Защитник

Реклама

купить

Глава восьмая, в которой мы узнаём секрет Лиэ, мечты Фелли и тайну Миа, и вместе с Гарри переживаем кошмарную ночь, встречая утро в склепе.

Лиэ решительно направилась в сторону пещеры — трава и кусты почтительно склонялись перед ней, раздвигались, давая дорогу. Но, едва выйдя из круга отбрасываемого костром золотистого света, она остановилась и в отчаянии покачала головой:

— Что мне делать?! Я не могу… не могу! — она как-то совершенно по-девчачьи хлюпнула носом и опустилась на землю, размазывая кулаком слёзы. Длинные светлые волосы упали в высокую траву, которая тут же перевила их зелёными лентами. — Я… не могу! Где ты? Помоги! Подскажи, что мне делать! Ведь это ты, ты принёс их сюда!.. — она умоляюще простёрла ладони в темноту, но ночь безучастно смотрела на её отчаяние.

А отчаиваться было из-за чего: сейчас, согласно древней традиции, Лиэ предстояло первой из трёх подруг использовать попавшего им в руки мужчину по его прямому назначению. В этом не было ничего личного, в этом не было любви или желания — просто закон природы: век за веком, тысячелетие за тысячелетием, чтобы продлить свой род, русалки силой или обманом затаскивали приглянувшихся им юношей под воду, нимфы — увлекали в лес. Дабы пленник не сбежал, его заковывали, ослепляли, вешали на шею тяжёлый камень (нужное подчеркнуть — прим. автора) — или же убивали, коль он приходился не по вкусу либо не мог с должным рвением и усердием выполнять свои функции. Впрочем, так или иначе, смерть всё равно настигала беднягу в самое ближайшее время: безудержного напора лесных и водных обитательниц мало кто выдерживал, и даже самые сильные и крепкие мужчины умирали от истощения в течение нескольких недель, от силы, пары-тройки месяцев. Что же говорить о двух шестнадцатилетних мальчишках, которых теперь ждала эта неприглядная участь.

И Лиэ — самая юная из подруг — до недавнего времени не видела в совокуплении и безжалостном убийстве представителя рода человеческого ничего зазорного: от неведомого мужчины появилась на свет она, и именно так предстояло поступить ей самой, дав жизнь очередным лесным обитательницам — прекрасным и жестоким, истинным душам Леса.

Всё изменилось весной, в тот миг, когда она, блуждая по лесу с песней на устах и со сладким томлением в сердце, наткнулась у болота на израненного, истощённого белого пса. Жизнь в бедном животном едва теплилась, и сперва Лиэ даже подумала, не убить ли его — из чистого гуманизма, естественно, — просто чтобы положить конец мукам. Но в этот миг, будто в ответ на её мысли, веки пса чуть приподнялись, и в мутных, подёрнутых пеленой боли глазах мелькнуло что-то… что-то такое странное… Просьба о помощи? Мольба? Уже занесённая для удара рука опустилась. Она не смогла. В конце концов, он же не был человеком, верно?..

Переносить его в Обитель Лиэ не рискнула, а потому просто уложила поудобнее, отогнала облепивших его насекомых, напоила водой из ближайшего ручья и, набрав лечебных кореньев, приготовила целебный отвар. Пёс будто понимал, что она делает: не пытался укусить, когда она промывала обсиженные мухами раны, смирно лежал, когда накладывала шины на переломанные и раздробленные кости, когда распутывала колтуны из шерсти и спёкшейся крови, хотя — она это понимала по судорожно вздымающимся бокам — едва выносил мучительную боль, временами теряя сознание, но так и не издав ни звука.

В любом случае, даже если он не выживет, я сделала всё, что смогла, — думала она, возвращаясь в Обитель. Каково же оказалось её удивление, когда, вернувшись на следующий день, она обнаружила, что пациент не просто пережил эту ночь, но, похоже, пошёл на поправку: увидев свою спасительницу, он слабо шевельнул хвостом, будто пытаясь поприветствовать.

Так — день за днём — она целую неделю тайком бегала сюда, придумывая то один, то другой повод. Она сама не знала, почему не рассказала о странном белом псе ни Миа, ни Фелли. Наверное, потому что первая бы строго отчитала её за глупость — «Собака в Лесу? А ты знаешь, откуда она взялась? А может, они снова занялись поисками!» (кто эти таинственные «они» и какую тайну так свято хранила Миа — этого Лиэ не знала, да и знать не хотела). А Фелли бы просто отмахнулась: вся поглощённая недавней встречей с юным Гарри Поттером, она целыми днями нежилась на отмели, жмурясь от яркого солнца и плотоядных грёз. Да что греха таить, ещё невинный, но уже полный скрытого огня (у кого — у кого, а у нимф на это дело нюх! — прим. автора) юноша пришёлся по вкусу и самой Лиэ, но мысли о нём недолго занимали увенчанную густым венком из папоротника и лилий белокурую головку. Новая тайна — её личная тайна! Обзаведясь ею, она почувствовала себя равной старшим подругам и с удовольствием ловила на себе их вопросительно-задумчивые взгляды.

Да-да, я такая! Я теперь совсем большая, и у меня тоже есть свой секрет, — открытым текстом было написано на её сияющем лице.

Наконец-то малышка нашла себе хоть какое-то занятие, — читалось в снисходительных улыбках её подруг.

А секрет, меж тем, день ото дня становился всё удивительнее, всё чудеснее… Игра в догонялки — Лиэ нравилось укрываться от погони на дереве, и тогда он, задрав голову, негромким басом облаивал её, словно укоряя за нечестную игру. Катание верхом — сильный и быстрый, он нёсся по мелководью, а она держалась, запустив обе руки в его шелковистую густую шерсть; её волосы струились по ветру, и радуга вспыхивала в тончайшей, почти невидимой завесе хрустальных брызг за спиной…

Однажды, придя к пещере, где поселила Эллио, — так она назвала пса — она поняла: он был тут. Человек. Запах человека — мужчины — был повсюду. Её сладкая тайна, её маленькая сказка, чудесный мир — он вмиг истлел, как прошлогодняя листва, потерял разом солнечные краски. Закрыв глаза, Лиэ вскинула вверх ладонь и повела ей вправо-влево. Нет. Никого поблизости. Он ушёл. Но — теперь она точно знала — был здесь совсем недавно. И тогда она обратила весь свой страх и гнев на Эллио:

— Скажи, кто приходил? Кто-то искал и нашёл тебя?

Но пёс лишь молотил хвостом по земле и лизал ей руки.

Не в этот раз.

Она схватила его за загривок и запрокинула морду, чтобы видеть глаза:

— А ну, отвечай! Кто сюда приходил?! Кого ты сюда привёл, глупая тварь?! Это был твой хозяин, да?! Что ему нужно? Кто это?! — она кричала громче и громче, она колотила руками по спине, по голове пса — тот лишь уворачивался, не пытаясь огрызнуться. Она почувствовала себя преданной. Значит, у её друга есть хозяин, значит, он заберёт его — после всего того, что она сделала — просто придёт и заберёт! — Ах ты, гадкое животное! Получай!

Кулак со свистом рассёк воздух, но не встретил на своём пути мягкий и пушистый бок. Со звонким шлепком он был остановлен крепкой рукой. Мужской рукой. Мёртвой хваткой держа нимфу за запястья, перед ней стоял мужчина — тот самый мужчина.

— Остановись.

От неожиданности силы оставили её, гнев мгновенно испарился; она опустилась на зелёный мох у входа в пещеру и просто смотрела и смотрела в его лицо — молодое, но усталое лицо много страдавшего человека, обрамлённое длинными снежно-белыми волосами.

— Т-ты… т-ты…

Его глаза вспыхнули, он наклонился, и нимфа внутренне подготовилась к схватке — тело напряглось, как сжатая пружина, она выбирала уязвимое место, чтобы одним ударом повергнуть врага. И вдруг…

Нимало не заботясь о самозащите, он склонился перед ней — она могла одним движением сломать ему шею — и… коснулся губами кончиков её пальцев.

— Спасибо. Спасибо тебе.

Зачем я вру себе? Ведь я с самого начала знала, что это не просто пёс…

Свет за деревьями стал ярче — видимо, подруги снова подкинули хвороста в костёр. Лиэ очнулась. Поднялась. Цепочка от ошейника глухо звякнула. Покачиваясь, она ритмично бряцала в такт шагам, когда нимфа шла ко входу в пещеру. Взмах руки, и циновка откинулась в сторону, давая дорогу. Лиэ решительно шагнула внутрь. Она сделает то, что должна. Ослепить? Убить? Изменить? Она готова. Ради него. Ради их любви и их тайны.

Распятый на цепях юноша замер, когда она вошла, — похоже, он не терял времени и с достойным уважения упрямством (а также — достойной умиления глупостью) пытался высвободиться. Лиэ с первого взгляда поняла, что имела в виду Миа под словом «возбуждён» — пожалуй, ошейник действительно не помешает, в противном случае…

Она подошла к нему, но он, извернувшись каким-то невероятным образом, ухитрился дотянуться до неё кончиком ботинка. Удар не причинил боли, только разозлил. Она наконец-то получила право тоже сделать ему больно — так же, как больно было сейчас ей самой. Звонкий шлепок — и на щеке Гарри появился красный отпечаток, а разбитая губа тут же вспухла.

— Не стоит так волноваться, малыш, — насмешливо пропела Лиэ, проводя указательным пальцем по его лицу — лоб, нос, губы… оп-с! намордник бы тоже не помешал! Палец чуть задержался на подбородке и двинулся вниз по шее и груди. — Не то ты всё испортишь.

— Руки убери! — прошипел Гарри, безрезультатно пытаясь уклониться. — Кому говорю — убери лапы! Ай, щекотно!.. — и он зашёлся в приступе истерического смеха, перемежая его ругательствами.

— То ли ещё будет, — пообещала нимфа. Её изящный пальчик с длинным зелёным ногтём остановился на его животе. Она вздохнула, сделала над собой усилие…

Я должна, должна… Иначе что я скажу подругам?

Палец двинулся вниз.

Но как потом я посмотрю в глаза ему?..

Рука замерла на пряжке ремня. Гарри тяжело дышал, чертыхаясь сквозь зубы и продолжая судорожно дёргаться.

Все они одинаковые…

И тут…

Она спиной ощутила этот взгляд, хотя… нет — наверное, она сначала почувствовала его присутствие, а потом уже повернулась, скрестив взоры с огромным белым псом, смотрящим на неё от входа в пещеру. Пёс перевёл взор горящих, полных бешенства глаз на прикованного к стене юношу. Потом на ошейник с длинной цепью, что Лиэ держала в другой руке и… Свирепо оскалился и глухо зарычал — словно откуда-то издалека донёсся раскат грома, предвещающего страшную грозу, готовую всё смести на своём пути. Лиэ впервые видела его таким — огромные белоснежные клыки, вздыбленная холка, пружинная собранность перед прыжком. Она знала — он преодолеет разделяющее их расстояние одним рывком. И вдруг поняла, что, сделав это, он безжалостно вцепится ей в горло.

Нимфа метнулась в сторону. И тут… из-за её спины донёсся полный изумления вздох:

— Ты?! Это ты?! — Гарри не сводил взгляд с пса. — Сириус… Сириус! Сириус!!! Скажи, скажи, что это ты! — губы юноши тряслись, по щекам текли слёзы — пытаясь спрятать их, он жмурился и тряс головой, захлёбываясь, снова и снова повторяя: — Я знаю! Я знаю — это ты… Значит… значит, мне не показалось — это ты нас спас!.. Сириус!!!

Лиэ поняла, что сейчас произойдёт, и предостерегающе вскинула руку:

— Не смей! Тебе нельзя здесь превращаться! Иначе они учуют тебя! И тогда убьют вас обоих, — пёс не сводил с неё умных глаз, и по плеснувшему в них недоверию нимфа поняла, что слова её не показались ему убедительными. — Если они решат, что кто-то приходил сюда, они убьют его, и даже я, их подруга, не смогу этому воспрепятствовать. Не делай этого — ради него, если он тебе так дорог… — она метнула полный неприязни взгляд на прикованного к стене черноволосого юношу в расстёгнутой рубашке. Пёс недовольно заворчал и уставился на Лиэ. Она прикусила губу и кивнула. — Хорошо. Обещаю — я сделаю всё от меня зависящее. Не ради него. Ради тебя, — пёс снова глухо зарычал, и губы девушки чуть дёрнулись, будто она силилась улыбнуться. — Хорошо — ради нас. Только уйди!.. Ты сейчас не сможешь защитить его.

Пёс упрямо наклонил голову и сделал шаг к Гарри.

— Уходи же!!! — вскрикнула Лиэ.

Пёс предостерегающе заурчал. Его губы снова приподнялись, и отблески факелов блеснули на кинжально-острых клыках.

— Сириус!

— Заткнись! — рявкнула нимфа висящему на стене Гарри и снова обернулась к псу. — Умоляю, не заставляй меня делать это! — на глазах вскипели слёзы. Она знала, что будет именно так — знала, что он не уйдёт, что до последнего будет защищать этого юношу, которого принёс сюда обгоревшим, израненным, едва дышащим… Но закон, который она уже неоднократно нарушала, сейчас был превыше всего. И она обречённо подняла руку.

Не было ни вспышки, ни заклинания, но пёс, как подкошенный, рухнул на утрамбованную землю.

— Сириус!!! — истошно закричал Гарри и снова рванулся на своих цепях — так что вбитые в камень скобы захрустели, и на землю посыпалась каменная крошка. На миг вокруг его рук мелькнула огненная вспышка, но тут же исчезла — Лиэ даже не успела понять, было ли что-то на самом деле или же ей просто померещилось. Она склонила голову и сделала шаг к выходу. — СИРИУС!!! Ты, тварь! Что ты с ним сделала?!

— Спасла ему жизнь, — не поворачивая головы, ответила Лиэ. Ещё одно быстрое движение пальцами — и белоснежное тело исчезло, будто просто растворилось в темноте. — Я выполню его просьбу: не трону тебя. Это всё, что я могу сделать — освободить и вывести тебя отсюда не в моих силах. Но, поверь — даже это немало. Впрочем, можешь не верить — мне всё равно. Я нарушила закон моего племени. Впрочем, я уже нарушила его, полюбив этого человека. Наказанием за это должно стать изгнание или даже смерть. Я возвращаюсь. Но следом за мной сюда придут мои подруги. Удачи тебе, Гарри Поттер.

Говоря по-простому, Хогвартс стоял на ушах — миновало уже два дня, как посреди ночи из спальни гриффиндорских шестикурсников таинственным образом исчезли два студента, и, несмотря на все усилия, найти их до сих пор так и не удалось. Уже неоднократно прочесали замок и окрестности, опросили студентов и портреты в коридорах, даже проверили злачные места в Хогсмиде; профессор Гатто, пронзая стены с выражением напускного сожаления на лице, которое маскировало — кстати, плохо — глубочайшую радость (это представляло такую отвратительную смесь, что даже Рону хотелось дать ему промеж глаз), трудолюбиво допрашивал привидения — всё бесполезно. Поттер и Лонгботтом как в воду канули. Полная Леди, счастливо проспавшая их ночной побег из гриффиндорской башни, стенала и аккуратно била себя кулаком в пышное декольте, заливаясь слезами. Филч пообещал навеки сослать её в сырые подвалы, что для картины звучало равносильно смертному приговору, — она прорыдала весь день и всю ночь, не давая гриффиндорцам спать.

Наконец, жестоко страдающий от подагры, как при жизни, так и после смерти, Людовик Любострастный Младший припомнил, что, вроде как, видел крадущегося по коридору заполночь студента. В другое время ему бы вряд ли поверили: оный портрет плохо слышал и видел (причём, как часто оказывалось, то, что и вовсе в природе не существовало), да и вообще — временами впадал в детство. Но сейчас другого свидетеля не было, и пришлось довольствоваться имеющимся. После предъявления ему двух колдографий, Людовик решительно опознал в нарушителе Невилла.

— Ну, естественно, — процедил не спавший уже две ночи подряд (он участвовал в рейдах по окрестностям) Снейп, с отвращением глядя в пол и машинально общипывая рукава своей рабочей мантии, — этот болван потащился за Поттером — а всем известно, что у того есть мантия-невидимка, потому-то никто его и не видел… Хотел бы я знать, куда их понесло! Не сомневаюсь, что в какое-нибудь запрещённое место. Ежели Лонгботтома и Поттера найдут живыми — в чём я, зная их везучесть и сообразительность, сильно сомневаюсь, — с плохо скрытым удовольствием в голосе добавил он, — их надо немедленно вышвырнуть из школы: думаю, даже вы, господин директор, не будете возражать, что это — достаточно серьёзная провинность. Сколько можно спускать Поттеру все нарушения и смотреть сквозь пальцы на его вопиющее поведение? А Лонгботтом? Он и вовсе начал отбиваться от рук — уверен, тут не обошлось без тлетворного влияния Поттера…

Ноздри профессора Макгонагалл раздулись, но она удержалась от замечания, помня лицо профессора в тот момент, когда стало известно, что Гарри Поттер исчез из замка и пропал в неизвестном направлении.

— Я давно говорил вам, господин директор — все беды в нашей школе от Поттера! Ни один студент не приносил столько хлопот, как эта гриффиндорская звезда…

Профессор Макгонагалл поджала губы, но промолчала, хотя лицо Снейпа перед её внутренним взором — взволнованное и по-настоящему встревоженное, когда он переспросил «Что?! Гарри исчез из Хогвартса? И Лонгботтом тоже?» — слегка поблекло.

— Он вбил себе в голову эту сумасшедшую идею о спасении мира и утратил способность адекватно реагировать на окружающее. Возможно, стоит проконсультировать его в Отделении Мозговых Патологий госпиталя Св.Мунго — разумеется, если мы найдём их. Хотя, признаться, я временами вообще сомневаюсь, что у Поттера есть мозг, не говоря уж про Лонгботтома…

Профессор Макгонагалл покраснела от гнева и зачем-то внимательно уставилась на ножку стула, на котором восседал Снейп.

— Да, думаю, первым делом их надо исключить… — ножка хрупнула и надломилась, и, разом потеряв самовлюбленную важность, Снейп замахал руками и плюхнулся на пол.

Профессор Макгонагалл сделала самое невинное выражение лица, хотя Дамблдор заметил промелькнувшую по её губам довольную усмешку. Директор покачал головой — что делать, подобных ЧП в школе не случалось уже много десятилетий, все просто вне себя от отчаяния и беспокойства.

— …но сначала их надо публично высечь! — подав профессору Зельеделия руку, которую тот вроде бы не заметил, с горящими глазами подхватил речь зельевара Филч. Профессор Гатто (привидения тоже пригласили на экстренное собрание) тонко улыбнулся и согласно кивнул — ему было всё равно, кого и как наказывать, он просто обожал сам процесс (как, впрочем, вообще обожал ссоры, интриги, скандалы и сумятицу — прим. автора); вдохновлённый неожиданной поддержкой, Филч торопливо продолжил: — И подвесить на ночь в подвале — я как раз там недавно всё прибрал и подготовил — начистил, проверил, смазал…

— Думаю, в ваших словах есть доля истины, Северус, — словно не услышав страстного бормотания завхоза, задумчиво кивнул Дамблдор.

— Насчёт исключения из школы? Или госпиталя Святого Мунго? — радостно встрепенулся Снейп, прекратив отряхиваться. Макгонагалл оцепенела.

— Нет и нет. Но я совершенно с вами согласен, что Невилл Лонгботтом сейчас находится там же, где и Гарри Поттер. И у меня есть некоторые подозрения, которые, надеюсь, разрешатся в ближайшее время. И хотелось бы, чтоб они разрешились в лучшую… О, а вот и он! Думаю, сейчас мы всё узнаем.

Распространяя вокруг себя стойкий аромат навоза и гиппогрифовой настойки в учительскую, грохоча башмачищами, вошёл Хагрид. У всех немедленно защипало глаза. Трелани нервно пискнула, принюхалась и, похоронно зазвенев браслетами, хлопнулась в обморок. Остальные дамы судорожно завозились, а Флёр на скорую руку наколдовала себе нечто, в чём любой магл без труда узнал бы прототип противогаза. Да что дамы — ежели даже Флитвик задёргался и завращал глазами. Увидев произведённый эффект, лесничий замер на пороге и смущённо скомкал в кулаке окладистую бороду.

— Ну, что же вы, многоуважаемый? — окинув Хагрида полным отвращения взглядом, Снейп прикрыл нос рукавом мантии и повернулся к профессору Заклинаний. — Займитесь-ка. Дано: запах перегара, интенсивность шестнадцать микротопоров, кубатура… — он оглядел комнату. — Ну, сами сообразите, Сатурн в созвездии Весов… Удаляйте — это по вашей части.

— Сатурн… Что вы мне про Сатурн… А вектор магистатум какой? — вытирая слезящиеся глаза, слабым голосом пробормотал Флитвик. Откуда-то сбоку раздался грохот падающего тела: к лежащей на полу Трелани присоединилась профессор Синистра.

-Ну, коллега, — сдавленно произнёс Снейп, тоже начиная бледнеть, — это вы сами должны…

Пока Флитвик прикидывал в уме вектор, действие в свои решительные руки приняла профессор Груборс.

Она взмахнула палочкой и произнесла заклинание. На этот раз носы зажали все, включая Дамблдора, а бесчувственные тела пополнил ведущий Магическую Защиту профессор Слинкхард.

— Поляризуйте вектор, Вильгельмина, — предобморочным голосом пробормотала Макгонагалл, зеленея.

Запах опять усилился.

— Побыстрее, я вас умоляю, — забыв о приличиях, попросил Снейп, тогда как профессор Спраут удивлённо обводила взглядом присутствующих, не в силах взять в толк, почему все так странно себя ведут: ей приходилось удобрять магические растения такими ароматными составами, рядом с которыми идущее от Хагрида амбре казалось веянием свежего ветерка.

В это время Флитвик учёл дивергенцию и ротор, решил в уме уравнение Стокса, принюхался, пробормотал заклинание Ауэрса, и тут обнаружилось, что учительская проветрилась естественным путем, поскольку Хагрид не закрыл за собой дверь, продолжая смущённо топтаться на пороге.

— Да, будьте так любезны, — Дамблдор улыбнулся, взмахнул палочкой, и кабинет наполнил аромат цветущего луга, — начинайте, Хагрид, дружище. Какие у вас известия?

— О-ох, борода моя многогрешная… Даже и не знаю, с чего начать, — голос лесничего подозрительно дрожал. — Словом, я тут поспрошал в Запретном лесу, походил туда-сюда… Ну, существ всяких потеребил, обитателей тамошних — кентавров, сатиров, леших, опять же… Короче, вроде как кентавры знать ничего не знают — но кто ж их разберёт, они ж народ тёмный — может, и правда ничего не видели, а может, говорить не хотят, дескать, звёзды так велели. Зато один из леших видел обоих беглецов у Королевского Моста — причём, похоже, один крался за вторым, и направлялись они, кажись, к сатирам… Ну, то есть к Диофану, — Хагрид смущённо кашлянул. — И я пошёл к нему.

— Боже… — скривился Снейп, — просто паноптикум какой-то: Поттер с Лонгботтомом нашли себе брата по разуму.

— Северус, — Дамблдор чуть заметно качнул головой, и мастер зелий умолк, хотя и продолжил недовольно кривиться. — Так что сообщил сатир?

— Ну… — Хагрид затоптался в дверях, пряча глаза и смущённо вздыхая, — он… Он сейчас немного болен.

— Ясно. Болен, — Филч криво ухмыльнулся щербатым ртом. — Знаем мы эти болезни. Не может «мама» сказать. Закусывать надо!

Хагрид опустил голову и продолжил шёпотом.

— Но, кажись, Диофан-таки говорил с Гарри… он что-то лопотал про нож — и я нашёл у него в кармане аккурат тот самый ножик, что когда-то подарил Гарри э-э… Сириус Блэк, его крёстный — Гарри никогда с ним не расставался. Потом было ещё что-то про дорогу жизни, про выбор — я плохо разобрал… Но, если я правильно всё понял…

— …в чём я сомневаюсь!.. — не удержался от язвительного комментария Снейп.

— …то Диофан направил его… направил его… — Хагрид замялся, поднял полные слёз глаза и шёпотом закончил: — В Обитель.

На миг в кабинете воцарилась гробовая тишина. Потом раздался грохот — приподнявшиеся было на сквознячке Синистра и Трелани снова бухнулись в обморок, а Макгонагалл побледнела, как смерть.

— Вы хотите сказать… Что Поттер и Лонгботтом… они пошли в Обитель?! — деревянным голосом переспросила она и, обернувшись к Дамблдору, умоляюще воззрилась на него. — Альбус… Ведь тогда… Они же не знают… Или знают? Значит… О, Мерлин, — она схватилась за грудь и откинулась на спинку своего стула, шаря в воздухе руками, будто пыталась что-то выхватить из пустоты. — Мальчики… бедные мальчики…

Флитвик торопливо призвал ей стакан с водой. А заодно — и всем остальным. Снейп принял свой стакан дрожащей рукой и вылил его себе на голову.

Один профессор Гатто недоумённо обводил взглядом ошеломлённых преподавателей и замерших в ужасе привидений.

— А в чём, собственно, дело? — жизнерадостно спросил он у Филча, который тоже заметно помрачнел и, вроде бы, даже вздрогнул, услышав окончание рассказа Хагрида.

— Думаю, они предпочли бы публичную порку и недельный, нет, месячный карцер. На хлебе и воде, — оперируя близкими ему категориями, сообщил Филч. — Потому что, даже если мы их и найдём, что вряд ли, пороть и подвешивать будет, скорее всего, нечего.

Профессор Макгонагалл обратила умоляющий взгляд на завхоза, но сказать ничего не смогла. Стакан выпал из её разжавшихся пальцев, и, закатив глаза, она сползла с кресла.

— Минерва!.. — Дамблдор поднялся со своего места и вдруг покачнулся. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось вцепиться в спинку ближайшего стула. Взмахом палочки он наколдовал носилки, те сами собой подхватили с полу бесчувственные тела и направились к выходу. Директор окинул взглядом взирающих на него с надеждой, ужасом и мольбой учителей. — Северус… Да, пожалуй, именно вы… пойдёмте со мной.

Медленно и осторожно, будто боясь потерять равновесие, Дамблдор двинулся к выходу. Снейп догнал его и подставил локоть — старый маг с благодарностью принял помощь, и, похожие на старого дядюшку и заботливого племянника, они покинули учительскую. Все, оцепенев, смотрели им вслед — эта внезапно проступившая старческая немощь директора лучше всяких слов показала отчаянность сложившегося положения.

Отец!

Позволь мне в очередной раз склониться перед твоей мудростью и проницательностью — всё случилось именно так, как ты и предсказал. Переполох стоит неимоверный, рейды и поиски не прекращаются.

Думаю, в ближайшее время искомый компонент уже будет в твоих руках. Со своей стороны, я готов использовать все доступные средства, чтобы, в случае необходимости, добыть его силой — разумеется, не открывая себя. Правда, пока я не знаю, как это сделать — думаю, вряд ли у меня появится возможность личной беседы, однако персона, способная донести мои слова и просьбы, всегда под рукой.

Сообщи, ежели это потребуется.

Твой преданный и покорный сын
Драко

Любезнейший сын мой!

Я рад, что ты со всей ответственностью подходишь к возложенному на тебя поручению. И в самом деле, существует некая вероятность, что твоя помощь окажется весьма уместной — согласен насчёт посредника и рад, что вы с ним пришли к пониманию некоторых вопросов. Позволю себе сделать ещё одно предсказание — дабы ты оказался готовым к встречной просьбе вышеозначенной персоны. Думаю, она захочет обрести твёрдую почву под ногами и остаться с нами, раз и навсегда покончив со своим прошлым. Это вполне возможно и, более того, даже желательно. Ежели подобной просьбы не последует (в чём я сомневаюсь), можешь выступить с данным предложением сам. Единственный нюанс: сама процедура может осуществиться только в тот миг, когда то, что мы ищем, окажется у нас в руках. И ни секундой раньше.

Нашего маленького приятеля необходимо будет лишь уговорить заглянуть в одну известную ему книгу — ту самую, которую он регулярно читал по ночам. Хотелось бы надеяться, что осложнений не возникнет, и он вернётся к своей привычке по возвращении, и, тем не менее… Тебе стоит подготовиться.

Мы рассчитываем на тебя, сын мой. Умение приказывать и повелевать — то, что тебе стоит освоить в самое ближайшее время. Ты рождён для этого.

Твой отец
Люциус Малфой

— Значит, Грейнджер… — задумчиво прошептал Драко и как следует помешал кочергой в камине, куда только что отправил оставшийся от самовозгоревшегося письма пепел. — Она поможет мне, если пообещать навеки оставить её в реальном мире. Так-так… Интересно, та, другая, настоящая — она навсегда сгинет? — Драко слегка улыбнулся. — Иногда я по ней даже скучаю. Жаль, не увижу её лица, когда всё это случится. Маленькая гриффиндорская стерва. Грязнокровка. Хочу посмотреть, как ты будешь накладывать на Поттера Непростительные Заклятья, — слизеринец зевнул и потянулся, — мисс Грейнджер…

— Что-то ты быстро. Надеюсь, не замучила его до полусмерти? — плотоядно облизываясь и от нетерпения чуть пританцовывая, поинтересовалась Фелли. Едва заслышав лёгкие шаги возвращающейся Лиэ, она подскочила и кинулась навстречу, хихикая, заглядывая в глаза и принюхиваясь.

Лиэ подняла на подругу огромные — в пол-лица — глазищи, наполненные равнодушием, смешанным с сытым спокойствием.

— Не замучила. Просто… аппетита не было.

— О, аппетит приходит во время еды, — Фелли демонстративно облизнулась и причмокнула губами.

— Бог в помощь, — усмехнулась Лиэ, коснулась её плеча и, пройдя на поляну, присела у костра.

Фелли бесшумно скрылась во мгле.

— Мальчик подкачал? — даже не взглянув на Лиэ, ровным голосом спросила Миа, запрокидывая лицо к усыпанному крупными осенними звёздами небу. Если бы Лиэ не была так озабочена тем, чтобы не дать открыться только что случившемуся в пещере, она бы непременно услышала в голосе тщательно скрываемое напряжение.

— Да нет, — как можно ленивей отозвалась она и растянулась на мягкой травяной подстилке. — Мальчик как мальчик…

— Угу, — Миа опустила голову, чтобы подруга не видела её лица. Тёплые отблески пламени плясали на её теле — стройном и гибком обнажённом теле, полном грации и нечеловеческой мощи. — Мальчик как мальчик, говоришь…. Э, нет… Ты меня не проведёшь, малышка… — она чуть нахмурилась и снова машинально тронула перстень на правой руке. И вздрогнула: ей почудилось, будто холодный камень, много веков назад закованный неведомым мастером в замысловатую оправу, в которой сплетались ветви, листья и буквы, внезапно обжёг её палец.

Что это?!

Она поднесла руку к глазам — и в неверном свете костра ей почудилось, будто в глубине камня мелькнула, тут же исчезнув, красная искра. Хотя, возможно, это просто выстрелил снопом огня в ночное небо костёр или же отразилась скатившаяся по небосводу и умершая за горизонтом звезда.

— Отстань, отстань, поганка! — Гарри чуть не рыдал от унижения и бессилия, а Фелли заливисто хохотала, играя с ним, как кошка с мышью, — за миг до того, как перегрызть последней горло. — Вы тут совсем с ума посходили! Отвяжись, говорю! Я же пришёл к вам по делу!

— Верю-верю, — нимфа изловчилась и каким-то неведомым способом ухитрилась сдёрнуть с него брюки, не снимая крепко обхвативших лодыжки кандалов. — Тогда давай ближе к делу, — она махнула рукой, и Гарри почувствовал, как тело немеет.

— Постой! Дай мне… дай мне сказать! — взмолился гриффиндорец, но язык слушался его всё хуже и хуже. — Т-ты… п-прекрати!Это… м-моё тело, не смей!..

— Потом… всё потом… — нимфа щёлкнула пальцами, и факел на стене, громко треснув, погас. Теперь пещеру едва освещали пылающие в жаровне угли, и летучие мыши в дальнем углу тут же оживились. Нимфа перешла на шёпот, от которого Гарри словно в кипяток сунули — даже волосы на голове встали дыбом. — Ближе к делу, ближе к телу…

— Неужели тебе не противно? — еле шевеля губами, спросил юноша. — Брать силой то, что обычно дают по любви?

— Значит, по любви… О… это уже интересно… — с лица нимфы исчезло игривое выражение, она указала пальцем на губы Гарри, и он почувствовал, как те снова начали слушаться. — По любви, говоришь? Что можешь ты, сопливый мальчишка, младенец, знать о любви? Что можешь ты говорить об этом мне? — её верхняя губа приподнялась в хищной усмешке, обнажив острые зубы, и во тьме пещеры она стала диким зверем, готовым к битве не на жизнь, а на смерть. Именно так совсем недавно смотрел на Лиэ Сириус. — О, сколько я знала человеческих самцов — поверь, все они одинаковые, ничуть не лучше бессловесных лесных тварей, способных лишь охотиться, пожирать добычу и совокупляться. Люди… Вы считаете себя вершиной мироздания. Глупцы! Самовлюблённые глупцы! Вслепую соединяя свои тела и жизни, вы оправдываете словом «любовь» свою лень и нежелание думать о будущем. И с такой же лёгкостью, с каким мгновение назад падали в объятия друг к другу, вы предаёте и изменяете, снова и снова оправдываясь словом, смысл которого утратили тысячелетия назад. Да и был ли вам ведом смысл любви, когда соединяются не столько тела, сколько души… Признайте же: ваша единственная движущая сила — инстинкт. Поиск самки. Слепая страсть. Зов плоти… — её голос снова обрёл грозно-мурлыкающие нотки, и она сделала шаг вперёд, собираясь на деле продемонстрировать Гарри, зов какой именно плоти она имела в виду. — Хочешь понять, что это?

Не успел Гарри сказать «нет», как всё, что осталось в этом мире, — её расширившиеся зрачки, поблёскивающие во мраке и пьянящий, сводящий с ума запах.

Сейчас он был готов на всё — быть растерзанным ради неё… умереть за неё…

Нет… Она… просто… нимфа…

— Любовь… Ты должен быть счастлив — ведь ты избран для того, чтобы продолжить род куда более древний и прекрасный, нежели род людской. И продолжить не самым худшим способом, — нимфа повела плечом и снова усмехнулась. — Немногим выпадала такая участь, а потому ты должен гордиться собой… напоследок. Мужчины… женщины… Вы ненавидите друг друга, уничтожаете друг друга и даете жизнь потомству, которое живёт в ненависти и бесконечной войне… Слабость… Бессилие — вот они, источники ненависти и черноты, которые постепенно наполняют людские сердца.

— Нет людей, не носящих черноту в сердце, — вскинул голову Гарри, — главное — бороться с ней.

— Бороться? Ты говоришь о людях, я не ослышалась?! — нимфа звонко расхохоталась, запрокинув голову. — Какой же ты наивный!

— Я… я хочу бороться! Я буду бороться!..

— О, это звучит… И ради чего? Ради кого? Ради толпы, что всё равно не оценит твоей жертвы? Ты исчезнешь, не оставив даже памяти о себе, — так не лучше ли забыть о людях и поучаствовать в продлении нашего рода?..

Он отчаянно замотал головой, уклоняясь от стремительно приближающихся губ.

— Нет!

— Да… — прошептала она, поднимая руки и позволяя упасть на землю остаткам своего скудного наряда. Гарри зажмурился. Но в тот миг, когда она коснулась его тела, с её губ сорвался вскрик боли, а Гарри тряхнуло, словноон получил разряд электрического тока.

Когда он открыл глаза, Фелли сидела на земляном полу пещеры с выражением глубочайшего недоумения на лице.

— Что… это было? — она поднялась (Гарри с трудом отвёл от неё глаза), нахмурилась и медленно провела ладонью над распростёртым перед ней юношей. Странное чувство — пространство отталкивало её, создавая вокруг него нечто вроде невидимой защитной плёнки. — Что это?.. Неужели…

На её лице отразилась глубочайшая скорбь. Еще раз окинув юношу плотоядным взглядом и обиженно оттопырив губу, она неожиданно улеглась на землю у его ног, не потрудившись даже прикрыться.

— Неужели ты ко мне не испытываешь никаких чувств?

— Разве что чувство юмора, — нервно брякнул Гарри и, испугавшись появившегося на лице нимфы угрожающего выражения, торопливо добавил: — А ещё я тебя боюсь.

— Скажи, а как ты сделал это?.. — Фелли снова попробовала коснуться его, и снова вскрикнула.

— Что — «это»? Я не знаю, — внезапно почувствовав что-то вроде угрызений совести, признался Гарри. — Ты уж извини…

— Ничего-ничего, с кем не бывает, — рассеянно кивнула нимфа, о чём-то размышляя. — Значит, «аппетита не было»? Ну-ну…

В мгновение ока оказавшись на ногах, она подхватила с земли своё травяное одеяние и, на миг застыв на входе — стройное золотистое тело на фоне бархата опустившейся на мир ночи — хитро прищурилась: — Говоришь, ты по делу пришёл — что ж, посмотрим, что ответит тебе Миа.

…Заслышав торопливую дробь босых пяток, Миа оторвалась от созерцания рассыпающихся в огне угольев, а Лиэ от волнения выронила вырезанную из коры чашу. Вода зашипела, и на какой-то миг костёр испуганно прижался к земле, но тут же воспрял и снова вскинулся вверх. С игривой улыбкой на устах и чертенятами, пляшущими в сияющих серых глазах, Фелли выскочила из темноты, с лёгкостью перепрыгнула через приветственно вскинувшееся ей навстречу пламя и сладко, с грацией дикой кошки растянулась на мягком мху.

Нимфы молчали, не сводя с неё напряжённо-вопросительных глаз. Лиэ затаила дыхание и, на всякий случай, попятилась в ночь, чтобы, ежели что, тут же задать стрекача. Но Фелли, замерев лишь на мгновение, неожиданно подскочила и, едва касаясь земли лёгкими ногами, снова умчалась. Через миг ночную сонную тишину разрезала развесёлая песнь и плеск ручья.

— Я так понимаю, наш малыш не подкачал? — строгий голос Миа заставил нимфу замереть и умолкнуть. Фелли медленно повернулась: похожая на статую какой-то древней богини (прекрасной и безжалостной), подруга взирала на неё с берега, скрестив руки на груди. За спиной Миа неясным светлым пятном во мраке маячила Лиэ.

— Тьфу на вас, напугали, — Фелли захихикала и, зачерпнув пригоршню воды, брызнула в сторону подруг. Миа чуть нахмурила брови, и капли, не долетев до неё, с тихим шорохом упали на землю. — Бледный… испуганный… в трусы свои вцепился, словно это последний бастион… и глаза такие… несчастные-несчастные… Головой мотает и твердит, как заклинание «нет, нет, только не это», — Фелли снова захихикала и утёрла невидимую невооружённым глазом слезинку. — Слушайте, может у него какие проблемы? Я старый больной человек, меня девушки не любят, — проскрипела она, прыснула, и её смех на берегу с готовностью подхватила Лиэ:

— Признаться, меня посетили те же подозрения. А может, — она понизила голос, в котором зазвучали нотки мистического ужаса, — ему нравятся мальчики?

— Гадость какая, прости господи! — Фелли сплюнула, и кулончик, который она, входя в воду, по обыкновению сунула в рот, блеснул в темноте. — А как же тогда его подруга?

— Что — эта замухрышка? — захихикала Лиэ, перед глазами которой снова встал образ темноволосой девушки в кофте шиворот-навыворот и красным от холода носом. — О, если ЭТО — его подруга, то неудивительно, что после неё он шарахается от женщин, — такая кого угодно напугает… В этом случае мальчик безнадёжен, тут даже наши чары не помогут. Придётся его… — она чиркнула пальцем по своему горлу, смачно прицокнув языком. — Ничего, у нас есть ещё один. Он уже пришёл в себя?

— Не знаю, я к нему не заглядывала, — не сводя глаз с замершей по бёдра в воде Фелли, холодным тоном откликнулась Миа. — Так, значит, тебе не…

— Ну, вы меня недооцениваете, — та туманно улыбнулась, снова забросила кулончик в рот и со звонким плеском нырнула.

Плечи Миа поникли. Она развернулась и направилась обратно к костру. Наполнив жаровню раскалёнными углями, спрятала остро наточенный нож меж цветов и листьев, составляющих её одеяние, и на миг замерла, потерянно глядя на огонь, с хрустом пожирающий ветви.

— С другой стороны… у нас ведь есть ещё один… Возможно, именно он…

Из темноты бесшумно выскользнули две стройных фигурки. Подрагивая всем телом, Фелли вбежала в круг золотистого света и протянула к огню руки. Мельчайшие капельки воды вспыхнули драгоценными камнями. Миа решительно поднялась, подхватила жаровню и улыбнулась вскинувшим на неё глаза подругам:

— Остатки — сладки.

Судя по всему, сознание вернулось почти сразу — во всяком случае, с неба по-прежнему колюче щерились звёзды, а чуткий нос уловил запах дымка. Хотя с другой стороны, зная свою подругу, он тут же усомнился — с таким же успехом за время его забытья могли миновать не одни сутки. Едва он попытался двинуться, как тут же ощутил, что тело категорически отказывалось подчиняться своему владельцу.

Впрочем, было ли это настолько плохо? Он сам не знал, хочет он двигаться или нет. Он сам не знал, хочет ли он… Хочет ли он жить. Всё вернулось. Снова. Та дверь, которую он, как казалось, наглухо заколотил, снова распахнулась — прямо перед ним. Впрочем, в любом случае, сейчас сама судьба избавила от необходимости снова немедленно кидаться в бой, принимать решение, выбирать.

Чудом избежав смерти в объятиях дементоров полгода назад, он, вместе с угольной чернотой волос, едва тронутых к тому времени ранней сединой, лишился чего-то важного, быть может, даже самого главного: того, благодаря чему мог с упрямством смотреть в будущее и, стискивая зубы — до боли, до хруста — шагать вперёд. Или, когда шагать уже не было сил, ползти — на коленях, на брюхе. Да, он привык бороться с судьбой, привык выживать и подниматься на ноги — назло, вопреки. И судьба, словно распаляясь от такой живучести, становилась всё коварнее, изобретая новые пытки, подстраивая новые ловушки и неустанно испытывая душу и тело. Он выучил её урок назубок — иногда нужно бороться даже с богом. С каждым может случиться несчастье: гибель города, смерть близкого человека, несправедливое обвинение, неизлечимая болезнь. В это время бог испытывает человека, чтобы тот ответил на вопрос: «Зачем ты так цепляешь за жизнь, ведь она коротка и полна страданий? Какой смысл в твоей борьбе?» Тот, кто не может ответить на этот вопрос, смиряется. А тот, кто ищет смысл жизни, решает, что бог поступил несправедливо. Такой человек всегда идёт против своей судьбы. И в этот миг с небес снисходит другой огонь — не тот, что убивает, а тот, что разрушает старые стены и открывает каждому его истинный дар. Трусливые никогда не допустят, чтобы этот огонь зажёг их сердца. Всё, что им нужно, — чтобы новое в жизни как можно скорее стало привычным. Тогда они смогут жить дальше и думать так, как прежде. А храбрые предают огню всё старое и, даже ценой огромного душевного страдания, оставляют всё, в том числе и бога, и идут вперёд.

Храбрые всегда упрямы.

Сириус был и храбр, и невероятно упрям; он никогда не смирялся — и если для движения вперёд не хватало любви, то в помощь призывалась ненависть. Но и у него настал момент, когда, заглянув себе в душу в поиске сил, пытаясь — в очередной раз уклониться от неизбежной смерти — он не сумел ответить на закономерный вопрос: «Ради чего?» Он обнаружил лишь пустоту и усталость.

Смутные воспоминания о боли и ледяном холоде, разъедающем душу и тело, о последнем всплеске сознания, когда он обернулся псом, и дементор, опешив, отпустил его, не почувствовав знакомых человеческих эмоций — ужаса, страха, боли… Что было потом — Сириус едва помнил. Огонь… Потом, наверное, улицы… Сырые подвалы с крысами, воспринимавшими его не как врага, а как добычу. Мокнущие раны. Боль в раздробленных костях. Утратив свою человеческую сущность, утоляя голод насекомыми и гусеницами — скользко, но питательно — он, теряя остаток сил, брёл, полз, сам не зная куда, — наверное, просто хотел умереть рядом с местами, где прошли лучшие годы жизни, где был счастлив — безмятежно и просто, как возможно быть счастливым только в детстве.

Но, видимо, его время ещё не пришло, коли таинственная спасительница появилась в тот момент, когда мир утратил чёткость линий и ясность звуков, и вокруг уже витали туманные образы навеки оставивших этот мир друзей, — Джеймс и Лили приветственно махали руками, по-прежнему юные, едва перешагнувшие порог двадцатилетия, а сам он смущённо улыбался, стесняясь своих ранних морщин и седины:

— Сириус, дружище! А ты ведь старше нас: нам-то уже не суждено повзрослеть…

Когда он очнулся, то почувствовал себя другим человеком. Вот только человеком ли? Он не хотел ни умирать, ни жить дальше. Он ничего не хотел: в нём не осталось ни любви, ни ненависти, ни веры.

Счастье — это когда думаешь, что тебя убило, а тебе всего лишь оторвало ноги.

Шли дни, и постепенно к нему вернулось если не желание жить, то желание существовать, чтобы, открывая глаза, снова видеть свет. Чтобы острым собачьим чутьём обонять резкие и пьянящие запахи дикого леса и — еёсладкий, головокружительный аромат. И он решил остаться с ней, умерев для всех остальных.

Было ли это малодушием? Возможно. Он не думал об этом. Он слишком устал от этих бесконечных лет борьбы. Устал от усилия жить.

Но…

Пожар. Крик. Плеск воды. Стон. И — Гарри.

Он спас их, мечтая остаться неузнанным и благодаря судьбу, давшую ему ещё раз — как знать, не последний ли — увидеть того, кто всегда был дорог и для кого он так и не сумел стать родным человеком, заменив отца.

Но вместо спасения…

Тогда, замерев на входе в пещеру и переводя взгляд с распростёртого на стене Гарри на ту, в которой сейчас был весь смысл его жизни, Сириус понял: всё, что случилось раньше, — просто бегство. Он бежал от сомнений. От неудач. От нерешительности. Но судьба оказалась великодушна, она привела его к неизбежному, чтобы показать: человек должен выбирать, а не принимать свою судьбу. И Сириус выбрал.

Гарри.

Миа ликовала.

Неужели… Тысячелетнее пророчество — неужели звёзды выбрали её?!

Фелли, Лиэ, трепетавшие у костра в предвкушении взбучки, — какое там, она и думать про них забыла.

Неужели этот мальчик… «Мальчик как мальчик»?.. Э, нет…

Глубоко вздохнув, она сложила ладони и что-то шепнула себе под нос.

За краткий период относительного покоя и одиночества Гарри успел окончательно расшатать вбитое в каменную стену кольцо. Ещё одно усилие — перед глазами от натуги вспыхнули яркие искры, и… он едва не взвыл от отчаяния: одна свободная рука — это, конечно, хорошо, но что от неё толку, если вторая рука и обе ноги по-прежнему прикованы?..

— Если б тут только была моя волшебная палочка, я б вам показал, дряни лесные, как над людьми измываться… — прошипел он под нос, продолжая отчаянно дёргаться. И в этот миг… Циновка снова откинулась в сторону (юноша в отчаянии застонал), и перед его глазами предстала… задыхающаяся от бега, испуганная и заплаканная Гермиона.

— Гарри! Гарри!..

Раньше, чем он успел хоть что-то сообразить или хотя бы удивиться (впрочем, за последние двое суток он, похоже, утратил способность удивляться), она кинулась к нему, ткнувшись носом в распахнутый ворот рубашки — её мокрое, горячее лицо прильнуло к его груди, руки закинулись за шею — такое забытое чувство, такое сладкое, такое… неуместное.

— Гермиона, что ты тут делаешь?! — он неловко приобнял её свободной рукой и прижался щекой к густым волосам, машинально отметив, что на ней знакомая вязаная кофта, причём — вывернутая наизнанку.

— Как что?! Спасаю тебя, конечно! — быстро отстранившись, она присела на корточки: Гарри так и не понял, что конкретно произошло, но, громыхнув, кандалы упали на землю, а он взвыл, внезапно оказавшись подвешенным на стене за одну левую руку.

— Чё-о-орт! Надо был начать с руки!

— Прости!

— Чёрт! — Гарри больно приложился затылком о камень, едва успев сгруппироваться в самый последний момент. Тело ныло и болело. Ноги категорически отказывались слушаться.

— Прости! — по её губам промелькнула виноватая улыбка. — Скорее, пока сюда никто не пришёл…

— Откуда ты… — начал Гарри и осёкся, увидев предостерегающе вскинутую руку. Гермиона выглянула из пещеры, замерла на миг и, вцепившись ему в ладонь, внезапно сорвалась с места и с силой, которую трудно было заподозрить в хрупком девичьем теле, потащила за собой в ночной лес — в сторону, противоположную той, где сквозь деревья и кусты тускло маячил костёр. То ползком, то крадучись на цыпочках, то несясь со всех ног; то продираясь сквозь кусты, то перелезая через горы валежника, они оставили опасное место с коварными нимфами далеко за спиной. Наконец, тяжело дыша, Гермиона привалилась спиной к дереву.

— Кажется, обошлось, — едва слышно выдохнула она и сползла по стволу. — Гарри…

— Гермиона, я… — он запыхался, в горле противно щипало, а сердце норовило выскочить из груди от волнения и кросса по очень пересечённой местности, — даже не знаю, как тебя… поблагодарить… Как… ты нашла?..

— Мне, — она с трудом справилась с голосом и шумно сглотнула, — Диофан сказал.

— Но… — однако Гарри так и не успел закончить: Гермиона поднялась и, запустив пальцы ему в волосы, заткнула рот поцелуем. Если у него и были мысли об оставшемся в плену лесных обитательниц Лонгботтоме, о том, как Гермионе удалось ночью найти в Запретном Лесу Диофана, и почему она догадалась отправиться именно к сатиру, то они тут же упорхнули.

— Гермиона… Ты чего?.. — ошалело спросил Гарри, когда она наконец-то отстранилась. Он смотрел на её бледное лицо, чувствуя, как только что пережитый страх и стресс берут своё: руки задрожали, голова закружилась. Неожиданно для самого себя он опустился на землю.

— Гарри, — чуть удивлённо шепнула она, опускаясь рядом и проводя рукой по его щеке.

— Но… м-м-м… — он задохнулся: действие начало развиваться слишком уж стремительно. — Постой, не надо… ты что… Гермиона… Мы не можем… Не сейчас… Сначала нужно…

— Я так ждала этого, — в её голосе зазвучали странные, ожесточённые нотки. — Почему ты не…

— Больно! — вскрикнул он, когда она внезапно стиснула его запястья, стёртые наручниками. Перед глазами Гарри снова мелькнула картина освобождения: склонившаяся над кандалами Гермиона, напряжённые плечи и торчащие наружу швы вязаной кофты. Внезапно холодок пробежал между лопаток. — Постой, а… где твоя волшебная палочка?

— Где-то здесь… Зачем тебе она сейчас? — она хихикнула.

Я могу поклясться — она освободила меня голыми руками. Что-то здесь не так… Неужели…

Её ладонь нырнула ему под рубашку.

— Мне надо вернуться, — Гарри решительно поднялся и, взяв её за плечи, отстранил от себя, не отрывая взгляда от её лица — такого знакомого и такого странного в призрачном свете невидимой из-за деревьев луны. — Там остался Невилл. Я должен вытащить его — эти нимфы настоящие чудовища. Они его убьют. И потом, мне нужно с ними поговорить…

— Гарри!.. — Гермиона сделала шаг к нему, и, движимый каким-то предчувствием, юноша отпрянул и, развернувшись, пошёл обратно, прекрасно понимая, что вряд ли сейчас найдёт дорогу к костру и пещере, откуда только что оказался таинственным образом спасён. Но теперь он точно знал: от неё надо бежать. — Зачем он тебе? — крикнула она ему вслед. — Ведь его уже не спасти… Поторопись, и тогда хотя бы мы с тобой сумеем…

Крак.

Ветка хрустнула под ногой, юноша пошатнулся, с трудом удержав равновесие. Сзади раздался тихий переливчатый смешок.

Я так и знал.

Он слышал приближающиеся лёгкие шаги, и, собрав все силы, ждал.

— Значит, ты считаешь нас чудовищами… Забавно.

От гнева у Гарри перехватило дыхание. Он резко обернулся.

— Как ты посмела… её облик… Ты… ты просто… — кусая губы, он пытался найти слово пооскорбительнее, — просто животное! Ты — не человек!

— Конечно, я не человек, — задумчиво кивнула нимфа. — Но и животными я бы называть нас не стала — не потому, что это унизительно, нет. Мы — лесные существа, куда более древние, чем вы. Мы живём по своим законам, и не вам эти законы менять. Люди нужны нам, чтобы продолжать наш род — поэтому мы похищаем мужчин или ловим тех, кто по собственной глупости и неосмотрительности забрёл сюда… Ну, или же как ты — слишком положился на свои силы.

— Но почему вы отпустили меня тогда, в первый раз? Ведь однажды мы… я…

— Так пожелал Диофан: он запретил нам трогать друга Хагрида. Но теперь его тут нет, верно?. И никто не узнает… Не узнал бы… — нимфа не сводила с юноши задумчивого и чуть удивлённого взгляда. — Значит, они всё придумали… Вот вруньи… Значит, ты… Ты… — она подошла и снова протянула к нему руку, но Гарри, развернувшись, звонко ударил по ней.

— Не касайся меня!

Сейчас ему было всё равно — растерзает ли она его, убьёт ли; он стоял, сжав кулаки и не сводя напряжённого взгляда с лица Миа, едва различимого в ночи. Во мраке её глаза светились странным светом: будто на дне глубокого зелёного озера переливался таинственный огонь.

— Ты ведь хотел поговорить, верно? Ступай за мной. Я тебя не трону.

Развернувшись, она легко заскользила по одной ей ведомой тропке сквозь заросшую орляком поляну. Гарри, колеблясь, смотрел ей вслед. Несколько шагов — и тонкая фигурка растворилась среди деревьев, остался лишь лёгкий, как дуновение ветерка, шелест шагов. Он вот и он затих. Гарри не шелохнулся.

— Ну же! Ведь ты за этим пришёл, верно? — донеслось до него, и в этот раз гриффиндорец решительно двинулся следом.

…Замерев перед отвесной скалой, оплетённой плющом и поросшей мхом, Миа воздела к небу руки и произнесла что-то на непонятном языке, полном шипящих и свистящих звуков. Если это и был язык нимф, то основу ему положило пение ветра и шорох листьев, тихий плеск лесного ручейка и вздохи напоённой влагой земли. Лунный свет упал на воздетые ладони — и те вдруг вспыхнули живым светом. Гарри не сразу сообразил, что это засияли камни в её перстнях.

Опустившись на колени, нимфа прикоснулась ими к одной ей ведомым углублениям в скале, и… Послышался треск рвущихся плетей плюща, натужный скрип и хруст камня, и прямо перед ней разверзся проход.

— Ч-что это?.. — не в силах побороть любопытство, пересилившее недоверие, Гарри приблизился и заглянул в открывшуюся пещеру. К его удивлению, она была освещена тусклым светом, хотя ни факелов, ни свечей, ни какого другого источника освещения не наблюдалось. Посредине, на возвышении, грубо высеченном из цельного куска породы, стоял… определённо: это был каменный гроб.

С трудом справившись с волнением и дрожью, Гарри сделал ещё один шаг.

— Тут покоятся двое из Великой дюжины. Те, кто отдали свои жизни, спасая остальных, кто пожертвовали собой, — голос Миа переполнялся мистическим торжеством. — Из века в век передавалась эта тайна вместе с кольцами. Мои неведомые предки, моя бабушка, моя мать — все они верили, что именно к ним придёт однажды благородный рыцарь, что трижды сумеет устоять перед соблазном, и которому суждено защитить мир… Я тоже верила в это. И ты пришёл. Ступай же, — она царственным жестом указала на пещеру, и Гарри шагнул под каменный свод, с ужасом ожидая запаха тлена, но тут же сообразив, что за тысячу лет всё в любом случае рассыпалось в прах.

К его удивлению в пещере оказалось сухо и удивительно холодно — много холоднее, чем снаружи: он тут же покрылся гусиной кожей и поёжился, машинально втягивая голову в плечи.

Древнее надгробие покрывали письмена, грубо вырезанные на слегка обтёсанных боках. Гарри узнал руны и мысленно застонал — в отличие от Гермионы он не посещал уроков по их изучению. Но отчаяние оказалось недолгим: на противоположной стенке обнаружилась надпись на латыни.

Протянув руку, гриффиндорец коснулся кончиками пальцев букв, и те ярко вспыхнули, заставив его отшатнуться от неожиданности и зажмуриться: пещеру залил яркий свет.

— Так слово погибших пророков цените, чтоб вырвалось солнце из древних гробов, — нараспев произнесла оставшаяся снаружи нимфа, не спускающая с него сияющих во мраке глаз.

— «Пробудись ото сна», — шёпотом перевёл Гарри странную надпись, прочитав её сквозь полуприкрытые ресницы — идущий от гроба свет жёг глаза, — эй, тут написано «пробудись ото сна». Что это?

— Это ключ, — эхом откликнулась нимфа, с тихой полуулыбкой глядя куда-то в пространство.

— Ключ? Ты имеешь в виду — заклинание?

— Думаю, часть его… — голос Миа звучал всё тише.

— Какая часть?

Нимфа пожала плечами и устало опустилась в траву.

— Это тебе и предстоит узнать, — её глаза закрылись. — А моя миссия закончена…