Ловец

Реклама

купить

Глава тридцатая, в которой гриффиндорцы испытывают на себе прелесть эксклюзивных орешков Берти Боттс и прочих взрослых развлечений, Рон едва не лишается языка, а доброжелатель успевает вовремя.

Шли последние дни перед Рождеством, и древний замок дышал преддверием праздника. Омела и падуб, плющ и самшит, лавр и розмарин украшали каменные стены, в коридорах пахло корицей и цитрусами. Накануне на рождественских венках зажглись четвёртые свечи, свидетельствуя, что до Рождества — а значит, и каникул — осталось меньше недели.

Огромные заиндевевшие ели в Большом Зале переливались золотыми шарами и звёздами, под высокими потолками плавали красно-зелёные огоньки; начищенные доспехи празднично поскрипывали рождественские гимны: «и в небе ангелы поют», — басом запевали первые, едва кто-то заворачивал в коридор, — «и пастухи спешат с холма» — тут же подхватывали следующие. «На волнах голубого эфира родилась на Востоке звезда» — старательно дребезжали металлическим тенорком латы в соседнем коридоре. Портреты бегали друг к другу в гости, шушукались и лучезарно улыбались проходящим.

Плюясь от отвращения, Филч по указанию Дамблдора развесил в укромных местах омелу и украшенные гирляндами, свечами и яблоками ветки для поцелуев. Теперь после ужина, несмотря на обилие контрольных и письменных работ, старшекурсников в гостиных заметно убавлялось, причём в библиотеку спешило меньшинство.

Всю последнюю неделю Пивз появлялся на трапезах в Большом Зале в праздничном красно-зелёном костюме и кувыркался под молочно-белым, в тон зимнему небу, потолком, голося: «Дай нам, Отец наш, немного солнца, немного работы, немного веселья. Хлеб наш насущный и масла кусочек, здоровья и песен, и сказок, и книгу. Дай нам, Господь, стать чуть лучше возможность, что б люди вокруг стали жить все, как братья…» Правда, в первое же утро он дал понять, что призыв жить в мире и братской любви полтергейстов не касается, поэтому продолжал усердно кидаться в студентов водяными и навозными бомбами, обливать чернилами, ставить подножки — словом, пакостил в полное своё удовольствие. Особое наслаждение ему доставляло издеваться над застуканными под «поцелуйными ветками» парочками. Лавендер каждый вечер возвращалась в гостиную мокрая с головы до ног, бормоча себе под нос проклятья, которые с трудом можно было представить на устах юной невинной красавицы.

Но Гарри, Гермиона и Рон не ощущали приближение праздника. И дело заключалось даже не в уроках и домашних заданиях, коими их, словно соревнуясь друг с другом, заваливали профессора. Настроение не улучшалось даже от предвкушения близящихся каникул, ребята мрачнели день ото дня, переполняясь нехорошими предчувствиями: утреннее чтение Пророка, с которого они начинали эти предрождественские дни, приносило куда больше сюрпризов, чем ожидалось. Друзья — и не они одни — были до глубины души потрясены передовицами и бросающимися в глаза заголовками вроде «Место директора -в Хогвартсе!», «Может ли хороший министр быть плохим директором?» или «Хогвартс — территория опасности». В статьях вспоминались все несчастные случаи, происшедшие в Хогвартсе за последние пять лет, даже история с Клювокрылом и Малфоем опять всплыла на поверхность (преподаватель-недоучка продолжает работать в школе, подвергая наших детей ежедневной опасности, что в очередной раз доказывает кризис и несовершенство системы волшебного образования в Англии. И заниматься этим должны профессионалы — последовательно и серьёзно. Время не ждёт…)

Многие старшекурсники по утрам тревожно шептались и шуршали газетами, да что старшекурсники — пару дней назад Трейси с вытаращенными от нетерпения и смятения глазами подбежала к Гермионе, тряся над головой газетой с особо гадкой статьёй:

— Дамблдора уволят, да?

Староста в ответ фальшиво улыбнулась:

— Зачем ты говоришь и читаешь всякие глупости? — но, встретившись с серьёзным и разочарованным взглядом первоклашки, вздохнула и пожала плечами. — Знаешь, надо, конечно, надеяться на всеобщее благоразумие, но…

— А если это случится, кто будет главой школы? — краснея и поглядывая на Рона, который с хмурым видом приканчивал вторую тарелку овсянки и косился на стол Хаффлпаффа, пискнула подтянувшаяся за Трейси её подружка Дженнифер Грин.

— У нас есть Школьный Совет, возможно, руководство будет коллегиальным. Но я даже думать об этом не хочу, — честно призналась Гермиона. — Да, факты, изложенные в статье, — правда: Дамблдора не было в школе во время большинства несчастных случаев… Но преподнесено всё так, словно это его личная вина и злой умысел…

— Гермиона, не устаю поражаться твоему умению находить дипломатичные фразы, — заметил Гарри, когда первокурсницы отошли. — Всё, что я вынес из этой статьи: Дамблдор — никудышный руководитель и сошедший с ума старик, не способный удержать в руках бразды правления… Удивительно, почему никто не предлагает заменить его на посту Министра Магии…

— Пока не предлагает, Гарри, пока…

Не для всех происходящее явилось неприятным сюрпризом. Слизеринцы одобрительно гудели. Малфой так просто сиял. По утрам он направлялся к слизеринскому столу в сопровождении свиты из гориллоподобных Крэбба с Гойлом, проклюнувшаяся щетина на щеках и подбородках которых придала их лицам уголовную мрачность и сизость, и двух тщедушных первоклашек, которых Рон прозвал «бандиманами».

Проходя мимо друзей в первый день и помахивая свежим выпуском Пророка, Драко вполголоса, манерно растягивая слова, заметил:

— Что, гриффиндорцы, допрыгались? Помяните моё слово: скоро вышибут вашего дражайшего директора, как пить дать! Нечего ему в школе делать! Да и вам тоже. Повеселимся мы на Рождество…

Гарри молча показал ему кулак: троица была так ошарашена свалившимися на них новостями, что на большее его просто не хватило.

На второй день после очередной гадости в адрес Дамблдора Гарри и Рон дождались Малфоя в коридоре, после чего отправились на Историю Магии с парой синяков и чувством хорошо выполненного долга. Потому что Малфой, несмотря на попытку активного участия в драке Крэба и Гойла, отправился в лазарет — выводить поганки с языка.

На третий день Гермиона сидела за завтраком одна (после вечерней тренировки, назначенной Анджелиной, юноши настолько устали, что проспали завтрак, а Рон, вдобавок ещё и простыл), поэтому просто сняла со Слизерина очередные пять баллов. Малфой в отместку исподтишка заколдовал её юбку, и та постоянно задиралась, вызывая жеребячье ржание слизеринцев.

Если бы не это стечение обстоятельств, то они, изучая газету как всегда — от корки до корки, заметили бы крошечный некролог, проскочивший на последнюю страницу исключительно по недосмотру редакции. Не помнящая себя от горя молодая вдова сообщала о трагической кончине своего мужа, Джейсона Милларда и приглашала всех его товарищей на скромное прощание, имеющее место быть… Вряд ли бы имя что-либо сказало Гарри, но вот фотография худосочного молодого мужчины, а так же простое сопоставление дат многое бы объяснило. И позволило избежать последовавших далее драматических, вернее, трагических событий…

Но Гермиона торопливо засунула газету в сумку и, вцепившись в так и норовящуювзлететь в воздух юбку, помчалась переодеваться в Гриффиндорскую башню, в результате чего опоздала на Зелья, и Снейп с удовольствием лишил Гриффиндор десяти баллов, а потом весь урок отпускал колкости и язвил. Рон маялся горлом и кашлял, у Гарри от недосыпа и усталости гудела голова — в общем, за обедом о газете никто не вспомнил

К слову сказать, профессор Зельеделия оставался единственным, на кого приближение Рождества не наложило ни малейшего отпечатка — он был зол, едок, сердит и придирчив, а его подземелья — по-будничному сумрачны и холодны. Никакого намёка на приближающиеся каникулы. Остальные учителя держали марку: в кабинете Флитвика мерцали разноцветные гирлянды, Астрономическая башня благоухала хвоей, в углу класса Трансфигурации приютилась небольшая ёлочка, и в конце каждого урока в качестве контрольной работы студенты превращали подручные средства в ёлочные игрушки.

Даже Трелони не отстала, хотя и на свой лад: вплыв в класс на последнем уроке, она замогильным голосом возвестила, что Внутреннее Око узрело многие беды и несчастья, ожидающие после Рождества всех нас, особенно… Тут она нашла глазами Гарри и выдержала драматическую паузу, во время которой Рон с Гарри совершенно невежливо хмыкали. Громко вздохнув, профессор сообщила, что для того, чтобы оставить самые светлые воспоминания об уходящем году перед лицом надвигающейся тьмы, темой урока станут Рождественские гадания.

После чего весь классусердно лил воск в воду, пытаясь увидеть и угадать силуэты тех, с кем встретятся на жизненном пути, или же разнообразные символы: дом — к достатку, кружочки, похожие на монеты, — к богатству, овощи и фрукты — к здоровью. Гарри углядел половинку сердца и, прочитав в учебнике толкование, приуныл; Рон, напротив, ликовал: судя по всему, в следующем году его семью ждало сказочное богатство и процветание. Затем такие же силуэты-символы угадывали в контурах сгоревшей бумаги, сжигая её на плоской посудине и подсвечивая сзади, чтобы силуэт чётко отражался на стене.

На каникулы Трелони, смущённо порозовев, задала гадание на суженых, чем вызвала сияющие взоры девушек и кислые физиономии юношей.

— Как же, — бурчал Рон, спускаясь из душного и жаркого класса по верёвочной лестнице, — делать мне больше нечего, как в Сочельник вышвыривать за ворота башмак или полночи пялиться в зеркало…

Гарри согласно закивал. После выходки Трелони в конце урока, его настроение упало окончательно: когда все уже складывали книги в сумки, профессор прорицания вдруг трагически вскинула руку и, закатив глаза, воскликнула:

— О, Мерлин, что я вижу! — все синхронно завертели головами. — Гарри, твоя тень на полу без головы!

Подозревая, что ничего хорошего сия новость ему не обещает, Гарри опустил глаза: его тень, и правда,выглядела безголовой. Впрочем, огонь в камине уже почти погас, делая тени дрожащими и бледными, так что нельзя было утверждать наверняка. Лавендер и Парвати хором ахнули и в ужасе прижали ладони ко ртам.

— Готов поспорить, это сулит мне смерть, — раздражённо отозвался Гарри, сытый по горло регулярными предсказаниями собственной близкой и мучительной кончины.

— Именно так, мой мальчик… И не позднее следующего года, — побрякивая кольцами в ушах и кутаясь в прозрачную шаль, откликнулась Трелани, не сводя с него полных печали и сочувствия огромных глаз.

— Достала уже, старая карга, — пробурчал Гарри под нос, но, видимо, недостаточно тихо, потому что Невилл выронил блюдо с водой, а Парвати Патил возмущённо покрутила пальцем у виска.

Ветреное утро 23 декабря — последнего дня перед каникулами — началось вполне традиционно: Гермиона изучала Ежедневный Пророк, шипя и плюясь, Рон костерил последними словами редакцию и продажных журналюг, а Гарри, изучив очередной пасквиль, почувствовал, что раздражение, накопившееся за это время, переходит в собранную, боевую злость. То, о чём не так давно говорил ему Дамблдор, воплощалось в жизнь -значит, надо быть готовыми ко всему. Не оставалось ни малейших сомнений, что речь идёт не о единичных письмах встревоженных и сбитых с толку родителей, а о хорошо спланированной кампании, за которой стоял…

Тут их мнения разделились: Рон настаивал, что это непосредственно Тот-Кого-Нельзя-Называть, Гермиона возражала, говоря, Сам-Знаешь-Кто в редакции Пророка — нонсенс, скорее всего, он действует руками Малфоя-старшего, Гарри же склонялся к тому, что одним Малфоем, судя по размаху, тут вряд ли обошлось. Они совпали в одном — попытками вытеснить Дамблдора из Хогвартса дело может не ограничиться. На этом месте завтрак подошёл к концу, впереди маячила контрольная у Снейпа, затем опрос по истории взаимоотношений гоблинов и магов у Биннса, а после обеда — письменная работа по планетам Солнечной системы (…полярный диаметр Урана — 49946 км, экваториальный — 51118 км, — скороговоркой бормотал Невилл даже во сне), так что разговоры были перенесены на потом, когда — о чудо! — наступит тихий вечер в гостиной, Рождество, подарки и каникулы в Норе…

На ужине Дамблдор объявил, что, согласно постановлению Школьного Совета, всем ученикам настоятельно рекомендуется на каникулы вернуться домой (троица многозначительно переглянулась), Рождественского Бала в этом году не будет (раздался разочарованный девичий вздох), но его компенсирует завтрашнее катание на санях (по Большому Залу прокатился одобрительный гул) и праздничный обед, после которого все отправятся по домам. Вернувшись в Гриффиндорскую башню, Гарри и Рон не сразу поняли, куда попали. Гермиона по своему обыкновению, сказала, что на секундочку забежит в библиотеку: надо проверить, полностью ли она ответила на вопрос о том, откуда взялись спутники у Марса.

Вопреки немноголюдности и тишине, царившей по вечерам в гостиной в последнее время, нынче тут кипела жизнь. И не просто кипела: била ключом. Грохотали хлопушки, разбрасывая конфетти, лягушек, бабочек и живых мышей, второкурсники во главе со своей заводилой Джейн Бантинг (для этой особы Филч уже смастерил персональный ящик нарушений) затеяли прицельное метание Самострельного Серпантина, опутав всё вокруг разноцветной бумажной паутиной, четверокурсник Боб Каммингкрутил ручку настройки допотопного приёмника, ловя Магию Музыки, а Фред с Джорджем устроили беспроигрышную лотерею: за пару сиклей можно было обзавестись пустячком — брошкой, крошечным флакончиком духов, рождественским колпачком. Вот только через четверть часа у Денниса Криви, неосмотрительно понюхавшего духи, вырос огромный хобот, а Кэти Белл истошно завизжала, увидев у себя на груди вместо маленькой брошки большого волосатого паука. Невилл тут же попытался сдёрнуть с себя красный колпак — не тут-то было: тот намертво прирос к голове. Рон, получив от братьев за шиворот пригоршню Щекотного порошка, истерически хохоча, умчался наверх, Гарри последовал за ним, решившись внести свою лепту в праздничное безумие: порывшись в сундуке, он вытащил со дна забытую коробочку с Эксклюзивными орешками Берти Боттс «Сумасшедшая вечеринка».

Снизу предсмертное хрипение приёмника сменилось музыкой — что-то гулко забухало, загромыхало, донёсся ликующий вопль, перекрывший даже завывания корчащегося от смеха Рона. Наконец, тому удалось стащить с себя рубашку, и Гарри плеснул ему на спину воды.

— Ладно, ступай вниз, твоя подруга, поди, уже заждалась, — в изнеможении опускаясь на кровать и отдуваясь, пробормотал Рон.

— Моя подруга? — переспросил Гарри, которому тон Рона показался немного странным даже учитывая, что тот, скорее, сипел, чем говорил.

— Твоя, твоя. И не делай таких глаз, словно тебе это никогда не приходило в голову. Вы и без меня прекрасно развлечётесь…

— Рон, да что с тобой такое? — не понял Гарри. — Тебе что — совсем не хочется повеселиться? Никаких заданий, никакого Снейпа на ближайшие две недели, самое время расслабиться! Смотри, что я хочу подарить Фреду и Джорджу, — он громыхнул коробкой.

Рон фыркнул.

— И что? Предлагаешь выяснить, какого цвета бельё у Парвати? И верны ли слухи, что Лавендер не носит лифчик? Или, может, мне смотаться к слизеринцам, чтобы убедиться, что у Гойла действительно имеется кожаное бикини? Нет, мне внизу нечего делать, а вам с Гермионой уж точно будет не до меня…

— Рон, с чего ты взял…

— Ой, прекрати, — Рон раздражённо развернулся и в упор взглянул на Гарри. — Не надо меня жалеть, не надо пытаться развлечь и всё такое: иди, веселись, тебя внизу ждёт твоя девчонка…

— Гермиона — наша подруга, — поправил его Гарри, тут же почувствовав себя круглым дураком. Рон, и вправду, уставился на него, как на дебила. — Ну, то есть она — да, она моя девушка, но ведь мы все друзья, и вполне можем повеселиться вместе, — соврал Гарри, покосился на Рона и тут же заткнулся.

— Да, горазд ты путать кислое с пресным… — только и смог вымолвить тот. — Я не удивлюсь, если ты скажешь, что вы ещё ни разу не ходили под ветку поцелуев.

Гарри покраснел.

— А ты? Кхм… — тут же осёкся он.

— Я уже своё отцеловался, — скорбно буркнул Рон, улёгся на кровать и уставился в стену. — Сыт по горло.

Повисла неловкая пауза, во время которой Гарри пристально изучал коробочку с Орешками, обнаружив, что, если взглянуть на неё под определённым углом, то у улыбающейся ведьмочки на крышке пропадала мантия. Процесс оказалась весьма захватывающим. Гарри сидел на кровати, крутя коробку в руках и качая ногой.

— Столько времени прошло, а она мне до сих пор снится, — внезапно сдавленно произнёс Рон. — Не так-то просто оказалось всё забыть… я не думал, что это — ну, ты понимаешь — окажется для меня таким важным…

Глядя на веснушчатую спину друга с выпирающими лопатками, Гарри на всякий случай кивнул, не очень хорошо представляя, что именно он должен понимать, но решив не уточнять.

— Она мне написала. В клинику. А потом ещё раз — уже после того, как я вернулся…

— Написала? Зачем? А что ты сделал с письмами? — осторожно спросил Гарри, несколько сомневаясь в ответах Рона.

— Ну, первое письмо я сжёг, не читая…

— А второе?..

— Не смог, — выдохнул тот и тут же торопливо добавил, — но я его не читал, оно у меня где-то… гм… валяется. Не знаю, что с ним делать, — и прочитать не могу, и выбросить — тоже…

— Она же предала тебя…

— Да я знаю, знаю! — рявкнул Рон, подскочив на кровати. Гарри от неожиданности отпрянул назад. — Я всё знаю, я сам себе это твержу каждый день! И ничего не могу с собой поделать… Говорю себе, что это всё неправда… что всё было ненастоящим… Что она просто зарабатывала, — в голосе Рона появилось такое отвращение, что Гарри в очередной раз посетили сомнения, стоило ли рассказывать другу всю подноготную той истории. — И не могу, не могу! — он ударил кулаком по колену, снова плюхнулся на кровать и отвернулся к стенке. — Зачем тогда она мне пишет сейчас? Ведь она же знает, что я знаю…

Они ещё немного помолчали. Гарри крутил в руках коробку, рассеяно глядя на игриво подмигивающую ведьмочку.

— Хочешь, я выброшу это письмо? — почему-то Гарри был совершенно уверен в отказе.

— Нет, не надо… — тихосказал Рон и ворчливо добавил, — ладно, иди, я потом спущусь. Фред шепнул по секрету, что, вроде, Ли Джордан обещал принести огневиски или бренди — не могу же я такое пропустить! — он мрачно хмыкнул и, не поворачиваясь, махнул Гарри рукой. — Ты иди, иди, я сейчас…

Гарри вдруг отчётливо понял, что друг хочет побыть один. Кивнув, он повернулся и вышел. Едва открылась дверь, как по ушам тут же вдарила грохочущая внизу музыка, хохот и взрывы хлопушек. Вечеринка была в самом разгаре. Над головами плавали Бенгальские Шары, под ногами хлопали петарды, заставляя танцующих подпрыгивать от неожиданности.

Принесённые Гарри Орешки были приняты на ура. Близнецы благоговейно отсыпали немного «на экспериментальные нужды», добавив остальное в вазу с конфетами. Немного поразмыслив, Гарри взял горсть и засунул себе в карман.

— Гарри, наш спаситель…

— …бесстрашный помощник кустарей-одиночек…

— … добрый гений…

— …кузнец и вдохновитель наших побед…

— …за твой неоспоримый…

— …неоценимый вклад

— …в дело Уникальных Удивлялок Уизли…

— …мы хотим воздать тебе сторицей!

Закончив патетическую речь, Фред и Джордж, хохоча, подхватили Гарри под руки и поволокли мимо веселящихся гриффиндорцев в дальний угол гостиной, где на разбросанных по полу подушках тесной компанией вальяжно устроились семикурсники.

— Ли-и, -тонюсеньким голосом заблеял Джордж, — малыш Гарри хочет вку-усненького…

Разрумянившийся — то ли от жары, то ли от близости девушек, то ли от чего-то ещё, Ли Джордан вытащил из-за спины открытую бутылку сливочного пива и протянул её Гарри.

— Не усердствуй, — предупредил он, — а то это последняя.

Гарри недоумённо принял бутылку из его рук и, не ожидая подвоха, сделал большой глоток. Горло обожгло что-то терпкое, огненное, пряное, из глаз брызнули слёзы; он сморщился и закашлялся.

— Что… что это?

— Бренди «Хвост дракона», дурачок, — расхохотался Фред, прикладываясь к отобранной у Гарри бутылке. — Отменно согревает и, вообще, — хмыкнул он, вытирая губы, — штука для настоящих парней.

Джордж присмотрелся к Гарри, замершему с вытаращенными глазами и открытым ртом (ему показалось, что он глотнул расплавленного свинца) и засмеялся:

-Тебе стоит чего-нибудь съесть, а то у тебя такое лицо… Смотри, вон Гермиона пришла… Если хочешь успеть сказать ей пару слов до того, как вырубишься, стоит поторопиться…

Гарри машинально сунул руку в карман,забросил в рот пару Орешков, даже не ощутив их вкуса, и обернулся: в проёме стояла только что вернувшаяся Гермиона. Она снедовериеми ужасом оглядывала расстилающееся перед ней безобразие: мальчишки затеяли игру в плюй-камни, на них презрительно косились танцующие друг с другом третьекурсницы. Симус Финниган лихо кружил с Джинни, просвещая её в отношении ирландских традиций Рождества:

— Мама в Сочельник всегда печёт Рождественский хлеб — большой, с крестом наверху… И ещё овсяные лепешки… с дырками…

Джинни кивала головой и морщилась — чтобы перекричать музыку, он орал ей в самое ухо.

В дальнем кресле под высоким канделябром с десятью свечами Дин Томас самозабвенно целовался с сидящей у него на коленях Парвати. Покачивая бедрами и серьгами, Лавендер лениво танцевала на низеньком столике, на неё голодными глазами взирало свободное от игр и танцев половозрелое мужское население гостиной. Невилл окаменел на диване, не в силах оторвать глаз от раскачивающихся в такт движениям подвесок на поясе. Под его ногами рассыпались Орешки Берти Боттс. Он силился что-то произнести, но мог лишь беззвучно шлёпать губами. Тревор, почувствовав свободу, соскочил с колен хозяина и припустил к выходу, резво лавируя между танцующими парочками. Кто-то из младшекурсников, получив пригоршню Щекотного порошка за воротник, упав на пол, сучил от смеха ногами. Джордж и Фред, сделав ещё по глотку из заветной бутылочки, затеяли метание в камин Самострельного Серпантина — взрываясь, тот огненными лентами взлетал и змеился под потолком. Повсюду валялись фантики от Жужжащих шмельков и Шипучих мармеладок, коробочки от Шоколадных лягушек, пустые бутылки из-под фруктового лимонада и сливочного пива. Судя по тарелкам с пирожными и кексами и расшвыренным повсюду огрызкам, без набега на кухню так же не обошлось.

От всего этого великолепия глаза Гермионы полезли на лоб, она открыла рот, собираясь положить конец происходящему, но здравый смысл взял верх, и, мученически вздохнув, староста собралась подняться к себе.

Гарри вскинул руку и крикнул через всю гостиную:

— Гермиона! — расплавленный свинец в желудке обернулся чем-то горячим, пушистым и ужасно весёлым, губы сами собой растянулись в улыбке. Не дожидаясь, пока она проберётся к нему, он рванулся навстречу, наступая на ноги и расталкивая танцующие парочки. — Посидим? — с готовностью предложил он, пытаясь перекричать орущую музыку. — Или потанцуем?

Гермиона оторопело взглянула на него, покрутила головой: пристроиться было негде, все места оказались уже заняты, а свободное пространство замусорено. С сомнением взглянув на не сводящего с неё шальных глаз Гарри, она неуверенно пожала плечами:

— Ну, давай потанцуем…

Чувствуя странную и удивительную лёгкость во всём теле, он смело обхватил её за талию и прижал к себе так, что девушка ойкнула: столь плотным тандемом не то что танцевать — даже просто топтаться на месте можно было с большим трудом. Её лицо уткнулось ему в плечо, он почувствовал её дыхание, запах волос, защекотавших шею, ощутил её гибкость и тепло… — и задохнулся от нахлынувших ощущений, требующих немедленных действий.

— Гарри! — возмущённо просипела Гермиона, тщетно трепыхаясь в его руках. Он стоял на месте и блаженно улыбался. — Отпусти! Что с тобой такое? В тебя что — попали Самострельным Серпантином? Или Фред с Джорджем опять угощают всех самодельными конфетами?

Гарри молчал. Кровь искрящимся золотом клокотала в венах. Мир был дружелюбен и прекрасен. Гермиона ещё немного побарахталась в его руках и настороженно принюхалась.

— Ты напился! — оторопело ахнула она, не веря собственным глазам.

— Не-а, я только попробовал, — честно признался Гарри, зарываясь лицом в её волосы и блаженно закрывая глаза. — Как от тебя приятно пахнет…

Гермиона мысленно застонала.

— Всем внимание! Апофеоз: двуполое четвероногое! Мечта селекционера-любителя, — рявкнул подкравшийся Ли Джордан.

— Не, бери выше: не селекционера-любителя, а заводчика-профессионала. Хагрида на них нет, — возразил Джордж и продолжил сладким голосом: — Дети мои, мы вам не мешаем, а? — только сейчас Гермиона осознала, что разговоры в гостиной затихли — лишь музыка по-прежнему орала. Взгляды всех, даже Патриции О’Нил, принявший у Лавендер эстафету танцев на столе, были устремлены на них — стоящих, обнявшись, в самом центре засыпанной серпантином и конфетти гостиной. Она покраснела и снова задёргалась, но Гарри держал её крепко и отпускать не собирался.

— Вот это правильно, Гарри, — Ли одобрительно хмыкнул и хлопнул его по плечу, — нечего время терять, надо сразу брать дракона сам-знаешь-за-что…

— Так что — потанцуем? — оторвавшись от её волос, снова спросил Гарри, лениво удивляясь тому, что окружающее его теперь абсолютно не волновало.

— Музыка кончилась, — мрачно сообщила Гермиона, перестав сопротивляться и не желая превращать происходящее в глупый фарс — ей вполне было достаточно того, что окружающие (в том числе и первоклашки) хихикали и смотрели на них во все глаза. Безупречная репутация старосты трещала по швам.

— Тогда посидим. Или погуляем, -с готовностью откликнулся Гарри и, не дождавшись ответа, потянул её к выходу.

Стоящий на верхней ступеньке лестницы Рон проводил их сумрачным взглядом и решительно смялв кулаке клочок пергамента. Сунув комочек в карман, он спустился в гостиную и начал пробираться в уголок, где вовсю веселились семикурсники.

— Гарри, как ты себя ведёшь! Неужели тебе не стыдно! — возмущённо фыркнула Гермиона, едва портрет закрылся за их спинами.

— Ни капельки, — радостно сообщил он и снова потянул её к себе. На душе светило июльское солнце и чирикали птицы, в желудке поселилось весёлое тепло, а в голову лезли разные глупости.

— Милые, не хочу вас прерывать, но я ненадолго отлучусь — у Виолетты с седьмого этажа вечеринка, — пропела Полная Леди, поглядывая в крохотное зеркальце и припудривая декольте.

— Пусти меня! — Гермиона рванулась обратно в гостиную.

— Вот ещё. Конечно-конечно, ступайте, желаю вам повеселиться, — кивнул Гарри и потянул Гермиону от портрета. Та упёрлась, не желая двигаться с места. — Как скажешь, — пожав плечами, он легко подхватил девушку на руки и пошёл по коридору.

Гермиона ахнула, взмахнула руками:

— Гарри, немедленно поставь меня на место!

— И не подумаю… держись крепче и не дёргайся, а то я споткнусь… — предупредил он, и она послушно обвила руками его шею.

— Так?..

Высоко над их головами загорались и гасли огоньки; доспехи, украшенные рождественскими венками, таинственно мерцали изнутри.

— Кажется, сюда, — Гарри кивнул в сторону ниши, над которой подмигивала обвитая гирляндой еловая лапа.

— Нет-нет, Джинни говорила, там в самый неподходящий момент проваливается пол, — покраснела Гермиона и махнула рукой чуть дальше. — Вон туда…

Колокольчики чуть слышно наигрывали «Ангелов», от ветки для поцелуев пахло горячим воском, яблоками, грушами и хвоей. После тренировок на морозе у Гарри обветрились губы, и теперь тонкие сухие корочки чуть царапали Гермионе лицо и шею, когда она, запрокинув голову, тонула в его жадных прикосновениях. Он не целовал — он будто пил её, хватая губами, задыхаясь и захлёбываясь. Она обняла его за шею, потянулась к нему, ощутив шершавость и солоноватый вкус, смешивающийся с горячим и пряным, отдающим бренди, дыханием.

— У тебя губа лопнула…

Он чуть отстранился, и тусклый свет упал ему в лицо — стал виден пробившийся над верхней губой пушок. А посреди нижней, и правда, темнела глубокая трещина. Очки съехали на кончик взмокшего носа и смешно перекосились. Гермиона взяла Гарри обеими руками за виски и, привстав на цыпочки, поцеловала.

— Не больно?

— Гермиона…

Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, его руки скользнули по её плечам к шее и начали медленно — как будто спрашивая разрешения — спускаться к груди. Она замерла, прижавшись к стене. Сейчас… сейчас…

-Гермиона, я люблю тебя… Я так люблю тебя, — в следующий миг она задохнулась в его руках, в его губах — не могла ничего сказать, ничего ответить…

— Кхе-кхе… — от неожиданного звука они шарахнулись друг от друга и завертели головами, ожидая увидеть кого угодно — от Плаксы Миртл до профессора Снейпа. Никого не было, однако кашель — в этот раз какой-то писклявый и совершенно точно незнакомый — раздался снова, причём прямо у них над головами.

— Спешу вас уведомить, что подобными действиями вы нарушаете школьные правила и переходите границы дозволенного, — сообщила сидящая на ветке для поцелуев крошечная фея. Лицо у неё было маленькое и сморщенное, как печёное яблоко, на голове красовался рождественский колпачок, который ей ужасно не шёл. — Данное место предназначено исключительно для поцелуев, всё прочее является нарушением. Настоятельно советую вам вернуться в общежитие вашего факультета, — закончила она строгим голосом и в упор уставилась на оторопевшую парочку злыми маленькими глазками.

— Нет, ну ты подумай! И здесь сигнализация, — фыркнула Гермиона. Гарри, судя по лицу, был не в состоянии оценить юмор и предусмотрительность Дамблдора: несмотря на возмущённый писк и попытки цапнуть его за руку, юношаловко ухватил фею двумя пальцами поперёк блестящего туловища и вышвырнул в коридор. Когда он порывисто повернулся к Гермионе, та, привалившись к стене, беззвучно смеялась. У него в груди что-то оборвалось: над ним? Она смеётся над ним?

— Дамблдор… — пояснила она чуть слышно, пытаясь взять себя в руки. — Когда меня назначили старостой, я узнала: во всём Хогвартсе установлены детекторы, улавливающие не только Тёмную магию, но и…

Его плечи расслабились; не говоря ни слова, Гарри рванул Гермиону к себе, и они сшиблись губами с такой силой, что снова ощутили привкус крови — на миг он даже испугался, не сделал ли ей больно.

О, нет, она не протестовала — она вдруг снова почувствовала рядом с собой того, кто когда-то отстоял Философский камень, избавил Хогвартс от ужасающего монстра, помог сбежать Сириусу, спас их от дементоров, очертя голову кидался на дракона… — только теперь весь пламень, вся страсть и целеустремлённость принадлежали ей, ей одной. В его движениях появилась властность,руки стали смелей и настойчивей. Неужели она раньше могла жить без этих прикосновений? На каждое — самое неуловимое — её тело выгибалось и вздрагивало; она потеряла голову, запуталась в обрывках фраз и вздохах, она прильнула к нему, как припадает к земле выбравшийся на берег утопающий. Узкое, гибкое, худое юношеское тело, только-только начавшее наливаться силой и статью, — обхватив его двумя руками, она ощутила, как где-то рядом, прямо под щекой, колотится сердце, услышала, как он прерывисто дышит и простужено шмыгает носом.

Форменный галстук сбился набок, верхняя пуговица рубашки болталась на одной ниточке — кончиками пальцев она коснулась его кожи — горячей и чуть влажной — вдоль трогательных ямочек над ключицами, вверх по шее — и зарылась в жёсткие непослушные волосы. Она потянула Гарри к себе и коснулась губами выпирающих ключиц.

Он беззвучно охнул, обмяк, прислонившись к стене. Она взглянула ему в лицо. Пока он не видел, она жадно впитывала все мелочи — чуть приоткрывшиеся шелушащиеся губы… белеющие в полумраке зубы… правый клык немножко выдаётся вперёд (Дурслям, естественно, и в голову не приходило поставить ему скобки), по-подростковому слегка неровная кожа, густые, почти сходящиеся на переносице брови и появившаяся между ними тонкая складочка, когда он чуть сморщился от напряжения и удовольствия… острый кадык, пульсирующая на шее жилка…

У неё закружилась голова, и засосало под ложечкой. Его руки легли ей на бёдра.

— Делаю вам второе предупреждение, — хмуро поправляя помятые радужно переливающиеся крылья, фея снова сидела на ветке, на этот раз вне пределов досягаемости. На неё никто не обратил внимания.

— Иди ко мне… — его шёпот был горячим и тяжёлым. Собственное тело сейчас казалось ему кораблём, поднимающимся и опускающимся на волнах, ноги превратились в нечто желеобразное; он едва не падал. Трепеща и задыхаясь от собственной смелости и желания, он открывал для себя изгибы её тела, бархатистость и вкус её кожи, видя в ней, как в зеркале, отражение захлёстывающих его чувств — робости, любви, нежности.

— Так, я предупреждаю вас в последний раз, — скучающе проскрипела фея, лениво покачивая ногой.

— А ты иди к чёрту!

В этот самый миг под удовлетворённое «итак, это было последнее предупреждение» на них обрушился ледяной водопад. Гермиона завизжала. Гарри стоял, хватая ртом воздух. Наконец, он смог перевести дух.

— Да, пожалуй, лучше бы под нами провалился пол… А тебя, мелкая пакость, я сейчас…

Фея, буркнув под нос «каждый раз одно и то же, сегодня же потребую у Дамблдора прибавку за вредность — ни одного доброго слова, сплошные оскорбления», быстро ретироваласьпод самый потолок.

Хлюпая обувью и оставляя за собой мокрые следы, они заторопились по коридору в сторону Гриффиндорской башни, пытаясь на ходу привести себя в порядок. Ни ему, ни ей сейчас и думать не хотелось о том, что скажут веселящиеся однокурсники, когда они вернутся с прогулки расхристанные и мокрые с головы до ног. Внезапно Гарри замер. Гермиона покосилась на него и с трудом удержала смех: с волос текла вода, они облепили щёки и лоб, юноша подрагивал от холода, но лицо сияло, а синеющие губы растягивались в улыбке. Представив, как сейчас выглядит она, Гермиона поморщилась (и, кстати, совершенно зря: глядя на её прилипшую к груди блузку, Гарри даже про холод забывал. — здесь и далее прим. авт.)

— Гарри?

— Лавендер… — он рассмеялся, — она же всю последнюю неделю возвращалась мокрая! Как думаешь, она любит экстремальные приключения или же просто занимается закаливанием?

Гермиона заулыбалась и потянулась к нему — нежно, доверчиво, благодарно. Положила голову на плечо. Мимо продефилировал учительский патруль: Крум смерил их неодобрительным взглядом, а профессор Синистра вздохнула и умильно погрозила пальцем.

Полная Леди басовито похрапывала за рамой, вся картина была усыпана фантиками от вишни в ликёре. Им пришлось трижды повторить пароль — с каждым разом всё громче и громче.

Наконец, портрет отодвинулся, и они вошли в гостиную. К счастью, их явления никто не заметил: всеобщее внимание было приковано к профессору Дамблдору: тот сидел на диване, а вокруг на почтительном расстоянии пристроились благоговейно внимающие ему гриффиндорцы:

— …а потому я решил поздравить все факультеты заранее. Позади остался нелёгкий год, принесший нам много событий и немало бед… — Гарри почувствовал, что сейчас взоры всех присутствующих будут искать его, и предусмотрительно присел, делая вид, что завязывает шнурок. Гермиона, меж тем, невзначай набросила на себя чью-то мантию и пробралась поближе к директору. — Конечно, мне бы очень хотелось сказать, что грядущее безоблачно, и всё самое страшное мы уже миновали. Но, боюсь, основные напасти и испытания у нас впереди… — директор тяжело вздохнул. Студенты удивлённо запереглядывались, по притихшей гостиной пробежали шепотки, затихшие, едва Дамблдор снова заговорил. — И как вы думаете, чего нам надо опасаться больше всего?

— Того-Кого-Нельзя-Называть? — прозвенел чей-то робкий голосок.

— Его можно называть. Его нужно называть, — повысил голос Дамблдор. Глаза строго блеснули за очками-половинками. — Молчание только усиливает страх. Преодолев страх, мы преодолеем и Вольдеморта, — Гарри заметил, что стоящие рядом студенты вздрогнули. — Но — нет, не его мы должны бояться, вернее, не только его, — он помедлил и обвёл взглядом притихших мальчиков и девочек, юношей и девушек — совсем ещё детей, которым уже завтра придётся принять на себя удар Тёмных сил. Научиться противостоять им. И не просто противостоять: бороться и побеждать. — Разобщённость и уныние — вот опасности, которые подстерегает нас. Которые могут нас уничтожить. Так давайте дадим друг другу слово — чтобы ни случилось, не опускать руки и не верить тем, кто попытается разделить, рассорить всех нас — чтобы сломать и поработить по одиночке — здесь, в Хогвартсе, или же за его стенами. Что бы вы ни узнали, что бы ни услышали — всегда верьте только своему сердцу. Оно вас не обманет… — Дамблдор умолк и взглянул на покачивающийся в камине огонь — казалось, даже пламя сейчас притихло и уважительно внимало. Студенты сжались, не сводя с директора напряжённых и испуганных взглядов. Вдруг он улыбнулся и погладил стекающую на колени белоснежную длинную бороду. — Весёлого вам Рождества. Скажу по секрету, Хагрид сегодня целый день красил и смазывал сани — надеюсь, завтрашняя прогулка удастся на славу. Давненько мы не устраивали ничего подобного… Жаль, я этого не увижу.

Директор поднялся и шагнул к выходу.

— Веселитесь, друзья мои, веселитесь, счастливого вам Рождества…

То ли приветственно, то ли прощально он взмахнул рукой, наклонил голову и исчез в дверном проёме.

В гостиной воцарилась полная тишина. Друг за другом гриффиндорцы вставали и поднимались по лестницам в спальни — веселье сдулось, праздник закончился. Под ногами шуршали обёртки от конфет, ледяных мышек и шоколадных лягушек, похрустывали обломки печенья. Уныло хлопнула одинокая петарда. Гарри покрутил головой — Гермионы уже не было. Вздохнув, он направился к ведущей на половину мальчиков лестнице. Рядом поднимался Невилл с немного отсутствующим выражением лица, словно ему не давали покоя глубокие и очень серьёзные размышления. Он вздыхал и что-то бубнил под нос.

— А у Дамблдора кальсоны в оранжевых дракончиков. Голубые. И в дракончиков, — умоляюще взглянув на Гарри, со слезой в голосе неожиданно сообщил он. — Кэти Белл носит под платьем чёрную маечку и шортики. А Джинни Уизли — белую комбинацию. На бретельках. У Анджелины на трусиках — майские жуки и бабочки, — похоже, Невилла прорвало, Гарри не знал, как остановить поток сведений, без которых он лично вполне мог бы обойтись. — А Лавендер… Лавендер… — тут ступеньки кончились, Невилл оступился и замолчал.

Когда Гарри вошёл в спальню, полог вокруг кровати Рона был уже задёрнут — сигнал того, что друг не хочет ни с кем разговаривать или уже спит. Да, признаться, Гарри сейчас тоже хотел побыть один, чтобы сохранить и в безмолвном одиночестве ещё раз вспомнить предрождественский жар сегодняшнего вечера. В сонной сладкой истоме в голове закружились бессвязные обрывки мыслей, слов и событий… Интересно, Невилл видел, какое бельё носит Гермиона?.. Он мысленно погрозил пальцем себе, а Невиллу — кулаком, зевнул… И почему Дамблдор не поздравил всех нас на ужине, а решил обойти гостиные?.. Нет, всё-таки интересно, какое бельё носит…

Он провалился в сон.

Холода, от которых птицы замерзали на лету, отступили, и утро встретило бодрящим приятным морозцем и скучным серым небом. Гермиона спустилась на завтрак первой — она полночи не могла заснуть, извертевшись на кровати: одеяло оказалось кусачим, подушка — душной, перекрахмаленные простыни — жёсткими, как старый пергамент, а Косолапсус возжелал спать исключительно на голове хозяйки. Не говоря уже о том, что вечерние события вообще не располагали ко сну: ей приходилось прикладывать усилия, чтобы держать глаза закрытыми, — едва Гермиона отвлекалась, те бессовестно распахивались, и она обнаруживала, что, глупо улыбаясь, таращится в стену. В конце концов девушка решительно встала с намерением немного почитать — надеясь, что, рано или поздно, устанет и захочет спать настолько, что разные раздражающие мелочи не будут иметь значения. Сначала она даже не сразу поняла, что держит книжку вверх ногами: так далеко от колдовской науки витали её мысли. Правда, минут через десять втянулась и… в результате очнулась, когда за окном уже светало и пора было спускаться к завтраку. Но сегодня даже после бессонной ночи она чувствовала себя окрылённой и полной сил — хотелось петь и танцевать. Подпрыгивая от радостного возбуждения, она оделась и отправилась в Большой Зал, забежав по пути в туалет Плаксы Миртл, чтобы добавить предпоследний компонент в готовящееся для Малфоя зелье. Помешав неаппетитно выглядящее варево, Гермиона удовлетворённо вздохнула. Совсем скоро… О, у неё есть, о чём спросить этого слизеринского мерзавца! Да и недавно родившаяся идея о том, как потом заставить его держать язык за зубами, вызывала улыбку.

Она была сегодня довольна всем: бессонной ночью, серой погодой, гулкими холодными коридорами… позади остался восхитительный вечер, а впереди ждали многообещающие каникулы в Норе. Вместе с Гарри. Ей ещё не приходилось проводить с ним каникулы… в таком статусе. Мысли о Гарри снова вызвали на лице мечтательную улыбку, даже витающие в воздухе тревога и напряжение, не дававшие покоя последние дни, куда-то исчезли.

В конце концов, у Дамблдора столько сторонников — авроры, служащие Министерства… Хогвартсовские учителя, Сириус Блэк и профессор Люпин… а сколько взрослых сильных волшебников его поддерживают! Что с того, что в какой-то глупой газете пишется всякая ерунда! Ведь люди же способны отличить правду от мерзкого вранья, верно?

По правде говоря, она сама верила в эти слова лишь отчасти, но ей ужасно хотелось — хотя бы секундочку, хотя бы сегодня — не думать ни о чём серьёзном и побыть счастливой. Просто счастливой. Не размышлять об интригах и опасностях, о назревающей катастрофе, о пугающих пророчествах и странных словах Дамблдора, об отравленной таинственной книге-убийце, о Стражах и Ликах, о возвращении… она напряглась и мысленно произнесла — Вольдеморта, о том, что, рано или поздно, Гарри — её Гарри- придётся выйти на битву с ним. И одному Мерлину известно, чем всё закончится…

От этих мыслей, не отступающих ни днём, ни ночью, сердце тут же упало, на глаза навернулись слёзы, в носу защипало. Гермиона закусила губу и остановилась.

Даже сегодня я не могу просто порадоваться…

Ей сразу расхотелось спускаться на праздничный завтрак, не говоря уже о том, что не осталось ни малейшего желания отправляться на прогулку. Девушка уселась на ближайший подоконник и прижалась лбом к холодному стеклу. За зарешёченным окном распростёрлась белая безмолвная равнина, окаймлённая вдалеке чёрной полосой Запретного леса. На краю огромной пустоши, прогнувшись под тяжестью снежных шапок, раскинулась Дракучая ива. Хагрид заканчивал последние приготовления, инспектируя многочисленные сани, нетерпеливо переминающиеся и роющие полозьями снег в ожидании седоков. Неожиданно в Запретном лесу что-то блеснуло — как будто кто-то выглянул из-за деревьев, сверкнув огромными глазами.

Но Гермиона ничего этого не видела: зажмурившись, она в отчаянии думала о том, почему судьба так несправедлива: мало того, что лишила Гарри семьи и заставила провести детство среди людей, наполненных самой чёрной и жгучей неприязнью к нему, так и теперь не хочет оставить его в покое и воздать сторицей за все муки и унижения, которые он перенёс! Получается, что с каждым днём и часом он приближается к битве. Решающей битве. Возможно, последней своей битве. Битве, от которой зависит судьба всего волшебного мира. Значит, и её, Гермионы, судьба — тоже. Наступит день, когда он — один — с мечом, волшебной палочкой или просто с голыми руками выйдет против ужасного чёрного мага. И…

Гермиона сжалась, и перед глазами взорвались огненные разноцветные вспышки. Она не хотела об этом думать. Она боялась. И ненавидела себя за малодушие.

Если я люблю его, я должна быть с ним. И пройти этот путь до конца. Рядом с ним. Даже если… даже если… если…

Она почувствовала, как по щекам поползли слёзы.

— Такого не может быть! — упрямо воскликнула она, стукнув кулаком по жалобно застонавшему стеклу. Строгая ведьма в синей мантии с портрета на стене напротив вздрогнула и оторвалась от толстого фолианта. — Я говорю — такого не может быть! — повторила Гермиона и, развернувшись, обвиняюще ткнула в неё пальцем. Ворон на плече колдуньи расправил крылья и недовольно каркнул.

— О чём ты, девочка? — она отложила книгу и сняла с носа маленькие очки для чтения.

— Я говорю, не может быть, чтобы тот, кого я люблю, просто взял и исчез с лица земли — словно его и не было! Чтобы всё кончилось! Это невозможно! Я… я ненавижу мир, за который надо платить такую цену! Я хочу… я не хочу… Нет, это решительно несправедливо!

— Конечно, несправедливо, — без тени улыбки на лице волшебница кивнула и, глядя вслед уходящей Гермионе, спокойно продолжила, — но именно так и бывает. Первыми всегда уходят лучшие. Тебе ещё предстоит это понять. И пережить, — она взглянула на ворона на своём плече и погладила ему пёрышки. — Верно, Коготь? Пережить — и затосковать навеки… — и, надев очки, Ровена Равенкло вернулась к чтению.

Эльфы расстарались вовсю — овсяные лепёшки, сыр, сливовый пудинг с веточками падуба,отведав который, Джинни с гордостью произнесла:

— Какая вкуснятина! Но наша мама делает не хуже!

— Ещё бы — надеюсь, она хоть на что-то способна! Если бы, сидя дома, она не научилась толком даже готовить… вы же не можете позволить себе эльфов, верно? — не нужно было даже поворачиваться, чтобы узнать, кому принадлежит этот голос. Джинни покраснела и замолчала. Рон сжал кулаки, но Гарри и Гермиона с двух сторон вцепились ему в мантию. Малфой со свитой прошёл мимо и устроился за слизеринским столом.

Место Дамблдора пустовало, Рон шепнул Гарри, что вчера директору пришёл срочный вызов — потому-то, собственно, он и обходил вечером гостиные (к слову говоря, рождественские поздравления и напутствия каждому факультету были разные) Гермиона, сидя между Роном и Невиллом, мрачно ковырялась в тарелке и смотрела на Гарри глазами, полными тревоги и печали, что несказанно его удивляло. Он же чувствовал себя совершенно счастливым, прекрасно — вопреки ожиданиям — выспался, жутко проголодался и был полон предвкушением межфакультетских гонок и вечернего возвращения в Нору, в отношении которой у него, признаться, имелись некоторые планы.

Над головами раздалось хлопанье крыльев — через окошко под самым потолком в Зал влетела стая утренних сов. Разноголосо ухая, они роняли посылки и газеты, приземлялись на столы и плечи хозяев и требовательно протягивали лапы со свитками. Гарри — наверное, единственному со всего гриффиндорского стола — не было никаких посланий. Рон и Джинни склонились над коротенькой записочкой.

— Вечером нас ждут, — телеграфным стилем сообщил Рон. — Комнаты готовы. Билл и Чарли уже там. Все передают приветы. Держи, — он перекинул Гарри пакетик с домашними сладостями, которыми так славилась миссис Уизли.

Гермиона, прочитав письмо… (Гарри изловчился и углядел обратный адрес) …от родителей, погрузилась в изучение Ежедневного Пророка.

— Что пишут? — спустя пять минут пробормотал Гарри с набитым ртом, с трудом оторвавшись от пудинга, вкуснее которого он пока ещё ничего в жизни не пробовал.

— Как ни странно, всё тихо, — быстро листая и пробегая глазами заголовки, откликнулась Гермиона. — Поздравления, приглашения на распродажи, святочные истории… «Колдунья, находившаяся в магической коме пять лет пришла в себя. Её первыми словами были «Хочу тыквенного сока». Муж, сидевший в этот миг рядом с ней, лишился чувств…» — староста фыркнула, как рассерженная кошка. — Интересно, им не надоедает каждый раз сочинять эти глупые душещипательные истории? Гадания, рецепты… «Наколдуй себе гуся»… так-так… О! Уникальное предложение: «Проведи Рождество с «Безумными гоблинами» или «Танцующими скелетами»!».

— Круто! — вскинулся Рон. — Было бы здорово пригласить их в Нору — можно было бы устроить классную вечеринку!

— Боюсь, это удовольствие нам не по карману, — тихо заметила Гермиона, и, словно в ответ, с соседнего стола донеслось:

— Отец выписал к нам в замок на праздник «Чёртовых сестричек» — повеселимся, парни!

Рон мрачно уткнулся в тарелку, а Джинни передёрнула плечами:

— Рождество моей мечты: Малфои в полном составе, Крэбб, Гойл… «Чёртовым сестричкам» можно только посочувствовать.

Сидящие рядом гриффиндорцы грохнули. Улыбнувшись, Гермиона торопливо долистала Пророк:

— Нет, ровным счётом ничего… Обыкновенная предпраздничная галиматья… Тема номера: что ты нашёл в своём пудинге — монету, напёрсток, пуговицу или кольцо. Толкования по Кассандре Ваблатски и девице Ленорман.

— Вот и славно, — сыто откинулся от стола Рон. — Хоть одно утро пройдёт по-человечески… Ну, Гарри, кого берём себе в экипаж третьим?

Гарри оглядел стол Гриффиндора:

— Как насчёт Дина Томаса?

— Нет, он в команде с Симусом и Робертом Каммингом…

— А Фред или Джордж?

— О, они ещё вчера договорились с Ли Джорданом…

Гарри обвёл глазами однокурсников.

— Свободными остались только девчонки — откликнулся Рон на немой вопрос, — и то не все: я знаю, что Алисия, Кэти и Анджелина тоже решили участвовать в гонках,и малышня, но студентов младше четвёртого курса в команду приглашать нельзя.

— Я тоже свободен, — тихо произнёс сидящий рядом Невилл и покраснел.

— И не мудрено, — вполголоса, чтобы Невилл не услышал, хмыкнул Рон. — Дураков нет.

— Хорошо, мы будем иметь это в виду, — дипломатично кивнул Гарри. Ему очень не хотелось брать Невилла. Словно почувствовав это, тот вернулся к своей тарелке. — Гермиона, а ты?..

— Нет, Гарри, ты же знаешь, я ужасно боюсь скорости, к тому же я не выспалась… — не дав ему закончить, покачала головой Гермиона. — Насколько я знаю, Джинни пока никто не пригласил, можете позвать её.

— Ну уж нет, — замотал головой Рон, — тогда никаких гонок не получится: мне мама голову оторвёт, если с ней что-нибудь случится. Уж лучше Лонгботтом.

— Почему? — удивилась Гермиона.

— А его не жалко, — состроив жуткую рожу, тихо пояснил Рон.

Смех смехом, но, все, к кому обращались Рон и Гарри, либо сами решили участвовать в гонках, либо намеревались быть зрителями. В конце концов, Рон смирился с кандидатурой Невилла, хотя и продолжал бурчать.

— Рон, прекрати! — не выдержав, строгим шёпотом пресекла нелицеприятные высказывания Гермиона. — Невилл уже давно перестал быть толстяком — он не толще тебя! И вовсе он не неуклюжий… — как раз в этот миг Невилл, выбираясь из-под стола, куда он лазал за сбежавшим в очередной раз Тревором, опрокинул на себя блюдо с запечёнными в тесте яблоками и кувшин с остатками тыквенного сока, — …просто ему не всегда везёт, — упавшим голосом закончила она.

— Ладно, Рон, — примирительно заметил Гарри, — в конце концов, мы же не собираемся ставить мировой рекорд…

— Ну, Поттер, поглядим сегодня, каков ты на земле, — противный малфоевский тенор заставил Гермиону скривиться. — Или всё, на что ты способен, — выделывать в небе фокусы на своей хвалёной метле? Надеюсь, в твоей команде не будет всяких… грязнокровок?

— Малфой, как ты мог подумать, что я снизойду до того, чтобы гоняться с тобой на санках! Да я с тобой и колдовать на одном поле не стану! — зло отрезала Гермиона и, тряхнув головой, пулей вылетела из-за стола.

— Придержи язык, Малфой, — посоветовал Гарри, проводив её взглядом. — А то встречать тебе Рождество в лазарете. Не думаю, что «Чёртовы сестрички» согласятся составить тебе компанию и там.

— Только не говори, что в твоём экипаже Уизли и Лонгботтом, — пропустив пассаж Гарри мимо ушей, хихикнул Драко, и его смешок тут же подхватили громоподобным ржанием Крэбб с Гойлом.

Рон и Невилл синхронно покраснели.

— Именно, — спокойно ответил Гарри, — а ты не говори, что в твоём — Крэбб и Гойл: не думаю, что тогда сани смогут сдвинуться с места. Они, вообще, едва ли выдержат — насколько я знаю, сани рассчитаны на людей, а не на троллей.

Крэбб с Гойлом побагровели и сжали кулаки, но в этот момент мимо к выходу прошла профессор Макгонагалл, и потому они лишь скрипнули зубами. Ухмылка сползла с лица Малфоя, слизеринец окинул Гарри с ног до головы злым взглядом.

— Не твоё дело, кого я беру в свой экипаж, шрамолобый, — рявкнул он и, развернувшись, вышел из Большого Зала. Исподтишка погрозив Гарри кулаками размером с голову Рона, телохранители заторопились следом.

— Спасибо, Гарри, я всё понимаю — тебя просто вынудили, — негромко произнёс Невилл, не поднимая головы и не отрывая глаз от Тревора, словно разговаривал не с Гарри, а со своей жабой, — вам, и правда, стоит подыскать кого-нибудь другого…

— Ничего подобного, Невилл, — отрезал Гарри. — Решено: ты будешь в нашей команде.

Взглянув на просиявшее лицо Лонгботтома и скривившегося Рона, он развернулся и направился к дверям. Рон бухтел ему в спину всю дорогу, пока они шли в гриффиндорскою башню одеваться.

— Ты с ума сошёл!Малфою ведь только того и надо было! Вызвать тебя на соревнование и вынудить взять в команду Лонгботтома. Всё, на что остаётся надеяться, — что мы доберёмся до финиша к обеду. Если вообще тронемся с места.

— Рон, не говори ерунды, — не выдержал Гарри и решительно добавил, — Невилл ничуть не хуже Симуса или Дина.

— Ну-ну, блажен, кто верует… — пробормотал себе под нос Рон, но больше к этому вопросу не возвращался.

Заснеженное поле кипело и бурлило, студенты толпились, толкались, смеялись, галдели — как на квиддичном стадионе. Лёгкий морозец покусывал щёки, в неподвижном зимнем воздухе на оглоблях позвякивали колокольчики — так мелодично, что хотелось пританцовывать. Пробившись сквозь толпу, Гарри, Рон и Невилл подошли к сияющему Хагриду, который распределял сани.

— У, друзья, вы как раз вовремя, я вот туточки… специально для вас… саночки припас, — конфиденциально понизил он голос, — норовистые чуток — есть такое дело — но зато какие резвые…

Рон закатил к небу глаза. Невилл боязливо поёжился.

— Спасибо, Хагрид, — обречённо поблагодарил Гарри. Сани, выбранные для них Хагридом, пришлось привязать к ограде — они рычали, ржали и рвались в поле.

— Кажется, кто-то что-то говорил про лазарет? — поинтересовался Рон, когда лесничий отошёл и занялся Алисией и Анджелиной. — Как бы нам не пришлось встречать Рождество там — втроём…

— Попрошу всех подойти ко мне и сдать свои палочки, — как ни странно, на этот раз кислый голос профессора Снейпа вызвал недовольные гримасы даже у слизеринцев. — Во избежание несчастных случаев и нечестной игры, — при этих словах мастер зелий уставился прямо на Гарри, словно обвинял в жульничестве лично его. — По окончании гонок они будут возвращены вам в целости и сохранности. Разумеется, тем, кто доберётся до финиша, — и он послал полный отвращения взгляд в сторону тут же окаменевшего от ужаса Невилла.

Получив краткий инструктаж по управлению (всё было предельно просто: сани управлялись голосом и простым похлопыванием по борту), толкаясь, переговариваясь, задирая друг друга и перешучиваясь, студенты направились к своим санкам.

— Три поцелуя, если я выиграю у тебя, — обнимая Анджелину за плечи, заявил ей Фред.

— О, какие мы уверенные, — она насмешливо тряхнула выбившимися из-под вязаной шапочки длинными волосами. — А если выиграю я?

— Малышка, этого не может быть, потому что не может быть никогда, — Джордж оттёр брата и, понизив голос, добавил, — мы тут немного подправили наши санки. Самую малость. Успели, пока у нас не отобрали палочки. А ещё немного помогли Малфою. Удержаться было невозможно — надеюсь, сегодняшние гонки оставят у него неизгладимые впечатления. Ты ведь никому не скажешь, да? А то нас нака-а-жут, — плаксиво закончил он.

Усмехнувшись, Анджелина собралась чмокнуть Фреда в щёку, но в последний момент тот повернулся, подставив ей губы и ответив сочным и звонким поцелуем. Гарри, поймав себя на том, что стоит и смотрит на них в упор, быстро отвёл глаза.

— Что, завидно? — негромко хмыкнул Рон, толнув его в бок. — Ты бы видел ваши лица, когда вчера вы вернулись в гостиную… У обоих губы были, как после Раздувающего заклятья… А, кстати, где Гермиона?

Обернувшись, юноши начали шарить глазами по толпе, причём Рон смотрел вовсе не в ту сторону, где над головами развевались красно-жёлтые флажки Гриффиндора, а гораздо левее — туда, где толпились хаффлпаффцы. Как раз в этот момент Эшли напутственно поцеловала принимающего участие в соревнованиях Джастина Финч-Флетчли (стоящая рядом с ним Ханна Эббот покраснела, позеленела и, разрыдавшись, спешно ретировалась). Рон поджал губы, мрачно пнул попавший под ноги ком снега и уселся в сани.

— Долго вас ещё ждать?

Гарри и Невилл заняли места и огляделись: полсотни разноцветных деревянных саней нетерпеливо елозили по снегу, ожидая команды. Справа разместились шестикурсники из Равенкло, слева — свои, гриффиндорцы — Фред, Джордж и Ли Джордан.

— Не подкачай, братишка, — подмигнул Фред.

Сигнал к началу гонок собственноручно подал профессор Снейп — с мрачным и блезгливым лицом, словно делал нечто ужасно неприятное и не доставляющее ему ни малейшего удовольствия, он взмахнул своей палочкой. Из неё вырвалась оранжевая вспышка, и сани, толкаясь и взрывая полозьями снег, рванулись вперёд.

Дистанция была небольшой — всего два круга по полю, но то, что её пройдут не все, стало ясно уже на старте: столкнувшись и перепутавшись полозьями, двое саней опрокинулись, в них воткнулись ещё двое — образовалась настоящая куча-мала. Гермиона прищурилась — но нет: ни Рона, ни Невилла, ни Гарри среди вылезающих из снега и отряхивающихся студентов не было. Ещё трое вылетели на первом же повороте, не справившись с управлением. Изгородь загона для мантикрабов затрещала, но выдержала. Когда столб снега осел, стало видно, что первенство захватили гриффиндорские семикурсники — экипажи близнецов и их подруг шли оглобля к оглобле. Гриффиндорцы радостно взревели и отчаянно замахали флажками и шарфами, но разрыв был не слишком велик — сзади плотной группой шло сразу десятка полтора саней — подрезая друг друга, выталкивая с дистанции, они медленно, но неуклонно приближались к лидерам.

Гермиона видела, что сани, которыми управляли Малфой, Монтегю и Боул подрезали те, в которых был Гарри, — гриффиндорцы едва не опрокинулись, пытаясь уйти от столкновения, и сразу же отстали. Малфой напоследок проорал что-то — наверняка очень оскорбительное, но радость его была недолгой: неожиданно на полном ходу их сани начали разваливаться: полозья, оглобли, борта — через мгновение слизеринская троица отплёвывалась от снега, сидя в огромном сугробе среди аккуратно сложенных дощечек. Толпа радостно заорала: за исключением Пенси Паркинсон да квартета прихлебателей к Драко мало кто испытывал тёплые чувства. Даже среди его собственных однокурсников.

Благодаря этой заминке лидерство Фреда, Джорджа и Ли стало очевидным: сани девушек неожиданно сбавили темп — к большому неудовольствию Гермионы (по причине юного возраста она пока ещё не знала, что, для того, чтобы победить мужчину, ему иногда стоит проиграть. Прим. авт.). Гермиона нашла взглядом экипаж Гарри, Рона и Невилла, и в груди у неё похолодело: совершенно очевидно, что-то шло не так: вихляясь из стороны в сторону, сани начали ускоряться — быстрее, быстрее… вот они нагнали Кэти, Алисию и Анджелину… Вот приблизились к Фреду, Джорджу и Ли… И в этот миг, на повороте к финишной прямой, они вдруг вылетели с дистанции и, не сбавляя скорости, понеслись прямо к Дракучей иве. Словно почувствовав приближающуюся опасность, та стряхнула снег и вскинула ветви, приготовившись, как всегда, ответить ударом на удар. Сани мчались всё быстрее и быстрее… По большому счёту, уже было неважно, куда врезаться, — хватило бы обыкновенного дерева… Все вокруг ахнули и затихли, за ходом гонок уже никто не следил.

— Почему они не поворачивают, почему не поворачивают? — стиснув руки, твердила замершая Джинни. Второкурсница Джейн Бантинг выхватила из рукава палочку и прицелилась:

— Сейчас… я сейчас остановлю сани…

— Не вздумай! — хлопнула её по руке Гермиона. — С такого расстояния ты попадёшь прямо в мальчишек!

Рядом раздался сдавленный всхлип, и, уткнувшись в плечо Трейси, Дженнифер Грин отчаянно разрыдалась.

В тот миг, когда столкновение казалось неизбежным, и с довольным скрипом Дракучая ива уже занесла для удара тяжёлые ветви, Гермиона вдруг заметила мчащийся по полю голубой фордик. Вернее, голубым его можно было назвать с очень большой натяжкой — пятна ржавчины проели помятые бока, и краска сохранилась лишь местами. Набирая скорость и отчаянно мигая фарами, фордик успел втиснуться между Ивой и санями за миг до столкновения. Сани воткнулись в его железный бок на полном ходу, издалека было хорошо видно, как Рона, Гарри и Невилла ударом выбросило в сугроб.

— Бегите! — взревела толпа. Ветви хлестнули по снегу спустя секунду. Перекатываясь и уворачиваясь от ударов, юноши выбрались на безопасное место. И в этот миг взбесившаяся Ива выместила свою злость на обидчиках.

От первого удара у фордика провалилась крыша и с громким хлопком вылетели сохранившиеся стёкла, фары судорожно замигали… Из последних сил, надрывно сигналя, он дал задний ход — не тут-то было: огромная ветвь опустилась на землю, отрезав путь к отступлению, ствол качнулся назад и с натужным скрипом обрушился вниз. Всё было кончено в считанные мгновения. Послышался стон железа, хруст, звон, свист ветвей, сани взорвались щепками… Гермиона зажмурилась. Она не могла на это смотреть: ей казалось, что убили живое существо. Когда она открыла глаза, в сугробе под деревом лежала лишь бесформенная кучка металла и какие-то жалкие деревянные обломки.

Придя в себя от шока, гриффиндорцы, крича и размахивая руками, рванулись вперёд, студенты остальных факультетов, снедаемые кто сочувствием, кто любопытством, а кто и злорадством, побежали следом, утопая в снегу и путаясь в длинных мантиях.

Гарри и Рон сидели в сугробе. Рядом стоял Невилл. Вид у всех троих был ошеломлённый и мрачный. Особенно у морщившегося от боли Рона, у которого, вдобавок, изо рта текла кровь.

— Кажется, Рон прикусил язык, — сообщил Невилл, едва к ним пробились учителя. — А Гарри по голове попало веткой.

Мадам Помфри бросила на них внимательный взгляд, но, похоже, осталась удовлетворена осмотром.

— А вы, мистер Лонгботтом?

— Со мной всё в порядке, — удивлённо ответил Невилл, настороженно оглядывая себя и словно сам этому не веря.

— Тогда, возможно, вы расскажете нам, что случилось? — попросила, чуть задыхаясь от кросса по пересечённой местности, подоспевшая профессор Макгонагалл. Следом за ней подошли остальные учителя — за исключением крошки Флитвика, который завяз в снегу и теперь барахтался, пытаясь извлечь себя из сугроба при помощи заклинания левитации.

— Сани вдруг потеряли управление и помчались прямо сюда. Что мы ни пытались сделать, как их ни хлопали, как ни кричали — бесполезно. А выпрыгнуть они нам не давали — как чувствовали, сразу начинали заваливаться на другой бок… Мы ничего не могли поделать: палочек-то у нас не было…

— Значит, всё дело в санях, — холодный голос Снейпа рассёк морозный воздух. Гомон тут же замолк. Профессор Зелий подошёл к щепкам, раскиданным по снегу, и пнул их носком начищенного до блеска чёрного ботинка. — К сожалению, установить, что послужило причиной, уже не представляется возможным. Во избежание новых несчастных случаев, дальнейшие катания отменяются. Рекомендую всем вернуться в замок. Ах да, кстати, — словно вспомнив, добавил он и поморщился, — в гонках победил экипаж Гриффиндора Уизли — Джордан — Уизли.

Он развернулся и стремительным шагом — словно под ногами был не глубокий снег, а каменный пол Большого Зала — направился к замку. Переговариваясь и обмениваясь впечатлениями, студенты, уже изрядно продрогшие на морозном воздухе, потянулись следом. Рядом с Гарри, Роном и Невиллом, над которыми колдовала мадам Помфри, остались только Гермиона, Трейси, Дженнифер и Джинни.

Пробравшись напрямик через поле, подоспел Хагрид. Позади него в снегу оставалась широкая колея. Он метнулся к Гарри, погладил его по голове огромной ручищей, вдавив в сугроб едва ли не по пояс, потом подбежал к Рону, к Невиллу — растерянный, испуганный, он размазывал слёзы по щекам и периодически пытался рвать на себе волосы:

— Ох, дурень я, дурень… Из-за меня вы едва не убились… Но кто бы знал, кто бы знал… Никогда себе не прощу! Они ведь были такие резвые, но совершенно, совершенно безобидные… Ума не приложу, что с ними случилось…

Хогвартс-экспресс выдохнул в синее небо клуб белоснежного пара, свистнул и тронулся от хогсмидской платформы. Впрочем, об этом можно было догадаться только по покачиванию вагона: белоснежная, вернее, уже голубовато-серая унылая равнина за окном оставалась неизменной. Стучали колёса, теплое, уютное купе заливал желтоватый свет ламп. Рон угрюмо смотрел в окно, отвернувшись от куска жареного гуся, прихваченного с обеда Джинни, Гарри привалился к стеклу и закрыл глаза; Гермиона, сначала пытавшаяся завести общую беседу, отказалась от этого в виду полной бесплодности попыток и теперь клевала носом: сказывалась бессонная ночь.

Джинни сидела, поглядывая на друзей, и машинально отщипывала от гуся волоконца мяса — пока на тарелке не осталась лишь груда косточек.

Наконец, Рон отвёл глаза от сгустившейся за окном черноты.

— Холосый был Фолдик… столько лаз нас от смелти спасал… — с трудом ворочая прокушенным языком, тихо произнёс он.

Гарри открыл глаза и кивнул.

— Ладно, сто тут голевать… — продолжил Рон, пряча глаза. — Ведь все живы, здоловы и, главное, каникулы начались… Даже не велится…

— Да, — сквозь сон пробормотала Гермиона, — не верится… — она похлопала рядом с собой по сиденью и, найдя руку Гарри, крепко сжала её. — Хотела бы я знать, почему взбесились ваши сани… Кто, кто опять… — и, не договорив, она уснула, убаюканная мерным покачиванием.

Профессор Крум сидел за столом в своей комнате, рассеяно перебирая лежащие перед ним пергаменты и глядя в пространство невидящим взором.

В тусклом свете одинокой свечи были видны синие тени под тусклыми глазами, устало опущенные уголки губ, напряжённая морщинка между бровей, спутавшиеся и всклокоченные волосы — сейчас он казался не двадцатилетним юношей, а усталым стариком.

Он не читал эти письма — он уже знал их наизусть: «в связи с неявкой на сборы… пропуск решающих матчей… команда была дисквалифицирована… расторжение контракта… неустойка…», «ваш рекламный контракт с метлодельной компанией «Торнадо» считается недействительным… причитающаяся с вас неустойка составляет…», «Виктор, мама очень плоха. После вынужденной продажи дома и описи имущества её разбил паралич, и мы поместили её в Софийский Богородичный Госпиталь… По заключениям лекарей, прогноз неблагоприятный. Приезжай, если хочешь успеть с ней попрощаться…», «хотим уведомить вас, что, поскольку плата за обучение студентов третьего и первого курса Братковой Станы и Стоичковой Боряны не была внесена согласно заключённому договору, их дальнейшее обучение в Школе Магов Дурмштранг не представляется возможным»…

Но не об этом думал сейчас профессор Крум. Он сейчас вообще не мог ни о чём думать, всё вызывало у него дикую боль, сравнимую разве что с болью от Пыточного Проклятья.

Неожиданно его глаза посветлели, он вздохнул и поднял голову к огромному зеркалу в старой раме с облезшей позолотой.

— Testor!

Зеркало Памяти дрогнуло, подёрнулось рябью, с поверхности исчезло отражение мрачной комнаты, заваленной свитками и заставленной странными магическими приборами, о предназначении которых можно было только догадываться. Кабинет профессора Защиты от Тёмных Искусств наполнился жарким июльским солнцем. По медовому деревянному полу босиком пробежала тоненькая девушка в жёлтом сарафане-разлетайке. Она шагнула вперёд, словно собираясь преодолеть тонкую стеклянную границу, и, подняв руки вверх, начала скручивать в пучок упрямые густые волосы. Брови сосредоточенно сдвинулись. В зубах она держала шпильки. Три шпильки с ярко-жёлтыми шариками. Он мог бы, зажмурив глаза, по памяти рассказать всё, что она будет делать: сначала волосы заупрямятся… у неё получится только со второго раза… она нетерпеливо притопнет босой ногой. Наконец-то! — крутанётся перед зеркалом, сверкнув полоской белых трусиков, подхватит с пола босоножки и, послав зеркалу напоследок воздушный поцелуй, выбежит из комнаты.

— Finite incantatum!

Он уронил голову на руки. Если бы сейчас кто-то очутился рядом, то, склонившись над ним, услышал бы сдавленный вздох. Перед закрытыми глазами Крума снова появилась увиденая накануне картина: сумрачный коридор и обнявшиеся пятикурсники Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер. Мокрые с головы до ног. Ему не надо было объяснять, откуда они идут. Это было написано на их раскрасневшихся лицах с тёмными, распухшими губами. Равно как не надо было растолковывать, что именно с ними случилось, — ведь он лично присутствовал на собрании, где преподаватели решали, каким способом можно остановить студентов, которые уже не способны сделать это сами. Десять галлонов воды — это было предложение Флитвика. Макгонагалл настаивала на проваливающемся полу, Снейп — на назначении взыскания в виде внеочередной уборки в классе зельеварения, Филч — на подвешивании за большие пальцы в холодном карцере. (Последние два предложения, к большому сожалению их авторов, не прошли)

Мокрые с головы до ног Грейнджер и Поттер.

Виктор Крум поднял голову, ещё раз махнул палочкой на зеркало. Босоногая девушка снова и снова выбегала к нему из солнечного лета, снова и снова посылала воздушные поцелуи.

Он вздохнул, перебрал шуршащие пергаменты на столе, поднялся и подошёл к зеркалу. Она стояла перед ним, чуть пританцовывая от нетерпения, держа в зубах три шпильки. Коснувшись пальцем холодной равнодушной поверхности, он обвёл пальцем её контур.

Она притопнула ногой.

Он прикоснулся к её губам.

Она закружилась, юбка плавно взмыла вверх, обнажив загорелые ноги.

Вздохнув, он поднял волшебную палочку.

Она послала ему воздушный поцелуй и, держа в руках босоножки, побежала к двери.

Он зажмурился и нацелил палочку себе в грудь.

— Avada…

Но договорить не успел: кто-то заломил ему руки за спину и вывернул палочку из крепко сжатых пальцев. Крум со всего маху врезался головой в зеркало и, открыв глаза, увидел прямо перед собой отражение её загорелых ног.

— Э, нет, мистер Крум… Самоубийство — это было бы слишком просто, — прошипел в затылок знакомый голос.