Защитник

Глава тридцатая. В которой мы прощаемся с Альбусом Дамблдором, Сириусом Блэком и Люциусом Малфоем, а у Гарри, Рона и Гермионы всё начинается сначала

Профессор Макгонагалл не могла оторвать потрясённого взгляда от мадам Помфри: кто бы мог заподозрить в хрупкой и уже немолодой школьной фельдшерице такие запасы сил. Шло время, вот уже и утомлённое солнце начало цеплять опушённые молодой листвой кроны деревьев, а она всё с тем же выражением лица, не снижая темпа, продолжала осматривать, перевязывать, обезболивать, останавливать кровь, сращивать кости, вправлять вывихи, исцелять ожоги, приводить в сознание… Способные хоть чем-то помочь трудились рядом, и всё же рабочих рук не доставало — лишь два аврора из тех, кто не требовал срочной помощи, а мог оказать её сам, в достаточном объёме владели медицинскими навыками, однако в творящемся совсем недавно безумии они, как и многие, лишились своих волшебных палочек, и толку от их действий было чуть. Разве что разносить зелья да оказывать — вернее, пытаться оказывать — первую психологическую помощь находящимся в шоке подросткам.

На поляне, где спонтанно организовался временный лазарет (в школу никого не пускали, ожидая прибытия спецотряда), дрожали, стонали и плакали вокруг разожжённых Хагридом костерков студенты, молча смотрели в небо раненые представители Гильдии Авроров и, чуть поодаль, сжигаемые полными ненавистью взглядами, поёживались Пожиратели Смерти. Теперь, когда всё закончилось, они ничем не отличались от прочих — такие же покалеченные, окровавленные, перепуганные до самых печёнок.

Минул час, другой, третий, вот уже начало смеркаться, а работы не убавлялось: бесновавшийся над лесом дракон играючи разрушил хлипкий защитный купол, было просто уму непостижимо, как все ухитрились остаться только пострадавшими, не превратившись в жертв… Хотя всё ещё могло измениться: многих так и не нашли с тех самых пор, как в панике и ужасе они разбежались по полыхнувшему настоящей преисподней Запретному Лесу.

Страшно даже подумать, какая нешуточная работа предстояла с уцелевшими, ведь раны телесные исцелить куда проще, нежели душевные, а последствия психологического шока вполне могут сравниться по тяжести с самыми серьёзными магическими травмами… Должно пройти много, очень много времени, чтобы поблекли кошмарные воспоминания и исчез ужас из глаз, чтобы эти дети не просыпались, истошно крича, по ночам, чтобы огни пожарищ и зелёные всполохи смерти перестали преследовать во сне и наяву.

…Хотя для этого иногда мало целой жизни…

Профессор Макгонагалл проклинала собственную беспомощность — смотреть на покалеченных, плачущих, перепуганных детей было невыносимо, однако она ничего не могла сделать, разве что обносить всех по очереди Успокоительным и Ранозаживляющим зельями. Признаться, малоэффективными в данных условиях: одно дело — заклинания, и совсем другое — невероятно сильный магический удар огромного дракона, его испепеляющее дыхание…

Близняшки Патил… Близняшки в недавнем прошлом — правая половина лица Парвати сейчас представляет один сплошной пузырящийся ожог (Мерлин всеблагой, только бы колдомедики столицы смогли что-то с этим сделать!). Накаченная противошоковым зельем, она в глубоком отупении сидит у дерева — и слава богу, что бедная девочка не осознаёт своего состояния и не чувствует боли! — а рядом, неуклюже обхватив подругу за плечи окровавленной левой рукой, укачивает на коленях сломанную в нескольких местах правую гриффиндорский художник Дин Томас…

Луна Лавгуд… Совершенно спокойная, вопреки обстоятельствам и собственным ранам, что-то тихо вещает зареванным малышам: и своим однокурсникам, и гриффиндорцам, и ученикам Слизерина — ведь страх и горе не знают межфакультетской розни, верно? — улыбается, утешает, поглаживая трясущуюся, выплакавшую все глаза Дженнифер Грин. Девочка всё порывается убежать куда-то, сама не зная, куда, — куда-то в лес, искать пропавших Кевина и Трейси. Профессор Трансфигурации присмотрелась повнимательней — а ведь действительно, сейчас все факультеты перемешались: вот Пенси Паркинсон, приспособив в качестве костыля здоровенную ветку, ковыляет между кострами, разнося воду, вот гриффиндорская семикурсница Дафна Гринграсс, одна из немногих ухитрившихся не лишиться своей волшебной палочки, аккуратно залечивает ссадины на лице Крэбба, следом за которым ожидает своей очереди целая толпа студентов всех факультетов: синяки, ссадины, ожоги, вывихи — словом, всё то, до чего не доходят руки мадам Помфри, вытаскивающей с того света тяжелораненых…

Грегори Гойл вместе с Симусом Финниганом волокут из леса охапку хвороста…

Великий Мерлин, ну почему, чтобы забыть о дрязгах и противоречиях, нужно нечто настолько ужасное? Неужели нет другого способа заставить людей вспомнить о том, что они люди?.. Неужели человечность просыпается в нас только тогда, когда мы лицом к лицу сталкиваемся с бесчеловечностью?

В стороне на расстеленной прямо на земле кротовой шубе Хагрида лежал Дамблдор, погружённый в магический сон решительной рукой мадам Помфри. Одного взгляда на директора хватало, чтобы понять — если не вмешаются колдомедики высшего разряда, жить профессору остаётся считанные часы: силы оставляли его прямо на глазах, он будто усыхал, съеживался, становясь похожим на мумию. Состояние его ухудшалось, равно как ухудшалось и состояние нескольких сотен подростков. Любая искорка, любой вскрик мог вызвать выплеск неконтролируемой паники, а так же, что куда более опасно, — остаточной агрессии, когда люди, не в состоянии выйти из шока, начинают в помрачении крушить всё вокруг, окончательно теряя человеческий облик…

Нет, только не это…

Меж тем, время шло, никакой помощи — да что помощи! — даже ответа на посланных сов не было. Один из авроров аппарировал, однако пропал без вести, то ли располовинившись по дороге, то ли и вовсе не добравшись до места.

Как выяснилось позже, до места он-таки добрался, однако департаменты Министерства Магии сейчас представляли собой буйное отделение сумасшедшего дома. Ошалевшие от событий последних суток чиновники, кто перепугавшись до смерти, кто силясь спасти своё седалище, кто — просто не в состоянии справиться с обрушившейся на голову тысячей проблем, кто — раненый, кто — не спавший уже которые сутки, а потому с трудом реагирующий на слова — лишь отмахивались от окровавленного, едва волочащего ноги человека: «лазарет на минус третьем уровне, поторопитесь, а то до завтра не попадёте… Да-да, конечно — мы свяжемся со школой… Дамблдор, говорите? Не волнуйтесь, всё под контролем… Ступайте-ступайте, лазарет на минус третьем этаже… Вы очень плохо выглядите…»

В стане Пожирателей наметилась какая-то возня, и профессор Макгонагалл, с трудом передвигая ноги — она отказалась от своей доли зелий в пользу наконец-то уснувшего Денниса Криви, — направилась туда.

— Что-нибудь нужно?

Она сознательно предложила взять на себя присмотр за врагами, в противном случае кто-нибудь из студентов или тот же Хагрид, бросающий в ту сторону полные чёрного огня взгляды, наверняка бы по-свойски с ними потолковали.

— Он исчез…

Рыжий паренёк, которого она смутно помнила по Хогвартсу — кажется, из какой-то ирландской полумаггловской семьи, чуть не в нос ткнул ей рукой, она даже не сразу поняла, что именно он хочет сказать.

— Я кровь на рукаве увидел, решил перевязать — смотрю, а его нету…

Зашуршала ткань.

— И у меня…

— У меня тоже…

Знак Мрака исчез.

— Поппи, я должна, должна сказать ему! — умоляюще повторяла профессор Трансфигурации. — Всё равно — помощь уже идёт, сейчас его перевезут в госпиталь Святого Мунго, и никакой опасности для жизни не будет — так пусть же он отправится туда с лёгким сердцем! Он заслужил!..

— Поговоришь с ним в больничной палате…

— Поппи!

…Он может не дожить…

Они в молчании уставились друг на друга.

— Ну хорошо, хорошо, — фельдшерица недовольно покачала головой, однако всё же развернулась к истаивающему на глазах Дамблдору. — Всё равно действие заклинания уже заканчивается… — пробубнила она себе под нос в оправдание и взмахнула палочкой, снимая чары.

— Альбус! Альбус! — профессор Трансфигурации не замечала, что, заламывая руки, вот-вот вывихнет себе пальцы. — Ты слышишь? Он справился! Гарри справился! Он… Он уничтожил его!

— …где… он…

— Что? — она наклонилась, чтобы слышать слова.

— Где… Гарри… — не в силах даже повысить голос, едва слышным шёпотом повторил старый маг.

— Он… — эйфория спала, и профессор Трансфигурации с внезапным испугом поняла, что не знает, как ответить на это вопрос: «он ещё не подошёл»? «Скоро будет»? — Он… э-э… он скоро придёт… — пробормотала она.

Тем временем Дамблдор замер — Макгонагалл с мадам Помфри даже показалось, будто он перестал дышать. Фельдшерица дёрнулась, выхватывая из кармана волшебную палочку…

— Не надо, Поппи… Он… он жив…

— …как дети?.. …как другие дети?..

Не услышав ответа, директор медленно поднял веки. И это малейшее движение отняло у него все силы, он даже не сразу посмотрел туда, где в прозрачных, упоительно-сиреневых весенних сумерках дрожали и всхлипывали израненные студенты, преподаватели, авроры, и плечом к плечу с ними — те, кто совсем недавно являлись их противниками. Одного взгляда хватило, чтобы лицо его ещё больше осунулось, а щёки запали — однако уже миг спустя Дамблдор не лежал, а сидел.

— Профессор! — ахнула мадам Помфри. — Вам нельзя!!! Вы же… — она осеклась: ледяной взгляд голубых глаз обрубил хлынувший из неё поток возражений.

— Как вы посмели… держать меня… когда тут…

— Но Альбус…

Он медленно поднял руку. Медленно закрыл глаза.

— Профессор…

Минерва Макгонагалл молчала, не отводя взгляда от директора и человека, всю жизнь бывшего её наставником. Она уже догадывалась, что сейчас случится, равно как и осознавала — иного от него и ждать не приходится.

А значит…

…Прощайте, профессор… Спасибо вам… за всё… От всех нас…

— Не надо — лягте, поберегите силы, — едва слышно умоляла мадам Помфри. По её щекам лились слёзы, скатываясь на давным-давно утратившую белый цвет врачебную мантию.

В миг, когда Дамблдор поднял руку вверх и закрыл глаза, чтобы уже больше никогда их не открыть, с его ладони потекло золотистое сияние. Лёгкое, искрящееся, оно мерцало в воздухе, тончайшим покрывалом обволакивая всех, кто находился на поляне, и ныряло дальше, в лес — туда, где задыхался под завалом Кевин Сторм, где над растерянным, близоруко щурящимся черноволосым юношей голосила Гермиона; туда, где уже сипло продолжал истерически хохотать Драко Малфой, где, чертыхаясь, Рон вытаскивал из-под кучи валежника Невилла Лонгботтома…

Раны поджили на глазах, порезы затянулись, не оставив следов, исчезли ожоги, срослись переломы… Ушла боль, сгинул страх, оставив, впрочем, в сердцах раны, которым было суждено затянуться очень нескоро. Вернулись силы.

И надежда.

Кто-то радостно рассмеялся, кто-то зарыдал — не от ужаса или страданий, а от облегчения, от избытка чувств, а сияние начало незаметно меркнуть — вот от него осталась лишь поблескивающая в воздухе то там, то тут золотистая пыльца. Спустя миг и она рассеялась во влажных сумерках.

Будьте добрее друг к другу… и живите… Живите — ради будущего… ради самой жизни…

Иссохшая, как у мумии, рука упала на мантию.

Профессор Макгонагалл закрыла лицо ладонями и беззвучно зарыдала. Рядом с ней у раскинувшейся по земле прожжённой синей мантии плакала, тряся седыми кудельками, школьная фельдшерица.

Они не знали, сколько прошло времени, слёзы не кончались и не кончались, словно копились всю их строгую жизнь именно ради этого вечера, но тут кто-то звонко воскликнул:

— Смотрите! Вон они!

Из зарослей, волоча через плечо подвывающего от смеха Драко Малфоя, выплелся Рон, следом — бережно, словно вдову на похоронах, поддерживая под локоть оцепеневшую Гермиону, — появился Невилл. И последним, испуганно озираясь, и явно не понимая, где он очутился и что происходит вокруг, вышел Гарри Поттер.

Он сидел на трухлявой коряге, безотрывно глядя в бурлящий поток. Мутная вода несла щепки, обломанные ветви, не поддающиеся идентификации клочья — словом, напоминала Северусу Снейпу его собственную жизнь. Он поёжился, разминая затёкшее тело. Поднял вверх руку и наморщился в ожидании тупой ноющей боли в боку, однако, к собственному удивлению, её не почувствовал: зелье этих действительно помогало, а ведь состояло, судя по вкусу (а вкус у профессора Зельеварения был тонкий — профессиональный, можно сказать) только из каких-то местных травок и корешков, никаких тебе яичников летучей мыши, глаз водяного и прочих деликатесов.

…Надо же, какое удивительное ранозаживляющее действие. И без побочных эффектов — лёгкая утренняя тошнота ни в счёт. Выведать бы рецептик…

Но обмануть себя размышлениями о привычных вещах не удалось, странная пустота никуда не уходила. Конечно, нельзя сказать, чтобы нечто подобное случалось впервые, и впервые в жизни он не знал, что делать, куда идти, как жить дальше… Даже этот особенный страх — тупой и ноющий, как недавняя боль в сломанных рёбрах — он тоже был давним знакомцем многоуважаемого мастера зелий. Поселившийся где-то под ложечкой, страх изматывал душу, вгоняя в странное, равнодушное отупение. И вот уже который день почти всё светлое время суток Северус Снейп проводил здесь — у журчащего неподалёку от Обители ручья, ставшего этой дождливой, беспокойной весной настоящим бурливым потоком.

Зельевар сидел на трухлявой колоде и смотрел в воду.

Бремя прошлых грехов давило на плечи, при мыслях о покаянии начинало колоть в груди.

Слева. Сильно.

Раньше обитать в этой пустоте почему-то было куда проще — может, потому что он был юн, зол, полон сил и ярости, которой настолько не хватало места в душе, что эта пустота в каком-то смысле даже отчаянно приветствовалась — её можно было заполнить доверху любовно выпестованной ненавистью?.. Или же потому, что впереди ждала целая жизнь — долгие-предолгие годы минус работа над ошибками, смешная по продолжительности с точки зрения двадцати прожитых лет — ну, год-два, ну, пять?

Сейчас же всё иначе. Начать с чистого листа в сорок сложно даже волшебнику, а смотреть в глаза людям — и подавно нет сил…

Дважды предатель…

Иуда…

Изгой…

Хотя все личные проблемы меркли по сравнению со случайно услышанным сегодня разговором между Блэком и одной из этих…

…А может, я просто трушу?

Сзади, перекрывая плеск воды, послышались шаги — даже не поворачиваясь, Снейп мог сказать, что это он — Сириус Блэк, ибо нимфы перемещались совершенно бесшумно, а более никто из тварей живых, знающий свирепый норов лесных красавиц, приблизиться к Обители не рисковал. Он не повернулся, не спросил, за чем явился Блэк, лишь покосился украдкой, убедившись, что соперник ухитрился его ущемить даже в мелочах: в отличие от Снейпа, обряженного в какие-то пёстрые звериные шкуры, на Блэке сейчас красовалась починенная заботливыми руками аврорская мантия. Привычное же одеяние досточтимого профессора после боя, когда его подобрала Лиэ, прочёсывающая Запретный Лес в поисках Сириуса, представляла собой невозможные лохмотья — едва ли даже магия могла помочь в этом случае, не говоря уж о руках, вооружённых только самодельной иглой. Да, впрочем, обладательницы этих рук отнеслись к угрюмому раненому человеку весьма равнодушно и помощи даже не предложили. Не напоминай им Блэк, за эту неделю Снейпу едва ли и еды какой-нибудь перепало.

Поддёрнув мантию, Блэк присел рядом. Покосился в сторону своего извечного врага. Тот молчал, готовясь к традиционному обмену любезностями.

— В таком виде ты наверняка произведёшь фурор в обществе, — Блэк с поддельным восхищением потянулся к шкуре, наброшенной Снейпу на плечи. — Шанхайские барсы? Или мексиканский тушкан? — шутка за сегодняшний день звучала уже во второй раз, и Снейп не счёл нужным опускаться до повторения ответа. — Фелли на рассвете ходила на Пустошь, — уже серьёзно продолжил Блэк, уставясь в мутные воды несущегося в далёко-далеко ручья. — И узнала…

— Я слышал, — перебил Снейп. — Дамблдор… И когда?

— В тот же день, когда всё и случилось. Подмога пришла только к ночи — тогда всё уже было кончено.

— А как… Поттер? — с усилием выдавил Снейп. Блэк молчал, глядя вдаль. — Он жив?

— Да. Жив.

Они помолчали.

Мимо, цепляясь за глинистый бережок, прокувыркалась коряга. Снейп взглянул на её безудержное и бессмысленное вращение, и страх в груди уступил место скорби и отчаянию перед лицом неизбежного.

…Кем бы ты ни был… Кто бы ты ни был… Итог всегда один. Дай мне Мерлин хотя бы уйти с честью, коли не удалось прожить с честью… Учитель…

Повинуясь какому-то внезапному порыву, он поднялся и замер. Сириус вскочил следом с такой поспешностью, будто хотел доказать, что эта мысль пришла первой именно ему. Они стояли и смотрели: Снейп — по-прежнему в воду, Блэк же задрал голову, уставясь в проглядывающее сквозь проплешины облаков исступлённо-синее небо. Двое немолодых мужчин, которым довелось много чего пережить, два врага и соратника — они стояли, отдавая последнюю почесть своему наставнику.

— Я хочу вернуться, — к собственному удивлению сообщил Снейп. — Когда они нас отпустят?

— Да хоть сейчас, тебя тут никто и не держал, — пожал плечами Блэк и тут же добавил в ответ на возмущённо-раздражённый взгляд: — Ну, хорошо — держал. Но сейчас Фелли отпускает нас. При одном условии…

— Только не говори, что прежде мы должны с этими существами…

От ярости, блеснувшей в мгновенно прищурившихся глазах Блэка, он осёкся.

…Сколько раз я тебе повторял…

…Твои отношения с твоей девицей меня не волнуют — для меня они всё равно не люди!

Мужчины смотрели друг на друга. Наконец Сириус разжал кулаки:

— Нам больше нельзя сюда возвращаться. Никогда. В противном случае нас ждёт смерть.

— Готов подписаться под каждым словом.

Снейп поплёлся к пещере, а Блэк замер на невысоком осклизлом берегу.

…Они действительно передвигались совершенно бесшумно, и всё же он всегда чувствовал её приближение.

— Сириус… — пахнущие лесом и водой руки обвились вокруг него, тонкие перевитые травой пальцы скользнули вверх, прикоснулись к щекам. — Опять пришла пора… Ступай — я сама тебя найду. Жди меня… нас. Я обязательно тебя найду.

— Расставание — не всегда прощание, верно? — он, не поворачиваясь, погладил её руки. — Я буду ждать. Всегда буду ждать тебя.

В эту крохотную шотландскую деревушку давным-давно никто не заглядывал. Даже весна, похоже, обходила её стороной, коли, вопреки солнышку, в оврагах и ложбинках ещё серел угрюмый ноздреватый снег. Пожилой фермер распахнул ворота сарая и в неярком свете электрической лампочки как раз обозревал своё хозяйство — мотоблок, бороны, плуги и прочие чудеса сельхозтехники, когда истеричным лаем зашёлся сторожевой пёс.

У ворот стоял незнакомец, выглядящий так, будто сбежал с фестиваля исторических костюмов. Однако насколько было известно старому Сэму Хопкинсу из материалов местной газеты, которую ему с опозданием в несколько дней (зато бесплатно) заносил приятель-почтальон, никакого фестиваля поблизости не было. Во всяком случае, в последнюю неделю.

Слава богу — и без того хватало происшествий…

Вытирая промасленной ветошью руки, Сэм, прищурившись, изучал лицо странного незнакомца — усталое и грязное, однако же до удивления аристократичное: тонкие черты, по-барски слегка вздёрнутая губа, брюзгливо наморщенный нос — словно тот шагнул на раскисшую просёлочную дорогу прямиком из эпохи короля Георга, а он, Сэм Хопкинс, был ленивым и небрежным вассалом, коего сейчас собираются тягать по двору за волосья.

Это ощущение старику не понравилось.

А может, кино где поблизости снимают?.. Наверняка кино — вон, несколько дней назад всё тряслось, ровно как при землетрясении и зарницы так и полыхали… Как там их — спецэффекты, поди…

— Э-э… л-любезнейший! — явно затрудняясь с тем, как обратиться к старику, неуверенно взмахнул рукой человек.

При этом капюшон его диковинного плаща окончательно свалился с головы, и глазам Сэма предстали волосы такого странного цвета и необычной для конца двадцатого века длины, что он окончательно уверовал, что перед ним кто-то из массовки, отбившийся от съёмочной группы и заплутавший на шотландских просторах.

— Э… не соблаговолишь ли, л-любезнейший… — продолжил незнакомец с заметным усилием выдавив последнее слово, — подать мне воды?

— Конечно.

Сэм закончил вытирать руки, цыкнул на захлёбывающегося лаем пса и мотнул головой, приглашая мужчину зайти во двор. Тем не менее, когда он вышел из дома с кружкой горячего чая, странный человек в мантии (да-да, именно в мантии — пока в электрическом чайнике грелась вода, старик сообразил, что это название подходит одеянию незнакомца больше всего) не сделал и шагу вперёд.

— Держите.

Тот принял кружку и с каким-то странным выражением лица — словно бы испытывая одновременно невероятную жажду и столь же невероятную брезгливость — начал хлебать дымящийся чай.

— От группы, что ль, отстали?

Человек поперхнулся. Глаза его нервно метнулись по сторонам, и Сэм внезапно усомнился в том, что этот человек — актёр.

Может, маньяк-убийца?

— Д-да… Что-то вроде того, — неопределённо шевельнул пальцами незнакомец. На безымянном тускло сверкнуло кольцо, привлекая внимание Сэма.

Не, наверное, актёр. Они все с прибабахом. Вон, любую газету открой — чего только они не вытворяют, ироды. Совсем стыд потеряли. Поди, нанюхался какой-нибудь дряни да потерялся, а его и не хватились, бросили. Видать, того же поля ягодки.

— Не подскажешь ли, любезнейший, — видимо, определившись с формой обращения, продолжил мужчина, возвращая пустую кружку, — куда ведёт эта дорога?

— На север, в город, — пожал плечами фермер, который выбирался туда настолько редко, что даже не нуждался в названии — просто «город» — и всё. — Только пешком вы не пройдёте — дороги размыло, да и путь неблизкий… Автобус будет только завтра вечером. Я бы вас на тракторе подбросил, но разве что с утра…

— Нет-нет, не изволь беспокоиться…

Незнакомец суетливо запахнулся в эту свою э-э… мантию, накинул капюшон и зашагал по дороге, осторожно обходя лужи. Какое-то время Сэм ещё смотрел ему вслед, потом пожал плечами и вернулся к сараю.

…Актеришко, поди. Но всё равно — спрошу-ка потом у сержанта Хайнтса, вдруг всё же маньяк… Может, сбежал с каторги… Или из сумасшедшего дома… О. Точно — псих.

— Значит, на север, — бормотал, посматривая себе под ноги, чтобы не вляпаться в сочную деревенскую грязь, Люциус Малфой. — Что ж, нынешнее лето обещает быть жарким, так что север мне очень даже подойдёт…

— Я сказал — пустите меня в Отделение Мозговых Травм! — бушевал у дверей Рон Уизли. — Быстро! А то я за себя не ручаюсь!

Он пошарил в кармане больничной пижамы, которая, как всегда и везде, была ему не впору — и угрожающе вскинул зажатую в кулаке волшебную палочку. — Пустите меня!

— Наконец-то крошка Ронни понял, где ему самое подходящее место, — хихикнул за спиной знакомый мужской голос.

— Джордж! — укоризненно перебил молодой женский. — Перестань!

— Мужем своим командуй, — не промедлил мужской.

— А по шее? — подхватил второй мужской голос, ничем не отличающийся от первого.

— Дети!

— Фред, Джордж, ведите себя прилично, не компрометируйте отца!

Рон стоял, по-прежнему глядя в запертые двери, его губы сами собой растягивались в дурацкой, во всё лицо, если не шире, улыбке.

…Мама… Фред… Джордж… Анджелина… Перси…

Он обернулся, сияющим взором окинул почти полный состав семейства Уизли — за исключением Билла и ещё не вернувшегося из Китая Чарли — однако вместо того, чтобы кинуться к ним с распростёртыми объятиями (как-никак, почти полторы недели лазарета, во время которых к нему никого не пускали и даже весточки передавали нерегулярно — следствие до сих пор устраняемого бардака во всех отраслях магического мира), снова развернулся и заколотил в дверь с утроенной силой:

— А ну, отпирайте немедленно временно исполняющему обязанности заместителя министра Магии!

На этот раз дверь оказалась куда сговорчивей: сначала приоткрылось окошечко (Рон предусмотрительно пригнулся), внимательные глаза изучили смущённо покашливающего в ладонь Артура Уизли, и, наконец, врата в Отделение Мозговых Травм госпиталя им.Св.Мунго приветливо распахнулась, пропуская внутрь всю рыжеволосую (за единственным исключением) делегацию.

Только когда они миновали первый коридор, очутившись в менее людном месте, нежели приёмная, где на них смотрели во все глаза, Рон дал волю своим чувствам. Размазывая по щекам слёзы радости, он кинулся обнимать всех по очереди, до сих пор не в силах поверить, что все живы и здоровы — да что там греха таить: что сам он действительно уцелел в том кошмаре, и теперь семья опять в сборе.

Вместе…

— Мама… Папа… Джордж… Фред, придурок, щекотно же! Джинни… Анджелина…

— Лапы прочь от моей жены!

— Жены? Погодите, а когда… а разве вы…

За спиной Джинни Джордж многозначительно вытаращил глаза и сделал вид, будто держит у живота что-то огромное и жутко тяжёлое. Заметившая эту пантомиму Анджелина отчаянно покраснела, взмахнула рукой, и относительную — с учётом количества скопившихся тут Уизли — тишину больничного коридора нарушила звонкая затрещина.

— Ронни, мальчик мой, — тем временем рыдала миссис Уизли, уткнувшись младшему сыну куда-то в район полосатой больничной подмышки, — слава Мерлину Всеблагому, ты цел… А ну-ка… — она взяла сына за щёки и изучила его лицо: — Господи, а круги-то под глазами… а щёки-то как ввалились… Да как ты отощал…

— Какое отощал! Он просто вымахал ещё сильней, — с плохо скрываемой завистью фыркнул Фред. — Наш молокосос Ронни решил компенсировать недостаток ума избытком длины…

Рон не мог найти в себе сил даже шутливо огрызнуться — уткнувшись матери в волосы, он с трудом сдерживал счастливые всхлипывания: всё кончилось, он снова не один, снова вокруг семья и друзья…

Друзья. Точно!

У дверей палаты за номером семь все застыли. Неуверенно переглянулись, не в силах признаться себе в том, что по-настоящему боятся ожидающего их по ту сторону дверей зрелища.

— Рон? — мистер Уизли вопросительно посмотрел на сына и сделал шаг вперёд. — Может быть, я…

Но Рон лишь возмущённо мотнул головой — как посмели его заподозрить в трусости! — положил разом повлажневшую ладонь на дверную ручку, сделал глубокий вдох, вымаливая у времени ещё секундочку… — и решительно повернул. Эта палата ничем не отличалась от той, где последнюю неделю провалялся он сам: небольшое помещение на пару человек, разгороженных веселенькими — в разноцветный горошек — занавесками. Взгляды всех новоприбывших немедленно устремились в левый угол.

Там, на стуле, вплотную придвинутом к кровати, замерла девушка в белом медицинском халате и шапочке; а на самой кровати, положив своей сиделке голову на колени и для верности — словно боясь, будто она может в любой момент исчезнуть, — обхватив её вокруг бёдер руками, спал юноша. Гермиона — а это, конечно же, была она — обернулась на шум, и Рон едва удержал потрясённый вздох: он не сразу узнал свою подругу в этой удивлённой… нет — уже радостной, но такой усталой и исстрадавшейся молодой женщине. И её взгляд… Он стал настолько иным, что Рону даже сначала показалось, будто глаза Гермионы поменяли цвет.

— Рон! Миссис Уизли! — ахнула девушка, тут же испуганно покосившись на вздрогнувшего, но так, к счастью, и не проснувшегося Гарри.

Жестом попросив всех выйти обратно в коридор, она приспособила волшебную палочку в качестве закладки огромного тома, который читала, и выскочила следом, на ходу размазывая подступившие к глазам слёзы. Полчаса миновали в обоюдных объятиях, вздохах, всхлипах, расспросах о чём угодно, но не о главном — все боялись задать тот-самый-вопрос. Наконец, когда Гермиона по восьмому кругу начала поздравлять Анджелину с замужеством, причём, что характерно, называла её мужем то Фреда, то Джорджа, а миссис Уизли с подчёркнутой жизнерадостностью в очередной раз вздохнула, что «теперь всё-всё будет хорошо», Рон не выдержал:

— Гермиона… — все затихли, поняв по его лицу, что настал час икс. — Как… он?..

Она поникла, и глаза вновь потемнели.

— Он ничего не помнит. Совсем. Все эти шесть лет… магия, школа, волшебство — до самого последнего мига, когда я нашла его под орешником… Колдомедики говорят, что это вытравлено из его памяти. Без возможности восстановления.

— То есть… — выдохнула Джинни, — он совсем-совсем ничего не помнит?

— Почему же, — Гермиона печально улыбнулась. — Он помнит, что его имя Гарри Поттер. Что живёт он на Приват-драйв у дяди и тёти, потому что его родители, которых он никогда не знал, погибли много-много лет назад в автокатастрофе…

Мистер и миссис Уизли с ужасом переглянулись, потом миссис Уизли сделала попытку приобнять Гермиону, однако девушка упрямо тряхнула головой и чуть заметно отстранилась.

— Всё, что связано с… с… Вольдемортом, Гарри забыл. Всё — эти шесть лет вычеркнуты из его памяти, он убеждён, что тоже попал в какую-то аварию и оказался в коме… Хогвартс, магия, родители, Тёмный Лорд и даже…

— …и даже?… — эхом подхватил Рон.

— Даже мы с тобой, — по чуть запунцовевшим щекам Гермионы стало понятно, что сначала она хотела сказать нечто иное. — Доктора не велели его тревожить: он убеждён, что находится в частной клинике, но мне кажется… — он снова сдвинула брови, и Рон уже в который раз за столь непродолжительное время был поражён этим странным, новым для Гермионы взглядом, — мне кажется, его не нужно обманывать, мы должны ему сказать… Не знаю, почему — может быть, он действительно что-то помнит… — но он доверяет мне, — она снова покраснела. — Доверяет и никуда от себя не отпускает… — шёпотом закончила она и вдруг опустила голову. — Он сейчас такой… несчастный… совершенно дезориентированный… беспомощный… Это невыносимо…

Она хлюпнула носом, слёзы закапали на пол, однако, едва миссис Уизли снова потянулась с жестом утешения, Гермиона резко отстранилась — белая шапочка съехала набок, и на плечи хлынула лавина каштановых кудрей.

— Ничего-ничего… — шёпотом, и тут же — уже уверенней и громче: — Ничего. Мы обязательно справимся.

— Ясное дело, — Рон хлопнул подругу по плечу так, что она чуть не села на пол. — Ты главное это… — не кисни.

Гермиона благодарно улыбнулась и обвела взглядом стоящих вокруг неё людей: всхлипывающую в платочек миссис Уизли, Джинни — гриффиндорка смотрела на свою старшую подругу во все глаза, Анджелину и Фреда (или Джорджа? — ах, право слово, сейчас Гермионе было не до того), Артура Уизли, который взирал на неё не с жалостью, не с состраданием — с невероятным уважением.

Даже Перси Уизли, похоже, был впечатлён. Впрочем, последний тут же нырнул обратно в свою раковинку:

— Отец, полагаю, тебе стоит переговорить с лечащим колдомедиком и использовать всё своё нынешнее влияние, чтобы в распоряжении Гарри были лучшие врачи и…

Договорить он не успел: из палаты донёсся металлический скрип пружин, испуганный вздох и грохот.

— Гарри! — глаза Гермионы обезумели — и это выражение позволило Рону понять всё: и пережитый ею ужас утраты любимого, и страх за него, и боль, и скорбь, и заново рождающееся счастье — такое горькое и такое… драгоценное… — Гарри!

Через мгновение она уже была в палате.

— Что тут?

Они застыли на месте: Гермиона в дверях, позади неё — Рон, следом — близнецы с мистером Уизли и пытающейся оттолкнуть их миссис Уизли, через плечо матери заглядывала внутрь Джинни, а позади приподнялась на цыпочки бережно прикрывающая ещё даже не округлившийся живот Анджелина — они застыли, затаив дыхание.

Видимо, Гарри проснулся и, не увидев рядом Гермионы, запаниковал, попытался встать и сослепу смахнул на пол фолиант, который она читала, дежуря подле него. Сейчас он, свесив ноги, сидел на кровати, держа в одной руке книгу, а в другой — волшебную палочку. На оную палочку он и взирал со странным выражением лица.

— Гарри… — Гермиона очнулась первой и сделала осторожный шаг.

— Гермиона… Ты куда ушла? — почти жалобно спросил он, поднимая к ней озадаченный взгляд.

— Я выходила на минуточку… К тебе пришли друзья… — она махнула рукой на толпящуюся за её спиной рыжеволосую команду.

— Друзья?.. — на лице Гарри появилось отчаянно-растерянное выражение, от которого захотелось разрыдаться всем присутствующим, включая (хотя они б откусили себе языки, нежели б признались в этом) даже близнецов. — Простите… но… я… я не знаю этих людей…

— Значит, узнаешь, — отодвинул Гермиону в сторону Рон. — Я Рон. Рон Уизли.

— Гарри. Гарри Поттер. А почему ты… смеёшься?

— Да так, — шмыгнул длинным веснушчатым носом Рон. — Просто у меня такое ощущение, что всё это когда-то уже было, — он шагнул вперёд, выставив вперёд широкую ладонь.

Гарри протянул руку, забыв, что держит палочку, и от резкого движения из неё вдруг вырвался сноп красно-золотых искр. Все оцепенели.

— Что это… Что это было?.. — он поднял голову и растерянно посмотрел на Гермиону. — Как это… Фейерверк?

Он снова тряхнул рукой, и Рону пришлось отскочить в сторону, хотя, похоже, сделал он это не слишком своевременно: раздался тихий шелест, и шевелюра Уизли-младшего поменяла цвет с рыжего на застенчиво-розовый.

— Гермиона…

Гарри потрясённо смотрел на неё, для него кроме них сейчас в комнате никого не было.

— Видишь ли, дорогой Гарри, — кашлянув, выступил вперёд Перси, — боюсь, для того, чтобы воспринять произошедшее с правильной точки зрения, тебе необходимо… — Фред дал ему в бок локтем, Перси пискнул и умолк.

— Гарри… — она подошла к нему и осторожно потянула палочку из его пальцев. — Видишь ли, Гарри… Как бы тебе объяснить… Просто ты… — она глубоко вздохнула, словно перед прыжком с вышки, и выпалила: — Понимаешь, ты — волшебник. Вот и всё.

— Волшебник?.. — он зачем-то посмотрел на свои руки и снова поднял вопросительный взгляд.

— Ясное дело, волшебник, ты глянь-ка, как сумел Ронни изукрасить, — фыркнул Джордж. — Сразу видно — наш человек. Короче, что время терять! Я Джордж, это — Фред, это — Джинни…

— Гарри, деточка, — очнувшись, всплеснула руками миссис Уизли, — ну, хвала небесам — ты не утратил своего дара! А с остальным мы как-нибудь управимся.

— Дара? — растерянно переспросил Гарри, пытаясь удостовериться, что все вокруг действительно говорят по-английски.

— Я… Я тебе обязательно всё объясню, Гарри. Обязательно, — Гермиона успокаивающе коснулась его руки.

— Зашибиться можно, — констатировал Джордж. — Нет, вы видели, а? Мне ещё ни разу не доводилось присутствовать при такой душещипательной сцене. Фред, дай платок, мне нужно срочно утереть скупую мужскую слезу.

— Не паясничай! — в отличие от Джорджа, Анджелина действительно комкала в руках платочек, а губы её подозрительно тряслись.

— Гарри…

— Что вы как раскричались… — донёсся капризный голос из-за полога, огораживающего соседнюю кровать. — Мисс Грейнджер…

На свет появилась холёная белая рука, отдёрнула занавеску…

В гробовой тишине Драко Малфой обвёл оцепеневшую компанию сумрачным взором и снова по-телячьи уставился на Гермиону:

— Откуда взялись эти люди, да ещё в таком количестве?.. Мисс Грейнджер, будьте любезны, подайте мне стакан воды…

Тишине, воцарившейся в палате, могло позавидовать заброшенное кладбище. Глаза Джинни полезли на лоб, рот Рона распахнулся настолько широко, словно его обладатель собрался целиком заглотнуть арбуз средних размеров, из горла миссис Уизли вырвался странный кудахчущий звук. Остальные выглядели не лучше — даже Фред с Джорджем не смогли найти слов, чтобы коротко и ёмко, в свойственной им манере, выразить своё отношение к происходящему.

Гермиона же спокойно подошла к медицинскому столику, разболтала в воде порошок и, словно происходящее было чем-то само собой разумеющимся, подошла к Драко Малфою:

— Да-да, вам как раз нужно принять лекарство, мистер Малфой. Держите.

Рон готов был поклясться, что Малфой специально принял у неё стакан так, чтобы коснуться её пальцев. Он покосился на Гарри: тот наблюдал за происходящим весьма напряжённо.

— Эт-то ещё что за цирк…

— Это не цирк, а Отделение Мозговых Травм, — многозначительно шевельнув бровями, Гермиона уставилась на него в упор. — И мистер Малфой — ещё один пациент, вверенный моим заботам за возможность находиться рядом с Гарри.

Судя по сдвинутым бровям, самого Гарри подобные условия не слишком-то радовали.

— Та-ак… — Рон взъерошил розовые патлы, — получается, Малфой как психом был, так психом и остался… Однако… Что-то мне это не больно нравится…

— Рон… — Гермиона предупреждающе стрельнула в друга взглядом и вернулась к заметно помрачневшему Гарри, евшему взглядом соседа по палате. Провела рукой по его волосам. Вздохнула. — Всё только начинается. Только начинается.

Гарри неуверенно улыбнулся, снова взглянул на свои руки.

Значит, волшебник?..