Ловец

Глава двадцать вторая, в которой Крум покидает Хогвартс, Гермиона, к своему удивлению, сочиняет стихи, а также повествуется о том, что подслушивать иногда бывает полезно.

— Мистер Томас, где ваша рука? Мисс Патил, где ваше колено? — профессор Гатто просто исходил ядом. Дин покраснел и отодвинулся, Парвати торопливо зашуршала пергаментом, её уши заалели. — Я понимаю, личные проблемы для вас куда важнее учебных — отсюда и столь плачевные результаты. Что ж, посмотрим, на что вы годитесь… Коль скоро мистер Томас так умело работает руками, давайте выясним, что ещё он сумеет ими изобразить, и как он усвоил новый материал. Как говорили великие — без гнева и пристрастия: sine ira et studio. Попрошу к доске.

Остальной класс с облегчением перевёл дух и проводил Дина Томаса полными сострадания взглядами. Ещё ни разу не случалось, чтобы оказавшийся у позорного столба, как за глаза студенты называли эту процедуру, не уходил оттуда оплёванным и униженным. Очередного опроса ждали, словно пытки. Хотя — как ни крути — результатов подобным подходом Гатто добивался: конспекты уроков и дополнительную литературу по Защите от Тёмных Искусств все курсы штудировали очень добросовестно и изрядно продвинулись вперёд в постижении специфики борьбы с Тёмной Магией.

— Заклинание Защитной Сферы или Заклинание Munimentum, — энергично начал Дин, но запала хватило ненадолго: забуксовав на метафизическом уровне, он только с третьего раза справился с необходимым для исполнения заклинания движением палочкой. Гатто с деланным сочувствием смотрел на неудачные попытки, кивая головой:

— Так-так… ничего-ничего, продолжайте, мы учимся не для школы, а для жизни — non scholae, sed vitae discimus…

— Servo involucrum! — наконец-то, с палочки сорвалось что-то вроде струйки мыльных пузыриков, звонко полопавшихся через мгновение.

Гатто триумфально улыбнулся.

— Я так и знал. Stupido come il legnio. Конечно, коленки мисс Патил тоже имеют сферическую форму… гм… видимо, это единственная сфера, готовая сдаться вам без боя, — он усмехнулся и обратил свой взор к Парвати, от стыда сползшей под парту. — Подытожим: в силу полной неспособности класса изобразить что-то более-менее приличное, все останутся после урока, и будут тренироваться до тех пор, пока не произведут защитное поле, которое мне не удастся проткнуть пальцем. А недовольным, — метнул он взгляд в сторону мученически воздевшего глаза к небу Симуса Финнигана, — хочу напомнить, что данное заклинание используется не для баловства, а для отражение проклятий. Понимаю, все ваши мысли сейчас уже на обеде, в Хогсмиде и на праздничном пире… Но право отправиться туда придётся заслужить примерной учёбой, — по классу пронёсся недовольный гул, который Гатто заглушил одним движением брови. — Ну-с, sic agite — повторяйте за мной! Servo involucrum!

Волшебная палочка Гатто (кстати, никому из студентов не приходилось видеть ранее ничего подобного — палочка была покрыта позолотой. Судя по пальцам, унизанным разнокалиберными перстнями, Гатто отдавал явное предпочтение презренному металлу. Некоторые студентки сплетничали, что профессор носил кольца даже на ногах) вывела в воздухе замысловатую кривую, и вокруг профессора возникла серебристая переливающаяся сфера.

— Servo involucrum! — раздался нестройный унылый хор. С тихим шипением из палочки Невилла выползла струйка розового дыма. И только.

— Да, ce peccato, успехи просто грандиозные. Смотрите и учитесь. Мистер Уизли, я попрошу вас кинуть в меня чем-нибудь тяжёлым, — голос профессора звучал немного приглушённо, как сквозь вату.

Рон, похудевший и побледневший за последние дни, поднялся, мрачно кивнул и, не раздумывая, запустил стулом. Все ахнули, но стул врезался в сферу, как в желе, упруго отскочил и упал на пол.

— Что ж, думаю, достаточно наглядно. Так, теперь попробуем заклинания. Мисс Браун, попрошу вас. Любое заклинание. Только постарайтесь прицелиться и попасть именно в сферу, чтобы не получилось, как в прошлый раз…

Лавендер покраснела: однажды, поглощённая мыслями о свежем маникюре, она невнимательно взмахнула палочкой — и классная доска рассыпалась полчищем мадагаскарских тараканов. Эти огромные — с ладонь — твари премерзко шипели и кусались. Словом, оставили незабываемые впечатления.

— Rictusempra! — не решившись экспериментировать, она остановилась на проверенном заклинании — младшие курсы частенько им баловались, заставляя друг друга смеяться до колик. С палочки сорвалась яркая вспышка, ударилась в серебристый бок сферы и срикошетила, угодив точнёхонько обратно в Лавендер. Захлебнувшись смехом, девушка сползла на пол.

— Да-с, забыл сказать, — с иезуитской улыбочкой Гатто взмахнул рукой, отвлекая внимание класса от корчащейся на полу студентки, покрасневшей так, что казалось, она вот-вот лопнет, — при попытке разрушить сферу заклинанием надо быть очень осторожным, иначе оно может угодить в вас самих. Что и продемонстрировала нам мисс Браун. Поблагодарим же её за это еx toto animo, от всей души. И поправьте кто-нибудь ей юбку, а то это уже переходит всякие границы приличия.

— Finite Incantatum, — взмахнула палочкой пришедшая в себя первой Гермиона.

Красная и растрёпанная, Лавендер поднялась с пола, юркнула на своё место и беззвучно разрыдалась от унижения.

— Кто-нибудь ещё желает попробовать? — поинтересовался Гатто.

Гарри, как раз раздумывавший, не испытать ли на итальянце Заклятье Мгновенного Скальпирования или Взрывающее, не рискнул поднять руку, зато Дин Томас просто-таки рвался в бой.

Правда, после пяти минут безуспешной бомбардировки сферы сногсшибателями, сдался и он.

— Finite Incantatum. Ну-с, мои друзья, думаю, всё было достаточно наглядно…

Следующий час класс провёл в бесплодных попытках создать нечто, более-менее приближенное к серебристой сфере. Преуспела, как ни странно, не Гермиона, а заплаканная Лавендер: её защитная оболочка, правда, вряд ли бы поместила в себе и мышь, зато была достаточно плотной. То, что вышло у Гермионы, напоминало большое дымное облако, а у Гарри снова ничего не получилось, сплошные мыльные пузыри — как и тогда, когда он пытался отработать заклятье в Солнечной башне замка Крума.

В конце концов, Гатто надоело созерцание безуспешных потуг и, высмеяв всех по очереди, он распустил класс, велев к следующему уроку научиться делать защитную сферу для своих животных.

— Я собственноручно проверю, на что вы годны. В случае неудачи рекомендую заказать себе в Волшебном зверинце какую-нибудь новую зверюшку, там как раз недавно был новый завоз. Но всё же, думаю, стоит серьёзно отнестись к работе. Особенно это касается вас, мистер Лонгботтом. Как говорится, повторенье — мать ученья. Repetitio est mater studiorum. Так что, возможно, у вашей жабы есть шанс.

Невилл выходил из класса, прижимая Тревора к груди. В глазах у обоих стояли слёзы.

Остальные учителя в преддверии Хеллоуина тоже, словно с цепи сорвались: Гарри не припоминал, чтобы раньше приходилось столько читать, писать и практиковаться. Теперь даже по ночам его преследовал не привычный кошмар, раз от раза становившийся всё более детальным, а бесконечные улицы, освещённые неоновыми формулами.

Макгонагалл пообещала устроить контрольный тест по Циклическим превращениям сразу после Хеллоуина, Снейп обрадовал сотней дополнительных вопросов к экзаменам по С.О.В, а тут ещё Анджелина напомнила, что приближается матч со Слизерином и со следующей недели начинаются тренировки («Надеюсь, Гильдия Авроров к тому времени вернёт Всполох. Иначе советую тебе подумать о новой метле», — заметила она в лучших традициях Вуда).

В общем, хоть и Рон, и Гарри запаслись разрешениями на посещение Хогсмида (которые Макгонагалл подписала с о-очень большим скрипом), но настроения идти куда-то веселиться не было, а потому они решили остаться в гриффиндорской башне и в относительной тишине, наконец-то, позаниматься. Разумеется, после того, как расчистят хотя бы пару метров завала в подземном ходе в Хогсмид, — Гарри рассказал другу и про Добби, и про забитый камнями туннель, и про свои библиотечные исследования, и Рон чуть-чуть воспрял духом: это немного отвлекло его от унылых мыслей, не дающих покоя ни днём, ни (судя по совершенно зелёному лицу) ночью. И неудивительно: Гарри мог только догадываться, что испытывает Рон, глядя, как уже вернувшаяся из лечебницы Эшли, как ни в чём не бывало, кокетничает с очередным кавалером. На этот раз из Слизерина. Ни Рона, ни Гарри она демонстративно не замечала. Хотя Гарри иногда казалось, что он ловит на себе подозрительные взгляды.

После обеда башня начала пустеть, и уже через час из всех старших курсов там остались только трое — Рон, Гарри, да Алисия Спиннет, простудившаяся во время дополнительной тренировки для Охотников, которую Анджелина устроила накануне. Насморочно шмыгая носом, она уселась поближе к камину и погрузилась в подготовку выпускной работы по Трансфигурации.

Младшекурсники занимались своими делами: шуршали книгами, играли в шахматы или карты — на Рона и Гарри, к их огромной радости, никто не обращал особого внимания. Закончив с расчётами по Астрологии неожиданно быстро, Гарри прикинул, что успеет дописать для Трелани эссе по сновидениям — надо было выждать ещё хотя бы час, прежде чем спускаться в слизеринское подземелье, не боясь, что на тебя кто-нибудь налетит. А Рон угрюмо вздыхал над дополнительным сочинением, заданным ему Гатто, — даже «Ритуальные оргии Чёрной магии» не смогли поднять настроение.

В полтретьего пополудни, они переглянулись, отнесли письменные принадлежности и свитки в комнату и, стараясь не привлекать к себе внимания, выскользнули из гостиной.

Лишь только взглянув на письма, что держал в руке Дамблдор, я испытал неприятное чувство: а чего собственно, было ждать? К тому же федерация меня предупредила, что копии будут отправлены Дамблдору и Английскому Министерству Магии.

— … видите ли, мистер Крум… гм… Виктор, после всего случившегося в стенах школы, я не могу упрекнуть представителей вашей страны в том, что эти письма… гм… носят немного резкий характер. Я прекрасно понимаю причины — знаменитый спортсмен, гордость Болгарии в течение менее чем месяца, дважды подвергается нападению и, можно сказать, находится на грани гибели… В любом случае, выбор за вами: я соглашусь с любым решением, которое вы примете, — не думаю, что найдётся человек, который рискнёт обвинить вас в трусости. Я не требую ответа сейчас, вы можете дать его после вашего возвращения.

— Профессор Дамблдор, — подхватил я, едва дав ему закончить, — я готов ответить немедленно: я остаюсь. Конечно, мне придётся покинуть школу на несколько дней — ближайшая игра требует подготовки, но я вернусь, как только смогу. Я подписал контракт с Хогвартсом до конца года, у меня есть ученики и обязательства перед ними.

Дамблдор вздохнул и чуть качнулся вперёд, пристально глядя мне в глаза поверх очков:

— Но ведь дело не только в этом, верно?

Я молчал. Он ждал. Он знал. Я сдался.

— Да, не только.

— Мистер Крум… я понимаю, вы — взрослый человек, и я не могу советовать вам что-либо… но… — Дамблдор вздохнул, словно взвешивая и подбирая слова. — Я понимаю ваши чувства к мисс Грейнджер, но не могу, да и не имею права их приветствовать — ни с какой из возможных точек зрения…

Я не мог вынести обсуждения моих чувств — ни с ним, ни с кем бы то ни было.

— Разве я давал вам какой-либо повод для упрёков? — тихо спросил я, чувствуя, что от напряжения у меня опять начала дёргаться щека. — Я необъективен к ней на уроках? Позволяю неприличные замечания? Выделяю среди прочих студентов? Или… — я сделал многозначительную паузу, — вечерами приглашаю в свой кабинет, чтобы поизучать дополнительную литературу?

Дамблдор поморщился.

— Да-да, профессор Гатто, я понимаю… Определённо — что-то не ладится в Хогвартсе с должностью преподавателя по Защите от Тёмных Искусств. Уже восьмой год сплошная чехарда, с тех пор, как нас покинул профессор Сенсус. Но кто мог предусмотреть? Шармбатон дал профессору превосходные рекомендации, его публикации в «Тенденциях современного мракоборства» весьма занимательны и интересны — не могли же мы принимать решение об отказе в приёме на работу, опираясь только на слухи…

Я хмыкнул, вспомнив величавую поступь и стать мадам Максим. Кажется, их отношения с Дамблдором во время Тремудрого Турнира не очень-то сложились. С её стороны это была маленькая, эффектная и очень женская месть.

— И всё же, я позволю себе вернуться к вашим чувствам к мисс Грейнджер…

— Профессор, я не нарушил ни единого школьного правила. Хотя одному Богу известно, чего мне это стоило, — негодование и отчаяние переполняли меня, я не мог сдержаться. — Газетчики и их внештатные корреспонденты, которых полно и в школе, следят за каждым моим шагом: оступись я, это бы немедленно появилось и на страницах вашего Пророка, и на страницах Квиддич-экспресса. Да, история с моим неудачным отравлением имела огласку, но я сделал всё, чтобы имя мисс Грейнджер не упоминалось. Равно как и имя Поттера.

— Я очень ценю ваше беспокойство о наших студентах и чести школы.

— Так разрешите мне хотя бы в глубине души оставаться самим собой, не отнимайте у меня права любить. Директор, поверьте — я не заслужил ни единого из обвинений, которые вы готовы мне несправедливо предъявить…

— Виктор… — он произнёс это так мягко, что я оторвал глаза от полированной поверхности огромного стола и потрясённо взглянул на него. Я ожидал увидеть на старческом лице что угодно — раздражение, гнев, готовность спорить и отстаивать свою точку зрения, но… Но в его глазах была только печаль. — Позволь мне сказать тебе несколько слов, мальчик… — я всегда ненавидел подобное обращение, но тут из меня, словно, выдернули пробку: плечи сами собой поникли, слова отповеди застряли в горле, и я покорно кивнул. — Я давно наблюдаю за тобой. Ещё с прошлого года, когда ваша делегация прибыла в Хогвартс. Ты талантлив во всём, за что берёшься, мальчик. Тебе много дано: ты можешь стать великим спортсменом. Великим учёным. Великим магом. Светлым. Или… — он помедлил и накрыл мою руку своей — пергаментной, сухой, но излучающей невероятную силу ладонью, — тёмным. Или не стать никем. Отказаться от всего, что можешь достичь. Всё, что ты имеешь, и чего мог бы добиться, ты положил к ногам девочки, которая… — он замолчал. Я сидел, затаив дыхание, и слышал, как гулко пульсирует в ушах кровь. Дамблдор вздохнул и, когда снова заговорил, голос его был полон сочувствия, — которая не любит и никогда не полюбит тебя…

— Это неправда, — прошептал я, сам не зная, какое затмение на меня нашло, но остановиться уже не мог. — Она просто не хочет скомпрометировать ни себя, ни меня. Она любит меня или… или полюбит. Она обязательно полюбит… Ведь я… — мои руки затряслись, горло свело, и я умолк, чувствуя, как лицо судорожно дёргается, и трясутся губы. Я не знал, что со мной происходит, но от доброго и, в то же время, беспощадно-проникновенного взгляда печального старика, сидящего напротив меня, появилось сильное желание разрыдаться. Грудь давило изнутри, казалось, что меня вот-вот разорвёт от боли. Больше всего хотелось облегчить душу, рассказав о преследующих меня странных кошмарах, о мучительных видениях, не дающих покоя ни днём, ни ночью. О страшных предчувствиях, о постоянном страхе за неё… Но едва эта мысль коснулась разума, как мрачный и холодный внутренний голос — наверное, гордость или что-то в этом же роде — приказал не уподобляться слюнтяям, готовым разрыдаться на плече первого, кто сказал им ласковое слово. Я взял себя в руки и замолчал.

— Виктор, — Дамблдор поднялся, подошёл ко мне и положил руку на плечо. Это был удивительно родственный жест — так в детстве касались меня сёстры, так я сам успокаивал рыдающих племянников, так до сих пор делала мать, когда видела, что со мной что-то не в порядке, — знаешь, как бы я поступил на твоём месте? Я бы уехал. Студентам мы всё объясним, сообщим, что дело в поправке здоровья перед приближающимися отборочными матчами. Никто не осудит тебя и уж, тем более, не упрекнёт в трусости. Ты — национальное достояние, гордость мирового квиддича… ради чего ты хочешь уничтожить себя? Да-да, — кивнул Дамблдор, почувствовав, как я дёрнулся от его слов, — ведь то, что ты с собой делаешь, называется именно так… Ради чего ты продаешь свою душу, уничтожаешь себя, летишь в бездну?

— Я люблю её, — одними губами прошептал я. — Я боюсь за неё.

— Мы сможем позаботиться о ней.

— Нет, — перед глазами всё плыло — то ли от напряжения, то ли от слёз. — Можно… я пойду, директор? Мне нужно ещё собраться — поезд вечером…

Дамблдор устало кивнул и перевёл взгляд на затрепыхавшегося на жёрдочке феникса.

— Любовь — странное чувство… Оно может вознести тебя в небеса, а может низвергнуть в адские глубины, — донеслось до меня, когда я подходил к дверям. — И если мисс Грейнджер действительно что-то угрожает, то, боюсь, причина кроется именно в вас. Создателю дороги ваши намерения, но не дела… — впрочем, за последние фразы ручаться не могу, возможно, они прозвучали лишь в моём воспалённом воображении.

Гермиона критически оглядела стопку книжек на столе и решительно выбрала одну. Пожалуй, в Трёх мётлах она полистает учебник по Заклинаниям — на ближайшем уроке Флитвик пообещал устроить серьёзное практическое занятие, совсем не мешает освежить полученные знания.

В дверь кто-то постучал.

— Войдите, — не глядя, откликнулась Гермиона и потянулась за тёплым шерстяным плащом. Повернувшись к гостю, она похолодела: в дверях, нервно теребя край мантии и явно не зная, куда девать руки, совершенно непохожий на себя самого — спокойного, уверенного, непроницаемого — стоял Виктор Крум. — Профессор? — удивлённо ахнула она и замерла.

Он дрогнул, будто от удара, и совершенно спокойным, так не вяжущимся с его нервозностью голосом спросил:

— Могу я войти, мисс Грейнджер?

— Но… вы же знаете, что это нарушение правил… А как вы попали в гриффиндорскую гостиную?

— Меня впустили второкурсники. Так я могу войти?

— Может, лучше будет, если мы поговорим в коридоре? — Гермиона понимала, что настаивать, наверное, невежливо, но его вид откровенно пугал.

— Хорошо, — он шагнул назад и, пройдя немного по коридору, остановился у окна. Она вышла из комнаты, взмахнув палочкой, заперла дверь и медленно двинулась к нему. В коридоре было совершенно безлюдно. Сквозь окно сочился хилый ноябрьский день. — Гермиона… Я уезжаю.

Она с трудом удержала в себе вздох облегчения и едва открыла рот, как он продолжил:

— Ненадолго: предстоит две игры, несколько тренировок… Я вернусь через десять дней, — он стоял, пытливо глядя ей в лицо и стараясь поймать её взгляд. — Я не мог уехать, не попрощавшись с тобой.

— Счастливой дороги… Виктор. Береги себя, — выдохнула она. — Значит, ты решил остаться? Сегодня во время обеда Малфой говорил, что в Министерство пришла нота протеста в связи с… — она замялась. — В общем, говорили, что ты думаешь уехать из Хогвартса и вернуться в Болгарию. Я слышала — не знаю, может, это только слухи, — тебе предложили место в Отделе Внешних Сношений вашего Министерства Магии…

— Это не слухи. Но я остаюсь. Хотя это не избавляет меня от обязательств перед моим клубом и сборной. Поезд сегодня вечером, в шесть.

— Счастливой дороги, — умирая от неловкости, повторила она. Мерлин, а если кто-нибудь сейчас пойдёт по коридору? — Возвращайся, тебя все будут ждать.

— А ты? — он взял её за руку, и она обмерла от страха.

— Конечно, и я тоже, — она потрясла руку Крума в дружеском рукопожатии и осторожно вытащила пальцы из его хватки. — Э… А ты заедешь домой?

— Вряд ли. Хотя, возможно, у меня и будет свободная минутка. А что?

— Нет-нет, ничего. Передавай привет всем — сёстрам, госпоже Лее, племянникам… Стане… и этому… Младену, — Гермиона выдавила из себя улыбку.

— Стану я точно не увижу: она сейчас в школе и появится дома только на Рождество, — машинально откликнулся он и снова попробовал взять Гермиону за руку. Но она, скорее предугадав, чем увидев его жест, начала торопливо что-то искать в карманах. — Ты носишь его? — внезапно спросил он, и она оторопело замерла. — Кулон, что я подарил тебе, когда ты возвращалась в Англию?

— Ах, кулон… Да, — чуть удивлённо кивнула она, сунула руку за воротник и вытянула тускло блеснувшую половинку сердечка на тонкой цепочке.

— Хорошо, — с облегчением выдохнул он и, слабо улыбнувшись, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Через миг на его ладони лежал брат-близнец кулона Гермионы. — Не снимай его, пока меня не будет, ладно? Пообещай, что не будешь его снимать, — он пригнулся, стараясь поймать её взгляд.

Она торопливо закивала и фальшиво улыбнулась:

— Совсем забыла, мне надо кое-что взять из комнаты… Прости…

— Я подожду?

— Нет-нет, не надо… на это может потребоваться время, не надо. Всего доброго, Виктор… — в это время дверь в коридор распахнулась. Одетая в тёплый зимний плащ и замотанная полосатым гриффиндорским шарфом по самые глаза из комнаты четвёртого курса вышла Джинни. — Да-да, спасибо, профессор, — официальным тоном громко произнесла Гермиона, — благодарю, что вы принесли мне эту книгу. Я так долго её искала… непременно изучу на досуге. Удачной вам игры.

Крум кивнул. Его лицо стало непроницаемым, только в глазах светился тусклый огонёк страха и боли.

— Всего доброго, мисс Грейнджер, мисс Уизли…

— До свидания, профессор, — растерянно произнесла Джинни, провожая его взглядом. — Гермиона, ты идёшь в Хогсмид?

— Да-да, я пойду. Чуть попозже, увидимся в Трёх мётлах.

Джинни кивнула в ответ на её прощальный взмах рукой и заторопилась вниз. Гермиона присела на подоконник и взглянула в окно. Её захлестнули противоречивые чувства: боль, радость, вина, стыд. Но главным было облегчение.

Трейси и её подруга Дженнифер мрачно полировали таблички в Трофейном Зале. Филч ухитрился изловить их, когда они, заблудившись в бесконечных лестницах и переходах, забрели на седьмой этаж, куда вход первокурсникам был категорически запрещён.

— Хорошо бы успеть до пира, — пробурчала пухлощёкая Дженнифер, придирчиво изучая свою работу и снова берясь за тряпку и полировочную жидкость. — А то ужасно хочется есть…

— У меня кекс в кармане, — с готовностью предложила Трейси, — правда, он немного засох… да и руки у нас воняют этой гадостью…

— Всё равно давай, у меня от голода уже в животе бурчит. Сейчас только полчетвёртого, до пира я просто умру…

У дверей Трофейного Зала кто-то остановился, девочки притихли и насторожились.

— Как жаль, что нам не удастся на это полюбоваться, — голос принадлежал первокурснику Слизерина, Джорджу Кенту. На Зельях он сидел позади Трейси и периодически дёргал её за волосы, а однажды сунул ей за шиворот живую жабу. Трейси посмотрела на Дженнифер и скорчила рожу. — Драко сказал, что сегодня он за всё с ней посчитается…

— А он не боится? Ну, она всё-таки — староста Гриффиндора… — обладателем второго голоса был Дерек, товарищ и сосед Джорджа по парте и неменьший обожатель Драко Малфоя. Он даже пытался произносить слова так же, как кумир — лениво и нараспев. — Она и так сняла с него столько баллов…

— А чего ему бояться, — в голосе Джорджа прозвучало превосходство: судя по всему, он знал что-то, неизвестное Дереку, и явно этим гордился. — Он сказал мне по секрету, что потом использует Заклятье Памяти… Ну, так ты пойдёшь? Я покажу тебе специальный приз Тома Реддла… Того-Кого-Нельзя-Называть…

Трейси с ужасом опустила глаза к табличке, которую полировала, и жестом показала Дженнифер, что речь идет именно о ней. Быстро сунув её в витрину, девочки на цыпочках метнулись к окну и спрятались за тяжёлую портьеру.

Дверь заскрипела, раздались шаги.

— Фу, как тут воняет… Вон же, гляди…

— И только-то?

— А ты что хотел? Большой золотой щит с чеканкой?.. Ладно, пойдём отсюда, у меня аллергия на сильные запахи, — Джордж чихнул и заторопился к выходу. — Удивительно, что они, вообще, оставили на виду эту табличку… Кстати, мне Драко сказал, что где-то тут есть и кубок этой грязнокровки. Вот бы найти и выбросить, а то позорят школьные стены… — он опять чихнул. — Слушай, давай быстрее, а то у меня уже глаза чешутся…

Дверь снова заскрипела, шаги и чихание стихли, и первоклассницы выскользнули из-за портьеры. Обе были в пыли и паутине. Переглянувшись, они, слова не говоря, стремглав бросились к выходу, побросав тряпки на пол и сбив полироль.

Гарри с Роном вполне могли считать сегодняшнюю вылазку в подземелье удачной: в четыре руки дело пошло куда живее, и вместо полутора метров, о которых Гарри мечтал, они прошли все десять — завал оказался небольшим и несложным, с использованием Уменьшающего Заклятья они его быстро и осторожно расчистили. Рон, правда, постоянно присматривался, опасаясь пауков и пару раз дёргался: ему всё время мерещились в полутьме мохнатые восьминогие твари. Второй завал оказался посерьёзней; им удалось разобрать в нём лаз, сквозь который, хоть и с трудом, можно было протиснуться дальше, но на этом силы иссякли. Работать в душном и узком туннеле с непривычки оказалось тяжеловато, часа через полтора измотанные юноши решили отдохнуть, прийти в себя и продолжить после праздничного пира.

Осторожно выскользнув в безлюдный слизеринский коридор, они накрылись мантией-невидимкой и вдоль стенки медленно двинулись к гриффиндорской башне. Мантия для двоих была уже маловата (а ведь когда-то мы запросто помешались под ней втроём), поэтому приходилось прижиматься к друг другу (Не щекочись, извращенец! — хихикнул Рон, дёрнулся и наступил Гарри на ногу. Тот взвыл и чувствительно пнул Рона в лодыжку). К счастью, до лестницы из подземелий было не так и далеко; выбравшись в коридор, ведущий к Большому залу, они с облегчением скинули мантию.

— Ну, в гостиную? — спросил Гарри.

— Не, погоди: давай зайдём в библиотеку: мадам Пинс обещала подобрать для меня кое-что. Не ладится у меня с Трансфигурацией, — Рон расстроено развёл руками. — Может, сегодня перед сном посижу, полистаю… Циклические превращения — явно не моя стихия.

— Да уж, — согласился Гарри. — Смотри, если надо, я могу вечером поработать и один — основное мы уже сделали, а у тебя столько хвостов…

— Слушай, Гарри, роль заботливой тётушки тебе, определённо, не идёт, — фыркнул Рон и, взглянув на своё отражение в пыльном окне, начал торопливо отряхиваться. — Чёрт, у нас обоих такой вид, словно мы извалялись во всех каминах Лондона. Посмотри на себя — у тебя даже волосы серые. И на физиономии чёрные разводы.

В библиотеке было сумрачно и полупустынно. За тёмными столами прилежно корпели младшекурсники и несколько выпускников — в том числе и капитан Равенкло, Крис Дэйвис, с которым у Рона в начале осени состоялась памятная дуэль. Едва завидев Уизли и Поттера, он оторвался от разложенных перед ним книг и свитков, некоторое время сидел, не сводя с гриффиндорцев глаз и о чём-то сосредоточенно размышляя, потом резко поднялся и двинулся к Рону.

— Эй, Уизли, можно тебя на минутку?

Напрягшись и явно преодолевая внутреннее сопротивление, Рон шагнул ему навстречу. Они отошли к дальнему книжному шкафу, забитому какой-то многотомной энциклопедией с одинаковыми зелёными корешками. Гарри старался не прислушиваться, но до него долетели обрывки разговора:

— Я хотел извиниться перед тобой — ну, за дуэль и прочее… — Дэйвис хмурился. Ему было явно непросто подбирать слова. — Кто знал, что она окажется такой лицемерной стервой… В общем… — капитан Равенкло протянул Рону широкую ладонь.

Кивнув, Рон молча пожал её и вернулся к Гарри, меланхолично изучающему стеллаж с табличкой, гласящей, что здесь собрана литература по магической истории. Он уже почти наизусть знал его содержимое, но всё равно, попадая в библиотеку, каждый раз старательно смотрел, не появилось ли на полках что-нибудь новое. Это уже стало чем-то вроде ритуала. Внимание Гарри привлекла тоненькая брошюрка, он вытащил и наспех просмотрел первые страницы — определённо, там вполне могло бы оказаться нечто любопытное…

Мадам Пинс критически оглядела пыльных и чумазых, не смотря на все старания, юношей и протянула Рону растрёпанный журнал.

— То, что вы просили, мистер Уизли. Кстати, мистер Поттер, вас искали первокурсники вашего факультета, — сообщила она, отмечая в формуляре Гарри взятую им брошюрку. — По-моему, вы им были очень нужны: они уже дважды сюда наведывались, — губы библиотекарши недовольно изогнулись, словно за беспокойство и суету был ответственен лично Гарри.

— Значит, найдут, если нужен, — равнодушно пожал он плечами и в очередной раз подумал о том, через кого можно было бы добыть фолиант по рукотворным монстрам ХХ века.

Едва мальчишки вошли в гостиную, как к ним подлетел Кевин:

— Рон, Гарри, Дженнифер и Трейси уже с ног сбились, разыскивая вас! У них что-то ужасно важное! — затараторил он.

Опешив, Гарри смотрел на первокурсника, плохо понимая, о ком идёт речь и при чём тут они с Роном.

— Это связано с Гермионой, — понизив голос, пояснил Кевин. Его лицо от волнения горело. — Они говорили, что слизеринцы во главе с Малфоем надумали её проучить…

Не дослушав, Гарри выхватил палочку.

— Как, говоришь, зовут тех, кто меня искал?

— Трейси Алесини и Дженнифер Грин, — непонимающе повторил Кевин, — а что это ты собрался…

— Accio Трейси Алесини! — воскликнул Гарри и через миг, задыхаясь и путаясь в полах мантии, в гостиную задом наперёд ввалилась растрёпанная первокурсница.

— Вот это да! Целых два этажа! — восхищённо ахнула она, но тут же, увидев Гарри, вцепилась ему в рукав и потащила в угол. — Гарри, где же тебя носит: мы уже битый час мечемся по школе, всех на уши поставили…

— Мы заметили, давай к делу, — бесцеремонно перебил её Рон.

— Мы сегодня были в Трофейном зале, чистили… в общем, неважно. Туда зашли двое слизеринцев — ну, вы всё равно их не знаете… Словом, мы слышали, что Малфой задумал какую-то гадость. Из-за того, что Гермиона сняла с их факультета много баллов. А потом, говорят, он хочет стереть ей память… Они громко сокрушались, что не смогут полюбоваться на это зрелище.

— Когда она ушла в Хогсмид? — Гарри схватил девочку за плечи и тряхнул так, что та охнула. — Прости. Она говорила, куда собиралась пойти?

— Да, она обещала нам принести пирожных и сливочного пива из Трёх мётел. А мальчишкам — петарды. И ещё — новые перья и пергаменты, — Гарри застонал: придётся обегать все лавки и магазинчики. — А вот во сколько она ушла — я не знаю. Но в три часа она была ещё у себя в комнате, мы заходили к ней перед тем, как…

Но Гарри уже не слушал. Он взглянул на часы: раньше шести они в Хогсмид никак не попадут. И что могло случиться за это время — одному Богу известно.

— Рон, разрешение на выход из школы у тебя с собой?

Тот уже мчался по лестнице вниз, размахивая пропусками и перепрыгивая через две ступеньки. Юноши выбежали из гостиной и рванули к выходу.

Ноябрь был мокрый и сопливый — во всех отношениях. Но перед Хеллоуином неожиданно подморозило, и земля застыла в ледяном окаменении. Гермиона шла по лугу, по холодной, ломкой и острой, словно сделанной из тонкой жести, траве. Ветер теребил её за полу мантии и посвистывал в полупрозрачных кустах. Девушку переполняли странные чувства — короткий разговор с Виктором произвёл двойственное впечатление: ей показалось, что он то ли хотел что-то сказать ей, то ли ждал каких-то слов от неё самой… Она была рада, что он уехал, и корила себя за это, но поделать ничего не могла — в последнее время, даже мимолётно думая о нём, она испытывала жуткие угрызения совести. Про Болгарию, вообще, не могла вспоминать — зажмуриваясь, как от боли, руками и ногами гнала прочь и мысли, и встающие перед глазами картинки.

Глаза Виктора… глаза Гарри… тёмная, тягучая страсть, таящаяся в одних, и отчаянная мальчишеская искренность, выплёскивающаяся из других…

Чего я добилась? Чего хотела? Где допустила ошибку? Почему всё случилось именно так, а не иначе?

Гермиону снова посетило лёгкое, почти неуловимое ощущение, словно она безвольная пешка в чьей-то хитроумной игре. И всё, что она может увидеть, — лишь соседнее шахматное поле, тогда как опасность кроется впереди, куда её несёт неведомая рука.

Было чуть-чуть страшно. Хотелось петь что-то торжественное и печальное. И почему-то басом. Она открыла, было, рот — петь она любила, но всегда этого стеснялась, — однако тут же отказалась от своих намерений: порыв ветра забил рот её же собственными густыми растрепавшимися волосами.

Окаменевшая тропинка со слюдяными стёклышками замёрзших лужиц петляла между деревьев, Гермиона шла, звонко чеканя шаг по промёрзлой земле. Неожиданно в голове зазвучали рифмованные строчки, поразив её до глубины души: Гермиона не просто никогда не писала стихов, — она даже не читала их, начиная зевать на первой же строфе. И всё же — цепляясь друг за друга, слова, выводимые чьей-то неведомой рукой, сами собой складывались в строки, рисующие какую-то мрачную картинку:

Внутри же — пустота, усталый мрак,
Как в домино костяшка «пусто-пусто».
Не узнаёт меня ни друг, ни враг,
Да и с друзьями у меня сейчас негусто.

Передо мной — пустынная тропа,
Над ней лечу я, словно привиденье.
Исчезнет плоть — душа давно пуста,
И стану я пугающею тенью…

Мурашки — то ли от холода, то ли от страха — пробежали между лопаток. Гермиона зябко поёжилась и вздохнула. Изо рта вырывалось вырвалось облачко пара. Зажмурившись, она шепнула:

— Fumus! — клубочек пара превратился в сердечко. Гермиона снова на мгновение прикрыла глаза, выдохнула и взмахнула палочкой — вокруг запорхал полупрозрачный белёсый снитч.

…В Хогсмиде было людно, наверное, именно из-за этого Гермиона чувствовала себя такой одинокой. Она гуляла, ходила по лавочкам и магазинчикам, перебрасываясь ничего не значащими фразами со знакомыми, покупала всякие необходимые мелочи. Наконец, в сумке за спиной заняли своё место перья и несколько связок пергаментов, кульки со сладостями из Сладкого королевства и три хлопушки, которые Кевин упросил купить в Зонко для Хеллоуина. Гермиона отправилась погреться к мадам Розмерте.

Как всегда, в Трёх мётлах было шумно, людно и тепло. Под потолком реяли летучие мыши и светильники в виде оранжевых тыкв. За потемневшими от времени скоблёными столами с отпечатками кружек и стаканов и полустёршимися надписями и рисунками весёлых студентов (Слизерин:Равенкло — 220:100 Уррра! — змея, держащая в зубах снитч; свеженькая Это Снейп — мерзкая физиономия с высунутым языком над бутылкой с надписью «яд» — со свежим же комментарием, написанным знакомым резким убористым почерком Мисс Морн, 20 очков с Хаффлпаффа!) галдели, размахивали руками, смеялись студенты, преподаватели, жители Хогсмида, проезжие и приезжие.

Крепко стиснув под мышкой учебник, Гермиона пробралась в уголок и уселась на тяжёлый деревянный табурет. Она специально хотела устроиться где-нибудь в сторонке, подальше ото всех. Признаться, её и раньше не очень-то любили, но она не обращала на это внимания: рядом всегда были Гарри и Рон, и их ей вполне хватало, теперь же она чувствовала себя отрезанной от всего мира.

Перед носом мелькнуло белоснежное полотенце, на стол облокотились пухлые, с ямочками на запястьях, ручки: мадам Розмерта спешила принять заказ.

В её сочувственном взгляде Гермиона прочитала: «Такая милая умненькая девочка… Как не повезло. Ох, уж мне эти мальчишки!»

Гермиона попросила две бутылки сливочного пива… нет, четыре (чуть не забыла, что обещала Трейси!), тыквенный сок, плюющийся эклер — и уткнулась в толстый фолиант. В конце концов, не сидеть же в одиночестве, с тупой тоской разглядывая остальные столики! Она меланхолично пробегала глазами строчки, и невнимательно прислушивалась к доносящимся до неё обрывкам разговоров.

— … иерархии демонов?.. Три свитка?.. Он с ума сошёл…

— Да прекрати, на самом деле, Демонология — это не так уж сложно… смотри, десять архидьяволов соответствуют… прекрати, не надо записывать! Сатана, Вельзевул, Люцифер…

Гермиона навострила уши — точно, свои: она узнала голоса пятикурсников из Хаффлпаффа и Гриффиндора. У востроносенькой белокурой Ханны Эббот был ужасно расстроенный вид, её утешала Парвати Патил.

— Возьми в библиотеке пятый том «Падших ангелов и духов тьмы» и первую часть «Сада демонов» — справишься за пару дней… Мерлин, за что нам такое наказание: как подумаю об этом мерзком Гатто — сразу выть от тоски хочется. Не жалуйся — он всех за коленки хватал… И перестань хныкать, смотри, вот идёт твой Джастин…

Гермиона вздохнула и вернулась к непослушным, не желающим складываться в слова буквам. Она пыталась обмануть себя, говоря, что никого не ждёт, — как бы не так, каждый раз, когда распахивалась дверь, она незаметно (для себя самой, конечно, никто вокруг и так не обращал на неё внимания) косилась на входившего — нет, это Хагрид… хорошо, что я сижу далеко, он меня не заметил… ужасно не хочется ни с кем говорить.

Так ли уж и ни с кем? — тут же уел её внутренний голос.

Вот профессор Флитвик… сидит, строчит что-то на пергаменте … толпа горластых третьекурсников… для них всё в новинку, первый поход…

Она вздохнула, вспомнив, как два года назад они с Роном вдвоём сидели здесь за столиком — вот за тем, во втором ряду, где сейчас расселся Драко Малфой со своими прихлебателями…

Словно почувствовав её неприязненный взгляд, Драко, продолжая что-то говорить с благоговейной тупостью внимающим ему Крэббу с Гойлом (интересно, они ему ещё не надоели?), повернулся и презрительно хмыкнул. У Гермионы замерло сердце, когда он вдруг поднялся и пошёл в её сторону.

— А ты сюда что пришла, грязнокровка? Хочешь отравить мне удовольствие от сегодняшнего вечера?

— Да уж не за тем, чтобы любоваться на ваши физиономии, — отрезала Гермиона и уткнулась в учебник, чувствуя, как от злости и страха волосы у неё встают дыбом (она запомнила ощущение встопорщившейся на загривке шерсти, когда, испив Оборотного зелья, превратилась в кошку и от ужаса чуть не упала в обморок прямо в туалетной кабинке).

— Эй, я с тобой разговариваю… — Драко запнулся: проходивший мимо него в этот момент Рон чувствительно задел его плечом и всем видом продемонстрировал, что этим дело может не закончиться. За спиной Рона с напряжённой улыбкой и злыми глазами маячил Гарри. Гриффиндорцы, несмотря на промозглый день, были красными и вспотевшими, словно только что пробежали марафон. Малфой замялся, потоптался, но счёл за лучшее ретироваться.

Гермиона в ожидании замерла, у неё засосало под ложечкой… Но нет — не снижая темпа, бывшие друзья прошли дальше и уселись за столик к ребятам из Равенкло. Теперь она оказалась к ним спиной и даже повернуться незаметно не могла. Сжавшись, она невидящим взглядом уткнулась в учебник, не чувствуя вкуса, сжевала эклер (Не ешь меня, противная девчонка! — возмущённо попискивал тот, брызгаясь кремом), ещё немного посидела, потом, сделав вид, будто ей дует от окна, демонстративно поднялась и села лицом к столику с юношами.

Гарри мгновенно вскинул взгляд и мгновенно же отвернулся — это и порадовало (значит, он не упускал меня из виду), и огорчило Гермиону: казалось, встреться они взглядами, он бы обязательно улыбнулся в ответ, и стена молчания и обиды рассыпалась бы в тот же миг. Она бы… да-да, конечно! —  позвала его жестом, он бы подошёл, сел рядом… Взглянул на учебник, посетовал, что даже сюда она ухитрилась приволочь книги… а потом бы они все вместе пошли домой, мечтая вслух, чтобы скорее закончилась эта холодная сырость и выпал бы снег, — а с ним пришли и рождественские каникулы…

Гермиона почувствовала, что у неё задрожали губы, буквы в книге запрыгали и начали расплываться за пеленой слёз. Она с остервенением вцепилась в остатки эклера и допила своё сливочное пиво.

Сама виновата. И вообще — нечего тебе здесь делать!

С грохотом хлопнув толстенным учебником об стол (все вокруг вздрогнули и удивлённо воззрились на сердитую гриффиндорскую старосту), она решительно поднялась, накинула капюшон, потуже завернулась в мантию и, высоко подняв голову и даже не взглянув напоследок на провожавших её напряжёнными взглядами Поттера и Уизли, направилась к двери.

На улице смеркалось, зажигались оранжевые тыквы-фонари. Колючий и заметно похолодавший ветер совершенно бесстыже укусил её за коленки и накинул на голову подол мантии. Поёжившись, она закуталась поплотнее и заторопилась вперёд, из Хогсмида до Хогвартса путь был не самый близкий.

Вот раньше, когда они шли втроём, смеясь и шутя… Она вздохнула, сморгнула предательски выползшую слезинку и прибавила шагу.

Взгляни она назад, она бы увидела, что двери Трёх мётел отворились, и из них выскользнула высокая фигура.