которой вовсю плетутся интриги, происходят покушения и убийства, а дружба висит на волоске.

Сказать, что студенты не остались безучастны к случившемуся в воскресенье утром в Большом Зале, — значит, не сказать ничего. О размолвке между Гарри и Гермионой слухи ходили давно (а Пенси Паркинсон даже подкрепила их достопамятной колдографией с кубка Болгарии по квиддичу, вырезанной из летнего номера Квиддич-экспресса. Той самой, на которой Крум целовал Гермиону), но ссора, прогремевшая в стенах школы, дала новый толчок уже начавшей было угасать сплетне.

Подробности передавались из уст в уста, обрастая всё новыми красочными деталями. Через три дня школьницы на полном серьёзе шушукались, что Гермиона беременна тройней, нападение на Крума устроил сошедший с ума от ревности Поттер, и бедному профессору удалось выжить лишь благодаря чуду. И теперь обоим грозит Азкабан — одному за покушение на убийство и использование Тёмной магии, а второму — за растление несовершеннолетних.

Как переносили шепотки и хихиканья за спиной сами виновники происшествия, и чего им это стоило, было известно только им одним, но вот Малфой откровенно ликовал. Он пустил в ход весь арсенал издевательств и насмешек, венцом которого стала несмываемая переливающаяся надпись на мантии Гарри: «Мальчик-Которого-Послали». За что Гермиона тут же сняла десять очков со Слизерина. А Гарри, обозвав Малфоя скунсом, на глазах всех присутствующих разукрасил его ухоженную серебристую шевелюру чёрно-белыми полосками. Джастин Финч-Флечтли потом клялся, что, когда их растаскивали, он увидел под мантией Малфоя хвост.

Как бы то ни было, оба факультета лишились по полусотне очков — к несчастью, во время инцидента поблизости оказался Карло Гатто: в сопровождении слизеринца-семикурсника устрашающих размеров он как раз шёл на свою лекцию.

После памятной истории с Фредом Уизли, когда профессор провёл три часа привязанным к столбу в загоне с мантикрабами, он не показывался в коридорах без телохранителя, справедливо полагая, что зуб на него имеют куда больше юношей, чем ему самому хотелось бы. Однако изменить своим сластолюбивым привычкам сеньор Гатто оказался не в силах, а потому красивым девушкам Хогвартса приходилось непросто: «аquila non captat muscas. Орел не ловит мух».

Правда, объяснить необходимость охраны Дамблдору оказалось весьма непросто; в конце концов, директор взглянул синими, похожими на живых рыбок глазами поверх очков на итальянца, юлящего и несущего что-то невообразимое про фазы луны и потерю памяти, и подписал разрешение. Гатто был готов поклясться, что тот при этом улыбался.

Весь следующий урок Защиты от Тёмных Искусств профессор провёл, перемежая рассказы о Волеподавляющих ритуалах и зельях философскими разглагольствованиями о непостоянстве людских чувств, непременно апеллируя при этом к Гермионе: «молва не всегда ошибается — haud semper errat fama, ах, вам ли не знать, мисс Грейнджер?»

Но прошло время, и эти страсти тоже постепенно улеглись, и если что и напоминало о грандиозных слухах и скандалах, так это выцветшие серые полоски в шевелюре Малфоя да странный запах, который он, как ни старался, так и не сумел вытравить из школьной мантии. Даже Фред и Джордж уже перестали демонстративно зажимать носы при его приближении.

Дни потекли своим чередом: по утрам лужицы уже подёргивались корочкой льда, Запретный лес становился всё прозрачней и прозрачней, а тыквы на грядках Хагрида горделиво раздувались в преддверии Хеллоуина.

Единственным человеком, которого весть о скандале между Гарри и Гермионой практически не задела (хотя всё должно было быть как раз наоборот) оказался Рон. Он вообще сейчас мало что замечал, погрузившись в водоворот первой счастливой любви. И ему было совершенно невдомёк, что, под чутким руководством Эшли, время, которое он проводил с Гарри, всё сокращалось, а общение с Гермионой, с которой Рон, вроде бы, и не ссорился, свелось к её напоминаниям о несделанных домашних заданиях и его вялым отговоркам. Но если бы кто-то сказал ему, что узы их когда-то незыблемой дружбы превратились в тоненькую ниточку, так и норовящую перетереться и оборваться, Рон тут же вскипел бы от праведного гнева.

А четверокурсница Эшли Макферсон, при всей своей юности и хрупкости, ум имела хоть недалекий, но весьма практичный и была не по годам расчётливой. Выгоды она не упускала, да и какая дура откажется от полусотни галлеонов, можно сказать, за просто так? Всего-то навсего — на спор рассорить с друзьями по уши влюблённого в неё рыжего гриффиндорца. Нет, она просто обязана выиграть это смешное пари, что при её трудолюбии и упорстве в достижении цели казалось совсем несложным. Особенно с учетом того, что Уизли-младший был таким наивным и невинным лопухом, каких поискать.

— Если б я дожидалась, пока он решится сам меня поцеловать, мне пришлось бы терпеть лет до тридцати. А люди столько не живут, — Эшли вздохнула, взглянула на себя в зеркало и поправила чёлочку. Если она всё рассчитала верно, то сегодняшний вечер станет решающим, и завтра кое-кому придётся раскошелиться.

Она отправилась на уроки, сжимая в кулаке записочку. Как и ожидалось, Рон уже стоял на лестнице — первым уроком у четверокурсников была Гербология, он всегда провожал её к Теплицам. Чинно дойдя до первых кустов, она тут же кинулась ему на шею, и, не успел растерявшийся гриффиндорец прийти в себя от всплеска страсти, как девушка уже исчезла, засунув ему за шиворот смятый клочок пергамента.

Он бережно расправил записку, прочитал и подскочил, издав победный индейский вопль. И с этой секунды время начало тянуться для него безбожно медленно, превратив ожидание в сладкую пытку.

Когда намёк на то, что Гарри просто обязан сходить в лазарет и высказать слова благодарности человеку, спасшему ему жизнь, прозвучал от Макгонагал, Гарри сдался и пообещал (себе, в первую очередь) непременно это сделать. Вообще-то, он и сам понимал, что его вынуждают простые правила вежливости: во-первых, он отдыхал у Крума летом, а, во-вторых, как ни крути (Гарри вздохнул, перо дрогнуло, и на домашней работе по Астрологии расплылась сочная клякса) — он ведь, и правда… ну… спас его. Не уговори тогда Крум мадам Хуч на повторную проверку мётел, быть бы сейчас Гарри пациентом Отделения Безнадёжных Травм Госпиталя Св.Мунго. И то — только в случае невероятного везения.

Правда, Гарри, как мог, оттягивал неприятный визит, день сменял день, но, наконец, деваться было некуда: на обеде Парвати Патил сказала, что мадам Помфри завтра отпустит Крума из больничного крыла. А она всегда знала самые свежие новости: её сестра Падма проводила у постели тяжелобольного каждую свободную минутку (к большому неудовольствию остальных поклонниц нового преподавателя, устраивавших дуэли за право подать ему воды или поднести лекарство. К слову сказать, Гермиона в этих поединках не участвовала и, вообще, — появилась у Крума за всё время только дважды, что причиняло тому невыносимые страдания, но он убедил себя, что причина в её нежелании снова становиться объектом сплетен).

Единственное, к чему Гарри был не готов категорически, — это идти в лазарет в одиночку, а потому он решил уговорить Рона составить ему компанию. Но тот, как назло, опаздывал — до начала Зелий оставалось совсем чуть-чуть, студенты уже расселись, пустовало лишь место рядом с Гарри. Замершая в дверях Блез Забини метнулась за парту, трагическим шёпотом оповестив, что Снейп идёт по коридору. Но вместо Снейпа, красный и задыхающийся, в класс ворвался Рон, опередив профессора от силы на минуту.

Разумеется, за неуважение к учителю и недостойный ученика вид (брюки Рона были забрызганы грязью, галстук сбился набок, а несколько пуговиц на рубашке застёгнуты наперекосяк), Снейп немедленно уменьшил запасы Гриффиндора на пять очков. Но Рона это ничуть не озаботило: сияя, как начищенный кнат, он тут же начал толкать Гарри ногой под партой, явно собираясь поделиться чем-то совершенно сногсшибательным. Правда, решение Снейпа провести тест по зельям на основе ядов немного охладило его пыл и отложило рассказы до ужина.

Определённо: пятница столь же отвратительный день, как и среда, — размышлял Гарри, пытаясь оттереть руки. У соседней раковины плескался Рон. Сегодня Гарри повезло ещё меньше, чем обычно: Снейп рассадил неразлучную пару, и ему пришлось трудиться над Суперотчищающим зельем вместе с Невиллом. Первое, что сделал Лонгботтом, — перепутал последовательность добавления в котёл компонентов, в результате чего зелье приобрело синий цвет (хотя должно было стать коричневым) и очень подозрительно зашипело. Робко оглянувшись и увидев, как профессор что-то объясняет работающим в паре Пенси Паркинсон и Крэббу, Невилл аккуратно вылил то, во что превратилось зелье, и они с Гарри начали всё сначала. Гроза разразилась, когда по классу пополз подозрительный дымок, причина которого была установлена Снейпом немедленно.

— Только не говорите, что вы просто вылили его… — прошипел профессор, медленно меняя цвет лица с обычного желтоватого на грязно-белый. — Это зелье разъедает всё на своем пути. Мистер Лонгботтом, если в нашем библиотечном хранилище развалятся стены, в моей лаборатории провалится пол, а замок рухнет в тартарары — отвечать будете вы, и восстанавливать Хогвартс вам придётся тоже за свой счет! Я сегодня же поставлю вопрос о целесообразности продолжения вашего обучения перед директором и отпишу вашим родственникам!

То ли настроение Снейпа было хуже, чем обычно, то ли причина крылась в том, что за обедом профессор Гатто позволил себе довольно громко и грубо пошутить насчёт внешности профессора Зельеделия (Brutto com il chesso — Снейп итальянского не знал. Зато, по понятным причинам, знал Гатто. И зельевар небезосновательно подозревал, что ничего доброго в этой фразе нет. Да уж, фраза весьма оскорбительная. Прим. авт.), но после инцидента с Лонгботтомом копилка Гриффиндора заметно опустела — к несказанному ликованию слизеринцев, наконец-то, вырвавшихся вперёд в соревновании за Кубок Школы.

Гарри тоже досталось — за то, что, потеряв бдительность, позволил Лонгботтому испортить даже то, с чем бы справилась и дрессированная обезьяна. Сам Невилл до конца урока боялся шевельнуться и сидел, дрожа и кусая губы.

— Рон, ну, пошли? — бросив безрезультатные попытки оттереть с пальцев зелёные пятна от сока опунции, Гарри обречённо взглянул на друга. Дорога до лазарета показалась мгновением, и вот они вошли в больничную палату.

За окном потихоньку темнело, наступали ранние осенние сумерки, и в лазарете уже вовсю пылали факелы. Крум лежал на дальней кровати у окна, тумбочка рядом была завалена открытками с пожеланиями скорейшего выздоровления и признаниями в любви, стопками книг и пергаментами. На уголочке приютился серебряный кувшин с водой и кубок.

С ощущением, будто к каждой ноге привязали по гире, Гарри поплёлся вперёд и, заикаясь, забормотал слова приветствия и благодарности, Рон поддерживал разговор, по большей части, междометиями.

— У меня тут появилось немного свободного времени, — слабо улыбнулся Крум, махнув рукой на своё перебинтованное до самого подбородка тело, — и я попробовал выяснить, что за заклятье было наложено на твою метлу. Не могу сказать, чтобы я преуспел, думаю, только Гильдия Авроров сможет сделать окончательные выводы, но я нашёл упоминания о похожем заклятье. Оно очень древнее — тут написано, — он поднял ветхий фолиант, — что давным-давно, в правилах только что изобретённого квиддича специально оговаривался запрет наложения этих чар на мётлы соперников. Нарушитель карался смертью. А последний раз оно применялось во время второй мировой магической войны к штурмовым отрядам противника во время битвы под Арнгеймом. Гриндевальдом.

От неожиданности Гарри поперхнулся и закашлялся. Рон начал хлопать его по спине — безрезультатно, кашель только усиливался.

Рон торопливо плеснул в кубок воды из серебряного кувшина на тумбочке и сунул в руку Гарри, но в этот миг с подносом, наполненным пилюлями и порошками, вошла мадам Помфри.

— Мистер Крум, ваше лекарство… Что с вами, мистер Поттер? — в глазах мадам Помфри вспыхнул профессиональный интерес. — Коклюш? Ларингит?

— Поперхнулся, — хмуро ответил Гарри, наконец-то, приходя в себя и вытирая выступившие слёзы. Он машинально протянул так и не тронутый кубок Круму.

Мадам Помфри бросила на визитёров многозначительный взгляд и зашуршала порошками; торопливо распрощавшись, ребята двинулись на выход, к несказанному облегчению и радости Гарри, чувствовавшего себя здесь ужасно сковано и неуютно.

Когда двери за спинами гриффиндорцев уже закрывались, внимание Рона привлёк металлический звон и какой-то странный звук. Он обернулся и в ужасе замер, вытаращив глаза: Крум, хрипя и сжимая руками горло, медленно заваливался набок. У кровати валялся серебряный кубок.

Через час вся школа гудела, и к ужину история с неудачным покушением приобрела совершенно иное звучание. В Гарри тыкали пальцем, особо нервные младшекурсники шарахались при его приближении, Пивз радостно кукарекал и орал «Поттер-отравитель!», а неугомонный Малфой громко оповестил слизеринцев, что теперь не рискнёт есть с Поттером даже за соседним столом — боится быть отравленным. Даже гриффиндорцы разделились во мнениях: старшие курсы не сомневались в невиновности Гарри, первоклашки же испуганно засуетились, стоило виновнику переполоха появиться в гостиной.

Гарри не знал, что позже Гермиона устроила им выволочку и пригрозила снять очки и наложить взыскание на каждого, кто будет слушать и распространять дурацкие сплетни. А со студентами третьего и четвертого курса по её просьбе поговорила Джинни — и, судя по всему, неплохо справилась с поручением.

Когда Гарри вернулся от Дамблдора, Рон в сотый раз пересказывал подробности визита к Круму, сопровождая рассказ драматической жестикуляцией. Не в силах слушать очередной предсмертный хрип, удававшийся Рону раз от раза всё лучше, Гермиона с Косолапсусом под мышкой демонстративно ушла в свою комнату, а Гарри просто взял друга за шкирку и уволок в спальню аккурат на том моменте, когда Рон в лицах изображал, как профессор Снейп серебряным кинжалом разжал Круму челюсти и влил противоядие.

— Но главное, — уже с лестницы прокричал Рон, изо всех сил сопротивляясь попыткам Поттера зажать ему рот, — я ведь сам налил в кубок воды и дал Гарри. И выпить его должен был Гарри, понимаете?..

— Прекращай этот балаган, — сердито зашипел Гарри, толкнув Рона, возмущённого тем, что его прервали на самом интересном месте, на кровать, — допрыгаешься — кто-нибудь из особо впечатлительных накропает заметочку для Риты Москиты. Не терпится нацепить на нас лавры отравителей? Хочешь засветиться на первой полосе Пророка? Что до меня, я вовсе не горю таким желанием — мне вполне хватило истории с метлой.

— Слушай, ты второй раз оказываешься на волосок от смерти! — глаза Рона всё ещё горели от возбуждения, а руки нервно теребили край балдахина. — Представляешь, что было бы, выпей ты этой чёртовой водички! Бедняга Крум… Ты видел, какого цвета он стал? Просто чудо, что Снейп оказался настолько запасливым и предусмотрительным! Обалдеть! А как он хрипел! — Рон восхищённо закатил глаза.

— Ещё одно слово, и я за себя не ручаюсь… — предупредил Гарри, и, взглянув на него, Рон послушно умолк.

— Думаешь, кого-то из вас настойчиво пытаются убить? — после паузы спросил он. — Но кого? И кто? Ну, с метлой всё просто — они же даже не ставили на двери анти-алохомору. Туда кто угодно мог влезть, было бы желание. Но вот кто мог подсыпать Круму яд в кувшин? Только… — Рон вытаращил глаза, и голос его упал до шёпота, — мадам Помфри. Но это же бред, правда?

— Бред, — согласился Гарри. — А насчёт метлы ты не прав — Гермиона, — голос Гарри предательски дрогнул, — мне сказала, что такие чары на Всполох мог наложить только очень умелый тёмный маг…

— Так, давай рассудим логически: кто в нашей школе может ненавидеть тебя и Крума и при этом иметь самое прямое отношение к Тёмной магии?

— Вот это уж точно бред, — тряхнул головой Гарри, — при чем тут Гатто?

— Ага, но согласись — ты в первую очередь подумал именно о нём! — торжествующе воскликнул Рон.

— Просто он учитель по Защите — только и всего. Я не понимаю, за что ему ненавидеть меня? Да и Крума тоже…

— Как за что? А Гермиона? Он же готов делать пакости всем ухажёрам приглянувшихся ему девчонок! Вон, Фред ещё ни разу не ушёл с Защиты без взыскания или снятых баллов! А вспомни, что Гатто сказал Дину на последнем уроке?

Гарри мрачно кивнул: фраза «А вам бы я даже не советовал готовиться к переэкзаменовке по С.О.В. На вашем месте я бы побеспокоился насчёт другого места учёбы… » намертво впечаталась бы в чью угодно память.

— Он что — и к Гермионе подкатывал? — кулаки Гарри непроизвольно сжались. — Откуда ты знаешь?

— Она же и сказала… Да ты не волнуйся — Гермиона давно поставила его на место… — успокоительно заверил друга Рон. — А может, он затаил злость и решил отомстить…

— Рон, что ты несёшь? Зачем убивать меня — или Крума? Причём тут Гермиона? — застонал Гарри.

— Ну, не знаю — может, у них в Италии так принято, — пожал плечами Рон и наморщил лоб, — как это называется… вендетта на почве любви. Или нет! — завопил Рон, осенённый новой идеей. — Я всё понял: яд в кувшин подсыпал сам Крум и хотел он отравить именно тебя! От ревности!

— Мне кажется, он уже получил то, чего ему так хотелось, — сухо ответил Гарри. — И поводов ревновать ко мне у него, совершенно, нет.

— Ну, я не стал бы так утверждать, — подмигнул Рон. — Могу тебе сказать, что Гермиона…

— Рон, ты сбрендил, — перебил его Гарри, не желая поднимать больной вопрос. — У тебя, видно, на почве твоей любви совсем ум за разум зашёл. Пойди-ка, погуляй на свежем воздухе, проветрись. И вообще, — ядовито добавил он, покосившись на часы, — ты не забыл, что уже почти девять часов?

Рон ахнул и заметался по спальне, как буйнопомешанный. В мгновение ока приведя себя в порядок, он замер у дверей.

— Ну, пожелай мне удачи, — задыхаясь от волнения, произнёс он, — всё-таки это моё первое свидание…

— Ты каждый раз так говоришь, — фыркнул Гарри.

— Что ты понимаешь! Это НАСТОЯЩЕЕ свидание — мы пойдём в Астрономическую башню, — понизив голос, пояснил Рон.

— Ну-ну… Не свалитесь, астрономы… Надеюсь, твой рассказ про неудавшееся отравление будет иметь большой успех.

Рон погрозил кулаком и метнулся за дверь, но не успел Гарри упасть на кровать, как в комнату снова просунулась рыжая голова.

— Кстати, ты, по-моему, здорово заблуждаешься насчёт Гермионы. Если я хоть что-то понимаю в любви, — Рон сделал многозначительную паузу, — она влюблена в тебя по уши.

В дверь полетела подушка, и голова исчезла.

Гарри вытянулся на спине и уставился в потолок, пытаясь осознать всё случившееся и услышанное от Дамблдора. Это у него получалось плохо.

— Рон, ой, какой ты смешной и глупый! Я бы и сама прекрасно перебралась через лужу, а теперь ты грязный с головы до ног! — голос Эшли серебряным колокольчиком звенел в темноте. — Пойдём обратно, тебе надо принять душ и переодеться!

— Эшли, а как насчёт вознаграждения за моё самопожертвование? Ммм… а ещё?

— Рон Уизли, убери от меня свои грязные лапы! Остальное потом. Не лезь целоваться — добьёшься того, что я тоже с ног до головы буду мокрая! В качестве вознаграждения я попробую устроить тебе вместо душа посещение ванной старост. Хочешь?

— Разве что с тобой…

— Я же сказала — убери руки! — строгость в голосе Эшли не могла его обмануть. — А то будешь купаться в туалете Плаксы Миртл!

— Ты что — всерьёз насчёт ванной старост? А как я туда попаду?

— Ой, за это не волнуйся. Я тебе всё устрою. На всякий случай захвати мантию-невидимку Гарри, ладно? А я подежурю снаружи, пока ты моешься.

— А как же наше свидание?

— Если не будешь засматриваться на русалок и не уснёшь в пене, мы ещё успеем до отбоя погулять по саду…

Рон слышал про ванную старост только от Гарри, и всегда считал, что тот приукрашивает — все эти чудеса, мрамор, пушистые полотенца и халаты… Однако, всё обстояло именно так и даже более того — в ванной, напоминавшей, скорее, небольшой бассейн, уже плескалась вода с какой-то диковинной пенкой, разноцветные пузырики музыкально лопались, во влажном воздухе переливалась радуга; русалка на картине, увидев его, сначала недоумённо вытаращила глаза, а потом расхохоталась, зарумянилась и игриво погрозила пальчиком, что-то бормоча про «молодых да ранних».

Рон стыдливо покосился на неё, потом, решив, что ей не привыкать, разделся, аккуратно сложил свои вещи на круглой банкетке в дальнем углу, подумал, прихватил с собой мантию-невидимку, положив её у края бассейна, ещё подумал и вернулся за мылом и губкой. Наконец, затаив дыхание от предвкушения удовольствия, он присел на краешек ванной и свесил было вниз ногу, чтобы попробовать, как вода, и тут…

В коридоре раздались шаги, ручка двери начала поворачиваться, и Рон с ужасом осознал, что, потрясённый всем этим средиземноморским великолепием, забыл закрыть дверь.

Палочка? — но нет, пока он добежит до своих вещей, его голая задница уже предстанет во всей красе перед нежданным гостем… нырнуть?.. выпрыгнуть в окно? (которого, кстати, всё равно нет)… о, идиот, ну конечно!

Рон схватил мантию-невидимку и, зачем-то прижимая кусок мыла к груди, как самый дорогой на свете талисман, забился в угол и постарался не дышать — ему казалось, что от стука его сердца должны оглохнуть все в радиусе двух-трёх коридоров, за исключением, разве что, глухих от рождения.

Чёрт, куда же подевалась Эшли?! Она же обещала…

Дверь отворилась, и в ванную вошла Гермиона. Вид у неё был мрачный и сосредоточенный. Только тут Рон осознал, что этот пушистый розовый халат на вешалке вовсе неспроста показался ему каким-то странным… странно-знакомым. Это был её халат. И ванну она тоже набрала для себя. И сейчас она будет… — Рон глубоко вдохнул и выдохнул, глядя, как Гермиона покосилась на себя в зеркало и начала расстёгивать рубашку. Сердце ушло в пятки, и по коже побежали мурашки размером с соплохвостов -… будет купаться.

Он зажмурился. Мысль, что надо как-то дать знать о своём присутствии, остановить её, почему-то пришла в голову последней. Вместо этого Рон зачем-то подумал о том, что, забравшись в ванную старост, нарушает школьные правила, и что Гермиона непременно снимет с него баллы.

Больше всего на свете ему хотелось оказаться снаружи. Пусть голым, мокрым… Рон случайно приоткрыл глаза, вытаращил их и тут же зажмурился ещё крепче, так, что под веками взорвались разноцветные фейерверки. Теперь он согласился бы оказаться снаружи голым, мокрым и даже без мантии — лишь бы снаружи.

Кой чёрт занёс меня…

Он почувствовал, что краснеет, что пальцы взмокли от пота, что непослушное мыло игриво возится в ладони, так и норовя выскользнуть на волю…

Тихое шлёпанье босых ног по полу… Наверное, она трогает воду… Так и есть — «Ой!»… наверное, горячая… Против воли у него перед глазами вставали картинки, от которых хотелось оторвать себе голову или, вообще, — сразу удавиться. Или… о, это мысль! — стереть себе память.

Интересно, а можно стереть память частично, чтобы завтрашнее задание по Истории магии в ней осталось, а вот… гм… неодетая… (Рон покраснел, как рак) Гермиона исчезла?..

— Algidus!..ох, горячо… Algidus! Ага…

Раздался шумный плеск. Рон чуть-чуть приоткрыл глаза — чтобы только различать дрожащие очертания предметов сквозь ресницы — точно, она нырнула и теперь плещется…

Чёрт! О, Мерлин… Гарри меня убьёт.

Его опять словно окатили кипятком, он непроизвольно охнул — хорошо ещё, что шум воды заглушил его голос…

Выхода не было. Только сидеть и ждать, когда это безобразие закончится.

Ничего-ничего, — утешал он себя, уткнувшись взглядом в свои мосластые коленки, — не будет же она здесь бултыхаться всю ночь…

Рон снова мрачно подумал о Гарри. И ведь не расскажешь — сначала поднимет насмех, а потом и по физиономии может дать. Нет, насмех — это вряд ли. Скорее, сначала по физиономии, а потом… А потом опять по физиономии. Он в отношении неё совершенно неадекватный. И необъективный. Особенно после их ссоры. Псих влюблённый.

От грохота в дверь мыло выскочило-таки у Рона из рук и с весёлым свистом проскользило по полу.

— Рон! Рон Уизли!!! — это была она, Эшли. — Скорее выходи, мне сказали, что сейчас сюда придёт Гермиона! Быстрее-быстрее, ну что же ты молчишь? Накидывай мантию и выходи!

Гермиона медленно выпрямилась. Вода доходила ей до подмышек. Она не присела, не взвизгнула, даже не охнула. Протянув руку, стащила прямо в воду большое махровое полотенце, обмоталась им и медленно вышла.

— Рон, ты здесь? — спросила она голосом, от которого должна была замёрзнуть вода и в бассейне, и в кране, и, наверное, даже в озере — до самого дна. — Рон, где ты?..

Рон стянул мантию с головы и уставился в пол.

…голым, мокрым, без мантии и перед всей школой…

Её губы шевелились, но он едва слышал её слова:

— …уходи. Это самый недостойный поступок, который я могла бы представить. Я не ожидала от тебя…

Рон поплёлся прочь, одной рукой придерживая мантию, а другой, прижимая к груди скомканный ворох одежды. Проходя мимо всё ещё пузырящегося и искрящегося бассейна, он поскользнулся на паскудном мыле, едва не выпустив всё из рук и не растянувшись на дурацком полу с морскими звёздами и прочей подводной дрянью. Гермиона смотрела ему вслед, заливаясь краской, — не смущения или стыда, а гнева, ярости и презрения:

— Да что с вами обоими произошло? Вы что — с ума посходили от гормонов? Один подглядывает за мной по ночам, устраивает представления, после которых в меня не тычет пальцем только безрукий, второй подсматривает за мной в ванной… Друзья называется!!! Сбрендили оба!

Какими словами утешала Рона топтавшаяся в коридоре Эшли, какой дорогой они добрался до спальни, когда он заснул и заснул ли вообще — Рон помнил плохо. На душе было отвратительно, он проклинал себя за бестолковость и нерешительность… И настроение не могли исправить ни прощальные поцелуи, в которые Эшли вложила столько нежности, ни её предложение перенести свидание на завтрашний вечер.

По понятным причинам Рон решил сохранить ужасное происшествие в тайне от Гарри — ему хотелось и из своей памяти вытравить его как можно быстрее. Гермиона теперь с ним не разговаривала, на Гарри тоже было стыдно поднять взгляд… в общем, даже мысль о вечернем свидании с Эшли не приносила ожидаемой радости.

Тучи начали сгущаться на Гербологии с хаффлпаффцами. Едва Рон и Гарри появились в классе (по плану намечалась работа с гербарием плотоядных растений. Кусающимся), как среди хаффлпаффцев пробежал шепоток. Кто-то засмеялся, кто-то неодобрительно поджал губы. Сьюзан Боунс закатила глаза и пробормотала что-то вроде «дальше падать уже некуда». Гермиона, покраснев, склонилась над гербарием. Весь урок класс негромко жужжал, на что ни Гарри, погружённый в размышления о том, как сегодня проникнуть в тайный ход у слизеринских подземелий, ни Рон, мрачно размышляющий над тем, как смотреть Гермионе и Гарри в глаза, не обратили ни малейшего внимания.

На уроке профессор Спраут была очень недовольна полным отсутствием внимания к такому важному вопросу, как снижение восприимчивости к ядам после укуса плотоядных растений:

— Надеюсь, вы понимаете, что в данном случае становитесь более устойчивыми к воздействию зелий на их основе? — трижды переспросила она.

Краем глаза Рон заметил, что Гарри последовал примеру большинства и тут же сунул палец в засушенный цветок, вцепившийся в него с плотоядным урчанием.

— Слушай, Рон, ты что сегодня какой-то варёный? — не выдержал Гарри, когда на перемене они пробирались сквозь гудящую толпу студентов. Гарри старался не обращать внимания на то, что, при их появлении лица у учеников вытягивались. Это, конечно, ужасно раздражало, но всю свою не столь уж долгую жизнь он только и делал, что учился держать себя в руках и игнорировать пристальные взгляды. А потому юноша шёл, полностью сосредоточившись на вечерней экспедиции. Правда, тонкий писк совести периодически напоминал о вчерашней беседе с Дамблдором и об обещании не влезать ни в какие авантюры до тех пор, пока не будет выяснено, каким способом Тёмная магия проникла в школу. Но, если честно, даже Дамблдор верил в это слабо, не говоря уж о Гарри, для которого пока всё было достаточно очевидно: ведь, так или иначе, все странные события последнего времени вели в одном направлении. А значит — надо выбраться из Хогвартса и снова проникнуть в таинственную подземную пещеру. Словом, голос совести остался в меньшинстве и, ещё немного поворчав для порядку, устало умолк.

Рон вяло пожал плечами, буркнул что-то вроде «не выспался» (что было чистейшей правдой) и раздражённо оттолкнул Колина Криви, пробиравшегося им навстречу с фотоаппаратом наготове. Летом Колин устроился внештатным корреспондентом в юношеское приложение «Ежедневного пророка», так что ни он сам, ни его фотоаппарат не сулили Рону и Гарри ничего хорошего.

Масла в огонь подлили Фред и Джордж, вышедшие из кабинета Трансфигурации. Скорбно покивав в ответ на гневные слова профессора Макгонагалл, сопровождающей в лазарет рыдающую слизеринку-семикурсницу со змеями вместо волос на голове, они, едва лишь завидев Гарри, пошли впереди, громко требуя освободить дорогу великим наследникам славного дела Борджиа!

…Всё произошло, когда Гарри во время обеда полез в сумку за приложением к учебнику по Трансфигурации. На стол выпорхнула записка, прочитав которую, он вытаращил глаза и, схватив Рона за рукав, вытащил за двери Большого Зала.

— Что это значит?! — он ткнул записку Рону под нос.

Если хочешь узнать, почему Гермиона не разговаривает с Роном, спроси, чем они вчера вечером занимались вдвоём в ванной старост.

Рон, сжимающий в руке вилку с куском тушёной моркови, позеленел и замер. Его потрясло даже не само содержание записки, а почерк, которым она была написана. Ровные строчки с аккуратно нанизанными бусинками-буквами. Рон стоял, не в силах оторвать глаз от клочка пергамента и чувствовал, что всё внутри замерзает и рассыпается ледяной пылью. Мир потускнел. Жизнь потеряла смысл. Стало больно дышать, грудь заломило.

— Что это значит?! — повторил Гарри.

— Я… не знаю…

Рон взял записку. Перечитал. Потом ещё раз. Снова — и так до тех пор, пока слова не утратили свой смысл, оставив только странное головокружение и гул в ушах.

Зачем она так поступила?

— Я вчера совершенно случайно попал в ванную старост, — наконец, заговорил он тусклым голосом. Теперь ему было всё равно. — А потом туда пришла мыться Гермиона. Я сидел в углу. Вот и всё.

Гарри слушал, не меняясь в лице.

— Почему ты мне с утра всё не рассказал?

— Да? — безжизненно рассмеялся Рон. — И что же я должен был тебе сказать? «Вчера на нашем свидании с Эшли я свалился в грязь, и она провела меня в ванную для старост. И когда я уже разделся, туда пришла Гермиона. Только не подумай ничего плохого: она мылась, а я сидел под мантией-невидимкой».

— А почему ты не попросил её выйти? Оделся бы — и дело с концом.

Рон вяло пожал плечами.

— Сам не знаю. Сначала растерялся, а потом уже было поздно. Она могла подумать, что я специально ждал, пока она разденется.

— А зачем ты мантию брал? И почему меня не спросил?

— Мне Эшли посоветовала…

— То есть ты своей Эшли и про мантию-невидимку проболтался? А осталось что-нибудь, что ты ей не рассказал? А?

Рон прислонился к стене, жалко и вымученно улыбаясь.

— Я дурак, да? — он не стал дожидаться ответа на риторический вопрос. — Хорошо, пусть я дурак, полный кретин — но… за что она со мной так, а? — он опустил к записке тусклый взгляд, и Гарри вдруг понял, что верит Рону и не может на него сердиться, хотя и пытается себя заставить. — Зачем она решила растоптать всё, что мне дорого? Я думал, она любит меня… А она… — он снова опустил глаза к записке и схватился рукой за грудь, словно ему было трудно дышать. — За что? — он поднял на Гарри заблестевшие синие глаза.

Гарри даже не подозревал, как скоро он узнает ответ. И как ему этот ответ не понравится.

Гермиона сидела у камина и клевала носом над книгой. Мысль о том, чтобы пойти в комнату и снова остаться наедине со своими сомнениями и чувствами, пугала, поэтому староста тянула время и пыталась довести себя до такого состояния, чтобы упасть на кровать и уснуть, не донеся голову до подушки.

Все давно разошлись, гриффиндорская гостиная опустела и затихла, лишь пламя монотонно хрустело сучьями в камине. Сон дразнил, но, похоже, боялся приблизиться из-за мрачных размышлений, переполнявших девушку. Сколько раз они сидели тут втроём, сколько историй и разговоров подслушал бы этот камин, имей он уши… Воспоминания не приносили ей радости, они ранили ещё сильней. Всё, что сейчас осталось Гермионе, — это тишина и одиночество.

Её сонные глаза оторвались от созерцания прыгающих за решёткой оранжевых языков и метнулись к пустующему креслу рядом.

Рон бесшумно скользнул в него, уставился в камин, потом перевёл взгляд на неё и спросил напряжённым голосом:

— Тебе он нравится, да?

— Рон, зачем ты говоришь глупости? — она нахмурилась и нервно начала щёлкать страницами толстенного фолианта, лежащего на коленях.

— Просто… — он замялся, не в силах подобрать слова, — получается, вся наша дружба — она что, больше для тебя ничего не значит? Я, Гарри — мы больше не нужны тебе?

— Как ты можешь так говорить!

— Могу! — упрямо нахмурился Рон. — Ты целыми днями торчишь с ним — то в библиотеке, то вообще, неизвестно где. Разве ты ничего не видишь?

— И что же я должна видеть?

— Да он же втрескался в тебя! Таскается за тобой хвостом, — покраснел Рон. — А ты, вместо того, чтобы послать его подальше, разводишь всякую канитель. Он же тебе не нравится — ну, так и скажи ему прямо. Ведь он же тебе не нравится?

Гермиона молчала. Она не знала ответа.

— Не нравится? — повторил Рон, и голос его предательски дрогнул. — Или… Ах, вот в чём дело… Может, ты к нему и домой поедешь, а? Я слышал, как он тебя приглашал!

— Что — тебе никто не говорил, что подслушивать нехорошо? — покраснела она.

— А тебе никто не говорил, что предавать друзей…

— Я никого не предаю!

— А что ты делаешь? Что?! — Рон сейчас сам напоминал раскалённый язычок пламени. — Ну, и ладно: если тебе так нужен твой дорогой Крум — и водись с ним, а к нам больше не подходи! — он вскочил и умчался вверх по лестнице раньше, чем Гермиона успела хоть что-то возразить.

Расстроено вздохнув, она устроилась в кресле.

— Я все знаю: ты… ты просто использовала меня! — перед ней, сжимая кулаки, стоял Гарри. — Предательница! Иди и… и целуйся со своим Крумом! Исцеляй его раны своими слезами!

Книга с грохотом упала на пол, и Гермиона проснулась. Щёки были мокрые, облизнув губы, она почувствовала солёный привкус слёз.

А ведь всё так и есть, — с какой-то истеричной беспощадностью к себе подумала она, — я сама прогнала лучших друзей, я сама завалила их глупыми требованиями, претензиями и упрёками. Что меня интересует, кроме учёбы и соревнования за Кубок Школы? Что я про них сейчас знаю? Я сама во всём виновата. Я не имела права так поступать. И получила по заслугам.

Внутренний голос тут же возразил ей, напомнив о вчерашнем происшествии в ванной. Гермиона покраснела, но решила не сдаваться и продолжила самобичевание.

Ну и что? Подумаешь! Рон не мог за мной подсматривать — он не такой, к тому же он по уши влюблён в свою хаффлпаффскую вертихвостку. Наверняка, свернулся калачиком и зажмурил глаза… Надо было всё перевести в шутку… Будь на моём месте Лавендер… Она бы, поди, попросила его подать ей полотенце. Или нет, — она бы вылезла из ванны и сама за ним пошла. К вешалке. И ещё, наверное, разговаривала бы по дороге на отвлечённые темы, — Гермиона вздохнула и бледно улыбнулась. — Хотя нет, вряд ли. Я что-то не замечала, чтобы Лавендер интересовалась Роном. Вот будь на его месте Малфой…

О том, что Лавендер неровно дышит к ненавистному слизеринцу, пятикурсницы давно шушукались в спальне. Сама Лавендер все упреки отметала небрежным движение головы и томным ну, и пусть он мерзавец, зато такой стильный красавчик… И вообще, я разве говорила, что собираюсь с ним встречаться?

С однокурсников мысли Гермионы плавно перетекли к учёбе, потом — к проблемам факультета и логично вернулись к Гарри и Рону, хотя, на этот раз, с другой стороны. Мальчишки «отрастили» столько «хвостов», что теперь, чтобы прилично подготовиться к экзаменам и не оставить Гриффиндор за бортом общефакультетского соревнования, им нужно было, не разгибаясь, корпеть над учебниками день и ночь. И если раньше Гермиона могла это проконтролировать, то сейчас всё, что ей оставалось, — пытаться достучаться до них ни к кому конкретно не обращёнными сакраментальными «Пятый курс — вы не забыли, что объём эссе по Истории Магии должен составлять два свитка?», «Все помнят, что завтра первая контрольная по Трансфигурации?»

Правда, — вздохнула Гермиона, — толку от этого никакого…

Не далее, как на прошлой неделе Макгонагалл вызвала её в учительскую и, пряча глаза, строго произнесла:

— В ваших же интересах решить вопрос с успеваемостью Поттера и Уизли в ближайшее время, иначе, как ни прискорбно, мне придётся поднять вопрос о вашем несоответствии занимаемому посту старосты. Какими бы ни были ваши отношения, вы — староста и не должны путать личное и общественное.

Неожиданно портрет скрипнул, и в гостиную кто-то вошёл. Пригнувшись, Гермиона осторожно выглянула из-за спинки кресла, возмущённо вытаращила глаза и покосилась на часы на руке. Первый час ночи!

Через гостиную на цыпочках пробирались Трейси и Кевин. В руках они несли объёмистые пакеты, происхождение которых отнюдь не было для старосты тайной.

Как быстро они нашли дорожку на кухню, — мысленно улыбнулась она. — Помнится, нам на это потребовался не один год…

Но когда воплощением богини возмездия она поднялась из кресла, её вид был более чем суров.

— Мисс Алесини, мистер Сторм, соблаговолите объяснить, почему вы нарушаете правила и находитесь после отбоя не в своих кроватях, а бродите по школе?

Трейси пискнула, и из её пакета на пол посыпались кексы и выпал кусок тыквенного пирога.

— Я… м-мы… — заикаясь, начал Кевин.

— Пять очков с Гриффиндора и немедленно отправляйтесь в свои спальни.

— Будто ты никогда не бродила по школе ночью, — обиженно буркнула Трейси, собирая кексы.

— Бродила, — с неожиданной даже для себя самой лёгкостью согласилась Гермиона. — Но меня, в отличие от вас, никто не ловил.

— Как это? А когда профессор Макгонагалл сняла с вас за одну ночь полторы сотни очков?

— Откуда вы знаете? — с подозрением поинтересовалась Гермиона. Репутация старосты в глазах младшекурсников должна быть незапятнанной — этому правилу она следовала неукоснительно.

— Нам рассказала… — начал Кевин, но тут же умолк, потому что Трейси чувствительно пихнула его локтём в бок. — Да всем это известно!

— А твои друзья, Гермиона… Нам говорили, что вы всегда были вместе, — ты, Рон Уизли, Гарри Поттер… Вы поссорились, да? Из-за чего?

— Я бы сама хотела это знать, — тоскливо подумала Гермиона, машинально принимая из рук Трейси кекс. — Словно кто-то сглазил нашу дружбу…

Но вслух она сказала лишь:

— Вот что, молодые люди, если не хотите лишить наш факультет ещё десятка баллов, немедленно отправляйтесь спать! А доверительные разговоры перенесём на более подходящее время.

Но не успели первокурсники дойти до лестницы, как портрет снова отворился, и в гостиную вошёл Гарри.

Он был ужасно взъерошен и помят, а в руках комкал что-то, немедленно узнанное Гермионой. Мантия-невидимка. Бросив странный взгляд на Гермиону, он молча взлетел наверх.

— А как же — «пять баллов с Гриффиндора»? — с ехидной улыбкой спросила Трейси, но, не успела староста и рта раскрыть, как они с Кевином растворились на ведущей к спальням лестнице.

Гарри вошёл в спальню пятикурсников. Было так тихо, что звенело в ушах. У окна сладко вздохнул и заворочался Дин Томас. Невилл всхрапнул во сне: «Не надо, профессор, не надо!..»

Гарри бесшумно скользнул к кровати Рона, взялся за полог и замер. Оттуда не доносилось ни звука. Заглянув внутрь, он увидел съёжившуюся фигуру: Рон сидел в темноте, обняв руками колени и уткнувшись в них лицом.

Вздохнув, Гарри опустился рядом. Желание немедленно рассказать то, что он только что узнал, испарилось. Он сидел, прислушиваясь к мерному сонному сопению и похрапыванию одноклассников, и машинально разглаживал ладонью простыню.

— Знаешь, — неожиданно прошептал Рон, — так странно, когда это случается с тобой… Меня ведь никто никогда не обманывал и не предавал. Ну — Фред и Джордж — эти их шуточки, но это всё не то… Ты понимаешь… Ох… лучше б меня избили…

— Угу, — кивнул в темноту Гарри.

— Понимаешь, она говорила мне такие слова… Что я самый-самый… что лучше она не встречала… Мне никто такого не говорил, — шёпот Рона задрожал. — Я думал, это правда… Зачем она предала меня? Я не понимаю.

— Я тоже…

— Я был таким дураком, я думал, что теперь-то у нас всё будет хорошо: вы с Гермионой помиритесь, и мы повсюду будем ходить вчетвером. Вместе искать приключений, вместе отдыхать на каникулах… Каким же я был дураком, — Рон захрустел пальцами. — Зачем она написала тебе, зачем подстроила всё в ванной — ведь она же знала, что туда вот-вот должна прийти Гермиона?.. Я не понимаю, у меня в голове не укладывается — зачем ей нужно было нас ссорить?

Гарри снова вздохнул. Он не знал, как поступают в таких случаях: надо ли сказать Рону правду или же не сыпать соли на свежую рану?

— Может, она это сделала специально? — осторожно предположил он вслух. — Ну, не знаю — на спор или ещё что…

— Гарри, ты что-то знаешь? Давай, выкладывай. Да не бойся, — толкнул его Рон, почувствовав неуверенность в голосе друга, — мне уже всё равно.

Поколебавшись, Гарри решился:

— Я случайно слышал её разговор. Она поспорила, что сможет нас всех перессорить…

— Не может быть… — ахнул Рон. — Наверное, её вынудили… Нет, не может быть, она не могла… Она всегда говорила о вас только хорошее, расстраивалась, что у вас не ладится с Гермионой, завидовала нашей дружбе… По-хорошему завидовала. Наверное, — чуть помедлив, добавил Рон. — А с кем она разговаривала?

— Не знаю, — соврал Гарри, не зная (не в силах предугадать?), на что в нынешнем состоянии способен Рон и побаиваясь возможных эксцессов. — Но её никто не вынуждал. Я слышал, как с ней расплатились.

Повисла долгая пауза. Потом Гарри услышал, как Рон судорожно вздохнул.

— Вот значит как… И почём нынче ценится наша дружба?

— Пятьдесят галлеонов.

— О… дороговато. Хоть это радует, — в голосе Рона зазвучали пугающие нотки.

— Рон…

— Не надо, Гарри, — Рон стряхнул с плеча руку друга, — я конченый дебил. Слепой и глухой. Конечно — как я мог подумать, что она, и правда, мной интересуется. Такая девушка — за ней столько парней бегали, а она вдруг выбрала этакого придурка, как я… Идиот. Так мне и надо.

Рон опять уткнулся лицом в колени. Теперь, когда глаза Гарри привыкли к темноте, он видел, как Рон судорожно сжимает пальцы. В тишине раздавались глухие сдавленные вздохи.

Сказать было нечего, но уйти Гарри не мог. Скинув ботинки, он с ногами забрался на кровать Рона и сел рядом в той же позе.

…Он специально выбрал время, когда коридоры уже опустели, и никто не мог увидеть, как в стене у слизеринского подземелья появляется зияющий проём. Видимо, не он один предпочитал тихие ночные часы: во втором коридоре он едва не налетел на разговаривающую вполголоса пару. Одним из собеседников была Эшли, а вторым… Гарри удивлённо приподнял брови — хотя, мало ли, чего не бывает, и у слизеринских старшекурсников могут обнаружиться общие дела с хаффлпаффцами, которых они всегда чурались, — и собрался было прокрасться на цыпочках мимо, но прозвучавшее в этот момент имя Рона заставило его прирасти к полу.

Следующие пять минут он стоял, чувствуя, как от ярости сжимаются кулаки, и с трудом удерживал себя от желания немедленно пустить палочку в ход.

Пересчитав деньги, Эшли отправилась к себе, Гарри на цыпочках двинулся за ней.

С тобой, дрянь этакая, я разберусь потом, — подумал он, услышав, как вдалеке открылась и закрылась дверь в слизеринскую гостиную.

Едва Эшли и невидимкой преследующий её Гарри удалились на приличное расстояние, как он вытащил палочку и пробормотал под нос заклинание. Эшли взвизгнула и схватилась за лицо, покрывшееся мерзкими зелёными фурункулами.

— Пятидесяти галлеонов тебе как раз хватит, чтобы привести себя в порядок, — шепнул ей Гарри в самое ухо. Она снова взвизгнула, подскочила, выхватила свою палочку и начала слепо размахивать ею, в надежде поразить невидимого врага. Но юноша был уже далеко.

— Знаешь, Гарри, — голос Рона вернул его к настоящему, — наверное, только что-то потеряв, начинаешь это ценить, как следует. Я вот только сейчас понял, как нам было хорошо втроём… Какими мы были счастливыми. Надо бы помириться с Гермионой…

— Ага, — согласился Гарри. — Только я не представляю, как подойти и заговорить с ней, после всего, что мы друг другу наговорили и чего наделали…

— Я тоже…

Услышь сейчас их Гермиона, она бы вздохнула и повторила эти же слова.

Между камней мелькнула длинная юркая тень. Скользнула в узкую щель, метнулась по каменному полу. В подземелье было темно и сыро. В углу сжалась маленькая фигурка.

— Дрянь! — сейчас в его голосе не было ни подобострастия, ни страха. Только неуёмная ярость. — Его опять спасли! Не смогла справиться даже с такой ерундой, а ведь я предупреждал, что ты не имеешь права ошибаться.

Фигурка пискнула и умоляюще воздела руки, но колдун не обратил на это ни малейшего внимания. Его палочка взорвалась зелёной вспышкой, и бесформенной кучей фигурка сползла по стене. Он брезгливо пнул её ногой, снова взмахнул палочкой… Лёгкий сизый дымок развеялся в воздухе, в углу осталось лишь несколько обрывков ткани.

Теперь его лицо стало задумчивым.

Что ж, если не получается так, попробуем сделать это по-другому… И, кстати, кое-кто здорово путается под ногами. Определённо — его надо убрать, этот проныра вовсе не дурак…