Защитник

Реклама

купить

Глава девятнадцатая, в которой чуть-чуть играют в шахматы, немного беседуют и довольно успешно машут кулаками

Вопреки уверенности Дина Томаса, Гарри отнюдь не спал. Он в последнее время вообще засыпал с большим трудом — чтобы расслабиться и отогнать от себя постоянное напряжение, приходилось прикладывать усилия, кроме того, вот уже несколько дней шрам вновь напоминал о себе лёгкой, однако весьма неприятной пульсирующей болью, заставляя снова и снова возвращаться к событиям последних недель. Вот и сейчас — вместо того, чтобы безмятежно посапывать в постели по примеру, скажем, Невилла или Симуса, Гарри снова так и эдак крутил в голове легенду о Защитнике, пытаясь приставить друг к другу имеющиеся части заклинания и прикидывая, как могут звучать две остальные и где их искать. Нельзя сказать, чтобы он полностью рассчитывал на собственные силы или же на озарение свыше, когда бы Волею Божией ему бы внезапно открылись все тайны бытия, включая и эту, — просто подобный ритуал занял место вечерней молитвы, после которой он, полностью опустошённый, с грехом пополам засыпал.

…Иногда мне кажется, что однажды моя голова щёлкнет, и я свихнусь…

Не стоит считать, будто Гарри всё пустил на самотёк, не думая о ближайших действиях: во-первых, он хотел встретиться с кентаврами, вернее, с Нортом, и, ежели тот соизволит побеседовать и не ограничится своими традиционным «темна вода в облацех», может, появятся ещё какие зацепки. Потом имелись некие соображения насчёт русалок, однако визит к ним, — ветер за окном опрокинул снежную шапку с карниза, и Гарри передёрнулся от одной только мысли, — стоит всё же перенести на более тёплое время года.

…По возможности, конечно, — вздохнул он, припомнив Тремудрый Турнир, когда пришлось лезть в воду отнюдь не в купальный сезон.

Кроме того, по школе блуждали слухи, будто Хагрид поправил здоровье и с нового семестра приступит к исполнению своих обязанностей, — а уж он-то наверняка знает все местные тайны. Вот только вопрос: захочет ли поделиться? Гарри весьма прагматично прикинул, каким способом можно извлечь информацию из временами чересчур болтливого и непосредственного, а временами словно язык проглатывающего лесничего. Способов обнаружилось довольно много, однако ни один не оставил у Гарри ощущения беспроигрышного.

Может, Гермиона подскажет…

Он чуть расслабился — как всегда, когда вспоминал про неё. Мысли тут же приняли приятное направление. Очень приятное. Настолько приятное, что сон упорхнул, а пижама стала на редкость неудобной.

Если у Гарри сейчас и были какие-то пожелания в плане их с Гермионой отношений, то это вообще с ней не расставаться: она стала его тёплой и приветливой гаванью, где всегда ему были рады, где не лезли в душу и не доставали назойливыми расспросами, где он всегда мог просто посидеть рядом, следя за торопливо летающим по пергаменту пером, и рассеяно покивать в ответ на сетования о неуспеваемости М. и плохом поведении N., проблемах с дополнительным заданием по Трансфигурации и курсовой по Нумерологии…

…- Ты меня совсем не слушаешь! — в притворном раздражении она тряхнула копной каштановых волос и хлопнула пером Гарри по лбу.

— Ничего подобного! — он встрепенулся, возвращаясь к реальности.

Они сидели у неё в комнате. Всё как обычно: заваленная пергаментами и учебниками кровать, коробки с книгами у стола и склонившаяся над длинным, почти до самого пола, свитком Гермиона. Сосредоточенное лицо, чернильное пятнышко на скуле, чуть сдвинутые брови, усталые глаза, сейчас устремлённые прямо на Гарри.

— Тогда повтори, что я сейчас сказала.

— Да запросто! Муха крупная летала… — автоматически бухнул он и тут же замер, осознав абсурдность фразы. — Какая муха?

— Какая муха? — захлопав глазами, Гермиона вдруг звонко расхохоталась, тени усталости сошли с её лица. Запрокинув голову, она смеялась, и Гарри наслаждался звуком её голоса. — Я спросила «где здесь круглые лекала» — я черчу схему по Нумерологии… — слова снова утонули в смехе.

— Прости, я задумался, — просмеявшись, признался Гарри. — Знаешь, я тут обнаружил, что первые отношения с кентаврами пытался наладить ещё Салазар Слизерин… Да уж типчик был ещё тот, я тебе скажу… Вообще, забавно выявлять неизвестные грани исторических личностей: выясняется, что на каждой грани — фунт дряни. Короче, то ли он что-то им пообещал, а потом не сдержал слова, то ли…

— Не совсем так, — тут же знакомым менторским тоном перебила Гермиона, отложив в сторону Нумерологию. Гладкий ноготок постучал по книге, которая запросто перебила бы хребет половозрелому горному троллю, — в 1052 году был заключён договор от имени людей и кентавров, в котором были чётко указаны границы…

— Ладно-ладно, — Гарри, поняв, что его ждёт очередная лекция по магической истории, замахал руками, — в любом случае, понятно, почему они с тех пор не доверяют людям…

— Да уж, с интуицией и провидческим даром у кентавров всё в порядке, не то, что у нашей Трелани…

— …но Норт, вроде бы, неплохо ко мне относится, поэтому я хочу к нему сходить, — если он сам не знает, может, хотя бы подскажет, куда и к кому ещё ткнуться, хотя… — Гарри задумчиво вцепился зубами в ноготь большого пальца, — честно говоря, он всегда плетёт нечто настолько мутно-величественное, что совершенно непонятно, толкает ли он тебя вперёд или же советует немедленно отступить. Но мне кажется, с учётом древности, кентавры могут что-то знать о Защитнике. Нет, — тряхнул он головой, — уверен: знают наверняка.

— Я пойду с тобой.

Слова прозвучали настолько безапелляционно, что юноша вскинул голову: Гермиона, отложив перо, серьёзно смотрела на него карими в рыжую искорку глазами. Пляшущий над фитильком свечи огонёк, словно понимая важность момента, торжественно замер, заморозив на миг их танцующие по стенам тени.

— Но…

Она положила свою ладонь поверх его руки и сдвинула брови.

Взять Гермиону к кентавру?

Идея ему категорически не нравилась: как знать, что скажет Норт? Захочет ли в её присутствии говорить вообще? Не напугает ли? А если окажется, что Гарри нужно немедленно двигаться вперёд, как уже случалось, — не брать же её с собой: истории с увязавшимся следом Невиллом ему хватило с лихвой. С другой стороны — если б не Невилл, пошёл бы он на корм тому растительному чудовищу…

О, нет. После всего, что она перенесла, я не имею права рисковать её жизнью. Но уйти одному — значит смертельно обидеть, ведь я и так постоянно от неё ухожу. Она имеет право знать… Они имеет право… Могу ли я ей всё рассказать? Должен ли? — Гарри завозился под одеялом и натянул его до подбородка. — Понять не могу: что она нашла в таком, как я? Вечно вляпываюсь во всякую ерунду, от меня одни неприятности, я постоянно подставляю её под удар. И её, и Рона… Не, женская душа — потёмки, ничерта я в ней не понимаю. Надо бы у Рона спросить, что ли… Интересно, куда его понесло посреди ночи?.. Наверное, живот прихватило…

Гарри прикрыл глаза. Перед внутренним взором замельтешили картинки — Рон, Гермиона, Хагрид, Норт с телескопом в обнимку… Дамблдор в тапочках с загнутыми носами… Реющий над котлом огромной летучей мышью Снейп, с длинными патлами и длинным же крючковатым носом, так и норовящим превратиться в клюв…

Кыш-кыш!..

Зельевар хрипло каркнул и исчез.

А может, ещё раз поговорить с Сортировочной Шляпой? Может, она ещё что-нибудь вспомнила… Просто подойти к Дамблдору и попросить…

…И, кстати, очень даже неплохо, если Снейп не вернётся до среды: тогда я успею оформить все работы… Интересно, куда он подевался?.. А если и до пятницы не появится… - зевок, — то и эссе… я то…же…

Гарри уснул.

Гермиону ничто не могло остановить: ни глубокий снег, ни ударивший накануне мороз, ни длинная дорога, ни категорическое нежелание Гарри брать её с собой — положим, он молчал, но молчал весьма красноречиво. Однако он был упрям, а она, как говорится, ещё упрямее: когда рано-рано утром (или же, с учётом времени года, даже ночью) он спустился на цыпочках в гостиную, она уже ждала его в кресле, закутанная в тёплую мантию, с шерстяными варежками в руках. Увидев Гарри, она вскочила, точно ею выстрелили из пращи, и он заметил, как её чуть-чуть потряхивает от волнения и недосыпа.

Они надеялись выскользнуть незамеченными и вернуться до того, как их хватятся (впрочем, в любом случае — отношения этой гриффиндорской парочки уже перестали занимать умы общественности), однако в замке, несмотря на ранний час, уже кипела жизнь: привидения патрулировали коридоры, доспехи распевались, пробуя чуть охрипшие после холодной коридорной ночи голоса, а Филч вовсю шаркал по замку, меняя свечи в рождественских венках. Делал он это с таким лицом, будто, как минимум, готовился к собственному отпеванию. Миссис Норрис вилась у него под ногами, зябко передёргивала костлявой спиной.

Гарри и Гермиона бесшумно задвинулись в ближайший закуток и затаились. Филч бубнил себе под нос, поминая недобрым словом всех, включая Основателей, и — особенно — многострадальную мерлинову матушку. Прислушавшись, Гарри понял, что столь глубокий генеалогический экскурс не обошёлся без Пивза: проказливый полтергейст ночью сменил все праздничные надписи в Хогвартсе на нечто весьма оскорбительное по содержанию.

— Будь проклят тот день, когда я… — старческая рука в переплетениях вздувшихся вен тряслась, Филч никак не мог попасть по фитилю свечки. Внезапно Гарри испытал нечто вроде всплеска жалости к этому человеку — всеми отчаянно ненавидимому и на эту ненависть отвечающему горячей взаимностью. Гриффиндорец порывисто поднял палочку и тщательно прицелился.

— Ох, ты! — свечка ярко вспыхнула: завхоз дрогнул, отступил, едва не перебив хребет собственной кощёнке. Миссис Норрис с диким взмявом удрала в коридор. Недоумённо покрутив головой, он поплёлся за ней, шаркая ногами и по-прежнему что-то бухтя.

— Гарри, зачем ты это сделал? А если бы он нас заметил? — негодующим шёпотом поинтересовалась Гермиона.

— А если б он тут ещё час проторчал? — вопросом на вопрос ответил Гарри. — Миссис Норрис наверняка бы нас учуяла. А то б ещё принесло Пивза или гада Гатто — вот было б весело… — он крепко взял её за руку. — Пошли.

Низкий месяц вспахивал землю. На небе там и сям крапинками сверкали звезды. Щёки и носы щипало; прихваченный морозом снег сахарно хрустел под ногами, когда они быстро, почти бегом, пересекли открытое пространство, сбавив темп только в Запретном Лесу, — тот, насколько хватало взгляда, замкнулся в молчании ночи, не шевелилась ни одна ветка. Гарри шёл впереди, протаптывая дорогу, — он специально шагал не так размашисто, чтобы Гермионе было удобно идти по его следам. Она сначала предложила воспользоваться магией, но он тут же отмёл её предложение:

— Мы тут гости, причём незваные. И чем меньше будем привлекать к себе внимания, тем безопасней. Но палочку держи наготове — всякое может быть…

Они шли и шли, временами проваливаясь по колено, временами надолго застревая у заснеженных завалов. Но по мере приближения к сердцу Леса сугробы становились всё ниже, пока земля не стала напоминать чуть припорошенный сахарной пудрой зачерствевший корж. Идти стало намного легче, хотя из-за отсутствия снега сумрак вокруг сгустился. Гарри время от времени казалось, будто темнота отнюдь не подразумевает пустоту; он скорее ощущал, чем видел их, — почти бесплотные тени таинственных существ, передающих друг другу ночных визитёров, словно по эстафете. Он взял Гермиону за руку, однако тишину не нарушил. Она тоже не решилась заговорить — шла, крепко сжимая палочку и взволнованно глядя по сторонам.

Тропинка взяла вверх, деревья стали реже; всё так же крепко держась за руки, юноша и девушка поднялись на холм с плоской, будто срезанной ножом, вершиной. Несмотря на открытое пространство, снега тут не наблюдалось вовсе, да и воздух был заметно теплее. Гермиона сняла рукавички и размотала шарф. Гарри, казалось, не замечал потепления, как раньше не замечал и мороза: его глаза тут же вонзились в одинокую фигуру, которая замерла у громадного старинного телескопа, устремлённого в предрассветное небо. В темноте кентавр и телескоп казались безумной химерой, триединым монстром — порождением фантазии сошедшего с ума средневекового мага.

Гарри подошёл ближе, и картинка изменилась, чудовище распалось на составляющие: привычно хмурясь в небо, которое в сумерках опускалось всё ниже, и если взглянуть вверх, казалось даже, что длинная труба телескопа подпирает тяжелые тёмные тучи, Норт полировал латунные рычаги и пластины. Неторопливо, вдумчиво, будто от этого зависели сами судьбы рассеянных в бесконечности, спрятанных сейчас за рваной серой пеной звёзд. Поверх звёздных карт и свитков с расчётами лежала потрёпанная шахматная доска, по клеточкам которой уныло ползал отблеск неяркого светильника: керосинка? — кажется, нечто подобное валялось в дурслевском пыльном чулане, где проползли первые годы жизни Гарри.

Гриффиндорец, не сбавляя темпа, направился к хозяину холма, а Гермиона, повинуясь безмолвной просьбе, сначала замерла в отдалении, не сводя глаз с огромного получеловека-полуконя: но, переполняясь любопытством и боясь пропустить хоть слово, всё же невольно сделала шаг вперёд, потом ещё и ещё один.

Чувственное лицо в сеточке морщин — следствие жизни бурной и полной страдания, пронзительные глаза из-под нависших бровей, чёрные космы, спадающие на плечи. В этот момент Норт повернул какое-то колёсико: телескоп натужно скрипнул, и звук этот, кладбищенским карканьем рассёкший ночную хмарь, заставил её вздрогнуть и качнуться назад.

Гриффиндорец почтительно замер в нескольких шагах от Норта, ожидая, когда тот изволит обратить на гостей своё высочайшее внимание. Сегодня на это потребовалось довольно много времени: закончив полировать телескоп, кентавр до ужаса неторопливо принялся листать трактат по космографии, недовольно хмурясь и поминутно подкручивая фитилёк лампы, — Гермиона подумала, что даже при помощи светильника вряд ли можно было что-либо разобрать в ещё только собирающемся с силами рассвете, — а потом зачем-то обратился к шахматной доске. Та скрипнула под ногтём, Гарри вздрогнул, и, будто только что заметив гостей, Норт обернулся.

Как всегда — никаких приветствий, никакого удивления. Никаких эмоций вообще. Равнодушный взгляд, ровный голос — чуть хрипловато-простуженный и негромкий; Гермионе пришлось как следует навострить уши.

— Гарри Поттер… Так-так… — Норт взглянул в какую-то таблицу, потом демонстративно сверился с часами, свешивающимися на длинной цепочке до самой земли. — Ты вовремя. Вовремя сегодня и — совершенно не вовремя вообще, ибо нет ничего глупее, чем пытаться подогнать время и искать цветы на обледенелой тропе. Не торопи звёзды, и да не опустится их тяжёлая длань, обращая тебя во прах и тлен. Избравший путь да удержится на нём.

Чёрт, я так и знал… — Гарри со вздохом посмотрел в сторону замершей в предутреннем сумраке Гермионы. Она чуть склонила голову, и ему не удалось разобрать выражения её лица. — Началось…

— Тебе удалось свершить то, о чём не могли мечтать сонмы шедших перед тобой, однако послушайся совета звёзд и замри… Остановись, ибо нет ничего более предосудительного пред лицом вечности, чем суета. Очисти свои помыслы, вознесись и осмысли пройденный путь, дабы суметь вовремя остановиться и вовремя сделать ход…

Внезапно Норт распахнул доску, фигуры посыпались на мёрзлую землю. Гарри, было, дёрнулся, чтобы собрать их, однако кентавр остановил его движением бровей — и вдруг пешки, кони и ферзи сами собой взмыли на доску, заняли положенные рангу места и задвигались, разыгрывая хорошо им знакомую, судя по всему, партию. Бесшумно падали и исчезали поверженные фигуры, белые волны накатывались, затем отступали под напором чёрных, снова шли вперёд, на этот раз с оглядкой. И в тот миг, когда они собрались нанести решающий удар и уже ликовали, Норт вдруг взмахом руки смёл на землю уцелевшие фигуры. Доска опустела.

Кто же выиграл?  — Гарри, невнимательно следивший за игрой, почувствовал странное разочарование, что исход остался ему неведом.

Норт наклонился, поднял с земли коня, прищурившись, взглянул ему в глаза.

— Иногда мне кажется, что дни и ночи располагаются в прошлом не в том порядке, в каком они приходят к нам. Все прошлые ночи сливаются в памяти со всеми другими прошлыми ночами, а все дни соединяются с днями, как если посмотреть на шахматную доску наискось и соединить все черные поля с черными, а белые с белыми, — снова скрипнул по клеткам ноготь.

Гарри заметил, как вздрогнула стоящая поодаль Гермиона. Рассветало, и теперь он видел её лицо, неестественно бледное и испуганное в тусклом зимнем рассвете. Ему немедленно захотелось подбежать и обнять её за плечи, такой уязвимой она вдруг ему показалась. Кентавр же, тем временем, продолжал:

— Наверное, можно увидеть прошлое только с точки зрения королевы или слона: соединив наискось дни или ночи в тот или иной ряд. Настоящее же с его последовательностью дней и ночей видится из перспективы короля, ладьи и пешек, — фигуры сами собой взлетали и ложились ему на ладонь. — Причем король, ладья и пешка не видят ничего, кроме настоящего. Королева же видит и настоящее, и прошлое, она фигура с двойным зрением. А будущее видит только конь, он способен видеть настоящее на две трети, а будущее — на одну треть своего кругозора. К сожалению, мы не кони, — внезапно Норт усмехнулся и звонко ударил копытами. — Однако же…

Он повернулся к Гермионе, и под его пронзительным взором она затрепетала.

— Мы не кони, — повторил кентавр с лёгкой усмешкой, будто пробуя на вкус и звук это смешное слово. — А вы — тем более. Подойди же сюда, — он внезапно отбросил улыбку.

Гарри послушно шевельнулся, однако кентавр мотнул косматой головой и указал мозолистым пальцем на Гермиону — так резко и неожиданно, что девушка вздрогнула.

— Я?.. — она приложила ладонь к груди, будто это могло придать ей уверенности, и сделала несколько шагов, встав вровень с Гарри.

— Вы пойдёте со мной. Однажды. Когда именно — небеса вразумят меня, и тогда я дам вам знать. Я жду знамения. Только не стоит думать, будто мы, кентавры, — Норт горделиво тряхнул головой, — решили встрять в мелкие людские дрязги. Нет, дело не в этом…

— Тогда в чём? — не выдержал Гарри, чувствуя необъяснимое раздражение от пренебрежительного жеста по отношению к Гермионе, сейчас трепещущей от старательно скрываемых страха и тревоги. В голосе его зазвенел сарказм. — Ты же сам сто раз мне повторял о тщете человеческих порывов, твердил про песчинки в багровом приливе Вселенной! Почему же вы решили снизойти до нас, песчинок?..

Кентавр вздохнул. На холме воцарилась напряжённая тишина. Покосившись на Гарри, Гермиона вздрогнула: его зелёные глаза горели, да что глаза — всё его лицо, оно стало совсем другим… Таким же, как в тот миг, когда он в здании Маготрибунала швырнул Сириусу палочку, таким же, как в ту наполненную бесконечным счастьем и беспросветным ужасом ночь, когда он поддерживал вокруг неё Защитную Сферу.

— Ну же!

— Гарри… — прошептала она и тут же осознала, что он не слышит её, что он сейчас весь там…

Норт пожал плечами.

— Подчас одна песчинка способна привести в движение бархан, а следом за ним — всю Вселенную: тебе ли это не ведомо — он вознёс палец к небесам. — Однако помни: избранность — тяжёлое бремя, которое по силам далеко не каждому, причём не только самому избранному, но и идущим или же пытающимся идти рядом с ним. Звёзды сообщили мне, что я тоже избран, — избран стать твоим проводником туда, откуда не возвращаются вовсе или же возвращаются иными, — пальцы Гермионы стиснули ладонь Гарри так сильно, что он охнул и вновь осознал её присутствие. — Ты многого добился, многое свершил — преграды против Зла, демоны, Внутренние Сердца… Существа, от одних названий которых стынет кровь даже у меня, а я — поверь — кое-что видел за свои пару веков… Ты сумел отвоевать самое ценное, что существует в вашем суетном людском мире. Однако по силам ли тебе окажется собственная душа и собственное Внутреннее Сердце? Достанет ли у тебя смелости и мужества заглянуть туда однажды и хватит ли сил вернуться? Сумеешь ли ты увернуться от тяжёлой руки судьбы, сумеешь ли устоять? Сумеешь ли вынести тяжкое бремя, решить задачу, которая — как знать — может и не иметь на тот момент ни одного верного решения?..

— Какую задачу? — не сдержалась Гермиона, услышав знакомое слово. Встрепенулась и разом прижухла, съёжилась под почти осуждающим взглядом Норта.

Тот переступил копытами, внезапно принявшись созерцать светлеющее зимнее небо, которое проглянуло сквозь прорезь туч на горизонте.

— Не спешите — и да не потороплены будете тогда, — сообщил он в пространство привычным занудно-пророческим тоном, по которому Гарри понял, что время аудиенции подходит к концу. — Я уведомлю вас, когда небо подаст мне знак, ибо только оно лишено торопливости и суеты, спеси и тщеславия, избавлено от застящих истину эмоций и очерняющего все порывы эгоизма, коим переполнен род людской… Я должен дождаться знамения. Вы тоже должны научиться ждать. И пусть пойдёт разлука вам на пользу… — внезапно добавил он, и Гермионе показалось, будто она услышала в его тоне ехидные нотки.

— Разлука?

На этот раз дёрнулся Гарри — его рука крепко сжала её холодные пальчики в несмываемых чернильных пятнах. Словно это показалось недостаточным, его ладонь скользнула вверх и легла Гермионе на плечо. Она благодарно улыбнулась.

Норт ничего не ответил. По мановению его неспешной руки шахматы вновь выстроились на доске — только в этот раз, дабы двинуть фигуру вперёд, он брал её рукой.

Белые. Чёрные. Снова белые.

Тихое постукивание в рассветной тишине.

Словно шаги судьбы…  — от внезапной мысли у Гермионы засосало под ложечкой. — Тихие и неумолимые шаги судьбы.

Тук. Тук. Тук.

Гарри какое-то время следил за игрой, потом отвлёкся, вновь перебирая в мыслях сказанное Нортом, — он знал, что тот ни слова не бросает на ветер, а потому следует всё как следует запомнить и обдумать.

Не спешить. Ждать. Сколько? Какое знамение нужно Норту?

Партия, меж тем, продолжалась: кентавр двигал фигуры сам, будто те были не магическими, а самыми обычными.

— Шахматы. Есть в них нечто от Руки Господней — одним взмахом ты творишь новую вселенную… — очередной ход, — зажигаешь новую звезду, — снова ход, и одна из чёрных пешек глухо стукнулась о землю, — …или же уничтожаешь её, едва дав родиться. Подумай же — способен ли ты зажечь новую звезду в себе, в своём сердце. Ибо только она способна провести тебя сквозь тьму. Найди же единственно верный путь. Сделай свой ход.

Слухи по поводу обнаружения в гостиной Гриффиндора спящих чуть ли не в обнимку шестикурсника Рона Уизли и четверокурсницы Станы Братковой стали предметом горячих школьных пересудов практически до самого Рождества. Причём обсуждавшие в процессе обсуждения испытывали самые разнообразные чувства — можно сказать, использовалась вся эмоциональная палитра. Однако, пожалуй, наиболее сильно окрашенными оказались чувства друзей Рона и немногочисленных подруг Станы (по понятным причинам), его заклятых врагов (тоже по резонам вполне объяснимым), а так же — пятикурсницы Хаффлпаффа Эшли Макферсон (признаться, затрудняюсь, к какой категории её отнести. Ну, уж явно не к друзьям. — прим. авт.), причём у последней эмоциональный всплеск был связан, помимо всего прочего, с парой едких замечаний, вовремя и к месту отпущенных Драко Малфоем, — и признанная сердцеедка, внезапно усомнившаяся в своих чарах, почувствовала себя оскорблённой: надо же, какой-то рыжий замухрышка… Ладно, пусть не замухрышка, однако…

Поди, так целоваться и не научился, — она фыркнула, припомнив, причём, не без удовольствия, знаменитый уизливский темперамент, весьма ярко проявлявшийся и в этой жизненной сфере. — Однако у него, как ни крути, имеются некоторые достоинства… мда… есть что-то в этой физкультуре, — по губам скользнула кошачья улыбка при воспоминании о гибком и сильном теле, впрочем, не только его — о гибких, сильных телах и других школьных квиддичных игроков. — И потом — что-то я не припомню, чтобы я отпускала его от себя к этой… Да она наверняка и не умеет ничего — готова биться об заклад на пару десятков галеонов, что она ни разу в жизни не видела… (дальнейшие рассуждения Эшли я из скромности опущу. — прим. авт.)

Разумно прикинув, что впереди каникулы, а значит, действовать надо незамедлительно, хаффлпаффка развернула наступление, и солнце бы завистливо померкло при виде блеска её глаз в тот миг, когда накануне каникул она поджидала Рона в продуваемом всеми ветрами коридоре, потолок которого был заткан пыльной паутиной.

Рон на мгновение замер, чтобы поправить ремень внезапно сорвавшейся с плеча сумки, и в тот же миг мягкие ладони подкравшейся девушки закрыли ему глаза. Он улыбнулся.

— Стана?

Развернувшись, перехватил её за талию и онемел: он сжимал в объятиях Эшли.

— Т-ты?! — попытка отстраниться успехом не увенчалась: не для того смышлёная пятикурсница провела столько времени на сквозняке, не для того сочиняла ловкую комбинацию, благодаря которой Грейнджер вцепилась в очередную книгу, а Поттер, естественно, остался торчать в библиотеке рядом. — Пусти! Слышишь?

— Э-эй… — вкрадчиво пропела она и тут же мысленно улыбнулась всплеску удовлетворённого самолюбия: он вздрогнул от звука её голоса и сразу пошёл на попятный, а значит…

Конечно: чем его могла осчастливить эта малолетка…

— Что же ты как шарахаешься от меня, Ро-он, — она выдохнула имя ему почти в шею, и почувствовала, как руки, пытающиеся оттолкнуть её, тут же обмякли, — или же ты сделался женоненавистником? Печально…

Тонкий пальчик с аккуратно наманикюренным ноготком нежно скользнул по его длинному веснушчатому носу. Рот влажно приоткрылся и показавшийся из-за ровных мелких зубов розовый язычок неторопливо облизнул губы. У Рона между лопаток пробежали мурашки. Он не хотел на это смотреть, но ничего не мог с собой поделать: стоял и молча пожирал её глазами.

— Только не чавкай, — насмешливо попросила она и продолжила — так многообещающе-тихо, что он, сам того не осознавая, наклонился чуть ниже, ведомый волшебной флейтой её полушёпота-полувздоха, — к самой своей погибели. — Однако… Всё… Легко… Поправить…

Руки крыльями бабочки порхнули по его растрёпанным волосам, усыпанным веснушками скулам, спустились к плечам, груди… Рону показалось, будто по позвоночнику, как по водопроводной трубе, запустили кипяток — его пробил пот, и тут, очнувшись, он всё же отпихнул её от себя:

— Да что ты… — задыхаясь от сумасшедшего коктейля чувств, принялся заталкивать рубашку обратно под ремень, лихорадочно соображая, когда Эшли успела её оттуда вытащить. Сумка грянула об пол — Рон поднял её, снова уронил, опять поднял, едва слышно чертыхаясь и пряча глаза.

Ну уж нет…

Эшли протянула руку и быстрым движением поправила лямку на его плече; через миг пальцы уже была у его подбородка, снова развернули Рона лицом к ней.

— Ну же, Ро-онни… — Эшли склонила голову, повела круглым плечом, — и в неярком вечернем свете, перевитом со светом факелов, ему примерещилась травинка, скользнувшая из одного уголка её рта в другой, в тот, в первый их раз… Рон судорожно заморгал, отгоняя наваждение, отвёл глаза, уставился в пол, — каменный пол, расчерченный факелами и превращённый ими в призрачную лестницу, уходящую во тьму. — Приходи завтра… в пять часов… В галерею… Одинокой ведьмы…

Подняв на девушку полубезумные глаза, гриффиндорец молча шарахнулся прочь и со всех ног помчался в факультетскую башню, едва ли осознавая, как пламенеют щёки и больно бьётся сердце в груди. Его не оставляло ощущение, будто он сделал что-то недозволенное, будто он не оттолкнул её от себя, а наоборот — пал в её горячие, отравленные объятия…

Глядя ему вслед, Эшли рассеянно прислушалась к дроби удаляющихся шагов и улыбнулась: она отнюдь не восприняла случившееся как фиаско, напротив, считала полной и безоговорочной победой.

…Придёт, куда он денется. Осталось только придумать, как приволочь в нужный час в нужное место Браткову, и тогда можно будет повеселиться, — спокойно подумала она. — Даже не придёт: прибежит. В конце концов, он просто парень, а всем им нужно только одно.

Она подмигнула ближайшим доспехам, которые тут же встрепенулись и громко, хотя и не слишком разборчиво забубнили о «звезде путеводной, озаряющей путь страждущим»… или «жаждущим» — Эшли не была сильна в библейских сказаниях, а доспехи хорошей дикцией не отличались. Впрочем, какая разница… — победоносно тряхнув волосами, она гордо направилась в сторону хаффлпаффского крыла.

Он бросит тебя, чучело, и ты убедишься в этом собственными глазами — и как он приползёт ко мне, и как будет умолять, лепетать всякую ерунду — поди, он и тебя пытался уломать, верно? А потом я выкину его вон. И всё равно он будет прибегать ко мне по первому моему знаку, потому что я, в отличие от тебя, потная малолетка с метлой наперевес, знаю, как обращаться с мужчинами, — эхо её звонких каблучков ещё долго звучало в коридорах.

Следующее утро, вопреки грядущему Рождеству, началось отнюдь не празднично. Впрочем, о каком празднике вообще могла идти речь, если…

Хлопанье совиных крыльев, уханье, клёкот заполнили Большой Зал; на столы, лавки и в руки студентов посыпались письма и газеты. Гарри сунул почтовой сове кнат в кожаный кошелёчек на лапе. Откусив тёплой булки, развернул Ежедневный Пророк и…

…звякнул об пол разбитый стакан, однако юноше показалось, будто это мир, рассыпавшись на тысячу осколков, рушится вокруг, оглушая бесконечным, всё нарастающим звоном.

…Ты этого ждал, да, Норт? ТЫ ЭТОГО ЖДАЛ?!

Корреспонденту Тому Уотсону, специализирующемуся на скандальных журналистских расследованиях и таинственных даже для магического мира происшествиях, стало известно НЕЧТО. Нечто такое, что он просто физически не мог удержать в себе, и оно рвалось наружу, ликующе брызгало слюной из каждой строчки, будто речь шла не о произошедшем нынче ночью жутком нашествии зомби на маленькую шотландскую деревушку и о столь же таинственном их исчезновении, после чего в живых остался только мальчишка, чудом уцелевший под трупами; не об ещё одной стёртой с лица земли деревушке теперь уже на южном побережье Англии, не о таинственно попавшем ему в руки весьма странном документе, в котором едва ли не впрямую указывалась связь между Тем-Кого-Нельзя-Называть и последними событиями, не об опасности, в полный рост воздвигшейся перед всем волшебным миром, а, скажем, об очередном постельном скандале в маг-поп-бизнесе.

«…По сведениям из достоверных источников, представители Гильдии Авроров, примчавшиеся на место спустя полчаса после инцидента, хотела скрыть случившееся от общественности. Доколе мы будет позволять нечто подобное?!»

Большой Зал оцепенел: преподавательский стол мигом опустел, хотя зоркие глаза сразу бы заметили, что и до почты за ним сидела от силы треть, ежели не четверть преподавательского состава, причем все находились в крайне подавленном состоянии. Не было ни деканов (одного, правда, совсем по иным причинам), ни, разумеется, директора — Дамблдора ещё ночью вызвали в Министерство, где сейчас кипела работа: расследование обстоятельств случившегося шло полным ходом.

«…Судя по нашим сведениям, последователи Того-Кого-Нельзя-Называть не были, как то утверждалось, рассеяны по всему миру, а, напротив, сомкнули и укрепили свои ряды. Несомненно, летние события, столь шапкозакидательски принятые за банальный вандализм, являлись подготовкой…»

Портреты пустовали: Основатели сегодня утром даже не появились, дабы, как обычно, поприветствовать учеников, привидения же были настолько взволнованы, что летели напролом, — то тут, то там, раздавались вскрики тех, кому «посчастливилось» повстречаться с ними на узкой дорожке. Даже неугомонный Пивз притих, правда, надо сказать, не сразу: едва он собрался поджечь газету, которую держал в руках профессор Флитвик, как был немедленно отправлен последним в коридор, откуда потом довольно долго неслось возмущённое кудахтанье, а следующие студенты входили в Большой Зал мокрые с головы до ног. Школьный полтергейст выместил своё недовольство, однако резвость, тем не менее, поунял.

Впрочем, Гарри сейчас едва ли что-либо видел или слышал. Чувствуя нарастающую пустоту в груди и животе, такую болезненно-резкую, что его даже затошнило, он всё читал и читал, с кровью прорываясь сквозь строчки и колдографии.

«Говорят, будто нападавшие оставили список ближайших целей, в котором — опять же, если верить слухам, — нет стратегически важных для магического правительства пунктов — ни зданий министерств или ведомств, ни опорных транспортных развязок. Перечисляются небольшие селения и городки, как маггловские, так и магические; судя по всему, основной их задачей является всеобщая паника, после чего, вероятно, Тёмный Лорд планирует нанести решающий удар…»

По спине потёк холодный пот.

Не может быть… Неужели началось?.. Неужели я не успел?.. Неужели?.. Защитник…

— Не может быть…

Мир вернулся, обретя звук и цвет.

— Не может быть, — шёпотом повторил Невилл, озвучив его мысли. — Неужели…

За окном мягко громыхнуло.

…Гроза в декабре?..

— Не может быть…

С колдографии, будто пытаясь доказать, что теперь возможно всё, на него полными отчаяния и ужаса глазами взирал израненный мальчик лет десяти, которого держал на руках сотрудник Гильдии Авроров. Позади них чернел залитый кровью снег, из сугробов торчали то ли обугленные ветви, то ли конечности — Гарри не хотелось об этом думать.

Он сжал кулаки. Ярость ударила в голову.

Норт! Ты знал, что это произойдёт? Не этого ли знака небес ты ждал?!

За окном снова раздался раскат грома — на этот раз как будто даже ближе, и цветные витражи мягко содрогнулись. Невилл дёрнулся, невольно повернулся к Гарри и, будто по команде, Лавендер, Парвати, Дин, братья Криви, Лиза Джейн — почти все гриффиндорцы уставились на Гарри. Не в силах вынести полных отчаяния и страха взглядов, тот завозился, отвернулся — только чтобы столкнуться с такими же полными недоумения и ужаса глазами, устремлёнными на него со всех остальных столов.

— Гарри…

До странности пустые глаза Гермионы поверх выпуска «Магического вестника».

— Гарри…

Боковым зрением он заметил руку Рона: на стол бесшумно опустился стиснутый кулак. Костяшки пальцев были совершенно белыми.

— Ты думаешь…

Гарри ещё раз оглядел Зал и вздрогнул: из-за стола Слизерина блеснула… да, никакой ошибки — впрочем, Гарри ни на миг не сомневался: ничего другого от Драко Малфоя и его прихвостней ждать не приходится.

Одобрительно оттопыренный большой палец. Кивки. Улыбки.

…Ты… ты ведь всё знаешь!

Он вспомнил начало сентября. Многозначительную усмешку Малфоя… Его удивительно загорелое лицо…

…Отдыхал на островах. Не всем же киснуть под дождём среди грядок с гнилыми кабачками!  — зазвучал в ушах протяжный голос.

Зомби… Острова… Загар… Какой же я непроходимый идиот!

Ярость в груди разгорелась ярче, стала больше, теперь ей не хватало места. Гарри внезапно ощутил невероятное желание причинить Малфою боль — настоящую, невыносимую боль… может быть даже…

Даже…

— Малфой! — рявкнул он. — Малфой, ты… Ты… Это ведь…

…Стоящий на вершине холма кентавр вздрогнул и, не веря собственным глазам, уставился в исписанный закорючками пергамент. По лбу, расчерченному морщинами, сползла капля пота.

…В глубине безымянной древней пещеры дохнуло ледяное пламя, странные тени мелькнули по стене, тут же растворившись во мраке.

…У огромного зеркала, скрестив руки на груди, стоял неведомый наблюдатель, а в серебряных глубинах плавились камни и нежного цвета небеса смеркались от дыма снедаемых огнём деревьев. Мелькнуло лицо человека — из раны щедро сочилась кровь, заливая ему рот и нос, которые он время от времени утирал тылом ладони, чтобы видеть и левым глазом тоже. Потом он вскинул руку, распахнул ладонь, и всё вокруг осветилось призрачным зеленоватым светом, настолько ярким, что сам он буквально растворился в нём.

— Гарри! — Рон и Гермиона с двух сторон повисли у него на руках, не давая возможности вытащить палочку.

— Мистер Поттер? — быстро подошедшая профессор Макгонагалл положила на плечо ладонь и чуть нажала, принуждая опуститься на место. Не тут-то было. — Прошу вас…

— Присядь, проклятьем заклеймённый, — пропел Малфой, едва декан Гриффиндора отошла на приличное расстояние. Однако сделал это он предусмотрительно тихо, дабы слышали только свои: одного взгляда на лицо Поттера хватило, чтобы понять — все рвущиеся из груди шуточки и комментарии стоит оставить при себе. Как говорится, во избежание. А потому скроив недоумевающе-скорбную мину, Малфой зашуршал газетой.

Впрочем, Гарри это не убедило, и участь слизеринца в этот миг была предрешена: лишь тёплая рука Гермионы и крепкая ладонь Рона удержали от немедленного приведения приговора в исполнение.

Гарри пошевелился, хватка друзей тут же ужесточилась.

— Рон, какого чёрта! — не в силах сдержаться, сквозь зубы прошипел он.

— Я тебя умоляю, — уголком губ ответил тот. — Или ты хочешь лишить меня удовольствия размяться перед праздниками? Не забудь, у меня ещё не закрыт счёт за квиддич, не говоря о прочем…

Гарри выдохнул, кивнул, однако облегчения не пришло. Гермиона тревожно перехватила его под локоть, молча кусая губы.

Пол Большого Зала мягко содрогнулся. Впрочем, возможно, Гарри это просто показалось: он отчаянно стиснул кулаки и до искр зажмурился, чтобы не видеть, не видеть…

Усилием воли и неизбежностью кары изгнав из разума физиономию слизеринца, он снова вернулся к статье, старательно игнорируя шепотки одноклассников, не сводящих с него переполненных страхом и тревогой глаз. Правда, читать всё равно не получилось, поток самообвинений вперемешку с яростью сейчас застил разум и зрение. Гарри таращился в одну точку, сжимая и разжимая кулаки.

Я не успел? Неужели не успел? Нет. Спокойно. Я не должен отчаиваться. Наверняка это какой-то грязный трюк, чтобы выбить меня из колеи, чтобы я потерял присутствие духа и всё бросил. Не дождёшься,  — Гарри метнул в сторону слизеринского стола полный ярости взгляд. — Я на полпути к третьей части Заклинания, вот вы и задёргались. Значит, я не ошибся, и дело действительно в кентаврах, значит, отгадка где-то рядом… Я всё сделаю…

Тем временем про инцидент уже забыли: шуршали газеты, голоса начинали звучать громче и громче:

— «…кто мог говорить о банальном маггловском хулиганстве, если не слепцы, не способные узреть глобальность проблемы!»

— Это он о Магополисе, — беспомощно заметила Гермиона, не сводя с Гарри осторожного взгляда. Он повернулся к ней и вздрогнул, увидев выражение лица подруги.- Они летом пытались всё свалить на магглов.

— Почём ты знаешь? — он протянул чуть подрагивающую от сдерживаемого напряжения руку к кувшину с тыквенным соком и едва не снёс со стола молочник.

Ч-чёрт… Спокойно.

Она вздрогнула, и Гарри вдруг осознал, что задал вопрос слишком резким тоном, какого он никогда не допускал по отношению к ней.

— Извини.

Чёрт. Ещё немного, и я начну кидаться на людей, — не способные найти выход, ярость и желание действовать немедленно обернулись против него самого. — Придурок. Возьми себя в руки, немедленно!.. Я не должен… не имею права. Но какого чёрта все на меня уставились?.. Я и без вас знаю!..

— Я… — она испуганно взглянула на него, пытаясь понять, что с ним происходит, — летом в Италии… Я покупала все газеты…

— Гильдия Авроров должна была предусмотреть подобный исход! Смотрите, тут написано, что данный вопрос изучался на самом высоком уровне… — Дин Томас, сидящий напротив троицы, смял газету в кулаке. — Рон, твой отец работает в Министерстве, он ничего не рассказывал об этом дома? Рон! Эй, Рон!

Раза с третьего услышав своё имя, тот вздрогнул.

— Д-да… — невнятно пробурчал он, едва ли, судя по лицу, осознавая, о чём идёт речь. — То есть… Нет, не рассказывал…

— Рон, надо поговорить, — Гарри поднялся.

Гермиона приподнялась следом, но Гарри остановил её, и одного взгляда на его лицо хватило, чтобы покорно плюхнуться обратно на лавку.

Малфой проводил взглядом вышедших из Зала гриффиндорцев и налил себе ещё один стакан сока.

…Что, сопляки, обделались лёгким испугом, а? Однако хорошие вести повышают аппетит. Даже тыквенный сок сегодня кажется особенным. Удивительно вкусным, — он усмехнулся и залпом ополовинил стакан. — То ли ещё будет, Поттер… то ли ещё будет. Тебе никогда не вызвать этого дурацкого Защитника. А с такой силой, как зомби, мир ляжет к нашим ногам по первому же знаку. Можешь дрыгаться, сколько угодно. И помни, это только начало.

Он снова усмехнулся и принялся аккуратными дольками нарезать бекон. Сегодня аппетит не портили даже похрюкивающие рядом Крэбб и Гойл: впереди ждало Рождество и уверенность в том, что у кого-у кого, а у Поттера ни оно, ни грядущий год счастливыми не будут.

Быстрее бы уж заканчивался этот дурацкий год. Никто не спорит, были в нём и приятные моменты… — Драко вспомнил доблестное вступление в ряды Пожирателей и, главное, хотя он никогда в жизни не признался бы в этом, — уважительный взгляд отца, каким тот окинул его после церемонии; потом в голову почему-то полезла всякая ерунда про Запретный Лес и нимф…

Так не дыши…

Сердце неожиданно сжалось, слизеринец тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение — безжизненное тело, заломленные руки… В результате едва не выколол себе глаз вилкой.

Нет, к чёрту, к гоблину. Всё забыть, перелистнуть — вместе с Поттером и его доблестной командой. Погодите, я с вами ещё посчитаюсь… отец уже пообещал мне возможность разобраться и с Уизли… — эта мысль особого энтузиазма у Малфоя не вызвала — подумаешь, растоптать гадину! — И с Грейнджер. С Грейнджер…

Драко не заметил, что нож уже давно прорезал кусок бекона, и лишь скрежет металла по фарфору привёл его в чувство.

Грейнджер…

Этой маленькой живучей сучке придётся ответить за двоих — и за себя, и за своего дражайшего Поттера — увы, Малфой-старший сразу предупредил, что в жизни, вернее, в смерти последнего кровно заинтересован сам Тёмный Лорд, а потому положить конец существованию Поттера он собирается собственной рукой.

Я с тобой посчитаюсь. Только дождись меня. И за дуэль. И за татуировку. И за то, что ты меня осматривала и лечила. И за Зеркало, и за Зелье Правды, и за Кастрирующее проклятье — за весь мой позор! И за то, что ты не дала себя убить, и за то, что отказалась меня поцеловать… — последняя фраза пришла в голову настолько неожиданно, что Драко даже перепугался, не произнёс ли он её вслух.

Уф…

Судя по благодушным лицам окружающих (ежели так можно было назвать морды Крэбба и Гойла), никто ничего не слышал. Телохранители возились рядом, жадно чавкая и толкаясь.

-Что ты тянешься через весь стол рукой? — Крэбб навис своей мощной тушей над тарелкой Гойла, едва не кувыркнув молочник. — У тебя что — языка нет?

— Есть. Но рукой я достаю дальше, — в финальном броске дотянувшись до сладких булочек, Крэбб не взял штучку-другую, как полагалось, а поставил всё блюдо перед собой.

Драко брезгливо поморщился.

С другой стороны, эти тупоголовые обезьяны неплохо оттеняли его аристократическую красоту и отлично справлялись с обязанностями телохранителей (чтоб ты сглазил. — прим. авт.). В последнее время Драко всегда был начеку и, не полагаясь на грубую силу, на всякий случай обзавёлся ещё парой хитростей.

Малфой перелистнул страницу — после бряцающей негодованием статьи безвестного журналистишки шли комментарии официальных лиц. Как всегда, ни к чему не обязывающее блеяние.

О! Дамблдор.

Ну-ну…

Драко пробежал глазами текст — с каждым следующим словом глаза его прищуривались ещё больше. К счастью, в этот момент из-за стола Равенкло донеслось истерическое рыдание, ставшее спусковым крючком: все забегали, загалдели… Малфой оторвался от прессы и уставился вверх, где за плавающими в воздухе искусственными снежинками и трубящими ангелами серел зачарованный потолок.

Осталось недолго…

Вопреки грядущему снегопаду, настроение стало приподнятым. Малфой отложил салфетку, потянулся к заварному пирожному, но на полпути передумал и поднялся, бросив напоследок ещё один взгляд на колдографию в Пророке: втоптанная в снег и пепел деревенька и какое-то выжившее быдло на руках у «доблестного аврора».

Всем вам недолго осталось.

Драко отправился на учёбу, Крэбб и Гойл, замешкались, пальцами утрамбовывая во рту последние куски бутербродов и булок и захлёбываясь молоком. Пробившись сквозь толпу студентов, мечущихся в дверях, Малфой прямиком направился на Трансфигурацию. Надо заметить, путь его оказался неожиданно коротким: мгновение назад он, прикидывая планы на ближайшее будущее, поднимался по лестнице на третий этаж, и вот уже с заломленными за спину руками крепко-накрепко зажат между плечами Поттера и Уизли, выскочивших буквально ниоткуда. А ещё через миг трио, чем-то напоминающее пародийную цепочку «маленьких лебедей», шустро перебирало ногами в сторону не первое десятилетие стоящего под ремонтом крыла.

— Какого…

— Поори ещё, — слева меж рёбер больно вонзилась волшебная палочка Поттера. Справа Уизли без разговоров шарахнул локтём в печень. Малфой поперхнулся.

— Давно об этом мечтал. С тех самых пор, как твои прихвостни заперли меня перед матчем в чулане. Хотя вру. Раньше.

Голова Драко заработала, как часы: ему уже доводилась встречаться с чёртовыми гриффиндорцами в честном и не слишком честном бою. Пусть заканчивалось всё относительно благополучно, сейчас, похоже… — он покосился налево, на Поттера… направо — на Уизли… — да, похоже, сейчас его не ждало ничего хорошего.

Чёртов Крэбб! Чёртов Гойл! Раззявы, мантикора вам в штаны! Да я и сам хорош — расслабился на радостях…

Оставалось только уповать на собственную хитрость, а так же на гриффиндорский идиотизм и специфическое понятие «чести». Впрочем, чтобы Малфой — да не имел джокера в рукаве, особенно с учётом надвигающихся событий…

Именно в рукаве…

В экспериментальном порядке подёргавшись и получив ещё раз локтём в бок — на этот раз по селезёнке, со стороны Поттера, Малфой покорно позволил себя отвести в пустой и пыльный класс. Огромная карта под прямым углом переходила со стены на стену и висела сразу на двух гвоздях, так что паутина в углу напрямую связывала расположенные на карте города и реки. По это паутине можно было попасть из Хей-Ривера в Лондон в три раза быстрее. Вытащив палочку из кармана малфоевской мантии, гриффиндорцы пихнули его на ближайший стул.

Поттер держал Драко на прицеле, тогда как Рон, пошарив в карманах, вытащил оттуда какой-то небольшой магический прибор, в котором слизеринец совсем даже без удовольствия признал туфтометр.

Похоже, времени терять нельзя: допрос — не то, что мне нужно в данном положении.

Однако Гарри внимательно следил за Малфоем, и едва тот шевельнулся, как тело пронзила резкая боль. Если б Малфой разбирался в маггловских изобретениях, он бы узнал лёгкий электрический разряд. На лице Поттера ничего не отразилось, и это спокойствие совсем даже Малфою не понравилось — когда гриффиндорец бесился, его было куда легче предсказать.

— Сиди смирно, ублюдок слизеринский, — посоветовал Уизли. Что-то подкрутив в туфтометре, он протянул его на вытянутой руке в сторону Драко. — Так, готово.

— Отлично, — кивнул Гарри. — А теперь быстро отвечай: эти ночные зомби — ваших рук дело?

— Давай-ка разберёмся в терминологии, — с лёгкой улыбкой на тонких губах начал Драко, лихорадочно прикидывая свои шансы и обдумывая тактику. — Если ты подразумеваешь под «нашими руками» руки мои или отцовские, то я отвечаю — нет. Более того, могу заверить, что даже руки Тёмного Лорда не имеют никакого отношения к событиям этой ночи… Ай!

Ещё один взмах палочки, и Малфой скрючился на стуле от очередного удара током. Правда, благодаря этому ему удалось продвинуть столь нужный ему сейчас предмет, спрятанный в рукаве мантии, почти до запястья. Оставалось дюйма три-четыре…

— Да или нет? — холодно спросил Поттер.

— Да, — сговорчиво кивнул Малфой.

— Не врёт, — сообщил не сводящий с туфтометра взгляда Рон.

— Вольдеморт знает о пророчестве?

— Конечно, — пожал плечами слизеринец, этим движением продвинув в рукаве волшебную палочку ещё на дюйм.

— Не врёт.

— Он ищет заклинание?

— Да.

— Не врёт.

— Он хочет помешать мне?

— Поттер, ты тупой или прики… АЙ! Да, хочет помешать, — ещё дюйм.

— Не врёт.

— Зеркало Гермионы твоих рук дело?

Драко взглянул в глаза Гарри — они казались осколками зелёного льда — и в этот раз действительно почувствовал страх.

Кажется, он перешёл к самому главному… Похоже, стоит поторопиться: что-то мне подсказывает, что наша беседа подходит к концу…

— Тут опять хочется расставить точки над… АЙ!!! — в очередной раз дёрнувшись от боли, слизеринец быстро тряхнул рукой, и волшебная палочка — настоящая, а не фальшивая, — скользнула ему в ладонь. — Expelliarmus!

Волшебная палочка Поттера и туфтометр Уизли мгновенно оказались у него в руках, и гриффиндорцев отшвырнуло к стене.

— Что за!..

— У него ещё одна палочка! — Гарри выхватил ту, что они отобрали при обыске, махнул ею… Через миг удачно сработанный макет в натуральный размер со всеми положенными причиндалами полетел в угол. Класс наполнили отборные чертыхания.

— А ты, оказывается, горазд сквернословить, Поттер. Кто бы мог подумать — а на вид такой приличный молодой человек, гордость школы… Я понимаю ещё — Уизли… — Рон дёрнулся, и тут же снова плюхнулся на пол, силясь освободиться от Связывающего Заклятья. — Впрочем, что ещё ждать от выродка вроде тебя… — Малфой не сводил взгляда с сидящих у стены гриффиндорцев, а потому успел отскочить от прицельного броска Уизли в ноги. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы следом за Роном на него прыгнул Гарри: пусть даже сразу получил по голове Дубинным Заклятьем (Малфой не рискнул использовать ни Барьерное проклятье, ни Сногсшибатель — на таком расстоянии можно было заодно с врагом осчастливить и себя), за это время Уизли успел-таки добраться до своей палочки, освободиться и вскочить на ноги.

Теперь они с Малфоем держали друг друга на прицеле, примериваясь и готовясь сцепиться в любой момент.

Оглушённый, Гарри хлопал глазами, пытаясь сфокусировать мир: в настоящий момент два Уизли и два Малфоя, чуть присев, беззвучно и медленно кружили по классу, не сводя друг с друга волшебных палочек и глаз.

Малфои попробовали какое-то заклинание (Гарри не услышал слов, в голове гудело так, будто он засунул её во все колокола мира), однако Роны оказались начеку: они поставили блок и с завидной ловкостью отпрыгнули в сторону. Заклятье рассыпалось яркими искрами, заставив Гарри зажмуриться и застонать от вспышки резкой боли в голове — словно фейерверк случился непосредственно в мозгах. Когда через некоторое время он сумел открыть глаза, Ронов и Малфоев по-прежнему было по двое, однако стояли они теперь ближе друг к другу. При этом Роны с трудом держали головы вертикально — в результате применённого Малфоями Распухающего Проклятья левые уши у них разрастались буквально на глазах: мочки уже достигли плеч. Малфоям тоже досталось — взглянув на топорщащиеся у них на лбу отростки, Гарри против собственной воли усмехнулся: Рон был достойным братом Фреда и Джорджа, как ни крути. Продолжая есть друг друга глазами, враги примеривались в поисках уязвимой точки в обороне. Роны переступали с ноги на ногу, Малфои стояли, как влитые, вцепившись в покосившийся стул. Внезапно у Гарри перед глазами что-то щёлкнуло, и участники поединка перестали двоиться.

Похоже, я очухиваюсь… — Гарри пошевелился, мир покачнулся, на мгновение померк, однако всё же сохранил вертикальное положение. Прищурившись, Гарри обнаружил свою палочку: она валялась под одной из парт.

Тем временем, магический поединок продолжился: с каждым разом заклятия становились всё серьёзнее, магические щиты помогали не всегда (тут-то Рон пожалел, что столь легкомысленно относился к Теории Магической Защиты — как ни силился мистер Слинкард, юноши больше интересовались нападением, а не обороной. Не думаю, чтобы Рон сильно порадовался, однако Драко жалел о том же самом. — прим. авт.), проклятья звучали всё более опасные, и до Сногсшибателей и Парализаторов оставались считанные секунды. Все трое — и Гарри, и Рон, и Малфой — прекрасно понимали, что тогда игра пойдёт по-настоящему: шанс оказаться на больничной койке покажется счастьем.

Поймав-таки слизеринца врасплох, Рон тоже метнул Распухающее Проклятье, и вот тут Гарри понял, зачем Малфой так цеплялся за стул: будто почуяв, что сейчас случится, он вскинул его, использовав вместо щита. Дерево треснуло, посыпались щепки, в этот миг Малфой вскинул палочку:

— Stupefy!

Началось…

— Ах ты, скотина! — забыв обо всём, Гарри рванулся вперёд, однако явно переоценил свои силы: одного удара Драко хватило, чтобы ещё на подлёте отшвырнуть его в сторону. К счастью, в ту, где валялась его волшебная палочка. Пытаясь сфокусироваться на цели, Гарри медленно поднялся на четвереньки. Он шатался, будто пьяный, он был близок к тому, чтобы взвыть от бешенства и осознания собственного бессилия.

Рон лежал на куче снесённых ударом стульев — Сногсшибатель ударил ему не в тело, а только в правую ногу, однако же довольно сильно: судя по всему, она была вывихнута. Но палочку он держал крепко.

— Diffindo!

Малфой схватился за горло, захлебнувшись рвотой. И всё же… То ли Рон произнёс заклинание недостаточно звучно (что и неудивительно, с учётом его состояния), то ли прицелился неважно, но почти сразу прозвучало булькающее малфоевское «Finite Incantatum» и следом…

— Nex! — лишённый возможности двигаться, Рон не успел увернуться, Режущее Заклятье ударило его по рукам и груди. Тёмная мантия сразу сделалась чёрной и лаковой. — Stupefy!

Грохот рухнувших парт, разлетевшиеся в разные стороны щепки и мусор… Острый подбородок, запрокинутая голова.

Свернувшиеся в пыли рябиновые бусины крови.

И тут в Гарри что-то переключилось. Будто сдерживаемые все эти месяцы боль с напряжением и выросшая из них ярость внезапно накрыли его девятым валом, вздёрнув на ноги и вдохнув силы, — он сам не понял, ни каким образом оказался за спиной Малфоя, ни когда успел зажать голову слизеринца локтём: мир перед глазами сузился до тёмного тоннеля, в конце которого был серебристый затылок, и спустя миг он уже чувствовал твёрдость малфоевского кадыка, слышал захлёбывающийся хрип…

И испытывал невообразимое, невероятное облегчение.

Однако слизеринец сдаваться отнюдь не собирался. Резкий удар по ногам, потом под дых — у Гарри потемнело в глазах, он на миг ослабил хватку, тут же получив кулаком в челюсть, — и отлетел в сторону, только чтобы увидеть нацеленное на себя оружие.

…чтобы увидеть волшебную палочку и, не задумываясь, безоружным кинуться на слизеринца снова. Пространство и время изменились: сколько времени обычно требуется, чтобы расстегнуть и выдернуть из брюк ремень? В любом случае, в следующий миг он уже был у Гарри в руках, а ещё через полсекунды, одновременно со вторым слогом произносимого Малфоем Парализующего Проклятья, пряжка вдарила тому по руке — вскрик, палочка взлетела под потолок, и в тот миг, когда она бесшумно упала в густую и мягкую пыль, враги уже сошлись в рукопашную.

В этой драке не было ни мальчишеской удали, ни задора, ни слепой злости прошлого года: ледяная, лютая, «взрослая» ненависть двигала обоими — они не уклонялись от ударов соперника; не чувствуя боли, они кидались друг на друга, как два сошедшихся в смертельной схватке зверя.

Всё, что сейчас видел Гарри, — колдографии сожжённой деревни, полные смертельного ужаса глаза выжившего мальчишки, разметавшиеся в багровой луже волосы Гермионы, бусинами сворачивающуюся в пушистой пыли кровь Рона.

Отомстить.

Всё, о чём думал Малфой, — бесконечный ряд унижений, через которые протащил его этот гриффиндорский выродок, который отнял у него веру в правильность и единственно верный способ существования мира, отнял незыблемость и простоту ведущей в будущее дороги.

Отомстить.

Хрип, удар, вскрик, опять удар — на этот раз встречный, захват, бросок, вытаращенные, чуть на выскальзывающие из орбит светло-серые глаза; рука, дрожащая от нечеловеческого напряжения, — удар в лицо — хруст и мгновенная темнота, хриплое дыхание.

Справа.

Мир снова прояснился — как раз вовремя: бросок в ноги, клубок тел. Удар в лицо, ответный — еле увернулся. Прямой в челюсть. Стук затылка по полу.

Всё?

А, ч-чёрт!

Пальцы на горле. Хрип. Мокрое лицо. Солёный вкус во рту. Боль в щеке.

Получай.

Хруст, вскрик. Удар по затылку. Локоть поперёк горла. Зелёные искры перед глазами.

— Стойте!!! — истошный крик от дверей прорвал пелену. — Немедленно прекратите!!!

Хриплое дыхание. Отчаянный грохот сердца в ушах.

Слева. Движется.

Нырок в сторону, встречный удар. Кулак вошёл во что-то мягкое. Малфой булькнул и обмяк.

— Impedimenta! Impedimenta!

Гарри показалось, будто воздух вокруг сгустился, превратившись в желе. Как он ни дёргался, шелохнуться не мог — тело оцепенело. Впрочем, это уже не имело никакого значения: боль, которой он не чувствовал ещё мгновение назад, накрыла его, полностью лишив интереса к миру.

Что там кричал профессор Флитвик, о чём, заламывая руки, вещала Макгонагалл, из-за чего размазывала слёзы по лицу Гермиона, — уже не имело значения.

Godriсk’у за боевые подробности слова благодарности от Stasy и мрачные проклятья от Гарри, Рона, Драко и мадам Помфри.