Ловец

Реклама

купить

Глава двадцать третья, в которой происходит колдовская дуэль, Гермионе приходится лечить Драко Малфоя, а Крум упускает снитч

На полпути Гермиона почувствовала, что коленки замёрзли так, что, наверное, если стукнутся друг об друга, то зазвенят и непременно разобьются. Наклонившись, она потёрла их, пытаясь согреть, выронила книгу, протянула руку, чтобы поднять, и в этот момент услышала чьи-то быстро приближающиеся шаги.

Кто-то с силой ударил её в спину, и, не успев не то, чтобы обернуться, но даже охнуть от боли и неожиданности, она полетела носом вперёд в жёсткую и сухую, словно ненастоящую траву.

Малфой нависал над ней, ещё более высокий сейчас, когда она, ошеломлённо задрав голову, машинально отряхивая ладони и поправляя мантию и юбку, сидела в какой-то замёрзшей луже.

— Попалась, Грейнджер, неустрашимая гриффиндорская староста? — Малфой лениво крутил в руках волшебную палочку. Гермиона дёрнулась было за своей, но его палочка тут же нацелилась ей в грудь, — даже и не думай. Ещё одно движение, и ты об этом здорово пожалеешь, — она покорно замерла, лихорадочно соображая, что же делать. — Ну, что вытаращилась, грязнокровка? Можешь кричать свои «сто баллов со Слизерина» — тут это не сработает. И никто к тебе на помощь не прибежит, хоть оборись. Да и кому ты нужна — вон, даже твои верные телохранители — и те разбежались. Где наш трогательный героический сиротка? А наш рябой оборванец? — губы Малфоя презрительно искривились. Гермиона оторопела от звучащей в его голосе ненависти и тёмного, мрачного торжества. Медленно, но верно, её начал захлёстывать ужас — настоящий ужас, от которого волосы встают дыбом, внутри образуется пустота и начинает бить мелкая дрожь. — Ничего, доберутся и до них, резвиться осталось недолго — скоро раздолье закончится, и найдутся те, кто отправит Поттера его придурошным родителям. Я буду этому только рад. А Уизли самая дорога на свалку — нечего позорить своим видом волшебную кровь! Но что это я всё о них, да о них… — слизеринец дёрнул бровью. Гермиона, которая думала, что страшнее уже быть не может, от этого неуловимого движения впала в настоящую панику. — Я так долго ждал момента, чтобы посчитаться с тобой, ведьма лохматая… Будь уверена, тебе предстоит много интересного…  — он наклонился к ней, теперь их лица разделяли какие-то дюймы, его дыхание щекотало ей губы, она чувствовала, что от него пахнет сливочным пивом, морозом и одеколоном, вызывающим ощущение странного холода. — Начнём, пожалуй?..

Договорить он не успел, слова слились в какой-то нечленораздельный вопль: вытаращив глаза, Малфой взлетел в воздух и звонко шмякнулся об землю.

Гарри и Рон стояли плечом к плечу, нацелив на него палочки. Малфой сделал резкое движение, дёрнувшись к своей, лежавшей в футе от его руки…

— Даже и не думай об этом, Accio! — и палочка (14 дюймов, красное дерево, сухожилие дракона — прим. автора) взвилась в воздух и послушно приземлилась на ладонь Рона.

Гарри молча подошёл и подал Гермионе руку. Девушка с трудом поднялась — упав, она здорово ушиблась, разорвала колготки и в кровь разбила коленку и ладонь. Её била дрожь от пережитого потрясения.

— Больно? — участливо спросил он, словно бы они не промолчали почти три месяца, а только что расстались в Трёх мётлах.

Она кивнула и, не в силах сдерживать душащие её слезы, ткнулась носом ему в грудь, захлёбываясь от унижения, боли, только что пережитого ужаса и — как ни странно — счастья.

Запах… его запах, — её затрясло от рыданий, она стиснула кулаки, чтобы не плакать в голос, — напряжение, которое не отпускало последние месяцы, ушло, осталась только радость — радость от того, что они снова вместе, что он неловко и нежно похлопывает её по спине и растерянно бормочет какие-то успокоительные слова…

— Ну, Малфой, теперь ты, действительно, попал. Ты у меня сейчас не слизняков жрать будешь!.. — яростное шипение Рона не предвещало ничего хорошего.

— Стой, Рон, — Гарри в последний раз погладил Гермиону по спине и, пробормотав что-то вроде «ну-ну, не плачь, уже всё хорошо…», отстранил её от себя и подошёл ко всё ещё сидящему в траве с ошалевшим видом Малфою и возвышавшемуся над ним красному от бешенства Рону, волосы которого стояли дыбом, напоминая разгоревшийся в осенних сумерках костёр. — Я вызываю тебя, Малфой. Вызываю при свидетелях, прямо сейчас. И если ты не трус и способен сам ответить за свои поступки, ты будешь драться со мной на дуэли. Немедленно. Здесь.

Лицо Малфоя дрогнуло — то ли от испуга, то ли от недоумения; с ленивой грацией он поднялся с земли, неторопливо отряхнулся и прищурился:

— Тогда мне нужен секундант. Не будет же им этот рыжий придурок или твоя грязнокровка… — нараспев протянул он, брезгливо сморщив нос.

Спокойно, спокойно… — кулаки Гарри сжались, он был готов броситься на слизеринца и придушить голыми руками… — Он просто меня провоцирует…

— То есть ты трусишь, и без своих телохранителей не способен ни на что? — так же прищурившись, в тон ему уточнил Гарри.

Драко побелел ещё больше, тонкие ноздри раздулись от ярости.

— Хорошо, я принимаю вызов. Но у меня нет палочки — не будешь же ты нападать на безоружного. Великий Поттер не может себе этого позволить, — он уже совершенно пришёл в себя и теперь кривил губы в саркастической ухмылке.

Рон заколебался, взглянул на палочку Малфоя, потом на Гарри — бледного и решительного:

— Ладно. Но только посмей сделать что-то не по правилам. Я наплюю на дуэльный кодекс и превращу тебя в мясную лапшу.

— Как аппетитно, — перевёл на него надменно-презрительный взгляд слизеринец. — Сразу видно, что в детстве тебе приходилось недоедать, и кормили тебя всякими объедками.

Гермиона подошла поближе, держа свою палочку за спиной. Ей было по-настоящему страшно: сейчас может произойти (а зная Драко Малфоя, можно было утверждать это почти наверняка) что-то совершенно ужасное. Но, взглянув на мрачных юношей, от которых шла волна ярости и гнева, она поняла, что лучше не встревать. В такие минуты рассерженные маги превращают всё, что им мешает, во что-нибудь безмолвное. И малоподвижное. Например, в черепаху. Или в камень. Девушка просто стояла и ждала. В груди стало пусто-пусто, сердце гулко стучало, как часы в огромном безлюдном доме…

Рон, всё ещё крепко держа в руке обе палочки, отмерил дюжину шагов. Замявшись, он вопросительно взглянул на Гарри.

Тот встал на своё место и кивнул.

— На счет «три», Малфой, и если ты ещё раз попробуешь сыграть не по правилам, клянусь, ты об этом пожалеешь.

Рон кинул Драко палочку, тот поймал её, и его губы растянулись в не предвещавшей ничего хорошего улыбке.

— Раз… — начал отсчёт Рон.

У Гермионы засосало под ложечкой.

Драко вскинул палочку в издевательском приветствии и встал в позицию.

— В любом случае, Поттер, я останусь в выигрыше: я один против вас троих.

— Ты один против меня, Малфой, — Гарри вскинул руку в салюте и тоже встал в боевую стойку.

— Да, но кто этому поверит? — дёрнул бровями слизеринец.

— Два… Я тебе схитрю, Малфой… — пригрозил Рон.

Гермиона прикусила губу. В голых кустах уныло пел ветер, хрустя одиноким бурым листом.

— А кто поверит тебе, зная, кто ты есть? — ветер откинул волосы Гарри назад. В сумерках лицо казалось бледным пятном, на скулах алел лихорадочный румянец.

Малфой не ответил, он сосредоточенно о чём-то размышлял.

Гермионе перестало хватать воздуха.

— Три!

Не успел Рон закрыть рта, как одновременно раздались два заклинания:

— Igneus pulsus!

— Incutio cervix!

Палочка Гарри полыхнула оранжевый вспышкой. Из палочки Драко вырвался огненный шар и взорвался, ударив Гарри в грудь. Перекувырнувшись, гриффиндорец отлетел назад и бесформенной кучей рухнул на землю.

Гермиона взвизгнула и кинулась к нему — Гарри был весь в крови, копоти и саже. Мантия и рубашка на груди превратились в окровавленные лохмотья.

— Больно дышать… Кажется… ребро… сломано… — еле шевеля губами, прошептал он. Из уголка рта на подбородок потекла тёмная густая струйка крови.

— Да я его сейчас убью! — взвыл Рон, метнулся в сторону Драко и замер.

Гермиона повернула голову: Рон с недоумевающим видом, так не сочетавшимся с этим воинственным воплем, стоял над лежащим на земле Малфоем.

— Что с ним? — крикнула Гермиона, не в силах отойти от Гарри, который слабел на глазах.

— Не знаю… — развёл руками Рон и попинал Малфоя носком ботинка в бок. — Я только видел, как в него ударило заклятье Гарри — вспышка, и он улетел сюда… Он без сознания, но целый. Пока, — Рон ещё раз пнул Малфоя в бок. — И дышит. Кажется…

— Их надо немедленно отправить к мадам Помфри, — в напряжённые моменты Гермиона начинала очень быстро соображать. — Рон, прекрати его пинать и отойди. Вдруг у него повреждены внутренние органы!

— Я ему сейчас и наружные тоже поврежу! — мстительно пробурчал Рон, но отодвинулся. — Что с Гарри?

Она махнула палочкой в сторону Драко.

— Mobilicorpus!

Тело Драко безвольно заколыхалось в воздухе. Гермиона снова повернулась к Гарри. Глаза юноши потускнели, дыхание было частым и поверхностным. На лбу, кажущемся мертвенно-бледным в сгущавшихся сумерках, поблёскивали бисеринки пота. Холодный ветер трепал чёрные волосы. Она машинально потянулась за платком, чтобы обтереть ему лицо, но лишь размазала тёмную кровь по подбородку. Гарри застонал и прикусил губу.

Ей стало по-настоящему страшно.

… Нельзя, сейчас бояться нельзя: ему необходима срочная помощь. Я должна это сделать.

— Рон, нам нужны носилки. Мы не должны его поднимать, мне кажется, это опасно. Возможно, задето лёгкое…

— Чему вас там учат на Первой помощи?.. — растерянно спросил Рон. Он смотрел на распростёртое на сухой каменной земле окровавленное тело друга и бледнел на глазах.

— Нас этому ещё не учили, — отрезала Гермиона. — Ferculum!

Через мгновение процессия уже направлялась в замок: Рон пинками гнал вперёд покачивающегося над травой Малфоя, похожего на неплотно набитую ватой тряпичную куклу, а Гермиона вела за собой плывущие невиданной лодкой носилки, на которых всё тише и тише постанывал впадающий в забытьё Гарри.

Мадам Помфри взмахнула палочкой, и дверцы старого шкафа со скрипом закрылись. Раздался металлический лязг задвижки. Удовлетворённым взглядом окинув лазарет, она погасила свечи. Дыхание Хеллоуина чувствовалось и в этом не самом праздничном месте: из больших тыкв-ночников под потолком лился приглушённый свет, придавая строгим рядам белых кроватей (сейчас пустовавших, к большой профессиональной гордости мадам Помфри) уютный и очень домашний вид. Кокетливо поправив белоснежную наколочку в волосах, мадам Помфри посмотрела на часы: кажется, она слегка опаздывает. А она этого очень не любила и была пунктуальна во всём, не зависимо от того, касалось ли это сезонных профилактических мероприятий или же сегодняшнего праздничного пира.

«Сегодня вы опаздываете, а завтра перепутаете Слабительное Зелье по Снотворным!» — с этой фразы начались занятия по Первой Магической Помощи, которые она вела у старшекурсниц.

Запирая двери лазарета, медсестра услышала какой-то странный шум и заторопилась вниз. Картина, представшая перед её глазами, была поистине душераздирающей: иссиня-бледные от ужаса и холода пятикурсники Рон Уизли (успокоительное, и немедленно! — профессионально определила мадам Помфри) и Гермиона Грейнджер (тут будет достаточно горячего питья…) сопровождали…

За свою долгую работу в школе мадам Помфри повидала многое, но от увиденной картины у неё похолодело в груди. Одного взгляда на покачивающиеся в воздухе носилки с Гарри Поттером и на зависшего в воздухе бесчувственного Драко Малфоя было достаточно, чтобы понять, кем стоит заняться в первую очередь.

Через миг лазарет был залит ярким светом, шкаф с пилюлями, зельями и порошками распахнут, в воздухе хороводом кружились бинты, вата, блестящие инструменты, порошки…

— Мисс Грейнджер, мистер Уизли, выпейте вот это и возьмите себя в руки. Мне будет нужна ваша помощь, — скомандовала мадам Помфри, и в посиневшие от холода руки ребят влетели дымящиеся кружки. — Быстро: что произошло.

— Дуэль, — лаконично ответил Рон, клацая об край кружки зубами.

— Заклинания? — медсестра взмахами палочки откинула одеяла с двух кроватей в разных концах лазарета.

— Igneus pulsus и Incutio cervix, — Гермиона поставила уже пустую кружку на тумбочку и, розовея на глазах, начала переодеваться в хрустящий крахмальный халат, белым лебедем опустившийся на плечи.

Лицо мадам Помфри посерьёзнело.

— Мисс Грейнджер, займитесь мистером Малфоем. Там, скорее всего, сотрясение мозга. Проведите диагностику и окажите первую помощь. Мистер Уизли, помогите мне переложить Гарри на кровать. Действуйте очень осторожно. Возможно, у него перелом рёбер и задето лёгкое. Это наиболее часто встречающееся последствие заклинания, применённого мистером Малфоем… На счёт «три».

Побледнев, Рон дрожащей рукой поднял палочку, и совместными усилиями они осторожно опустили окровавленного и бледного Гарри на белоснежные простыни. На их фоне его лицо казалось серым.

С металлическим звуком задвинулась ширма.

В руках мадам Помфри сверкнул нож, и Рон, охнув, опустился на ближайший стул.

— Ну же, мистер Уизли! Держите нож! Режьте!

— Что резать? — губы Рона даже не дрожали, а прыгали от страха. — Я… я крови боюсь…

— О, Мерлин… Режьте одежду! Его надо раздеть!

Вжик-вжик — и то, что осталось от рубашки Гарри, упало на пол. Рон дрожащими руками взялся за штанины, и через миг брюки Гарри лежали на полу кучей тряпья.

Сейчас, взглянув на полуобнажённого, окровавленного и совершенно беспомощного друга, распростёршегося на больничной койке, Рон испытал страх, отчаяние и внезапно накатившую злость. Неужели именно так всё и заканчивается — тряпичное, испачканное кровью тело на неприятно-белоснежных простынях, неестественно неподвижное лицо, синие губы и испарина на лбу? Рон невольно потянулся и тронул Гарри за руку. Та была прохладной и мягкой. Безвольно, равнодушно мягкой.

Рон прикусил губу. В голову полезли дурацкие мысли — первая встреча с Гарри. Первые слова. Первые ссоры. Первые примирения. Первые приключения… Рон почувствовал, что на глаза наворачиваются слёзы, и сердито заморгал.

Лицо мадам Помфри было на редкость серьёзным. Она колдовала над Гарри, шепча какие-то не очень понятные Рону слова, из которых он уловил, что дела у друга неважные:

— Переохлаждение… Закрытый пневмоторакс… Перелом рёбер… ранение лёгкого острыми обломками. Необходима плевральная пункция… Accio согревающее одеяло! Мистер Уизли, ступайте, помогите мисс Грейнджер с мистером Малфоем. И никакой самодеятельности! — она предупреждающе сверкнула глазами, снова взмахнула палочкой и склонилась над Гарри. Из шкафа журавлиным клином к ней полетели блестящие инструменты, от одного вида которых Рону стало дурно. Он непроизвольно попятился.

— Мадам Помфри, — срывающимся голосом спросил он напоследок, — это очень опасно?

— Достаточно, — не поднимая головы, ответила фельдшерица. — Не волнуйтесь, с Гарри всё будет в порядке. Думаю, к концу недели он уже будет на ногах. Хорошо, что вы сообразили с носилками: его нельзя было поднимать — вы могли повредить внутренние органы.

— Это Гермиона, — зачем-то уточнил Рон.

— Я знаю. Ступайте, — в руках мадам Помфри оказалась длинная игла кошмарного вида, и Рон торопливо выскользнул из-за ширмы. — Aether! — донеслось до него из-за белоснежных занавесок, и тут же резко запахло эфиром.

Над Малфоем, распластанным на кровати в углу, склонилась Гермиона. Вид у неё был сосредоточенный и очень ответственный, словно она сдавала экзамен. Рон с неудовольствием отметил, что с раздеванием Малфоя девушка справилась самостоятельно: мысль о том, что ей пришлось трогать этого белобрысого слизняка, едва не убившего их лучшего друга, была отвратительна.

Сейчас, укрытый по пояс согревающим одеялом, Малфой казался беззащитным и абсолютно невредимым, будто просто спал. Почему-то от этого Рон взбесился.

— Ну, что с этим придурком? — негромко спросил он и с удовольствием вытер ноги о чёрную бархатную мантию слизеринца, валяющуюся на полу.

Гермиона не ответила. Засветив кончик волшебной палочки, она, приподняла веки Драко и направила лучик ему в зрачки, потом посчитала пульс, держа за запястье, затем выслушала при помощи длинной деревянной трубки — словом, по мнению Рона, делала совершенно неприличные вещи. А уж когда она стала осторожно трогать юноше шею, Рон не смог сдержаться:

— Прекрати его щупать! — возмутился он. — Видел бы это Гарри!..

— Рон, перестань! Мне нужно исследовать ригидность мышц затылка для выявления субарахноидального кровоизлияния, — Гермиона даже не повернула голову. — Что с Гарри?

— Мадам Помфри говорит, что он выкарабкается, — Рон постарался придать своему голосу безмятежное звучание. — Но, вообще-то, сейчас не очень — она говорила про какой-то… пневмо… торкас, что ли…

— Пневмоторакс? — Гермиона продолжала какие-то манипуляции над бесчувственным слизеринцем, но Рон увидел, как на ресницах блеснули слёзы. Когда она заговорила, голос дрожал. — Она делает пункцию?

— Не знаю. Вроде, что-то делает. Там к ней налетела целая куча всяких железяк… А что это такое?..

— Ничего хорошего, — Гермиона прикусила губу, в её взгляде, устремлённом на слизеринца, неожиданно вспыхнула ярость. — Как же я тебя ненавижу, Малфой! — прошипела она, пальцем ткнув Драко в бледную грудь. — Ну, погоди, вся школа узнает, что ты носишь трусы с гербом Слизерина на самом интересном месте!

— Мисс Грейнджер! — позвала из-за ширмы мадам Помфри, и Гермиона опрометью бросилась к импровизированной операционной.

— Рон, надень на него пижаму, ладно? — бросила она.

В глазах Рон вспыхнул недобрый огонёк.

— Пижаму, говоришь? Непременно! Так-так, и что у нас тут…

Когда Гермиона вернулась, на Драко была доверху застёгнутая больничная пижама в синюю полоску. Рон с невинным видом сидел на стуле рядом.

— Что Гарри?

— Всё в порядке. Уже в порядке… — Гермиона улыбнулась — устало, вяло.

Налив в стакан из большой тёмной бутыли какого-то зелья, она раздвинула Малфою губы и осторожно влила жидкость в рот. Слизеринец закашлялся и приоткрыл глаза. Некоторое время он беспомощно моргал, потом, присмотревшись, простонал:

— Грейнджер?.. Уизли?.. Какого чёрта? Где я? — неожиданно он схватился за горло и свесился с кровати. — Ты меня отравила? Меня тошнит… О… лучше б я умер вчера…

— Не сомневаюсь, — сквозь зубы прошипел Рон и, усмехнувшись, добавил, — посмотрим, что ты скажешь завтра…

— Кстати, Малфой, — произнесла Гермиона холодным тоном, в котором Рон не без удовольствия услышал злорадные нотки, — когда тебя в следующий раз вырвет, постарайся не попасть на свою мантию. Бархат плохо отстирывается. Пойдём, Рон. Завтра Гарри уже можно будет навестить.

Большой зал напоминал разгоревшийся в ночи пожар. Оранжевые огоньки заливали его радостным светом: они плавали в воздухе, таинственно моргали в огромных тыквах (Хагрид, скромно потупив глаза, с явным удовольствием принимал поздравления учителей), переливались на столах, запутывались в мантиях. Блез Забини, наловив несколько штук, прицепила их к волосам и сразу же стала похожа на устроившуюся за слизеринским столом рождественскую ёлку.

Под потолком, усыпанным звёздами, реяли сонмы летучих мышей; привидения, нарядившись по случаю Хеллоуина в торжественные одеяния, празднично серебрились.

Всеобщее возбуждение достигло пика в момент, когда Дамблдор, высокий колпак которого был увенчан целой пригоршней оранжевого света, взмахнул руками, и столы просели под тяжестью блюд, ваз, тарелок. Среди студентов ходили слухи, что после пира будут танцы; кто-то даже клялся, что видел прибытие в Хогвартс «Безумных гоблинов».

Но несколько человек в Зале буквально не находили себе места от беспокойства, и, как ни странно, в подавляющем большинстве это были слизеринцы: Джордж Кент и Дерек Барнетт — первокурсники из свиты Малфоя, растерянные Крэбб и Гойл, так и не сумевшие обнаружить своего предводителя ни в Хогсмиде, ни в Хогвартсе, ни по дороге, а также Пенси Паркинсон, уже трижды бегавшая в слизеринскую гостиную на поиски Драко и теперь смотревшая на пустое место напротив с отчаянием и тоской.

За столом Гриффиндора царило радостное оживление. На уголочке, у самых дверей, шушукались взволнованные Трейси, Кевин и Дженнифер, которые никак не могли решить, рассказать кому-нибудь про слизеринский заговор и Гарри с Роном, побежавших на выручку Гермионе, или же подождать ещё чуть-чуть. И если рассказать, то кому. Остальных гриффиндорцев отсутствие неразлучной когда-то троицы ничуть не взволновало: Гермиона вечно засиживалась за учебниками и терпеть не могла шумные мероприятия. А то, что произошло в последнее время с Гарри и — особенно — с Роном, тем паче к веселью не располагало.

Утолив первый голод, студенты начали развлекаться — сначала изредка, а потом чаще и чаще хлопали петарды, раздавались взрывы смеха; даже за столом профессоров царило оживление.

Дамблдор о чём-то беседовал с разрумянившимся Хагридом, то и дело прикладывавшемся к огромному кубку с тыквенным вином, профессор Снейп, приподняв бровь, внимательно слушал мадам Пинс, на губах его мелькала слабая улыбка. Флитвик со смаком уплетал третий кусок тыквенного пирога, и с набитым ртом безуспешно пытался поведать что-то профессору Вектор, поминутно стряхивавшей вылетавшие у него изо рта крошки со своей мантии. Профессор Гатто напропалую кокетничал с профессором Синистрой, подливая ей вина и невзначай пожимая под столом ручку, от чего та краснела и смущённо улыбалась. Макгонагалл, сидящая рядом с Дамблдором, неожиданно наклонилась и что-то спросила у него, указав на пустовавшие за преподавательским столом места — не было Крума и мадам Помфри. В Большом Зале уже стоял негромкий, но ровный гул, поэтому ответа она не расслышала. Однако переспросить не успела: одна из тыкв, висящих под потолком, оглушительно взорвалась, засыпав ползала сочной оранжевой мякотью, и оттуда вылетел Пивз в огромном оранжевом колпаке и с трепыхающейся летучей мышью вместо бабочки на шее.

— Море крови! Горы трупов! Жертвы и разрушения! Последние известия с полей сражений! — загнусавил он, пародируя голоса дикторов «Магической волны». — Поттер при смерти! Малфой без сознания! Грейнджер и Уизли — бесстрашные спасители дуэлянтов-неудачников! Мадам Помфри вторые сутки не отходит от операционного стола! — он сделал пируэт над головами онемевших студентов и преподавателей, задудел в невесть откуда взявшуюся трубу и, кинув в середину зала водяную бомбу, с триумфальным хохотом вылетел через дверь.

Через миг тишина в Зале взорвалась топотом и гамом, студенты Гриффиндора и Слизерина сорвались с мест и рванулись к выходу.

— Спокойно! — глядя на на сухощавую фигуру директора трудно было даже заподозрить в нём такую мощь: жалобно звякнули стёкла, эхом откликнулся высокий потолок. — Всем вернуться на свои места. Профессора Макгонагалл и Снейп сейчас сходят в лазарет к мадам Помфри и сообщат нам, что случилось.

Снейп и Макгонагалл, неприязненно переглянувшись, торопливо нырнули в маленькую дверь за преподавательским столом. Всё внимание растерянно замерших за столами и в проходах студентов было приковано к ним, поэтому никто не заметил, как сидевшие у самой двери гриффиндорские первокурсники осторожно — шажок за шажком — добрались до выхода и опрометью кинулись по коридорам, ведущим в лазарет.

Правда, на полдороги они в буквальном смысле наткнулись на бредущих рука об руку Рона и Гермиону, и только вмешательство Рона, вовремя подхватившего старосту под руку, смогло во всех смыслах удержать её на высоте.

— А ну, разуйте глаза! — рявкнул он. — А, это вы… Уже знаете?

Они торопливо закивали и затеребили старшекурсников:

— Что случилось?

— Пивз… он нёс какую-то ерунду про жертвы и разрушения…

— Вы успели?

— Сейчас уже всё хорошо, — у Гермионы не был сил даже улыбнуться. — Спасибо вам, ребята… Не знаю, что было бы, если бы вы не… если бы не вы. Пойдёмте обратно — мадам Помфри закрыла лазарет и сказала, что каждого, кто будет рваться туда в неурочный час, напоит Слабительным зельем… С Гарри уже всё хорошо.

— А с Малфоем? — подозрительно поинтересовалась Трейси.

— И с ним тоже, — ответил Рон, и на его губах, к её удивлению, появилась удовлетворённая улыбочка.

— Жаль, — выдохнул Кевин.

Первоклассники смущённо затоптались на месте.

— Ну, мы тогда вернёмся в зал? — робко предложила Дженнифер. — Пир в самом разгаре, потом обещали танцы… Пойдёмте, там столько вкусного…

Гермиона улыбнулась.

Жизнь продолжается…

— Нет, мне уже ничего не хочется. Вы простите, я вам не принесла обещанного — потеряла сумку по дороге… Может, завтра схожу поискать, если отпустят, — она виновато развела руками.

— Я тоже, пожалуй, пойду в спальню. Что-то нет у меня желания ни с кем говорить и никому ничего рассказывать, — вздохнул Рон.

В гриффиндорской гостиной было пусто. В камине трещал огонь, за окнами завывал ветер. Не сговариваясь, Рон и Гермиона прошли к креслам и взглянули друг на друга:

— Я так по вас скучала…

— Мы тоже…

Все последующие дни в Хогвартсе только и говорили, что об этой дуэли. Несмотря на потерянные баллы, оба её участника, по-прежнему находящиеся в больничном крыле, стали героями своих факультетов. Дамблдор собственноручно снял с каждого Дома по 50 очков, причём на следующий день во время обеда сделал объявление: дуэли отныне запрещались категорически, впредь нарушители будут немедленно исключены из школы, а их факультеты безжалостно оштрафованы.

Вдобавок на следующий же день деканы — Снейп и Макгонагалл — отправили Малфоям и Дурслям уведомление о нарушении школьных правил и несчастном случае. И если у Гарри это вызвало только невесёлую ухмылку («Бедные Дурсли, как они будут разочарованы: и снова им не удалось от меня отделаться!»), то Малфой, похоже, расстроился и даже напугался. Особенно после того, как зашедший проведать его Снейп сообщил, что в ближайшую неделю в Хогвартс собирается прибыть Люциус Малфой собственной персоной.

Мадам Помфри была очень недовольна шумихой; лазарет превратился в проходной двор: студенты Слизерина и Гриффиндора толпами навещали своих ловцов, пара драк состоялась прямо в больничной палате. Ей регулярно приходилось выводить синяки и приводить в порядок разбитые носы. Фред и Джордж демонстративно приходили со своими дубинками отбивал на плечах, в результате чего заглянувший в лазарет Снейп (ясно, что по наущению Малфоя) заявил, что выставит у кровати слизеринского ловца охрану из троллей.

— Троллей? — фыркнули близнецы, едва за профессором Зелий закрылась дверь. — Зачем так напрягать школьное начальство? У Крэбба с Гойлом и мозгов столько же, и внешность подходящая: в серой униформе никто не заметит разницы!

— Кстати, об униформе, — медовым голосом заметил Рон, поворачиваясь к Малфою, — слизеринская змея на трусах — это твоё собственное изобретение или фирменный знак вашего факультета?

Время было выбрано как нельзя более удачно: из слизеринцев в палате присутствовали только Крэбб с Гойлом да осунувшаяся от безмолвных страданий Пенси Паркинсон, тогда как Гриффиндор был представлен полным составом квиддичной команды и почти всеми однокурсниками Гарри. Повисла звенящая тишина.

Никто не думал, что Малфой может покраснеть до такой степени — теперь его лицо напоминало спелый помидор. Крэбб с Гойлом вопросительно взглянули на Драко, но, прежде чем тот успел дать им знак, Пенси взвилась со своего стула:

— Что ты несёшь, Уизли!

Рон всем корпусом развернулся к ней, словно наводя крупнокалиберное орудие:

— Если ты, Пенси, думаешь, что я получил удовольствие, натягивая пижаму на его худосочное тело, то ты ошибаешься. Правда, Гермионе пришлось ещё хуже, она его раздевала. Слышь, Малфой, — он сделал эффектную паузу, любуясь, как цвет лица Драко становится пепельно-белым, — у тебя змея на трусах, и правда, шевелится или ей показалось?

Гриффиндорцы взорвались хохотом, даже девушки хихикали, прикрывая ладонями рты. Малфой, снова ставший пунцовым, рухнул на подушку и натянул одеяло до самых бровей.

— Кстати, — не смог удержаться Рон, — так себе змейка, говорит, — маленькая…

— Рон, — сквозь слёзы всхлипнул Гарри, — Гермионе бы не понравилось то, что ты сейчас рассказал…

— Это ещё не всё, — конспиративным шёпотом, который можно было услышать даже в коридоре, продолжил Рон, — у него… — он наклонился к тут же сблизившим головы юношам. Лазарет потряс очередной взрыв хохота.

— Не может быть!

— Чтоб меня мантикора укусила!

— О! Я хочу это видеть!

Крэбб с Гойлом, наконец-то, сообразившие, что происходит, подскочили со стульев, у Пенси был такой вид, будто она вот-вот вцепится Рону в физиономию. От очередной драки лазарет уберегло только появление мадам Помфри, решительно разгородившей противников ширмами. В конце концов, чтобы визитёры не встречались друг с другом, дни посещений были поделены между Гриффиндором и Слизерином.

Исключение сделали только для Гермионы. Трудно сказать, чем конкретно тронула гриффиндорская староста сердце строгой медсестры, но она могла проводить рядом с Гарри столько времени, сколько ей хотелось. Чему они оба — и Гермиона, и Гарри — были несказанно рады.

… Когда он впервые пришёл в себя, серый тусклый мир покачивался в мутном тумане. Белые занавески, запах лекарств — место, где он находился, нельзя было ни с чем спутать. Гарри прислушался к ощущениям: перебинтованную грудь ломило, было немного больно дышать, но руки-ноги находились в целости и сохранности. А вот попытка сесть оказалась не очень удачной: тело взорвалось болью, едва Гарри попробовал приподняться на локтях. Негромко охнув, он рухнул на подушку.

Что-то звякнуло, раздались быстрые лёгкие шаги, и за ширму вошла мадам Помфри в белом халате.

Стоп. Мадам Помфри?

Гарри захлопал рукой по тумбочке в поисках очков, на пол посыпались бумаги и коробка с Шоколадными лягушками.

— Гермиона? — недоверчиво уточнил он, хотя уже прекрасно видел, что это она.

Девушка стояла, держа в руке стакан с водой, и растерянно смотрела на Гарри. Он не менее растерянно смотрел на неё.

Наверное, надо что-то сказать, — крутилась навязчивая мысль, но ничего умного в голову не приходило. Он просто лежал, глядя на белый халат явно с чужого плеча — слишком широкий в талии, на её порозовевшее  — от смущения? неожиданности? — лицо, на тёмные круги под глазами, в которых угадывались и бессонные ночи, и выплаканные в подушку слёзы, на сжимающие стакан пальцы с несмываемыми чернильными пятнами. Внезапно Гарри почувствовал, что улыбается, и увидел отражение своей бледной улыбки на её лице. Она медленно подошла, опустила стакан на тумбочку и присела на краешек его кровати.

— Гарри?

Он так давно не слышал в её голосе нежности и тепла, что даже не сразу понял, что она назвала его по имени, — оно рассыпалось музыкальной капелью. Гермиона сидела и, кусая дрожащую нижнюю губу, смотрела на него. Её рука непроизвольно потянулась к его ладони, но вдруг замерла на полдороги.

— Как ты себя чувствуешь?

Он пожал плечами и сморщился от пронзившей грудь боли:

— По сравнению с профессором Биннсом у меня всё впереди.

Гермиона улыбнулась шире. Снова повисла неловкая пауза. Он вдруг понял, как волнуется. Словно спохватившись, она наклонилась и, подняв с пола уроненные Гарри бумаги (это оказался вчерашний выпуск Пророка), протянула ему.

— Смотри, что напечатано в передовице! — она нетерпеливо постучала пальцем по первой странице. Гарри с трудом оторвал взгляд от её склонившегося над ним лица и перевёл его на газету.

Оправдание Сириуса Блэка! Раскрыта самая грандиозная мистификация последнего времени!!!

— Ух, ты! — выдохнул Гарри и пробежал заметку глазами. — Вот это да… Молодчина Дамблдор! Как же ему это удалось?

— Не знаю, но, как мне кажется, тут большую роль сыграло то, что вопрос был поднят самим Дамблдором. Сейчас, когда он почти что министр Магии, с ним не спорят… — Гермиона держала газету, не сводя взгляда с юноши. — Так что, может быть, тебе теперь разрешат уехать от Дурслей… Гарри, — голос её странно изменился, и он вскинул глаза. — Я хочу тебе сказать… — она замялась и, решившись, выпалила, — я хочу сказать тебе — спасибо и прости меня, пожалуйста! Я была неправа, я вела себя просто ужасно, я так виновата…

Он остановил её, взяв за руку:

— Не надо. Я был кретином.

Его рука была тёплой и крепкой, и она тут же почувствовала, как всё внутри затрепетало и откликнулось на давно забытое прикосновение.

— Гарри, я…

— Не надо, — повторил он и чуть сжал её руку. Она покорно кивнула и протянула стакан. — Выпей, а потом я осмотрю тебя. Нужно сделать перевязку.

Гарри кивнул и выпил зелье, почувствовав, как горячее тепло разливается по всему телу.

— Штаны снимать? — неловко пошутил он, и сам тут же смутился.

— Вот их, как раз, можешь оставить, — Гермиона помогла ему расстегнуть пуговицы на пижаме, и Гарри, опустив глаза, увидел, что на стягивающих грудь бинтах кое-где проступили пятна засохшей крови.

Взмахнув палочкой, Гермиона удалила бинты и склонилась над ним.

Гарри зажмурился, и весь сосредоточился на её осторожных прикосновениях: пальцы пробежали вдоль ключиц, потом коснулись груди, откликнувшейся на эти лёгкие касания тупой болью, замерли на рёбрах. Он подался вперёд, тут же скривившись от боли, но в этот момент Гермиона снова взмахнула палочкой, и свежие бинты туго обмотали Гарри от плеч до пояса.

— Ты теперь выполняешь обязанности мадам Помфри? — поинтересовался он, негнущимися пальцами с трудом пропихивая пуговицы в петли.

— Я тут ей много помогала в последние два дня, — неопределённо махнула рукой куда-то за ширму Гермиона, — так что она зачла мне экзамен по Магической Помощи и освободила от дальнейших занятий. И разрешила ухаживать за тобой. Мадам Помфри сейчас у себя — смешивает порошки и готовит новые зелья.

Она снова замолчала. Гарри лихорадочно думал, о чём бы ещё её спросить, — он так соскучился по звуку её голоса, по её взгляду, прикосновениям, что ему хотелось, чтобы она больше никуда не уходила, а вот так же сидела на краешке его кровати, рассеянно теребя поясок.

— А что Малфой? — неожиданно вспомнил он.

— Жив и здоров. Сотрясение мозга. Твой подзатыльник получился весьма увесистым… Гарри, мы так перепугались… — она тут же взяла себя в руки и постаралась улыбнуться. — Завтра придёт Рон — сегодня он сдаёт Флитвику «хвосты» по Заклинаниям. Весь Гриффиндор так за тебя переживает… — она вытащила из кармана стопку открыток, одна из которых тут же распахнулась и запела противным писклявым голосом.

— Придави её чем-нибудь тяжёлым, — сморщился Гарри. — Кажется, я догадываюсь, от кого она…

— Перестань, Гарри! Нельзя смеяться над чужими чувствами, — с напускной строгостью произнесла Гермиона, пряча улыбку. — К тому же, если ты думаешь, что она от Джинни, ты ошибаешься. Её прислал Колин Криви, — и она расхохоталась, увидев, как вытянулось его лицо.

— Какого чёрта ты разоралась, Грейнджер! — раздался сонный недовольный голос. — Дай поспать! — пружины кровати Малфоя запели, он завозился, что-то ворча себе под нос. — И принеси мне воды — у меня стакан пустой!

— Есть такое слово — «пожалуйста», — невозмутимо откликнулась Гермиона, не поднимаясь с места. Гарри нахмурился, но она успокоительно махнула рукой. — Он сейчас ужасно смешной и жалкий, — пояснила она, понизив голос. — После того, как мадам Помфри сказала, что его осматривала и лечила я, всё время говорит гадости, хорохорится и краснеет. Боится, наверное, не увидела ли я чего недозволенного.

— А ты его осматривала? — Гарри нахмурился ещё больше.

— Исключительно с медицинской точки зрения, — улыбнулась Гермиона. — Никакого удовольствия.

Гарри заглушил неприятное чувство внутри и постарался улыбнуться в ответ.

— Грейнджер, я кому говорю! — проныл тот же голос из угла лазарета. — Я пить хочу.

— Я тебе всё сказала.

— Хорошо — пожалуйста.

— Что «пожалуйста»?

— Дай воды.

— А теперь то же самое полным предложением.

Гарри был готов поклясться, что слышит скрежетание зубов.

— Дай воды. Пожалуйста, — выдавил из себя Малфой.

— Подождёшь, — отбрила Гермиона и, наклонившись, коснулась прохладными губами лба Гарри. — Мне уже пора. Я приду утром, — и, не успел он опомниться, вышла из-за ширмы. Он слушал, как журчала вода, как её шаги пересекли палату и замерли в дальнем углу, и в ноющей груди начало расти ощущение счастья.

— Давай сюда, — буркнул Малфой.

— Скажи «спасибо».

— Я хочу пить.

— Если не скажешь, отнесу обратно.

— Хорошо — спасибо.

— Держи.

— Проваливай.

— И тебе тоже спокойной ночи, Малфой.

Хлопнула дверь, и всё стихло.

— Чёртова нянька, чтоб тебе провалиться на полдороги, — пробурчал Малфой и, судя по скрипу пружин, снова завозился.

— Я бы не советовал тебе хамить, Малфой, — предупреждающим тоном заметил Гарри из-за своей ширмы. — Иначе можешь лишиться последних мозгов, коль скоро мадам Помфри утверждает, что они у тебя всё-таки есть.

— О, никак Поттер очнулся! — откликнулся слизеринец. — Какая жалость! — но тут же в его голосе появились страдальческие нотки, и по скрипу двери и донёсшимся шагам Гарри понял, что в лазарет снова кто-то вошёл. — Ах, мадам Помфри, меня опять тошнит, и мне больно — вот тут… тут… И ещё тут.

— Мистер Малфой, — раздался строгий голос медсестры, — прекратите симулировать. Почему вы не выпили порошки, что я вам дала?

— Они горькие, — капризно проныл слизеринец.

— Вы предпочитаете инъекции? Хорошо, разворачивайтесь! Я уже устала от ваших бесконечных жалоб! Если всё, действительно, настолько серьёзно, будем принимать решительные меры! Поворачивайтесь, ну же!

— Ой, что вы делаете!

Гарри с улыбкой прислушивался к возне на том конце лазарета.

— Мистер Малфой, прекратите вести себя, как ребёнок! Вы сами полежите или мне позвать кого-нибудь на помощь? Например, мисс Грейнджер — наверное, она ещё не ушла далеко? — в голосе мадам Помфри зазвучали ядовитые нотки. Возня сразу же прекратилась.

— Полежу, — буркнул слизеринец.

— И отпустите свои штаны — что вы в них вцепились. Вот так. О, Мерлин, что это у вас?!

Я краем уха слушал предматчевую речь Бажена и пытался настроить себя на игру. Да, Ангелы неба, и правда, очень хороши, но всё же баланс игр в нашу пользу — мы им уступили всего дважды, а выигрывали аж пять раз. Так что психологический перевес на нашей стороне. И, кроме того, — в последней игре их вратарь получил травму, сегодня им придётся выставить запасного, а он совсем зелёный, так что наши Охотники имеют все шансы отличиться. Свою задачу я знаю…да, четвертьфинал… если мы побеждаем, то полуфинал через неделю, и предстоит встреча с Ястребами… и, значит, мне придётся снова задержаться. Как же она там?

Я незаметно сунул руку под красную фуфайку со львом на груди и сжал в кулаке половинку сердечка. Оно начало разогреваться, и через миг мне стало жарко, словно я вернулся в тёплое августовское утро, когда провожал её из Софии. Значит, кулон на ней, и она в безопасности…

Я закрыл глаза и изо всех сил сконцентрировался: передо мной замелькали какие-то обрывочные видения. Белая ткань… много белой ткани… больница? Я в ужасе вздрогнул — но тепло сердечка в моей руке было таким солнечно-безмятежным. Нет, она цела и невредима. Я снова сосредоточился. Солнечное утро… она улыбается?.. да, точно, — она улыбается… ей хорошо… она счастлива?..  — как странно, сколько я ни заглядывал в её душу, я ни разу не ощущал счастья… Печаль, усталость, грусть и боль — сколько угодно. Но счастье — никогда. Что же с ней произошло? Она удачно сдала тест? Получила десятку на Зельях?

— …Ты понял, Виктор? Да очнись же ты!

Я вздрогнул и судорожно выдернул руку из-за пазухи.

— Да понял я, понял. Важны не очки, а победа. Я что — когда-нибудь вас подводил?

— Нет, просто у тебя такой вид, словно ты, вообще, не слышишь. Ты замёрз, что ли, в своей Англии — ходишь, ровно примороженный…

Я мрачно покосился на Бажена, но тот уже подозвал Охотников, и они сгрудились около схемы поля. Взмах палочкой, и разноцветные стрелки начали танец на белом фоне.

Я стиснул метлу и пошёл к выходу. Мне было душно, хотелось на воздух. Удивительно — здесь совсем тепло, вернувшись из промозглой, сырой и ветреной Англии, я окунулась в мягкую осень. Я всегда так любил эти последние дни, дарящие обманчивую надежду, что зима никогда не наступит…

Но сердце моё осталось там.

Украдкой оглянувшись и убедившись, что на меня никто не смотрит, я снова сунул руку за пазуху и попробовал сконцентрироваться.

Она смеётся… мне показалось, что я даже слышу переливы её смеха. Я почувствовал, что тоже улыбаюсь. Когда закончится матч, тут же напишу ей.

Я говорил себе это каждый день, каждый день писал ей и… тут же рвал или сжигал письма — никакие слова не могли передать мои чувства; попадая на бумагу, они тут же жухли и скукоживались, превращаясь в тусклые банальности.

Да… она смеётся, она говорит с кем-то. Я не слышал её слов, только эмоции. Радость, счастье… а ЭТО что? Я стиснул сердечко так, что острый край взрезал мне ладонь. Нет, не может быть — мне показалось. Не может быть…

Я тряхнул головой, отгоняя навязчивое чувство, и резко выпустил кулон, словно боялся, что могу услышать или почувствовать что-то, после чего отрицать очевидное будет невозможно.

Команда уже построилась и оседлала мётлы. Я занял своё место в строю. Свисток. Мы взмыли в воздух.

Ощущение полёта полностью захватило меня. Внизу переливалось разноцветное людское море. От скорости ветер шумел в ушах. Зависнув над полем, я услышал ровный гул толпы, грохот барабанов, взрывы петард. На трибунах полоскались красные и лазурные флаги. Я обыскивал глазами пространство, краем боковым зрением отслеживая перемещение по полю Велы Стояновой — ловца Ангелов.

Похоже, надежды наших тренеров на неопытность вратаря соперников вполне оправдались: к десятой минуте мы вели в счёте с перевесом в семьдесят очков. Я методично обследовал воздух, делая круги над полем, Вела следовала за мной на расстоянии. Знаю я эту женскую тактику: повиснуть на хвосте и надеяться на джентльменское отношение. Как бы не так! Мы с ней встречаемся не в первый раз, и в прошлой игре я получил в бок ногой. Уловка ей всё равно не помогла, а после матча она клялась, что это было чистой случайностью.

Я решил проверить свои подозрения, нырнув вниз и заложив крутой вираж. Точно. Она повторила мои действия, норовя проскочить у меня прямо перед носом. Что ж, тебе же хуже. Летаешь ты хорошо, но на малых высотах начинаешь нервничать и плохо справляешься с управлением. А потому…

И в этот момент он появился. Солнечный луч вспыхнул на сверкающем боку, я метнулся туда раньше, чем успел понять, что это было. Снитч нырнул вниз, завис на миг и, резко сменив направление, помчался вперёд.

Я уже ничего не видел, только его медленно приближающийся напоенный солнцем бок и размазанное марево бьющих крылышек. Позади висела Вела, норовя зацепить хвост моей метлы.

Послышался угрожающий гул. Резкий рывок вверх — и бладжер просвистел мимо. Снитч звал за собой, я снова нырнул вниз, стиснув метлу. Порезанную сердечком руку пронзила неожиданная боль.

Мы победим. И я остаюсь здесь ещё на неделю. Она счастлива. Полуфинал. С кем она сейчас?

В ушах свистел ветер, рёв стадиона смазался в какой-то невнятный гул, доносящийся до меня, как сквозь толстый слой ваты. Я протянул руку — до заветной победы оставался метр, не больше.

Я остаюсь здесь. Она там. Она смеётся. С кем она смеётся?

Я уже чувствовал колебания воздуха вокруг бьющихся крылышек, но в тот момент, когда я хотел сомкнуть пальцы, ощутил резкий удар в бок, и узкая ладонь скрыла от меня сияющий шарик.

Вела поймала снитч.