Защитник

Реклама

купить

Глава двадцать третья, в которой, пусть по мелочам, но злодеи всё же получают по заслугам, а у гриффиндорцев опускаются руки

Драко Малфоя, вернувшегося после каникул в родную слизеринскую обитель, ждали многочисленные и весьма разнообразные потрясения и открытия.

К ожидаемо приятным, как ни парадоксально, относились явные следы обыска в его комнате: выдвинутые ящики, аккуратно перебранная постель — белье отдельно, матрац отдельно, одеяло отдельно, подушка тоже отдельно; свернутый ковер, отсутствие пыли на гобелене и прикроватном пологе — видимо, перетряхивали даже их.

Выпотрошенный тайник в полу вызвал нежнейшую улыбку: улов представителей органов власти составили лежащие сейчас на тумбочке пригоршня золотых монет, кружевной лифчик (хо-хо! — Драко тут же взмахом палочки разжёг камин и отправил тряпку в огонь), страстная записка от Пенси Паркинсон (на прошлый День Святого Валентина, перебрав веселящей жидкости, они устроили соревнование на самое разнузданное послание. Победила Пенси. С большим отрывом. Записка каким-то чудом завалялась в кармане брюк — Драко хотел шутки ради подсунуть её кому-нибудь… Да хоть тому же Поттеру! Забыл. А записочка-то пригодилась — прим. авт.). А так же — главная приманка: два письма от отца. Этих полных скорби, туманных намёков, «полезных» сведений и отеческих наставлений посланий министерские стервятники, перевернувшие его комнату вверх дном, конечно же, не оставили (ну да для того они и писаны были) — в отличие от золота, оно-то как раз лежало в целости и сохранности, всё, до последней монетки. Драко даже чуть-чуть погоревал, пересчитывая: вот было бы забавно подловить их на банальной краже. Не вышло.

Он разочарованно прищёлкнул языком.

А вот главный тайник с кучей полезных вещей им, естественно, обнаружить не удалось, и не мудрено: недаром же несколько поколений Малфоев Хитроумных из века в век занимались усовершенствованием наложенных на него защитных заклинаний… Драко проделал положенные манипуляции, и потайная дверка открылась. Действительно — всё в целости и сохранности: пергаменты с заклинаниями, опечатанные свитки с пометками вроде «перед прочтением сжечь» или «распечатать в случае смертельной опасности второй степени». Малфой задумчиво опустился на корточки, пересчитал флаконы и коробочки с зельями. Стояла такая тишина, что можно было слышать потрескивание пламени в жаровне, и воздух в комнате был напоен запахом холодного камня и предчувствием зла.

На письменном столе белели две бумажки — постановление и протокол обыска с описью всего обнаруженного — да-да, вот и «предмет женского нижнего белья, шёлковый, розового цвета»… — Драко отшвырнул их всё в тот же камин, даже не читая, ибо ему и без того было известно содержание.

Вызванная Малфоем бригада дежурных домовиков в мгновение ока привела комнату в порядок; и вот чёрный бархатный полог с серебристыми кистями уже покачивался вокруг идеально застеленной кровати, шкафчики, полочки и ящички заняли свои места, багаж устроился в изножии кровати…

…Противно, конечно, но делать нечего…

С другой стороны, грела мысль, что удалось по-малфоевски изящно провести этих близоруких идиотов.

В камине с грохотом обрушилось прогоревшее полено.

Засыпал Драко с чуть озабоченной улыбкой: всё вроде бы шло по плану, однако его не оставляло странное чувство, будто рядом, совсем-совсем рядом затаились неприятности, и стоит ему только завернуть за угол, как они тут же набросятся…

Предчувствия его не обманули: первым человеком, которого Малфой повстречал с утра пораньше, направляясь в Большой Зал на завтрак, был невесть откуда взявшийся здесь Сириус Блэк, чья физиономия произвела на дурно почивавшего Драко куда более угнетающее впечатление, чем все вместе взятые заспанные лица однокурсников вкупе с ещё более распухшими на домашних рождественских харчах рожами Крэбба и Гойла: Драко прямо-таки чуть с лестницы не сковырнулся от неожиданности. К его чести надо отметить, что — в отличие от встречи с Блэком на допросе в Министерстве — вопль ужаса слизеринцу всё же удалось удержать, хотя по спине мурашки побежали при воспоминании о полном ярости взгляде пронзительных чёрных глаз, столь дико выглядящих на лице, обрамлёнными неестественно-белыми волосами.

Обменявшись приветственными салютами ненависти, аврор и юный слизеринец разошлись, переполненные абсолютно идентичными мыслями друг о друге.

Следующий удар по нервной системе Малфой получил, войдя в Большой Зал и бросив беглый взгляд на преподавательский стол. Место Снейпа по-прежнему пустовало, более того, убрали даже его весьма приметный стул с высокой спинкой, в своей лаконичной простоте чем-то напоминающий средневековое орудие пытки. Факт отсутствия декана не вызывал особого огорчения у факультетского старосты, он скользнул взглядом по чинно трапезничающим профессорам и… Через мгновение лёгкого столбняка Драко понял, что Хагрида в горохового цвета костюме и безумной расцветки галстуке любит ещё меньше, чем Хагрида в вонючей кротовьей накидке. Вернувшийся с принудительного лечения, лесничий застенчиво сиял, обводя Зал полными радостных слёз глазами, а перед ним… — слизеринец почувствовал привычный сердцу всплеск раздражения и ярко выраженной неприязни — топталась ликующая гриффиндорская троица: долговязый идиот Уизли, Поттер, лохматый и заспанный, будто из постели он выбраться смог, а вот проснуться позабыл, а с ними, как всегда…

Драко снова замер, и в этот миг на него налетел не успевший вовремя притормозить Крэбб, и во второй раз за только что начавшееся утро Малфой споткнулся, едва не упав. Лавина проклятий и увесистая оплеуха обрушилась на крепкую и упрямую, как кирпич, голову телохранителя, но смятения в душе слизеринца только прибавилось, едва, наконец-то воцарившись во главе слизеринского стола, он метнул смущённый взгляд на соседний стол, где рассаживались гриффиндорцы.

Она видела?

Видела.

И если Поттер с Уизли переглянулись с угрожающе-довольными ухмылочками, то Грейнджер брезгливо дёрнула бровями, уткнулась в какую-то тетрадочку и наощупь потянулась к горе булочек на ближайшей тарелке. Почему-то глядя на её осторожно движущуюся по столу руку, Драко ощутил болезненный укол — горячий и прямо в сердце. Ему не приходилось ранее испытывать ничего настолько тоскливого, сладкого, болезненного и непонятного. И это была не неприязнь. Не ненависть. Не мстительное предвкушение. Не любовь — Драко знал, что такое любовь: в детстве у него была ручная гиена, он обожал с ней возиться. И это был не страх. Хотя нет — какой-то элемент страха в этом новом, незнакомом Драко чувстве, тем не менее, присутствовал.

Что со мной?..

Он в ужасе зажмурился, силясь вернуть в сознание нечто важное, но по недомыслию позабытое. Перед глазами мелькнули какие-то обрывочные воспоминания — лицо отца… какие-то слова о том, что думать надо было раньше…

Грейнджер за соседним столом добыла булочку и теперь наливала в высокий стакан белоснежное молоко.

С каждым мгновением Малфою становилось всё хуже и хуже. Он сжал ладонями виски.

Отец! Что ты сделал со мной?!

Глядя на сидящего за соседним столом слизеринца, со страдальчески-картинной гримаской потирающего виски, Гарри и Рон наслаждались томительными чувствами хищников, перед мордами которых помахали аппетитным куском мяса, положив его затем на недосягаемом расстоянии.

Воспоминания о горячей предрождественской встрече еще взывали о возмездии в их сердцах, варианты отмщения за каникулы были поэтапно продуманы и тщательно просмакованы, однако приведённые Сириусом доводы оказались сильнее любых юношеских порывов. Вернее, как раз не хотели оказываться, однако Блэк, сцепив зубы и мысленно проклиная обстоятельства, заставляющие отговаривать других совершить то, в чём он с удовольствием поучаствовал бы сам, изложил сухие факты и следующие из оных выводы, и юношам пришлось смириться.

Не доказано.

Не обнаружено.

Не участвовал.

Не замечен.

Под наблюдением.

— Блин, убил бы на месте гада… — шипел Рон, а Гарри, после нескучной ночи испытывающий упадок сил и дикий голод, с ним соглашался — мысленно, ибо, дорвавшись, наконец, до еды, сидел с набитым до отказа ртом — в лучших традициях Уизли. — Наверняка, ну, наверняка же этот гад подготовился к допросу в Министерстве… Я не верю, что он чистенький… Не верю…

— А что делать, — мрачно пробормотала, прихлёбывая молоко, Гермиона.

Все её мысли сейчас целиком и полностью были заняты слизеринцем: сколько она ни таращилась в конспекты по Рунам — не понимала ни слова, лишь снова и снова поглядывала на него поверх тетрадки.

Она ведь не сомневалась, почти не сомневалась — к осенним событиям именно он приложил свою ловкую ручонку, — в противном случае, откуда взялся этот панический страх, с которым она никак не могла совладать? И как тогда объяснить то нападение, когда лишь случайность спасла ей жизнь?

Она снова вспомнила, каким чудом ей удалось остановить Сириуса, едва не бухнувшего при Роне и Гарри про попытку покушения, и ее пробил холодный пот от мысли, чем бы это могло закончиться, не успей она его заткнуть.

…У Гарри и без того головной боли хватает…

Гермиона искоса посмотрела на Гарри, мысленно улыбнулась жадности, с какой он заталкивал в себя еду. И тут же покраснела до ушей, вспомнив о причине.

…Какой он стал… Совсем другой… — он стал совершенно неутолим: словно хотел спрятаться в ее теле и — в то же самое время — закрыть её собой.

Накрыть и закрыть…

Она покраснела ещё больше, и сидящий рядом Рон приумолк, насторожившись, однако обсуждаемый предмет сейчас занимал все его мысли:

— У него ж на роже крупными буквами написано, что он во всём этом замешан! — продолжал он. — Думаете, у них мало в окружении народу, которые могут что-нибудь… что-нибудь… — не подобрав слова, он сделал замысловатый жест руками, едва не выплеснув тыквенный сок Гермионе на голову.

— Гм-мбр… — попытался озвучить своё согласие Гарри, подкладывая добавки.

— Ну-ка, харя, громче тресни! — прокомментировал его действия Рон. — Заканчивай жрать. Так вот: где гарантия, что он…

— Увы, Рон, — с сожалением покачала головой Гермиона, пытаясь холодным молоком унять некстати разгулявшуюся память, — на первый взгляд, действительно хочется усомниться, однако в Министерстве специалисты такого класса… Сириус же сказал: с Малфоем работал один из лучших… Не самый, конечно, шестиклассник всё же не велика шишка — но… И ничего крамольного не обнаружили. Видимо, он и злодеем-то больше прикидывается, чем является на самом деле… Хвастун и пустозвон, — она в открытую оторвалась от лекций по Рунам и метнула в сторону вышеозначенного пустозвона настороженный взгляд.

Гарри снова что-то попытался сказать — на этот раз в стакан с молоком, и наконец-то подавился. Рон с энтузиазмом, наводящим на мысли о садизме, постучал ему по спине, едва не отправив к праотцам.

— Р-рон! — занесла карающую длань Гермиона.

— Д-дурень! Душу выбьешь!.. — прохрипел Гарри, возвращая на нос из тарелки сидящей напротив Лавендер свои очки. — Идиот!..

— Идиот! — возмущённо согласилась Лавендер, оставшаяся без завтрака.

— Между прочим, я помочь хотел. Можно сказать, спасал в твоём лице всё человечество. И за свою же доброту… — в поисках тепла и сочувствия Рон повернулся к Гермионе, но в её свинцовых сейчас глазах тепла нашлось не больше, чем в норвежском фьорде в три часа поутру. — Как славно почувствовать себя всеми любимым, — огрызнулся он с напускной досадой и отчаянием в голосе и тут же продолжил, понизив голос (последнее, впрочем, было сейчас совершенно излишним: гвалт в Большой Зале стоял такой, что Гарри мог бы безо всякого риска скандировать известные ему части заклинания, встав для пущего эффекта на стол: ему всё равно вряд ли уделили бы внимание): — Где гарантия, что Малфой не подготовился загодя к подобному исходу?

Троица призадумалась.

— Наверное, вероятность всё же есть…

— Умгм! — Гарри вновь набил рот.

— …но кто мог провести подобную операцию? — многозначительно взглянул на друзей Рон.

— Только…

— М-м-м!..

— А значит, он где-то рядом…

— И, тогда, думается мне… — взгляд Гермионы скользнул в сторону преподавательского стола. Она мимолётно улыбнулась лучащемуся и принимающему поздравления и приветствия Хагриду и уставилась на то место, где не так давно восседал крючконосый профессор Зелий, а теперь робко присаживалась выползшая на свет божий Трелани, — что исчезновение профессора Снейпа тоже…

— Мерлиновой мамой клянусь.

— Но…

…но Сириус сказал, что с ним работали всерьёз… — она тряхнула головой, отгоняя сомнения. — Не может быть, чтобы авроры такого уровня не смогли найти не единой ниточки. Пустозвон. Получается, Малфой просто мелкий, гадкий пустозвон. Ой ли?..

— А может, мы его просто излишне демонизируем, а? — Гермиона с надеждой посмотрела на друзей. — Может, он просто…

Она не поняла — показалось ей или же Малфой, по-прежнему сжимающий ладонями виски, действительно скривился ещё больше и покраснел вдобавок.

— Я, конечно, знал, что он личность многогранная — гад, сволочь и паразит одновременно, — бухтел Рон, — но что, до кучи, это одно сплошное очковтирательство… — Гарри снова поперхнулся, — ничего личного, Гарри.

— Самое главное, — стараясь звучать как можно уверенней, продолжила Гермиона, — Сириус пообещал, что больше никаких препонов со стороны Малфоя тебе чиниться не будет… И вообще — он обещал приглядывать за ним, коль скоро всё рано тут, так что можно вплотную заняться делом. Разве это не замечательно? Я сегодня ещё раз поговорю с Макгонагалл, она обещала похлопотать перед мадам Пинс о доступе в Запретный Архив…

— Тебе в только по библиотеке шариться, никак не уймё…

Рон осёкся на полуслове, покраснел, расплылся в счастливой улыбке и, свезя полой мантии с тарелки остатки яичницы — Гарри еле успел отодвинуться, а то получил бы их себе прямо в колени — рванулся навстречу счастливо просиявшей в ответ Стане. Лишь в самый последний момент он вспомнил, что теперь они находятся не в опустевшей гриффиндорской гостиной, а в битком набитом Большом Зале, где, силами самого же Рона, рыжеголовым ледоколом прущего навстречу потоку студентов, — двое отлетели в сторону, ещё пятеро успели отпрыгнуть — на них устремилась не одна пара любопытных глаз. Очнувшись в самый последний момент, он успел спрятать распростёртые для объятий руки за спину и ограничился кивком и сияющим «привет». Тем не менее, шёпот, словно шелест камыша, прошёл по залу.

Судя по всему, Стана была изрядно чем-то озабочена с самого утра: поулыбавшись Рону положенное количество секунд — ровно столько, чтобы он не почувствовал себя брошенным, однако чтобы и окружающие не заподозрили ничего лишнего — она медленно развернулась в сторону стола Хаффлпаффа. Чёрные глаза под угрожающе сдвинутыми бровями быстро скользнули вдоль длинного ряда студентов, одетых в одинаковые школьные мантии с жёлто-коричневыми нашивками, а потому кажущихся сейчас на одно лицо, и… полыхнули ярким огнём при виде аккуратной стрижечки и нежной улыбочки, в этот момент адресующейся какому-то хаффлпаффскому старшекурснику. Улыбочка мгновенно, впрочем, тут же превратилась в хищный, не сулящий ничего хорошего оскальчик, едва Эшли, обернувшись, заметила замершую рука об руку с Уизли в центре Зала болгарку.

Взгляды девушек скрестились. Над залом пронеслись тучи, сверкнула молния, оглушающе громыхнул гром. В воздухе отчётливо запахло озоном.

Но Рон ничего не замечал и, продолжая нести какой-то радостный бред, повлёк подругу за стол, где, усадив чуть не силком рядом с Гарри и Гермионой, принялся накладывать ей в тарелку гору еды, от которой несварение желудка случилось бы даже у средних размеров бегемота.

— Я не голодна, Рон, — Стана обменялась приветственными улыбками с сидящими рядом Гарри, Гермионой, Лавендер и Дином Томасом, который при виде хлопочущего над девушкой Рона выразительно задёргал бровями и заухмылялся настолько многозначительно, что дать ему по голове захотелось даже сдержанному, однако же всегда уважавшему чувства других людей Гарри. — Ну, может, сэндвич с сыром…

С тот же миг перед ней зависло блюдо с горой бутербродов, а Невилл так и остался протягивать руку в пустоту и недоумённо хлопать глазами .

— Рон, ещё секунда, и я сниму с факультета очки за использование магии вне учебных классов. Семестр уже начался. Быстро поставь тарелку на место, — сообщила, сверкнув глазами, Гермиона. — И прекрати кудахтать, как наседка, — добавила она шёпотом. — На тебя уже ползала смотрит.

И верно: кто с не донесенной до рта вилкой, кто с надкушенным яблоком, кто со стаканом — гриффиндорцы озадаченно взирали на разыгрывающуюся за столом трубадурскую сцену. Лавендер многозначительно подняла брови и хихикнула. Дин Томас раздул ноздри и попытался протрубить по-оленьи. Получилось плохо, однако благодарной публики тут же прибавилось. Рон смутился, плюхнулся на лавку рядом со Станой, торопливо засовывая волшебную палочку в карман мантии. Чуть покрасневшая, девушка благодарно улыбнулась Гермионе и, аккуратно взяв с тарелки самый маленький бутербродик, передала её Невиллу.

Неловкое напряжение очень удачно рассеяло появление профессора Макгонагалл, начавшей раздавать расписание занятий на этот семестр. Рон едва ли не впервые в жизни испытал искреннюю радость по этому поводу — все тут же позабыли про его дурацкое поведение, в ужасе уставясь на бесконечные колонки с уроками, у него же сейчас не вызывали возражений даже оставшиеся в расписании сдвоенные Зелья со Слизерином.

— Вам бы поторопиться, — заглянув в расписание Гарри, посоветовала Гермиона. — Первый уроком Прорицания, а до класса ещё добраться надо.

Гарри, дожёвывая на ходу, поднялся. Взял за шиворот Рона, который, не сводя глаз, наслаждался упоительной картиной — всё ещё смущённая, Стана, не отрываясь от своего расписания, поочерёдно щипала кусочки хлеба и сыра и отправляла их в рот.

— Айда.

— Да погоди ты! — яростный взмах и тут же — нежнейшее: — Стана, а может, я тебя прово…

— Рон!.. — прошипела Гермиона. — Держи себя в руках. Ты так её можешь сильно скомпрометировать!..

— Ух ты, какие сложности, — рассмеялся Гарри и, приобняв её одной рукой за плечи, коснулся лёгким поцелуем виска. — Но мне-то будет позволено скомпрометировать тебя, а?

В тот же самый миг его накрыла волна странного холода. Автоматически чуть сдвинувшись и закрывая Гермиону собой, он обернулся: мимо в окружении свиты и вереницы малолетних прихлебателей шествовал Драко Малфой. Гарри весь подобрался: теперь, когда враг находился так рядом, все доводы Сириуса поблекли и потеряли смысл: одно движение… только одно движение… Он ждал традиционной гадости почти с трепетом, он буквально молился, чтобы слизеринец сейчас его спровоцировал… однако Малфой даже не замедлил шага, лишь метнул в его сторону полный брезгливой ненависти взгляд. Что характерно, в сторону Гермионы он даже не взглянул, будто её и не было, хотя, как правило, ей полагалась примерно такая же порция неприязни.

Гарри продолжал смотреть вслед удаляющимся слизеринцам с острым чувством разочарования.

— Беги, — нежное прикосновение подруги вернуло его к действительности. — Увидимся на Трансфигурации…

Проводив взглядом заторопившихся на уроки друзей, она присела рядом со Станой. Четверокурсница подняла к ней чуть застенчивый, но задорный взгляд.

— Вот так-то, — многозначительно произнесла Гермиона понятную только им фразу, и девушки рассмеялись. — Я на Руны. А у тебя что?

— Астрономия.

— Нам по пути.

— Конечно, я сейчас…- Стана, начав засовывать расписание в сумку, неудачно дернула клапан — перья, чернильница, какие-то скрепки, бумажки — всё разлетелось по полу. — Ой, какая же я криворукая! Я немного задержусь, ты иди.

— Я могу помочь…

— Нет-нет, я сама…

Тем не менее, Гермиона присела рядом.

Стана не смотрела на нее — чуть покраснев от недовольства, она торопливо выгребала рассыпавшиеся вещи из-под лавки и стола. Девушки находились совсем рядом, и Гермиона снова испытала уже знакомое ей желание — сказать те слова… Извинения буквально рвались с её губ, хотя она сама не вполне понимала, за что и почему ей так хочется извиниться. Ведь за то извиниться невозможно. Да и нужно ли?.. И тем не менее, Гермиона порывалась это сделать все каникулы, когда они вчетвером коротали последние деньки в тихой пока ещё гриффиндорской гостиной, но Рон буквально ни на секунду не выпускал подружку из виду, источая обаяние и пытаясь утопить всех присутствующих в своём весьма специфическом юморе («Гарри, где ты был? — За пирожками бегал. — И как — догнал?». — прим. авт.), да и правильные слова всё никак не подбирались

— Стана… — внезапно почти шёпотом произнесла она. Да что ж я делаю-то? Рука болгарки замерла над узким рулончиком пергамента, перетянутого кожаным шнурком. — Я давно хотела тебе это сказать… Словом… прости меня…

— Не надо. Ты ни в чём не виновата. Так вышло…

От странного умиротворения, прозвучавшего в голосе, и от тени, промелькнувшей по опущенному в пол лицу девушки, у Гермионы мурашки побежали между лопаток. Захотелось ещё что-нибудь сказать, но слова растерялись окончательно, а потому она просто неловко сунула Стане в ладонь горсть собранной канцелярской мелочёвки и поднялась.

— Я… ну, я пойду тогда.

— Угу.

Гермиона заторопилась к выходу следом за группой Равенкло, с которой она посещала Руноведение. Она уже сожалела о своём внезапном порыве, ей почудилось, будто теперь между ними снова появилась стена лёгкого отчуждения — стена, которую она всё время силилась сломать… Мелькнула мысль, не вернуться ли, но Гермиона тут же её отвергла: глупо приносить извинения за то, что принесла извинения.

Окончательно запутавшись, гриффиндорка помотала головой и решила целиком и полностью сосредоточиться на рунах.

Вольдеморт замер на пороге широкосводной залы, где все предметы лучились бликами и курились паром. В котлах кипели какие-то варева, везде стояли реторты и алембики. Чёткое позвякивание металлической ложки о стенку котла крепкими стежками прошивало и негромкое бульканье зелья, и монотонный, лишённый любых оттенков голос:

— Сто двадцать пять… — в левой руке сверкнула фляжка, откуда в котёл полилась напоминающая простую воду жидкость. Снейп снова начал считать, помешивая ложкой разом загустевшее зелье. — Один, два…

— Мне нравится твоя собранность, Северус, — усмехнулся себе под нос Вольдеморт, следя за механически-точными движениями зельевара. Тот даже не моргал, он сосредоточенно смотрел вперёд невидящими глазами под белыми, будто сожженными кислотой, веками. — Пожалуй, стоит проявить величайшее доверие и испытать его на тебе. Что скажешь? В этом есть свой плюс: находиться у меня в рабстве станет твоим единственным желанием, и тогда я смогу стереть тебе память, избавив от страданий и вытащив из ада наяву. Ты станешь счастлив. Наверное, — Тёмный Лорд задумчиво почесал безволосую бровь. — Хм, а согласись, это действительно высшее проявление веры в твои умения как зельевара: создать такое зелье ещё не удавалось никому. Ты смог это. Почти смог, — тут же поправился он. — За это тебе должно принадлежать право первым его отведать. Что скажешь?..

Снейп ничего не слышал — в тот самый момент, когда ложка в его руках заканчивая свой тринадцатый оборот в котле, сам он делал тринадцатый шаг вверх по бесконечной высоты бархану. Он знал — там его ждёт нечто… нечто важное. Впрочем, если бы даже не ждало, — всё равно нужно было брести, дабы не превратиться в безвольную куклу и не сдохнуть от палящего солнца. Ноги налились свинцом, во рту давно пересохло, было невыносимо жарко, однако он медленно карабкался наверх.

…Двадцать три… Двадцать четыре…

Сколько осталось позади этих песчаных гребней — какой в десяток шагов, какой — в полтысячи. Кругом кости и черепа, повсюду вороны, скорпионы и пресмыкающиеся гады, созданные, не иначе как ненавидящим всё живое безумцем, — они провожали его голодными взглядами, следовали какое-то время рядом в надежде на поживу, но человек не сдавался, и они рано или поздно не выдерживали адского пекла: словно прибитое к небу, солнце не желало заходить за горизонт.

Наконец Снейп взобрался на гребень. И оцепенел, потрясённый отнюдь не тем, что вокруг — куда ни брось взгляд — застыло всё то же вздыбившееся песчаными волнами ослепительное море.

Перед ним на склоне замерла юная женщина. Она стояла против света, солнце пряталось у неё за спиной и заливая яростной медью волосы на макушке и висках.

Она подняла на затрепетавшего Снейпа глаза цвета свежевымытого винограда, почти прозрачные. Не в силах вынести этого взгляда, он опустил свой, уставился на её сжатые в скорбную ниточку губы. И почему-то именно эта едва заметная на её лице линия и потрясла мастера зелий больше всего: ему доводилось видеть Лили Эванс разной — сердитой и смеющейся, разгневанной и равнодушной, однако никогда — такой. Скорбное осуждение и потусторонняя печаль в её глазах и губах обожгли его куда сильней безжалостного солнца над головой. Он зажмурился — не помогло: солнце скользнуло по её плечам и золотым туманом окутало его, лик возник перед внутренним взором, и скрючившиеся пальцы профессора дёрнулись к лицу, он захотел выцарапать себе глаза, чтобы больше никогда… никогда…

— Зачем ты… убил меня?..

Лили смотрела на него — в её глазах остались только текучая зелень и свет, и Северус Снейп взревел от ужаса, боли и отчаяния — голос его не походил на человеческий, но был рёвом зверя, у которого кровь капает с клыков. Замерший в дверях лаборатории Вольдеморт недовольно скривился — опять… А он-то, было, понадеялся…

Рука Снейпа задрожала, сначала едва заметно, потом всё сильнее, сильнее — вот уже и котёл заходил ходуном, зелье в нём лизнуло бок, заколыхалось, плеснуло через край.

Дверь лаборатории хлопнула и тут же, скрипнув, чуть приоткрылась, из подземного коридора донеслись решительно удаляющиеся шаги; замки или засовы были не нужны: запертый в темнице собственного отчаяния человек, скорчившийся сейчас на полу, не мог убежать. С выпученными налитыми кровью глазами, слёзы в которых выжгло палящее солнце, он походил на одержимого, казалось, сейчас на губах появится пена. Рука, вцепившаяся скобу лабораторного стола, была обжигающе горячей — и едва ли причиной тому было стекающее с пальцев кипящее зелье.

— Я не… я не любил тебя…

Северус Снейп лежал у подножия холма. Раскалённый солнцем песок сыпался ему на лицо, руки, не давал ни дышать, ни открыть глаза. Он с трудом поднялся на подкашивающиеся ноги и упрямо пополз вверх: ему нужно увидеть её ещё раз. Во что бы то ни стало.

Он обязан был сказать ей правду.

Эшли, покачивая бёдрами в такт какой-то глупой, но ужасно привязчивой песенке, который день не дававшей ей покоя, направлялась в общежитие Хаффлпаффа. Вообще-то, согласно расписанию, ей сейчас полагалось разучивать Призывающие и Отбрасывающие Чары, однако, пожаловавшись Флитвику на нестерпимую мигрень (это было сделано с застенчивой улыбкой, полной с трудом сдерживаемой боли), она отпросилась в лазарет — простодушный профессор не смог устоять перед полуопущенными глазами и нервно комкающими влажный платочек пальцами. В лазарете, правда, дела пошли не так успешно. Эшли давно подозревала, что не нравится строгой фельдшерице, сейчас же она в своих подозрениях только укрепилась: дав ей стакан какой-то ужасно горькой и противной настойки, от которой возникло ощущение, будто содержимое головы старательно почистили колючим ёршиком, мадам Помфри без долгих разговоров выпроводила хаффлпаффку за дверь, велев немедленно отправляться на уроки.

Рассудив, что на Заклинаниях всё равно можно не появляться, а до Зелий ещё есть время, Эшли решила заглянуть к себе в комнату, однако добраться до хаффлпаффского общежития ей было не суждено: даже не успев выйти из больничного крыла, она столкнулась в узком коридорчике с гриффиндоркой Станой Братковой, (та показалась бледноватой профессору Синистре и, памятуя о её серьёзной болезни в каникулы, астрономичка потребовала письменного разрешения доктора на посещение занятий — прим. авт.)

Увидев друг друга, девушки застыли в гробовой тишине, нарушаемой лишь негромким потрескиванием факелов да доносящимся из-за открытой в соседнем коридоре двери чуть слышным бульканьем и позвякиванием: мадам Помфри готовила Противопростудное Зелье. Взгляды соперниц скрестились, воздух между ними вновь тревожно заискрил. По спине Эшли пробежал холодок: в глазах гриффиндорки она увидела несвойственные гриффиндорцам намерения и мгновенно припомнила, откуда, собственно явилась Браткова в Хогвартс. Да и вообще, достаточно было взглянуть на субтильную хаффлпаффку и сравнить её с гибкой, но крепкой и высокой Станой, чтобы понять, на чьей стороне окажется, сойдись они в рукопашной, физическое преимущество. Положим, Эшли ещё могла бы встретиться с ней на людях, желательно — прячась за крепким мужским плечом: поунижать, поглумиться, продемонстрировать превосходство своего интеллекта и женского естества… Однако один на один, в тёмном коридоре — о, нет, увольте: тут гриффиндорская помелошница с её мозолистыми кулаками находилась в выигрышном положении, что же касается заклинаний, то в них Эшли тоже никогда особенно не блистала, полагаясь на помощь поклонников и снисходительность Флитвика, который всегда таял от её робких заискивающих улыбок…

Словом, столкнувшись с мрачным, не сулящим ничего хорошего взглядом болгарки, устремлённым, что характерно, даже не прямо на неё, а куда-то в дальний конец коридора, Эшли Макферсон, пятикурсница из Хаффлпафа, крепко струсила. Однако Третье Правило её внутреннего Кодекса гласило: «Сохраняй хорошую мину при плохой игре — не можешь обмануть себя, попробуй обмануть противника, и да пусть тебе повезёт», а потому, натянув на лицо высокомерную улыбочку, Эшли в темпе, свидетельствовашем о крайней занятости, а отнюдь не о поспешном бегстве, попробовала обойти соперницу. Стана, словно маятник, качнулась в сторону, закрыв проход. Эшли фыркнула и попыталась миновать уставившуюся куда-то в пространство болгарку с другого бока. Безуспешно: Стана, по-прежнему глядя вдаль, сделала шаг влево.

…Какого чёрта? — Эшли дрожащими пальцами мигом взмокшей руки нащупала в кармане палочку, параллельно размышляя, не стоит ли просто позвать на помощь мадам Помфри. С другой стороны, соперница, по большому счёту не предпринимала никаких агрессивных действий, а значит, подняв крик, она выставит себя полной дурой. О, нет, кем-кем, а полной дурой мисс Макферсон себя не считала. Однако намерения гриффиндорки по-прежнему оставались для неё загадкой, хотя, на самом деле, всё обстояло предельно просто: Стана, раздираемая противоречиями, никак не могла принять решение.

Самым сильным было желание вцепиться в это противную ухоженную рожу. Можно прямо ногтями. За базарностью это предложение было немедленно отметено.

Следующий порыв — высказать ей в лицо всё, что о ней думает.

Но она здраво рассудила, что не обладает необходимым английским лексическим запасом, тогда как хаффлпаффка, в свою очередь, вряд ли сможет оценить всю глубину и речевое богатство болгарского.

В груди с надеждой встрепенулось тщательно закопанное Дурмштрангское прошлое.

Заклятье Взрывных Угрей.

Поточные Сопли.

Чесоточные Чирьи.

Задоголовое Проклятье, открытое Станой уже здесь, в Хогвартсе.

Она прикинула, как это будет смотреться на Эшли. В комплексе. Картина вышла дивная.

Рука сама собой потянулась к палочке, но перед внутренним взором возникло лицо Рона… Что скажет он, узнав, что его Стана — нежная, обожаемая, импульсивная, застенчивая, весёлая — словом, такая, какой он считал её, подралась в коридоре на почве ревности, как последняя рыночная торговка? Он наверняка разочаруется в ней, наверняка расстроится…

Следом за лицом Рона появились лица Гермионы и Гарри — её новых друзей и, что было не менее, если не более, важно, — лучших друзей Рона. Она не могла обмануть их доверие, опустившись до банального, пусть даже такого соблазнительного мордобоя…

Нет. Они бы никогда так не поступили. Не по такому поводу, — Стана стояла, как вкопанная, не зная, что делать. Однако одно она знала точно: отпустить просто так надменно дёргающую бровками и поджимающую губки хаффлпаффку она не могла, это уже было выше её сил. Тем временем, каким-то животным нюхом почувствовав в сопернице неуверенность, Эшли возликовала:

— Что встала посреди дороги, — и добавила, чуть-чуть подумав, дабы подчёркнутой грубостью окончательно деморализовать соперницу, — чучело гриффиндорское?

Стана молчала, по-прежнему глядя куда-то вдаль и, к вящему удивлению Эшли, на лице болгарки вместо ожидаемой обиды, ненависти, растерянности, на худой конец… ну, или чего-то в том же роде, появилась слабая улыбка, оттенок которой по причине плохого освещения Эшли разобрать не могла. Она на миг оторопела, но тут же возликовала:

…Проглотила! Эта чернявая дура проглотила оскорбление! Как и в лазарете!.. Она струсила! Конечно! Она же знает, что, моргни я, — и ей, и её доблестному рыцарю так достанется…

Расслабившись, хаффлпаффка, будто невзначай, вытащила из кармана свою волшебную палочку и небрежно похлопала ею по ладошке.

— Думаешь, ты больно ему нужна? Как же! Да я махну рукой — он на брюхе ко мне приползёт!

Стана опустила голову, продолжая улыбаться. Кулаки её, мозолистые от метлы, крепко сжались в карманах мантии. И, будто случайно, в одном из этих кулаков оказалась волшебная палочка.

Ах, если б только Эшли догадалась наклониться и заглянуть в лицо поносимой ею сейчас неприятельнице. Увы — ощущая полную безнаказанность и вдохновлённая присутствием поблизости мадам Помфри, пятикурсница самодовольно продолжала:

— И запомни, милочка: существование любовного треугольника возможно только в том случае, если один из его углов — тупой! Так что можешь попользоваться своим любимым Уизли, пока я дозволяю, но имей в виду…

Когда Стана подняла голову, свет факелов померк рядом с сиянием её взгляда и блеском улыбки на губах. Она смотрела на раздувающуюся от спесивого превосходства соперницу, с трудом удерживая смех, и Эшли, привыкшая всегда брать верх, осеклась и оторопела.

…Что такое?! Эта потная девица, только и умеющая, что вовремя прыгать на метлу, обнаглела настолько, что смеётся прямо в лицо?!  — она взорвалась такой яростью, что с губ её вместе со словами полетели брызги слюны:

— Ах ты, дрянь! Ну, я тебя… — насылая на соперницу Конъюктивитное Косоглазие, хаффлпаффка тоже смеялась, смеялась по-особенному, сквозь зубы — это бы злой, холодный и наглый смех, который обычно надолго зависает в воздухе и рассеивается нередко лишь после того, как смеявшийся покинул комнату.

Теперь про возможную реакцию Рона, Гарри и Гермионы Стане больше думать не хотелось — с лёгкостью блокировав проклятье, она взмахнула рукой, вложив в увесистую пощёчину и последовавшее за ней заклинание (старшеклассницы Синего Факультета Дурмштранга почувствовали бы законную гордость за бывшую студентку) все свои чувства, испытав даже нечто вроде угрызений совести от того удовольствия, которое при этом получила.

Мечущийся Рон, собственное унижение в лазарете, пережитые ей потрясения, ревность, страдание, отчаяние в глазах Рона, его извиняющийся лепет… — всё было отомщено.

Брезгливо вытерев об мантию ушибленную руку, Стана сунула волшебную палочку в карман и сверху вниз посмотрела на Эшли, совсем неизящно растопырившуюся на полу:

— А теперь можешь и дальше продолжать одаривать всех своей невинностью, — она неторопливо двинулась в сторону лазарета, но, едва заслышав шевеленье за спиной, мгновенно развернулась, указав волшебной палочкой Эшли точно в нос. — И вот ещё что: больше приближаться ко мне или Рону не советую. В противном случае, ты не только забудешь, как рот открывать, но и вовсе побоишься на люди высовываться. Стерва, — добавила она, смакуя английское слово, к которому, не удержавшись присовокупила несколько крепких болгарских выражений — пусть эта перекосившаяся от злости кикимора и не могла их оценить, без них картина выглядела неполной.

Эшли хлопала глазами и ртом, провожая полным бешенства взглядом мерзкую девицу, не в силах осознать и уж — тем более — смириться с произошедшим. В слезах и ярости кинулась она из лазарета, моля небеса о возмездии, — причём, желательно, чужими руками и немедленно, пока Браткова в лазарете, а Уизли и вся его компания — на уроках. И милостивые, хотя и не лишенные, как позже выяснилось, своеобразного чувства юмора небеса услышали её призывы: Захария Смит направлялся в библиотеку, когда Эшли, рыдая с видом оскорблённой и растоптанной невинности, пала ему на грудь — он от неожиданности аж позабыл про методички, за которыми был послан профессором Эберкомби, временно принявшим по просьбе Дамблдора бремя осиротевшего Зельеварения.

— Эшли, что такое?.. — он с радостью принял девушку в свои объятия, ибо давно уже к ней примеривался: а тут такая удача — можно сказать, сама прыгнула ему в руки…

— Захария… — хлюп-хлюп, пожалобней, главное — скрыть перехлёстывающую через край злость, — ах, помоги же мне… Скорее… Умоляю… Она меня… она… она такая… Я хочу, чтобы ты… — а вот дальше речь у хаффлпаффки не задалась: с губ её внезапно сорвался на редкость выразительный стон, отнюдь не приличествующий такому серьёзному заведению, как школа. Особенно — такому, как школа.

Смит заинтересованно оцепенел.

— Это… Эшли… — в голосе зазвучали напряжённые нотки, он как можно незаметней огляделся в поисках подходящей ниши, — как-как ты сказала? Что, говоришь, я должен сделать?

Она стояла, прижав руку ко рту и вытаращив глаза. Потом, прислушиваясь к себе, осторожно шевельнула губами:

— Я говорю… — ничего странного не произошло, и Эшли продолжила чуть смелее: — Я сейчас была в лазарете… — пауза. Ф-фух… — У меня с утра случилась дикая мигрень…

— Ах, бедняжка, — с поддельным сочувствием кивнул головой Захария, не сводя глаз с её губ и тихонько тесня её в сторону замершей в углу статуи Бенджамина Бородатого, за которой залегала глубокая и очень приветливая тень. Блин, что это было?! — Ну-ну…

— И я там… — от очередного страстного стона Захария позабыл и про Зелья, и про все методички на свете, и про профессора Эберкомби, который в этот момент нервно перетаптывался на кафедре, пытаясь разобрать сделанные аккуратным готическим шрифтом записи Снейпа (забегая вперёд — бедняге пришлось ждать довольно долго. Подозрительно долго. — прим. авт.), однако — лучше поздно, чем никогда, — Захария Смит — растрёпанный, с болтающимся через плечо галстуком и навеки прилипшей к лицу блаженной улыбкой пинком открыл дверь и ввалился в класс. Не говоря ни слова, бухнул на кафедру стопку учебных пособий по Гербологии и, так и не изменившись в лице, плюхнулся на своё место.

Жалобно обозрев представленный ему дополнительный материал, имеющий к Зельям такое же родственное отношение, как, скажем, история гоблинских восстаний, профессор робко кашлянул, пытаясь привлечь внимание к себе. Тщетно: он вздохнул, грустно обозревая затылки и профили развернувшихся в сторону Смита учеников.

— Господа… Г-господа студенты… — он нарушил гробовую тишину деликатным постукиванием карандашика по колбе. Ноль эмоций. — Не соблаговолит ли кто-нибудь из многоуважаемых учеников… Мистер Смит, видимо, неправильно меня понял или, точнее говоря, — тут же смешался он, — я недостаточно точно объяснил, что нужно принести… Прошу меня простить, но не мог бы кто-нибудь взять в библиотеке полторы дюжины экземпляров задачника по зельям на основе…

Договорить он не успел: услышав волшебное слово «библиотека», вся мужская часть класса единым порывом вылетела за дверь.

Скандал с Эшли ещё долго бушевал в недрах Хогвартса, и если кое-кто из юношей вслух или же втихаря и грустил по поводу экстренного перевода в другую школу известной своими достаточно лёгкими взглядами на отношения полов хаффлпаффки, то девушки откровенно ликовали. У Гермионы имелись кое-какие соображения по поводу причин столь внезапного решения, она прекрасно помнила взгляды, какими обменялись соперницы едва ли не в первый учебный день, а потому при первом же удобном случае вскользь поинтересовалась у Станы про вредоносные заклятья, кои применяли студенты в Дурмштранге, и, терпеливо выслушав долгое перечисление, между прочим уточнила:

— А как насчёт заклятья Спонтанных Страстных Стонов?

— Понятия не имею, — равнодушно пожала плечами Стана — она закончила вечернее умывание и теперь тщательно вытирала лицо пушистым белым полотенцем с изображением снитча в веселом рождественском колпачке — не иначе, подарком Рона. — Может, кто из старшекурсников его и применял, но я ведь отучилась там всего два года, так что всего не знаю…

Стана отняла полотенце от лица и уставилась на своё отражение. Девушки переглянулись через зеркало, поняв всё без слов. Гермиона спрятала улыбку.

— Надо же, как интересно…

— И не говори.

— С другой стороны — скатертью ей дорога.

— Точно, — искренне согласилась Стана, собирая свои туалетные принадлежности.

— Было б интересно узнать, что это за заклинание…

— Если хочешь, могу написать моим бывшим однокурсницам, — услужливо улыбнулась болгарка уже из дверей. — Спокойной ночи.

Рон так вообще заметил исчезновение Эшли не сразу, до него, конечно, дошли кое-какие известия, однако он, как и многие другие, ничего, кроме облегчения, не испытал: не самая приятная страница его жизни оказалась перевёрнута рукой судьбы — и слава Мерлину с его мамой за компанию. Что касается Гарри, то ему было не до этого: он и раньше сторонился всяких слухов, а сплетнями так и вовсе брезговал, сейчас же все его силы, свободное время и мысли занимало заклинание. Он пристально, как никогда раньше, следил за событиями в стране, изучая Ежедневный Пророк от корки до корки, вместе к Гермионой сидел в библиотеке, то листая исторические книги, а то просто уставясь в пространство невидящим взглядом и шевеля губами — что-то прикидывая, высчитывая, соображая. Периодически он куда-то исчезал, и Гермиона очень обеспокоилась, не собрался ли Гарри опять тайком улизнуть, пока Рон не сказал, что тот попросил Сириуса преподать ему пару уроков аврорского мастерства в дополнение к тем, что проходили у старшекурсников дважды в неделю. Через какое-то время к Гарри присоединился Рон, здраво рассудивший, что знание секретов профессиональной обороны и нападения ему тоже пригодятся.

Сначала они занимались в пустых классах, потом, когда обучение начало сопровождаться грохотом, воплями, взрывами, а также порчей школьного имущества, что вызывало яростные протесты со стороны Филча, они перебрались на полигон, куда уже на следующий же день подтянулись и другие студенты. Сириус не отказал никому: твердя, что «лучше перебдеть, чем недобдеть», он снова и снова повторял, показывал, обучал — под его чутким внимательным оком студенты кидались на него и друг на друга с воплями, коих хватило бы и для оживления умерших; заклинания и контрзаклинания так и свистели, синяки, шишки, кровь и даже лёгкие увечья никого не удивляли и не пугали, и уже за первую неделю успехи стали видны невооружённым глазом, и Сириус возликовал. Временами даже смотреть на него было жутковато: глаза горели и вращались на худом лице, и этим сверкающим взором будто освещались борода и длинные седые космы. А впадая в раж, он начинал говорить так, будто обращался к распятому, повешенному истекать кровью в двух пядях от его лица — он заражал своим фанатизмом, и каждый раз, берясь за палочку, Гарри, Рон, Невилл, Энтони Голдстин, Луна Лавгуд (единственная девушка, продолжавшая регулярно посещать занятия), Шон Маккелар, Роджер Дэвис, Терри Бут… — словом, почти все юноши-старшекурсники Хаффлпаффа, Гриффиндора и Равенкло — чувствовали себя всё уверенней и непобедимей.

Спустя неделю на занятии внезапно появился Малфой со свитой. Скрипнув зубами с таким лицом, будто только что хватанул стакан зменой желчи, Блэк ничего не сказал — приглашающе махнул рукой, и слизеринец, не поведя даже бровью, вынул волшебную палочку.

Правда, это было последнее, что он успел сделать перед тем, как поставленный в паре против него Дин Томас весьма удачно сымитировал удар Режущим Проклятьем по ногам — слизеринец корчился на земле минут пять под укоризненное цоканье языком: «как же так, мистер Малфой, надо быть внимательней, внимательней…», а потом, бормоча под нос проклятья, удалился.

— Отличный удар, — похвалил, пряча улыбку, Сириус, Рон же с Гарри позеленели от зависти: как они хотели, как они молились, чтобы против Малфоя дозволили выйти кому-нибудь из них. Уж они бы его…

Тем временем, Гермиона вовсю трудилась над созданием специального шифра и охранных заклятий для имеющихся частей заклинания. Первая дюжина попыток оказалась безуспешной, ибо даже у Рона, с готовностью принявшего на себя бремя тестера-испытателя (Гермиона дала честное слово, что, в самом худшем случае, он отделается расстройством желудка), получилось прочитать зашифрованный на пробу кусок «Апокрифов» Еноха. Но Гермиона не была бы Гермионой, если б не добилась своего: потратив остаток каникул и первую неделю нового семестра (благо, уроков пока задавали немного) на новые и новые попытки, весьма хитро проконсультировавшись у Флитвика и Макгонагалл — те даже не сообразили, что между разговорами о дополнительных занятиях и учебно-исследовательской работе ответили на вопросы пытливой студентки, она с гордостью продемонстрировала Рону и Гарри результат своей работы: смятый листок пергамента, замаскированный под список дополнительной литературы по Трансфигурации.

— Семь степеней защиты от Стандартных Выявляющих Заклинаний и две степени — от Тёмной магии. Больше не получилось, — извиняющимся тоном добавила она.

— Можно подумать, это мне что-то говорит, — фыркнул Рон, настроение у которого упало, едва он углубился в перечень книг, которые необходимо было прочитать в начавшемся семестре только по этому предмету.

— На Карте Мародёров, — теперь в голосе Гермионы звучала тщательно скрываемая гордость, — стояли только Стандартные Защитные Чары второго уровня. И тем не менее, с наскоку её так и не удалось расшифровать никому из посторонних.

— Ух ты… — вопреки всему, в глазах Гарри отнюдь не читалось радости. При всей логичности и предусмотрительности, предложение Гермионы с каждым днём нравилось ему всё меньше.

— Мы можем заняться переносом заклинания немедленно — процесс довольно долгий, несколько этапов — сама зашифровка, потом определение времени, условий, при каких нам станут известны части, — это должен провести ты сам, я помогу с установкой Защитных Чар…

— Давай перенесём все на вечер — сегодня нас ждёт Хагрид, — напомнил Гарри, сам не зная, почему, всеми силами пытаясь оттянуть эту процедуру.

— Хагрид?..

Гермиона захлопала глазами: за учёбой, исследованиями и прочим она совершенно позабыла, что ещё в самый первый день, после радостных првиетствий и расспросов, лесничий отклонил предложение гриффиндорской троицы о визите и помощи по восстановлению хозяйства, сказав, что не может приглашать друзей в тот хлев, каким стала избушка за время его отсутствия. Припомнив, на что походило жилище Хагрида даже в лучшие дни, гриффиндорцы передёрнулись, однако настаивать не стали: лесничий действительно мог управиться самостоятельно — в две своих немаленьких руки, вооружённых розовым зонтиком, им же и имеющихся хлопот вполне хватало.

И вот, после Зелий, на которых профессор Эберкомби совершенно очаровал всех вкрадчивым голосом и деликатностью подхода вкупе с умением донести до студентов именно то, что он, прошу меня простить… и хотел донести, гриффиндорская троица прямиком отправилась в сторону Запретного Леса.

Зима, достигшая своего пика, окутала всё вокруг свежим снегом, пошедшим с самого утра. Вся земля будто надела пухлые зимние одежды — всё было овеяно влажными крупными хлопьями снега, и от этой круговерти кружилась голова. Ни ветерка — только мягкие белые цветы зимы непрестанно сыпались с темного неба, и сквозь них в уютном молчании друзья направлялись к сторожке. Едва выйдя за ворота, Гермиона вдруг хлопнула себя но лбу и бегом кинулась обратно. Появилась она спустя примерно четверть часа — Гарри уже начал беспокоиться — причём её школьная сумка заметно раздулась.

— Куда бегала? — с подозрением приподнял бровь Рон. — Поди, в библиотеку?

— За угощением, — Гермиона с благодарностью улыбнулась Гарри, принявшему у неё тяжёлую ношу.

— И как, догнала? — Рон с интересом потянулся к замку сумки, однако получил по рукам.

— Рон, не пора ли освежить набор шуточек? …Мы же в гости идём! Хагрид наверняка напёк своих зубодробительных плюшек…

Дела обстояли ещё хуже: судя по горе мусора у дверей — инструменты, какое-то рваньё, битая посуда — процесс уборки находился самом разгаре. Из-за дверей доносились странные звуки — не иначе, как парочка сердитых слонов решила выяснить отношения в посудной лавке.

— Похоже, недели Хагриду не хватило, — буркнул Рон, — а я, было понадеялся на уютные плюшевые кресла и чашку горячего чая…

— …с зубодробительный булочками, — подхватил Гарри, в последний момент перепрыгивая через присыпанный снегом гостеприимно распахнутый капкан.

В этот самый момент дверь распахнулась и на крыльцо, у которого замерли друзья, вышла очередная гора хлама — такая огромная, что самого Хагрида за ней видно не было. Вывалив всё в снег — Гарри едва успел увернуться от летевшего в его сторону проржавевшего багра — лесничий окинул гостей сияющим взглядом, но тут же посмурнел:

— Ох ты, батюшки… Я ведь самую малость не успел… Ну, проходите-проходите… Сейчас я вам чайку… А сам по-быстренькому…

Покраснев от удовольствия и смущения, он пропустил Гарри, Рона и Гермиону в дом, где те снова оцепенели, силясь скрыть ужас от представшей их глазам картины.

Запах плесени ударил в нос. Паутина свисала со стен и потолка, как праздничные гирлянды. Отсыревшие занавески трепетали в оконном проеме. Уже не тряпки, а жалкие ошмётки тряпок бились о раму при малейшем движении воздуха. По центру комнаты высилась куча совершенно немыслимых по сочетаемости предметов — от битых чашек до жутковатого вида ловушек на каких-то диковинных (и, судя по всему) страшно агрессивных зверей. Уборка, видимо, состояла в том, что Хагрид произвольно выдёргивал предмет, оценивал его со всех сторон с точки зрения пригодности и отправлял либо в угол, либо в шкаф, либо кидал к дверям.

— Вы уж присаживайтесь… куда-нибудь… — лесничий стряхнул гору тряпья на пол — под ней обнаружился стул, на который Гермиона не села бы, даже если б от этого зависела судьба всего Хогвартса. — Я сейчас чайку соображу…

— Хагрид…

Из всей троицы лишь Рон не проявил особого потрясения: придирчиво взглянув на предложенный стул, он с удовольствием плюхнулся на него и пояснил шарахнувшимся от него, ровно от прокажённого, Гарри и Гермионе:

— А что такого? Вы не представляете, что раньше устраивали в Норе Фред с Джорджем… Мама однжды решила прибраться у них в комнате. Уложилась в неделю. Причём у них всё это, — он кивнул в сторону мусора, — ещё взрывалось, кусалось и визжало.

— Я сейчас чайку… Секундочку…

Хагрид смущённо рылся в куче сваленного посреди избушки барахла, силясь отыскать чайник и одновременно — выгрести из камину кучу предназначенного для сожжения мусора.

— Вот что, — мрачно скомандовала Гермиона, — так дело не пойдёт. А ну, давайте-ка все вместе.

Она сняла мантию, поискала глазами место, куда ту можно было бы пристроить на время уборки, не нашла и снова надела.

— А вы что стоите, мальчишки? Засучивайте рукава…

— Ну вот… — забухтел Рон, — даже уже и в гости по-человечески нельзя сходить…

Гарри молчал, однако особой радости тоже не высказывал. Увидев разброд и шатание в стройных рядах, Гермиона нахмурилась.

— Значит, так. Рон, на тебе — мусор, точнее, — смущённо кашлянула она, — вещи. Ты, Гарри — займёшься окнами и стенами.

— А ты? — с подозрением дёрнулся Рон, заподозривший её в желании увильнуть от работы.

— А я приведу в порядок посуду и полы. И почищу мебель. Начали!

— …И кстати, Хагрид, — румяный от горячего чая и пылающего в камине огня, Гарри раскинулся в старом, однако же чистом и даже починенном кресле, — мы управились со всем за два часа. Что ты делал целую неделю?

— Ну… Если честно… — спрятав смущённую улыбку в бороде, Хагрид потянулся в третьей по счёту булочке, которой при достаточно метком броске можно было бы запросто прибить лошадь. — Я первым делом к зверушкам моим побежал. Как там они без меня — гиппогрифы, соплохвосты, фестралы…

— Хагрид, не надо! Я ем! — взмолился Рон, который давился кипятком каждый раз, когда Хагрид с нежнейшей любовью в голосе произносил название очередного чудовища.

— И потом, друзей надо было навестить…

Гарри прищурился и, правильно поняв его подозрения, Хагрид отчаянно замахал руками, едва не сбросив со стола кувшин с молоком:

— Нет-нет! Я завязал! Больше — ни капли. Никогда. Уф, такого насмотрелся в этом отделении Святого Бахуса… Кентавры с белой горячкой… Белые. Совсем белые… И горячие — чистая жуть. А уж сколько чертей скачет по стенам — и не перечесть… — он побледнел и набожно перекрестился, несказанно поразив друзей, торопливо закивавших в знак веры и глубочайшего одобрения. — До чего ж хорошо дома-то… Здешние места все на мне — перепись народонаселения, учёт… Не все ж сознательные, как кентавры или русалки… — Гарри и Рон обменялись быстрыми, словно выстрелы взглядами, а на лице Гермионы появилось настолько подчёркнуто-спокойное выражение, что не насторожился бы только слепой от рождения идиот. По счастью, Хагрид сейчас занимался тем, что наливал себе очередную порция чая. — Пока меня не было, у нимф проблемы были… Циклопы между собой снова разругались… Сирены устроили очередной вокальный турнир — в результате в соседней деревне пропало трое мужчин. Говорят, ушли в лес и не вернулись… Пока нашёл, пока в чувство привёл, пока то, пока сё… Постучи-ка ему по спине, Рон! Или дай я… — Хагрид занёс похожую на совковую лопату ладонь над спиной подавившегося и теперь заходящегося в судорожном кашле Гарри.

— Н-не надо! Я как-нибудь сам! — Гарри с трудом сглотнул. Натянул на лицо жизнерадостную улыбку и поинтересовался дрожащим голосом: — А скажи, Хагрид, кто тут ещё в округе водится?

— Да, почитай, больше и никого: только нимфы да сатиры, русалки да водяные, кентавры да циклопы, сирены… Ну, не считая леших и трёх кикимор, переселившихся с Северного острова по осени — как начались все эти дела… А что это вы как побледнели, а?

— Ци…ци…циклопы?

— Си…си…сирены?..

— М-мы… м-мы… — жалобно заблеяла Гермиона, когда Гарри вовсе утратил дар речи, — м-мы просто…

Раздавшийся стук в дверь и заливистый лай спасли положение: распахнулась дверь и в сторожку, волоча за собой вцепившегося в ошейник Диофана, сквернословящего, как последний портовый гоблин, влетел Клык.

— …и мерлинова батюшку, туды его в качель, — тоже! — завершил сатир сложную сентенцию и наконец-то сумел разжать намертво стиснувшие собачий ошейник пальцы. — Приветствую вас, мои юные друзья и прекрасная дева, — в его глазах, едва он увидел Гермиону, блеснули рыжие искорки, и он машинально пригладил курчавую шерсть на бёдрах. — Ну и ты, Хагрид, будь здоров, что ли.

Гарри волей-неволей пришлось прийти в себя — словно между делом, он опустил руку на плечо Гермионе, волосы которой при виде запыхавшегося Диофана, представшего перед ней во всей своей неиспорченной цивилизацией красе, встали дыбом.

— Прикрылся б, охальник, — отрываясь от лобзаний заходящегося в восторгах Клыка, беззлобно заметил Хагрид. — Не видишь, разве — тут женщины. И дети.

— Да уж, вид обнажённого тела не всегда возбуждает. Особенно такого косматого, кривоногого и хромого, — пробурчал Рон.

— Но-но-но! Положим, ежели б я знал, что у тебя сегодня приём, принарядился б по всей форме… — сатир повязал вокруг чресл подвернувшийся под руку клеёнчатый фартук, тут же превратившись в невесть каким ветром сюда занесённого жизнерадостного адского прислужника. — Давненько не виделись, — он расположился на колченогом табурете, подмигнув Гермионе, принял у лесничего кружку дымящегося чая и каменную булочку, тут же с аппетитом ею захрустев. — Псину твою кормили, как положено. Вон, смотри, какой красавец стал, а? — действительно, Клык имел хоть и чуть диковатый, однако откормленный вид. — Еле уберёг его — сожрать хотели односельчане… Ну, надобно отметить возвращение…

— Ни за что! — хором взвыли Гарри, Рон, Гермиона и сам Хагрид. — Я завязал. Ох, Диофан, видел бы ты… Нет. Ни капли больше.

— Да упаси меня Мерлин! — сатир замахал руками. — Я сам — ни-ни. Меня такой радикулит по осени прихватил — я света белого не видел, разогнуться не мог… А ты сам знаешь, это не самая подходящая в нашем лесу болезнь — народ у нас ушлый, зевать нельзя, так и норовят…

— Диофан! — смущённо рявкнул Хагрид. Клык пугливо прижался к полу.

— …э-э… ну, вот я и говорю: радикулит… — смущённо поскрёб пятерней за рогом сатир. — Да и жена чуть со свету не сжила…

— Жена? — удивлённо вытаращил глаза Гарри.

— А что такого? — голос Диофана зазвучал уязвлённо. — Или ты думаешь, что у меня и жены быть не может?..

— Я просто думал — нимфы… и всё такое…

— Не-ет… — теперь Диофан вздохнул с тоской, хотя и польщённо. — нимфы… Это всё предрассудки. У нас жёны как жёны… С рогами и копытами, как положено… Ну, будем здоровы! — он звонко чокнулся с Хагридом бочком пузатой кружки с чаем.

— Надо же, как интересно, — после паузы, во время которой все задумчиво отдувались, прихлебывая обжигающий чай, с чрезмерно жизнерадостным любопытством подхватила наконец-то пришедшая в себя Гермиона. — Вас так много в лесу… Все такие разные… Как вы между собой ладите?.. Кто тут ещё живет?

Сатир метнул в неё пристальный взгляд из-под кустистых бровей, потом быстро посмотрел на Гарри и надолго умолк: потягивая чай, в два укуса сгрыз плюшку Хагрида, потянулся к оставшимся на подносе пирожным и булочкам, принесённым гриффиндорцами, и отдал им должное. Потом сыто цыкая зубом, подошёл к камину и прикурил свою коротенькую трубочку от уголька.

Хагрид тоже молчал. Переглянувшись с Диофаном, пожал плечами и отвернулся к стене с развешанными на ней косами, арбалетами, капканами, сетями, фонарями и прочими незаменимыми в хозяйстве предметами. Когда молчание затянулось настолько, что гриффиндорцев начал пробивать нервный смех, Гарри вздохнул и покорно вывернул карманы.

— Это всё.

Изучив представленный скудный ассортимент, Диофан брезгливо хмыкнул и сделал очередную затяжку. Рон и Гермиона переглянулись и обречённо последовали примеру Гарри. В карманах Рона помимо дежурной фальшивой волшебной палочки обнаружились только коробочки от шоколадных лягушек — две пустых и одна полная, да какая-то записка. У Гермионы и вовсе ничего не было кроме чистого носового платка, при виде которого глаза Диофана полыхнули чистым золотом — возможно, правда, дело было в том, что как раз в этот миг в камине обрушилось, переломившись, полено. Одна из искорок попала Диофану на мохнатую ляжку. Он зачертыхался. В комнатке запахло палятиной.

— Ладно, будем считать, уговорили, — сатир аккуратно сгрёб все предложенные предметы в фартук — только платочек Гермионы, понюхав и блаженно зажмурившись (Гарри прищурился, однако промолчал, подчиняясь предостерегающему взгляду подруги), заложил за ухо. — Вас ведь интересует народ из тех, что испокон веков тут живёт, верно? Лет примерно с тысячу, я угадал? — он многозначительно подмигнул. — Иных уж нет, а те — далече: так вот, помимо людей, кентавров и нимф, искони тут обитали только русалки…

Гермиона вытащила из сумки пергамент и самопишущее перо, аккуратно подвинув заварочный чайник, устроила всё это на столе. Гарри вздохнул.

— Я так и знал…

— Радуйся ещё, что не циклопы, — процедил сквозь зубы Рон.

— Тихо вы! — цыкнула Гермиона. — Слушайте внимательно!

С первого взгляда Люциус понял: хозяин в неважном расположении духа, а потому говорить стоило как можно меньше, а голову держать как можно ниже — тогда оставался шанс уползти целым и невредимым. Он напряг своё животное чутьё, дабы суметь угадать нужные слова и мысленно помолился владыкам небес. И преисподней — на всякий случай.

— Как только Снейп приготовит зелье, твой сын примет его, — сразу заявил Вольдеморт.

— Слушаюсь, — кивнул Люциус, прикидывая, о каком зелье может идти речь, однако посчитав за лучшее лишних вопросов не задавать: ежели хозяин посчитает возможным, он сам скажет.

— Тебя даже не интересует, чем я собираюсь попотчевать твоего дражайшего отпрыска? — выдержав паузу в ожидании вопроса, но так его и не дождавшись, спросил Тёмный Лорд.

— Наши жизни в ваших руках, господин. Вы и только вы распоряжаетесь ими, — вывернулся Малфой.

…Опять не угодил.

— Ты прав, — как ни странно, ответ явно повысил настроению хмурому властелину тьмы. — Это особое зелье, которое напрямую свяжет наши разумы и воли — мою и твоего сына. И он станет посланцем, несущим мою волю.

— Это великая честь для рода Малфоев, — Люциус подмёл серебристыми волосами каменные плиты, задумчиво уставился на ту, что находилась у него под ногами: какая-то особо неопрятная казнь, при которой внутренности разбухали, змеями вываливались изо рта и разрывали приговоренного на части.

…Значит, нечто типа Порабощающего Зелья. Интересно, а чем тебе не угодили двойники? Почему ты сам не можешь сделать то, что хочешь возложить на моего сына?.. И что именно ты хочешь…

— Можешь разогнуться, — милостиво разрешил Вольдеморт. — Подойди сюда.

Повинуясь жесту неприятной руки цвета сырого теста, Малфой проследовал к столу, на котором с археологической тщательностью были разложены рукописи и книги, одну из которых он немедленно узнал: легендарный Delomelicon, автором девяти гравюр в которой считался сам Люцифер. От прикосновения к чему-то настолько сакральному у Люциуса по спине пробежали мурашки, он сам не заметил, как дрогнули руки, мечтающие прикоснуться, как прищурились глаза, жаждущие прочесть.

Книга захлопнулась со звуком выстрела. Стоящий рядом Вольдеморт насмешливо ухмылялся, довольный произведённым эффектом.

— Ты совершенно прав. Один из, как гласят слухи, двух сохранившихся экземпляров Книги о девяти вратах в Царство Теней и силах, что способны провести туда.

…и плате…

— Твоему сыну суждено своей рукой распахнуть ворота в новым мир, возглавить моё войско…

— Это великая честь, господин, — Люциус снова склонился в поклоне, однако быстрые серебристые глаза в этот момент не взирали в пол, а торопливо скользили по рукописям и корешкам книг, силясь угадать, что замыслил Вольдеморт, что он желает выяснить. Увы — большинство книг были написаны либо на древних языках, либо с использованием какого-то хитрого шифра — с наскоку Люциус ничего не разобрал, и оптимизма по поводу будущего Драко это ему не прибавило.

Вольдеморт молчал.

— Мне поступило донесение, — осторожно начал Люциус. — По поводу Поттера. Похоже, очередная часть заклинания находилась у кентавров.

— Вот, значит, как… Значит, наследники Гриффиндора доверили свою часть именно этим существам…

Люциус насторожился: похоже, Вольдеморту было ведомо куда больше, чем он думал.

— Гриффиндора?

— Да, думаю, именно они… — Вольдеморт нежно, словно лучшего друга, похлопал ладонью по одной из книг в мягком кожаном переплёте. — Тут собраны разные перемешанные с былью и историческими фактами легенды — жаль только,ч то отделить зёрна от плевел можно только постфактум. Огненные Хранители, Ледяные Хранители…

— Хранители?

— Именно, друг мой Люциус… Хранители, не имеющие тел, с которыми не могу бороться даже я, против которых даже моя сила бесполезна, ибо защищены они древним заклинанием… А Поттер сумел преодолеть их… Сейчас самое главное — чтобы он не остановился, чтобы шёл вперёд… И чтобы твой сын всегда был рядом, дабы не пропустить момент и принять из рук Поттера…

…и, значит, передать это тебе?.. А почему, собственно, именно тебе?..

Звериное чутьё никогда не обманывало Люциуса. Покинув кабинет Вольдеморта, он неторопливо зашагал в сторону своих покоев. Однако, убедившись в отсутствии лишних глаз и ушей, опрометью кинулся вниз.

В сторону алхимической лаборатории.