Защитник

Реклама

купить

Глава девятая, в которой Гатто опять берётся за старое, портреты разговаривают, а над Гермионой заносят дамоклов меч.

— Как думаешь, нас сразу отчислят или сначала отдадут на растерзание Филчу — на недельку-другую, чтоб проверить исправность оборудования в карцере, — и только потом отправят по домам? — размышлял вслух Невилл. Он лежал в унылом сумраке лазарета, едва нарушаемом тусклым ночником над входной дверью, и задумчиво смотрел в потолок.

С соседней кровати послышалась возня и вздохи. Гарри тоже не спалось, что и неудивительно — возвращение, приступ всеобщего ликования, последовавшая за ним жуткая выволочка от профессоров (кто сказал, что словом нельзя высечь — прим. автора) и, наконец, спасение в виде маленькой доброй феи, удачно замаскировавшейся под взволнованную и сердитую мадам Помфри: тряся седыми кудельками, фельдшерица заявила, что проведших несколько дней в лесу мальчиков необходимо немедленно осмотреть и подлечить, а уж потом решать с ними по всей строгости школьного закона. И она и близко никого к ним не подпустит до тех пор, пока не убедится, что здоровью и жизни детей ничего не угрожает.

Ха-ха. Не угрожает.

— Как там… «казнить нельзя помиловать»?.. — Невилл грустно улыбнулся.

— Не знаю, — наконец, признался Гарри, с трудом отрываясь от своих мыслей. — Если честно, я как-то не думал об этом, когда…

— Я тоже… — вздохнул Невилл и повернулся на бок. Теперь он различал в полумраке и кровать одноклассника, и его самого: закинув руки за голову, Гарри тоже лежал с открытыми глазами, сосредоточенно уставясь в одну точку. — Представляю, что мне устроит бабушка… Точнее, даже представлять не хочу.

— Ты прости, Невилл, что так получилось… — Гарри мрачно подумал, как обрадуются Дурсли, когда он свалится им на голову среди осени.

— Да нет, ничего, меня ж никто силком за тобой не волок, я не в обиде. Хорошо, что обошлось, — вздохнул Невилл. — С другой стороны, это мне стоит извиниться: как знать, может, не будь меня рядом, у тебя всё бы вышло куда успешней — я ведь известный неудачник… Воистину: кто рождается безруким и безголовым, тот в дальнейшем только развивает оба этих качества.

— Не говори так, — поморщившись, тихо, но решительно остановил его Гарри. — Во-первых, не будь тебя, от меня бы те цветочки и мокрого места не оставили. Ты меня спас, и я у тебя в долгу…

— Ну, положим, потом меня спас ты, так что мы — квиты…

— …а во-вторых, ни слов поддержки, ни слов возражения у меня сейчас всё равно нет… Всё обошлось. И ладно. Теперь бы ещё не выпихнули из школы… Иначе, как и где я буду искать оставшиеся части заклинания? Не у Дурслей же в палисаднике, среди прокисших бегоний… — перед глазами мелькнули картины из жизни на Приват-Драйв… пышные усы дяди Вернона… лошадиная физиономия тётушки… Дадли… Гарри передёрнуло, и он вернулся к своим размышлениям. — Значит, «Пробудись ото сна»… Как там пела Шляпа: «Защитник тут же скован был и спрятан на века»… Интересно, куда же всё-таки его засунули?.. Или это в переносном смысле, и он просто запечатан заклинанием? Или же он сам и есть заклинание, дающее некие особые возможности? Чёрт… Четыре ключа, четыре… Теперь осталось три, и единственная ниточка ведёт к древним существам. Так их тут полно — кентавры, сатиры, нимфы, русалки. Кальмар этот в озере, опять же. Домашние эльфы. Привидения. Хотя нет, привидения — всё же не существа, а люди… Хм. Как насчёт картин?.. Интересно, а Арагога и его родню можно считать древним существом? Нет, наверное, древность считается по времени проживания здесь… Пожалуй, стоит ещё раз переговорить со Шляпой, рассказать ей всё — может, она чего дельного присоветует, — внезапно осознав, что, кроме как с новообретённым фетровым другом, больше ему поделиться и обсудить создавшуюся ситуацию не с кем, Гарри почувствовал боль в груди — да ещё такую сильную и неожиданную… Он даже закашлялся. — Рон… Гермиона… Они бы поняли, помогли, поддержали… Почему?! Почему всё так?!

Лица друзей появились перед внутренним взором. Смеющиеся и грустные, задумчивые и озадаченные. Зазвучали их голоса — так явственно, так отчётливо… Потом лицо Рона потускнело, осталось только её лицо…

Гермиона…

Гарри стало совсем плохо и, глухо застонав, он свирепо вцепился пальцами в край одеяла. Боль накрыла его, он почти физически чувствовал навалившуюся, душащую тяжесть…

Нет. Я не хочу… не могу сейчас об этом думать. На чём я остановился? Да, три ключа… Поговорить со Шляпой…

Невилл снова вздохнул и завозился, заставив Гарри вернуться к реальности:

— Слушай… я ведь так тебя и не спросил… Хотя, наверное, ты всё равно не ответишь, — тихо, будто разговаривая сам с собой, продолжал он. — А зачем ты вообще пошёл туда? Посреди ночи, в Лес, к нимфам, через всё это… — хоть Невилл и старался держать себя в руках, задрожавший голос выдал ужас, охвативший его при одном воспоминании о плотоядном цветке, кошмарном пожаре, странном спасении и двух страшных днях, последовавших за ним: когда каждую минуту он ждал смерти… или ещё чего похуже. — Ведь ты же знал?.. Или не знал?.. Ради чего? — Гарри молчал. В тишине лазарета послышался долгий мучительный стон: изображённый на одной из картин умирающий наконец-то испустил дух. — Я понимаю… Прости. Спокойной ночи, — раздался скрип пружин и, покосившись, Гарри увидел, как Невилл поворачивается к нему спиной и натягивает одеяло на плечи.

А ведь он пережил то же, что и я. Вот только, в отличие от меня, прошёл через всё это не ради чего-то… он имеет право знать. С другой стороны, действительно никто силком его не волок… Но ведь… ведь от этого жуткого цветка спас меня именно Невилл, и, не окажись его рядом, меня б сожрали, как запутавшуюся в паутине муху…

— Нет, постой. Я… понимаешь, так надо, Невилл. Я… я не могу тебе всего рассказать, — и вдруг Гарри понял, что больше всего на свете ему именно этого и хочется: рассказать другу обо всех переживаниях, о том, насколько ему больно и одиноко; о том, как страшно и как странно пытаться спасти мир, где не осталось сейчас ни единого человека, готового протянуть ему, Гарри, руку помощи… Человека, для которого он бы что-нибудь значил… Конечно, были учителя, Дамблдор — они всегда бы помогли, поддержали, подсказали — однако сейчас Гарри нуждался не в них: он отчаянно хотел, чтоб рядом оказался друг — просто друг, готовый молча выслушать, хлопнуть по плечу, сочувственно улыбнуться. Но увы. Рон… Гермиона… Сириус — а ведь всё это время крёстный был жив, находился совсем рядом, и даже не подал знака, — эйфория от этого открытия постепенно уступала место обиде.

Эх, случись всё полгода назад — когда рядом были Рон и Гермиона — о, ради них он бы кинулся напролом — он бы, не задумываясь… Но сейчас, когда от дружбы и любви оставались только подёрнутые раскалённой золой руины, над которыми он шёл по ветхому, крошащемуся прямо под ногами мостику, — открытый всем ветрам и ненастьям.

Один. Всегда один… Все меня оставили. Но я не впаду в отчаяние. Я обязан идти вперёд и делать, что должен, — ради тех, кого продолжаю любить, хотя они и… — кулаки Гарри сжались сами собой.

— Я понимаю. И не прошу. Спасибо, что спас меня. Спокойной ночи.

— Угу, — помедлив, кивнул Гарри.

Странный он всё же парень… Ни друзей, ни подружки, ни братьев-сестёр… Снейп всё время притыкает, в школе дразнят… И родителей, можно сказать, почти нет… Почти… Видеть их такими — наверное, это ещё страшней, чем потерять совсем… Да ведь… да ведь он — такой же, как я. Точно такой же.

— Невилл, вот ещё что… — порыв оказался настолько внезапен, что Гарри не успел даже подумать, как слова сами полились с губ. — Понимаешь, всё дело в Защитнике — помнишь, Шляпа пела на Церемонии? Вот я и решил — ну, словом… попробовать найти эти ключи.

— Отчего же — я хорошо помню, — Гарри показалось, будто Невилл под одеялом съёжился ещё сильнее. — Там ещё что-то было про гриффиндорскую смелось, слизеринскую хитрость, ум Равенкло и упрямство Хаффлпафф…

— Ты думаешь? — оторопел Гарри. — А ведь точно…

Тогда найдётся человек
С отважным сердцем льва,
Чтоб всё при нём: упорство, хитрость,
Ну, и голова…

— Нет, ты не думай, будто я так в себе уверен, будто я считаю себя избранным или призванным…

— Я не думаю. Так оно и есть, — безо всякой издёвки, спокойно, будто говоря о чём-то само собой разумеющемся, отозвался Невилл, и Гарри раздражённо фыркнул: от кого бы ни исходили подобные фразы, он терпеть их не мог. — Ты действительно единственный, кому удавалось каждый раз спасаться от верной смерти. И не просто спасаться, но и спасать других.

— Не каждый раз, — тихо возразил Гарри. — Ведь Седрика я всё же…

— И если и суждено кому-то разгадать тайну Защитника — то именно тебе.

— Ну, ладно, тут есть о чём поспорить: Шляпа мне сказала — дескать, не каждый может пройти этот путь, потом взялась пугать всякими ужасами. Однако, смотри сам: мы ведь всё сделали вместе с тобой — вместе чуть не погибли в огне, вместе спаслись, вместе… — «гостили у нимф» Гарри успел проглотить, сделав вид, будто поперхнулся, — кхе… прискакали обратно…

Невилл под одеялом кивнул и нервно поёжился, и у Гарри тоже вступило в копчик: кого угодно доконала бы гонка сквозь самое сердце Запретного леса на келпи, которая сначала категорически не желала признавать Невилла, а потом неслась, взбрыкивая так, что её острая хребтина норовила перепилить парней пополам…

— Словом… — продолжил Гарри, машинально понижая голос, хотя в лазарете всё равно не было ни одной живой души. И мёртвой тоже: дежурное привидение отсутствовало, а картины мирно посапывали, утомившись от вечерней суеты и толчеи. — Понимаешь, всё это не легенда. Четыре части заклинания Защитника попрятаны неизвестно где, но только оно может сейчас помочь нам устоять перед Вольдемортом. И одна из частей — я всё ломал голову над подсказками и вдруг меня осенило — и точно: она хранилась как раз у нимф, потому-то я и…

Когда Гарри снова повернулся к Невиллу, тот, вытаращив глаза, сидел на кровати.

— То есть… Так тебе удалось его добыть?!

Задремавшая над корпией сестра милосердия с ближайшей картины выронила свою работу, и юноши тут же шлёпнулись в кровати, натянув одеяла до самых бровей.

— Гарри… — осторожным шёпотом повторил Невилл… — Тебе удалось?..

Но тот не ответил.

Кто меня потянул за язык?! Какого чёрта я ему всё выложил?! — проклинал себя Гарри за минутный порыв. — А вдруг он…. Да что я несу! Боже мой! Ну неужели я никому, никому больше не могу доверять?!

— Гарри… — ещё раз шёпотом позвал Невилл и, так и не дождавшись ответа, тоже замолчал. Через некоторое время возня на его кровати прекратилась, дыхание стало ровнее — он уснул. Сам Гарри никак не мог последовать его примеру: от всего пережитого сердце в груди отчаянно колотилось, голова — разрывалась от мыслей и подозрений, а душа переполнялась отчаянием и решимостью.

В окно сквозь покачивающиеся ладошки клёнов заглянула луна. Ночь вздыхала и пела заблудившимся в ветвях ветерком. Наконец усталость взяла верх над возбуждением, и Гарри провалился в беспокойный, мучительный сон — он мчался по бесконечному серому туннелю, силясь оторваться от преследователей, и с каждым шагом понимал, что на самом деле бежит им навстречу.

— Итак, мой полупрозрачный дружок, — медовым голосом пропел Гатто, — что-то я не вижу вашего подробного отчёта по лазарету.

Привидение понуро смотрело в сторону.

— Я всё написал.

— Да-да, вижу скорбный плод ваших усилий: nulla dies sine linea — ни дня без строчки, — Гатто внезапно смял свиток, который держал в руках, и отшвырнул в сторону. Медленно планируя, тот опустился на пол и тихонько закачался на сквозняке. — Не хотел бы вас огорчать, но в таком виде он никуда не годится… Понимаете ли, достопочтимый сэр Анабел, по странному стечению обстоятельств ваше бытописание жизни лазарета, в коем нынче находятся столь долгожданные персоны, как мистер Поттер и мистер Лонгботтом, обрывается на том душещипательном моменте, когда в сопровождении мадам Помфри наших дражайших пациентов покинула профессор Макгонагалл. Меня же интересует, что было дальше.

— Ничего, — тихо пробурчало привидение, теребя и обрывая кружева на рукавах. — Они уснули.

— Сразу же? Не сказав друг другу ни слова? Не поделившись впечатлениями о пережитом, не возликовав о чудесном спасении, не посмеявшись, не пошептавшись, не посетовав на грядущее? Ведь, ежели я не ошибаюсь, тут написано, что профессор Снейп в приступе гнева обозвал обоих пустоголовыми кретинами и законченными идиотами. А так же сказал, что, коли профессор Дамблдор в очередной раз посмотрит на гриффиндорские выходки сквозь пальцы, то он собственноручно зарежет обоих на экзамене. Причём, если не ошибаюсь, вы сами заметили на полях, что не можете достоверно утверждать, что оное обещание было лишь экспрессивным выражением и его не стоит понимать буквально. Хотите сказать, что после такого Лонгботтом спокойно уснул?

— Именно.

— Так-так… Свежо предание, а верится с трудом. А может, всё дело в том, что аккурат в четверть одиннадцатого закончилось дежурство по Восточной башне некой особы, проходящей в списках школьных привидений как Меланхольная Кэрол, однако в неофициальной обстановке называемая… — Гатто вытащил из внутреннего кармана и развернул полупрозрачную записку, — так-так… «птичка серебристая» — трираза, «кружевное облачко» — один раз… ага, а вот это просто делает честь вашей фантазии: «моя лучистая…»

— Прекратите! — призрак сжал кулаки и возмущённо (хотя, естественно, совершенно бесшумно) топнул ногой. — Как вы смеете следить, шпионить?! Я… я вызываю вас!

Его щёки засеребрились, и рука сама собой потянулась к эфесу шпаги.

— Sidera sunt lumina noctium — звёзды светят ночью, как трогательно. Нет, мой милый друг, обращу этот вопрос к вам:как ВЫ смеете так себя вести при мёртвом-то муже?! Ведь у этой особы есть законный, хотя и…хе-хе… покойный — впрочем, как и все мы — супруг. И он, насколько мне известно… а мне, поверьте известно, ведь весь этот ваш хвалёный Хогвартс у меня вот где, — Гатто сжал кулак, — даже Дамблдор меня слушается! — итальянец горделиво расправил плечи и вспушил и без того курчавые волосы. — Так о чём же я… ах да: оный мужтоже один из обитателей этого замка. Не думаю, что бы ему понравился факт существования у жены любовника — впрочем, с учётом его силы и размеров, думаю, он сумеет самостоятельно и без особых усилий решить эту проблему. Единственное, в чём я сомневаюсь, — понравится ли это вам, не говоря уж о вашей возлюбленной даме.

За многозначительным замечанием Гатто последовала длинная пауза.

— Что вам нужно? — наконец тусклым голосом нарушило её привидение. Узкие плечи поникли, полупрозрачные волосы закрыли лицо, плещущееся отчаянием.

— Так-так. Надеюсь, вопрос о поединке отпал сам собой, верно? Так вот: мне нужно знать, о чём Поттер и Лонгботтом говорили после того, как все ушли, — ледяным тоном отчеканил Гатто. — Пока же — не из любви к искусству, а исключительно в назидание другим — мне придётся сделать гадость. Как ни печально. Пример учит,еxemplum docet, — с плотоядной улыбкой вздохнул он. — С завтрашнего дня вы, мой юный не в меру резвый друг, будете опрозрачнены. Полагаю, лет на пять. Думаю, найдёте, чем заняться. Повоете в коридорах, повздыхаете в подземелье… Первокурсниц попугаете…

— Но…

— Или, может, на десять? — словно размышляя, перебил Гатто — призрак сжался и будто бы даже уменьшился в размерах. — А ну, марш в лазарет! — бывший профессор внезапно перешёл на злобное шипение. — Если нужно, разбери стены, камня на камня там не оставь, вынь душу из картин, но я хочу знать, где их носило и зачем! …Ведь и мне надо как-то развлекаться, верно? — закончил он, провожая взглядом скользящего в воздухе сэра Анабела. — И если мне удастся всё выяснить… О, думаю, тогда мы изрядно повеселимся, мистер Поттер… А также мистер Малфой и… конечно же вы, мисс Грейнджер… Моя маленькая неуступчивая мисс Грейнджер.Или теперь, или никогда… Aut nunc, aut nunquam, — замурлыкав себе под нос какую-то песенку, профессор Гатто довольно потёр руки.

— Вот ведь дурак, — Гермиона рассерженно изучала себя в зеркале ванной старост: на шее красовалось маленькое красное пятнышко. Потом она опустила глаза: — Господи! И здесь… А вот ещё… И… кошмар! Даже ЗДЕСЬ!!! Терри, я тебя убью!

Сердито сведя брови — те превратились в одну линию (очень тоненькую и изящную: нынешняя Гермиона регулярно их выщипывала и вообще с большим вниманием относилась к своему новообретённому телу), староста раздражённо стряхнула с ног тапочки и плюхнулась в ванну, сознательно разбрызгивая пену. Разноцветные тугие пузырики взлетели в воздух, лопаясь с мелодичным звуком, напоминающим перезвон крохотных колокольчиков, но сегодня Гермиону это совсем не забавляло. Она подняла руку и взмахом палочки призвала к себе книгу. В чём обе Гермионы совпадали — так это в страсти к учёбе (правда, справедливости ради, надо заметить, мотивы у них существенно различались. Прим.автора): вот и теперь рядом с аккуратно сложенным на лавочке бельём (разумеется, кружевным) красовалась целая стопка учебников. Раскрыв наугад Энциклопедию колдовства — прошлогодний подарок Крума, она погрузилась в чтение. Однако уединению не суждено было продлиться долго. В ванной раздалось деликатное и весьма мелодичное покашливание, и кто-то заговорил на разные голоса:

— Тук-тук. Кто там? Не подскажете, могу ли я видеть мисс Грейнджер? Нет ли её случайно здесь и не соблаговолит ли она перекинуться парой-другой слов по вопросу, который наверняка не оставит её равнодушной?

Охнув и едва не выронив тяжёлый том прямо в воду, Гермиона сползла в ванну поглубже — теперь из пушистой пены виднелось только лицо.

— Кто? Что? — ахнула она и, взяв себя в руки, недовольно кивнула: — Хорошо, мисс Грейнджер соблаговолит. Прекратите ваши штучки, входите.

— Вот и славно, вот и хорошо… — из-за висящего на крючке шёлкового халата (столь любимый и Гарри, и «той» Гермионой розовый пушистый халатик оказался беспощадно выброшенным в первый же день) явился призрак профессора Гатто и, многозначительно улыбаясь, завис в воздухе неподалёку, ханжески прикрывая полупрозрачной ладонью глаза. — Прошу извинить за вторжение, но некоторые факты, волею случая достигшие моих ушей, вынудили поступиться всеми существующими правилами. Исключительно из-за глубокой симпатии, что я питаю к вам… — Гатто приложил руку к сердцу и поклонился.

— Ничего-ничего, — нетерпеливо кивнула девушка, — продолжайте.

— Благодарю вас, — бывший профессор чинно склонил голову, украдкой метнув в укрытую пеной студентку полный сожаления плотоядный взгляд. — Не поверите — лечу я сейчас по коридору, как вдруг ко мне кидается один призрак… ну, вы всё равно его не знаете… и по непонятной причине сообщает в подробностях о том, чем Поттер и Лонгботтом занимались в Запретном Лесу… Я, признаться, подумал, что вам как старосте Гриффиндора надо быть в курсе происходящего, верно?

С громким бульканьем книга пошла ко дну.

— Мерлин… Что же они делали?! — в ужасе вытаращила глаза Гермиона. — На что вы намекаете?!

Удивлённый столь бурной реакцией, профессор на миг недоумённо умолк и тут же рассыпался дробным смешком, стыдливо прикрывая рот рукой.

— У каждого свои недостатки — sua cuique sunt vitia. Хи-хи-хи… О… мисс… Я, конечно, всегда знал — девушка вы просвещённая и весьма продвинутая, однако мне и в голову не приходило, что ваши познания простираются настолько далеко.

— Я не это имела в виду, — чтобы скрыть смущение, Гермиона набрала в ладонь воды и умылась. Когда она коснулась пышущих жаром ушей, то совершенно искренне удивилась, почему не услышала шипения.

— Я о том,зачем туда отправился Поттер… Но, видите ли, существует один нюанс… — профессор приглашающе умолк.

— Кстати… вы… вы пока никому ничего не сказали? — тихим голосом, от которого у Гатто волосы на голове встали дыбом, спросила Гермиона.

— Нет. Пока, — сделав уловимую паузу между словами, улыбнулся Гатто. — Хотя… не думаю, что вы — единственная персона в этом замке, которой было бы интересно сие узнать.

— Не сомневаюсь… И?..

— И?..

— Так зачем же?..

— Suis quaeque temporibus. Всё в свое время, — Гатто не переставал улыбаться, однако чуть дрожащая рука, которую он запустил в пышную шевелюру, выдала его волнение.

Плеснула вода: Гермиона оперлась о край ванной и встала. Пена медленно сползала, открывая её тело — ладное, гибкое — настоящее тело, которого она была лишена всё это время и ради сохранения которого не остановилась бы ни перед чем.

Думаю, мы поняли друг друга…

Она медленно вышла и замерла, спокойно глядя прямо в разом вспыхнувшие глазки призрака.

— Думаю, если бы я попросила подать мне полотенце, вы бы восприняли это как шутку?

Итальянец затрясся в дробном смешке. Гермиона пересекла ванную и накинула халатик, не вытираясь, — тот тут же облепил её.

— Так зачем же они туда ходили? — повторила она.

— Мнэ-э-э… — голос Гатто дал петуха, но, откашлявшись, он торопливо заговорил.

Гарри мчался — быстрее, быстрее! — в гриффиндорскую башню. Эхо громких шагов разлеталось по длинным коридорам, нарушая величественную послеполуденную тишину. Большинство студентов находились на занятиях, другие торчали в библиотеке или же трудились над уроками в гостиных. Лишь несколько счастливчиков резвились на просторах хогвартских лугов, с каждым днём утрачивающих радостно-зелёные оттенки.

Осень брала своё, взбрызнув Запретный Лес своей громадной разноцветной кисточкой, — и суровая однотонность расцветилась легкомысленным багрянцем и золотом. По-осеннему звонкое, синее небо, разогнав нескончаемые тучи, стало высоким и плотным, почти осязаемым: наверное, если как следует разогнаться и направить метлу вертикально вверх, можно было разбиться вдребезги об эту холодную сияющую лазурь. Но Гарри сейчас было не до красот: едва вписываясь в повороты, перепрыгивая через ступени, он мчался из лазарета в сторону общежитий — самой короткой дорогой (если, конечно, в Хогвартсе вообще существовали короткие дороги. Прим.автора), думая только об одном: о спрятанной под матрасом книге и о том, что он увидит, раскрыв её последние страницы, — сколько их прибавилось за время моего отсутствия? Правда, в учебных башнях скорость пришлось сбросить, дабы не нарушать топотом строгую тишину. Гарри прокрался на цыпочках мимо бесконечно длинного ряда дверей — «…отдельные стадии процесса… …и в 1420 году они вероломно напали на… …движение палочкой строго по указанной мной траектории!.. …пять очков Райвенкло, а теперь попрошу вас…» — и, едва завернув за угол, тут же кинулся со всех ног, однако сразу же — О-о-ой!!! — налетел на что-то. Вернее, на кого-то. На полу, словно его собственное отражение, — точно так же держась за лоб и с мученическим выражением на лице — сидел Рон Уизли.

— Чё-о-орт… Смотри, куда идёшь, — промаргиваясь, чтобы разогнать брызнувшие из глаз вперемешку со слезами разноцветные искры, простонал Гарри, хотя, надо сказать, подобный упрёк стоило обратить, в первую очередь, к нему самому.

— Не говори, что мне не следует делать, — и я не скажу, куда тебе следует пойти, — огрызнулся тот, и Гарри, уже поднявшийсяи собравшийся продолжить свой путь, остановился.

Он сам не понял, что его дёрнуло за язык, — может быть, резанула злость в голосе, а может, сказались последствия приключения, пережитого вместе с Невиллом (который, кстати, повёл себя именно как настоящий друг), но Гарри, обычно не идущий на открытый конфликт и сознательное нагнетание обстановки, не удержался:

— Слушай, ты беситься не устал? Тебя от себя самого ещё не тошнит, нет?

— Меня от тебя тошнит! — во мгновение ока Рон уже был на ногах, и в глазах его вспыхнул недобрый огонёк, а на губах появилась… Гарри не поверил своим глазам — улыбка. Злобная и радостная улыбка, полная предвкушения драки, какую он прежде видел только у Малфоя. — Ну, что уставился? — хрустнули костяшки разминаемых пальцев.

Рон.

Друг, разделивший с ним за предыдущие пять лет самые тяжёлые и весёлые дни. Готовый в любую минуту прийти на помощь. Умеющий вовремя пошутить. Способный на всё ради него — равно как и он сам. Лучший друг. Единственный друг. Глядя в эти пустые глаза, Гарри вдруг понял: его больше нет. Он больше не существует.

Что случилось, Рон?! Куда ты исчез?!

— Да вот думаю, из-за чего ты превратился в такого придурка, — Гарри схватил Рона за плечи и отчаянно тряхнул, словно это могло вернуть того в чувство. Уизли настолько опешил, что даже не сразу отреагировал. Зато потом… — Рон, что с тобой…

— На себя посмотри, герой! — хорошая реакция спасла Гарри от удара в челюсть, однако кулак по касательной задел плечо, и гриффиндорец едва удержался на ногах. — И убери от меня руки, понял?

Гнев ударил Гарри в голову, и раньше, чем он успел подумать, что Рон и сильнее, и крупнее, недаром именно он всегда брал верх в дружеских потасовках, — словно это могло бы вернуть его настоящего — Гарри кинулся на него. Рон вскинул кулаки — Гарри успел увернуться от одного удара, дать бывшему другу по шее, получить локтем в бок… ещё одно обманное движение и…

…Нелепый покосившийся дом, в котором безошибочно угадывалась старая Нора. Но… В ней не было ни капли солнечного гостеприимства и приветливости: заколоченные крест-накрест окна, оторванная ставня, болтающаяся на одной ржавой петле, — странный, тонкий, надрывный скрип, словно сам дом с трудом сдерживал рыдания. Лишённое ступеней крыльцо с проросшим сквозь выбитые доски бурьяном. Наглухо забитая дверь, вырванная «с мясом» ручка. Будто несомый ветром, Гарри вмиг оказался на пороге, поднял руку к измочаленным жучками-точильщиками доскам и…

Искры вновь посыпались из глаз — он на миг оглох и ослеп, а когда пришёл в себя (судя по всему, спустя какое-то время), то почему-то уже полулежал, привалившись к стене. Затылок ныл, в ушах гудело, лицо было в чём-то мокром, а всё вокруг размазалось в неясные пятна и чуть-чуть плыло — у меня слетели очки… Он пошарил вокруг руками — ага! — мир обрел отчётливость, обнаружив свою неожиданную многолюдность: двери в коридор были распахнуты, и из-за них высовывались любопытствующие физиономии студентов. А непосредственно над Гарри стояли учителя. Причём, как он не без удивления обнаружил, — все в двойном экземпляре. Гарри тряхнул головой, и количество профессоров, коридоров и дверей тут же сократилось до нормального.

— Я вас спрашиваю, мистер Уизли, что здесь произошло? — судя по недовольному тону, профессор Вектор задавала этот вопрос не в первый раз. Рон — растрёпанный и покрасневший — молчал.

Гарри вытер подбородок. Кровь. Он тронул языком губу — разбита. Заметив, как он поморщился, Рон воровато сунул в карман мантии кулак, костяшки на котором были выпачканы в чём-то багровом, и отвёл глаза.

— Мистер Поттер, мистер Уизли! Мы ждём ваших объяснений, — прозвучал холодный голос профессора Макгонагалл. — Почему вы не на уроках — во-первых, и почему в таком виде — во-вторых.

— Э… мы… просто мы… всё дело в том, что я и… — начал Гарри, и Рон, брезгливо фыркнув, уставился в потолок. Весь его вид говорил: «ну-ну, отведи душу, заложи меня». — Это моя вина, я выскочил из-за угла и налетел прямо на него. Мы столкнулись, — старательно избегая как имени бывшего друга, так и его фамилии, после паузы отчётливо сказал Гарри.

— А вы, мистер Уизли?..

— А я бежал — опаздывал на Защиту от Тёмных Сил, и тут он выскочил прямо из-за угла, — пробурчал Рон, уставясь в пол.

— Вы уже на неё опоздали. А вам, мистер Поттер, наверное, стоит вернуться в лазарет — вы ещё недостаточно окрепли, — недовольно покачав головой, заметил профессор Флитвик.

Из-за дверей донеслись шепотки и хихиканье. Падма Патил, приложив ладонь к губам, с ужасом смотрела на Гарри, за её спиной довольно улыбался Малфой. Из соседнего коридора высыпали второклашки — неразлучная троица в лице Трейси Алесини, Кевина Сторма и Дженнифер Грин. Последняя, едва взглянув на Рона, тут же покраснела и спряталась обратно за дверь.

— Нет-нет, со мной всё нормально, я просто торопился в гриффиндорскую башню. Всё хорошо, — для убедительности повторил Гарри и встал, прикладывая все усилия, чтобы не покачнуться — мир предательски дрыгнулся под ногами. — Простите.

— Ну, в таком случае… — кивнув, профессор Вектор и следом за ней остальные вернулись к своим студентам. Только профессор Макгонагалл осталась в коридоре, не сводя глаз с бывших друзей. Гарри постарался сделать самое невинное лицо, Рон тоже принял независимый вид. Ничего не сказав, декан Гриффиндора, наконец, развернулась и оставила их наедине. Повисла томительная пауза, после которой, так и не взглянув на бывшего друга и не оборачиваясь, Гарри продолжил свой путь в гриффиндорскую башню — куда медленнее и осторожнее, стараясь идти вдоль стены.

Опешивший и ошеломлённый, готовый к чему угодно, но только не к этому, Рон всё так же стоял посреди школьного коридора и, мучительно прислушиваясь, смотрел в одну точку. Шаги удалились и затихли, теперь из-за дверей снова доносились отдельные фразы — высокий голосок Флитвика, повествующий о Призывающих заклятьях, лекция Макгонагалл и сонное бубнение Биннса. Медленно, будто боясь того, что увидит, Рон вытащил из кармана кулак и тупо уставился на вывоженные в крови костяшки пальцев, немедленно почувствовав странный приступ тошноты.

— Кровь Гарри… как я мог… что я сделал… — внутри поселилась болезненная пустота, куда его начало неудержимо засасывать.

— Ух, как ты его! Поставил на место, молодец, — тут же довольно шепнул знакомый голосок. — Так ему и надо, пусть не зарывается…

— Заткнись! — зло рявкнул Рон. — Я… я не хотел его бить, это произошло само по себе, будто помимо моей воли…

— Просто ты стал сильнее и больше ничего и никого не боишься. И не надо ни в чём себя винить, ведьон первый на тебя кинулся: сначала с ног сбил, потом оскорблять начал, руки распускать… Сам нарвался! И вдобавок ещё решил перед учителями в благородного поиграть — пожалел, не иначе…

— Мне… мне не нужна его жалость! — кулаки Рона снова сжались и, не в силах найти себе объект, чтобы отвести душу, он с силой ударил ими друг об друга.

— Да-с, мистер Уизли, странные вещи творятся в Хогвартсе в последнее время, не находите? — раздался со стены холодный, чуть насмешливый голос. Рон вздрогнул и повернулся: с портрета на него взирал Либби Парвс, декан Слизерина с 1690 по 1712 год. — Драка двух закадычных друзей — это само по себе удивительно. Но, что уж самое невероятное, пострадавший покрыл своего обидчика и ничего не попросил взамен. Я решительно отказываюсь понимать мотивацию ваших поступков, уважаемые гриффиндорцы. Мистер Поттер либо действительно на редкость благородный человек, либо неисправимый идиот. Хотя, по мне, это близкие понятия…

— Заткнись! — рявкнул во весь голос Рон и выхватил из кармана палочку. — Или же я… или я…

— Пять очков с Гриффиндора, мистер Уизли. И немедленно отправляйтесь на урок, — в распахнутых дверях вновь возникла профессор Макгонагалл. Сейчас её выражение больше подошло бы Медузе Горгоне: во всяком случае, от убийственного по своей холодности взгляда внутри у Рона всё сразу оцепенело. Через миг, правда, он уже со всех ног бежал по коридору. Но отнюдь не на урок — к ближайшей туалетной комнате, где следующие полчаса с остервенением тёр руки, пока на них снова не появилась кровь — на этот раз его собственная.

— …Мистер Поттер, мистер Поттер… — погружённый в свои мысли и нарастающие отрицательные ощущения в разбитой губе, Гарри остановился не сразу. Оглянулся: в коридоре никого не было. Пожав плечами и помянув тихим незлым словом приятеля, с лёгкой руки которого ему опять начали мерещиться голоса, он снова зашагал — до гриффиндорской башни оставалось всего ничего, но запыхавшийся голос послышался снова, на этот раз несколько ближе: — Мистер Поттер! — на ближайшей картине, задыхаясь и держась за сердце, появилась очень старая волшебница с тёмно-коричневым лицом. Из сплошной массы морщин выдавался вперёд и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза были бледные, тусклые, словно бы закрытые бельмами. Ей, наверное, перевалило за сто. Она шла медленно, опираясь на суковатую палку. На голове колдуньи поверх чёрного пухового платка, завязанного под подбородком, красовалась веселенькая ярко-голубая остроконечная шляпа с чучелом сипухи на тулье и лентой с надписью «Международный конгресс в Брюсселе». На подбородке и под носом торчала редкая седая щетина. Одета была старушка в ватную безрукавку поверх чёрной суконной мантии. — Ох-ох… Постойте же… Ножки мои, ножки… Мне за вами не угнаться — годы не те… Ну, вот и я. Здравствуйте-здравствуйте, мистер Поттер, — произнесла она неожиданно звучным для её комплекции басом.

Гарри поклонился, интуитивно понимая, что нужно помалкивать, и вежливо ждал, когда странная бабулька закончит причитать и охать. В голове крутились картинки только что случившегося и предположения, какие же ещё удивительные и неповторимые сюрпризы готовит ему едва переваливший за полдень день, а потому, не меняя выражения лица (в любом случае, ему это доставляло некоторые неудобства: губа хоть и перестала кровоточить, но зато распухла, а скулу изрядно саднило), гриффиндорец молча смотрел на незнакомую ведьму. Воровато оглядевшись по сторонам и понизив голос до гулкого шёпота, та внезапно затараторила:

— Сейчас ведь вы её хозяин? Так вот — я слышала, как он говорил, после того, как вы с ним говорили, будто она шпионит за вами, открывая все ваши помыслы ему, — понимаете, о ком я? Словом, если она ещё у вас, — выбросите её немедленно! А то он так ликовал, так злорадствовал у вас за спиной!.. — колдунья укоризненно зацыкала зубом. — Недаром она мне говорила — ох, не к добру он поставил его над нами главным: наплачемся мы с ним, ой, наплачемся… И ведь как в воду глядела… Это ж надо: знать ТАКОЕ и молчать!!! Я бы, конечно, всё ему рассказала, но — увы — мне запрещено покидать свою картину, а столь серьёзные вещи нельзя передавать через третьих лиц, верно? Правда, можно было сказать ей, но у нас неважные отношения. Надеялась, встречу вас и всё расскажу. Словом, поверьте опытному человеку — не вздумайте снова с ней…

— О чём вы?! — от обилия местоимений у Гарри закружилась голова: складывалось впечатление, что старушка бредила, вспоминая сразу кучу народа и перескакивая с одной мысли на другую. Он попытался прорваться паутину её быстрого шёпота… И тут пришёл ответ — с такой ясностью, что Гарри сразу стало дурно.

— Ох ты, Мерлин ты мой, какой же вы непонятливый! Говорю же вам — не открывайте её, не трогайте: он проговорился, что она дает ему возможность читать ваш разум!

— Или вы сейчас же объясняете мне все эти «он» и «она», или я спалю эту картину к… — Гарри в отчаянии потянулся за волшебной палочкой, и ведьма, басовито закудахтав, испуганно присела.

— Так-так… Непорядочек, — укоризненно цокая языком, профессор Гатто висел прямо за спиной, как всегда — вынырнув ниоткуда и неизвестно когда. — Почему вы не на уроках, мистер Поттер? Ваше возвращение, конечно, событие недели, однако же, что вы делаете в такое время здесь, тогда как — насколько мне известно — все ваши одноклассники размахивают шпагами, пытаясь произвести впечатление на мадемуазель Делакур?

— Я приступаю к занятиям завтра, я только что из лазарета… — скрипнув зубами от досады, ответил Гарри.

— Вижу-вижу… Ну-с, vive et vale! Живи и будь здоров. Что это у вас с лицом?

— С лестницы упал, — традиционно отмахнулся Гарри, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Ведьма на картине за его спиной взволнованно вздыхала, спрятавшись за раму. Профессор Гатто не торопился. Он сделал пару кругов над головой Гарри и снова завис, задумчиво шевеля пальцами.

— Вы ступайте, ступайте.

— Уже иду, — Гарри присел и начал неторопливо завязывать шнурок. Итальянец внимательно следил. Один узел. Два узла. Три. Когда его черти отсюда унесут???

— Виолетта, душа моя, — пропел вдруг Гатто. — Не надо прятаться, я прекрасно знаю, что вы здесь вопреки запрету покидать вашу обитель. И я, и сам мистер Филч — сколько раз мы предупреждали, что распространяемые вами сплетни и слухи вносят дезорганизацию в жизнь школы? И, тем не менее, насколько я понимаю, глядя на лицо мистера Поттера, широко известного в узких кругах сорвиголовы, вы опять взялись за старое… У меня буквально сердце кровью обливается от того, что мне придётся сейчас сделать. Как говориться, если ищете, найдёте: si quaeretis reperietis. Ну, мистер Поттер, вы уже закончили с вашей обувью?

Гарри, который к тому времени находился в процессе завязывания очередного узла на втором ботинке, хмуро поднялся: похоже, Гатто собрался стоять насмерть, и больше ничего узнать не удастся. Впрочем, больше ничего и не требовалось. Уходя по коридору, гриффиндорец слышал тихий диалог, потом истеричное кудахтанье старой волшебницы стало громче и вдруг резко стихло.

Открывает все помыслы ему. Получается, стоило сейчас взять её в руки, и ключ…

Мир почернел, когда он осознал, на краю какой пропасти стоял.

Дурак… Какой же я дурак!!! Самонадеянный кретин, посчитавший себя способным перехитрить кого угодно… Меня использовали, как ребёнка, водили за нос, прикармливали, подсовывали наживку пожирнее, чтобы я не сорвался с крючка… Идиот, идиот, ИДИОТ!!! Я должен немедленно вернуть её Дамблдору! Как знать, может, не укради мы тогда книгу из его кабинета, ничего бы этого не произошло!

Драко с отвращением смотрел на свои руки: как ни старался, едва он отрывал их от стола, пальцы начинали чуть заметно дрожать, а перо цеплялось за пергамент, мерзко скрипя и разбрызгивая чернила. Он пытался убедить себя, что волноваться не из-за чего, что впереди его ждут куда более серьёзные разговоры и поступки, однако недосып — с одной стороны — и — с другой — мысль, что сейчас отец и сам Тёмный Лорд зависят от его ловкости и сообразительности, заставляла сердце стучать чаще, сбивала дыхание, бросала в дрожь. Нет, не от страха. От волнения и предвкушения.

Какого чёрта со мной творится такая ерунда? Ничего нового: в конце концов, всё последнее время я только и занимаюсь этими нудными ритуалами — мне даже по ночам снится какой-то бред… А тут и делать-то ничего не придётся. Воинство, воинство… Сколько им ещё нужно? Тысяча, две, три? Положим, через пару месяцев так и будет, но что-то незаметно, чтобы они готовились к немедленному наступлению. Чего ж они так меня гонят — сами-то совсем не спешат… И с этим Поттером… Наверняка опять перемудрят. Хотя… это не моё дело. Сейчас нужно сосредоточиться на главном… — Драко заметил, что на него уже начали коситься: он сидел, выпрямившись и глядя в никуда, тогда как остальные — скажем, сидящие по соседству братцы Криви (одинаково белёсые и бесцветные, словно две моли) усердно корпели над толстенными фолиантами и свитками. Малфой взял верхнюю книгу из стопки перед ним и открыл её наугад, чихнув от взметнувшейся в воздух пыли. Решительно обмакнув перо в чернильницу, поднёс его к листу, но тут скрипнула дверь, и рука невольно дрогнула: на желтоватой гладкой поверхности расплылась клякса. Чертыхнувшись сквозь зубы, слизеринец поднял глаза к двери (он специально сел так, чтобы видеть входящих) — придерживая подбородком высокую стопку книг, в дверь бочком вползла чернявая крумова племянница.

Однако гриффиндорцы сегодня что-то доминируют, — подумал Малфой и улыбнулся пришедшей на ум идее. Невзначай смахнув на колени волшебную палочку, он под столом нацелил её в сторону Станы… гриффиндорка споткнулась, шлёпнулась на ровном месте, и учебники с грохотом разлетелись в разные стороны. Мадам Пинс недовольно взвилась за своей конторкой и коршуном налетела на хлопающую глазами болгарку. Шёпотом отчитывая её и угрожая лишить — при подобном отношении к книгам — права пользования школьным фондом, библиотекарша начала собирать книги с пола, с тревогой проверяя их целостность и сохранность, а также наличие загнутых уголков страниц. В тишине раздался скрип отодвинутого стула: Уизли подобрал отлетевшие к его столу тома и — что вызвало весьма живой интерес Драко — протянув руку, помог болгарке подняться.

Так-так… Надо же — улыбается… Похоже, наша рыжая прилипала, расплевавшись с Поттером, решила примазаться к другой заметной фигуре. Или же у них роман, и хаффлпаффская стервоза получила от ворот поворот? Нет, скорее, она сама его послала… Примем к сведению: это можно использовать…

Стана отправилась к конторке бормотать оправдания, Уизли не сел на своё место, а углубился в бесконечные библиотечные ряды шкафов, и Драко вернулся к своему испорченному листу: пусть он только изображает, будто усердно занимается, — всё должно быть предельно правдоподобно и безупречно. Он скомкал пергамент и вытащил чистый лист. Вздохнув, снова взялся за перо, и снова оно чуть заметно затрепетало в его длинных тонких пальцах с идеально ухоженными и ровными ногтями.

Имело ли значение, кого он ждал для разговора? Драко, не задумываясь, проклял бы каждого, кто сказал, что это так, и всё же… Он сейчас испытывал странное чувство, встречаясь с той, кого совсем недавно считал своим злейшим врагом, и которой суждено было в ближайшее время стать даже не просто союзницей, а действенной помощницей.

— А не проще ли заклятье Imperio? — поинтересовался он у отца во время встречи накануне ночью.

— Проще, — кивнул тот и чуть удивлённо, будто не ожидая разговора о столь очевидных вещах, посмотрел на наследника рода Малфоев сквозь языки пламени. — Только, видишь ли, сын мой, как любое насилие, это метод разовый. Или весьма кратковременный. Мы же сейчас заинтересованы в длительном сотрудничестве, а она может оказаться весьма полезна в качестве лишней пары глаз, приглядывающих за интересующей нас персоной. И, что самое ценное, готова сотрудничать на почти добровольных началах — во всяком случае, пока — ведь она заинтересована в нас не меньше, а куда больше, чем мы в ней: только мы способны выполнить заветное желание этой мисс Грейнджер. Причём, нам сие не будет стоить ровным счётом ничего — разве что мне придётся кое-что сделать, дабы провести ритуал, в результате которого мы просто закрепим реально существующее положение вещей, ведь всё равно мисс Грейнджер возвращать обратно нецелесообразно…

Драко испытал странное чувство, узнав, что та, настоящая Грейнджер, возможно, больше никогда не вернётся. Однако не надо делать неверные выводы: это не было любовью, желанием или чем-то, имеющим положительную окраску. Отнюдь. Это были доведённые до своего высшего пика ненависть и презрение, наполненные такой глубокой страстью и переливающиеся такими оттенками, что редкая любовь могла с ними посоперничать.

Скрипнула дверь библиотеки, раздались приближающиеся шаги, и Драко вздрогнул: даже не поднимая глаз, он знал — это пришла она. Не замедляя шага, Гермиона прошествовала мимо длинного ряда столов (за одним из которых сидел он) и направилась прямо к мадам Пинс. Тихий разговор, шорох протянутого пергамента, и библиотекарша махнула рукой в сторону дальних стеллажей, куда после благодарного кивка гриффиндорка и прошла. Покосившись на безумно дорогие в своей лаконичной неброскости часы на запястье, Малфой выждал ровно семь минут, после чего поднялся и медленно — переходя от шкафа к шкафу, вдумчиво перебирая книги, время от времени даже снимая их с полок и листая, — начал перемещаться в том же направлении.

Наконец, он достиг полутёмного закутка: три пыльных высоких полки с потускневшими томами по истории магических войн раннего средневековья. Он мысленно похвалил Грейнджер: им наверняка никто не помешает, сюда уж точно никто не сунется.

— Ну? — вместо приветствия произнёс Малфой.

Гермиона, сидящая на корточках у одного из шкафов, рассеянно перебирала пальцами разномастные корешки. Не вставая, она повернулась и посмотрела на Драко. Почему-то от этого взгляда — снизу вверх и, в то же время, настолько снисходительно-насмешливого, что ему показалось, будто это он сидит на полу, а она возвышается над ним — у него перехватило дыхание. Или же вся причина была в голых коленках, выглядывающих из-под юбки? Хотя — нет, конечно же, это всего лишь злость, привычная злость и раздражение на эту грязнокровку.

— Добрый день, — с улыбкой тихо произнесла она. — Как продвигается учёба?.. Уже написал обзор литературы для исследования ядов животного происхождения?

Он молчал, чувствуя, что гнев захлёстывает всё сильнее и сильнее. Будь на её месте кто-нибудь из его однокурсников или однокурсниц, он, возможно, и буркнул бы в ответ что-то уклончивое, но заводить светские беседы… здесь… с ней… сейчас?!

— Ты узнала, что обещала?

— Конечно же, нет, — улыбнулась она ещё шире и, наконец-то встала, перестав его сбивать с толку своими неуместными в свете серьёзности темы ногами. — Иначе бы ты тут же применил ко мне Зелье правды или подобную пакость и получил бы, что тебе нужно, даром. Я не настолько глупа. Всё случится точно в тот миг, когда ты меня освободишь.

— А где гарантия, что он тебе всё расскажет?

— Ну-у… — она склонила голову и снова улыбнулась, отчего у него внутри опять плеснула горячая волна раздражения. — Ты явно меня недооцениваешь.

— Отчего же… Но-но-но, ты что это делаешь? — встревожился он, когда она сделала шаг в его сторону. Она подняла руку, глядя на него, и Малфой почувствовал, что разрывается между двумя противоречивыми чувствами: желанием шарахнуться прочь от её беспородных лап и любопытством, от которого даже защипало в носу. Кончики её пальцев коснулись его груди и что-то сняли с мантии: пух от сломанного им во время ожидания пера.

— Держи, — усмехнувшись, она сунула его слизеринцу в ладонь и отошла, пряча торжествующую улыбку. Малфой почувствовал себя идиотом. Конченым идиотом. И от этого окончательно взбесился.

— Ты, грязнокровка липовая!.. Прекращай все эти свои штучки, и слушай меня внимательно: если хочешь остаться в этом мире, ты сегодня же добудешь необходимую мне информацию. Как — меня это не касается. Пораскинь своими хвалёными мозгами, если они у тебя действительно имеются. Хочешь — попроси или заставь его почитать ту книгу, хочешь — вынуди проговориться, хочешь — вытряхивай ответ из него силой и стирай потом память, главное, чтобы он…

— Главное, чтобы он продолжил поиски, не догадываясь, что на самом деле работает на вас, верно?.. Не волнуйся, сила мне не понадобится. Я всё сделаю, как надо, — она тряхнула головой, улыбка с её губ исчезла, и лицо приняло знакомое всем старшеклассникам Хогвартса серьёзное выражение. — Но я хочу, чтобы к тому моменту, как необходимая тебе вещь окажется у меня… или у тебя, я считалась в этом мире не временной гостьей, ясно? Мне тут слишком понравилось. И потом, наличие тела, оказывается, даёт массу преимуществ, — она снова улыбнулась, и Драко, чтобы скрыть своё смятение, зашарил по карманам.

— Вот, держи, — он подал ей завёрнутое в пергамент Зеркало Анамбо. — Тут написано, что и как нужно делать. Выполняй всё четко: разбить его нужно в ту секунду, когда на нём появится кровь. И ни мгновением раньше, иначе…

— Иначе?

— Иначе тебе не позавидуешь, — взглянув на её встревоженное лицо, он снова почувствовал себя на коне и злорадно улыбнулся. — Здорово не позавидуешь, Грейнджер…

— Тебе тоже, — усмехнулась она. — Ведь теперь мы с тобой заодно, не так ли?

Ответить Драко не успел — неподалёку раздались шаги, приглушённые голоса; выскользнув из закутка, он короткими перебежками пересёк открытое пространство, снова нырнул в бесконечные ряды шкафов и через пару минут уже меланхолично сгребал со стола учебники и письменные принадлежности. Гермиона же чуть задержалась, чтобы их синхронный выход с главным слизеринцем школы из тёмного (весьма тёмного) угла не стал сенсацией года. Она бережнейшим образом завернула Зеркало в свой носовой платок и положила в карман. Однако это место показалось недостаточно безопасным, поэтому, чуть поразмышляв, она расстегнула блузку и сунула драгоценность за пазуху. Ещё пару минут поперебирав книги, она, наконец, вышла и неторопливо направилась в сторону читального зала, приглядываясь по дороге к названиям и пытаясь унять выпрыгивающее из груди сердце.

Сегодня. Сегодня. СЕГОДНЯ!!!

Против её собственной воли губы растянулись в счастливой улыбке; она шла, ощущая кожей прижатый к груди свёрток, — пропуск в настоящий мир.

Пропуск в мир… — она остановилась и ещё раз коснулась груди ладонью, не сразу заметив, что совсем рядом с ней сконфуженно замерли две фигуры. Придя в себя от неловкого покашливания, Гермиона, которой случалось видеть в дальних углах библиотеки самые занятные сценки, на всякий случай прикрыла глаза ладонью:

— Не смотрю-не смотрю, я мимо… Ой! А что это вы тут делаете? — опешила она, увидев сквозь пальцы сидящего на стремянке Рона и стоящую перед ним — руки в боки — Стану.

— Мы разговариваем, — бросив в неё сердитый взгляд, отрезала болгарка таким тоном, что охота расспрашивать тут же пропала. Кляня себя за проявленное любопытство, Гермиона быстро прошла дальше. Драко в зале уже не было. Она тоже направилась к дверям: вечер предстоял насыщенный, стоило как следует подготовиться.

— …Значит, ты считаешь, что поступаешь правильно? — Стана ткнула в сторону Рона пальцем с таким энтузиазмом, что, не шарахнись он назад, наверняка бы остался без глаза.

— Слушай, ты вообще зачем меня сюда позвала? — проворчал он, хотя сейчас в голосе больше звучало недоумение, нежели раздражение. — Ты мне кто — сестра? Мать? Подружка? Чего ты ко мне пристала?

— Зачем так говоришь? — укоризненно покачала головой Стана и, в своих лучших традициях, перешла в решительное наступление: — Я знаю, это не моё дело, но с твоими друзьями что-то происходит, а ты пальцем не шевельнул, чтобы им помочь. Кто мне говорил, будто Гермиона — самая честная на свете девчонка? А что с ней сейчас? Её как будто подменили! И дело даже не в том, что она наговорила мне… А что ты сделал, чтобы выяснить, почему они с Гарри… ну, ты понимаешь… Ведь это же твои друзья! А вы с Гарри почему поссорились?.. Ведь раньше… — Стана говорила и говорила, старательно подбирая и выговаривая английские слова: за время жизни здесь ей удалось сделать почти невозможное, и она научилась не просто вполне прилично объясняться на чужом языке, но уже хорошо в нём ориентировалась — сказывалось её упрямство и нежелание выглядеть дурой в глазах одноклассников. В закутке, где они с Роном находились, было довольно сумрачно: ближайший фонарь (факелов в библиотеке, по понятным причинам, не держали) находился в соседнем отсеке, а потому девушка не видела, какое опасное выражение приняло лицо Рона, когда она начала говорить ему о Гарри, о квиддиче, и о сегодняшней драке, свидетелем которой вместе с остальными студентами стала и она (в отличие от преподавателей, учащихся не обманули ни слова Гарри, ни оправдания Рона. Прим.автора): — …настоящий друг, Рон, давно бы протянул руку помощи, а не полез бы в драку, что бы там ни случилось!

Хлоп!

Рон сам не понял, как это произошло: взбесившись от этих бредовых нравоучений, он только хотел оттолкнуть назойливую девчонку и уйти, однако — то ли не рассчитал силу удара, то ли ещё что — Стана отлетела к противоположному шкафу и, ударившись затылком об деревянный угол, медленно съехала на пол. На её лице застыло недоумевающее выражение.

— Рон… — прошептала она, и, словно это вернуло его к реальности, Рон, лепеча извинения, чертыхаясь и ахая, кинулся к ней и упал рядом на колени.

— Стана! Господи… Что со мной… прости, Стана! Тебе не больно?! О, боже… Крови нет? Стана, умоляю — я сам не знаю, как… Мерлин, да как же это случилось… Где ты ушиблась, покажи!.. Дай подую!

— Рон… — её глаза становились всё больше и больше, пока не начали напоминать в полумраке два огромных чёрных блюдца, наполненных ужасом и болью. — Почему?! Что с тобой?!

— Прости! прости!.. Я… я сам не понимаю, что со мной… — вдруг зашептал он, наклоняясь к самому её уху. — Эти голоса… Я… я не знаю, что происходит. Я сам себя боюсь. Стана, как же мне страшно! — диким по своему отчаянию шёпотом взвыл он и ткнулся лицом ей в плечо. От ужаса содеянного, от осознания того, что, толкни он её сильнее, неизвестно, чем бы всё кончилось, от невозможности контролировать себя он почувствовал, как разом волосы встали дыбом, как вспотели руки, которые он машинально вытер о край её мантии.

Стана… А сегодня днём Гарри…

— Пусть не суёт нос, куда не следует. Нечего нотации читать — выискалась тут наставница, — фыркнул в голове знакомый голосок.

— Да кто ты?! — ещё сильнее вжавшись Стане в плечо и едва не ломая ей ключицу, заорал Рон. — Отпусти меня, слышишь!!!

— Я… я тебя не держу!.. — она была придавлена им к книжной полке и не могла даже шевельнуться. — Рон, что с тобой! Мне больно! Пусти, слышишь!

Но он не слышал. Зажмурившись, он уткнулся лицом в её плечо и, отчаянно вцепившись во всклокоченную рыжую шевелюру, что-то бормотал, с кем-то ругался; от этих бессвязных фраз и волн дрожи, пробегавших по его телу, ей стало по-настоящему страшно. Однако голос становился всё тише; наконец, Рон умолк. Она подняла руку, робко коснулась его спины — сама не понимая, хочет погладить или же похлопать, но в этот миг он — резко, так что Стана едва снова не стукнулась затылком об полку — отстранил её от себя, встал и ушёл, не проронив больше ни слова. Девушка осталась сидеть на полу с поднятой рукой, недоумённо хлопая глазами: ничего подобного ей прежде переживать не доводилось. Потом, словно не веря в только что случившееся, она кончиками пальцев коснулась мантии на плече и оцепенела: та была мокрая.

От его слёз?..

— Рон?..

Гермиона сонно покачивалась в туманном пространстве. Тяжёлые веки не поднимались, полупрозрачная оболочка, в которую превратилось её (вернее, уже не её) тело, отказывалось слушаться; всё, чего ей хотелось, — уснуть. Это не удавалось: она плавала в полудрёме, дальним краем сознания понимая, где именно находится и как сюда попала, однако же, утратив всякую способность к сопротивлению. Ей не было холодно, не было жарко; спросите её, что она сейчас чувствует, она бы едва слышно шепнула «ничего», спросите её, чего она хочет, ответ оказался бы таким же. И это было сущей правдой: утратив внешние раздражители, тело ослепло и оглохло, а осиротевшее сознание свернулось клубком, отказавшись приспосабливаться к новой реальности. Силы кончились, спалённые предыдущими минутами (часами? днями? вечностью?) борьбы. Время от времени Гермионе казалось, будто она уже умерла, — но даже эта мысль теперь не вызывала ни отчаяния, ни желания бороться — только равнодушное смирение и желания окончательного покоя. Обхватив колени руками, она сидела в плывущем вокруг молочном мареве — не думая, не чувствуя, не видя. И вдруг…

Невидимая рука сорвала мглистый занавес, выставив её напоказ, одним движением выкинув на залитую огнями рампы сцену: всё вокруг обрело ясность и яркость; пространство раздвинулось и наполнилось… нет, не людьми, у людей просто не могло быть таких лиц — жуткие маски, будто олицетворяющие человеческие страхи, пороки, грехи — самые чёрные чувства. Выкаченные глаза и разорванный рот Гнева, оскаленные клыки Ярости, длинные окровавленные когти Ненависти, слюнявый подбородок и дрожащие скрюченые пальцы Похоти… Дикие, невообразимые лики других, идентифицировать которых ей не удалось. Звуки, свет, забытое ощущение прикосновений оглушили; она была послушной тряпичной куклой в этих не сулящих ничего хорошего руках и, потеряв всякое понятие о реальности, даже не смогла (да и хотела ли?) сопротивляться, когда жилистые лапы схватили её и понесли… куда меня понесли? — она сама не знала. Мысли превратились в огромные хлопья ваты — громоздкие, вязкие и неповоротливые, сознание снова хотело уютно свернуться — ничего не видеть, не слышать.

Покоя… оставьте меня в покое…

Пространство вокруг, меж тем, выглядело весьма занятно: находись Гермиона в другом, более осмысленном состоянии, её бы непременно озадачили его бесконечность и бездонность, некая, если так можно выразиться, «внепространственность»: они определённо перемещались, однако какого-то внешнего признака движения — остающихся за спиной предметов, дороги под ногами, тряски от шагов, овевающего лицо воздуха — ничего этого не было. Какие-то блики, яркие вспышки то сверху, то снизу, то по бокам, происхождение которых оставалось для неё тайной (она полностью лишилась способности думать, воспринимать и адекватно реагировать на окружающее), некие полупрозрачные формы, то появляющиеся, то исчезающие…

Может, я наконец-то умерла? — однако боль в запястьях и щиколотках, за которые её крепко держали жуткие руки, недвусмысленно давала понять, что она жива. Пока жива. Вопрос в том, сколько ей осталось жить…

Прикрытое то ли тканью, то ли сгустившимся сумраком нечто появилось перед ней из ниоткуда: после некоторого мыслительного оцепенения Гермиона с трудом поняла, что перед ней тело. Ну, или что-то, сильно его напоминающее. У неё не возникло вопросов, что и зачем она должна сейчас сделать: она покорно приняла вложенный в руку холодный — видимо, металлический — предмет, едва осознавая, как он называется, и покорно занесла руку, выполняя молчаливые приказы окруживших её плотным кольцом чудовищ. Ей было всё равно, что сейчас случится: единственным её желанием являлся покой. Настоящий — без покачивающейся дымки, без затихших на руке часов, без тяжёлых век, которые она не могла ни сомкнуть, ни поднять…

Всё?.. Всё… — Гермиона мысленно улыбнулась. Губы не слушались, будто на лицо ей налепили тяжёлую резиновую маску — Прощай… прощай… Гарри…

Кап.

Странный звук, совсем не вяжущийся у неё с этим пространством, — звонкий, тугой звук разбившейся о твёрдую поверхность капли заставил её вздрогнуть. Она растерянно огляделась по сторонам — ничего, лишь монстры, выражения которых находились настолько за гранью добра и зла, что она была не в состоянии их воспринять. Что-то горячее скатилось по лицу.

Кап!

Я… я плачу?.. Гарри… — упругий, радостный звук оказался крохотным ключиком, вновь распахнувшим дверь, за которой оказались запертыми все её чувства и желания. — Гарри! — крикнула она, сама испугавшись своего голоса — хриплого, какого-то шершавого.

— О… так ты заговорила… Самое время, — откликнулся её собственный голос; мелодичный, звонкий, он показался ей чужим настолько, что она даже не сразу его признала. — Самое время попрощаться — через несколько мгновений, когда твой ненаглядный Гарри даст мне то, что мне от него нужно… — раздался мелодичный, куда мелодичней, чем это получалось у настоящей Гермионы, смех, — думаю, ты понимаешь меня правильно: как мужчина он меня совсем не интересует, зато… Он сам не знает, какая чудесная игрушка из него получится. Мальчик-Который Выжил — приложив немного усилий, я смогу с его помощью сделать весь этот мир своим!

Проекцией на огромном экране, Гермиона увидела сдвинутые брови, недоверчивый взгляд, каким он смотрел на её отражение: как знать, не в эту ли самую секунду? У неё подкосились ноги, занесённая рука дрогнула и, набирая скорость, помчалась к запелёнатому во мрак свёртку — она с ужасом осознала, что ею управляет неведомая сила, контролировать которую она не в состоянии. Одно из чудовищ сдёрнуло мглу с раскинувшегося перед ней тела, и Гермиона окаменела: крепко сжатый в её пальцах кинжал с узким и острым, как вся ненависть мира, лезвием, мчался к обнажённой груди… стоящего перед ней Гарри.

— Если ты так любишь его, сделай же что-нибудь! — рассмеялось отражение. — Попробуй! Впрочем, изменить уже ничего не возможно: через мгновение тебя не будет, и я останусь в этом мире! Навсегда! И никто не заметит подмены, ведь я — это ты…

Я… я сойду с ума…

Она смотрела, как узкая серебристая молния рассекает воздух, неуклонно приближаясь к груди Гарри, Гермиона шевельнула губами:

— Ты — это я… Я — это ты… Я — это ты. А значит…

В глазах потемнело от нечеловеческого усилия, когда она сумела отвернуть мчащуюся сталь, направив её на себя.

Кап. Кап-кап…

Она осторожно скосила глаза: у её ног радостно барабанила кровавая капель. И потом пришла боль, однако это не имело никакого значения: сцепив зубы и зажмурившись, Гермиона сильнее надавила на рукоять, ещё глубже вонзая кинжал себе в грудь. Наверное, она закричала, однако не услышала своего крика: всё заглушил истошный, предсмертный вопль — её собственный вопль, несущийся оттуда…

Всё правильно. Я — это ты. Ты — это я. Так умри же…

Пространство вокруг раскололось и беззвучно рассыпалось мириадом осколков. Всё исчезло.