Ловец

Реклама

купить

Глава тридцать третья, в которой Стана постигает тонкости английского языка, а День Святого Валентина приносит много неожиданностей и неприятностей.

Гриффиндорские юноши-пятикурсники сидели за столом, не в силах даже смотреть на еду. Они вообще не пошли бы в Большой Зал, если бы не строжайшее указание профессора Макгонагалл вести себя как ни в чём не бывало. Что ж — Дин, Симус, Гарри, Невилл и Рон послушно спустились вниз, заняли свои места за гриффиндорским столом, но вот есть — о, нет, не существовало в мире такой пытки, которая заставила бы их сделать это. Рона так до сих пор трясло. Он сидел, стараясь не поднимать глаз: от одного вида отбивных и сливового джема его желудок скручивался узлом и рвался на волю, трепыхаясь где-то в глотке.

На рассвете, спустив босые ноги с кровати и шаря ими по полу в поисках тапочек, он неожиданно наткнулся на что-то большое и холодное. Опустив глаза, на долю секунды остолбенело замер, а потом заорал — заорал так, что тут же сорвал голос; впрочем, Невилл, Гарри, Дин и Симус, проснувшись, сменили его, едва увидев на полу спальни труп человека. Слипшиеся от запёкшейся крови редкие волосы, тусклые рыбьи глаза. Струя крови, узлом завязавшаяся под подбородком, уже подёрнутым чёрной сухой коркой. Густая багровая лужа на каменном полу, подтёкшая под раскисший ковёр… И металлический, душный, тяжёлый запах…

Кровь… Сколько крови…

Прибежали учителя (Флитвик кутался в клетчатый халат с начёсом, а на волосах Макгонагалл красовалась сеточка), мальчишек выставили из спальни прямо в пижамах, даже не дав одеться. Они топтались в коридоре, зябко ёжась и подрагивая от только что пережитого потрясения, в ожидании, когда Снейп и Макгонагалл вызовут их для беседы по горячим следам. Гарри, сцепив клацающие зубы, изучал свои торчащие из пижамных штанов лодыжки. Его ноги синели буквально на глазах и, судя по ощущениям, с минуты на минуту должны были превратиться в лёд. Рон уже давно приобрёл зеленоватый тон молодой травки. Он с трудом сдерживал тошноту.

Гарри и Рона вызвали последними. Снейп и Макгонагалл были на редкость мрачны, серьёзны и строги. И… Гарри, у которого зуб на зуб не попадал от холода, возбуждения, смятения и жуткого недосыпа, показалось, что в глазах профессора Зельеделия мелькали искорки мрачного торжества.

Мельница господня мелет медленно, но верно.

— Мистер Поттер, мистер Уизли, вы знаете того, чьё тело было обнаружено утром в вашей спальне?

Официальность в голосе Снейпа резанула ухо фальшивой нотой. Гарри посмотрел ему в глаза, сосредоточился из последних сил. Открыл рот.

Предостерегающий взгляд, неуловимое движение бровей.

— Я ещё раз вас спрашиваю: вы знали этого человека?

— Нет, мы его впервые видели, — Рона била крупная дрожь, но в глазах вспыхнуло понимание. — Я вообще знать не знаю, кто это. Никогда прежде не встречал.

Макгонагалл с облегчением вздохнула и приложила руку к груди, словно у неё прихватило сердце. Взгляд Снейпа смягчился и впервые в жизни не обжигал неприязнью, а переполнялся тревогой.

Гарри понял.

— Я тоже не знаю, кто это, профессор.

Вот и хорошо, — сказали глаза Снейпа, а профессор Макгонагалл, не сдержавшись, торопливо закивала. На её бледном лице появился слабый румянец.

— И никогда раньше не видел, — добавил Гарри, вопросительно взглянув на Снейпа. Тот чуть заметно склонил голову.

— Очень жаль, мистер Поттер, мистер Уизли, — профессор соединил кончики пальцев и, смерив студентов непроницаемым взглядом, покачал головой — на этот раз укоризненно. — Вы бы помогли расследованию, если бы, конечно, внимательно осмотрели тело и место происшествия вместо того, чтобы, как первоклашки, визжать с закрытыми глазами и бегать по коридору, переворачивая всё на своём пути.

— Мы… — вяло воспротивился Рон, попытавшись восстановить своё доброе имя, но Гарри на всякий случай наступил ему на ногу.

— Да, профессор. Простите. Мы очень испугались и сразу выбежали из спальни.

Рон закрыл рот и выдернул свою босую ногу из-под ледяной пятки Гарри.

— Угу, мы сожалеем. Мы ничего не видели.

— Если бы профессор Дамблдор узнал, до чего докатились его любимые гриффиндорцы, он бы был весьма расстроен. И, полагаю, встревожен, — Снейп выдержал паузу, во время которой задумчиво рассматривал переминающихся перед ним босых студентов, словно размышляя, какое взыскание на них наложить. — Таким падение нравов. Ну, что ж, очень жаль, что вы оказались настолько слабонервными. А теперь ступайте и держите язык за зубами. Это в ваших же интересах.

Как ни странно, профессор Макгонагалл, никогда не спускавшая язвительных замечаний декана противоборствующего факультета в адрес собственных студентов, в этот раз, судя по энергичным кивкам, полностью его поддержала, особенно в разделе падения нравов, которое должно было непременно произвести впечатление на бывшего директора.

Гарри и Рон развернулись и, шлёпая по каменным плитам ногами, уже потерявшими всякую чувствительность к холоду, пошли к дверям, но их задержал тихий и, к их вящему удивлению, дрожащий голос декана Гриффиндора:

— Вам предстоит разговор с директором. Господином Малфоем, — не поворачиваясь, юноши кивнули. Они понимали, что этого не избежать, но перспектива беседовать с нынешним директором школы хоть кому испортила бы настроение. — Подготовьтесь. Подумайте… как следует. Вспомните все подробности…

— …и держите язык за зубами… — кашлянув, закончил Снейп.

Выйдя из комнаты, друзья повторили, обменявшись понимающими взглядами:

— Завизжали, зажмурили глаза, выскочили из спальни.

— Разговор с Малфоем-старшим… — пробурчал под нос Рон. — А я-то думал, что хуже сегодняшнего утра ничего уже и быть не может.

Гарри промолчал: он был целиком и полностью согласен с Роном.

И вот теперь вся гриффиндорская пятёрка с бледными лицами сидела за столом, не прикасаясь к вилкам и ложкам. Только Дин Томас, судорожно глотая, пил воду, которую ему — стакан за стаканом — наливала взволнованная Парвати. Однокурсники смотрели на них, как на героев. Остальные студенты, до которых слухи о происшествии дошли в несколько искажённом виде, косились настороженно и даже с подозрением.

Из-за стола преподавателей поднялся Снейп:

— Напоминаю, что на Валентинов день — то есть завтра — назначено посещение Хогсмида. Но, в связи с происшествием в школе, окончательное решение вынесет сам господин директор — когда вернётся. Тем не менее, студентов старших курсов прошу запастись разрешениями у деканов — на случай, если прогулка не будет отменена.

И больше ни полслова о случившемся. Гриффиндорцы встревожено переглянулись. По Залу пронёсся шепоток «происшествие… директор…», все завертели головами, некоторые даже привстали, пытаясь увидеть Драко Малфоя — никто не сомневался, что ему — директорскому сыну — известны все подробности.

Сам Драко, пребывающий в таком же, как большинство, неведении и нынешним утром выглядящий куда бледнее, чем обычно, сидел на своём месте слизеринского старосты и размышлял, как впихнуть в себя хотя бы тост, чтобы никому не пришло в голову, что с ним что-то не в порядке. И пришёл к выводу, что эта задача абсолютно невыполнима: от одного взгляда — да что взгляда — от одной мысли о вражеской троице, устроившейся за гриффиндорским столом в стороне от других студентов, ему становилось настолько нехорошо, что даже начинало мутить. Один Мерлин знал, чего стоила слизеринцу минувшая ночь, — он так и не смог сомкнуть глаз: то в бешенстве кидался на стены, то, задыхаясь от бессилия, сухо рыдал в подушку, то грозил кулаками небу, изрыгая самые страшные проклятья, то судорожно листал книги… При словах «вчерашнее чрезвычайное происшествие» у него внутри всё оборвалось, но Малфой тут же сообразил, что речь вряд ли идёт об учинённом над ним этими ублюдками…

Он снова покосился на гриффиндорцев и что-то невпопад буркнул подобострастно поздоровавшимся с ним первокурсникам Джорджу Кенту и Дереку Ли.

Душа не принимает. Но у человека есть ещё разум и сила воли.

Драко собрался с силами и решительным жестом пододвинул к себе деревянное блюдо с яичницей.

Впрочем, его беспокойство, что Поттер, Грейнджер и Уизли заметят и посмеются над его слабостью и невозможностью отомстить за вчерашнее, было излишне: сейчас у Гарри, Рона и Гермионы хватало пищи для размышлений и без малфоевского аппетита. Гермиона, тарелка перед которой так и стояла пустой (она очень хотела есть, но из солидарности с друзьями мужественно отводила глаза от блюд, ваз и тарелок) бросила на друзей очередной тревожный взгляд. Рон, бледный, как смерть, отчего даже веснушки на его лице словно выцвели, смотрел прямо перед собой, медленно скручивая в трубочку льняную салфетку с гербом Хогвартса. Хотя он давно уже согрелся, внутри всё равно затаился холод — холод мёртвого тела Червехвоста, которого он случайно и только на миг коснулся босой ногой. И запах — тёплый, плёвкий, тошный запах крови, которым сейчас пропахло всё вокруг: одежда, руки, яичница на блюде, отбивная в тарелке Ли Джордана, сидящие рядом Гарри и Гермиона, весь Большой Зал…

Гарри хмурился, машинально обводя указательным пальцем золотой ободок на кубке.

— Что Петтигрю делал в нашей спальне? Как он туда попал? И почему Снейп не велел нам говорить, что это именно Петтигрю? — внезапно спросил Рон еле слышным шёпотом, хотя рядом никого не было. Несмотря на февраль, солнце смилостивилось, впервые пригрев по-весеннему, и Большой Зал пустел на глазах: это субботнее утро большинство студентов проводило вне промерзших за зиму каменных хогвартских стен.

— Последнее как раз понятно, — таким же шёпотом ответила Гермиона. — Подумай, сколько всего тогда выплыло бы на поверхность… И то, что случилось в прошлом году, и то, что было четырнадцать лет назад… Вы с Гарри единственные из студентов знаете Червехвоста в лицо — таким образом, вы бы стали ненужными свидетелями… Снейп решил вывести вас из-под удара.

Гарри вцепился зубами в ноготь большого пальца.

— Постой… Так это же здорово! Тогда всё разом бы выяснилось — и про Петтигрю, и про Сириуса, и про возрождение Сама-Знаешь-Кого, и про то, что Малфои — Пожиратели Смерти…

— И кто бы позволил вам всё это рассказать? И кому? — холодно поинтересовалась Гермиона. — Пророк ангажирован, вся почта перлюстрируется… Малфой скорее заткнёт вам рот — любым способом, чем позволит сделать хоть один намёк… Сейчас, когда они почти у власти…

— Но ведь и Макгонагал… и Флитвик… и сам Снейп — все они тоже знают Петтигрю в лицо — не будет же Малфой истреблять их всех… — в голосе Рона уже не было уверенности.

Гермиона пожала плечами.

— Я не знаю, я ничего не знаю, — чуть раздражённо отмахнулась она и снова тревожно уставилась на Гарри.

— Ты права,- кивнул Гарри. — Червехвост заодно с Малфоем, я видел их вместе тогда на кладбище. Они оба на службе у Вольдеморта, уверен, он появился в нашей спальне неспроста… — Гарри не стал говорить «чтобы убить меня», но друзья его поняли. — Но кто, кто его ТАК убил?! Если бы ты только видела…

Рон издал булькающий звук и вцепился себе в горло.

— Рон, дыши, — посоветовала Гермиона, и Рон послушно сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

— Нам надо выбираться из Хогвартса.

— Если завтра пойдём в Хогсмид, надо обязательно проверить тот дом, Гарри…

— А если Малфой отменит прогулку? — пришёл Рон в себя.

— Значит, воспользуемся подземным ходом.

— Да, я всё помню, — кивнул, собираясь с духом, Рон. — Я сейчас же пойду на кухню искать Добби…

С противоположного конца стола, склонившись над миской ненавистной склизкой овсянки, за своими новообретёнными однокурсниками исподлобья наблюдала Стана. Один за другим гриффиндорцы поднимались из-за стола и — поодиночке и группками — шли к выходу, о чём-то встревожено шушукаясь. Пока ещё с трудом понимающая английскую речь — и то, если говорили медленно и не очень сложными фразами — она уловила только суть случившегося вчера вечером или сегодня ночью, но какой-то там кровавый инцидент её не слишком взволновал: во-первых, за два с половиной года Дурмштранга она много чего повидала, а во-вторых… Во-вторых, в глубине души она даже испытывала что-то вроде мрачного торжества.

В одночасье свалившиеся на неё горечь утрат, нищета и одиночество привели к тому, что она терпеть не могла Англию, Хогвартс и всё, связанное с ними: и холодные, покрытые инеем каменные стены, и учёбу — какую-то бестолковую и беззубую, и скучных, непонятных, медлительных англичан. Они были противны ей — все до единого, — словно являлись причиной несчастий, рухнувших на её семью. Хотя нет: нельзя сказать, что она испытывала равную неприязнь ко всем. Знаменитая гриффиндорская троица вызывала у неё куда более красочную и разнообразную гамму чувств.

Она взглянула на ту, кого считала истинной виновницей сумасшествия её любимого Виктора или — как она его дразнила — «дяди Вики» : эта косматая зазнайка отняла его у них, влюбила в себя, заставила бросить дело его жизни — квиддич, вынудила отказаться от всего, что он так любил и чем так дорожил. Она всё отобрала у него и втоптала в грязь. Это она, мерзавка, убила бабушку Лею, она лишила всю семью дома и средств к существованию, а их с Боряной, ко всему прочему, любимой страны, школы и подруг!

Стана обожгла Гермиону полным ненависти взглядом. Та, делая вид, что читает очередную книгу, прислонённую к вазе с фруктами, о чём-то шушукалась со своим несравненным Гарри Поттером.

Вот ведь — строила из себя бесстрашного борца за справедливость, а, как попёрли из старост, так не рискует демонстративно садиться на своё место — жмётся ближе к середине стола и помалкивает в тряпочку… А нового старосту — этого несуразного Лонгботтома, поди, запугала: он так ни разу и не отважился занять место, положенное теперь ему по статусу… Всех, всех подмяла под себя, даже своего героя…

Стана пренебрежительно хмыкнула и перевела взгляд.

Великий Гарри Поттер! Несравненный Гарри Поттер! Когда Виктор объявил, что тот приедет к ним погостить, она чуть не лопнула от счастья: сам Поттер! Подруги позеленеют от зависти! Веселина так просто повесится: она старательно собирала статьи и фотографии и даже переплела их в альбом, обклеенный сердечками.

Стана презрительно скривилась, позабыв, что ещё полгода назад сама отчаянно страдала по окружённому невероятным количеством драматических и трагических историй задумчивому англичанину с мечтательными изумрудными глазами и таинственным шрамом на лбу. О, у неё просто дух захватывало, когда она рисовала в воображении печального рыцаря, молчаливого героя, который на поверку оказался вечно лохматым, длинным, худым и голенастым, как цыплёнок-переросток с их птичьего двора, да вдобавок ещё и влюблённым в эту девицу! Бестолковый и глупый, как все мальчишки, — даром, что герой всего волшебного мира, о котором им с детства уши прожужжали. Всё время, пока жил у них, таращился на свою Грейнджер (вот уж дурацкая фамилия!), не обращая на неё, Стану — между прочим, вовсе даже не уродину — никакого внимания! И Виктор тоже вёл себя, как болван — ослеп и оглох, не слышал, о чём ему твердили и бабушка, и мама, и тётя Божана — только и думал, как бы угодить ей, — тьфу, смотреть было противно!

Стана отложила ложку, которой ковыряла застывшую овсянку и снова покосилась на Гермиону. Теперь та о чём-то шепталась с обоими мальчишками.

А она-то, она-то! Крутила хвостом, заигрывала с обоими — то подманит, то прогонит — у, хитрая лисица! — похоже, на всё была готова, лишь бы удержать их рядом. Ещё бы! Кто она такая? Безвестная студентка — да, вроде, не дура, но таких в любой школе пруд пруди. А они? Две мировых знаменитости. Гарри Поттер и Виктор Крум, вьющиеся рядом и ловящие каждое её слово, — наверное, это просто льстит её самолюбию и позволяет самой выделиться. Да вдобавок, ещё и стравливать их, заставляя мерить друг друга злыми взглядами, ревновать и мучиться! Поди, получала от этого море удовольствия! Судя по всему, она из тех девиц, которые хотят владеть парнем целиком и полностью — отнять его у друзей и родных, лишить любимого дела, заставить бросить дом и страну и нестись на край света… Бедный дядя Вики! Бедный Мальчик-Который-Выжил! Неужели он настолько глуп и слеп, что не понимает, какая лживая и эгоистичная девица в него вцепилась!

Стана фыркнула в чашку с чаем (тыквенный сок она даже на запах не переносила) и опять вперила суровый взгляд в Гермиону.

Надо же! А ведь сначала она ей даже понравилась! И Виктор рассказывал о ней столько хорошего: и умная, и честная, и смелая, и справедливая, а уж какая красавица! Тоже мне, красавица! Ничего особенного!

Дрянь ужасная!

(Читатель, только не надо на основании мыслей Станы делать заключение, что она грубая и злая девочка. Честное слово, это не так. Прим.автора)

Передёрнув плечами, Стана решительно отодвинула от себя тарелку и тоскливо обвела глазами стол, пытаясь обнаружить на нём хоть что-нибудь съедобное. Копчёная рыба неаппетитного ржавого цвета, жареные яйца, бекон… Всё такое жирное, всё такое пресное… Она обречённо намазала маслом тёплую булочку. Ей было грустно, одиноко и — как часто в последнее время — очень хотелось плакать. Иногда, свернувшись калачиком и подрагивая от холода под тонким шерстяным одеялом в огромной гулкой спальне третьекурсниц, она позволяла себе сдавленно всхлипнуть в подушку. Разумеется, когда все уже спали, и её никто не мог услышать. Чужая в этом чопорном и холодном мире, вежливо говорящем на непонятном ей языке (они даже ругались вполголоса!), лишившаяся вмиг родных и друзей, вечно одинокая… Во всей школе был только один человек, в глазах которого она видела отражение своего одиночества, тоски и затаённого отчаяния.

Стана сразу почувствовала родственную душу в рыжем друге Поттера — длиннющем и худом, как жердь. Друге, на которого тот в последнее время почти не обращал внимания, целиком и полностью захваченный своей неугомонной Грейнджер.

Это как же она сумела пустить пыль в глаза! И Вики, и Поттеру, а им с Уизли, лишившимся лучших друзей, теперь страдай…

Она сама не заметила, как объединила себя с Роном одним местоимением.

Это несправедливо. Надо всем, всем раскрыть глаза!

— …я сейчас же пойду на кухню, — кивнул Рон и, поднимаясь, почувствовал на себе чей-то взгляд. На него в упор смотрела сидящая в отдалении новенькая третьекурсница, крумова племянница. Он вяло кивнул ей и, к его огромному удивлению (если бы Рон сейчас мог удивляться), она кивнула в ответ и мотнула головой в сторону дверей — мол, давай выйдем, дело есть! Удостоверившись, что ему не показалось, он пожал плечами и покорно направился к выходу, равнодушно размышляя, с чего бы это он вдруг ей понадобился — за всё время они ни разу не разговаривали.

— Удачи! — шепнул ему вслед Гарри. — Мы будем ждать тебя в гостиной!

Новенькая караулила у дверей. Увидев Рона, она решительно перегородила ему дорогу.

— Добро утро, — строго хмуря брови, поздоровалась она и, едва он успел пробурчать что-то приветственное в ответ, сразу взяла быка за рога. Сначала он хотел отделаться от неё как можно быстрее, но уже через минуту он совершенно забыл, куда собирался. Рон слушал, не веря своим ушам, чувствуя, что сойдёт с ума — прямо сейчас и прямо здесь — от событий сегодняшнего утра и её слов, нескладных и неправильных, не говоря уже о том, что донельзя абсурдных.

А таких ли уж и абсурдных? — спросил в подсознании какой-то тоненький голосок, который Рон немедленно заткнул.

— Обалдеть… Послушай, как тебя… Стана, ты всё не так поняла! Совсем не так! Как тебе и в голову-то такое пришло! Рехнуться можно!

— Не разбирам, — тревожно откликнулась она, взволнованно поблескивая тёмными, как спелые вишни, глазами.

— Чего? А… ты не понимаешь… Чёрт… Ну, вот, — начал Рон, медленно и громко, словно разговаривал со слабоумным ребёнком, который, вдобавок, был ещё и туговат на оба уха,

— Гермиона (гитарообразное движение рук) любит Гарри (очки из сложенных колечками больших и указательных пальцев). Гарри любит Гермиону (те же движения, только в обратном порядке). Они любят друг друга (поцелуйные движения губами). Уже тысячу лет. Тысячу, поняла?

— Хиляда? — недоверчиво переспросила она, с подозрением следя за пантомимой Рона и на всякий случай делая шаг назад.

— Какая хиляда? Тьфу. Давно любят, говорю, давно. И она любит только его. И совсем не потому, что он знаменит, ясно? Ты мне поверь, уж я-то точно знаю. Поняла? Она хорошая — Гермиона (большой палец вверх), ясно? Честная и искренняя, очень смелая и добрая. Только чересчур упёртая (стук кулаком об ладонь). Не веришь — спроси у любого, хоть на нашем факультете, хоть у хаффлпаффцев, хоть у равенкловцев… Она столько раз нас выручала, спасала…

— Упёртая? Куда упёртая? — Стана осторожно повторила жест Рона, постучав кулаком об свою ладошку.

Рон мученически закатил глаза и, подумав, решил зайти с другой стороны.

— Ладно, забыли. Ты вот сколько лет её знаешь?

— На колко години? — опешила Стана. — Аз съм на четиристотин години. Че-пыр-над-цать…

— Чего? — Рона пробил нервный смешок. — Вот ведь балда иноземная… Да не тебе, а сколько ты её знаешь! Полгода, верно (его пальцы сами собой изобразили кукиш, вызвавший у Станы новые ассоциации)? Всего ничего. А мы знакомы уже пятый год (растопыренная пятерня), понятно?

— Понятно. А как же Виктор? Почему она с ним так поступила?

Рон тоскливо вздохнул, подыскивая слова.

— Что — Крум? Сам дурак (покрутил пальцем у виска). Псих чокнутый. Она же не виновата, что он так влюбился в неё… ясно, нет? Это всё — несчастный случай. Авария. Хрусть — и пополам. Понимаешь?

— Разбира се… — она нахмурилась, покачала головой. — Хрусть. Она его… завлекала! Он популярный. Она хотела в газеты.

— Да не может наша Гермиона никого завлекать! — фыркнул Рон, начиная воспламеняться праведным гневом. — Она же просто ненавидит огласку и шумиху — ты бы знала, что было, когда про неё тиснули статейку в Пророке! Ей никто никогда, кроме Гарри, не был нужен, и если твой родственничек втрескался в неё по самые уши, что-то себе напридумывал и наделал глупостей, — это его проблемы, ясно?

Стана нахмурилась и покачала головой. Но былая уверенность её покинула.

— Она всё делала специально…

Рон в сердцах сплюнул.

— Ты ничего не понимаешь, вот и долдонишь своё! Гермиона — самая честная девчонка из всех, кого я знаю! И вообще — некогда мне тут с тобой торчать, у меня дела!

— Долдонишь — какво е това? — Стана удержала Рона, схватив за рукав.

— Талдычишь одну и ту же чушь, — мстительно уточнил он и стряхнул её руку. — Пока!

— Довиждане, — пробормотала Стана ему в спину и, потоптавшись, отправилась в сторону библиотеки — Деннис Криви обещал позаниматься с ней английским. — Талдычишь, долдонишь, рехнуться, тиснули, балда иноземная, втрескался, обалдеть, хрусть, чокнутый… — шептала она себе под нос, загибая пальцы. — Оказывается английский язык куда сложнее и эмоциональней, чем я думала.

Но, не смотря на это открытие, на душе почему-то уже не было так тяжело.

Люциус Малфой рвал и метал. Но когда он обвёл глазами собравшихся в кабинете преподавателей, на лице появилось серьёзное и несколько расстроенное выражение, с каким обычно обсуждают нечто весьма досадное, хлопотное, но, в общем-то, устранимое — хоть и ценой некоторых усилий.

— В ходе экстренно проведённого расследования установлено, что тело, обнаруженное утром в спальне учеников пятого курса факультета Гриффиндор, принадлежит одному из домовых эльфов, не входящих в общину эльфов Хогвартса. Судя по всему, причиной смерти стало самоубийство, — рассеянно теребя в руке неизменную трость с серебряным набалдашником, Малфой буравил взглядом профессоров — одного за другим. Ни единого шевеления. Ни единого шепотка. Только потрескивание камина да скрип табурета под профессором Флитвиком, который никак не мог устроиться поудобнее. — Далее расследование продолжится в обычном порядке, я возьму его под личный контроль. Пока же нам стоит принять необходимые меры для того, чтобы впредь ничего подобного не происходило. Студентам и преподавателям рекомендуется этот вопрос не поднимать — ни на уроках, ни в частных беседах; разговоры в гостиных, сплетни, слухи…- он сделал паузу, и посмотрел на профессора Макгонагалл, которая, поджав и без того тонкие губы, невидящим взглядом уставилась в пространство, — всё должно немедленно пресекаться. Строжайшим образом. Все свободны.

По-прежнему безмолвно, профессора поднялись и покинули кабинет, тишину нарушал только звук шагов и шорох мантий.

— А тебя, Северус, я попрошу остаться…

Снейп замер в дверях и, пропустив в коридор метнувшую в него тревожный взгляд профессора Вектор, вернулся к столу.

Люциус Малфой рассеянно играл выполненным в виде головы домовика пресс-папье. Снейп молча стоял напротив. Наконец шаги в коридоре затихли. Малфой сбросил маску. Голова домовика тут же полетела в угол.

— Поттер и Уизли — они его узнали? — Люциус вскочил с кресла с такой скоростью, что оно едва не опрокинулось. О, нет, он был не просто раздосадован. Он пламенел от бешенства, он бушевал: казалось, даже волосы на голосе вот-вот вспыхнут от летящих из глаз искр. И ещё он боялся — Снейп мог бы поклясться, что за яростью прячется неконтролируемый животный страх. Впрочем, Люциус и был животным. Хитрым, умным, безжалостным хищником.

Взгляд мастера Зелий остался скучающе-равнодушным.

— Нет, они были слишком напуганы. Уизли, обнаруживший труп, поднял такую панику и ор… — неуловимое движение бровей, презрительная усмешка. — Я лично беседовал со студентами сразу после обнаружения трупа — их трясло так, что они друг друга-то едва узнавали. Впрочем, положа руку на сердце, сложно их в этом винить: представшая перед нашими глазами картина действительно выглядела весьма впечатляюще.

Похоже, Люциус немного успокоился. Во всяком случае, перестал хрустеть пальцами и даже снял перчатки. Пройдясь туда-сюда по кабинету, остановился у окна, за которым совсем не по-зимнему сияло солнце, сощурился и раздражённо задёрнул портьеру. Тут же воцарился полумрак, воздух колыхнулся, и в огромных бронзовых канделябрах вспыхнули свечи. Люциус вернулся к столу и, опустившись в кожаное кресло с подлокотниками в виде извивающихся змей, задумчиво уставился на Северуса.

— Да, убийство — это всегда так неприятно и неопрятно… И кто же его так?.. — он забарабанил пальцами по столу. — Ты видел его горло? И — заметь — никаких заклятий! Словно оборотень рвал… Или… Неужели это… он? Неужели он снова в школе? Не могу поверить в такую удачу, — лицо Люциуса посветлело, даже мелькнуло подобие кривой ухмылки.

Снейп пожал плечами. Если у него и были соображения на этот счёт, он не собирался делиться ими с Малфоем.

— Хорошо, — тоном, не сулящим на деле ничего хорошего, произнёс Малфой, — я побеседую с Поттером и Уизли. Лично.

Снейп коротко кивнул, мысленно похвалив себя за предусмотрительность: ему ли не знать этих бестолковых гриффиндорцев, сначала открывающих рты, а уж потом только думающих, то ли они сказали…

Люциус задумчиво смотрел в камин, осторожно проверяя пальцем остроту зубов змеи на набалдашнике трости. Судя по выражению его лица, Поттеру и Уизли беседа с директором не сулила ничего хорошего.

— А что Петтигрю делал в спальне гриффиндорцев ночью? Решил вернуться к старому хозяину?

От негромко прозвучавшего вопроса Малфой резко дёрнулся, проколов палец. Засунул его в рот и с отвращением почувствовал вкус собственной крови. Когда его глаза снова встретились с глазами профессора Зельеделия, они полыхнули сталью, а губы сжались в тонкую ниточку.

— Я тоже хотел бы это знать. Жаль, что мы вряд ли теперь получим ответ на этот вопрос.

Он замолчал, и два мага опять вступили в безмолвный поединок. Малфой сдался первым, не выдержав обжигающей черноты глаз Снейпа.

— Жаль, — согласился профессор Зельеделья, резко развернулся — так что его мантия громко хлопнула — и покинул кабинет.

А в тот момент, когда Люциус Малфой ещё только открывал ведущие в Хогвартс огромные двустворчатые двери, Рон, пощекотав нарисованную на картине грушу, входил в хогвартсовскую кухню. С первого же взгляда его потрясла произошедшая перемена. Сейчас она больше напоминала ад: тёмная, мрачная, прокопчёная, с единственным источником света в виде огромного пылающего камина, который отбрасывал на стены и каменный пол огненные языки, походившие на гигантский пожар. От разом обрушившегося на него грохота ножей, звона посуды, шума воды, шипения масла, топота крохотных ног и гула пламени едва не заложило уши. Пышащие огнём плиты, сковороды — удушливое пекло, в котором вполне можно было поджаривать грешников: Рона тут же прошиб пот, от раскалённого воздуха перехватило дыхание, и кожа на лице натянулась, будто покрылась румяной корочкой. В чаду и багровых отблесках суматошными тенями метались домовые эльфы, от вида которых Рон тут же онемел: ветхое замызганное тряпьё вместо форменных чистеньких передничков, затравленные лица, опущенные взгляды, суетливые движения…

— Эй, — он попытался остановить двух домовиков, волочащих по полу втрое превышающую их по размеру разделанную коровью тушу, — а где Добби?

Даже не взглянув на него, словно и вовсе не слыша, эльфы пропыхтели мимо, через миг закинув свою окровавленную ношу на огромный разделочный стол. С новой силой загремели огромные сковороды, застучали ножи. Над головой Рона пролетел здоровенный тесак, и начал с грохотом рубить тушу, разбрасывая во все стороны ошмётки мяса и белоснежные и острые, как зубы, осколки костей.

Рону стало нехорошо.

О… больше никаких отбивных…

Не в силах отвести взгляд от этой кровавой картины, он попятился и налетел на огромную кадушку, в которой измождённый худой эльф усердно месил тесто.

— Эй, послушайте! — крикнул Рон и, не дождавшись отклика, тронул его за плечо.- Как я могу найти Добби?

Не поднимая глаз, эльф вывернул в тесто стоящую рядом миску, доверху наполненную изюмом, и, вспрыгнув в бадью, продолжил месить тесто сизыми ногами.

Так, со сладкими булочками тоже завязываю, — сглотнув комок в горле, подумал Рон, наблюдая, как тощие ноги домовика по колено погружаются в тесто, ноздреватое и неестественно-розовое в мрачных отблесках гудящего в камине пламени. — Да что с ними такое?

Будто не замечая его, эльфы сновали туда-сюда, жаря, паря, что-то перетаскивая. Они огибали Рона как неодушевлённое препятствие и, не поднимая глаз, бежали дальше. Звенела посуда, шкворчало масло, в огромном баке грохотали моющиеся тарелки; от немыслимого жара одежда облепила тело, а волосы — голову. Поток домашних эльфов делился перед ним на два ручейка и, обтекая, вновь соединялся за спиной.

Рон сделал ещё одну безрезультатную попытку заговорить и растерянно замер посреди кухни.

— Вы ищите Добби, да? — донёсся сквозь грохот и гул кухни писклявый голосок.

Рон опустил глаза и радостно перевёл дух: его теребила за рукав Терри, жена Добби. Но что с ней случилось? Худая и измученная, с потухшими глазами и обвисшими ушками; на ней болталось жуткое, едва ли не заплесневевшее рубище… — новый директор выгнал его. Добби больше нет в Хогвартсе.

— Кто выгнал — Малфой выгнал? Как выгнал? Куда выгнал? Почему выгнал? — вопросы рассыпавшимся горохом запрыгали из Рона раньше, чем он сам успел дать на них ответы.

Терри молчала, глядя на него внизу вверх. Из огромных глаз выкатились две крупные слезы.

Неожиданно кухню огласил звук гонга и эльфы забегали втрое быстрее.

— Терри пора идти, начинается репетиция обеда, — она потупила глаза и через миг уже растворилась в серой толпе домовиков.

Рон покинул кухню совершенно ошарашенный. Его злость на Люциуса Малфоя, которая, казалось, давно достигла пика, внезапно открыла новые горизонты, а идеи Гермионы о труде и отношении к домашним эльфам впервые не показались бредом. Рон выбрался из подземелья и уселся на ближайший подоконник, пытаясь остыть и прийти в себя.

— Ро-онни…

Дыхание перехватило. Он слишком хорошо знал этот голос. Даже теперь, когда Рон не слышал его наяву, тот регулярно преследовал его во сне. Постаравшись сделать лицо как можно более независимым, Рон повернулся. Перед ним с рулоном пергаментов в руке стояла Эшли — тоненькая, длинноногая, с сияющим в солнечных лучах значком старосты на груди.

— Рон, здравствуй.

— Привет.

В его глазах появилось полуумоляющее-полувызывающее выражение, которое было ей хорошо знакомо. Она мысленно улыбнулась и сделала шаг к нему. Рон инстинктивно качнулся назад, упершись спиной в оконное стекло.

— Что ты тут делаешь, Рон?

— А что, не имею права сидеть, где хочу? Это уже тоже запрещено правилами?

— Имеешь. И я — тоже, — она легко вспрыгнула на подоконник и уселась рядом. Повозившись, устроилась поудобнее и пристроила пергаменты себе на колени. Случайное прикосновение её тела обожгло Рона кипятком. Молчание, во время которого Эшли искоса смотрела на Рона и молча улыбалось, действовало ему сейчас на нервы куда сильнее, чем любой — самый душераздирающий — вопль. Он заёрзал, пытаясь отодвинуться, но в результате они стали соприкасаться не только коленками, но так же бёдрами и локтями. У Рона занялся дух, и свело горло.

— Что это? — ткнул он пальцем в пергаменты только для того, чтобы что-нибудь спросить.

Она мысленно улыбнулась. Она выиграла. Он сам задал вопрос.

— В связи с завтрашним днём Святого Валентина Филч составил список запретов. Смотри, — улыбнувшись, она развязала стягивающий пергаменты шнурок, — запрещается улыбаться, громко смеяться в коридорах, целоваться… — она сделала паузу и так посмотрела на губы Рона, что ему захотелось прикрыть их ладонью. Он вспыхнул и отвернулся. — Целоваться, — продолжила она, как ни в чём не бывало, возвращаясь к списку, — рассылать по внутренней почте поздравительные открытки, собираться группами больше пяти и меньше трёх человек… И — отдельным приложением — список разрешённых Поздравительных Заклинаний. Хочешь посмотреть?

— Не хочу, — не оглядываясь, буркнул Рон. В солнечных лучах его уши казались рубиновыми. Ей даже померещилось, что от них вьётся дымок.

— Посмотри, посмотри, — она настойчиво совала свиток ему в руки; от прикосновения её пальцев Рон вздрогнул, и это не укрылось от неё, — а то вдруг захочешь поздравить подружку и наживёшь себе кучу неприятностей.

— У меня нет подружки, — брякнул он, не успев прикусить язык.

— Пра-авда? — Эшли чуть наклонила голову, и отросшие до плеч волосы упали ей на лицо, вызвав у Рона непреодолимое желание поправить их. Он поднял руку, но тут же уронил её себе на колено. — Почему ты не ответил на мои письма? — внезапно спросила она таким знакомым, таким волнующим грудным голосом, что в его сердце что-то натянулось и больно щёлкнуло. Она, всё ещё держа пергаменты, снова коснулась его руки, и он сделал над собой усилие, чтобы… Чтобы что? Он сам не понял — то ли он хотел оттолкнуть её ладонь, то ли схватить, сжать… Он шумно сглотнул.

— Я их не читал.

— Неправда, — она тихонько рассмеялась и тряхнула головой. — Я наложила на них специальные заклятья. Ты читал их — я знаю. Зачем ты меня обманываешь?..

— Обманываю? Я? А ты? — подскочил Рон, обернувшись к ней всем корпусом и едва не упав с подоконника. — Зачем ты обманывала меня?! Или ты готова на всё ради денег?! А сейчас-то, сейчас тебе что от меня нужно?! Опять не хватает на развлечения? Родители узнали, за какие заслуги тебя назначили старостой, и урезали карманные расходы?

Испугавшись собственных слов, он с трудом перевёл дух и вызывающе уставился на неё, ожидая взрыва. Эшли же продолжала улыбаться, словно он говорил ей комплименты, а не пытался оскорбить.

— У тебя дрожат пальцы… — отложив пергамент в сторону, она обеими руками взяла его большую и широкую руку в свои ладони с аккуратно наманикюренными ноготками. Сплела свои пальцы с пальцами Рона. Тепло её было таким знакомым, таким забытым, таким желанным, таким ненавистным…

Он через силу рассмеялся.

— Дрожат…

И это было правдой: ему сейчас приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не сомкнуть их на затылке девушки и не привлечь её к себе. Рон высвободил свою руку и с силой ударил кулаком по краю каменного подоконника. Взрыв пронзительной боли докатился до самого плеча.

— Мне пора возвращаться.

Она растерянно взглянула на его руку, потом в лицо, но раньше, чем успела что-то сказать, Рон бегом помчался прочь.

Вечер этого дня выдался столь же насыщенным и выматывающим, как и утро, — с той лишь разницей, что после беседы с Люциусом Малфоем к тому, чтобы отдать Богу души, были близки сами Рон и Гарри. От недосыпа, напряжения, отвращения и усталости Гарри тошнило настолько сильно, что он с трудом удерживался от желания метнуться к ближайшей туалетной комнате.

— Мне кажется, он наложил на нас какое-то зловредное заклятье, — пробормотал Рон, держась за лоб. — У меня голова сейчас треснет…

— А у меня — живот, — пожаловался Гарри.

Они и сами не поняли, как им удалось до последнего настаивать на версии, подсказанной профессором Снейпом, откуда взялись силы, чтобы, ни разу не запутавшись, последовательно ответить на все — даже на самые каверзные и внезапные — вопросы и при этом сохранить невинные выражения лиц.

— Знаешь, после того, как пообщаешься с папочкой, Малфой-младший кажется просто тихим ангелом, — заметил Рон, когда они миновали три коридора в полном молчании, сконцентрировавшись на собственных внутренних ощущениях. — Будь его воля, он бы наложил на нас Заклятье Истины, потом, если бы не помогло, — Пыточное…

— Если бы помогло — тоже, — уточнил Гарри. — Удивительно, что он этого не сделал. Хотел бы я знать, что ему помешало… Вот гад — как же я попаду в Хогсмид, если он порвал моё разрешение, а Добби как в воду канул?

— Ну, можно попробовать выбраться под мантией-невидимкой… — неуверенно предложил Рон.

— Можно, — кивнул Гарри, — но от Червехвоста он наверняка знает о том, что она у меня есть… И устроит какой-нибудь подвох на выходе из замка… — мысль о новой встрече с Малфоем-старшим вовсе не привлекала. — Надо что-то изобретать.

Несмотря на поздний час, Гермиона, мужественно борясь со сном, ждала их в старом продавленном кресле у камина с очередным толстенным томом на коленях.

— О, солидная книга — такой и Крэбба с Гойлом можно завалить. Один махом двух жлобов побивахом, — вяло пошутил Рон, опускаясь рядом.

— Ну?! — без предисловий уставилась на них Гермиона, даже не усмехнувшись.

— Порядок, — заверил её Гарри. — Держались, как могли. По-моему, он нам всё-таки поверил. Да и как не поверить истории о двух гриффиндорцах, которые, вереща, как малые дети, метались по спальне с зажмуренными от ужаса глазами и не могли найти дверь? Ему как слизеринцу это просто бальзам на раны.

— Надеюсь, он клюнул на ваш рассказ не из любви к искусству и уважения к вашему исполнительскому мастерству, — покачала головой Гермиона и с состраданием покосилась на Рона, который свернулся на диване, обхватив голову руками. — А что насчёт завтрашнего Хогсмида?

— Полный пролёт, — помрачнел Гарри. — Он отобрал у меня разрешение и со словами «мистер Поттер, мы все так тревожимся за сохранность вашей бесценной жизни, вдруг с вами что-нибудь случится…» порвал его у меня на глазах. Так что, — он развёл руками, — надо что-то придумывать. Или вспоминать фразу, открывающую дверь в туннеле…

— Нет никого, кто бы не желал, чтобы его дети были свободны…

Гермиона вздрогнула от неожиданности. Рядом с креслом в полумраке светились огромные глаза, похожие по размеру на теннисные мячики. На очень грустные теннисные мячики.

— Добби?! — выдохнул Гарри. — Но как?! Откуда?!

-Твоя жена сказала, что тебя выгнали!.. — вытаращил глаза Рон.

— Так оно и есть, — простужено хлюпая сизым с мороза носом, эльф воровато озирался по сторонам, словно ожидая слежки или погони, — несчастный изгнанник Добби теперь обитает в Запретном лесу — Хагрид был так добр, что пристроил его к своему другу Диофану…

— О, к сатиру?.. — Гарри улыбнулся: значит, запах корешков и табачка, шедший от порванных и грязных обносков, в которые превратился свадебный подарок Гермионы, ему не померещился.

— …но когда на дежурство по замку заступают приятели Добби, он — на минуточку — заглядывает к своей любезной супруге Терри… — Добби смутился и чуть покраснел. — Терри передала, что друг великого Гарри Поттера искал Добби…

— Нам нужна была…

— …фраза, отпирающая подземелье, — закивал Добби. — Я всё слышал. Nemoest, quinoncupiatliberossuosincolumesetbeatosesse.

— Точно! — хлопнула себя по лбу Гермиона. — Какая же я бестолковая! Не смогла вспомнить такую ерунду!

— Это не ерунда! — Добби предостерегающе поднял тощую зелёную руку. — Только те, кто входили в Движение Магического Сопротивления, знали этот пароль! И для укрепления духа повторяли его в трудные минуты, когда кромешная тьма застила горизонты и не было ни малейшей надежды на избавление! — Добби замолчал и величественно растопырил уши. Рон, не выдержав, фыркнул, но тут же взял себя в руки и постарался придать своему лицу соответствующее моменту выражение.

— Это тебе Диофан рассказал?

— И он, и вообще.. — Добби начал смущенно переминаться, косясь на большие напольные часы в углу. Его тощие ножки торчали из ботинок, как две сухие ветки. — В Запретном Лесу есть с кем поговорить…

— Знаешь, Добби… — Гарри пытался подобрать слова, чтобы выразить свою признательность, — Добби, ты… ты самый настоящий друг!..

— О… великий Гарри Поттер… — на глазах Добби появились слёзы благодарности, тут же, впрочем, высохшие. Домовик снова присел и тревожно закрутил головой. Безволосые уши настороженно приподнялись. — Э… Добби нижайше просит у Гарри Поттера извинения, но… сами понимаете… у Добби осталось всего полчаса, а Терри ждёт…

Он развёл руками и растворился в воздухе раньше, чем друзьям даже успели с ним распрощаться.

— Nemoest, quinoncupiatliberossuosincolumesetbeatosesse, — задумчиво повторил Гарри.

— Уверена, что пароль придумал Дамблдор, — Гермиона вопросительно взглянула на друзей. Те переглянулись и утвердительно кивнули.

Рон и Гермиона без особого труда нашли дом, о котором им рассказывал Гарри, и, как и было условлено, затаились неподалёку, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, подобные предосторожности на первый взгляд казались излишними: эта часть Хогсмида выглядела довольно безлюдной — пара увязших в снегу хибар с занавешенными каким-то тряпьём окнами и торчащим из сугробов бурьяном, заброшенный сад за поваленной изгородью, высокие кусты вдоль дороги. Взявшись за руки и, на всякий случай, изображая ищущую уединение парочку — чтобы вписаться в контекст сегодняшнего дня, когда нельзя было найти места, где бы не целовались-обнимались-сидели, трепетно держась за руки, студенты (занятые мыслями о предстоящей операции, Рон и Гермиона не обратили внимания, что влюблённых было как-то чересчур много… И у многих лица полностью скрывались под капюшонами. Ай-ай-ай… а стоило быть повнимательнее… Прим. автора) — друзья настороженно прислушивались и поглядывали по сторонам, поджидая Гарри. Тот, по всем подсчётам, уже должен был добраться до Хогсмида, а потому они — особенно Гермиона — начинали нервничать. И мёрзнуть: после радостного вчерашнего солнышка зима очнулась и собралась с силами: небо затянуло тучами, дул пронизывающий сырой ветер, от которого не спасали даже тёплые плащи и вязаные рукавицы.

Но вот раздались приближающиеся шаги, и рядом прозвучал чуть запыхавшийся голос:

— Я тут.

— Ну, наконец-то.

— Почему ты опоздал? Что случилось? — с облегчением спросила Гермиона, глядя в пустое пространство, откуда шёл голос Гарри, и чувствуя себя от этого ужасно глупо.

— Ждал, пока Кровавый Барон уйдёт из коридора. Пивз устроил очередной разгром, а Барон его застал… Ну, вперёд, Рон!

— А я?! Ты хочешь сказать, что после того, как мы почти полчаса проторчали на этом ветру, я так и останусь снаружи?

— Рон отдаст тебе свою мантию, — голос Гарри звучал строго. — Внутрь мы тебя не возьмём — неизвестно, чего ждать от этого дома. К тому же…

Он возмущения Гермиона сердито топнула ногой:

— Так нечестно!

— Очень даже честно, — Рон внезапно переметнулся на сторону Гарри. — Знаешь, мне хватило давешних скачек по Хогвартсу. От тебя можно ждать любых… — он чуть было не сказал «неприятностей», но успел поправиться, — «сюрпризов», — и тут же, охнув, отскочил: Гермиона больно ткнула его в бок локтём.

— Предатель! — обиженно проворчала она, но перестала протестовать, хотя всем своим надутым видом показывала, как относится к дискриминации по половому признаку. Проводив взглядом вошедшего в дом Рона и сопровождавшего его под мантией-невидимкой Гарри, покрепче закуталась в огромный плащ, укрывший её до пят, и направилась к упавшей старой яблоне. Устроилась, чтобы не бросаться в глаза незваным гостям (если таковые появятся) и, в то же время, не выпускать вход из вида, взмахом палочки разровняла снег и приготовилась ждать.

Внутри дом сейчас производил куда более унылое впечатление, чем летом: сквозь худую крышу сыпался снег — в одном углу уже красовался аккуратный сугроб, в щелях заунывно выл ветер, поскрипывала сорванная с петель ставня. Рон уставился на сугроб.

— Фу, как могила… — поёжился он.

— Проверяй всё! Самым тщательным образом, — Гарри засунул в карман мантию-невидимку и вытащил из рукава палочку.

— Не учи дедушку кашлять! — фыркнул Рон и обвёл комнату придирчивым взглядом.

Следующие полчаса они методично выстукивали стены и полы, проверяли на наличие магии все попадающиеся на глаза предметы. Никаких результатов это не принесло, и у Гарри даже мелькнула мысль, не позвать ли на помощь Гермиону, как вдруг…

Рон даже не понял, что произошло: ему почудилось какое-то движение в сугробе; немедленно отреагировав, он вскинул палочку и отпрыгнул назад, налетев спиной на Гарри, который охнул, оступился и… — бздынь! — исчез. Когда Рон в ужасе повернулся, сзади не наблюдалось ничего, кроме большого зеркала, в котором отражалась его собственная перекошенная физиономия.

…В этот раз, очутившись в туннеле, Гарри знал, куда и зачем он попал, а потому, накинув мантию-невидимку и стиснув палочку, решительно двинулся вперёд. Под ногами похрустывала чуть подмёрзшая грязь; покрытые изморозью стены дышали промозглым холодом, излучая лёгкое свечение. Идти пришлось дольше, чем летом, но через несколько минут коридор заметно расширился и посветлел. Гарри перевёл дух. Сделав ещё несколько шагов, осторожно выглянул. Сомнений не было: тот же самый Зал — огромный, сумрачный, теряющийся во мгле, с пляшущим на возвышении желтоватым пламенем и по-прежнему висящим в нём Сердцем. Гарри почувствовал, как его собственное сердце суматошно забилось — цель так близка! Затаив дыхание, он на цыпочках вышел из тёмного коридора, но, как ни старался двигаться как можно бесшумней, из-под исчезающего в зеленоватом мареве потолка откликалось эхо. Похолодев, Гарри застыл с поднятой ногой. Прислушался. Огляделся. Людей в зале не было, но Гарри сомневался, что мантия-невидимка убережёт его от Стражей и прочих гриндевальдовых охранников. Однако царила мёртвая тишина, и, осмелев, он сделал ещё несколько шагов и приблизился к возвышению. В каком-то футе от лица в воздухе висело Каменное сердце, очень похожее на настоящее. Языки пламени меланхолично облизывали его, не нагревая и не отбрасывая ни искр, ни бликов.

Кто ты? Где ты? Как я могу всё остановить?

И Гарри решительно протянул руку.

Она налетела на невидимое препятствие. Опешив, он попробовал снова — но тонкая невидимая преграда не пускала. Гарри поднял палочку, размышляя, при помощи какого заклятья можно разбить её и добраться до Сердца, но в этот миг раздались быстрые, решительные, по-хозяйски громкие шаги, и в Зал вошёл Люциус Малфой собственной персоной. Его сопровождал человек в чёрной мантии с опущенным на лицо капюшоном.

Гарри помертвел. Против его воли глаза метнулись к спасительным могильным плитам, коснувшись которых он мог вырваться из ловушки, в которую сам себя загнал. Но мысль о том, что он невидимкой присутствует в самом логове врагов, победила здравые доводы рассудка. Он затаился, боясь сделать лишний вздох.

Новоприбывшие полностью ушли в какую-то бурную дискуссию, отголоски которой, многократно отражаясь от стен и потолка, доносились до Гарри гулкими обрывками, наполовину лишёнными смысла.

— …Господин будет в ярости… поставить под удар…

— …ты же сам говорил… запасные варианты…

— …время! Время не ждёт, Дамблдор и его прихвостни…

— …и ещё это убийство… облава…

— …да, всех — независимо от цвета… Мне донесли, что его видели в окрестностях Хогсмида…

Гарри напрягся изо всех сил и, не совладав с собой, сделал в сторону разговаривающих шаг, откликнувшийся громким эхом.

Собеседники замолчали и встревожено переглянулись.

— Ты запер Стража? — немного нервно спросил Малфой.

— Естественно. Но, пожалуй, стоит проверить, — человек развернулся и нырнул в один и коридоров.

Оставшись один, Малфой глубоко задумался. Потом, помедлив, подошёл к высокой стене, испещрённой загадочными письменами, которые Гарри как-то раз уже пытался прочитать. Замер, словно собираясь силами, и, наконец, решившись, опустился на одно колено, склонил голову и приложил ладонь к камням. Наверное, он что-то тихо говорил, а может, просто о чём-то размышлял — Гарри не знал наверняка: с его возвышения, была видна только спина, по которой стекало серебро длинных волос. И вдруг тело Люциуса изогнулось, словно в предсмертной муке, и тишину Зала разрезал истошный крик. Малфой рухнул на пол и замер.

Да жив ли он вообще? — и, словно в ответ на его вопрос, тот зашевелился и с трудом встал на ноги.

— Простите меня, Господин, — склонив голову, произнёс он незнакомым Гарри голосом — подобострастным и дрожащим от только что пережитой боли. — В ближайшее время мы исправим наши ошибки. Все.

Между лопаток Гарри пробежали мурашки — судя по тому, как его передёрнуло, каждая была по размеру, как минимум, с кулак.

Из туннеля раздались шаги, и появился давешний собеседник Малфоя. Сейчас он откинул капюшон, но встревоженное лицо было совершенно незнакомо Гарри.

— Ума не приложу, в чём дело: Страж заперт… А что делать с демонами, Люциус? Мы давно их не кормили, того и гляди, вырвутся из-под контроля?..

Люциус медленно обернулся, и Гарри увидел кровавую пену у него на губах.

— Демоны? — хрипло спросил он и вдруг улыбнулся. Улыбнулся так, что Гарри похолодел, а собеседник непроизвольно сделал шаг назад. — Скорми им Червехвоста: хоть сейчас от него будет какая-то польза…

Гермиона чуть слышно постукивала зубами об горлышко бутылки со сливочным пивом, не в силах согреться под пронизывающим ветром. В Трёх мётлах, украшенных по случаю Дня влюблённых порхающими в воздухе сердечками и ангелочками, было не протолкнуться, так что друзья не рискнули войти туда вместе: даже если бы Гарри и остался невидимым для окружающих, на него непременно кто-нибудь бы да налетел. Поэтому, купив несколько бутылок сливочного пива и наспех выпив по чашке обжигающе горячего чая, Гермиона и Рон вышли на улицу, где тот топтался за углом трактира.

После его рассказа друзья почти не разговаривали, лишь обменивались ничего не значащими фразами и замечаниями, вроде «кажется, стало ещё холодней» и «надо поторопиться, чтобы поспеть к ужину». Все чувствовали себя ужасно подавленно: Гарри изнывал от ощущения собственной беспомощности, Гермиона — от мысли, что Гарри опять балансировал на грани, а она даже ничего не заподозрила — сидела и смотрела на прыгающих по ветвям птиц; Рон же заново проживал те полчаса, во время которых в ужасе метался по заброшенному дому, не зная, что делать, и страдал от собственной никчёмности: опять остался за бортом и пропустил всё самое интересное.

Смеркалось. Подмёрзший снег похрустывал под ногами. Ветер гнал по неопрятному небу рваные клочья облаков; фонари и гирлянды из сердечек ещё не зажглись — вокруг царила тусклая сероватая мгла, и в сердца друзей начало потихоньку прокрадываться тоска и уныние. Внезапно, неожиданно для себя самой, Гермиона всхлипнула.

— Что? — тревожно откликнулся Гарри. Несмотря на то, что поблизости никого не было, он по настоянию друзей так и оставался в мантии-невидимке.

— Я не хочу! Я не хочу так жить — всё время бояться тебя потерять! Что, что можем мы — три школьника — против этой армии Пожирателей во главе с Сам-Знаешь-Кем! Они прекрасно организованы, Малфой вымуштровал их так, что они на всё способны, а мы? Они раздавят нас, как клопов! Посмотри: даже Дамблдор перед ними не устоял! — Гермиона выдохнула эти слова и тут же съёжилась от мучительного стыда.

Рон удивлённо остановился. Нахмурился. Судя по тому, что шаги стихли, Гарри — тоже. Неожиданно в воздухе появилась его голова — он откинул капюшон мантии-невидимки. Лицо было предельно серьёзным.

— Гермиона, я понимаю — ты боишься. Я тоже боюсь. Но ведь мы не может поступить иначе — не можем просто бросить это, сделать вид, что ничего не знаем, верно? Нам некому рассказать, неоткуда ждать помощи. Пусть пока — я уверен, что только пока — рядом нет никого: ни Дамблдора, ни Люпина, ни Сириуса…

— Сириус! — внезапно ахнул Рон, вытаращенными глазами уставясь Гарри за спину. — Смотрите!

Почувствовав, как зашлось сердце, Гарри развернулся, едва не вывихнув себе шею: из-за ближайших кустов, приветственно помахивая хвостом, вышел огромный чёрный пёс.

— Ты… ты с ума сошёл! — Гарри кинулся к нему, и был тут же опрокинут в сугроб и облизан шершавым и горячим языком. — Зачем ты тут? Это опасно! — внезапно его осенило, он ахнул и затеребил Сириуса, который в этот момент лизал руки Гермионе, по косматому загривку: — Сириус, слушай: вчера кто-то убил Петтигрю…

— Что?! — приняв человечье обличье, Блэк стоял перед Гарри — осунувшийся, похудевший, но по-прежнему полный сил и боевой злости.

— Утром Рон…

— …я нашёл его перед своей кроватью. С разодранной глоткой, — перебил Гарри Рон, делая шаг вперёд. — Всё вокруг было залито кровью… — Рон осёкся и опять позеленел.

— Это… это ведь не ты, правда, Сириус? — тихо спросила Гермиона, не сводя с побледневшего лица Блэка встревоженного взгляда. Он удивлённо посмотрел на неё, потом на всё ещё сидящего в сугробе Гарри, потом на замершего Рона: затаив дыхание, ребята ждали ответа.

Сириус медленно покачал головой.

— Конечно, я бы сам перегрыз ему горло, попадись он на моём пути, но… — он развёл руками, словно извинялся, что не имел возможности выполнить свою давнюю мечту. — И что же по этому поводу сказал Малфой?

— Что один из домашних эльфов покончил с собой, — с сарказмом ответил Гарри, поднимаясь. Он сам не знал, испытывает облегчение или разочарование, узнав, что это совершил не Блэк, и боясь, что эти мысли отразятся на лице, принялся торопливо отряхиваться. Снег, налипший на мантию-невидимку, выглядел очень странно: хлопья как будто висели в воздухе сами по себе. — Нам запрещено даже думать об этом, не то, что обсуждать. Новые правила… — и тут Гарри осенило. — Сириус! О, какой же я болван! Малфой! Я слышал:он говорил о какой-то облаве — они охотятся за тобой! Немедленно уходи, слышишь!

Сириус лишь слегка приподнял бровь и на лице его появилась усмешка, как у капитана пиратского судна, которому сообщили о приближении эксадры, посланной на его поимку.

— Ну же, Сириус! — почти простонала Гермиона.

— Ну-ну, не надо столько драматизма. Будто это в первый раз…

Вдалеке раздался хруст льда.

— Сириус!

Губы Блэка снисходительно дрогнули — он словно говорил: «ладно, коли вы так настаиваете…» — и через мгновение большой чёрный пёс, вильнув хвостом, неторопливо потрусил в придорожные кусты. Гарри проводил крёстного тревожным взглядом, с трудом удерживаясь от желания затолкать его в заросли руками. Гермиона тихонько коснулась его:

— Гарри, надень мантию: мало ли что…

— Да какая разница — уже темно, так что… — и тут же руки Рона и Гермионы натянули на него капюшон. И как раз вовремя: из полумрака в сопровождении Крэбба, Гойла и Пенси Паркинсон вышел Драко Малфой.

— О, кого я вижу, — пронзительный голос Пенси разнёсся в тишине. Раздув ноздри, она вкушала дивный аромат грядущего скандала. — Драко, Винс, Грегори, смотрите-ка, кто тут в кустах! Уизли, Поттер будет очень недоволен, когда узнает, что ты тискаешь его подружку! — она визгливо рассмеялась.

Рон набычился, но Гермиона вцепилась ему в руку.

— Идите своей дорогой!

Пенси смерила её с ног до головы презрительным взглядом.

— О, какая сумочка! Кто тебе её подарил? Поттер? А может, Крум? Это она полиняла или должна быть такого цвета? Как же я не сообразила, — она клоунски хлопнула себя по лбу, — наверное, это подарок Уизли — только он может покупать такой хлам. Наверняка в секонд-хэнде была рождественская распродажа!

— Тебе ясно было сказано — проваливай! — Рон задвинул Гермиону за себя и непроизвольно сжал и разжал кулаки.

Пенси призывно воззрилась на Малфоя, который, как ей казалось, давно уже должен был встрять и перевести скандал из словесного русла в область рукоприкладства. Но тот угрюмо молчал, глядя в сторону зарослей, в которых только что исчез Сириус. Тогда Пенси решила взять инициативу в свои руки, тем более, что численный перевес был сейчас на стороне Слизерина:

— Ты поплатишься за это, гриффиндорский невежа! Грегори, Винсент, этот хам грубит девушке!

Кребб покосился на Малфоя — так пёс, получивший приказ от постороннего человека, смотрит на хозяина, ожидая подтверждения. Драко оторвал взгляд от кустов и медленно повернул голову к своим телохранителям:

— Пошли.

— Что?! — взвизгнула Пенси. — Драко, он только что нахамил мне — неужели ты это ему спустишь?!

— Заткнись, Пенси. Я сказал — за мной.

Малфой поёжился и, потуже завернувшись в тяжёлый плащ на меху, двинулся вперёд. Крэбб и Гойл, похожие в полумраке на две замотанные в тряпки горы, послушно зашагали следом. На тропинке осталась только Пенси. Вытаращив глаза и открыв рот, она стояла, переводя недоумевающий взгляд со спины Драко на стоящих перед ней гриффиндорцев, лица которых не сулили ей ничего хорошего.

— Ты что, туговата на ухо, Паркинсон? — ядовито поинтересовалась Гермиона. — А ну, кыш отсюда! А то я тебе помогу…

Мгновенно придя в себя, Пенси сорвалась с места и, поскальзываясь на льду, побежала за уже почти скрывшимися в сумерках слизеринцами. Едва они исчезли, как Гарри сдёрнул с головы мантию-невидимку:

— Как вы думаете, они могли видеть?.. — договорить он не успел, потому что Рон и Гермиона снова в четыре руки натянули капюшон ему на голову.

— Мало тебе проблем? Они ещё рядом! Хочешь побеседовать с Малфоем-старшим по поводу нарушения запретов? — прошипел Рон.

— О… я надеюсь, они не видели Сириуса… — прошептала Гермиона и почувствовала, как невидимая рука Гарри сжала её запястье.

— Я тоже…

Позади раздался шорох. Обернувшись, Гарри онемел: на земле, радостно стуча хвостом по насту, восседал чёрный пёс.

— Ты с ума сошёл! — зашипел Гарри. — Они же совсем рядом!

— Сириус! Это… это просто возмутительно! Как ты можешь быть настолько легкомысленным!

— Вы бы не кричали, а то Малфой сейчас действительно прибежит взглянуть, что у вас случилось, — Сириус поднялся и отряхнул руки от снега. — Здорово вы с ними, — одобрительно кивнул он Рону и Гермионе. — Не узнаю Драко: что-то он не в меру немногословен. Окажись на его месте Люциус…

Друзья многозначительно переглянулись.

— Сириус…

— Ладно, ладно, — Сириус примирительно кивнул и украдкой взглянул на часы. — Я, собственно, сначала хотел тебе написать, но не смог найти Косолапсуса, чтобы доставить письмо в Хогвартс… Я уезжаю, Гарри.

— Куда? Надолго? Зачем? — хором вырвалось у Гарри, Рона, и Гермионы но, поняв всю глупость вопроса, они тут же умолкли.

— Я обязательно вернусь, — Сириус виновато улыбнулся, будто испытывал неловкость от того, что ничего не может объяснить. — Как устроюсь на новом месте, поищу возможность дать весточку, — он сделал шаг назад и оглянулся на кусты, из которых вышел несколько минут назад.

— А как там Дамблдор? Профессор Люпин? Что вообще происходит там? — Гермиона умоляюще затеребила Сириуса за рукав чёрной дорожной мантии.

— Они делают всё возможное. Все живы и здоровы, передают вам привет, — судя по тону, эту тему Блэк считал закрытой.

— А как там…

— Гарри, мне правда пора, — Сириус ещё раз взглянул на часы и неловким, каким-то застенчивым жестом потрепал крестника по волосам. — Пора… Счастливо, ребята…

В следующую минуту у ног друзей снова сидел пёс. Поднявшись на задние лапы, он лизнул Гарри в нос, без труда достав до плеч, — под его тяжестью Гарри едва удержался на ногах — вильнул хвостом и растворился в сумерках.

— Только бы его никто не видел… — прошептал Гарри.

Однако первое, что их встретило следующим утром, когда, на ходу повторяя основные пункты Декларации о сотрудничестве, подписанной магами и гоблинами в 1867 году (первым уроком был опрос у профессора Биннса), они спустились к завтраку, стал Ежедневный Пророк с набранной огромными буквами шапкой: «Убийца-маньяк пойман! Сириус Блэк вернулся в Азкабан!»