Ловец

Реклама

купить

Глава двадцать седьмая, в которой Гарри знакомится с секретом и пророчествами Нострадамуса, Крум наживает себе врагов, а Колин Криви расплачивается за наивность и доверчивость.

Гарри догадывался, что, рано или поздно, Дамблдор вызовет его к себе, поэтому, когда профессор Макгонагалл после завтрака велела вместо Истории Магии следовать в кабинет директора, он коротко кивнул, ничем не выдав своих чувств: ждать-то он ждал, но всё же надеялся, что обойдётся. Преодолевая вслед за деканом лестницу за лестницей, машинально перешагивая через проваливающиеся ступеньки и сторонясь кусающихся перил, он мысленно прикидывал, к чему стоит подготовиться.

Единственное, что приходило в голову, — их с Гермионой налёт на кабинет директора раскрыт. Оправданий этому поступку не было никаких, и Гарри решил честно во всём повиниться. Однако объяснить необходимость кражи книг, не рассказывая про личную встречу со Стражем, подземный ход, надгробия и странный предмет в холодном пламени, будет довольно проблематично. А это цепляло за собой и подозрения о покушениях, и многое-многое другое. И что он мог поведать? Поделиться смутными сомнениями? Выглядеть в глазах кого-либо, особенно Дамблдора, любознательным параноиком с манией преследования ему совсем не хотелось.

Кабинет был открыт, лестница уже ждала юношу и резво побежала вверх, едва он шагнул на ступеньки. Входя, Гарри метнул быстрый взгляд на полку, откуда двумя днями раньше вытащил «Монстров» и «Исповедь», — книги по-прежнему были чуть сдвинуты, как он их и оставил. Дамблдор сидел за столом, склонившись над кипой газет и пергаментов, а на высокой спинке стула, увенчанного резным гербом Хогвартса, пристроились три совы, тут же воззрившиеся на Гарри круглыми внимательными глазами. Ещё две кружили под потолком и, судя по громкому уханью, обменивались нелицеприятными замечаниями в адрес друг друга. А в тот момент, когда Гарри собрался заговорить, через открытое окно влетел большой угрюмый филин и грузно опустился на стол прямо перед директором, крылом скинув на пол чернильницу в виде хрустального льва.

— Добрый день, сэр, — поздоровался Гарри, делая шаг назад, чтобы избежать чернильного душа.

— Проходи, Гарри, я тебя жду, — одним взмахом палочки Дамблдор вернул чернила в чернильницу, а последнюю — на стол. — Думаю, ты догадываешься, о чём я хочу с тобой поговорить?

Гарри кивнул и осторожно уточнил:

— О последних событиях?

— Совершенно верно, — Дамблдор отцепил от лапы филина свиток, перевязанный серебряной лентой, пробежал глазами послание и нахмурился. Птица, недовольно ухнув, вылетела в окно. — Но, может быть, начнёшь ты? Мне нужно кое-что рассказать тебе, но сначала я хотел бы услышать твои соображения по поводу случившегося. Ведь вы с мисс Грейнджер, если я всё правильно понимаю, знаете об этом чуть больше, чем остальные студенты.

Сердце у Гарри упало в пятки. Поколебавшись, он кивнул.

— Профессор, в тот вечер…

Их снова прервали: через окно влетела сова, цвет конверта на лапе которой не оставлял никаких сомнений относительно тона и содержания письма.

— Вопилка! — ахнул Гарри.

Едва Дамблдор распечатал конверт, как кабинет наполнил пронзительный женский голос, от которого завибрировали разноцветные стёкла, а пожилая и, по-видимому, чрезмерно нервная директриса на одном из портретов хлопнулась в обморок.

— Я предельно возмущена! Все обещания Министерства, что мой ребёнок будет в безопасности, на поверку оказались ложью!

Фоукс взмахнул крыльями и, взлетев со своего насеста, опустился Дамблдору на плечо. Директор улыбнулся.

— Да, дружок, я тоже так думаю… — кивнул он, словно отвечая на безмолвное предложение феникса. Взмах палочкой, и Гарри показалось, что он оглох: в кабинете стало удивительно тихо. Письмо продолжало вещать — но теперь уже еле слышным писклявым шепотком:

— Я пишу от имени и по поручению группы родителей, обеспокоенных происходящим. Наши дети не могут спокойно учиться: мысль о том, что в любой момент они могут пострадать…

— Продолжай, Гарри, — Дамблдор перевёл на Гарри взгляд своих ярких глаз.

— Профессор, в тот вечер мы с Гермионой искали её кота и случайно налетели на профессора Снейпа, профессора Синистру и мадам Помфри — они переносили тело профессора Гатто. Мы слышали, что они говорили об отравлении. И что яд был в книге, которую он читал, — Гарри умолк.

— Значит, вы искали кота, — задумчиво кивнул Дамблдор. — Укрывшись мантией-невидимкой. И случайно — совершенно случайно — оказались в преподавательском крыле. Так-так. Знаешь, Гарри, ты очень похож на своего отца, — улыбнулся директор, словно не замечая смущения юноши, — тот тоже всегда оказывался в самом неподходящем месте в самое неподходящее время. Хотя можно сказать и по-другому: в нужном месте и в нужное время…

Директор замолчал, ожидая продолжения. Гарри лихорадочно соображал, поделиться или нет своими мыслями и подозрениями.

— … не могу не обратить вашего внимания на то, что с началом учёбы в Хогвартсе Гарри Поттера количество несчастных случаев и происшествий резко возросло, — упрямо бубнила вопилка. — Вы, конечно, можете утверждать, что это — простое совпадение, но…

— Я думаю, — осторожно начал Гарри, — что в школе снова появился человек, пытающийся причинить мне зло… убить меня. И этот человек связан с Вольдемортом.

И Гриндевальдом, — мысленно добавил он и вздрогнул под пронзительным взглядом Дамблдора. Ему в очередной раз показалось, что директор может без труда читать мысли.

— Гарри, я, с одной стороны, рад, что ты воспринимаешь это спокойно и мужественно. Но, с другой стороны, это меня тревожит: привычка жить в постоянной опасности притупляет чувства и интуицию. А сейчас ситуация крайне серьёзна, и дело не только в некой угрозе, подстерегающей тебя в стенах Хогвартса. Взгляни-ка… — директор наобум взял один из свитков, горой лежащих на столе, и протянул его Гарри.

«…настоятельно требуем убрать из школы источник потенциальной опасности для детей и педагогов — Гарри Поттера… »

— Или вот это…

«…с глубоким прискорбием сообщаем, что запас лимонных долек на нашем складе иссяк. До того момента, как он будет восполнен, будем рады предложить Вам три коробки малинового шербета и ящик Шоколадных лягушек… »

— Что-то не так? — спросил Дамблдор, встретив изумлённый взгляд Гарри. — О… прости, это из «Сладкого королевства»… Малиновый шербет… Такая гадость, между нами говоря… Ужасно приторно. Вот, прочитай это.

«…со второго семестра прошу перевести мою дочь, студентку шестого курса факультета Равенкло Чу Чанг, и сына, студента первого курса факультета Слизерин Мэна Чанга в китайскую школу «Сянь»…»

— Или это… и это…

«принять решительные меры», «избавить моего ребенка от присутствия Поттера», «перевести в другую школу Гарри Поттера, в противном случае…».

— Откуда это? — с недоумением поднял взгляд на директора Гарри. — Неужели всё зашло так далеко?

— Гарри, я уже не в первый раз говорю тебе, что твоя жизнь — как ни странно и ни прискорбно — принадлежит не только тебе: ты — символ спасения и возрождения волшебного мира. И не всех это устраивает. Кое-кто был бы рад, если бы не только ты сам, но и имя твоё были стёрты с лица земли и из памяти людей. Или же смешаны с грязью. Сейчас, пользуясь неразберихой и смятением в нашем мире, они пытаются запугать всех до такой степени, чтобы любая видимость порядка казалась желанной, и было не так уж и важно, кто будет стоять за этим. Эти письма — первые ласточки продуманной и, боюсь, хорошо организованной кампании. Испуг, страх, паника — и готовность подчиниться первому, кто пообещает остановить хаос…

— Вольдеморту?

— Тебе кажется это невероятным, да? — грустно улыбнувшись, Дамблдор снял очки и устало потёр глаза. Гарри впервые увидел лицо директора без очков. Оно показалось юноше ещё старше и печальнее. — На самом деле всё очень просто: настроить общество против тебя, дискредитировать, вытолкнуть тебя из магического мира, посеять панику, лишить надежды… Сколько продержатся люди? Неделю? Месяц? Год? Мир не может балансировать на острие ножа вечно, всему приходит конец, и Вольдеморту не понадобятся ни армии дементоров, ни стаи рукотворных чудовищ и монстров… — директор опять помедлил, и эта пауза показалась Гарри неслучайной. — Измученный неопределённостью, ужасом и страхом перед будущим, волшебный мир сам падёт к его ногам. Панике и хаосу противостоять невозможно — ни разумные аргументы, ни уговоры в этих случаях не помогают. Это не в наших — увы! — весьма немногочисленных силах. Так что единственное, что стоит на пути Вольдеморта к могуществу, — это любознательный юноша, обожающий приключения и тайны. Гарри, я думаю, не стоит повторять, но ты, и правда, в опасности. Даже здесь, в Хогвартсе. Возможно, — добавил директор, поколебавшись.

— Но почему? Почему я? Что во мне такого особенного, что не дает Вольдеморту покоя? Пусть мы с ним чем-то похожи, пусть он передал мне частицу своей силы, и мне удавалось спастись всякий раз, когда мы встречались, но как, как я могу спасти ВЕСЬ мир?

— Думаю, что сейчас пока — никак. И всё же… — Дамблдор поднялся, подошёл к книжному шкафу и достал с полки огромную книгу. Она была старая и очень потрёпанная. Повернувшись к Гарри, директор неожиданно улыбнулся и поманил его к себе. — Я знаю твою нелюбовь к Прорицанию и всевозможным пророчествам, да и сам, признаюсь, слегка предвзят, но, думаю, тебе будет любопытно взглянуть на это, — он опустил книгу на резную деревянную подставку в виде расправившего крылья дракона и сдул пыль с тёмного переплёта.

— Нострадамус? — удивлённо воскликнул Гарри, взглянув на вытесненное на коже имя. — Как, разве он тоже был?..

Дамблдор пролистнул несколько страниц:

— О, да, и, притом, достаточно изобретательным и очень любопытным волшебником. Мишель смастерил Хроноворот — да-да, тот самый, что однажды случилось держать в руках тебе и мисс Грейнджер, — при помощи которого обожал заглядывать в будущее. У него была идея, что, подсказывая грядущим поколениям, где именно и в каком обличье их подстерегает опасность, он поможет этой опасности избежать. Николя не уставал твердить ему, что он — идеалист, но Мишель никого не слушал.

— Но ведь это же запрещено, мы не имеет права изменять прошлое и пытаться влиять на будущее! — удивлённо воскликнул Гарри.

— Между нами, Гарри, — Дамблдор улыбнулся и чуть понизил голос, — он просто обожал нарушать правила, да и правил тогда было гораздо меньше. Не все последствия вмешательства в будущее и прошлое были изучены. Но Мишель догадывался о том, что надо быть очень осторожным, потому-то и зашифровал свои пророчества так, что под конец жизни сам едва ли мог вспомнить, что именно имел в виду. Вот, взгляни… Это написано о нашем времени:

Гарри подошёл поближе. Книга была старинной, рукописной, с заглавными буквами, старательно украшенными диковинными птицами и зверями, и иллюстрациями, нарисованными красной и чёрной тушью.

Внезапно скончается крупный правитель,
Весь мир поразивший размахом реформ,
Но будет преступным его заместитель,
Неистовый враг всех традиций и норм.

Он кровью дорвётся до власти порочной,
Позёр и скотина, воспрявший из тьмы.
Он звёзды сорвёт политической ночью…

В углу, рядом с камином, что-то застрекотало. Послышалось шуршание, но Гарри читал строчку за строчкой, не в силах оторваться:

Фанатик-маньяк стал опорой народа
И к власти пришёл через злобу и кровь.

Мир губят война, грабежи, наводненья…
И знайте, достигшие горных вершин:
Из хаоса трудно создать возрожденье,
Руины на дне неспособны ожить.

— Это о нём? О Вольдеморте? — Гарри коснулся пальцем строк и поднял потрясённый взгляд на Дамблдора. — А кто этот крупный правитель? Ведь это не Фудж, правда? Тогда кто? — озарение пришло внезапно, и Гарри почувствовал, как мороз пробежал у него по коже. — Но ведь это… Это не вы, профессор?

— Ну-ну, Гарри, не впадай в панику. Я ведь только что сказал тебе, что над расшифровкой этих стихов не первый век бьются и простые люди, и волшебники. И никак не могут прийти к единому мнению. Случались ошибки в целые десятилетия. Я склоняюсь к тому, что это написано про Гриндевальда. Но, согласись, в любом случае — рано или поздно — каждый из нас будет вынужден оставить этот мир. Помнится, мы уже говорили с тобой об этом, — и директор, мягко улыбнувшись, взглянул на Гарри поверх очков. Но тут же лицо его помрачнело, и он снова обратил свой взор к книге. — Возможно, я неправ, что показываю и рассказываю тебе всё это, но, мне кажется, ты уже достаточно взросл и силён, чтобы узнать… Читай же.

Гарри послушно опустил глаза к странице.

Я знаю, что явится новый Спаситель,
Нет силы, способной разрушить любовь,
Так слово погибших пророков цените,
Чтоб вырвалось солнце из древних гробов.

— И этот новый Спаситель… я? — Гарри не ждал ответа. Он стоял и смотрел в стеклянную дверцу шкафа, на отражение высокого и худого, чуть растрёпанного юноши в очках. Отражение было очень растерянное и оторопевшее. — Но почему? Ведь я… — Гарри резко повернулся к серьёзно взиравшему на него Дамблдору и заговорил — горячо, отчаянно:

— Я постоянно слышу про миссию, которая возложена на меня, про великое дело, которое я совершил, и то, что мне ещё суждено совершить. Но я не помню того, что сделал в детстве, и не знаю, где взять силы, чтобы выполнить то, о чём все постоянно твердят. Я — самый обычный, я — такой же, как и все. Я даже не лучший ученик своего курса — так как же я могу стать спасителем мира?

— Гарри, твоё время ещё не пришло, но у тебя уже есть всё, что нужно: дружба, вера, любовь и поддержка твоих друзей. Чистое и горячее сердце. Бескорыстие и искренность. Смелость и великодушие. Кроме того, сила, таящаяся в тебе…

В этот миг пламя в камине неожиданно поменяло цвет, и за кованой решёткой появились голова и плечи Сириуса.

— Профессор, извините за вторжение, но это срочно. Добрый день, Гарри, — кивнул он крестнику, — надеюсь, что у тебя всё в порядке, — судя по виду Сириуса, про него самого ничего подобного сказать было нельзя.

— Сириус! — обрадовано воскликнул Гарри и рванулся к крёстному: за всё время он получил от него только два письма; и если первое было довольно длинным и радостным — Гарри получил его как раз после оправдания и возвращения Сириуса в Гильдию Авроров, то за десятком слов второго стояла тревога и ужасная усталость.

— Гарри… извини — столько дел… Я напишу, — пообещал он, почувствовав угрызения совести: как быстро пролетело время, наверное, Гарри ростом уже почти догнал Джеймса… надо обязательно поговорить с ним… как-нибудь… или написать - да-да, надо непременно найти время, сесть и написать, завтра же!- Понимаешь — дела… — взгляд Сириуса снова вернулся к Дамблдору.

— Конечно, я понимаю, — кивнул Гарри, почувствовав, что расспросы и разговоры неуместны, — я буду ждать… Напиши, как сможешь.

Дамблдор, шурша синей мантией с золотыми звёздами, подошёл к камину и облокотился на мраморную каминную полку; они с Сириусом начали о чём-то тихо и сосредоточенно разговаривать, предоставив Гарри самому себе.

Перелистнув страницу, Гарри взглянул на следующее четверостишие:

Близ замка сражались и падали люди,
И тех, и других мучат раны и кровь…
Вождь гибнет, но всё же его не забудут:
Четвёрка дорвалась до вражьих рядов.

У Гарри было ощущение, будто он прочитал свой смертный приговор.

Сражались? У какого замка? Вождь гибнет? А что это за четвёрка?

Голова пошла кругом, и он вернулся к предыдущим строкам: «…Так слово погибших пророков цените, Чтоб вырвалось солнце из древних гробов»…

Чьи эти древние гробы? Что за погибшие пророки?

Растерянным взглядом Гарри обвёл кабинет Дамблдора, словно впервые увидев и книжные полки, и громоздящиеся на них загадочные предметы — знакомые и незнакомые, и прикорнувшую наверху запылившуюся Сортировочную Шляпу, и стены, увешанные портретами, и подставки с книгами, и…

Подставки с книгами.

Его словно ударило электрическим током: толстая книга в тиснёной кожаной обложке с симплициссимусом. Книга, переплёт которой стянут позолоченной застёжкой. Книга, с которой он уже встречался. В этом кабинете.

Бросив взгляд на погружённого в переговоры Дамблдора, и убедившись, что на него никто не смотрит, Гарри сделал несколько осторожных шагов. Драконоустойчивые перчатки лежали рядом с книгой. Он надел их и аккуратно нажал на переплёт. Застёжка щёлкнула, книга послушно распахнулась перед ним, раскрывшись на большой — во всю страницу — иллюстрации. Тусклая, будто выцветшая или же плохо пропечатанная, она, как и многие иллюстрации в волшебных книгах, была живой и представляла сцену человеческого жертвоприношения. Обречённую на смерть жертву — юную девушку с пышными волосами — несли в лапах какие-то жуткие чудовища. Гарри наклонился поближе, и картинка обрела жизнь и цвет, а девушка — лицо. Гарри присмотрелся и едва сдержал крик: это была Гермиона. Он приблизился ещё — изображение стало отчётливее, словно кто-то навёл резкость. Сомнений не было: это она.

Решение созрело мгновенно: мельком взглянув на страницу ещё раз, Гарри осторожно закрыл книгу, защёлкнул замок и, убедившись, что Сириус с Дамблдором по-прежнему погружены в серьёзный разговор, сунул её себе под мантию.

Что-то снова застрекотало — совсем рядом и настолько неожиданно, что Гарри, чьи нервы были напряжены до предела, едва не выронил драгоценную добычу. Из странного устройства, напоминающего по виду серебряную шкатулку с резной крышкой, пополз узкий исписанный пергамент.

Предусмотрительно вернувшись на прежнее место, Гарри кашлянул и позвал Дамблдора:

— Профессор, тут, кажется, вам что-то пришло…

Ознакомившись с новостями, Дамблдор помрачнел и повернулся ко всё ещё маячившему в камине Сириусу:

— Люциус не блефовал, Хаммер только что получил подтверждение. Вот что, попроси-ка Аластора подключить меня к Каминной Сети…

Сириус кивнул Гарри на прощание и исчез. Пламя в камине снова изменило цвет. Дамблдор взял из коробочки на полке горсть порошка и обернулся к Гарри:

— Срочные дела требуют моего присутствия в Лондоне, однако напоследок я хочу тебе повторить: у тебя есть всё, что нужно, Гарри. Но твоё время ещё не пришло. Будь предельно осторожен. Ступай.

Чувствуя затылком пронзительный взгляд синих глаз, Гарри повернулся и вышел. Дамблдор бросил порошок, шагнул в пламя и исчез. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая похрапыванием портретов да раздражённым шепотком:

— …мы — нижеподписавшиеся родители пятидесяти трёх студентов — требуем: первое — Гарри Поттер должен быть немедленно переведён из Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Второе: поскольку Альбус Дамблдор в настоящий момент выполняет функции Министра Магии, он должен быть смещён с поста директора и заменён на главу одной из древнейших волшебных семей…

Мне никогда не приходилось так тяжело, как в первые дни после утверждения в должности преподавателя по Защите от Тёмных Искусств. Словно судьба за что-то разгневалась и стала посылать мне испытание за испытанием. А началось всё с ошеломляющего сообщения о смерти профессора Гатто и вызова к Дамблдору.

Я покривлю душой, если скажу, что меня обуяло уныние из-за кончины болтливого, навязчивого и распутного итальянца. Его бесконечные двусмысленности и утомительная латынь, мелочность и злобность, порочность и лицемерие раздражали, как мне кажется, абсолютно всех. Хотя, наверное, я был одним из самых горячих его недоброжелателей. Ведь ещё летом я просил Дамблдора предоставить мне место именно преподавателя по Защите, но Гатто успел первым. Что ж, мёртвая собака не кусается: сanis mortus non mordet. Прощайте, профессор Гатто.

И теперь я буду вести не издевательский, бесполезный предмет, который посещали исключительно ради того, чтобы поглазеть на меня (а с начавшимся закатом моей спортивной карьеры я и вовсе перестал представлять интерес — даже для восторженных студенток), а займусь чем-то по-настоящему серьёзным и нужным. И по-настоящему интересным для меня.

Знай я, каким путём могу получить это место, давно бы его отравил. Сам, — мрачно пошутил я про себя, услышав слова директора.

Я думал, что на этом наш разговор закончится — но не тут-то было:

— Коль скоро в ваши обязанности теперь входит не только обучение студентов способам защиты от Тёмной Магии, но и поддержание порядка в школе… а за последние сутки в её стенах — увы! — произошло целых три чрезвычайных происшествия, я решил предпринять кое-какие меры безопасности. Хочу познакомить вас с представителем Гильдии Авроров — Сириусом Блэком. Учитывая всё случившееся, мы посчитали разумным установить в замке детекторы Тёмной магии.

Раздался шорох, шаги, и из-за шкафов с книгами вышел высокий и худой человек, напоминающий своим видом то ли капитана пиратского корабля, то ли дьявола: желчное худое лицо с горящими чёрными глазами, торчащая вперёд бородка с проседью, крючковатый нос, спадающие на плечи чёрные волосы. Конечно. Сириус Блэк — бывший заключённый, крёстный отец моего соперника. Уже одного этого было достаточно, чтобы и его я тоже возненавидел.

Мы молча пожали друг другу руки — его была жилистой и холодной, как у покойника, — и мой новый знакомый отправился проводить подготовительные мероприятия: школу требовалось поставить на сигнализацию в течение одной ночи.

Я двинулся, было, за ним, но Дамблдор снова остановил меня:

— Позвольте, я ещё ненадолго задержу вас, мистер Крум. Думаю, вам, в силу вашей новой должности, а так же новых обязанностей, будет небезынтересно взглянуть на это…

Он махнул рукой в сторону стола, и я послушно подошёл, пытаясь сообразить, о чём конкретно идёт речь: на столе громоздились приборы и книги, пергаменты и перья. Посредине стояла початая коробка Шоколадных лягушек.

— На что именно, профессор?

Дамблдор молча указал мне на лежащий с краю толстый том с золотой застёжкой.

— «Гриндевальд. Mearixa», — вслух прочитал я и вопросительно взглянул на директора. Название показалось мне знакомым. — Если не ошибаюсь, я про неё читал в Новейшей истории магии…

— Совершенно верно, — без улыбки кивнул он.

— Но ведь… Насколько мне известно, весь тираж был уничтожен сразу после войны, не смотря на активное сопротивление тех, кто…

— …тех, кто пытался доказать, что уничтожить зло — это полдела. Нужно понять, откуда и почему оно выросло и не дать возможности повториться этому, — голос Дамблдора задрожал от сдерживаемого гнева. — Я без устали твердил об этом, но, увы, на волне всеобщей эйфории в возможность возрождения всемирного зла никто не хотел верить. Книги были публично сожжены, лишив нас возможности изучить феномен Гриндевальда…

Поколебавшись, я протянул руку к застёжке и замер. Что-то в голосе директора говорило мне, что всё это неспроста. Ну, что ж… Я щёлкнул застёжкой. Кожаный переплёт на ощупь был мягкий и тёплый, словно живой.

— Постойте, — резко остановил меня Дамблдор, — вы забыли вот это, — он протянул мне пару перчаток из драконьей кожи. — Я подозреваю, что книга смертельно ядовита, поэтому лучше будет принять необходимые меры предосторожности. Пока не проведены исследования, трудно утверждать наверняка, но я уверен, что профессор Гатто был отравлен при помощи именно этого фолианта. Профессор Снейп и мадам Помфри в ближайшее время выполнят необходимые тесты, но мне понадобится и ваша помощь: я хочу узнать, каким путём эта книга могла попасть в стены Хогвартса. Было бы неплохо заняться и расшифровкой находящейся в ней информации. Боюсь, что, при нынешней нагрузке, в одиночку я не справлюсь. Вы согласны помочь?

Что-то в его голосе подсказывало, что вопрос задан для проформы. Это было не предложение, а приказ. Я никогда не слышал, чтобы Дамблдор с кем-то разговаривал ТАК — решительно и жёстко, хотя и предельно вежливо. Подняв глаза, я неожиданно увидел перед собой не мудрого усталого старика, каким он мне всегда казался, а доблестного воина: гордо поднятая царственная голова, увенчанная шляпой с сияющими звёздами, мечущие молнии синие глаза, руки — сухие и морщинистые, но по-прежнему полные нечеловеческой силы… Однако стоило мне моргнуть, всё пропало (а может, дело просто в игре света и тени?): взгляд Дамблдора стал печален, а узловатые руки, ещё мгновение назад решительно сжимавшие волшебную палочку, рассеянно крутили пустую коробочку от Шоколадной лягушки.

— Конечно, профессор. Но сначала я хотел бы узнать побольше об этой книге. С чего вы посоветуете мне начать?

— Наверное, с этого… — Дамблдор подал мне толстый свиток, туго перевязанный и запечатанный сургучом. — Здесь все материалы по последним дням Гриндевальда, опись предметов и библиотеки, допросы его сторонников… В общем, увидите сами. А с самой книгой… я настоятельно советую работать с ней только в моём кабинете: она не должна покидать этих стен. Ни при каких условиях — только в моём кабинете вы будете в безопасности. Относительной безопасности: учитывая, кто был её создателем, могу с уверенностью заявить, что книга очень опасна. Нельзя заранее предсказать, чего от неё можно ждать.

В ту ночь никто из преподавателей Хогвартса не спал: мы обследовали комнату за комнатой, класс за классом… я не знал, что в одном из них спала она. Спала, обнявшись с ним- наткнись я на них тогда, меня не остановили бы ни детекторы Чёрной магии, ни преподаватели, ни угроза огласки, ни возможные последствия: эта ночь стала бы для Поттера последней.

Она не должна быть ни с кем, кроме меня. Я это чувствовал. Я это знал.

Судьба хранила своего любимчика, тогда как мне в напарники достался Снейп, и если до моего повышения он относился ко мне вполне терпимо, то уже через пару часов после разговора с Дамблдором я испытал на себе всю силу его зависти и ревнивого раздражения. Зельевар исходил желчью, завуалировано иронизируя над моими знаниями, увлечениями и пристрастиями, демонстративно не замечая моих попыток обратить всё в шутку и игнорируя недвусмысленные намёки на то, что я впредь не потерплю подобного отношения.

С той самой ночи наши с ним разговоры превратились в дуэли, где вместо палочек или шпаг использовались ядовитые слова, колкости и оскорбительные намёки. Даже в присутствии студентов профессор не считал нужным сдерживаться, вслух сомневаясь в моих знаниях (при том, что именно в те дни я прошёл квалификационный тест и получил сертификат преподавателя Тёмной магии и защиты от оной) и, издеваясь над моим иностранным акцентом, который все остальные деликатно не замечали.

Да и другими профессорами моё назначение было воспринято без энтузиазма — впрочем, я не ждал его. Всё, что мне было нужно, — это возможность заниматься своими делами. И видеть её. Хотя бы видеть.

Я находился в полушаге от безумия: мысль о любовном зелье и похищении не оставляла меня, преследовала днём и ночью. Я презирал себя за глупую щепетильность и идиотизм: она жила у меня, она была в полной моей власти, а я, как последний болван, рассуждал о высоких материях, о свободе выбора, о том, что не имею права принуждать её к чему-то… Какой бред! По ночам в своей комнате я снова и снова смотрел в Зеркало памяти — она ходила, улыбалась, спала, переодевалась… я касался кончиками пальцев её тела — ровной и холодной поверхности равнодушного стекла — захлёбываясь от ненависти к самому себе.

А потом эти слухи о ней и Поттере… С той минуты мрачный, тяжёлый сон, которым казалась мне моя жизнь, обернулась ночным кошмаром, не имеющим начала и конца. Я чувствовал, как кулон на моей груди лучится радостью, нежностью, и переполнялся ненавистью и горечью… Эта радость и нежность были украдены у меня. Они должны были принадлежать мне. Как и она.

А она…

А она меня старательно избегала. Никаких взглядов, никаких вопросов. Никогда не подходила ко мне одна. Никогда не поднимала взгляда, отвечая урок.

Проснувшись однажды ночью, я долго смотрел в кружащийся надо мной красноватыми хлопьями мрак. Неожиданно в груди появилась пустота и лёгкость: решение было принято. Оставалось только найти повод и добиться того, чтобы она пришла ко мне. Но мне и не потребовалось этого делать: однажды вечером она сама постучала в дверь моего кабинета. И случилось это гораздо раньше, чем я мог представить себе в самых смелых мечтах.

Как Гарри ни пытался отыскать ту страницу, ради которой он, собственно, и выкрал книгу из кабинета Дамблдора, у него ничего не выходило. Правда, делал он это урывками, по ночам, когда спальню пятикурсников наполняло мерное похрапывание Дина, Симуса и Невилла (Рон был всё ещё в клинике, его обещали выписать со дня на день). Что-то удержало юношу от того, чтобы, выйдя из кабинета Дамблдора, тут же кинуться в комнату Гермионы и попытаться разобраться с этой книгой вдвоём. И теперь, задёрнув полог кровати и светя себе зажатой в зубах волшебной палочкой — в лучших традициях Приват-драйв, Гарри, натянув перчатки из драконьей кожи, осторожно листал страницу за страницей.

Сначала он пытался читать текст. Но тот состоял из философских кусков (вникать в которые у него не было времени, да и желание пропало после первой же пары страниц), чередующихся с рецептами сильнодействующих зелий (одного взгляда на названия и состав которых было достаточно, чтобы понять, с какого рода Тёмной магией имеешь дело), абзацами, написанными на иностранных языках, рунами, расчётами, звёздными картами… И юноша быстро оставил это занятие: чтобы понять и разобраться в написанном, нужна была масса знаний по Тёмной магии. И пара человеческих жизней. А потому он просто листал страницу за страницей, мельком просматривая иллюстрации.

Иллюстрации, от которых волосы на голове шевелились, и Гарри пару раз уже порывался пригладить их, но каждый раз вспоминал, что на перчатках наверняка есть следы яда; лицо покойного профессора Гатто произвело на него достаточно сильное впечатление, чтобы серьёзно относиться к собственной безопасности.

Пытки, казни, жертвоприношения, кровавые ритуалы… «Создание монстров и умерщвление оных» (Гарри пробежал глазами текст, но кроме формул, заклинаний, расчётов и списка необходимых компонентов там ничего не было), этапы приготовления зелий, пропаганда и организация, национальная политика после установления мирового господства, принципы и причины уничтожения магглов и полукровок («В результате скрещения двух существ, стоящих на различных ступенях развития, неизбежно получается потомство, ступень развития которого находится где-то посередине между ступенями развития каждого из родителей… Более сильный должен властвовать над более слабым, а вовсе не спариваться с более слабым и жертвовать, таким образом, собственной силой»). Гарри передёрнулся от отвращения и против собственной воли вспомнил Малфоя и те оскорбления, которые он уже который год швырял в лицо Гермионе.

Гарри листал и листал, стараясь больше не вдумываться в то, что видит, — он просто искал ту иллюстрацию, где пышноволосую девушку — Гермиону — вот-вот должна была поглотить огненная пучина… Всё остальное — потом. Но, как он ни пытался, в этот раз ему не удалось раскрыть книгу ни в середине, ни в конце, и приходилось листать подряд — с самого начала, проклиная «Мою борьбу» вместе с её создателем и сожалея о потерянном времени. Страница за страницей — желтовато-прозрачные, мягкие, податливые и удивительно тонкие — они не шуршали, а послушным шёлком ложились одна на другую.

Какая странная бумага, — мимоходом подумал Гарри, переворачивая страницу 1024.То, что предстало перед глазами в следующий миг, заставило его похолодеть, и уже в следующую секунду он, с трудом сдерживая подкатившую к горлу тошноту, выбегал из спальни, завернув книгу в простыню и держа её на вытянутых руках, как отвратительное чудовище.

На странице 1025 красовался Знак Мрака — вернее, то, что послужило прототипом метки, созданной Вольдемортом несколько десятилетий спустя; метки, которой он клеймил своих последователей, — змея, кольцами обвившаяся вокруг человеческого черепа и высовывающая свою ядовитую пасть из пустой глазницы. Учитывая то, с какой именно книгой Гарри имел дело, в этом не было ничего неожиданного, — в «Моей борьбе» встречались иллюстрации, рядом с которой эта смотрелась невинной валентинкой. Если бы не одно «но»: Знак Мрака не был иллюстрацией. Это была татуировка, нанесённая прямо на страницу. Сделанную из человеческой кожи.

Гарри вбежал в ванную комнату для мальчиков, кинул книгу на пол, стряхнул с рук перчатки, разделся, стараясь себя не касаться, и, открыв кран до упора, метнулся под душ. Ему не хватало воздуха, он дышал широко открытым ртом. Струя, бившая из душа, была ледяной, уже через минуту он замёрз, посинел и покрылся «гусиной кожей», зато тошнота отступила, и кровь перестала гудеть в ушах. Наконец, вода начала нагреваться. Клацая зубами, Гарри, оступаясь и поскальзываясь на холодном каменном полу, проскакал к полочке и, схватив мыло и губку, начал с остервенением тереть себя: его не покидало жуткое ощущение крови и плоти, приставшей к пальцам, несмотря на перчатки. Мокрые волосы облепили лицо, вода залила очки — только сейчас Гарри сообразил, что забыл их снять.

Он не знал, сколько времени простоял под тёплыми струями, но, наконец, почувствовал желанное облегчение. Растеревшись махровым полотенцем — так, что кожа начала гореть, — он оделся и спустился в гостиную, чувствуя, что сегодня ночью будет не в силах вернуться в спальню, в свою кровать: во всяком случае, пока домашние эльфы не сменят ему бельё. Теперь ему повсюду мерещился сладковатый запах тления, а во рту стоял металлический привкус.

В гостиной было тихо и темно, в камине вяло покачивалось затихающее пламя, в свете которого тёмно-бордовые кресла и диваны, ковры и гобелены казались почти чёрными.

Осторожно, как ядовитую змею, Гарри положил свёрток с книгой и перчатками на низкий столик и подошёл поближе к огню, чтобы высушить мокрые волосы. Внезапно в кресле кто-то шевельнулся.

— Гарри?..

— Гермиона? Что ты тут делаешь? — ему было стыдно в этом признаться, но он почувствовал облегчение, что не придётся сидеть в одиночестве.

— Да вот, решила полистать «Трансфигурацию сегодня» — Макгонагалл предложила в качестве допуска к экзамену по СОВ прочитать третьекурсникам доклад об истории и современных течениях в Трансфигурации… Но что-то я сегодня устала, только тезисы набросала, всего три листа… — Гермиона зевнула и сладко потянулась. — Кстати, Джинни получила письмо от миссис Уизли: Рона послезавтра выпишут из госпиталя, и он вернётся. Замечательно, правда? Но ему столько придётся догонять… надо будет обязательно ему помочь — я возьму на себя Трансфигурацию, Историю магии и Зелья, а ты — Защиту, Прорицание и Гербологию… — она нахмурилась, что-то прикидывая в уме. — Да, думаю, с остальным он справится и сам. До конца семестра ему обязательно надо всё наверстать, иначе в Рождество придётся, не разгибаясь, сидеть над учебниками. Знаешь, я ужасно по нему соскучилась, просто не терпится его увидеть: наконец-то, мы всё ему расскажем и обо всём расспросим! А то у меня есть подозрения по поводу совиной почты — его вчерашнее письмо определённо кто-то вскрыл, а потом снова запечатал…

— Да ну, прекрати: кому могут быть интересны зарисовки из жизни клиники Св.Мунго? — недоверчиво мотнул головой Гарри. — Рон приедет послезавтра вечером, он мне написал, я знаю… Кстати, он в курсе, что бладжер был заколдован… горит желанием узнать, чьих это рук дело. Подозреваю, что кое-кому не поздоровится… — Гарри пытался говорить, как ни в чём ни бывало, но мысли, так или иначе, снова возвращались к книге.

Видимо, было в его лице и голосе что-то такое, что Гермиона, внимательно присмотревшись к нему, тревожно приподнялась из мягкого кресла.

— Гарри… что с тобой? Что-то случилось?

— Понимаешь… — в голове мелькнула мысль, что она, наверное, обидится на то, что он сразу же не рассказал об украденной книге, которую она так мечтала поизучать, — словом… я утащил из кабинета Дамблдора ТУ книгу, — понизив голос, закончил он, хотя в гостиной — определённо — не было ни одной живой души.

Гермиона ахнула — то ли испуганно, то ли восхищённо, Гарри не решился бы утверждать наверняка.

— С ума сойти! Молодец! Но как тебе удалось? Ну же, где?.. Где она? Давай же скорее посмотрим!.. — куда только девался сонный взгляд: Гермиона светилась энтузиазмом и буквально рвалась в бой.

— Погоди. Ты знаешь, на чём она напечатана? На человеческой коже…

К его вящему изумлению, она, хоть и нахмурилась, вовсе не была потрясена.

— Ничего удивительного. Очень многие Тёмные маги писали и печатали книги на коже своих врагов и жертв… А некоторые не брезговали и сторонниками. Говорят, что личная библиотека Салазара Слизерина была именно такой… Об этом написано в «Истории Хогвартса». Бр… — она невольно передёрнула плечами, но решительно встала. — Так, где же она?

— Вон, — кивнул Гарри в сторону стола. — Не знаю, как тебя, а меня теперь так просто тошнит от отвращения…

— Мы делаем это не ради любопытства, — строго возразила Гермиона. — Тебя же не тошнит, когда на Зельях ты потрошишь рогатых жаб или растираешь крысиные мозги? Просто не думай об этом — и всё. Я помню, как вы с Роном писали для Биннса реферат по использованию пыток для выявления ведьм и так хихикали, что мешали всем готовить уроки, — она осторожно взяла свёрток и кивнула в сторону ведущей к спальням девочек лестницы:

— Пойдём ко мне. Там нас точно никто не побеспокоит. И когда ты её утащил?

— Пять дней назад, — ответил Гарри, но не получил ожидаемой порции упрёков. Гермиона как-то странно взглянула на него — и только. — Но пока я не смог найти для нас ничего полезного…

— Надеюсь, ты конспектировал? — поинтересовалась Гермиона тоном «ну-естественно-ты-этого-не-делал» и, не дожидаясь ответа, продолжила:

— Странно, что её до сих пор не хватились.

Гарри тоже размышлял об этом, но, поскольку со времени их последнего разговора Дамблдор так ни разу и не появился на трапезах в Большом Зале, пришёл к заключению, что, кроме самого директора, никто не мог заметить отсутствия этой книги.

Едва они подошли к двери в комнату старосты, как из тёмного коридора, невесть откуда взявшись, им под ноги подкатился Косолапсус, мурлыча и умильно заглядывая хозяйке в глаза. Но, заметив свёрток в её руках, тут же прижал к голове уши, зашипел и утробно завыл, припав к земле.

— Да что с тобой, глупое животное, — недовольно ахнула Гермиона, когда кот начал кусать её за ноги, не пуская в комнату. — Уйди!.. Ай! А ну, брысь! — отпихнув его обратно в коридор, она быстро захлопнула дверь.

Косолапсус начал с остервенением царапаться и рваться в комнату.

— Ничего не понимаю — с ума он, что ли, сошёл…

— Мне кажется, он чует опасность, — откликнулся Гарри, — и пытается предупредить…

Гермиона зажгла на столе две свечи, залившие неярким светом книжные монбланы и эвересты, возвышающиеся на всех горизонтальных плоскостях: кровати, тумбочке, полках. Книги и свитки были даже на полу и стульях. Окно едва виднелось: его закрывала громоздящаяся на подоконнике книжная гора.

— Гермиона, а тебе никогда не приходило в голову, что в один прекрасный день твоя голова просто взорвётся? — Гарри смотрел по сторонам с неподдельным изумлением, близким к ужасу. — Когда мы были у тебя в последний раз, ты ещё не успела перетащить сюда всю Хогвартсовскую библиотеку…

— Эти книги мои собственные, я их выписала по каталогу, — не услышав в его голосе иронии, откликнулась Гермиона, расчищая стол: она переставила на пол опасно покачивающиеся стопки книг, отодвинула связки перьев и кинула на кровать кипу исписанных и чистых пергаментов. — Заказ пришёл как раз вчера. К тому же, я читаю не всё подряд. В основном, тут у меня справочная и дополнительная литература, с которой я консультируюсь, когда занимаюсь… Ну, давай начнём…

Гарри взял второй стул, мельком обратив внимание, что через спинку, вопреки правилам этой комнаты, была переброшена не пара свитков, а школьная блузка и галстук, и присел рядом. Гермиона решительно натянула перчатки, осторожно раскрыла книгу. И вдруг…

Комнату залил ослепительный свет, льющийся с жёлтых страниц, внезапно ощерившихся на неё десятками свирепых, пылающих ненавистью морд. Страницы намертво прилипли к перчаткам, и Гарри с ужасом увидел, как книга засасывает Гермиону: вот внутри оказались кисти… вот руки уже по локоть скрылись с глаз… по плечи… — всё произошло почти мгновенно. Её голова клонилась всё ниже и ниже, волосы коснулись страницы, и девушка взвизгнула от боли. Иллюстрация, увиденная им несколько дней назад, ожила: Гермиону, потерявшую от ужаса и неожиданности дар речи, поглощала огненная бездна, и это не имело ничего общего с тем, что случилось, когда его самого забрал внутрь себя дневник Тома Реддла.

Гарри обхватил Гермиону поперёк живота и изо всех сил потянул на себя. Книга заурчала, как собака, у которой хотят отнять кость. Гарри почувствовал сопротивление… услышал, как напряглась и охнула от боли Гермиона… в этот миг застёжки на перчатках с треском лопнули, её руки выскользнули из них и, пролетев через всю комнату, ребята с грохотом рухнули на пол, при этом Гарри чувствительно приложился затылком об металлическую стойку кровати, а Гермиона всем весом приземлилась ему на живот. С грохотом и шуршанием им на головы посыпались книги и пергаменты — Гермиона едва успела увернуться от толстенного «Справочника-определителя магических трав Западной Европы», который больно тюкнул Гарри кованым уголком в грудь.

С неприятным, хрустяще-хлюпающим звуком перчатки исчезли в чреве книги. Свет исчез. Безмолвная и неподвижная, «Моя борьба» лежала на столе.

С чувством невыразимого облегчения Гарри ткнулся лицом Гермионе в спину и ещё сильнее прижал к себе, словно что-то страшное и непоправимое могло произойти, едва он выпустит её из объятий.

— Вот это да… — только и смогла выдохнуть Гермиона. Она с ужасом и недоверием смотрела на свои руки и, судя по всему, вставать с Гарри не собиралась. — Ч-что это было?.. Она хотела меня… проглотить?..

— Похоже на то… — ошеломлённо согласился он, подняв голову и глядя ей в затылок.

— Вот это да…

Гарри смотрел, как вздымаются её плечи, и чувствовал, что ему под лопатку больно впивается какая-то железная деталь от кровати.

— Ге-гермиона, я совсем не против, чтобы ты на мне сидела, — даже наоборот, но, может, приподнимешься на минутку, чтобы я лёг поудобнее?

Гермиона машинально привстала, но тут же вскочила на ноги и с негодованием воззрилась на Гарри, наполовину погребённого под кучей книг и пергаментов.

— Как ты можешь сейчас шутить?!

— Не знаю, — честно признался тот, тоже поднимаясь и тревожно глядя на неё, — наверное, это нервное… да я и не шутил. С тобой всё в порядке? Она ничего тебе не сделала?..

Гермиона ещё раз взглянула на свои руки и утвердительно кивнула. Какое-то время они с Гарри просто смотрели друг на друга, пытаясь осознать случившееся, при этом юноша испытывал неудержимое желание изо всех сил прижать её к груди и спрятать от всех напастей. — Знаешь, меня тоже однажды втянула в себя книга… но, по-моему, эта определённо хотела тебя сожрать. Странно, — продолжил Гарри, обращаясь, скорее, к самому себе, — я ведь листал её, на меня она так не реагировала… — и тут его осенило. — Постой-ка… Ну, конечно! Ведь Гриндевальд ненавидел всех неволшебников — ты бы видела, что он писал про расовую чистоту — может, он заколдовал книгу так, чтобы она уничтожала…

— …грязнокровок?.. — подхватила Гермиона.

— …тех, в чьих жилах не течёт волшебная кровь, — поправил Гарри.

— Но ведь в кабинете Дамблдора я уже читала её!

Гарри помедлил. И правда…

— Но… ну, конечно: ты ведь тогда не приближалась к ней! И переворачивала страницы кочергой.

— Каминными щипцами, — машинально уточнила она, потирая бок, ещё ноющий от его крепкой хватки, — наверное, ты прав… — она опасливо покосилась на книгу. — Гарри, а не мог бы ты её прикрыть, а то мне как-то не по себе…

Обмотав руку валяющейся на полу простынёй, Гарри захлопнул книгу, накрепко застегнул застёжку и — чтобы уж наверняка — положил сверху два тома Энциклопедии колдовства.

— Надеюсь, этого хватит.

Гермиона с сомнением взглянула на придавленную тяжеленными книгами «Борьбу»:

— Сегодня нам, в любом случае, не удастся её почитать: для начала надо раздобыть у Хагрида новую пару драконоустойчивых перчаток… — к вящей радости Гарри, она не выказала желание нестись к лесничему немедленно, посреди ночи. — Думаю, её лучше хранить у меня: тут её точно никто не будет искать. Клянусь — я не буду читать её одна, — немедленно ответила девушка на немой вопрос Гарри, — мне вполне хватило того, что только что произошло: если бы не ты… — она замолчала и непроизвольно передёрнула плечами. — Я сказала тебе «спасибо»?

— Теперь да, — наклонившись, Гарри начал собирать с пола раскиданные книги. Гермиона присоединилась к нему. В комнате воцарилось молчание.

Всё, что достаточно безопасно для меня, смертельно опасно для моих друзей, — мрачно думал Гарри. — Первый же матч закончился для Рона клиникой святого Мунго. Гермиону едва не проглотила книга, которую я листал пять ночей подряд без всяких последствий… Я — ходячий источник опасности для окружающих: моя метла пыталась убить преподавателя, родители боятся отправлять своих детей учиться в одной школе со мной… Наверное, меня, и правда, надо изолировать.

Гарри потянулся за очередной книгой, и их с Гермионой руки встретились. Подняв взгляд, он увидел её серьёзные, ещё полные недавнего испуга глаза:

— Только не надо винить себя в том, что едва не случилось, — словно прочитав его мысли, тихо произнесла она. — Ты не можешь предусмотреть всего.

— Я должен был догадаться, — упрямо мотнул головой Гарри, — у него там такое понаписано про истребление магглов и нечистокровных… Я, вообще, не должен был забирать её из кабинета Дамблдора: коль дневник шестнадцатилетнего Тома Реддла оказался таким опасным, я обязан был сообразить, что книга Гриндевальда…

— Гарри, прекрати себя винить и не говори глупостей, — в её голосе не было раздражения. Она погладила его руку, в которой он сжимал книгу, и заглянула в глаза. — Теперь мы предпримем необходимые меры безопасности и во всём разберёмся. Послушай… мне кажется, или действительно есть что-то ещё, о чём ты не договариваешь?

— Есть, — кивнул Гарри и замолчал.

Гермиона не пыталась торопить или выпытывать, справедливо полагая, что, если посчитает нужным, он всё расскажет сам. Она просто стояла и смотрела на него, держа за руку. Внезапно Гарри взял «Мою борьбу» и решительно засунул под матрас.

— У меня ощущение, будто она нас подслушивает, — пояснил он в ответ на изумлённый взгляд Гермионы. — В общем… Когда я был у Дамблдора, он показал мне одну книгу. Книгу Мишеля Нострадамуса, — Гермиона кивнула и открыла, было, рот, чтобы, как всегда, сообщить точное название и известные ей сведения о дружбе Нострадамуса и Николя Фламеля, но, осознав, что сейчас не самое подходящее время демонстрировать свои энциклопедические познания, промолчала. — И там было написано про грядущие битвы и нового спасителя. «Я знаю, что явится новый Спаситель, нет силы, способной разрушить любовь, так слово погибших пророков цените, чтоб вырвалось солнце из древних гробов…» — процитировал Гарри намертво врезавшиеся в память строки. — Дамблдор дал мне понять, что этот спаситель — я, — губы юноши дрогнули в растерянной и горькой усмешке. — Но ведь я… я не знаю… Если честно, я, вообще, ничего не могу понять: Дамблдор говорил что-то про силу, про то, что у меня есть всё, чтобы победить: вера, дружба, любовь… Да, любовь моей матери дважды спасла мне жизнь, но теперь она для Вольдеморта не помеха, — перед его внутренним взором снова встало безжизненное лицо, и Гарри пронзило воспоминание об адской боли, обжёгшей тело в тот миг, когда к нему прикоснулся Тёмный Лорд. — Я… понимаешь — я не чувствую в себе силы, о которой все вокруг говорят; иногда мне кажется, что то, что я до сих пор жив, — простая случайность, везение. Ведь каждый раз в трудные минуты мне подсказывали, что нужно делать — ты, Рон, Дамблдор…

— Нет, Гарри, — голос Гермионы был тих и мягок, она смотрела ему в глаза, и он видел в её зрачках подрагивающее отражение стоящей на столе свечи, — решения ты всегда принимал сам, и всё, что ты совершил, ты тоже совершил сам…

— Единственный раз, когда я сам принял решение, — мрачно возразил Гарри, наклоняясь за очередным томом, — это когда предложил Седрику Диггори разделить со мной победу в Турнире. И ты знаешь, что из этого вышло. Я опасен для окружающих: знаешь, какими письмами сейчас завалили Дамблдора родители? Требованием отчислить меня из школы и просьбами о переводе их собственных детей в другие школы!

— Гарри, ты не хуже меня знаешь, что это — дело рук малфоевского папочки: и ты, и Дамблдор ему тут поперёк горла, — тряхнула головой Гермиона, насупив брови.

— Гермиона, я не могу не видеть очевидных вещей: те, кто рядом со мной, находятся в постоянной опасности… Я боюсь за Рона, я ужасно боюсь за тебя, и то, что только что произошло, доказывает, что я прав, — юноша был бледен и решителен. Гермиона не могла вспомнить, когда последний раз видела его таким. — Я не могу позволить, чтобы с вами что-то случилось. Я никогда не прощу себе, если с тобой что-нибудь произойдёт… Ты мне очень дорога. Я… понимаешь, я… — он попробовал сказать ЭТО, но не смог: язык намертво прилип к нёбу и категорически не желал произносить остальные два слова. Вздохнув, Гарри отказался от попытки сообщить Гермионе о своих чувствах и продолжил, — и при этом все, кому не лень, твердят о моей исключительности, тычут в меня пальцем, как в экспонат, глазеют на мой шрам… — Гарри скрипнул зубами. — Как меня это достало! «Чудо-Мальчик», «Мальчик-Который-Выжил», «Мальчик-Который-Должен-Спасти-Мир»… Если бы ты знала, как ужасно постоянно это слышать… Ведь это же неправда, я — самый обычный…

— Нет, Гарри, ты — не самый обычный, — её рука коснулась его волос. Высохнув, они снова начали топорщиться в разные стороны. Было в её тоне что-то такое, от чего ему вдруг захотелось уткнуться лицом ей в ладони. — Я, конечно, никудышная предсказательница, и третьего глаза у меня нет, если верить Трелони, — её губы тронула робкая улыбка, но лицо Гарри осталось мрачным, — но я это точно знаю… Ты трижды встречался с Тем-Кого-Нельзя-Называть, ты спас Джинни, Сириуса, Клювокрыла, меня… Если бы не ты, Хогвартс бы закрыли. Благодаря вам с Роном был оправдан Хагрид… Ты же сделал это не потому, что был обязан кому-то или пытался подтвердить справедливость своего прозвища, правильно? Просто ты не мог поступить иначе. Ну, то есть — мог, но — не мог. Ты — самый-самый… Ты… понимаешь, Гарри, ты… В общем, ты меня понимаешь, — с ощущением, что она окончательно запуталась, подытожила Гермиона. Гарри, чуть сутулясь и явно не зная, куда девать руки с зажатым в них «Спецкурсом по арифмантике. Уравнения и задачи», вопросительно смотрел на неё, ожидая продолжения и пояснений. Она вздохнула. — Наверное, твоё время ещё не пришло, надо просто подождать. И не стоит сейчас терзать себя мыслями о том, что ты мог сделать или же тебе ещё предстоит, — былого не воротишь, а будущее не поторопишь; мне кажется, наступит день, когда на все вопросы ты получишь ответы — и на этот тоже. А мы — твои друзья — всегда будем рядом с тобой… — она осторожно и нежно погладила его руку, сжимающую книгу так, что побелели костяшки пальцев. — И я тебе хочу сказать: ты не самый обычный… ты — великий волшебник… и… и самый лучший… И волшебство твоё не столько в волшебной палочке, сколько в твоём сердце. А предназначение… Знаешь, я сама не очень в этом разбираюсь, — вздохнув, призналась она, — я никогда не думала о нём…

— Да не хочу я никакого предназначения! — внезапно взорвался он и в сердцах кинул книгу на стол. Оттуда с жалобным шорохом на пол спланировала гора пергаментов. — Мне надоело о нём слышать! Во мне нет ничего особенного, я не хочу этого! Пойми: я не хочу ни с кем бороться, не хочу вести войска на битву — ты, вообще, меня в этой роли представляешь?.. Вот ведь бред-то какой… я хочу просто жить — просто жить: играть с Роном в шахматы, ходить в гости к Хагриду, учиться, целоваться с тобой… Да, я хочу с тобой целоваться, — с вызовом повторил он, — и не надо делать такие глаза — в этом нет ничего плохого!

— А я, собственно, и не говорю, что это плохо, — покраснела ошеломлённая таким неожиданным переходом Гермиона и с нарочитым усердием погрузилась в сборы раскиданных по полу пергаментов. Он присел рядом на корточки и остановил её, крепко взяв за руку.

— Гермиона… Мне кажется или ты действительно избегаешь меня? Ты уже жалеешь, что согласилась встречаться со мной? Я тебе неприятен? — он сам напугался того, что может услышать сейчас: одно короткое слово — и его робкие надежды пойдут прахом.

— Нет, — почему-то шёпотом ответила она, не поднимая глаз от пергаментов.

«И далее названный Томас Нолтон свидетельствует и говорит, что, мол, около 3 месяцев назад моя дочь Мэри проснулась и закричала ужасным образом, что была уколота в своё седалище булавками, как она подумала,» — сообщал свиток, который она в этот миг держала в руках. С трудом оторвавшись от украшенных завитушками букв, Гермиона подняла взгляд на Гарри. Юноша ждал ответа; ей показалось, что он трепещет, как натянутая струна. Гермионе захотелось сказать что-то такое особенное, что могло бы выразить переполняющие её чувства, но слова не шли на ум, в голове крутилось только дурацкое и совершенно неуместное «Кент и Бест и мой сын Томас пошли и стали грозить названной Рейчел, что если она ещё когда-нибудь уколет названную Мэри Нолтон, они вышибут ей мозги. И с тех пор с моей дочерью всё хорошо».

— То есть да, — поправилась она, и тут же по его озадаченному лицу поняла, что это явно не то, что он хотел услышать. — То есть — я не жалею. И ты мне приятен.

— Тогда почему?..

— Гарри… я… — она зажмурилась, сделала над собой усилие, но так и не смогла произнести этих слов, — понимаешь… я… — всё так же сидя на корточках, она потянулась к нему и поцеловала. Пергаменты — в том числе и «Показание под присягой Томаса Нолтона против Рейчел Клинтон, Сейлем, Массачусетс, 1687» — посыпались у неё с колен, когда, обнявшись, Гарри и Гермиона поднялись на ноги. Но этого никто не заметил.

Колин не ожидал, что так скоро получит ответ — уже спустя день во время завтрака перед ним опустилась сова с фирменной меткой на крыле.

Ух ты, «Ежедневный пророк» — самая популярная и читаемая газета!

Конечно, разоблачения в «ВедьмELLE» или «Экспресс-сове» тоже произвели бы немало шума, но «Пророк»… да, это будет подобно разорвавшейся бомбе. В мечтах Колин уже видел себя знаменитым репортёром, за которого дрались ведущие издания, отвечал на вопросы многочисленных пресс-конференций…

«Заговор в Хогвартсе раскрыт!», «Злоумышленник пойман!» «Тёмная магия не прошла!» «Скромный гриффиндорский герой»…

Он снова взглянул на письмо:

«Уважаемый мистер Криви!
Мы заинтересовались Вашим предложением и можем предложить Вам не разовую публикацию, о которой Вы говорили, а длительный контракт. Десятого декабря наш человек прибудет в Хогвартс, чтобы обсудить с Вами детали — как нам кажется, до этого разговора стоит всё хранить в строжайшей тайне, иначе могут найтись силы, желающие воспрепятствовать появлению снятых Вами колдографий в нашей газете. Надеюсь, Вы и сами это прекрасно понимаете, так что наше предупреждение излишне.
В пять часов пополудни представитель редколлегии будет ждать Вас в коридоре, ведущем к Астрономической башне. Возьмите с собой все колдографии и негативы, чтобы материалы можно было начать готовить к публикации немедленно.
С надеждой на сотрудничество
Хью Нильсен, заместитель главного редактора по кадровым вопросам».

Колин пошарил в чемодане, вытащил из-под стопок одежды плотный конверт и вытряхнул его содержимое на кровать. Дюжина фотографий, на которых совершенно отчётливо было видно, как Драко Малфой, восходящая слизеринская звезда, единственный сын аристократа и высокопоставленного чиновника Министерства Люциуса Малфоя, заколдовывает бладжер, едва не ставший причиной смерти сына другого высокопоставленного чиновника — Артура Уизли.

Да, скандал должен получиться громкий… Наверняка и Заклятье Империус — его же рук дело.

Дверь в спальню четверокурсников скрипнула, Колин судорожно сгрёб колдографии и закрыл их подушкой, не заметив, что от резкого движения один снимок соскользнул под кровать.

— А, Боб, это ты… — в спальню вбежал вымокший и замёрзший Роберт Камминг, тут же бросившийся к чемодану. Щёки его пылали от мороза и возбуждения.

— А ты что сидишь? Айда со мной: мы играем в снежки с парнями из Равенкло. Пока ничья, но к ним только что пришли шестикурсники! — он вытряхнул вещи на пол, нашёл тёплую сухую мантию и начал торопливо переодеваться.

— Мне что-то не хочется, — соврал Колин. — Но, если что, я приду… Попозже, ага?

…До пяти часов оставалось ещё десять минут, но Колин уже торопливо прохаживался туда-сюда по коридору, сжимая в руках заветный конверт. Уроки давно закончились, и вокруг царил полумрак и тишина. Продумывая беседу с представителем уважаемого издания, он не заметил, как из-за угла вывернула закутанная в мантию фигура.

— Obliviate! — это было последним словом, которое он услышал перед тем, как потерял память.

Стук в дверь оторвал меня от проверки эссе семикурсников на тему «Современные тенденции и направления Тёмной магии» (хм, пожалуй, мистеру Джордану надо уделять урокам больше времени, из него может выйти толк…) Было в этом звуке нечто такое, что я сразу же понял: пришла она. И пришла одна — я чувствовал её решимость и волнение, смятение — кулон обжёг грудь тревогой и страхом. Я молча распахнул дверь и впустил её в свой кабинет.

— Я могу отнять у вас несколько минут, профессор? — тихо спросила она и — впервые за недели, показавшиеся мне вечностью, — в упор посмотрела в глаза.

— Сколько тебе будет угодно, Гермиона. Я весь в твоём распоряжении… Всегда. Ты знаешь об этом.

Она замялась.

— Профессор, — она упорно не желала называть меня по имени, словно было в этом что-то запретное, — я пришла просить у вас помощи. И совета. И я полагаюсь на ваше молчание… это… это очень важно. И очень серьёзно.

— Разве я давал повод заподозрить меня в болтливости?

Она молча положила передо мной увесистый свёрток. Я развернул его и обомлел: передо мной оказалась книга, неделю назад таинственнейшим образом исчезнувшая из запертого кабинета Дамблдора сразу же после того, как директор отбыл в Лондон по экстренному вызову. Книга, из-за исчезновения которой я не стал поднимать шум только потому, что думал, что он захватил её с собой (а я ещё удивлялся, почему не был введён в курс дела!), книга, пропажа которой грозила мне чрезвычайными неприятностями. Значит, мои предположения были неверны, и всё это время она была у неё… Тем лучше.

— Как она к тебе попала? — ахнул я. — Ты, вообще, представляешь, что это за книга?!

— Да, — кивнула она. Лицо её было бледным и решительным. Похоже, она, и правда, прекрасно знала, что делала. — Потому-то я и пришла к вам.

— Надеюсь, ты не открывала её?! Ты знаешь, что она отравлена? Что заколдована так, чтобы уничтожать нечистокровных? Что, возможно, с её помощью истинные владельцы могут слышать нас сейчас? Что она может подчинять себе того, кто её открыл и превращать его в своё слепое орудие? Что — заметь кто-нибудь её исчезновение — замок бы перевернули вверх дном, а меньшее, чем бы ты отделалась, если бы книгу нашли у тебя, — это отчисление? Но и это пустяки — сущие пустяки, если принимать во внимание наложенную на неё тысячу злокозненных заклинаний. Тебе не приходило в голову, что ты можешь под них попасть?! — я сам не понял, когда сорвался на крик. Но от мысли, ЧТО с ней могло произойти, волосы у меня встали дыбом. — Как ты могла быть такой легкомысленной?! О чём ты думала?!

Она попятилась к двери, испуганная моим напором. Я осознал, что ещё одно моё слово, и она просто убежит, и взял себя в руки.

— Прости, прости, что я накричал на тебя… Прости — ты ведь знаешь, как ты дорога мне… я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось…

Кажется, я сделал ещё хуже. В глазах появился испуг, ладонь уже шарила по двери в поисках ручки. Но в этот момент её взгляд снова упал на книгу. И страх отступил.

— Да, профессор, я совершила ошибку… Я всё знаю, профессор, но… Мне очень нужно узнать одну вещь… а сама я не справляюсь — мне не хватает знаний… Я знаю, что вы не выдадите меня… Клянусь — я немедленно верну книгу на место! Мне нужна помощь… — закончила она шёпотом и прикусила губу, умоляюще уставясь на меня.

— Значит, ты пришла за помощью? — протянул я и подошёл к ней вплотную. Она кивнула. — А к кому, если не секрет? К профессору Круму — школьному преподавателю, который немедленно должен уведомить о случившемся декана факультета и директора, или к своему другу Виктору, готовому помочь тебе всегда?.. И во всём?

Она молчала. Наконец, в глазах мелькнула решимость, но дрожащий голос был тих:

— Я пришла к своему другу…

Я приподнял её голову за подбородок, взглянул в глаза. Они были так близко, что я мог видеть в расширенных зрачках отражение своего лица. Сейчас всё должно решиться.

— Что? Я не слышу.

Она не дёрнулась и не отвела взгляда.

— Я пришла к тебе как к другу, — громче повторила она.

— Так-то лучше, — я шагнул назад и взмахнул палочкой. Дверь моего кабинета с грохотом захлопнулась. — Слушаю тебя, Гермиона.