Защитник

Реклама

купить

Глава пятнадцатая. В которой мы снова попадаем в Болгарию, а также довольно много общаемся с домовыми эльфами и другими обитателями Хогвартса.

Стана в этот день на уроках не появилась. Не было её и на обеде, и на ужине — как сообщили подруги, Дамблдор велел отправить их с Боряной каретой до Хогсмида, а оттуда они убыли домой — на похороны.

Гермиона тоже чувствовала себя отвратительно. После ужина, за которым она едва ли прикоснулась к тому, что положила в тарелку, она заперлась у себя и проплакала весь вечер, перебирая письма Крума и немногочисленные колдографии, — болгарские и ту, самую первую, снятую во время отъезда делегации Дурмштранга из Англии. Сейчас Крум на ней счастливо улыбался, а Гермиона едва заметно упиралась, стараясь от него отстраниться. Воспоминания об этих давних днях чуть стёрлись и потускнели, оказались вытесненными событиями последних месяцев, и Гермиона почувствовала жуткие угрызения совести — действительно, она ведь так ни разу и не написала Виктору после «возвращения». Последний раз они виделись летом, перед его переводом в мюнхенскую клинику — вернее, как раз не виделись: Крум не пожелал представать перед Гермионой в виде обмотанного бинтами и трубками изувеченного обрубка, и ей дозволили лишь передать коротенькое письмо с пожеланием скорейшего выздоровления и общими жизнеутверждающими фразами, какие обычно пишут смертельно больным людям. Ответа не было: сестра милосердия на словах поблагодарила Гермиону (хотя встретила её так же приветливо, как встречали сборщика налогов в эпоху Римской империи, — видимо, подозревала в этой девушке источник всех бед знаменитого пациента или же никак не желающую угомониться поклонницу) и негостеприимно захлопнула дверь. А потом всё так завертелось… И вот, он, когда-то спасший их с Гарри, пожертвовавший ради этого собой, умер в полной убеждённости, что та единственная и любимая, ради которой он и отдал свою жизнь, позабыла его, обретя счастье в объятиях другого…

Надо было ему написать… Ну почему, почему все добрые дела мы оставляем на потом, вспоминая о них только тогда, когда они уже утрачивают смысл… Ведь про месть и ненависть мы никогда не забываем… Что мне стоило написать ему… Просто несколько слов… Зачем я тянула до последнего…

Гермиона снова захлюпала носом и зашуршала письмами, перебирая их одно за другим. Будучи человеком последовательным и аккуратным от природы, она хранила весь свой архив, начиная от тетрадок за первый курс и заканчивая личной перепиской. А после того, как летом застала в своей спальне мать, оцепенело перечитывающую строки письма Гарри, которые отнюдь не предназначались для посторонних глаз, Гермиона решила увезти всё в Хогвартс. К счастью, отражение не нашло ни писем, ни фотографий — не то непременно бы выбросило. Ну, или бы нашло какой-нибудь иной способ поглумиться над дорогими для Гермионы вещами и воспоминаниями.

В дверь тихонько постучали — Джинни, обеспокоенная тем, что Гермиона исчезла после ужина, пришла проведать. Ей стоило больших трудов объяснить Гарри и Рону, что Гермиону сегодня не стоит трогать, — те так и рвались на девичью половину. Сославшись на усталость и приготовления ко сну, Гермиона дверь открывать не стала, а попросила передать, что с ней всё в порядке и волноваться повода нет.

В последующие дни атмосфера вокруг гриффиндорской старосты заметно сгустилась: на завтраке, едва они с Гарри появились в дверях, все умолкли и развернулись в их сторону, в коридорах кое-кто многозначительно дёргал бровями, а Малфой — хотя и гораздо тише — но всё же отпускал язвительные комментарии. На Нумерологии Гермиона ловила на себе заинтересованные взгляды, которые только раздражали и мешали сосредоточиться, в результате чего, отвечая у доски, напутала в расчётах. Подобного с ней не случалось ни разу за два последних года, и это, разумеется, породило новую волну шепотков за спиной. Даже сама профессор Вектор поинтересовалась, хорошо ли Гермиона себя чувствует и не стоит ли ей заглянуть на всякий случай к мадам Помфри. Смерть Крума служила темой для пересудов ещё целых три дня, а потом кто-то из старшеклассников Хаффлпаффа был пойман в спальне девушек посреди ночи, и про болгарского ловца благополучно забыли, с восхищением обсасывая подробности нового скандальчика.

Забыли все, кроме Гермионы и Гарри. Однако они, в отличие от остальных, не разговаривали об этом, помня, сколько боли и тяжёлых воспоминаний связано с этим человеком у них обоих. Рон тоже довольно быстро сообразил, что к чему, а потому в души друзьям не лез, пытаясь отвлечь и взбодрить их разговорами, шахматами и милыми шутками из области частичной невидимости. Этот раздел Трансфигурации давался ему лучше одноклассников, чем он несказанно гордился и с готовностью демонстрировал при каждом удобном случае (и чем изрядно всех достал). Гарри и Гермиона разговоры поддерживали по большей части междометиями, в шахматы рассеяно путали пешки со слонами, — играя, скорее, из уважения к энтузиазму Рона, нежели действительно по желанию. А с частичной невидимостью и вовсе вышел казус: увидев в полутёмном коридоре парящую в воздухе голову, погружённый в свои мысли Гарри посчитал это дурацкой шуткой Пивза, который по осени всегда терял чувство меры в и без того сомнительных забавах, — а потому юноша просто отмахнулся и прошёл мимо, даже не потрудившись выяснить, чья именно голова перед ним возникла. Гарри потом устал извиняться, а у Рона полчаса шла кровь из разбитого носа. Впрочем, он не обиделся, а Гарри и Гермиона были здорово благодарны ему за поддержку — пусть даже такую неуклюжую.

Любой скорби и печали приходит конец, жизнь цинично продолжает свой бег — и вот, мысли об ушедшем Круме выкристаллизовались в мысли о грядущей встрече с Вольдемортом. День за днём — размышления об увиденном на празднике домовиков и возможная связь этого с тайной Защитника, а так же проза жизни в виде подготовки к матчу со Слизерином, осторожно, но решительно потеснили в мыслях Гарри всё остальное. Гермиона, навязав Гарри свои услуги по поиску информации о хогвартских домовиках на таких условиях, что он был вынужден согласиться, свободное от учёбы и обязанностей старосты время проводила в библиотеке, роясь в древних фолиантах, — выписывала редкие книги, делала заметки (прикупленная в Зонко бумага оказалась весьма кстати) — однако же пока совершенно безрезультатно: ничего полезного не обнаруживалось. Она робко попросила у мадам Пинс разрешения на работу в Закрытом Архиве, на что получила категорический отказ. Впрочем, неудивительно: по слухам, в Закрытом Архиве веками пылились неразобранные фолианты и манускрипты, и никто не знал, на что там можно напороться. Говорят, среди кип книг и гор свитков там где-то лежал и дневник Салазара Слизерина, и «Чёрная Магия» Мазелло, и особо опасные проклятые экземпляры, убивающие посмевших прикоснуться к ним, и много чего другого, столь же таинственного и интересного. Гермионе это место виделось настоящим раем. Потерянным раем — потому что само местонахождение этого Закрытого Архива было неведомо: поговаривали, будто найти его временами не может даже библиотекарша, потому что он сам выбирал, в какое время и в каком месте библиотеки возникнуть.

Гарри и Рон помогали Гермионе очень редко — за две ноябрьские недели они всего пару раз посидели с ней в библиотеке. И то — большей частью из солидарности: после домашних заданий, учёбы и упорных тренировок промозглыми вечерами сил у них оставалось ровно на то, чтобы доползти до кроватей. А потому вся их «работа с первоисточниками» состояла в пятиминутном пролистывании первых страниц книг, после чего они либо начинали болтать, обсуждая квиддичные тонкости, либо и вовсе засыпали, уронив головы на пожелтевшие страницы. Признаться, Гарри не видел в розысках Гермионы особого смысла, однако боялся сказать это вслух, считая, что тогда её энтузиазм может направиться в куда более опасное русло. Сам же он пока не мог собраться с мыслями, неоднократные попытки найти Добби были безуспешны, а разговор с Хагридом пришлось отложить на неопределённый срок: поняв, что всё зашло слишком далеко, Дамблдор списался с госпиталем Св. Мунго, и отделение Св. Бахуса приняло школьного лесничего с распростёртыми объятиями.

В общём, Гарри пока стоял на перепутье, размышляя, куда сделать шаг. Вернее, как раз сейчас он спал. И спать ему оставалось всего несколько секунд:

— Ладно уже, ступайте, сони бесполезные! — Гермиона пером пощекотала ему под носом — он чихнул и проснулся. — Говорю — идите спать, а то мадам Пинс в ваших затылках сейчас дырку взглядом просверлит.

— Вот так всегда: только сядешь поработать, обязательно кто-нить разбудит! — Гарри потянулся и пихнул в бок храпящего на весь зал Рона. Тот оборвал особо сложную руладу и открыл осоловевшие глаза. — И правда — пошли. У меня ещё не дописан обзор по Гербологии… — он умоляюще посмотрел на Гермиону, но та внима-а-ательнейшим образом изучала какие-то древние чертежи и таблицы, один вид которых повергал Гарри в транс.

— А у меня расчёт по Зельям… — Рон потянулся и вонзил в Гермиону столь же умоляющий взгляд, но и этим разжалобить её не удалось. К тому же, всё впечатление этой безмолвной просьбы испортил широкий — во весь рот — зевок.

— Рон, ты слышал когда-нибудь такое слово, как «этикет»? — Гермиона, не поднимая глаз, перелистнула страницу.

— А то! Этикет — это умение зевать с закрытым ртом, — Рон ещё раз громко зевнул во всю пасть. — То есть не так, как это делаю я. Ну, мы действительно пошли. Чёрт, есть-то как хочется…

— Мы только с ужина… Ну и бездонная у тебя утроба…

— Ничего ты не понимаешь — я ещё расту…

— Куда? Скоро ты будешь защищать кольца, стоя ногами на земле…

— Кстати, о защите: мне как раз сейчас приснилось…

Мальчишки ушли, а Гермиона ещё некоторое время продолжала свои изыскания, однако ничего полезного не обнаружила: в книгах по древнему градостроительству и архитектуре Хогвартс, если и упоминался, то вскользь, и, разумеется, ни о каких подробных чертежах и мечтать не приходилось. По эльфам же информация имелась, но вся она представляла собой на редкость бессистемный набор фактов. И, разумеется, конкретно о хогвартских эльфах ничего не было.

Гермиона перечитала сделанные сегодня заметки, выписала на отдельный лист книги, которые стоило поискать, и задумчиво уставилась в пространство.

Гарри… Гарри… Он молчит и не жалуется, однако я вижу, как он старается всё успеть. У него опять появились тёмные круги под глазами… Хотя, может, это от недосыпа… — она покраснела. — Нет, я должна ему помочь в поисках — вот только бы знать наверняка, что искать. Может, это какая-то комната… А может, предмет… Или надпись… Или что-нибудь ещё, что мы и представить не можем. И, как назло, все домовики куда-то подевались… — пару вечеров Гермиона засиживалась в гостиной допоздна, однако ни одного эльфа так и не дождалась. А когда она решила найти Добби или Терри на кухне, то встретивший её прямо за натюрмортом незнакомый домовик молча покачал головой и закрыл дверь прямо у Гермионы перед носом. — Гарри, Гарри…

Она опустила глаза и увидела, что всё это время машинально писала его имя на лежащем перед ней листке. Почему-то выбрасывать это ей показалось кощунством, а потому Гермиона просто засунула его обратно в стопку, сдала книги мадам Пинс и заторопилась в гриффиндорскую башню: сегодня была среда — день, когда она помогала по Трансфигурации всем желающим. Наверняка в гостиной её уже ждала толпа печальных младшеклашек с тетрадками.

Тем временем Рон и Гарри отправились в гриффиндорскую гостиную окольными тропами:

— Хочу жрать, — в третий раз повторил Рон. — Айда к эльфам! Давай сыграем с ними в саранчу!

Гарри согласился: после насыщенного учебой и спортом дня его желудок тоже требовал продолжения банкета. Но их постигла неудача: груша, хихикнув, открыла проход на кухню, однако же появлению там студентов никто не обрадовался. Всегда такие хлебосольные и приветливые, на этот раз при виде Гарри и Рона домовики загудели, сбились в кучу и, размахивая поварёшками, шумовками и ножами, вытеснили их обратно в коридор, даже не потрудившись дать хоть какие-нибудь объяснения.

— Так, я не понял… Что это было? — поинтересовался Рон, глядя на растрескавшийся холст.

— Вот чёрт… Странные они в последнее время, — Гарри ещё раз пощекотал грушу, та пискнула, но в кухню их не пустила: вместо этого в коридоре возник тщедушный домовик в белом поварском колпачке, из специальных прорезей в котором смешно торчали треугольные ушки.

— Домовым эльфам строжайше запрещено общаться со студентами. Во избежание неприятностей и проблем вас настоятельно просят вернуться в вашу факультетскую гостиную, — он почтительно склонился и уже, было, собрался юркнуть обратно в кухню, как Гарри ухватил его за плечо:

— Постой-постой! Что за дурацкий приказ? Я ищу Добби…

— …и чего-нибудь пожрать, — Рон с надеждой потянул носом.

Домовик бросил взгляд на факультетскую эмблему, вышитую на мантии Гарри, потом на его лоб и позеленел ещё больше:

— Г-Гарри Поттер… Такая честь… Всем эльфам известна… — он понизил голос и воровато окинул глазами коридор. — Но это ничего не меняет: за ними сле…

— Так-так… Plaudite, acta est fabula — рукоплещите, комедия окончена. Добрый вечер, мистер Поттер, мистер Уизли… А ты — вон!

— Я только объяснял студентам новые правила…

— Я сказал — ВОН! — голос Гатто сорвался на визг, огромные глаза домовика стали ещё больше, и он с лёгким хлопком растворился в воздухе, торопясь так, что колпачок слетел с головы.

— Вот чёрт, — побурчал Рон, с тоской взирая на сияющую физиономию профессора Гатто. — Вляпались.

— Не могу не согласиться, — медовым голосом вывел глава школьных привидений. — Итак, что вы здесь делаете? Насколько мне известно, студентам категорически запрещён вход в подсобные помещения — не далее, как месяц назад новые правила поведения в школе были развешены на досках объявлений во всех школьных гостиных… Ну-с, я вас слушаю.

— Мы просто хотели попросить печенья или пирожных, — честно глядя Гатто прямо в глаза, ответил Гарри.

— Так-так… Чревоугодие, мои многоуважаемые друзья, есть один из смертных грехов.

Edere oportet, ut vivas, non vivere, ut edas. Нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. За нарушение школьных правил я снимаю десять очков с Гриффиндора и накладываю на вас взыскание — завтра в восемь вечера вам необходимо явиться в кабинет мистера Филча.

— Но в это время у нас ужин! — ахнул Рон. — Я же помру от голода!

Гатто тонко улыбнулся и заколыхался в воздухе в приступе беззвучного смеха.

— Честная смерть лучше позорной жизни, мистер Уизли: honesta mors turpi vita potior. А чтобы вы раз и навсегда запомнили основное правило вежливости — не спорить и не перебивать старших, я снимаю…

Но закончить он не успел: совсем рядом раздался какой-то подозрительный грохот, потом — радостное улюлюканье, и из-за поворота вылетел Пивз. Полтергейст радостно потирал руки — похоже, очередная проказа удалась. Увидев в коридоре Гарри, Рона и Гатто, он на миг замер, потом на его физиономии засияла улыбка. Гарри привычно пригнулся — и как раз вовремя: водяная бомба просвистела у него прямо над головой и разбилась об стену, окатив их с ног до головы водой. Гатто что-то возмущённо заорал по-итальянски, Пивз показал ему язык и взлетел повыше:

— Ой, худо, худо мне без добра! Побереги-ись! — ещё одна бомба ляпнулась об стену.

— Бежим! — Рон и Гарри воспользовались замешательством и рванули прочь, перескакивая с одной движущейся лестницы на другую, и остановились только в переходе, ведущем непосредственно к гриффиндорской башне. Упёршись руками в колени, они перевели дух.

— Вот ведь… Не успели, можно сказать, выйти в люди, как хочется немедленно вернуться обратно… — задыхаясь, буркнул Рон и потёр правый бок. — Надо будет с обеда что-нибудь стащить, а то помрём завтра с голоду…

— Угу, — кивнул Гарри. — Слушай, что происходит в замке, а? Что такое с эльфами, куда девался Добби? Ничего не понимаю… Я пытался его найти, но передо мной закрывали двери, даже не удосужившись объяснить, почему. Новый приказ, так-так… Подозрительно всё это… Уж слишком вовремя.

— Добби сослан в подземелье, — сообщил тихий голосок, и прямо перед Роном и Гарри — в лучших традициях частичной невидимости — возникли выпученные зелёные глаза. Тихий щелчок, и перед ними материализовался давешний кухонный домовик. — Кто-то донёс Старейшине о присутствии Гарри Поттера на Церемонии Передачи… Да и вообще: человек на празднике — грубейшее нарушение всех существующих устоев… Теперь Добби несёт наказание: ему запрещён подъём выше минус третьего уровня…

Рон и Гарри переглянулись, не в силах найти слов, — Рон, вдобавок, по причине того, что вообще не понял, о чём речь.

— Гарри, какая передача? О чём он? Что ещё за минус уровни?

— А Терри?.. Могу я поговорить с Терри?

— Терри всё свободное время проводит с малюткой Герми, — Рон, собравшийся задать очередной вопрос, поперхнулся, — но мистер Филчзагрузил её работой так, что сил хватает только, чтобы доползти до кухни…

— Вот гад, кормящую мать — и в работу! Надо на Филча Гермиону натравить… Права беременных и кормящих эльфих… — Рон почесал в затылке. — Слушай, Гарри, не нравится мне всё это…

— А могу я найти Добби сам? Как попасть на этот… минус третий уровень? — домовик посмотрел на Гарри, как на умалишённого. В это время раздались шаги — из библиотеки возвращалась Гермиона, которую сопровождала кучка заждавшихся младшекурсников, а потому, так и не ответив, эльф растворился в воздухе.

— Эй, как-там-тебя, постой!.. Вот чёрт!.. Исчез!

— Гарри, Рон, почему вы до сих пор здесь?..

— Лучше не спрашивай, — мрачно ответил Гарри. — Лучше б я так и дальше спал в библиотеке… Хотя…

Они все вместе отправились в сторону гриффиндорской башни и, намеренно замешкавшись у Полной Леди, Гарри оттеснил в сторону Гермиону:

— Слушай, ты ничего не знаешь про какие-то отрицательные уровни в Хогвартсе? Они подземные, да?

Как-то странно посмотрев на него, Гермиона отрицательно замотала головой.

Утра, дни, вечера и ночи, проведённые «дома», стали для Станы бесконечной, серой дорогой — унылой, скользкой от слёз и дождей — как осыпавшийся в собственные сумерки ноябрь, как унылый и облезлый дом на окраине небольшого болгарского городка, в котором жили и маги, и магглы (причём, как водится, последние о первых и не подозревали). Такое совместное проживание приносило массу технических неудобств, зато жильё было практически дармовым, а финансовые проблемы сейчас определяли всё.

Стана до мелочей запомнила ночные бдения у гроба, когда она пыталась заставить себя поверить в то, что Виктора больше нет, и то, что от него осталось, — до странности плоское и большое тело, с незнакомым пустым лицом и тусклыми, причёсанными на косой пробор волосами. Завораживающе покачивались свечи, голову кружили церковные запахи…

Она запомнила дорогу на старое кладбище между болотами, которые бороздили отражения прилегающих облаков; стаи цапель, похожие на движущийся по небу пятнистый ковер. В ботинок попал камешек, однако остановиться и вытряхнуть его было нельзя — она несла портрет Виктора; а потому продолжала идти, и через полсотни шагов вся вселенная уже состояла из маленьких режущих камешков, которыми была выложена петляющая между чужих могил тропа.

Плакать не было ни сил, ни слёз, лицо стало деревянным. Наверное, именно поэтому же она практически не разговаривала, односложно отделываясь от дежурных вопросов собравшихся на похороны и поминки родственников. Да и, по правде говоря, этих вопросов и было-то всего ничего — её равнодушно похлопывали по голове или плечу, вздыхая, замечали, как летит время, как она выросла, — поди, уже на третьем курсе… Ах, на четвёртом?.. Конечно-конечно… Ну, молодец, — равнодушно отводили глаза, снова ныряя в траурные заботы.

Это равнодушие не удивляло, однако странное щемящее чувство в груди всё росло и росло — и Стана вдруг осознала, что, вернувшись на родину впервые за долгое время, оказалась лишённой не только дома, но и семьи, — за этот год все обросли собственными проблемами и тревогами, уже незнакомыми ей, но до странности сплотившими остальных. Даже похудевшая и осунувшаяся мать, кинувшаяся к ней с распростёртыми объятиями, думала сейчас только об очередном приработке — похороны подрубили и без того скудный бюджет вмиг обедневшей семьи. Понимая, как неуместно выглядел бы сейчас рассказ об учёбе, Стана и сама помалкивала в тряпочку, изо всех сил стараясь быть всем полезной, — где-где, а в доме усопшего всем найдётся работа — и Боряне посоветовала следовать своему примеру.

Всё было трагично и обыденно. Чёрные платки. Сухие глаза. Мозолистые руки. Тихие разговоры. Усталость. Даже дети, которых в большой семье Крумов было немало, показались ей не по годам взрослыми и серьёзными. Соратник по детским играм и проказам, Витомир был сосредоточен только на своём грядущем одиннадцатилетии и выборе школы (родители собирались отправить его учиться в Россию — по финансовым соображениям); за время разлуки с сёстрами он здорово изменился, причём, скорее, внутренне, нежели внешне, и сейчас больше походил на маленького мужичка, чем на одиннадцатилетнего мальчишку. Он уже вовсю помогал отцу, и сетовал, что не нашлось приличной и недорогой школы поближе, чтобы можно было экономить и на транспорте.

Деяна, в этом года закончившая Дурмштранг, и вовсе игнорировала «малышню», Стана пару раз ловила на себе её неприязненные взгляды. Она знала, что в ранней юности у них с Виктором назревало нечто вроде романа… Но потом — его вечные разъезды, его любовь к Гермионе Грейнджер: словом, всё растворилось, так и не обретя отчётливые очертания. Временами даже казалось, будто часть своей ненависти к этой англичанке Деяна перенесла на неё: как будто, отправившись учиться в Хогвартс, Стана стала предательницей…

Она почувствовала себя чужой среди родных, и в тот миг, когда сырые комья земли с сухой щетиной травы забарабанили по крышке, Стана вдруг поняла: её счастье, её беззаботное детство, вся её прошлая жизнь — всё это хоронят в том же гробу, что и Виктора. Ей показалось, будто всё тело, вся она состоит из лица и груди, а ниже живота уже ничего нет. Пустота.

— Господи… что ж так тяжело-то… — вздохнул рядом кто-то из родни.

И тут Стану прорвало — она закричала, долго и страшно — так, наверное, кричит случайно уцелевший в кораблекрушении человек, умоляя то ли о мгновенной смерти, то ли о спасении из бушующих волн. Крик подхватили похожие на ворон женщины: с забранными под чёрные платки волосами, с усталыми лицами, они сейчас все походили на близнецов. Сёстры по горю.

Дорогу обратно Стана не помнила — ей стало нехорошо, начался жар. Очнулась она лишь под вечер следующего дня, одна, в крошечной комнатушке, отведённой им с Боряной. Из-за двери доносились приглушённые голоса родных и знакомых, звон посуды, торопливые шаги — звуки, которые всегда ассоциировались у неё с семейными праздниками, — они тоже теперь обрели иную окраску.

Стана потянулась к стакану с водой, стоящему на низенькой табуретке у кровати, подняла взгляд, осматривая комнату. Занавешенное какой-то дерюгой зеркало…

Точно. Похороны.

Она вздрогнула и увидела собственные пальцы, побелевшие в мёртвом хвате вокруг тонкого стекла; ещё мгновение — и здесь случится горстка окровавленных осколков.

— Виктор… — шёпотом произнесла она, в отчаянии уставясь на невидимую в полумраке воду. — Почему?

Даже в больнице он оставался последней ниточкой, связывающей её и дом, её и счастливое прошлое. Сначала они переписывались едва ли не ежедневно. Стана изо всех сил старалась подбодрить его, рисовала смешные рожицы на полях писем, вспоминала весёлые истории из их общего прошлого. И плакала над его ответами, написанными дрожащим, почти незнакомым почерком. Потом наступил день, когда сова принесла письмо, открыв которое, она сначала вздрогнула от страшного предчувствия — но нет, Виктор был жив, просто пальцы слушались его всё хуже и хуже, и он стал надиктовывать письма сестре милосердия, дежурившей у его постели. Потом письма от него становились всё короче, зато приписки врачей — длиннее. Они уклончиво намекали на нестабильность состояния и отсутствие реальных шансов на выздоровление. Но Стана всё равно упрямо писала про лето, когда она обязательно вернётся в Болгарию, — «Слышишь, Вик, ты должен к тому времени стоять на ногах! А то я из тебя душу вытрясу!» — про то, что надо верить в свои силы и бороться, про то, что она его ужасно любит и скучает…

И вот — всё.

Она всхлипнула, подавилась водой, закашлялась. Упала обратно в кровать, зарыдала, уткнувшись в подушку.

Почему?! Почему так несправедливо? Ведь ему только-только исполнилось двадцать!.. Вик! Ты обещал научить меня настоящему квиддичу! Обманщик!.. Обманщик…

Скрипнула дверь, вошла Боряна. Зашипела и вспыхнула лампа на сосланном в угол комнаты кривоногом столике.

— Ты как? — устало спросила сестра.

— Угу, — Стане стало стыдно: надо же, тут такое горе, а она устроила представление с лихорадкой и обмороком. Кисейная барышня. Тьфу. — Как там? — она мотнула головой в сторону двери.

— Да ничего, с божьей помощью, — по-взрослому обстоятельно вздохнула Боряна и вдруг шёпотом добавила: — Я хочу обратно. Мне тут плохо. Все будто чужие… Наверное, я не должна так говорить, да? Маме не до меня… Я… понимаешь… я… чувствую себя нахлебницей…

Прикусив губу, чтобы не заплакать в голос, Стана смогла только кивнуть. Она распахнула руки, и Боряна кинулась к ней; уткнувшись в плечо, затряслась в рыданиях.

Стана гладила её по голове, шмыгала носом, и повторяла, словно заведённая:

— Всё будет хорошо… Всё будет хорошо. Мы вернёмся в Хогвартс, и всё будет хорошо… Ты пойми, всякое в жизни бывает… Ничего-ничего, всё наладится.

В ту ночь Виктор приснился ей в первый раз за последнее время: они снова вместе летали над замком, над Янтрой, смеялись… Купались с Боряной и Витомиром, гонялись на лягушках, брызгались…

— Вик, так ты не ушёл? — даже во сне Стана чувствовала некую нереальность происходящего, однако он тряхнул головой и хлопнул её по спине:

— Ты что, племяшка, разве я могу бросить вас на произвол судьбы? Я буду присматривать за вами, ага? Если что — только моргни, — он улыбнулся так знакомо и так забыто…

Стана проснулась в слезах. Стояла глухая ночь. На соседней кровати посапывала Боряна, кто-то из родственников спал на полу. Она обвела глазами смутные очертания чужой комнаты и чужой мебели, уставилась на по-прежнему висящую на зеркале холстину.

— Если что… Конечно. Спасибо, Вик… Я знаю: всё наладится.

В ноябре у профессоров опять случилось, по словам Рона, «осеннее обострение»: они и так не особенно давали студентам вольготно вздохнуть, а тут и вовсе навалили такие горы домашних заданий, что взвыли даже отличники.

Чтобы Гарри с Роном всё успевали , Гермиона расписала их день чуть не по минутам — и всё равно спустя пару недель у них отросли «хвосты». А у Гарри вдобавок накопился жуткий недосып. Причём снилась ему невообразимая каша из Трансфигурации, Прорицаний, тренировок и каких-то незнакомых коридоров, подёрнутых то ли ужасом, то ли паутиной. Видимо, причины крылись в еле вытянутой на «Приемлимо» контрольной по Трансфигурации — раз, несданном Трелани сочинении по гепатоскопии — два, посещении тренировки слизеринцев — три, ну и мыслях об этом проклятущем заклинании, чтоб его…

Старая стрекоза, к невероятному облегчению Гарри, решила сменить объект приложения своего магического дара. То ли Поттер в принципе ей надоел, то ли она исчерпала в отношении него список грядущих несчастий и бед, но новыми козлами отпущения стали Невилл и Рон: уже третье занятие подряд, вздыхая над печенью ещё трепыхающейся курицы, Трелани заламывала руки и скорбно вздыхала:

— Ах, мистер Уизли… Вы должны пройти через боль и тьму, боль и ярость, боль и отчаяние, боль и страх, дабы обрести желаемое… — она выговаривала слова отчётливо, словно в его обязанности входило их считать.

— Что ж она заладила-то «боль» и «боль», — не выдержал наконец Рон, поёживаясь и вспоминая тренировку слизеринцев: Крэбб и Гойл лупили по бладджерам с такой силой, что братья Криви махом утратили весь свой задор и только тихо ойкали, а Малфой, коршуном спикировав к трибуне, на которой засели гриффиндорцы, проорал: «Видал, Поттер? А ты, Уизли? На матче это будут ваши головы!» — У меня и так на душе… осадочек остался. Мягко говоря.

Видимо, удовлетворённая бледным видом Рона, Трелани переключилась на Невилла.

— Ох, мистер Лонгботтом! — вздохнула она, умудрившись превратить даже короткое замечание в образчик преувеличенно отчётливой дикции. — Многие скорби унесло время, но ещё больше ждёт вас впереди…

Это не могло не действовать на нервы даже самым завзятым оптимистам, что же тогда говорить о Невилле, который на последнем уроке Трансфигурации нервным движением палочки вырастил на строгой шляпе профессора Макгонагалл легкомысленные анютины глазки (что декана Гриффиндора отнюдь не порадовало), а уж их отношения со Снейпом и подавно балансировали на грани катастрофы. Зельевар пытался загнать Лонгботтома обратно в состояние хронического психоза, обвиняя его во всех смертных грехах, однако у того уже давно наступило запредельное торможение, и пробить его обычным способом уже не получилось. Неугомонный профессор не сводил с бедного гриффиндорца одухотворенного взгляда серийного убийцы, а фразы из серии «в семье не без уникала: итак, обратите внимание, господа, на сегодняшнее изобретение Лонгботтома…» носили абсолютно дежурный характер.

Правда, на последнем уроке Снейп поначалу был до странности миролюбив (точнее говоря, просто глубоко погружён в свои мысли), но предчувствия никого не обманули, и когда скрипнула дверь, все пригнулись к партам, готовясь к самому худшему. Влетевший в лабораторию чёрный ворон швырнул на кафедру письмо, прочтя которое профессор сначала позеленел, а потом побурел. В этот момент — как нельзя кстати, наконец-то сработала подсунутая Малфою фальшивая палочка, которую Гарри прикупил в Зонко ещё на Хеллоуин. И в миг, когда мановением руки Драко попытался чуть-чуть усилить пламя под рабочим котлом, раздался лёгкий хлопок…

На истерический вопль Пенси Паркинсон и не менее же истерическое мужское ржанье Снейп оторвал глаза от клочка пергамента, который перечитывал уже раз в третий, и…

— …с другой стороны, бесплатных пирожных не бывает, — мудро рассудил Рон, пряча от Гермионы, всё ещё возмущённо дующейся на «извращенцев», сияющую улыбку.

— Ну и рожа у него была, а? — фыркнул Гарри.

— Хочешь сказать, лицезрение Малфой с вытаращенными глазами и этой штукой в руке стоило полусотни очков, да? — сердито процедила Гермиона, изволив, наконец-то, заметить подлаживающихся под её шаг друзей.

— Честно? — с подозрением спросил Рон.

— Ну?..

Рон и Гарри переглянулись и, не сговариваясь, бухнули:

— А то!!!

Им откликнулось эхо, а Гермиона фыркнула и прибавила шагу.

Настроение у неё в последнее время было как-то не очень: поиски так ничего и не дали, её верные помощники — книги — оказались совершенно бесполезны, а к кому ещё можно было обратиться за помощью, она не знала. На пробу она сунулась с вопросом к профессору Биннсу, но тот либо действительно ничего не знал, либо очень умело прикидывался. Пустившись в какие-то многословные и, как всегда, невероятно скучные повествования, он сначала чуть не усыпил Гермиону, а потом и вовсе заблудился в историко-архитектурных дебрях и где-то в них уснул сам. В общем, возвращалась гриффиндорская староста из преподавательского крыла с больной головой и пустыми руками — не в самом лучшем расположении духа: она даже не заметила, как перепутала повороты и оказалась… Сначала ей даже пришло в голову, что невесть каким образом к ней вернулся Хроноворот, закинув её в прошлое: каменный пол пустого коридора заливала хлещущая из женского туалета вода, а из-за дверей доносилось знакомое завывание.

— Миртл! — стараясь выбирать сохранившиеся островки суши, Гермиона пропрыгала внутрь.

Привидение сидело на бачке в дальней кабинке.

— …бедная я бедная-а-а-а… Никому-то не нужная-а-а-а… — в паузах было слышно, как вода выплёскивается из унитаза. — Ни живая, ни после смерти-и-и… Над могилкой моей птичка гнёздышко вьё-от…

Гермиона обвела взглядом весьма знакомое ей помещение: за прошедшие месяцы привлекательней оно не стало: лохмотья краски неопределённого цвета на перекошенных дверцах, пятна плесени на стенах и потолке, лужи, битый кафель…

— Миртл, что такое? — как Гермиона и предполагала, проявленное сочувствие только подхлестнуло процесс — и вот, чтобы на оказаться смытой бурливым потоком, ей пришлось запрыгнуть на покрытую пятнами ржавчины раковину. — И прекрати выть, а то я уйду!

Угрозы действие возымели: привидение рыдать перестало, и вполне внятно поведало ей, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о затопленном клозете: профессор Гатто, недовольный её неусердием в делах наушных, сначала припугнул, а потом и вовсе сослал её обратно на вечное поселение:

— Он хотел, чтобы я шпионила и подслушивала разговоры девушек в туалетах и ванны-ы-ых, — всхлипывая по инерции, повествовала Миртл, — и не то, чтобы я даже не хотела: но меня всегда замечали до того, как я успевала услышать что-то дельное… И вот… — она жестом трагической героини, читающей финальный монолог, обвела неказистые стены, спугнула пришедшего послушать её стенания паука и снова набрала в грудь побольше воздуха.

— А что это Гатто как разрезвился в последнее время? — быстро спросила Гермиона, дабы отвлечь её от очередного выплеска эмоций.

— Так ведь Дамблдора сейчас практически не бывает в школе — ну там… — Миртл понизила голос, — строгий секрет. Государственная тайна! И тутФилч… И Гатто… И вот — я… — она завсхлипывала и покосилась на Гермиону, выжимая сочувствие. — Что — совсем меня не жалко, да? Пожила бы ты с моё в этом туалете…

Гермиона отвернулась и принялась разглядывать потускневшую от сырости и времени дверную ручку.

— Так. Про Филча и Гатто — и подробнее, офицерским голосом скомандовала она, сама удивляясь своей жестокости. — Главное, скажи мне, почему домовикам запрещено разговаривать со студентами?

— Гатто говорил, что всё это — вопросы административного плана, но, сдаётся мне, он просто хочет всем тут насолить, — это Гермиона знала и сама, поэтому продолжила расспросы, но больше Миртл ничего не знала. Привидением была она бестолковым, и, побившись с ней ещё несколько минут, Гермиона мысленно согласилось с профессором Гатто: в заброшенном туалете было той самое подходящее место. — Я только знаю, что кто-то из домовиков очень хотел поговорить с Гарри, — порывшись в памяти, Миртл предприняла отчаянную попытку задержать дорогую гостью ещё на секундочку.

— Кто?! — сделала охотничью стойку Гермиона.

Но мозговой штурм исчерпал силы Миртл, и она ответила лишь очередным всплеском эмоций и воды из унитаза.

…Так-так, — размышляла Гермиона по дороге в гриффиндорскую башню, - значит, не всё потеряно, значит, они как-то пытаются нам помочь… Но что нам делать, чтобы принять эту помощь?.. — она заперла дверь в свою комнату и блаженно уселась на кровать. На тумбочке громоздилась кипа книг и, взяв и раскрыв наугад первую попавшуюся, Гермиона, к собственному изумлению, прочла: «Будущее приходит из ночи, а не из дня, а предсказывают сны, а не явь». Ознакомившись с обложкой «Призраки, привидения и другие суеверия в фольклоре британцев. Изд. 2, 1838 г.», Гермиона решила не спорить с автором, Джозефом Торнтоном, наспех умылась прямо в комнате и забралась под одеяло.

Она даже не представляла, насколько познавательная ночь ей предстояла.

В эту ночь в Хогвартсе не спали многие — Филч, как всегда, скрипел и маялся от подагры, что не помешало ему в ответ на призыв миссис Норрис выползти из своего кабинета на поимку заблудившегося в коридоре хаффлпаффца, Снейп в сотый раз перечитывал полученное вороньей почтой послание; в слизеринской спальне Блэз Забини с гордостью делилась впечатлениями от посещения Астрономической башни, в гостиной Хаффлпаффа Эшли Макферсон самозабвенно целовалась с Захарией Смитом. А вот Рон, Гарри и Дин Томас, не без оснований заподозренные Снейпом в теракте с подбрасыванием фальшивой палочки Малфою, как раз наоборот — дрыхли без задних ног после отработки взыскания в подземелье (надраить полторы сотни котлов без всякой магии — при помощи какого-то мерзкого зелья, от которого не было никакой пользы, только отвратительная вонь, — это вам не фунт изюму — прим. авт.).

Словом, замок жил привычной жизнью. И его директор — тоже: Дамблдор, глубокой ночью вернувшийся в Хогвартс (об этом пока ещё никто не знал, даже портреты в его кабинете: предшественники сладко спали, попрятавшись за рамы), сидел за столом, подпирая сомкнутыми руками подбородок, и задумчиво глядя в полированную поверхность. Потом поднялся к встрепенувшемуся навстречу фениксу; бормоча под нос нечто вроде «гули-гули», почесал ему шейку. Сверившись с часами, подошёл к камину, в котором буквально спустя уже пару минут пламя изменило цвет, а за решёткой возникло лицо Шизоглаза Хмури (если, конечно, у кого-нибудь повернулся язык вообще назвать это лицом).

— Ага, смотрю, ты уже начеку, Альбус? — хмыкнул он.

— Трижды бдительность, — откликнулся Дамблдор.

— Порадуешь чем-нибудь?

— Вряд ли. Думаю, ты меня — тоже.

— Что ж, первый шанс всё же даю тебе. Итак, что там наша милая книжка со сказками?

— Однако… При всём твоём чувстве юмора не думаю, что книгу Гриндевальда стоит называть именно так. Кое-что мы обнаружили, кое-какие чары сняли, однако, похоже, ничего сиюминутного добыть из неё не удастся — работа может занять не один месяц, если не год. Для начала: да — она шпионила за Гарри, однако, к счастью, тот успел вовремя сообразить, что к чему…

— Мальчишка толковый, хотя его особенность держать язык за зубами даже тогда, когда этого лучше не делать, ещё задаст нам жару, — хмыкнул Хмури. — Ты просмотрел последние страницы?

— Да, заклятье было не самым сложным — всё же Том Риддл живёт на белом свете почти втрое меньше меня. Совместными усилиями нам и с Гриндевальдом в очередной раз удалось справиться. Молодцы ваши ребята из спецлаборатории: сняли кое-какие Скрывающие и Шифровальные Заклятья — видимо, из ранних, потому что подошли не самые сложные ключи… Хотя, конечно, на данном этапе последние страницы были для меня особо привлекательными. И предчувствия нас не обманули: видимо, совершенно уверенный, что Гарри никому ничего не расскажет и желая насадить на крючок наживку пожирнее, Вольдеморт пару раз позволил прокрасться в текст действительно примечательным сведениям.

— Вот как?

— Во-первых, похоже, он обосновался в одном из своих убежищ Центральной Европы. Я списался с магическими правительствами… Сейчас ведут активные поиски, регион приблизительно известен. Нам обещали оказать поддержку в проведении мероприятий.

— Да, Гильдия уже получила официальных сов. Повезло, что он не сбежал на Ближний Восток, там сейчас такая неразбериха… Ну-ну?..

— Далее: Люциус Малфой жив-здоров и вовсю трудится на благо Тёмного Лорда.

— Кто бы сомневался.

— Именно. Однако сведения, полученные из первых рук, всегда приятнее: есть, на чём базировать обвинение, если дело дойдёт-таки до суда. В-третьих, если я правильно сложил два и два, исчезновение нескольких зельеваров — отнюдь не попытка скрыться, как нам это пытались представить подложными записками с просьбой не искать ни их самих, ни их семьи…

— Ты прав, старина — именно эти вести я тебе и принёс: тела были обнаружены… Это произошло примерно полторы недели назад судя по состоянию трупов. Впрочем, взгляни сам — я уже сыт по горло.

Шизоглаз протянул сквозь пламя какой-то отчёт и, пока Дамблдор, мрачнея на глазах, изучал его, задумчиво выстукивал волшебной палочкой по своему стеклянному глазу мелодию песенки «Пять совят».

— Мда… Знаешь, какой вывод я из этого делаю? — директор перевернул последнюю страницу и мельком взглянул на подшитые к отчёту колдографии. Хмури прекратил постукивать и поднял вопросительный взгляд. — Что в ближайшее время Северусу стоит быть предельно осторожным и без серьёзной надобности Хогвартс не покидать.

— Пожалуй. Они устроили такое представление с похищением этих бедняг, — Хмури принял бумаги из рук Дамблдора, — а ведь Снейпу те и в подмётки не годились… Видимо, им до зарезу не хватает хороших зельеваров. Или же ты имеешь в виду… — Шизоглаз вопросительно приподнял бровь, и его всевидящее око едва не выпало из глазницы.

— Прекрати. Вопрос о прошлом Снейпа давно закрыт.

— Хорошо-хорошо, — неожиданно покладисто кивнул Хмури. — А что мы решим с детьми Пожирателей? Как минимум, пятеро сейчас учатся в Слизерине и двое, если я не ошибаюсь, в Равенкло… Это только те, кого мы знаем. Вершина айсберга, так сказать.

Дамблдор снова нахмурился. Было видно, данный вопрос поднимается не впервые, однако же приятней от этого не становится.

— Дети за родителей не отвечают, — отрезал он.

— Конечно, однако же родители всегда воспитывают детей по своему образу и подобию. Не веришь — взгляни на Малфоя-младшего и его окружение. Тебе не кажется, что ты сам культивируешь в слизеринском подземелье гадюшник, который уже в ближайшее время доставит нам немало головной боли? Выкинуть этого белобрысого хорька к чёртовой матери, а ещё лучше — подловить на чём-нибудь противозаконном и взять под стражу… Ну, ненадолго, — тут же поправился Хмури, увидев, как изменилось лицо Дамблдора, — чтобы папочка завозился. Тут бы мы его и прищучили… А там и на Тёмного Лорда бы вышли..

— Мальчику только шестнадцать лет! Он ещё ребенок!.. Мы не можем использовать его как приманку в охоте за отцом, каким бы конченым негодяем тот ни был… И потом — поставить клеймо подлеца так просто, а, раз поставленное, оно действительно сделает его…

— Я не понял — мы с тобой об одном и том же человеке разговариваем, нет? — перебил Хмури, снова начав выстукивать мелодию на своём глазу — на этот раз «Восемь ведьм». — Ты не забыл, что, по сведениями того же Снейпа, в день своего шестнадцатилетия Малфой-младший стал Пожирателем, пойдя по стопам батюшки? Словом, твоя школа, твои ученики — сам с ними разбирайся. В любом случае, получается, что Поттера, значит, можно совать в любое пекло, ставить клеймо спасителя всего сущего без скидок на что-либо? Тебе не кажется, будто это двойной стандарт? То есть не отвечающий за своего подлеца-папашу бедняжка Драко Малфой, которому надо дуть в задницу, чтобы — не дай гоблин — он не почувствовал себя изгоем среди порядочных людей, и вечный изгой Гарри Поттер, которого сначала сослали к магглам в самом полном смысле этого слова, а теперь используют как затычку ко всем бочкам с порохом… Ну-ну…

Дамблдор отвёл взгляд и вдруг заговорил с неожиданной горячностью:

— Аластор, ты не представляешь, сколько раз я себе это повторял! Почему для всех нас — и я не исключение — Гарри не является подростком? Почему мы спрашиваем с него по-крупному? Почему воспринимаем как некого мессию, спасителя мира? Ведь это просто ужасно! Мы лишили его детства, теперь лишаем нормальной юности — с первой влюбленностью, общением с друзьями, поиском места в жизни, сливочным пивом и танцами до утра… Мы заставляем его взрослеть не по дням, а буквально по минутам — во имя чего? Мы делаем из него бездушное орудие, даже не спрашивая, хочет ли он этого…

— Ну-ну, не надо столько пафоса, Альбус. В конце концов, паренёк сам выбирает свой путь, его ж никто в спину не толкает, верно? И потом, он же с самого начала был не такой, как все — может, именно этот образ жизни для него как раз и является самым естественным? Ипотом, разве во время первой Магической ты просиживал задницу, взвешивая все за и против, прежде чем кинуться в бой с Гриндевальдом?

— Тогда я был уже вполне состоявшимся магом…

— А кто тебе сказал, что Поттер — зелёный юнец? Э, нет, дружище Альбус, не хитри, я тебя насквозь вижу: просто хочешь, чтобы я развеял твои сомнения, ведь ты не хуже меня знаешь, сейчас пути обратно уже нет. Ни для него, ни для нас с тобой, ни для всего магического мира. Колесо уже запущено. Однако же забавно видеть тебя кающимся, Альбус: как говорится, культурный, образованный человек и в дерьмо вступает так, что любо-дорого посмотреть, — Хмури глухо засмеялся, наморщив обрубок носа. У него была удивительная манера смеяться, которая запоминалась навсегда: сначала смех звучал искренне и заразительно, но на последних двух или трёх тактах, когда смех затихал, в нём прорезалось что-то пронзительное, звонко-взвизгивающее и дребезжаще-злое — словно долетало эхо какого-то похожего по тембру, но не имеющего отношения к веселью звука.

Дамблдор, этого замечания, казалось, не услышал: он засунул в карман кончик длинной белой бороды, так и норовивший залезть в камин, и задумчиво посмотрел на пышущий жаром уголёк, который выкатился из-за решётки на каменный пол.

— Я вот думаю, может, мне всё же попробовать как-нибудь ему помочь?..

— Тебе известно, на каком он этапе? Знаешь, чем и как можно ему поспособствовать? Тогда почему же ты всё еще тут?- за сарказмом Хмури проскользнул живейший интерес.

— У меня очень смутные представления и идеи — я сознательно не вмешиваюсь ни во что, потому что… Потому что… — он вздохнул. — Да, полагаю, какие-то части заклинания у него, скорее всего, уже есть. Какие, сколько и что они из себя представляют, сколько их существует всего и где искать остальные — увы… Но есть у меня кое-какие задумки… — Дамблдор запустил пальцы в бороду.

— Ну, Мерлин тебе в помощь, — Хмури кивнул, — трудись на благо человечества, а я пока буду расчищать дерьмо на улицах, — в голосе его отчётливо прозвучали ядовитые нотки. — Вот сейчас как выскочу, как выпрыгну — кривоногий и хромой — полетят клочки по закоулочкам!.. Кстати, последние рейды оказались вполне удачны: прикрыта очередная база для тренировки Пожирателей.

— Не думаю, чтобы они готовили их всерьёз, — пожал плечами Дамблдор.

— Да, в свете осенних событий, всё это выглядит детскими играми на лужайке… Армия зомби… Думаешь, это без дураков?

— Полагаю, для того им и понадобились зельевары: приготовление зелий и порошков для ритуалов вуду требует высочайшей квалификации и точности… Я так понимаю, дела у них пошли не очень, потому-то тех бедолаг и… Меня волнует ещё одно: в отчёте об осмотре места происшествия указано, что на теле одного из убитых надены следовые количества рицина.

— И?..

— Сразу видно, активные розыскные мероприятия тебя всегда привлекали больше, чем тихая библиотечная и лабораторная работа, — улыбнулся в бороду Дамблдор. — В противном случае…

— …в противном случае мои руки, ноги и нос по-прежнему были бы при мне.

— …в противном случае, ты бы знал, что рицин — один из редких ядов, необходимый для создания физических копий. Двойников, если говорить по-простому. Вудуистские ритуалы — это не просто так… да и летний всплеск активности на тропических островах тоже кое-что значит.

— Вот как… — Хмури заметно помрачнел. — Я, конечно, приказал приставить охрану к знаменитым зельеварам, но ведь — сам понимаешь — это всё… — он присвистнул. — И согласен: Снейп для них — лакомый кусочек. Присматривай за ним… Короче, оставь Поттеру спасение мира — в любом случае, мы с тобой должны делать то, что в наших силах, даже если, по сравнению с ним, это совсем немного, — в этот момент, похоже, его кто-то позвал: Хмури отвернулся от камина, почти исчезнув в языках пламени, что-то разъярённо рявкнул, а потом почти сразу распрощался.

— И тебе всего доброго, Аластор, — кивнул Дамблдор, возвращаясь к столу. — Вот уже действительно, такому не попадайся: у него правая нога левой боится!.. Двойной стандарт… двойной стандарт.. Так-так.. И всё же…

Он подошёл к шкафу, пробежал сухими пальцами по золочёным корешкам:

— Лес… лес…

За распахнувшейся дверью дышала осенняя ночь. Помещённые в уравнение с двумя и тремя неизвестными, звезды мерцали, выполняя свои алгебраические действия вычитания и сложения света. Они взаимно уничтожались в разных концах неба, перемножались и делились, засыпая землю тем, что получалось в остатке, этими неизмеримыми количествами звёздных осколков, заранее отбрасывая неправильные результаты во мрак, который и без того был переполнен, так что ошибки переливались через края ночи и доставались в наследство следующему дню.

Норт, как всегда, был на посту, однако же, оказался ещё менее приветливым, чем в предыдущую встречу.

— Твоё место — не здесь, — сообщил он, даже не повернувшись. — Здесь — не твоё место.

И снова приник к телескопу.

Дамблдор вздохнул и послушно вернулся в тепло и тишину директорского кабинета.

На игру Слизерина и Хаффлпаффа игроки сборной Гриффиндора шли в не самом радостном расположении духа: и скучечервю было понятно, что бедных хаффлпаффцев сейчас тонким слоем раскатают по полю. А вот следующими против серо-зелёных предстояло играть именно гриффиндорцам, и мысль об этом отнюдь не грела их в ветреный и холодный ноябрьский день. Равно, как и осознание того, что матч необходимо будет выигратькровь из носу: в противном случае, школьный кубок по квиддичу запросто можно будет вручить слизеринцам в качестве рождественского подарка.

Гарри рекомендовал всем предельно внимательно отслеживать основные манёвры и особенности игры будущих соперников:

— Зачем мы вообще туда идём всей командой? Мы же видели их тренировки, — бурчал Хупер, над которым висела несданная работа по молекулярной трансфигурации.

— Тренировка и игра — две большие…

— …задницы, — Рон, пытаясь разрядить напряжённую атмосферу, перебил Гарри. Но его чувство юмора сегодня оказалось не оценённым: Джинни мрачно фыркнула, а Стана и вовсе скривилась и демонстративно отошла от Рона подальше. Он тут же поник и впредь помалкивал.

Братья Криви отнеслись к поставленной перед ними задаче фиксации всех честных и нечестных слизеринских приёмов крайне серьёзно: всю последнюю неделю Колин возился со своим бесценным фотоаппаратом, и вот — нынешним утром, сияя от счастья и зевая после бессонной ночи, он продемонстрировал усовершенствованную модель, способную теперь выполнять роль кинокамеры, — правда, время съёмки было ограничено.

— Зато я нашёл рецепт особого проявителя, благодаря которому на колдографии можно запечатлеть не пару секунд происходящего, а целую минуту.

— Короче, у нас все ходы будут записаны! — поднял два пальца вверх Денис. — Братец у меня — что надо!

Гарри от всей души пожал братьям Криви руки — что и говорить, молодцы! — помог закрепить камеру на штативе и вместе с Роном направился на самую верхнюю лавку гриффиндорского сектора. В руках они держали купленные два года назад на Кубке Мира омниокли. Причём омниокль Рона вид имел весьма потрёпанный, тогда как у Гарри он выглядел так, будто был только что из магазина. Рон шмыгнул носом:

— Чёрт, холодно…

— То ли ещё будет — нам-то играть почти перед Рождеством, не забыл?

Они уселись в гордом одиночестве — ветер тут так и завывал, норовя залезть под мантии, поэтому все остальные жались в самом низу.

— Слушай, — будто между прочим заметил Рон, крутя колёсико омниокля и обозревая трибуны, — что-то Браткова вернулась из своей Болгарии какая-то странная, не заметил?

— Стана-то? Да нет, я как-то не обратил внимания… В любом случае — неудивительно, — Гарри мрачно пожал плечами, — похороны — они, знаешь ли, не располагают…

В этот миг раздался свисток, и игра началась. С первых же минут матч превзошёл самые худшие предположения: во-первых, скорость у слизеринцев была просто умопомрачительная; даже Крэбб с Гойлом носились так резво, что Гарри решил, что тут не обошлось без какого-то хитрого колдовства. Или же действительно — усиленной тяги. Лупили по бладджерам они от всей души: когда мяч попал в метлу рванувшегося к кольцам Майкла Корнера, тот слетел с неё, как пушинка, даже дёрнуться не успел. Джинни тут же взвизгнула и ринулась вниз, а Рон поёжился и неприлично выругался. После этого слизеринским отбивалам хватало одного замаха, чтобы игроки противника разлетелись врассыпную — в результате охотники Слизерина чувствовали себя на поле настолько вольготно, что даже перешучивались и рассказывали друг другу анекдоты, лениво перебрасываясь мячом.

Над зелёной трибуной реяли флаги и полосатые шарфы. Порывы резкого ветра с колючками первых снежинок приносили и обрывки хвалебных кричалок, и гулкий барабанный бой — слизеринцы ликовали, начав праздновать победу своих ещё до окончания матча.

Айзек Джексон надрывался на месте комментатора, однако его пыл угас уж через полчаса: сложно поддерживать хоть какую-то интригу при разрыве по очкам, растущем с такой скоростью, что он не успевал объявлять счёт.

Драко Малфой рассекал воздух в поисках снитча с таким видом, будто на любимом скакуне объезжает собственное поместье. Пару раз он даже подлетал к своей трибуне и перебрасывался шутками, хотя (Гарри выкрутил колёсико омниокля на максимум, так что мог говорить это со всей ответственностью) это было чистой воды рисовкой: цепкий взгляд Малфоя не переставал обшаривать пространство над полем. Впрочем, в любом случае, волноваться ему не приходилось: ловец Хаффлпаффа (в этом году им стала Сара Хилл) благоразумно носа не высовывала, повиснув где-то в стороне: едва она делала резкое движение, как бладджеры тут же летели в её сторону — похоже, в этом состояла тактика выключения из игры ловца противоборствующей команды.

— Вот уроды…

— Мда… похоже, нам предстоит интересная игра… — Гарри крутил колёсико омниокля, старательно запоминая происходящее. От пронзительного ветра лицо замёрзло настолько, что казалось, будто нижней челюсти как будто нет, даже на ощупь нельзя было с уверенностью сказать, какую именно часть лица трогаешь.

— Да не то слово, — Рон снова ругнулся. — Пожалуй, стоит заказать пару коечек в лазарете, что думаешь? — в этот момент Дэвид Нотт забросил в кольца ещё один мяч, а кинувшийся было на перехват защитник Хаффлпаффа получил бладджером в колено. Рон ойкнул и машинально схватился за свою ногу. — Мать их… совсем офонарели. Чур, моя кровать у окна…

— Договорились. Только имей в виду — там дует.

— Гарри, Рон, плёнка кончилась, так что я пошёл, — мрачно сообщил поднявшийся к ним Колин Криви, — делать тут больше нечего. Я лично на это смотреть уже не могу. Впору перед матчем завещание писать.

— Я тоже пойду в замок, — шмыгнул носом стоящий за плечом брата Деннис. Он действительно выглядел бледновато. — Кажется, я простыл — мне холодно.

— Ты не простыл, ты остываешь, — мрачно пошутил Рон и, затянув потуже шарф, буркнул: — Ну, и я тоже, что ли…

— Тогда уж и я, — Гарри поднялся, — эй, Рон, подожди!

Но тот уже резво спускался вниз. Гарри привстал на цыпочки: не одни они покидали гриффиндорскую трибуну — девушка в коричневом пальто и красной шапочке, из-под которой виднелись чёрные косы, уже подходила к выходу.

Понятно-понятно… Это хорошее дело, — Гарри мысленно пожелал Рону удачи и улыбнулся своим мыслям: Гермиона обещала сегодня помочь с работой по Гербологии, и

Гарри сильно надеялся, что заниматься они будут в тишине и покое комнаты старосты и одной Гербологией дело не обойдётся.

Но, как ни странно, в гостиной Гриффиндора Гермионы не было. В её комнате — тоже. Не долго думая, Гарри резво направился в сторону библиотеки. Он нашёл её на полдороги: Гермиона сидела на подоконнике в длинном переходе под уютно потрескивающим факелом и, не моргая, смотрела в окно. Из тёемно-красной юбки выступали полукружия её колен, как будто кипело варенье. Она настолько утонула в своих мыслях, что, когда Гарри подошёл и тронул её за плечо, заорала от неожиданности.

— Как успехи? — Гарри запрыгнул на подоконник рядом и поцеловал её в щёку (ему постоянно требовались такие вот маленькие доказательства её «реальности»: поцелуи, прикосновения — целенаправленные и случайные — прим. авт.).

Гермиона улыбнулась:

— Орешек знанья твёрд, но всё же…

— …ты не привыкла отступать… Знаю-знаю…

— Да… только вот пока безрезультатно. Ну да ничего, я сегодня натолкнулась на упоминание об одной книге… — Гермиона зашуршала бумажками, и Гарри машинально отметил, что купленный в Зонко всего полмесяца назад блокнотик совсем отощал: это ж сколько томов она перелопатила? — Кстати, как там матч? — спохватилась она.

— А, не спрашивай… — Гарри тут же помрачнел. — Порвали хаффлпаффцев — только клочья над полем летели. Надо нам будет что-то сочинять… Хотя — до этого ещё долго, сейчас у меня есть дела поважнее, — он придвинулся ещё ближе, но в этот момент в животе заурчало, да так жалобно и громко, что Гермиона прыснула:

— Пойдём-ка на обед… Я тоже умираю от голода.

Глубокой ночью бригады домовиков занимались привычным делом: быстро и безмолвно, словно тени, они наводили порядок, устраняя царящий в факультетских гостиных бедлам.

Терри, которой наконец-то удалось очутиться среди отправленных в гриффиндорскую башню, трудолюбиво чистила потрёпанный ковёр на полу, медленно, но неуклонно двигаясь в сторону ведущей к спальням лестницы. Глаза бригадира метнулись в её сторону, однако Робби занялась уборкой золы из камина, а потому ничего не сказала.

Закончив с ковром, Терри вместе с прочими направилась вверх, к спальням. Сердечко её колотилось так, что она боялась разбудить видящих десятый сон студентов: неужели? неужели сегодня наконец-то всё получится?!

— Терри, Донни и Росси будут убираться на женской половине, — внезапно скомандовала Робби, и Терри ошеломлённо замерла, задрав подбородок к потолку, в позе человека, готовящегося пройти церемониальным маршем. От спальни шестикурсников её отделяла всего пара лестничных пролётов, и вот… Ушки её сразу поникли, она с трудом подавила вопль разочарования и поплелась в общежитие девушек. И тут ей пришла в голову другая идея. Конечно, придётся пойти на нарушение строжайших указаний супруга, но когда речь идёт о спасении мира или чём-то подобном, стоит проявить немного инициативы, верно? Да и второго случая может не представиться: недаром их с Добби всё время держат на виду, не спуская глаз ни на минуту, — это просто чудо, что Терри очутилась у гриффиндорцев, а не в коридорах учебного корпуса, как всё это время! Терри опустилась на коленки и принялась старательно мыть пол, переползая в сторону спальни Гермионы.

— Давай Терри возьмёт себе комнаты старосты, второго и третьего курса, а Росси с Донни — всё остальное.

Она не поверила своим ушам: свершилось!

— Конечно! — раньше, чем товарки успели сказать что-то ещё, Терри прыгнула сквозь стену в комнату Гермионы.

Та спала. Одеяло съехало на пол, и Терри, тщательно вытерев ручки о передник, осторожно укутала девушку, посетовав на сырость и холод в комнате. Всю тумбочку и пол рядом с кроватью загромождали книги; домовёнка робко протянула руку, взяла одну, другую… Вздрогнула, когда на обложке ей почудилось какое-то странное имя — что-то вроде «Царь Навухогорлоносор».

Уф… померещилось…

Она перебрала лежащие на столе исписанные листочки: одного взгляда хватило, чтобы понять: смышлёная гриффиндорка двигалась в правильном направлении.

…Вот только с таким же успехом можно искать хоть сто лет, — Терри провела над лицом Гермионы ладонью, потом что-то прошептала в кулачок, и девушка заворочалась на постели, вздохнула. Глаза под закрытыми веками задвигались — и ей начал сниться сон.

Странный сон: пульсирующая голубоватая сфера глубоко под землёй, куда вели узкие тёмные коридоры и потайные двери, которые можно было открыть, определённое количество раз коснувшись волшебной палочкой стены. Сон повторился трижды, и даже во сне Гермиона запомнила количество ступенек, которое следовало отсчитать при спуске по лестнице, что по пятницам уходила вниз от площадки с портретом старика в красной мантии и с мясистым в сизых прожилках носом.

Три пролёта. Коридор, треснувший камень под гобеленом с гербом Хогвартса, потом узкая винтовая лестница вниз… пятая ступенька — ловушка, надо прыгнуть вниз как можно дальше… потом ещё коридор… — Гермиона послушно повторяла за таинственным лектором путь «туда».

Снова перед глазами появилась сфера. Она переливалась живым голубоватым пламенем, внутри что-то мерцало, и Гермиона поняла: то самое.

— Терри уже закончила? — сквозь стену в комнату старосты заглянула Росси.

— Тут столько книг, такой разгром, — эльфиха мгновенно разорвала ментальный контакт и снова нырнула под кровать, — Терри даже и не знает, что лучше — убираться у второклашек с их бесконечными фантиками или выгребать горы рваной бумаги с набросками сочинений и расчётами… Всё-всё, Терри уже бежит…

…Теперь всё в твоих руках, Герми… то есть Гермиона…