Защитник

Реклама

купить

Глава шестая, в которой мы знакомимся с несколькими примечательными образчиками эпистолярного жанра и газетной заметкой, гриффиндорцы выходят на первую тренировку, а погода наконец-то налаживается.

Драко, сын мой!

Рад слышать, что ты усердно занимаешься, постигая колдовские науки, и не сомневаюсь — впредь все твои силы и усердие окажутся по-прежнему направленными на то, чтобы не уронить и не запятнать гордого имени Малфоев, навечно вписанного в скрижали истории. Волею провидения, я не могу принимать сейчас более действенного участия в твоей судьбе, однако это отнюдь не означает, будто она не волнует меня или же не существует способа проверить, так ли блестящи твои успехи, как ты об этом пишешь.

Пока же прими моё отчее наставление: будь внимателен и аккуратен, учись понимать знаки судьбы и правильно откликаться на них, развивай заложенные и новообретённые таланты — и тогда добьёшься того, чего достоин, того, что тебе суждено. Помни: если ты не являешься частью решения, ты являешься частью проблемы.

Не спеши с выводами и не делай резких движений, умей держать себя в руках, не мешая продвигаться вперёд даже тем, к кому испытываешь антипатию, — помни о знаках судьбы, Руке Божьей и Всевидящем Оке, всегда ведающем, что и где происходит. Как знать, может, Того-Кто-Над-Нами вполне это устраивает. Делай, что должен, — и оставь заботу об остальном тем, в чьих это руках и власти. Не забывай — пути провидения неисповедимы, и ниточка, оборвавшись в одном месте, непременно совьётся в другом. А потому старайся быть примерным учеником, особенно в начале ближайшей недели — до меня дошли слухи о неких проверочных тестах… Не забудь зажечь свечи, ожидая гостя, и Барон поможет тебе. Будь наготове — имеющие уши да услышат тебя. Не забывай про полученное зеркало, оно может пригодиться — например, что-нибудь посоветовать в трудную минуту, не говоря уж о более решительных действиях.

Помни, Малфои всегда должны подавать пример во всём, и потому тщательно исполняй возложенные на тебя обязанности старосты — не спускай с глаз с нарушителей, старайся всегда быть в курсе их планов и намерений, оставаясь невидимым и незаметным: трижды, четырежды подумай, стоит ли вмешиваться!

Надеюсь, ты окажешься достойным и примерным сыном, и однажды я смогу пожать твою руку, испытав гордость за своего наследника.

Будешь писать матери, передай ей от меня поклон.

Твой отец
Люциус Малфой
/личная печать/

Отец!

Я принимаю все твои наставления с величайшей благодарностью и почтением. Они услышаны и поняты. Я рад, что и в далёких краях, куда тебя забросила рука жестокой судьбы, ты не забываешь обо мне, не оставляешь меня без отеческого попечения и присмотра, находишь минуту на столь необходимый совет.

Одно я хочу уточнить: разве не проще предотвратить нарушение, нежели пытаться что-то поправить уже после того, как оно совершено? Видя, как некто, попирая установленные нормы, втихаря пытается решить свои дела, не должен ли я вмешаться и указать ему на неправомочность и недопустимость оного поступка? Разве не входит в мои обязанности — я имею в виду обязанности старосты — строгое следование букве установленных правил? Скажем, ежели кто-либо отправится в Запретный Лес, должен ли я воспрепятствовать этому? Или же мне стоит прежде тщательно изучить и отследить все мотивы нарушителя, чтобы бороться не со следствием, а с причиной?

Зеркало всегда при мне. Думаю, мы нашли с ним общий язык и сумеем, в случае непредвиденных обстоятельств, поладить и найти совместный выход из сложной ситуации. Ещё раз благодарю тебя за такой щедрый подарок. Я использую его с умом.

Матушка шлёт тебе сердечный привет.

Твой преданный сын
Драко Малфой

— Получается, я должен просто наблюдать, как Поттер удачно обстряпывает свои делишки? Как — шаг за шагом — он продвигается к разгадке, собирая ключи?! Ведь наверняка — о, я просто уверен! — он помчался к хранителю местного вивария;и одному Мерлину ведомо, что может заваляться в пустой башке этого тупоголового пьянчуги… — Драко намотал на кулак поддерживающий полог витой серебряный шнур и с силой дёрнул. Тот устоял, а на ладони появилась глубокая кровоточащая ссадина. — Как бы не так… Что бы ни было — я глаз с него не спущу и всем докажу, что я, именно я — тот избранник судьбы, о котором говорится в пророчестве! И кое-кто мне в этом поможет…

Гарри в очередной раз прокашлялся и обвёл глазами собравшихся гриффиндорцев. Братья Криви ёрзали напротив и ели его глазами, будто собирались по первому знаку вскочить и — с боевым кличем и мётлами наперевес — ринуться в бой не на жизнь, а на смерть. Их лица так сияли, будто в глаза кто-то вставил лампочки, и Гарри, вопреки бессонной ночи и не дававшим покоя тревожным мыслям, улыбнулся. Те тут же в ответ счастливо расплылись улыбками от уха до уха.

— О, Гарри, сегодня — самый… — по десятому разу начал Колин, но Гарри знаком попросил его умолкнуть. Семикурсники Эндрю Кирк и Джефф Хупер перешёптывались, поглядывая на Джинни. Та, склонив голову, меланхолично отскабливала ногтём какую-то грязь с древка своей допотопной метлы. Эндрю что-то спросил у Джеффа, тот в ответ пожал плечами. Гарри готов был поклясться, что они обсуждают причины отсутствия Рона (которые и ему не давали покоя). Пожалуй, у одной только Станы был по-настоящему серьёзный спортивный настрой: во-первых, она единственная пришла на тренировку в спортивной форме (и ещё какой — все с завистью оценили её фирменные кожаные протекторы и перчатки), во-вторых, её ухоженная метла сияла и буквально просилась в небо. Гарри покосился на захватанное потускневшее древко своего Всполоха и украдкой протёр его краем спортивной мантии.

Вернусь в спальню и отполирую. Честное слово.

Девять, четверть десятого — Рон так и не появился. Утром его не оказалось в спальне: когда Гарри собрался напомнить о назначенной тренировке, кровать за тяжёлым пологом была уже пуста. И на завтраке, кстати, он тоже отсутствовал.

— Ну, начнём, пожалуй, — Гарри снова кашлянул, поднялся, и взгляды всех собравшихся в гриффиндорской раздевалке тут же устремились на него (кстати, у Гарри довольна странная привычка: когда он собирается сказать более-менее публичную речь, то долго мнётся, кашляет и собирается с мыслями. Видимо со времён Дурслей обращённые к нему взгляды вызывают у него дурные ассоциации. — прим. автора) — В общем, сегодня надо попробовать новеньких… то есть — всех вас. Думаю, мы немного разомнёмся, потом посмотрим, как вы себя чувствуете на позициях. Надеюсь, все уже поняли, кто где играет: Эндрю и Джефф — отбивалы, Стана, Денис и Колин — охотники…

— Кстати, я левша — думаю, что на левом фланге мог бы быть особенно полезен… — с ликованием в глазах подскочил Колин.

— Ты сначала в воздух поднимись, — процедила Стана и повернулась к Гарри. — А кто будет на кольцах? Где Рон Уизли?

— Я… гм… думаю, он скоро подойдёт, — соврал тот и торопливо наклонился к ящику с мячами, уворачиваясь от пронзительного взгляда Джинни. Зачем-то вытащил из кармана свиток с законспектированным летом пособием для защитников и затолкал его в щель между лавками. — В любом случае, мы для начала разомнёмся. Кто-нибудь, помогите мне донести сундук с мячами до поля… Да, кажется, где-то здесь лежала спортивная форма — подберите себе по размеру…

Гарри суетливо захлопал дверцами шкафов. Взгляд Джинни по-прежнему буравил его — судя по ощущениям, где-то между лопаток.

— Вот, взгляните…

Честно говоря, как раз насчёт экипировки его терзали серьёзные опасения: положим, Денису и Колину — худощавым и невысоким — подошли бы свитера и штаны Кэти и Алисии. Но вот в том, что широкоплечим, рослым Эндрю с Джеффом окажется мала форма близнецов Уизли, он не сомневался. Так и получилось: свитера буквально трещали на них, а запястья смешно торчали из рукавов. Вдобавок на Джеффе категорически не желали застёгиваться штаны. Джинни же, напротив, пришлось проткнуть в ремне дополнительную дырку — едва достающая Гарри до плеча и хрупкая, как стебелёк, она болталась в штанах Анджелины, словно пестик в ступке.

— Послушайте, это же невозможно! — ахнула она, окинув команду критическим взглядом, ужасно напомнив Гарри миссис Уизли. — Давайте-ка я подгоню форму по-человечески: мы похожи не на команду, а на шайку оборванцев! — она потянулась за палочкой. Гарри посмотрел на часы и вздохнул. — Гарри, я сто раз это делала, это не займёт много времени!

Он в ответ покорно кивнул, мысленно давая Рону ещё один шанс успеть на тренировку, и Джинни начала сосредоточенно колдовать. Результаты, правда, не слишком утешили: форма оказалась довольно старой, многократно чиненной и перешитой, а потому полосатый свитер, хоть и прикрыл живот Эндрю, тут же разъехался на боку. Попытка залатать дыру привела к тому, что растянулся ворот и резко укоротились рукава.

— Нет-нет, я лучше как-нибудь так, — замахал руками Джефф Хупер, пытаясь увернуться от решительно нацеленной на его куцые штаны волшебной палочки. — И вообще, тебе никто не говорил, что подгонять штаны на живом человеке — дурная примета? Не говоря о том, что вообще возможны, — с палочки Джинни сорвалось заклинание, и семикурсник резво, будто перескакивая через «козла», подпрыгнул, — НЕЗАПЛАНИРОВАННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ! УБЕРИТЕ ЕЁ ОТ МЕНЯ, Я БОЮСЬ!!!

Джинни обиженно фыркнула.

— Ну и пожалуйста, ходите так.

— Да уж, лучше так, чем никак, — под нос пробурчал Джефф, отходя подальше.

— Ладно, форма сейчас не главное, — с сомнением окинув взглядом команду, больше напоминавшую цыганский табор, Гарри попытался придать своему лицу самое воодушевлённое выражение. — Ну, вперёд, гриффиндорские львы!

Едва они вышла на поле, он понял, что испытания только начинаются. Стадион отнюдь не пустовал. Слизеринская команда во главе с Драко Малфоем засела на боевых позициях, заняв самые верхние места на одной из трибун, — чтобы лучше видеть, слышать и как следует подоставать гриффиндорцев. Едва увидев соперников в форме не в размер и с разномастными мётлами, они засвистели и заулюлюкали:

— Внимание — на центральной улице начинается народное гуляние гоблинов! — Пенси Паркинсон сложила ладони рупором и, перекрикивая по-разбойничьи свистящего в два пальца Дэвида Нотта, начала артподготовку.

— О… вы только посмотрите! — подхватила Патрисия Стимсон, слизеринский охотник. — Это же просто… Ой, я не могу! Хупер! Не боишься простудить своё брюхо? Ты бы штаны-то застегнул: сейчас так не носят!

— На своих отбивал посмотрите, — огрызнулся тот, одёргивая свитер.

— Утро у Уизли: кто первый встал, тот красивее всех оделся! — веселился Драко Малфой, а Крэбб и Гойл, год от года становящиеся всё больше похожими друг на друга, согласно закивали и снова приложили к губам разноцветные дудочки, издающие громкие неприличные звуки.

Джинни покраснела, но промолчала.

-Эй, конопатая! — не унимался Малфой. — А где твой братец, где ваш супер-пупер-вратарь, а? Поди, послал весь этот квиддич во главе с Поттерам к такой-то мантикоре? Или он за лето вообще разучился играть? На грядках с кабачками особо не разлетаешься, верно?

— Помолчал бы, Малфой, — внезапно откликнулся звонкий голосок с той же трибуны, где устроились слизеринцы. Гарри близоруко прищурился: вздёрнутая головка, каштановые волосы, яркий чёрно-жёлтый шарф поверх форменной мантии… А она-то что тут делает?! — Говорят, ваш отбивала вообще оторвался от земли только со второй попытки.

— Вот-вот, — крикнул Колин, чьё радостное возбуждение обернулось праведным гневом, — не ты ли сам велел заказать Гойлу транспортную метлу с усиленной тягой? Да уберите эти дудки! Мы и без них знаем, что вы оба изрядные задницы!

Слизеринцы на миг поутихли, но тут же снова взорвались улюлюканьем и бранью.

— Всё, собрались, — скомандовал Гарри. — Стана, доставай кваффл. Мы пришли на тренировку. На «три» — взлетаем. Не отвлекаться! Раз, два…

На счёт «три» гриффиндорская команда синхронно оттолкнулась от вязкой, раскисшей от бесконечной сырости земли и взмыла в воздух. Едва ветер засвистел в ушах и осенняя влажная прохлада ударила в лицо, Гарри тут же забыл и про веселящихся слизеринцев, и про отсутствие Рона — с груди слетели стягивающие её оковы, и упоительное чувство полёта вытеснило печали и тревоги. Серое небо распахнулось, раскинуло безбрежные крылья… Сейчас ему казалось, будто не существует ничего невозможного, и он запросто может свернуть горы. Колин, не удержавшись, издал индейский вопль и сделал кульбит. Стана запрокинула голову и зажмурилась, подставила лицо свежему ветру. Впервые за очень долгое время — если не с момента их с Гермионой визита в Болгарию — Гарри увидел на её лице улыбку. Только Джинни внимательно обводила взглядом пространство внизу, и Гарри мог поклясться,он знает, что именно, вернее, — кого именно она ищет. Заложив вираж, он завис перед командой и поднял руку, призывая к вниманию:

— Разлетелись! В круг! Начали!

С перепасовкой мяча все справились весьма удачно, правда, Колин, слишком суетящийся от гнева на слизеринцев и восторга полёта, один раз запустил кваффл с такой силой, что едва не сшиб с метлы собственного брата;, а Стана всё делала настолько споро и быстро, что немного неуклюжий Эндрю успевал среагировать буквально в последний момент. Наконец, Гарри приступил непосредственно к работе на позициях. Рон так и не появился, и к кольцам отправилась Джинни; охотники начали демонстрировать, на что они способны. К глубокому облегчению Гарри, всё обстояло куда лучше, чем он мог даже мечтать: бросок левой у Колина действительно оказался сильным и точным, а понимали они друг друга с Денисом с полуслова, полувзгляда и, можно сказать, полужеста, чем-то напомнив ему этим Фреда и Джорджа: один всегда оказывался аккурат в том месте, куда летел запущенный другим мяч. В навыках Станы вообще чувствовался профессионализм, что, собственно, вовсе никого не удивило: быть племянницей игрока мирового уровня, имевшего собственное поле, и при этом плохо играть в квиддич?.. Но самое удивительное было даже не в этом: как ни странно, Джинни неплохо справилась с ролью защитника; недаром близнецы хвалили её реакцию, — она прекрасно видела поле и умела не только выбрать правильную позицию для защиты колец, но и быстро её поменять в случае необходимости. Правда, ей не хватало физической силы, и она быстро уставала; но это, как разумно рассудил Гарри, — дело наживное. Несколько силовых тренировок или (он усмехнулся) неделя экзерсисов с рапирой у мадемуазель Делакур — и всё пойдёт на лад.

Ликующие вопли слизеринцев поутихли, но, едва в воздух взмыли бладджеры и, сменив подуставших охотников, за биты взялись отбивалы, как трибуны снова взорвались хохотом: по мячам Джефф и Эндрю, конечно, попадали в двух случаях из трёх, вот только, видимо, настолько волновались, что отправляли их сами не ведая, куда: один просвистел над самой головой Гарри, весьма живо напомнив ему затею Добби на втором курсе, — когда только скорость и ловкость спасли его от чего-то более серьёзного, нежели перелом руки. Второй бладджер пробил западную трибуну — хорошо, там никого не было.

— Однако… — пробормотал Гарри. — Вот это удар. Не хотел бы я под него попасть…

И словно сглазил — очередной взмах битой, и Эндрю, не успев увернуться от пущенного напарником тяжёлого мяча, камнем рухнул на поле с пятнадцатифутовой высоты, угодив, по счастью, в жирную грязь.

Команда тут же приземлилась, и Гарри бросился к пострадавшему:

— Ты как?

Эндрю ошалело хлопал глазами; левая рука, в которую угодил бладджер, не слушалась.

— Это может быть перелом, — заметила Джинни, — его надо немедленно отправить в лазарет. Дай-ка взглянуть… Ну-ну, потерпишь, я ещё ничего не делаю! Да, выглядит неважно. Ну ты и болван! Смотри, куда бьёшь! А если б там была голова?

— А что я мог сделать! — принялся оправдываться Джефф, с ужасом глядя на дело рук своих. — Вы мне сами сказали — бить со всей силы, вот я и… Прости, приятель, я не нарочно…

— Джефф и Джинни, проводите его к мадам Помфри, а мы ещё немного поработаем, — скомандовал Гарри. — Сами знаете, на матчах и не такое случается. Охотники, в воздух! Я побуду на кольцах.

— О, да ты у нас на все руки мастер! — раздался знакомый голос. Гриффиндорцы разом замолчали и медленно повернулись. Футах в десяти, скрестив руки на груди, стоял Рон. На его плечи была наброшена обычная школьная мантия. — И боец, и ловец, и на кольцах игрец…

— Зачем ты пришёл? — ледяным тоном спросил Гарри. — Если на тренировку, то ты опоздал. Если решил бросить играть, то тебе и подавно тут делать нечего.

…Сломай его игрушки…

— Не твоё дело, что я решил, ясно? Ты пока ещё не капитан, чтобы распоряжаться, кто будет в команде, а кто — нет.

Гарри поднялся на ноги. Рон не шелохнулся. Остальные молчали, переводя глаза с одного юноши на другого. Тишина становилась всё более и более угрожающей.

— Рон, — наконец тихо сказала Джинни, — если ты будешь тренироваться — переоденься. Если нет — уходи.

— Я не… — начал Гарри и тут же осёкся под её взглядом:

Рон любит тебя так сильно, что даже начал ненавидеть…

— Постойте, раз все здесь, давайте выберем капитана! — предложил Колин Криви, сердито косясь на Рона. Денис тут же закивал. — По-моему, тут двух мнений быть не может: капитаном должен стать Гарри.

— Точно, — кивнул Джефф. Стана согласно тряхнула головой, Эндрю, скривившись и, по-прежнему держась за руку, промычал что-то не слишком членораздельное, но, судя по всему, утвердительное. Рон заметно побледнел и переступил с ноги на ногу, словно принимающий более устойчивую позицию боксёр. Он мотнул рыжей головой, откидывая с глаз волосы, и повернулся к Джинни. Она не отвела взгляда.

— Я согласна: капитаном должен быть Гарри, — её голос прозвучал тихо и спокойно.

— Так вот: теперь я спрашиваю тебя как капитан — ты будешь играть, Рон? — Гарри смотрел бывшему другу прямо в лицо, чувствуя, что вскипевший в груди гнев вот-вот выплеснется наружу. В этом гневе не было ни капли детского желания треснуть приятеля по вихрастой рыжей голове, заорав, что пора заканчивать валять дурака и стоит вести себя по-человечески — о, нет.В этот раз всё было по-другому…

— Я… я…

…Сломай его игрушки, сломай! Плюнь на них и уходи! Посмотрим, как они все запрыгают, когда тебя не будет!

Маленький мальчик поднял кулачки и, плача от обиды и злости, смешно затряс ими, угрожая невидимому врагу.

— Я… — Рон был бледен так сильно, что казалось, будто он вот-вот упадёт в обморок.

— Твоя форма на лавке в раздевалке, иди переодевайся, — тихо сказала Джинни. Она слегка улыбалась, будто не происходило ничего особенного, но пальцы стиснули метлу так сильно, что ногти даже начали синеть. Впрочем, может быть, она просто устала и замёрзла — воздух наполнился сыростью, и похоже, снова собирался дождь.

Рон резко развернулся — мантия хлопнула на ветру — и зашагал прочь. Гарри и все остальные, оцепенев, смотрели вслед: куда он свернёт — под трибуну, к раздевалке, или же к выходу со стадиона. Шаг, ещё один — Рон шёл всё медленнее, пока совсем не остановился.

В этот момент на слизеринской трибуне раздался громкий взрыв хохота. Наверное, смех и вопли не умолкали всё это время, просто никто не обращал на них внимания. Сейчас же воздух будто взорвался. Рон вздрогнул и почти бегом, будто за ним кто-то гнался, направился к раздевалке.

Ну и дурак, — обиженно вздохнул демон. — Всё испортил.

Эшли стояла в дверях раздевалки, меланхолично барабаня пальцами по косяку — вторя дождю, из-за которого и пришлось прервать тренировку. Впрочем, она всё равно близилась к завершению: Гарри загонял охотников и вратаря так, что те взмокли на сыром ветру и раскраснелись — их лица вполне могли заменить собой позабывшее про землю солнце. Сам он в паре с вернувшимся из лазарета Джеффом (сообщившим, что у Эндрю просто сильный ушиб, и к обеду тот будет совершенно здоров) выполнял роль отбивалы, направляя бладджеры в сторону игроков, что заставляло тех внимательно следить за полем и быстро менять траекторию. Это выходило всё лучше, и при мыслях о предстоящем матче Гарри уже не испытывал панического ужаса: теперь у Гриффиндора была команда и неплохие шансы. Рон тоже был весьма доволен собой: ему удалось продемонстрировать, что он не лыком шит и за лето не утратил право именоваться Щитом Львов. Он — сам не зная зачем — задержался в раздевалке, но Гарри, приняв душ и схватив в охапку свой Всполох и кучу каких-то бумаг, сразу же умчался, не сказав ему ни слова.

Хотя при чём тут вообще Гарри?

— Ро-он…

Рон, зашнуровывавший ботинок, поднял голову, да так и замер: однажды это уже было… Да-да, именно так: она опять стояла у косяка, грызла травинку… Переброшенный через плечо шарф, накинутаямантия, чёрный свитер, туго обтягивающий округлую, мягкую грудь — пальцы Рона дрогнули, и воспоминание о горячем тепле её тела обожгло так, что кулаки сами собой сжались. Он шумно сглотнул.

— Ты хорошо играл…

— Спасибо, — он так и сидел, наклонившись и стиснув шнурок в разом отказавшихся слушаться пальцах. Он хотел посмотреть ей в глаза — и не смог: её грудь, едва заметно вздымающаяся от вдохов и выдохов, заворожила настолько, что он не мог отвести взгляда, чувствуя себя последним болваном, дураком, кретином, озабоченным придурком и конченным ослом.

…Какое красноречие, какая самокритика! - хихикнул демон. — Будь проще, не вини себя из-за пустяков!

— Если ты будешь так же хорош на матче, боюсь, Корнеру и Смиту придётся изрядно попотеть, чтобы добраться до колец…

Она улыбнулась — он скорее почувствовал это, нежели увидел. Сердце ёкнуло в груди, мигом разросшись до таких размеров, что лёгким стало тесно — он не мог вздохнуть.

— Неужели опять? Ненавижу. Ненавижу себя! Не хочу…

— Не хочешь? Ой ли? Разве тебя не учили, что обманывать не хорошо, а?

— Я не… что со мной?

— Это называется «животный магнетизм», - с готовностью сообщил демон и мерзко хихикнул. - На твоём месте я бы не стал отказываться. Помнишь, что я тебе говорил, — теперь можно делать всё, что угодно. Тебе же хочется, верно? Ну, признайся, хочется?.. Я могу сделать тебе маленький подарок…

— А знаешь, я, оказывается, соскучилась за лето, — чуть удивлённым голосом произнесла Эшли и сделала шаг в раздевалку, заставив Рона содрогнуться то ли от желания, то ли от ужаса. — Всю неделю хотела тебе об этом сказать, да вот случая не представлялось…

— Мне? За-зачем? Что тебе от меня надо? — хрипло спросил он, делая над собой неимоверное усилие, чтобы не вскочить и не повалить её на пол прямо здесь, в дверях.

— Маленький подарок… Знак дружеского расположения… Ведь мы теперь друзья, верно?

— Да, мы теперь друзья… Ты мой лучший друг. Мой единственный друг…

Рон поднялся. Его рука медленно потянулась к вороту рубашки, начала проталкивать обратно в петли непослушные пуговицы… Теперь манжеты. Тихий шорох — и рубашка упала на пол. Проводив её взглядом, Эшли снисходительно улыбнулась и быстрым движением облизнула пересохшие губы, но не успела ни сказать что-нибудь, ни сделать: раздался грохот, и в дверь, споткнувшись, ввалилась Стана с сумкой под мышкой и тремя мётлами в руках — одна из них больно ткнула Эшли промеж лопаток.

— Ой, прости! Рон, ты не поможешь донести? Джинни и Эндрю забыли свои… — она обвела взглядом Рона, то ли наполовину снявшего, то ли наполовину надевшего футболку, валяющиеся на полу рубашку, полосатый хаффлпаффский шарф и вспыхнула до корней волос, осознав по гробовой тишине , что вторглась не в самый подходящий — точнее говоря, в самый неподходящий момент. — Простите… — девушка попятилась, но метла встала поперёк двери, не пуская её назад. Стана попыталась её развернуть, но выронила другую. — Простите, — повторила она, краснея ещё гуще, сгребла мётлы в охапку и выскочила за дверь.

— Дура неуклюжая, — неожиданно зло прошипела Эшли себе под нос.

— Дура неуклюжая, — с готовностью закивал демон.

Рону показалось, будто ему дали пощёчину.

— Постой, Стана, я помогу, — очнувшись, он схватил свою мантию и сорвался с места, бросившись за гриффиндоркой. Так и не завязанный шнурок захлопал по полу. — Прости, как-нибудь в другой раз, Эшли.

Та проводила его взглядом и пожала плечами.

— Ну и дурак.

— Дурак!

— Извини ещё раз, — всё ещё розовая от смущения, Стана робко покосилась на шагающего рядом Рона. — Я не хотела вам помешать.

— Да ты и не помешала, — не поднимая глаз от земли, хмуро ответил тот и раздражённо перехватил мётлы, так и норовящие выскользнуть из рук. — С чего бы ты могла помешать?

— Тише, тише, мальчик, а то у меня вся спина будет в занозах… — и смешок между двумя стонами.

Рон отчаянно замотал головой, отгоняя настырное видение и вытряхивая из ушей все эти сводящие с ума звуки — вздохи, становящиеся всё чаще и громче, слова, каждое из которых обжигало страстью и сводило с ума своей непристойностью… Брызги полетели в разные стороны с его мокрых волос. Стана покосилась — как и все младшекурсницы, она была осведомлена о делах и сердечных тайнах старшеклассников (а Рон был не самым незаметным гриффиндорцем, чтобы оставаться вне женского внимания. Кстати: уже на следующий день после приезда в школу он получил первое письмо со стихами. — прим. автора) — но промолчала.

— Просто достало меня всё, — обращаясь куда-то в пространство, выпалил Рон, сам себе удивившись. Он поднял лицо к небу: ливень закончился, из низкой серой тучи сыпал мелкий, едва заметный дождичек — холодный, усталый и унылый, как его собственная душа. — Сколько можно! Как меня всё достало! Я устал от одиночества, я устал от… Хотя… тебе не понять… — он попытался махнуть рукой, но едва не выронил мётлы и, снова перехватив их, сердито прибавил шагу.

— Ты так думаешь? — переспросила Стана, глядя ему в спину. — Конечно, куда уж…

С сумкой и метлой наперевес, она стояла под дождём посреди луга и сквозь упавшую на глаза мокрую чёлку смотрела, как он быстро идёт в сторону замка. Как в очередной раз спотыкается, наступив на так и не завязанный шнурок. В её глазах не было гнева — только сострадание и мягкий укор.

А от дверей раздевалки за ними наблюдала ещё одна пара глаз. И чего-чего, а сострадания в них не было ни капли.

— Ты ещё об этом пожалеешь.

Ни в субботу, ни в воскресенье Гарри так и не удалось выбраться их замка: помешал очередной проливной дождь, превративший Хогвартс в подобие островка суши, воздвигшегося посреди морей разливанных и топей непроходимых. Кое-кто в понедельник утром даже клялся, что видел сужающееся вокруг замка кольцо блуждающих огоньков. Правда, Гермиона авторитетно заявила, что «всё это чепуха и ерунда, и ближайшие блуждающие огоньки водятся только в Печорской Трясине, в глубине Запретного Леса: неужели забыли, что на третьем курсе рассказывал профессор Люпин?» А с понедельника и вовсе началось нечто странное: куда бы Гарри ни шёл, он везде натыкался на Драко Малфоя. Сперва эти встречи показались просто неприятным совпадением, но, когда, собравшись выбраться из замка после обеда, он открыл входную дверь, нос к носу столкнувшись со слизеринцем, подозрения окрепли и обратились уверенностью.

Он знает. Знает, что я куда-то собрался. Но кто ему донёс? Или же он меня выследил?..

— Что ты тут ошиваешься, Малфой? — довольно невежливо поинтересовался Гарри. Тот не шелохнулся, словно не слышал ни единого слова, а по-прежнему стоял, загораживая дорогу. — Ты, часом, не оглох?

— Моё дело — следить за соблюдением правил, а у тебя на лице написано, что ты собрался их нарушить, — лениво постукивая волшебной палочкой по затянутой в перчатку — а-ля Малфой-старший — ладони, наконец сообщил Драко и победно улыбнулся. — Разве ты не знаешь новое указание Филча? В связи с проливными дождями и тем, что кто-то из студентов вывозил грязью главную лестницу, замок теперь можно покидать только на учёбу и тренировки.

Голову даю на отсечение — ты это только что сочинил…

— И что тогда ты делаешь тут? — стараясь говорить как можно ленивей — в тон Малфою поинтересовался Гарри. Узкая полоска Запретного Леса, видневшаяся за спиной слизеринца, словно магнит, притягивала взор. Будто почувствовав это, Драко усмехнулся:

— Я ведь староста, верно? Слежу за порядком. Поскольку учёба на сегодня закончена, а в субботу у Гриффиндора состоялось то, что тренировкой может назвать только очень большой оптимист, то… возвращайся обратно и носа наружу не высовывай, ясно?

— Моё дело — куда я хожу и чем занимаюсь в свободное время. Или тебе не живётся без дополнительной пары ушей и глаз, чтобы лучше слышать и лучше видеть? Так только намекни…

— Ты бы помолчал, Поттер, — лицо Малфоя внезапно исказилось злобой, и, понизив голос, он резко качнулся вперёд, выдыхая эти слова буквально Гарри в лицо,- думаешь, я ничего не знаю, да? Думаешь, я позволю тебе это сделать? Да я с тебя глаз не спущу, ясно?

— Глаз не хватит, — тихо ответил Гарри, чувствуя, как внутри поднимается горячая волна гнева и машинально нащупывая в кармане волшебную палочку.

— Ничего, мир не без добрых людей — помогут. А пока — пять очков с Гриффиндора за пререкания и попытку нарушить школьные правила.

Только появление профессора Спраут, возвращавшейся — судя по заляпанной землёй мантии и охапке какого-то сена под мышкой — из теплиц, предотвратило неминуемое столкновение. Правильно оценив обстановку, она вручила траву Гарри и велела немедленно отнести её мадам Помфри в больничное крыло.

Вторник же принёс такие события, которые поставили под вопрос даже попытку незаметно выйти из замка. Всё началось, как всегда, с утренней почты: на первой полосе Пророка, рядом с программной статьёй Министерства Магии по поводу дальнейшего развития магического сообщества (подходил к концу пятилетний срок правления нынешнего кабинета — министры подводили итоги проделанной работы и строили планы на будущее), была помещена статья под броским заголовком «Надругательство над мёртвыми — новая волна?»

Сегодня ночью смотритель кладбища Скорбящих Младенцев колдовского поселения Хогсмид обнаружил, что одна из свежих могил осквернена. В ней был похоронен скончавшийся на прошлой неделе Стюарт Крэгг, чья смерть — скоропостижная и, притом, без всяких признаков магического или физического воздействия — показалась органам правопорядка настолько подозрительной, что Гильдия Авроров открыла расследование, которое до сих пор ведётся в строжайшей тайне (мы пытались разузнать подробности у скорбящих родственников и друзей покойного, но, как выяснилось, власти не считают нужным информировать даже их).

Примерно около часа пополуночи сторож наткнулся на разрытую могилу и валяющийся рядом пустой гроб, вскрытый, как конфиденциально сообщила нам персона, пожелавшая остаться неизвестной, изнутри. Впрочем, как вы понимаете, у нас масса причин сомневаться в подобном заявлении: известно, что освидетельствование тела и констатация смерти была проведена по всем правилам — видимо, нас снова хотели намеренно ввести в заблуждение.

Итак, вместе с напарником сторож обыскал кладбище и у самой ограды увидел тело: к вящему ужасу, оно было разрублено на куски. Немедленно вызванное подкрепление обыскало всё кладбище, но никаких других следов вандализма, равно как и самих вандалов, не обнаружило.

Гильдией Авроров инициировано расследование — как и следовало ожидать, немедленно засекреченное. Кладбище тут же оцепили, проверке подверглись несколько прилегающих к нему домов в Хогсмиде, пассажиры Хогсмидского экспресса и Ночного Рыцаря. Нам запретили снимать на месте происшествия, отказали в беседе со вдовой, под страхом Заклятья Памяти запретили разговаривать со свидетелями.

Сколько может длиться этот возмутительный произвол властей? Доколе магическое сообщество будет лишено возможности увидеть и понять картину происходящего во всей полноте? Идёт ли речь о некромантии, слухи о которой уже блуждают в кулуарах, или же это просто возмутительнейшее хулиганство и вызов властям? А может, всё проще, и это хорошо спланированная провокация — нечестный способ увеличить тираж (как нам стало известно, некоторые бульварные журналы в настоящий момент, пользуясь случаем, пытаются поправить свои дела)?

После летних вспышек кладбищенского вандализма, когда власти так же отказали в праве на достоверную информацию, нас убеждали, что подобного больше не повторится. И что мы видим?

Очередную ложь или же очередную демонстрацию слабости властей, неспособности держать ситуацию под контролем. Так дальше продолжаться не может! Мы — глас общественности — проведём собственное расследование, в курсе которого будем держать уважаемых читателей и всё колдовское сообщество.

Следите за нашими выпусками!
спецкорреспондент Том Уотсон.

Всё, о чём мечтал Гарри, прочитав эту статью, — немедленно кинуться в спальню и, спрятавшись за плотно занавешенным пологом, открыть последние страницы «Моей борьбы». Вот уже несколько дней те переполнялись туманными намёками на некий рубеж, близящийся «час зет», после которого неисчислимые силы потянутся к «незыблемой цитадели». Эти намёки наполняли Гарри тревогой и нарастающим отчаянием. Казалось, будто ему связали руки и накрепко завязали глаза, и всё, что теперь оставалось, — мучительно прислушиваться к тёмному пространству вокруг, пытаясь угадать в неясных шорохах и звуках, откуда нанесёт удар неведомый враг. Но теперь, после этой статьи… Не хватало какой-то крошечной детали, чтобы всё разом сложилось в единую чёткую картину, — как знать, быть может, ежели перечесть последние страницы, он всё поймёт?

Некромантия или же возмутительнейшее хулиганство…

Как назло, первым уроком стояли сдвоенные зелья со слизеринцами, так что ни о каком возвращении в Гриффиндорскую башню и думать не стоило. Во всяком, случае, до обеда.

Едва войдя в кабинет Зельеварения, студенты обнаружили, что количество столов заметно сократилось, а у оставшихся такой вид, будто накануне тут бушевал изрядный пожар. Стены покрывал лёгкий налёт копоти, стёкла в книжных шкафах отсутствовали, а количество колб и реторт убавилось, по крайней мере, вдвое. Особенно Гарри порадовало, что мутных бутылей со всякой глазастой шевелящейся пакостью не осталось совсем — они здорово сбивали с толку во время контрольных работ. Профессорская кафедра, из-за которой Снейп обычно хищно наблюдал за классом, перемежая лекцию колкими замечаниями и ехидными комментариями, также отсутствовала, а у стенки, за столом, заваленным полуобгорелыми свитками, склонилась Стана. Заслышав шаги вошедших в класс шестикурсников, она не подняла головы, а, напротив, съёжилась — из-за пергаментов виднелся только затылок со стянутым аптечной резинкой хвостиком.

Более шустрые слизеринцы, переговариваясь и многозначительно хмыкая, быстро заняли уцелевшие столы. Гриффиндорцы перетаптывались посреди класса.

— Ага, наконец-то я до тебя добралась! Значит, вот что ты натворила! — растолкав всех, Гермиона подлетела к Стане и обвиняюще ткнула в неё пальцем. Та сжалась в комок и втянула голову в плечи. Хвостик на затылке умоляюще затрепетал. — Это из-за тебя Гриффиндор лишился двадцати баллов! Год ещё только начался, а мы теряем их вдвое быстрей, чем набираем! Как можно быть такой безответственной и невнимательной! Ты посмотри, во что превратился кабинет! Это просто чудо, что никто не пострадал!

— А что случилось-то? — шёпотом спросил Гарри у оказавшегося рядом Дина Томаса.

— Как, ты не в курсе? Вчера ж только и разговоров было — эта девчонка что-то не разобрала в рецепте зелья и всё тут разнесла. Снейп отделался лёгким испугом, — с сожалением прибавил он.

Гарри, весь предыдущий день проведший за пределами гриффиндорской гостиной и вернувшийся туда только к отбою, а потому оказавшийся абсолютно не в курсе произошедшего, оценил масштабы разрушений и уважительно присвистнул.

— Даже Невиллу такое не снилось, верно? — нервно хихикнул Симус Финниган и направился в дальний конец класса — к закопчённому столу, за который слизеринцы сесть побрезговали.

— …простите, видимо, я ещё не очень хорошо понимаю английский язык, — Стана подняла обведённые синими кругами глаза. Судя по всему, она не спала всю ночь. — А мне досталась очень потрёпанная методичка…

— Это твои проблемы! Жаль, ты на полном соцобеспечении — было бы неплохо, если б твоим родителям это влетело в круглую сумму, — бушевала Гермиона, — тогда бы у тебя сразу появился стимул позаниматься английской грамматикой!

— Гермиона, прекрати, — не выдержала Парвати, вставая между старостой и едва сдерживающей слёзы болгаркой. — Снейп и так её заставил всю ночь переписывать все повреждённые свитки и пергаменты…

— Так ей и надо! Честное слово, почему за её промахи должен расплачиваться целый факультет, а?

— О да, за свои промахи ты всегда отвечаешь сама, верно? — Стана отшвырнула в сторону перо и вскочила. Парвати оценивающе взглянула ей в глаза и предусмотрительно отошла подальше. — И по твоей вине ни с кем ничего не происходило, правда?

Все вокруг затаили дыхание, переводя взгляды с одной девушки на другую. Щёки Гермионы чуть порозовели.

— А вот это не твоё дело, понятно?

— Очень даже моё. Он мой родственник — или ты забыла?

— Он сам во всём виноват.

— Вот как?.. — губы Станы задрожали. Она говорила тихо, чтобы её слышала только Гермиона. — А ты хоть знаешь, во что он превратился, а? Ты знаешь, что он умирает? — голос сорвался на рыдание, и последнее слово разорвало тишину: все тут же зашушукались, беззастенчиво подтягиваясь поближе.

Но Гермиона повернулась к Стане спиной, подошла к свободному месту за первой партой и звонко хлопнула сумкой об стол.

— Малфой, подвинься!

В кабинете снова установилась гробовая тишина. Настолько гробовая, что потрескивание факелов на стенах заставляло вздрагивать от неожиданности. Пенси Паркинсон уставилась на Гермиону, захлопала глазами, ртом, встала, села, снова встала и опять села — на этот раз мимо стула: Дин Томас не смог отказать себе в маленьком удовольствии. Скорчив брезгливую мину, Малфой отодвинулся от гриффиндорки как можно дальше, и Гермиона с победным видом разложила свои пергаменты и перья. Гарри и Невилл, не сговариваясь, сели рядом со Станой. Она, не поднимая головы, упрямо водила пером по пергаменту, но её плечи предательски вздрагивали.

— Ты что — действительно всю ночь переписывала снейповские бумажки? — шёпотом спросил Гарри. Стана коротко кивнула. — Вот ведь гад!..

Невилл, чьи отношения с Зельеварением опять балансировали на грани катастрофы, сочувственно вздохнул, но сказать ничего не успел: в кабинет с видом учуявшего жертву маньяка-убийцы ворвался Снейп. Не поздоровавшись со студентами, он первым делом подошёл к Стане и прямо из-под пера выхватил у неё только что начатый очередной свиток.

— Отвратительно! — рявкнул он, пробегая текст глазами. — Грамматическая ошибка… ещё одна… А вот здесь вы перепутали компоненты: не Penis polustris, a Pinus silvestris! Сосна серебристая, мисс Браткова, а не то, что вы подумали! Переписывайте! — он швырнул свиток Стане в лицо и повернулся к остальным, не замечая, что Невилл, задыхаясь от волнения и возмущения, поднимается со своего места.

— Не смейте… — начал юноша и закашлялся.

— Вы что-то сказали, мистер Лонгботтом? Или вам надо выйти? Пора бы привыкнуть ходить в туалет до начала урока.

— Не смейте так разговаривать с девушкой! — Невилл встал и расправил плечи, и Гарри вдруг увидел, что он едва ли уступает в росте профессору Снейпу. Видимо, тот тоже это оценил, потому что зачем-то сделал шаг назад.

— Три балла с Гриффиндора за прерывание урока, — профессор заметно сбавил тон, хотя его маленькие чёрные глазки так и норовили прожечь в Невилле дырку. — Сядьте на место, мистер Лонгботтом.

Чуть помедлив, Невилл опустился на место и осторожно потянул из рук Станы свиток.

— Давай помогу…

Спрятав залитое беззвучными слезами лицо за торопливо распущенными волосами, она покорно выпустила пергамент из рук и тихонько поблагодарила.

Наверное, это был худший урок Зельеварения за все годы обучения Гарри в Хогвартсе: таким раздражённым, резким и необъективным декана Слизерина ещё никто не видел. Он снимал баллы направо и налево, обозвал Симуса тупоголовым идиотом только за то, что тот чуть дольше положенного собирался с мыслями, чтобы ответить; досталось даже любимчику Малфою — за довольное хихиканье ему велено было остаться после урока в классе и навести там порядок.

— Да, похоже Снейп решил устранить разгром в кабинете руками дежурных, — чуть слышно прошептал Невилл: Драко оказался седьмым, оставленным после уроков. Ранее это чести удостоились Дин, Парвати, Симус, Крэбб, Лавендер и Пенси (последняя — за то, что смешивала зелье с недостаточным, на взгляд профессора, усердием). — Лень, поди, самому возиться…

— Совершенно верно, мистер Лонгботтом, — может быть, голову Снейп мыл и не слишком часто, зато вот уши — регулярно, и со слухом у него был полный порядок. — И думаю, вы тоже примете в этом участие.

Стана смерила профессора полным неприкрытой ненависти взглядом и что-то буркнула себе под нос по-болгарски (Гарри мог поклясться — наверняка, будь это заклинание, ничего хорошего оно бы тому не сулило), тяжёлый пергамент выскользнул из-под её пера и с шуршанием соскользнул на пол со стороны Невилла. Тот — как истинный английский джентльмен — дёрнулся, чтобы его поднять, но Стана в этот момент тоже собралась предпринять попытку вернуть его на место. Решив, что это сделает другой, оба замерли, меряя друг друга взглядами. Поняв, что, похоже, сотоварищ поднимать свиток не собирается, они синхронно и весьма решительно наклонились…

Негромкое бульканье котлов перекрыл вопль боли: держась за лбы, на которых вспухали шишки, и Стана, и Невилл вскочили на ноги — причём последний не заметил, что торчащая из его кармана волшебная палочка зацепила кончик юбки девушки, продемонстрировав всему классу трогательные трусики в цветочек.

— В чём дело, Лонгботтом, Браткова? Вы всё закончили? — холодно произнёс Снейп, даже не повернувшись в сторону шума. Ответом ему был сдавленный стон первого и громкие чертыхания последний.

— Я бы сказал, они, судя по всему, только начали, — хихикнул Малфой.

— Как я должен расценивать… — профессор повернулся и недоумённо замолчал.

— А парень-то не промах! — восхищённо присвистнул слизеринец Дэвид Нотт.

— Совсем крышей тронулся… — прошипела Пенси и Лавендер ошеломлённо кивнула в знак согласия.

— Маньяк — он и в Африке маньяк… Лонгботтом, как тебе не стыдно!

— Вот это фасончик… — захихикала сидящая за спиной Рона Блез Забини. — Если она хочет нравится парням, ей стоит носить нечто более сексуальное…

Рон оторвался от своего котла, в который он как раз добавлял «через равные промежутки времени, непрерывно помешивая» толчёную печень чёрной курицы, и онемел от представшей перед глазами панорамы. Стана же, тем временем, ничего не замечая, вытирала с глаз слёзы боли. Негромкое хихиканье пронеслось по классу, грозя перерасти в истерический смех, только три человека в классе не понимали, что именно произошло: виновники случившегося и Гарри, недоумённо обводящий глазами зажимающих себе рты и ухмыляющихся слизеринцев и слизеринок. Вдруг — будто рыжая молния рассекла пространство — Рон метнулся, отпихнул Невилла с такой силой, что тот рухнул, не удержавшись на ногах и опрокинув при этом стул, и одёрнул девушке юбку. Она обвела глазами класс, взглянула на Рона, на Невилла, лежащего на полу вверх тормашками, и вылетела из класса, закрыв руками лицо.

— Ты, придурок! — наплевав на всё, в том числе и на угрожающее лицо преподавателя, взревел Рон, занося увесистый кулак. — Совсем, что ли, ничего не соображаешь…

— Десять баллов с Гриффиндора и по пять баллов за каждую последующую секунду, пока мистер Уизли находится не на своём месте! — в бешенстве рявкнул Снейп, и Рон, возмущённо топоча, вернулся на место, откуда продолжил есть глазами онемевшего, бледного, как мел, Лонгботтома.

— Ещё раз подойдешь к ней — прибью, — вполголоса пообещал Рон и яростно забултыхал ложкой в своём зелье.

— Но я… но я… — одними губами беззвучно произнёс Невилл, с отчаянием глядя в потолок, — это случайность…

До конца урока Снейп снял с Гриффиндора ещё пятнадцать баллов, окончательно загнав факультет в глубокий минус, и задал домашнее задание, на приготовление которого вряд ли бы хватило всех летних каникул, закончив урок на этой оптимистической ноте. Не веря в своё счастье — что оказался одним из немногих, чудом увернувшихся от карающей длани зельевара — Гарри помчался в спальню. В голове крутились отрывки прочитанной утром статьи, случайно увиденные ещё летом кадры маггловского телевидения — раскуроченные могилы, разбитые памятники — и в груди росло странное, неприятное чувство, какое бывает, когда внезапно обнаруживаешь, что позабыл нечто важное. Постепенно Гарри перешёл с бега на шаг, который становился всё медленнее и медленнее. Наконец, он остановился. Развернулся и решительно направился в сторону кабинета Дамблдора.

Я не имею право скрывать, что в моих руках оказался ключ к мыслям и действиям Вольдеморта. Мне нужно всё рассказать. Надо посоветоваться… Но о чём?- тут же остановил он себя. — Дамблдор не знает о Защитнике ничего связного, да и сама Шляпа недвусмысленно дала понять, что это только моё дело, и действовать я должен самостоятельно… А если я отдам книгу… если я даже расскажу о ней — мне придётся её немедленно отдать, и я больше ничего не узнаю! - но в голове тут же всплыли слова мистера Уизли: «нет ничего опасней магического предмета, наделённого собственным разумом…» — А если там сокрыт ключ к тому, что мне предстоит сделать…

Гарри снова остановился и, обхватив голову руками, будто боясь за её целостность, уселся в изножии высеченного в небольшой нише герба Хогвартса. Видимо, в целях экономии топлива Филч снял окружавшие его факелы — и теперь лев, змея, барсук и ворон сиротливо выглядывали из темноты.

Я обязан отдать книгу Дамблдору… Но ведь против Вольдеморта должен выступить именно я — получается, мне она нужнее?..- Гарри изо всех сил пытался найти оправдание своему нежеланию отдавать попавший ему в руки странный и таинственный, безумно опасный и такой манящий фолиант. — Если бы можно было рассказать и не отдавать книгу… Что-то придумать… Упросить Дамблдора оставить мне её… Нет — он никогда не согласится. Раз поиск Защитника — моё дело и только я могу его совершить, значит, и книга должна оставаться у меня… Я с рождения связан с Волдемортом — одной ниточкой больше… это никому не повредит, а я… я буду знать, что он затевает… Чёрт, да что мне делать?

В коридоре раздался звук шагов, и юноша качнулся назад: ему сейчас совершенно не хотелось ни с кем разговаривать. Шаги, меж тем, приближались. Через некоторое время стали слышны и негромкие голоса — Дамблдора и Снейпа. Теперь Гарри не только попытался слиться со стеной — он затаил дыхание и буквально окаменел, боясь лишний раз моргнуть и тем самым выдать своё присутствие.

— …второго не дано: я провёл тесты, сравнив летние образцы с тем, что мне доставили сейчас. Боюсь, у нас серьёзнейший повод для тревог — теперь нет никаких сомнений.

— Значит, зомби… Да, Северус, я согласен с тобой: всё это не случайно — похоже, недостаток живой силы Вольдеморт решил компенсировать силами мёртвых…

Шаги директора и профессора Зельеварения давно стихли, а Гарри всё сидел, не моргая и затаив дыхание. Наконец он закашлялся и судорожно захватал воздух ртом: оказывается, от волнения он забыл, что нужно дышать.

…неисчислимые силы, не ведающие страха, не знающие поражений… Воины, которых можно остановить, лишь разрубив на куски… Армия зомби…

— Я должен идти. Немедленно.

Любезнейший сын мой!

Тест ты прошёл прекрасно: всё получилось именно так, как и задумывалось, — призыв оказался услышанным (впрочем, думаю, ты и сам это знаешь). Однако я пишу тебе не только и не столько ради этого. Твои способности — это не всё, в чём мы заинтересованы. Не меньшую, ежели не большую часть, составляет так же твоё послушание, умение подчиняться приказам и внимать отчим советам. И, судя по всему, последнего тебе как раз не достаёт.

Ты огорчил меня, сын. И не просто огорчил — разочаровал. Если бы не твоё упрямство и смехотворная детская ревность, то, вероятно, ещё на прошлой неделе нам удалось бы получить искомый компонент изучаемого нами объекта. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я, — следовательно, понимаешь, насколько серьёзны последствия твоего необдуманного шага. Не сомневайся, ты будешь за это наказан, дабы впредь не совершать подобных ошибок. Это ради твоего же блага. Рассуди сам: разве можно доверить серьёзное дело человеку, в поступках которого сомневаешься?

Не стой на пути провидения — и не будешь раздавлен. Поразмышляй на досуге над моими словами.

Твой отец
Люциус Малфой
/личная печать/

Едва Драко дочитал эти строки, как письмо вспыхнуло, больно опалив ему пальцы даже сквозь перчатки, и рассыпалось невесомым пеплом. Юноша с опаской отошёл, не зная, чего ожидать, и уже подозревая, что ничем хорошим его инициатива следить за Поттером, любыми силами помешав тому добиться желаемого, не обернётся. И точно — не успел пепел коснуться пола, как слизеринец уже корчился на полу, стиснув одной рукой другую — в том месте, где адским огнём пылал Знак Мрака. Это было стократ больнее, чем во время Инициации — теперь мучительная боль не несла сквозь пространство к неведомым высотам, а навалилась могильной плитой, выдавливая остатки жизни, норовя уничтожить, растоптать, закружить в безумной агонии. Когда она отпустила и сквозь кромешную тьму снова слабым рассветом забрезжила комната, Малфой ощутил, что рот полон крови, даже вкуса которой он сейчас не чувствовал — как вообще едва ли понимал, есть ли у него сейчас тело.

— Я… я понял… отец, — выплюнув багровый сгусток на каменные плиты, слабым голосом произнёс Драко, пытаясь подняться, держась за стену и скребя по ней непослушными пальцами. Неловким движением он привёл в действие потайной механизм (о котором, к слову сказать, было ведомо только Малфоям. Дело в том, что прадед Драко Малфоя, Барнабас Малфой сделал этот тайник для своих секретных нужд — каких именно, история не сохранила. И теперь из поколения в поколение Малфои — каждый из которых непременно становился старостой своего слизеринского курса — передавали друг другу секрет третьего снизу камня, расположенного справа от камина. — прим. автора). С тихим шорохом в комнату выдвинулся алтарный камень — пе, уставленный свечами, привезёнными с другого конца земли амулетами, ритуальными погремушками и прочими священными атрибутами. Из пустоты под алтарём выглянула и, недовольно зашипев, снова спряталась символизирующая Данбалу змея. Драко смотрел на пламя вспыхнувших по волшебству свечей невидящим взглядом, чувствуя, как постепенно — мгновение за мгновением — тело снова начинает слушаться своего хозяина. Оно снова принесло боль, вернувшуюся из запредельных высот в рамки, где её можно было ощущать, и юноша сквозь зубы застонал. Последним возвратился вкус — и Драко снова с отвращением сплюнул, уже зная, что этот мерзкое ощущение железа во рту теперь будет преследовать его несколько дней кряду, и не спасут ни мятные леденцы, ни прожигающие язык насквозь кислотные конфетки. Чертыхнувшись, он снова привёл в действие механизм, провожая взглядом гаснущие свечи и белобородого старика в длинном пальто и высокой шляпе с непременными атрибутами Барона Самеди — черепом, гробом, крестом и костылем.

— О да, отец… Я всё понял. Но хотел бы я знать, как ты об этом узнал? Кто донёс тебе? Не сам же Поттер?

Он даже не знал, насколько близок к истине…

Позже Гарри вспоминал это время, удивляясь, как же ему удалось выдержать безумное внутреннее напряжение этой недели, которую ему — отчаянно рвущемуся из замка — пришлось провести в каменных стенах Хогвартса: дождь зарядил с дикой силой, нельзя было и помыслить выбраться наружу, а уж тем более — идти в Запретный лес. Правда, много позже, спустя месяцы, вспоминая осень, он лишь усмехался, с трудом веря, что ему удалось пройти через всё и остаться в живых. Впрочем, в живых ли…

А сейчас ощущение, будто неотвратимой лавиной надвигается что-то страшное, что-то, чему он должен противостоять, но — силой обстоятельств — пока не может, наполняло отчаянием и не давало уснуть; едва он смеживал веки и погружался в дремоту, ему снились то какие-то окровавленные трупы, то — протягивающая руки, смеющаяся Гермиона, то — снова и снова — к его ногам падал разорванный в кровавые клочья Крум, то каменная стена хохотала, плюясь огнём… Шептались и хихикали демоны, заглядывая прямо в глаза, — что-то предлагали, угрожали… Блеск стали и предсмертный хрип, рассыпающиеся под ногами ступени лестницы… Просыпаясь в поту — то горячем, то холодном, Гарри мучительно прислушивался и вглядывался в темноту и, успокоенный мерным дыханием и похрапыванием, несущимся с соседних кроватей, рано или поздно совал руку под матрас, нащупывая там увесистый свёрток…

И до тех пор, пока глаза сами собой не начинали смыкаться, принося тяжёлый, усталый, лишённый сновидений сон, Гарри, забившись в угол кровати и поплотнее задвинув полог, при свете волшебной палочки листал взятые в библиотеке книги, читая о зомби, способах их создания и уничтожения, и от рисующихся в воображении образов волосы шевелились на голове. Впрочем, способы не дать из уже умершего человека сделать зомби, пугали едва ли не больше: «Чтобы этого избежать, родственники иногда „убивают“ любимого покойника вторично, протыкая ему грудь, трупу стреляют в сердце, отрезают или протыкают прутом голову, душат удавкой. Ему зашивают рот и кладут в гроб лицом вниз — чтобы не мог вступить в контакт с бокором,» — от таких живописных подробностей и красочных рисунков даже весьма уравновешенный человек потерял бы желание есть и спать. Гарри же сейчас можно было назвать уравновешенным с очень большими натяжками и оговорками. Зато его сочинение по Истории Магии оказалось лучшим на курсе — Биннс, правда, попенял ему на длину: оно оказалось на три фута больше положенного.

«Моя борьба» трудолюбиво подливала масла в огонь — теперь, когда ему уже было известно, что к чему, и мозаика из туманных намёков и обрывков разговоров наконец-то сложилась; но пока он мог лишь в бессилии твердить про себя о смертельной опасности, медленно, но неотвратимо надвигающейся на Хогвартс. И не только на Хогвартс — на весь волшебный мир: неумолимая, не знающая страха, жалости и боли армия, уничтожить которую было практически невозможно; армия, которую молниеносно можно перебросить с одного места на другое, для которой не нужны месяцы тренировок и отработки боевых заклинаний, — она уже создана. Опробована. И теперь лишь ждёт своего часа. И даже Дамблдор в смятении — каждое утро Гарри вглядывался с лицо директора, и ему казалось, что каждая ночь добавляла тому морщин.

…Лишь Защитник способен остановить меня. Но им это не по силам, — узкий рот Тёмного Мага растянулся в улыбке, и раздвоенный чёрный язык обмахнул губы, придав ему одновременно сходство и с хищным зверем, и со смертельно ядовитой змеёй.

Из-за недосыпа и нервного напряжения дни пролетали, как на крыльях: вроде бы только-только поднялся, а уже обед… и вот — задёрнув полог и затеплив волшебную палочку, он снова тихонько шуршит страницами… Неделя миновала мучительно-незаметно; Гарри, мало отзываясь на окружающий мир, полностью погрузился в свои мысли и терзающие душу опасения, но старался ничем это не проявить, держась из последних сил. Впрочем, получалось у него это не очень — лицедеем Гарри был неважным. Однако друга, способного понять, посочувствовать и помочь, всё равно рядом не существовало. Тех же трёх человек, что не спускали с Гарри глаз и внимательно подмечали все происходящие с ним перемены, уж никак нельзя было назвать друзьями. Ни Малфоя, ни Рона, ни Гермиону.

Гермиона… Он запретил себе думать о ней, потому что тогда земля вылетала из под ног, и он переставал понимать, где верх и где низ, во что и кому теперь верить, что он делает в Хогвартсе и ради кого он теперь живёт. Что движет этим миром и к каким чертям он катится, если та, которая совсем недавно говорила одно, спустя некоторое время заявила другое, а совсем недавно — третье? И все три вещи оказались взаимоисключающими друг друга. С кем говорить, куда бежать, если губы, ещё буквально вчера улыбавшиеся только ему, теперь расточают улыбки совсем другому парню, если глаза, всегда смотревшие с вниманием и любовью, теперь равнодушно скользили мимо (хорошо, что Гарри не знал, что у Гермионы с Бутом отношения уже значительно продвинулись от улыбок и взглядов: она решительно и настойчиво мостила себе дорогу к будущим карьерным высотам. — прим. автора).

Пространство вокруг обрело некую звенящую прозрачность: ещё пара таких дней, и я опять начну слышать голоса, — равнодушно посетовал он, стараясь в пятницу повторить продемонстрированную мадемуазель Делакур фланконаду — боковое нападение под руку противника.

— Tres bien, mon ami, неплохо… для начала, — с улыбкой кивнула ему Флёр и тут же кинулась к Невиллу: судя по всему, тот при помощи своей рапиры пытался покончить с собой каким-то весьма трудоёмким и небезопасным для окружающих способом. Едва она повернулась спиной, как Гарри опустил рапиру.

— Я устал, — просто ответил он на вопросительный взгляд стоящей с ним в паре Ханны Эббот и, не дожидаясь её возражений или ответа, отошёл к окну, снова уставившись с тоской на Запретный Лес, затянутый тусклой пеленой дождя.

Почему, почему всё против меня! Ты, бестолковое небо! Неужели не понимаешь, что из-за этого весь мир может рухнуть в тартарары! — нахмурившись, Гарри с надеждой обшарил взглядом свинцовые тучи, и сердце в груди замерло: с одного конца неба наметилось явное просветление. Или показалось?.. Нет, действительно! — Неужели?..

Словно в ответ на его слова резкий порыв ветра ударил в окно, стекло напряжённо застонало; и уже спустя несколько минут мохнатые серые тучисуетливо мчались прочь, а яростный ветер безжалостно драл их в исчезающие на глазах клочья. Лоскуток синего небо — лазурно синего, непривычно яркого после месяцев притупляющей все чувства серости — он рос, рос…

Звон рапир стих — и вот уже весь класс столпился за спиной Гарри, в восхищении задрав головы.

— Какое… чудо! — выдохнула Лавендер, ткнув пальцем в сторону бронзовато-смуглеющего осеннего леса, внезапно вспыхнувшего под солнцем.

— Точно, — согласился с ней Гарри, чувствуя, что губы сами собой растягиваются в широкой, счастливой улыбке. — Настоящее чудо. Настоящее!

— Мистер Малфой находится у себя в комнате.

От звука знакомого голоса Гарри подскочил на месте и не слишком прилично выругался, тут же смутившись. Самое смешное, что выглянувший из стены профессор Гатто совершенно правильно угадал причины, по которым, направляясь по коридору в сторону Главного входа, Гарри старался производить как можно меньше шума и, прежде чем повернуть за угол, осторожно из-за него выглядывал. Со стороны это выглядело ужасно забавно — можно сказать, у Гарри буквально на лице было написано, что он собрался совершить нечто противозаконное, но, на его счастье, коридоры пустовали — практически все студенты покинули замок и в этот миг, подставив лучам осеннего солнца свои бледные физиономии, наслаждались нечаянной радостью.

— Ч-что? — оторопела переспросил Гарри, решив, что ему послышалось и уставившись на ближайший пустующий портрет.

— Говорю же — мистер Малфой сейчас у себя в спальне, так что путь свободен, — угодливо хихикнуло привидение.

Гарри судорожно сглотнул комок в горле.

— А… с чего вы вообще взяли, что… что меня интересует его местонахождение?

— Tempori parce! Береги время! — Гатто назидательно приподнял палец. Гарри с подозрением нахмурился. — Признаться, мне этот противный мальчишка всегда был несимпатичен, так что в этом мы с вами, мистер Поттер, союзники. Знаете, — призрак спикировал вниз, заставив Гарри поёжиться — будто совсем рядом кто-то распахнул холодильник, — в последнее время в его комнате происходит что-то очень подозрительное и загадочное… Эти странные самовоспламеняющиеся письма, бесконечное бормотание по ночам…

— Зачем вы мне всё это говорите? — настороженно поинтересовался Гарри, как только профессор многозначительно умолк.

— Я даю, чтобы ты дал — do, ut des: видите ли, мистером Филчем на вашего покорного слугу возложены некие обязанности, — Гатто горделиво выпятил грудь. — Я слежу за порядком в школе, возглавляя живущие здесь привидения — сами понимаете, это накладывает на меня кое-какую ответственность. Но они вызывающе манкируют своими обязанностями, особенно, к моему прискорбию, привидения Дома Гриффиндор: сэр Николас ведёт себя просто недопустимо! Определённо, надо будет подумать о его преемнике…. Да-с… А потому мне нужна ваша помощь. И это отнюдь небезвозмездно: ведь я кое-что знаю о неком фолианте, на поиски которого когда-то потратил столько времени и который — ах, вот усмешка судьбы-злодейки! — даровал мне мучительную и весьма несвоевременную кончину.

Моя борьба.

У Гарри захватило дух.

Врёт или не врёт?

— Секреты этой книги, спрятанные в ней ловушки — многое из этого мне было ведомо при жизни, ещё больше открылось после смерти. Вот как много значат приобретенные смолоду знания — аdeo in teneris consuescere multum est, — с тонкой улыбочкой сообщило привидение и кокетливо провело рукой по густым курчавым волосам, напоминавшими сейчас клубы густого дыма. — А вы мне поможете со студентами и привидениями, идёт? Ведь вы, мистер Поттер, не последний человек на факультете: к вашему мнению прислушиваются, вам приписывают некие подвиги в прошлом и грядущем… Можно сказать, вы — местная достопримечательность… в самом хорошем смысле этого слова, — тут же добавил призрак и стёр ухмылочку, увидев, как изменилось лицо Гарри.

— То есть мне нужно будет шпионить и доносить.

— Ну, зачем такие слова, наполненные негативным смыслом? — Гатто укоризненно вздохнул и зацокал языком. — Ведь все мы заботимся о процветании и благоденствии школы — так внесите и вы свой вклад, мистер Поттер. Чем меньше студенты будут заниматься посторонними вещами, тем быстрее они достигнут высот в колдовских науках. Чем меньше будут нарушать правила и распорядок, тем больше сил и времени останется на полезные обществу дела. Чем меньше преподаватели будут заниматься административными вопросами, тем быстрее и полнее они раскроют перед вами, студентами, тайные и удивительные грани магии. Вы же взрослый человек, сами должны это понимать. И вам за это воздастся, — Гатто подлетел ещё ближе к Гарри, настороженно покосился на пустую раму рядом, даже заглянул внутрь неё — убедиться, что никто их не подслушивает. — Например, знаете ли вы, что на книгу можно наложить особые тёмные чары, не позволяющие коснуться её магглорождённым магам?

Не врёт.

— Благодарю. Предпочитаю умереть в неведении, не становясь доносчиком! И вообще — я не понимаю, о какой-такой книге вы говорите, — Гарри нахально уставился призраку прямо в лицо.

Чёрт, придётся переждать! Донесёт…

— Так-так, милый мой друг. Читай, читай эту книжицу — открывай свою душу и разум Тёмному Лорду. А ведь я мог бы помочь тебе. Предостеречь, — профессор проводил взглядом удаляющегося по коридору гриффиндорца, равнодушно пожал плечами и, замурлыкав себе под нос арию Герцога, нырнул в стену и отправился по своим делам.

Обитательница портрета, у которого они беседовали, осторожно выглянула из-за рамы. Убедившись, что и привидение, и юноша уже ушли, она задумчиво почесала кончик носа.

— Вот ведь незадача…

С каждой минутой, часом, днём пространство сужалось. Хотя «день, час, минута» — более абстрактных понятий сейчас не существовало: конечно, часики исправно тикали на руке, отмеряя время (сама не зная, зачем, Гермиона периодически подкручивала их, заводя снова и снова, словно в этом сейчас состоял весь смысл её жизни), но…

Молочно-белая пелена вокруг сгущалась, более не являя ярких картинок реальной жизни, видимо отражение отдалялось, отделялось, начиная жить самостоятельно — и чем полнее она жила, тем тусклее и медленнее становилось существование настоящей Гермионы. Будто её жизнь медленно переливалась в отражение, как капельки воды в клепсидре. Руки и ноги наливались тяжестью, в ушах звенело, болело повреждённое — когда? вчера? сегодня? — плечо. Она сидела, привалившись спиной к невидимой преграде. Период первичного отчаяния сменился приливом сил и ярости. За ним последовали новые волны — сначала отчаяния, потом — ярости, и с каждым разом эти всплески становились всё ниже, всё тише, пока не сменились полным штилем — то ли покорности, то ли усталости, то ли полного безразличия.

Странно — но совершенно не хотелось ни есть, ни спать: впрочем, как она рассудила, наверное, так и должно быть: ведь отражение, в которое она превратилась, не нуждается ни в пище, ни в отдыхе. Скорее по привычке или же из желания скоротать время, коего у неё впереди была целая вечность, Гермиона время от времени закрывала глаза, в полудрёме мысленно обращая призыв к тому, чьё имя и образ составляли тонкую ниточку, в которую она и вцепилась, стараясь не сойти с ума. Любовь и ненависть, ненависть и любовь — всё, что осталось у неё, всё, что принадлежало ей, всё, что пока не сумели у неё отнять.

— Гарри… Гарри… — почти беззвучно шевельнулись её губы. Она почувствовала солёный вкус и слизнула скатившуюся слезинку, подивившись, что, оказывается, ещё может плакать. Подняв руку, разжала кулак. Смятая, влажная бордовая ленточка — ей было перевязано одно из его писем (Хедвиг нашла Гермиону на залитой жарким южным солнцем улице. Полярная сова недовольно жмурилась и, пока девушка отвязывала от лапы пергамент, норовила больно клюнуть, на её физиономии было написано всё, что она думает про своего влюблённого хозяина и его пассию). Гермиона взглянула на ленточку, тут же почувствовав, как свело грудь и горло;но рыданий не осталось: всё, на что были способны её глаза, — ещё одна слезинка, повисшая на кончике носа.

— Гарри…

И вдруг… Знакомый запах книг и пергаментов, пыльного полога над кроватью, шум ветра за окном, потрескивание камина — после белого безмолвия звуки и запахи оглушили, закружили голову, заставили задохнуться. Воздух казался настолько густым, что она начала дышать ртом, боясь подавиться. Когда глаза привыкли к полумраку комнаты, Гермиона обнаружила, что лежит на кровати, и прислушалась к упоительному прикосновению к коже фланелевой пижамы и простыней, накрахмаленных трудолюбивыми руками домашних эльфов.

Свободна? Неужели чары рассеялись?!

Она осторожно повернула голову, будто боясь, что та взорвётся. Сомнений не было: это её комната, комната старосты — горы книг, пергаменты, связка неочиненных перьев на столе рядом с серебристым значком, пустой флакончик от чернил… Висящая на стуле сумка, переброшенная через спинку школьная форма.

А может, я просто сошла с ума? И разум сжалился надо мной, подсовывая знакомую картинку?.. Может, это мираж? Тем лучше…

И вдруг сердце ёкнуло: некоторое вещи показались незнакомыми, чужими. Флакончики с духами на тумбочке у кровати, валяющиеся у кровати рядом с пушистыми тапочками туфли на каблуках — но ведь она никогда не носила каблуки… Гермиона подняла руку и с недоумением уставилась на накрашенные ногти.

Это же мои руки, да? Или нет? Я сплю? Это вообще я или не я?.. Есть только один способ проверить…

Гермиона решительно ущипнула себя, вскрикнув от резкой боли. Но к её голосу примешался ещё один — её же, и в тот же миг будто невидимая рука с размаху нанесла удар — и вот, согнувшись пополам и задыхаясь, она корчилась от боли в своём молочно-белом Нигде.

— Ах ты, дрянь! Решила прокрасться обратно, пока я сплю? Так тебе это не поможет! — туман чуть рассеялся, и она увидела злое и сонное лицо собственного отражения с отпечатком подушки на щеке и заплетёнными в тугую косу волосами. — Думаешь, всё так просто, да? Я не для того ждала столько времени, чтобы… — голос затих, запутавшись в клубах окружившего Гермиону тумана, словно в вате.

— Гарри! — сознание сузилось, ей показалось, что туман свивается в тугую, липкую сеть, и она бьётся в этой сети, как пойманная рыба. — Гарри!!!

Гарри подскочил на кровати, проснувшись так резко, что не сразу сообразил, где он и кто он. Ему снилось, будто он стоит, удерживая руками огромную стену чёрной воды, вознёсшуюся под самые небеса и грозящую смести с лица земли всё живое.

Кто-то позвал меня? Кто-то… Гермиона?..

— Кто здесь? Гермиона? — неуверенным шёпотом спросил он. Поправил очки и, глубоко вздохнув, неуверенным движением отодвинул полог. Он бы совсем не удивился, увидев её, — полный мольбы и боли, её голос всё ещё отдавался в ушах. Скажем больше — он отчаянно надеялся, что она действительно стоит у его кровати. Если бы это было так… Если бы… О, он бы сейчас сделал для неё невозможное — чтобы всё вернуть, чтобы сделать всё, как прежде! Но в спальне, освещённой только неестественно ярким светом луны, заглянувшей в окно одним краешком, никого не было. Только спящие однокурсники.

Книга, над которой Гарри задремал, соскользнула с одеяла и звонко шлёпнулась на пол. Доносящийся со стороны кровати Рона храп на мгновение затих, но тут же возобновился — вдвое громче. Завозился и что-то пробормотал Невилл. Гарри свесил ноги с кровати, нашарил тапочки и подошёл к окну, чтобы налить воды. Луна отражалась в боке серебряного кувшина — словно тот был живым существом, испытующе смотрящим на юношу круглым сияющим глазом.

Тихо плеснула вода. Он сделал глоток, ещё один — холодная, она разом смела остатки сна, взбодрила, наполнила тело силами, а душу — тревогами и надеждами.

Он посмотрел на часы, потом бросил взгляд в ночь за окном — почти полная луна, чуть подгрызенная позавчерашним полнолунием, — решительным жестом взъерошил волосы и начал осторожно, чтобы никого не разбудить, одеваться. Вытащив из-под кровати школьную сумку, в которую ещё днём было сложено всё необходимое, сунул в карман куртки волшебную палочку, взял в руку ботинки, чтобы обуться снаружи, и на цыпочках прокрался к выходу, осторожным, почти ласковым движение повернул ручку, толкнул дверь, умоляя, чтобы та не скрипнула — уф… обошлось… - и вышел в коридор. Пустая и тёмная гостиная — пламя в камине уже не горело, а домашние эльфы ещё не начали еженощную уборку, так что повсюду валялись фантики от конфет, сломанные перья, скомканные клочья пергамента… Под ногой что-то чвакнуло, Гарри принюхался и сморщился — нет сомнений, Ароматная Лепёшка из магазина Зонко.

Похоже, дело близнецов живёт и процветает…

Он допрыгал на одной ноге до ближайшего ковра и, мысленно попросив прощения у домашних эльфов и стоящей за них горой Гермионы, тщательно вытер перепачканный ботинок.

Полная Леди в этот глухой полночный час смотрела десятый сон, сочно похрапывая где-то за пределами видимости, и Гарри, осторожно прикрыв за собой портрет, быстро зашагал к выходу.

…Запретный Лес встретил его чуть слышным шелестом начавшей уже редеть листвы над головой и мягким, влажным мхом под ногами. Полная луна освещала путь, но при этом странные и зловещие тени протянулись от камней и обвитых плющом деревьев. Не останавливаясь и не оборачиваясь, он шагал и шагал вперёд, к запрятанному в глубине леса ручью. Всё было совсем не так, как весной, когда они пробирались этой тропинкой вместе к Гермионой;ослепительное солнце, птичий щебет, запахи прелой листвы и сочной земли — это осталось в прошлом. Сейчас его окружили дышащая влагой осенняя тишина и темнота, а сквозь кроны высоких деревьев укоризненно проглядывал ослепительно-белый диск луны. Гарри поёжился: до сих пор в ночном Запретном Лесу он бывал всего пару раз, но эти визиты во всех своих устрашающих подробностях запечатлелись в памяти и оставили весьма неприятные ощущения. Он шёл, мысленно перебирая указанные Хагридом приметы: вот огромное поваленное дерево, родничок, стекающий по каменистой круче — нога соскользнула, и неожиданно холодная вода противно захлюпала в ботинке. Теперь сквозь молодой осинник… А вот и огромная старая ель — колючая ветка ударила в лицо раньше, чем он успел уклониться или защититься рукой.

— Чёрт! — лицо словно обожгло, хорошо ещё, очки спасли глаза. Гарри отвёл ветку и вышел на полянку, на которой состоялась его незабвенная встреча с тремя нимфами. Сейчас на прибитом к берегу топляке, задумчиво взирая на покачивающееся в журчащем ручье отражение луны, сидел только Диофан. Не останавливаясь, гриффиндорец решительно подошёл и опустился рядом.

— Ранней пташке — первый скучечервь, — сатир поднёс к губам свирель. Негромкий, заунывный мотив полился в такт мыслям и сомнениям, и Гарри ощутил, как из груди исчезает тревога, в душе рождается умиротворение и покой. Сатир играл и играл, не собираясь ни о чём расспрашивать. Да и так всё было понятно: если Гарри пришёл, а значит, настало время действовать, а не разговаривать.

Растворившись в мелодии, ни один из них не заметил, как еловая лапа снова качнулась, и неподалёку снова кто-то чуть слышно зачертыхался, схватившись за лицо.

— Итак?

— Всё идёт по плану, мой господин, — Люциус стоял на коленях перед камином. По-другому беседовать с тем, кто взирал на него из пламени, не представлялось возможным, и Малфой прекрасно это знал, однако коленопреклонённая, рабская поза невыносимо унижала. Ему казалось, будто он стоит на раскалённом горохе.

— Я доволен тобой, мой друг, — красные глаза Вольдеморта напоминали пылающие в пламени угли. — Прекрасно. А как продвигаются дела по созданию двойников?

— К сожалению, не так споро, как мне бы того хотелось, господин, — склонив голову так, что серебристые волосы пролились на каменный пол, признался Малфой. Это было сущей правдой: работа над двойниками Тёмного Лорда действительно застопорилась — просто у Люциуса имелись некоторые собственные планы, которые — в целях самосохранения — он намеревался хранить в глубоком секрете. — Но я делаю и сделаю всё возможное…

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Вольдеморт. — Это в твоих же интересах. Твоих и твоего сына. Кстати, о сыне. Он с честью вынес наказание. В этом, — Тёмный Лорд усмехнулся, — он похож на тебя, Люциус. Надеюсь, впредь он не позволит себе никакой неразумной инициативы?

Голова Люциуса склонилась ещё ниже — будто в порыве раскаяния он собрался биться лбом об пол.

— Не сомневайтесь, мой господин. Мальчик усвоил урок. Больше такого не повторится.

— Очень хорошо. Ему ещё многое предстоит сделать, и коль скоро на него возложена эта миссия, я должен быть уверен в нём. Полностью.

Люциус что-то забормотал. Сквозь гул огня и треск камина угадывалось «такая честь… премного благодарен… такая честь…»

— Проследи за его обучением, времени осталось не так много, мы должны быть готовы выступить в любой момент: мы ведь всегда на полшага впереди Поттера, верно?..