А в солнечной Бразилии, Бразилии моей
Такое изобилие невиданных зверей!
Р. Киплинг
К вечеру погода испортилась. Небо заволокло совсем уже осенними тучами, и поднявшийся ветер срывал с деревьев разноцветные листья. Иногда ветру надоедало играть с листьями, и он принимался издеваться над почтовыми совами, отбрасывая их от стен замка и не давая тем самым добраться до адресатов. Погода была явно не лётная. Правда, совы всё же делали попытки долететь до какого-нибудь спасительного окна, но их каждый раз неумолимо швыряло на землю. Последние метры до замка пернатые, забив на крылья, шли пешком, на манер страусов. За всем этим безобразием, кутаясь в мантию, наблюдал декан слизерина профессор Снегов.
Лёлик жил в этом сумасшедшем доме (более известном как школа волшебства Хогвартс) уже целую неделю. К своему немалому удивлению, он до сих пор был ещё жив и даже как-то умудрялся работать в экстремальных магических условиях. Правда, иногда ему казалось, что он съезжает с катушек, но здесь это было нормой.
Сие учебное заведение могло свести с ума любого мало-мальски цивилизованного человека. Взять хотя бы лестницы. Лифта в школе не было, зато по всему зданию колесили лестничные пролёты. Лёлика это может и забавляло бы, если бы лестницы не ездили, куда хотели. Он никогда не забудет, как в первый день добирался до кабинета профессора МакГонагалл. Старая очкастая ведьма занимала пост декана конкурирующего факультета и должна была дать начинающему преподавателю необходимые инструкции. Лёлик вышел из подземелий, где находились временно перешедшие к нему апартаменты Снейпа, и начал подниматься по лестнице. Вдруг раздался звук, как будто с корнем вырывали столетний дуб, затем, поднимая столбы пыли, лестничный пролёт осел, снова раздался звук выкорчёвываемого дерева, Лёлика тряхнуло, и лестница, вздрагивая и надсадно скрипя, поехала в неизвестном направлении. Пассажир, когда опомнился, решил, что это типа местное такси, и вежливо сказал:
— Третий этаж, левое крыло, пожалуйста.
— Да ради Мерлина! — ответил из пустоты скрипучий голос, и Лёлика отвезли на чердак, к совятне, где и высадили, игнорируя все возражения. Процесс спускания Лёлика с чердака на грешную землю превратился в шоу для всей школы. Лёлик бегал по коридорам, «садился» на все лестницы, с треском и скрипом изъездил всю школу вдоль и поперёк, а с чердака до подземелий и обратно скатался раз двадцать. Проклятое «местное такси» ездило во всех направлениях, но всё время пролетало мимо нужной Лёлику станции, где находился кабинет профессора МакГонагалл. Его круизы привлекли внимание стайки без дела слонявшихся учеников в красных с золотом мантиях. Дети быстро сообразили, в чём дело, пришли в восторг и стали развлекаться тем, что делали ставки, куда доставит нового профессора следующая лестница. На очередном перегоне «совятня — подземелья» Лёлику повстречалась тощая облезлая кошка. Наверное, вид и поведение нового учителя показались ей подозрительными, так что кошка решила сопровождать Лёлика и стала кататься с ним. Неотвязно бредущая за ним животина крайне нервировала.
— Брысь, зараза!!! — в сердцах прорычал новый Мастер Зелий.
Кошка смотрела на него с видом английской королевы, которую обматерил портовый грузчик, но, тем не менее, стоически продолжала мотаться за Лёликом. Дети начали делать ставки на то, кто быстрее скопытится: препод или Миссис Норрис (так, оказывается, звали упрямое животное), и кто быстрее прекратит этот цирк: завхоз или директор. Однако все ставки не оправдались, т.к. появилась злая как чёрт МакГонагалл, заколебавшаяся уже ждать нового декана, и взмахом палочки подкатила лестницу с измученным Лёликом и полудохлой кошкой к нужному «причалу». Как только животное ступило на твёрдую поверхность, оно закатило глаза и картинно опало в обморок. Как потом сказали Лёлику, так над Миссис Норрис не издевались со времён легендарного Сириуса Блэка, который её, тогда ещё совсем молоденькую, в течение семи лет спаивал валерьянкой.
Лёлик ещё долго потом пытался разобраться в лестницах, но единственное, что смог обнаружить, это то, что до кабинета директора всегда приходилось добираться с тремя пересадками, а к учительской лучше всего было ехать с совятни, откуда раз в два часа отчаливала старая дряхлая лестница. Видимо в ней что-то разладилось со временем, и она ходила только до учительской и обратно.
Помимо лестниц, в школе было полно других прибамбасов: всяческих тайных ходов и скрытых лазеек, в которые Лёлик всё время проваливался. Обитатели школы вскоре привыкли, что теперешний декан Слизерина мог исчезать и появляться в самых неожиданных местах. Вчера, например, он явился на педсовет правда вовремя (специально выходил на два часа раньше), но зато не через дверь, а из супер-секретного подземного лаза, начинавшегося в директорском кабинете. Заканчивался этот лаз, по слухам, чуть ли не в астрале, хотя никто ничего наверняка утверждать не брался. Преподы после заседания обступили Лёлика, но тот не мог удовлетворить их любопытство, т.к. свалился в проход повышенной секретности с коридора на пятом этаже совершенно случайно.
Больше всего в школе Лёлика раздражали портреты. Он готов был убить того маньяка, который додумался почти все двери в Хогвартсе заменить портретами. Это ещё ладно, пусть. Правда, портреты были живые, могли перемещаться между рамами, и их практически никогда не оказывалось на месте. Это тоже можно было стерпеть. Но! Чтобы пройти мимо портрета куда надо, обязательно было сказать пароль. Вот здесь-то и крылась для Лёлика засада. Пароли были дурацкие, не хотели запоминаться, да ещё и еженедельно менялись, причём, в середине недели. Всю ночь в среду Лёлик зубрил пароли и даже выучил пару-тройку, а в четверг они поменялись.
Однако самым больным зубом Лёлика был портрет в снейповскую спальню, где и проживал его заместитель. На портрете был изображён моложавый дядька с седеющими вьющимися волосами до плеч, аккуратно подстриженной бородкой и удивительно мерзопакостной ухмылочкой. Одет он был по средневековой моде: в камзоле и берете, лихо сдвинутом набекрень. Физиономия нарисованного дядьки казалась Лёлику смутно знакомой, и его не оставляло чувство, что где-то он этого типа уже видел, только никак не мог вспомнить, где. Так вот, с этим, так сказать, произведением искусства ВРИО Мастера Зелий вёл настоящую войну. Дело в том, что пароль в спальню Снейпа был настолько кудрявым, что Лёлик даже и не пытался его запомнить, и каждый вечер скандалил с портретом, пытаясь отвоевать себе право поспать по-человечески. Начинал он обычно с культурной просьбы пропустить, потом шли просьбы некультурные, ругательства, поминания всей родословной упрямого нарисованного мужика и, наконец, мольбы и воззвания к портретной совести. На всё это гадский тип отвечал соответственно культурными отказами, цитированием школьных правил, советами лечиться от склероза, анекдотами про чукчей, поминанием родословной Лёлика и безапелляционным заявлением, что совести у портретов нет и быть не может, так как её нарисовать невозможно. Спасало пока Лелика только то, что где-то в районе полуночи к бессовестному мужику приходила в гости некая тётка бальзаковского возраста с кустодиевскими формами и в платье ядовито-розового цвета. Лёлик даме галантно улыбался и говорил комплименты, та мило краснела, томно вздыхала и говорила, что новый зельевар не в пример учтивее старого. Пока Лёлик вёл светскую беседу с ядовито-розовой тёткой, подлый хмырь мрачнел, кривился, начинал нервничать и всячески давал понять, что кое-кто здесь явно лишний. Наконец, он открытым текстом посылал Лёлика куда подальше, на что тот отвечал, что если и уйдёт, то только в свою спальню.
— Не открою! — не сдавался нарисованный упрямец, пока проворные женские пальчики стягивали с него берет и расстёгивали камзол.
— Тогда буду стоять здесь и смотреть… Хотя, зачем стоять, я даже сяду, — Лёлик удобно устраивался у стены напротив.
— Это тебе, между прочим, произведение искусства, а не «PlayBoy», чтобы пялиться! — тип на картине явно агонизировал, но Лёлик был непреклонен:
— Или откроешь, или пеняй на себя!
— На! Смотри! Вуайерист проклятый!! — хмырь рвал на себе батистовую рубашку, но тут дама хлопала его веером по носу и возмущалась:
— Фи! Как не стыдно, machere! Немедленно пропусти юношу, иначе я уйду и между нами всё кончено!
Загнанному в угол мужику ничего не оставалось делать, и он, ругаясь на весь свет, открывал дверь. Усталый, как собака, но гордый собой, Лёлик шёл спать.
Обстановка в снейповских апартаментах была на редкость для подземелий уютной, хотя и несколько спартанской. Больше всего профессора Снегова радовали бар и огромное удобное кресло у камина. Лёлик любил отдыхать поздними вечерами в этом кресле со стаканчиком виски, когда усталость от нервотрёпки трудовых будней постепенно уходила, взвинченные нервы успокаивались, мысли текли медленно и плавно. Новый зельевар скользил взглядом по комнате, лениво размышляя о характере и привычках своего предшественника. Северусу Снейпу, по-видимому, была чужда страсть к излишней роскоши, но вкус у него имелся. Весь интерьер комнаты был выдержан в мягких оттенках, преимущественно тёмных, что придавало помещению вид таинственный, но не мрачный. Лёлика радовало, что в спальне волшебника почти полностью отсутствовали магические вытребеньки и побрякушки. И вообще, если бы сюда поставить телевизор, компьютер и телефон, комната вполне могла сойти за жилище нормального человека. Всего этого нельзя было сказать о рабочем кабинете Снейпа, который с успехом подошёл бы в качестве декорации к фильмам ужасов про алхимиков и некромантов.
Чего здесь только не было! На стенах висели веники пряно пахнущих трав, на стеллажах стояли колбочки с жидкостями разных цветов, коробочки с подозрительными порошками, баночки с заспиртованными зверушками и мешочки, из которых время от времени доносилось шуршание и хрумканье, и куда осторожный Лёлик пока не заглядывал. Каждая такая штуковина была снабжена табличкой, на которой было написано название на нескольких языках и список зелий, в изготовлении которых штуковина принимала участие. На большинстве табличек были ещё устрашающие мигавшие красным предупреждения типа: «Опасно для жизни!», «Руками не трогать!» (когда Лёлик, прочитав предупреждение, всё же из любопытства протянул руку к безобидной на вид травке, надпись тут же сменилась: «Не трогать, я сказал!!»), «Не пить!», «Не курить!», «Не нюхать!», «Срок годности истёк!», «Севику от Томми в День Ангела», «Хранить в недоступном для детей месте!». Последняя надпись относилась к баночке с названием C2H5OH, и тут Лёлик был со Снейпом полностью солидарен.
Ещё в кабинете были, конечно же, котлы для зелий, столы и множество полок с книгами. В помещении постоянно стоял бледно-зелёный туман, который, хотя и не мешал работать, изрядно действовал на нервы, и был такой запах, что даже тренированному аспиранту химфака поначалу делалось дурно.
Здесь Лёлик готовился к занятиям. Готовился он с помощью лекций пропавшего директорского шпиона. Как и обещал Дамблдор, Зельеваренье поразительно напоминало старую добрую химию, а в снейповском изложении этот предмет оказался совсем не страшным. Поднаторевший в составлении секретных донесений Мастер Зелий вёл записи методично, доступно и простым нормальным языком. Лёлик проводил часы над толстенной тетрадью, от корки до корки исписанной мелким и чётким, почти каллиграфическим почерком профессора, и сентиментально вздыхал, вспоминая Красноярск и родного Босса.
Хотя теоретически зелья не показались новому профессору чем-то невозможным, на практике всё оказалось совсем не просто. К приготовлению своего первого зелья Лёлик приступил очень оптимистично. Это было простенькое зелье от склероза, требующее всего пару-тройку компонент и готовящееся пять минут. Рецепт приготовления был предельно ясен: взять то-то и то-то, нарезать мелкой соломкой, покидать в котёл, залить пол-литром воды и, помешивая, довести до кипения. После чего снять, отцедить, охладить и пить по одной столовой ложке три раза в день. Ну, пить Лёлик, на память пока не жаловавшийся, не собирался. С нарезанием ингредиентов и киданием их в котёл проблем не возникло, воду зельевар ничтоже сумнящиеся налил из-под крана и приготовился варить. Тут у Лёлика возник вопрос, каким образом он будет доводить зелье до кипения, если в комнате напрочь отсутствует плита. Камина тоже не было, а разводить на столе костерок показалось Лёлику слишком уж первобытным методом, даже для этой школы. Он уже совсем было собрался бежать к директору и просить что-нибудь типа электро-магической плитки, когда обнаружил, что зелье в котле булькает и испускает лиловый, как директорская мантия, пар. Лёлик коснулся котла и с шипением отдёрнул руку. Котёл был горячий. «Вот ведь, буржуйская техника!» — поудивлялся алхимик-практик, но тут же подумал, что что-то было не так. Ах, да! Пар! Лёлик точно помнил, что пар должен был быть оранжевым. Зельевар стал лихорадочно соображать, что он сделал не так, и хлопнул себя по лбу. Бодягу надо было помешивать! Ну, ничего, решил Лелик, ещё не поздно. Хотя на столе, рядом с котлом лежала ложка с длинной ручкой, Лёлик рассудил, что истинный маг обязан мешать зелье волшебной палочкой. Он достал магический инструмент из кармана и решительно сунул его в котёл. Это-то и погубило весь эксперимент. И чуть было не погубило кабинет Снейпа. Раздался взрыв, и Лёлика отбросило к стене. Когда зельевар-любитель пришёл в себя, глазам его предстала шикарная картина: на полу валялся расколотый в черепки котёл, несколько столов со всем содержимым были опрокинуты, в воздухе помимо местного бледно-зелёного тумана плавали какие-то лиловые клочья, а по всему кабинету были разбрызганы остатки того, что могло бы быть зельем от склероза. Посреди этого хаоса, задумчиво почёсывая палочкой серебристый висок, стоял директор. Увидев, что профессор Зельеделья очнулся, старый волшебник заулыбался и произнёс успокаивающую речь, закончившуюся словами: «Как это у вас говорят „Первый блин всегда комом!“ Продолжайте тренироваться, мой мальчик, и у Вас всё получится». Делать было нечего, Лёлик тренировался, и постепенно действительно, начало кое-что получаться.
Помимо снейповских лекций Лёлик усиленно штудировал «МАГИЮ ДЛЯ ЧАЙНИКОВ» и уже освоил самое первое заклинание — Люмос, работавшее в школе вместо фонарика. Выучив это жизненно важное заклинание, профессор Зелий спокойно спускался вечером в свои подземелья, не натыкаясь на стены, колонны и целующиеся парочки.
К концу первой недели работы Лёлик уже начал немного разбираться, в каком месте он оказался, и что вообще здесь творится. Профессор МакГонагалл вместо пространных инструкций выдала новому учителю расписание, список школьных правил и книжку «ИСТОРИЯ ХОГВАРТСА. Карманное издание», которая должна была помочь ВРИО Мастера Зелий адаптироваться в чужеродной магической среде. Историю вообще Лёлик считал предметом скучным и к «ИСТОРИИ ХОГВАРТСА» в частности отнёсся весьма настороженно, думая, что самым интересным в книге будет список директоров с датами их «правления». Однако книжонка оказалась очень занимательной помесью детектива, триллера и комиксов. Особенно Лёлика позабавило то, что картинки в книжке были живыми, двигались и иногда даже разговаривали. Начав читать, новый профессор так и не смог оторваться и всю ночь просидел, целиком погрузившись в историю этого странного, и, в какой-то мере, даже уникального учебного заведения.
Всё началось, как водится, много-много лет назад и с грандиозной попойки. Попойка была по случаю международного праздника нечистой силы — Вальпургиевой Ночи. Этот древнейший праздник, наиболее почитаемый колдунами, шаманами, экстрасенсами, супервайзерами и прочими личностями, чья профессиональная деятельность так или иначе связана с волшебством, до сих пор отмечается каждый год в пятницу 13-го числа. В ночь святого Вальпургия все ведьмы и колдуны (даже из приличных семейств) отрываются в полную магическую силу; пьют, как дышат; творят, что хотят, а потом все безобразия списываются на террористов, толкинистов и инопланетян (для этого в Министерстве Магии есть специальный отдел по Устранению Последствий Сабантуев, сокращённо называемый «УПС»). Так вот, давным-давно на одном таком сабантуе в пух и перья разлаялись два уже немолодых и весьма уважаемых в обществе мага. Живая картинка, на которой был изображён процесс разборки, Лёлику очень понравилась. На ней здоровый, накаченный мужик в красной мантии, смахивающий на Кевина Сорбо, великолепным хуком справа заезжал по челюсти высокому тощему гражданину в зелёном, с крючковатым носом и пронзительными глазами. Тот плевался зубами, доставал трясущимися руками волшебную палочку и, шепеляво ругаясь, махал ей в сторону обидчика, в результате чего на голове у последнего вырастали кустистые рога. Зелёному мужику Лёлик почему-то сочувствовал, а вот вид рогов, поднимающихся из буйной шевелюры красного детины, несказанно радовал Мастера Зелий. Дерущиеся маги были: г-н Годрик Гриффиндор и г-н Салазар Слизерин.
Эти двое были вечными оппонентами: оба были честолюбивы и полны энергии, оба имели авторитет в колдовском мире и оба считали себя самыми умными, а противника — тупиковой ветвью магической эволюции. Грызлись они всегда. И стоило только Слизерину в какой-нибудь приватной беседе произнести «Брито», как Гриффиндор сразу же встревал с воплями «Стрижено!!! Стрижено!!!» и наоборот. Гриффиндор очень любил одежду зелёных и серебристых оттенков. Но стоило как-то раз Слизерину появиться в зелёной мантии, как его противник тут же обхамил прикид врага и назло ему стал носить красное с золотом, хотя и плевался, глядя на себя в зеркало. Слизерину же нравилось общаться с людьми немагического происхождения (таких называют магглами), они забавляли его. Но когда Гриффиндор завёл себе любовницу из магглов, его идейный враг стал активно продвигать теорию о том, что все магглы — социально опасны и подлежат изоляции от магического мира, так как могут привести к деградации волшебников. Как наглядный пример деградации Слизерин приводил Гриффиндора с его пассией. Лёлик, несмотря на то, что сам был магглом, заинтересовался идеей Слизерина о сверх-маге и решил как-нибудь на досуге почитать его книгу «Так Говорил Гэндальф». Как потом рассказал Лёлику директор, неназываемый по имени Вольдеморт на основании этой книги разработал теорию о необходимости уничтожения магглов, сильно извратив идеи Слизерина в своих садистских целях.
Тогда, на празднике Вальпургиевой ночи, эти два идеологических противника, окончательно окосев от выпитого, решили нести в люди своё разумное, доброе, вечное. То бишь, оба решили основать магические школы, дабы прославить своё имя в веках и оставить противника с носом. Однако, каждый хотел контролировать действия другого, поэтому после очередного выяснения отношений (на живой картинке оба мага, забыв про палочки, катались по земле, безуспешно пытаясь задушить друг дружку) и трёх бутылок виски школу решили основать одну, но с двумя директорами и двумя факультетами, которые назвали, естественно, в честь себя любимых: гриффиндор и слизерин. Потом, наутро после сабантуя, немного отойдя от похмелья, оба волшебника ужаснулись принятому в пьяном угаре решению, но идти на попятный посчитали ниже своего достоинства. УПСа тогда ещё не было и последствия праздников устранять было некому. Волшебный же мир, узнав, что два заклятых врага не только собираются существовать под одной крышей, но ещё и учить детей, пришёл в ажиотаж и с нетерпением стал ожидать развития событий. Вот так и начала свою жизнь школа чародейства и волшебства Хогвартс. Что означает сие слово, даже во времена основателей школы почти никто не знал, говорили только, что это супер-древний магический язык. Это было первое слово, которое произнёс Слизерин в то злополучное утро после ночи святого Вальпургия, когда ему и Гриффиндору сообщили, что они — генеральные директора новой волшебной школы.
— Хогвартс!!! — простонал Слизерин, берясь за голову.
— Причём, полный, — мрачно добавил его новоявленный компаньон.
Итак, школа открылась. И через некоторое время оба директора уже были на грани сумасшествия от общества друг друга, тупоголовых учеников, почти таких же преподавателей и давления бюрократического аппарата. Чтобы хоть как-нибудь скрасить свою каторжную жизнь, компаньоны привезли в школу своих любовниц под предлогом, что у каждого уважающего себя начальника должен быть секретарь-референт. Со стороны Слизерина это была ужасно заумная ведьма из чистой колдовской фамилии и просто помешанная на магии. Звали её Ровенна Равенклоу. Гриффиндор же привёз свою магглорождённую любовь — Хельгу Хаффлпафф. Привёз он именно её из чистой вредности, чтобы посильнее достать конкурента. Из вредности же он научил Хельгу простейшим заклятиям и, чтобы она смогла работать в школе, купил ей корочки Магистра Белой Магии, в чём потом сильно раскаялся. Дело в том, что обе дамы, к великому ужасу директоров, сдружились на почве женской солидарности и, к ещё более великому ужасу мужчин, впали в эмансипацию. Вскоре их уже не устраивали должности секретарш. Две ведьмы провели митинг с лозунгами «Женщина — она тоже человек!», «Освободим образование от мужского шовинизма!» и, при бурной поддержке женской половины волшебного мира, основали свои факультеты: равенклоу и хаффлпафф. «Все бабы — дуры!» — обиделись два мужика, единственный раз в жизни придя к согласию, однако бороться против революционных перемен в школе были не в силах.
В результате школа распалась на четыре конкурирующих факультета. Поначалу это был сплошной хаос, и главы факультетов, под нажимом влиятельных людей из высшего магического общества, вынуждены были согласиться на одного общего директора, необходимого для поддержания видимости порядка в учебном заведении. На директора четыре переругавшихся мага повесили заодно и все хозяйственно-финансовые проблемы, а сами разбрелись по закоулкам Хогвартса, которые с тех пор и поныне считаются официальными местами обитания представителей четырёх факультетов.
Слизерин в поисках идеального места для лаборатории ушёл в подземелья, и Гриффиндор из привычного чувства противоречия полез на башню, прихватив с собой своих учеников. Надо сказать, что дети быстренько переняли привычки своих наставников, так что все четыре факультета сильно отличались между собой по традициям и образу жизни, причём эти отличия сохранились и по сей день. Гриффиндорцев, как и славного Годрика, отличала отчаянная бесшабашность, наплевательское отношение к правилам, любовь к рукоприкладству и повышенный интерес к магглорождённым. Сам Гриффиндор на склоне лет магглов уже на дух не переносил, но продолжал пропагандировать воссоединение магического и немагического миров, чтобы, не дай Мерлин, не обвинили в солидарности с Слизерином. Гербом этого замечательно факультета был лев, символизировавший не то храбрость отца-основателя и его последователей, не то лояльность Гриффиндора к сюзерену — Ричарду Львиное Сердце. Ещё у каждого факультета было своё привидение (ну, что-то вроде талисмана, отпугивающего учеников других факультетов). У гриффиндора испокон веков на этой должности состоял некто по прозвищу Почти Безголовый Ник. Этому самому Нику ужасно не везло, как до смерти, так и после. Этот человек (кстати, из уважаемой дворянской фамилии) как-то раз на балу в шутку пытался заколдовать приятеля, такого же молодого волшебника и шалопая, но нечаянно попал заклятием в любимую болонку местного короля, за что и был приговорён к смертной казни путём отрубления головы. Почему эта экзекуция проводилась тупым топором, никто уже никогда не узнает, но факт остаётся фактом. Беднягу убивали в течение четырёх часов, пока у палача не сдали нервы, но голову так до конца и не отрубили. Эту казнь любимые Гриффиндором магглы запомнили надолго. Сделавшись же привидением, Ник стал постоянным предметом насмешек и издевательств со стороны тех призраков, которым посчастливилось быстро умереть на эшафоте под ударом хорошо заточенного топора. Существом Почти Безголовый Ник был незлобным, и Лёлик относился к нему с симпатией.
На момент прибытия в Хогвартс Лёлика гриффиндором заведовала суровая профессор МакГонагалл, и её факультет считался наиболее престижным, потому как там училась самая знаменитая личность волшебного мира и постоянный гвоздь всех программ — Гарри Поттер. К тому времени Лёлик уже отвёл один урок Зелий у шестого курса гриффиндор/слизерин, успел познакомиться с мальчишкой и ничего сверхъестественного в нём не заметил. Обыкновенный подросток, только несколько нервный. В «ИСТОРИИ ХОГВАРТСА» про Поттера было понаписано в пять раз больше, чем про основателей школы и её директоров вместе взятых. Читая подробную биографию Золотого Мальчика (так называли Поттера в народе), Лёлик думал, что этому несчастному ребёнку в жизни повезло ещё меньше, чем Почти Безголовому Нику. Непруха началась с самого рождения, потому что мальчишка умудрился родиться в момент очередной перемены настроения Того-Кого-Не-Рекомендуется-Называть-По-Имени (Лёлик сначала не понял, но потом из контекста доехал, что это Вольдеморт). В тот день Тёмному Лорду, обнюхавшемуся какой-то наркоты (Лёлик подозревал, что без Снейпа здесь не обошлось), якобы из астрала было пророчество, что в конце концов жить будет только один: либо он, либо только что родившийся в семье Поттеров ребёнок. Придя в себя, маг впал в паранойю и объявил всем Поттерам вендетту. Ну, если учесть, что Самый Страшный Волшебник происходил от Слизерина, а предком Поттера был Гриффиндор, то поводов для вендетты было более, чем достаточно. Однако паранойя эта чуть не стоила Неназываемому-По-Имени жизни. Родителей Гарри этот маньяк всё же убил, но самое крутое смертельное заклятие, каким-то чудом срикошетив со лба мальчишки, угодило прямо в Великого Некроманта, в результате чего он одиннадцать лет провалялся в коме в неизвестной местности. А мальчик выжил, и с тех пор его стали называть Тот-Кто-Сделал-Того-Кого-Нельзя-Называть-По-Имени. Однако, выжил только затем, чтобы в течение следующих одиннадцати лет влачить серое и унылое существование в чулане под лестницей в доме жестоких родственников-магглов (на этом месте Лёлик чуть не прослезился).
А потом Поттер пошёл учиться в Хогвартс, Самый Злой и Безымянный вышел из отключки, став ещё злее, и для них обоих началась весёлая и насыщенная жизнь. Каждый год по весне Тёмный Лорд с удивительной педантичностью и, даже можно сказать, снобизмом предпринимал попытки довести свою вендетту до конца и убить Золотого Мальчика. Только теперь он стал осмотрительнее, действовал из-под тишка, через третьи руки и, для полной страховки, стал планировать собственное бессмертие. Обратно в кому он не хотел. Вылетевшие в трубу одиннадцать лет дорого обошлись карьере Неназываемого. Его соратники частью были перебиты с цепи сорвавшимися аврорами, частью сидели в тюрьме, частью лизали ботинки светлым магам из министерства и изображали из себя добрых фей из рождественских сказок. Лучше всего это получалось у Люциуса Малфоя, некогда самого верного из бультерьеров Тёмного Лорда. И хотя, взглянув на физиономию Малфоя, никто не назвал бы его феей, денег у него было не меряно, и он всегда был готов щедро платить за доверие народа. В общем, воскресшему Злодею, мягко говоря, очень не понравилось всё то, во что превратились его приспешники, а слухи, ходившие про бывшего любимчика, Снейпа, заставляли Некроманта скрежетать зубами от бешенства.
Что же касается Поттера, то он с такой же педантичностью и, даже можно сказать, упрямством каждый год избегал смерти. Причём, избегал он её при сверхъестественных обстоятельствах: ему помогали фениксы, мечи Гриффиндора, духи и прочие чудеса. И хотя ежегодно, после очередного акта геноцида со стороны Тёмного Лорда, мальчишка по нескольку месяцев лежал в госпитале, такие нервотрёпки не могли не повлиять на здоровье несчастного ребёнка. Когда Лёлик прибыл в Хогвартс, Поттер уже учился на шестом курсе и носил почётное звание Шесть-Раз-Сделавшего-Сами-Знаете-Кого. Однако Мерлин мой! Каких мучений ему это стоило! На лицо были все признаки авитаминоза, дистонии и плоскостопия. Кроме того, мальчик не мог исправно посещать уроки, так как у него периодически болел Шрам — то самое место на лбу, откуда срикошетило фатальное для Тёмного Лорда крутое заклятие. Из-за крутизны того заклятия Шрам каким-то непонятным образом связывал Неназываемого с мальчишкой и болел всякий раз, когда в пьяную голову Некроманта приходили чёрные коварные планы. Судя по всему, в последнее время Тёмный Лорд не просыхал и просто кишмя кишел коварными планами, так как Поттер на уроках практически не появлялся. Светлые маги были на авральном положении, каждый день ожидая бомбёжки, а директор, по-чёрному экономя на учениках, все деньги вкладывал в оборону школы. Однако по выходным Шрам у народного героя чудесным образом переставал болеть, и преподаватели с умилением радовались, что хотя бы два дня в неделю бедный ребёнок чувствует себя так, как и положено в его возрасте. Правда к Лёлику на Зелья знаменитость всё же пришла, видать любопытство пересилило головную боль. Ещё ходили слухи, что во время последнего матча «Вольдеморт/Поттер» Неназываемый как-то нечаянно колданул мальчишку и тот заболел лунатизмом. Говорили, что тёмными ночами Золотой Мальчик бродит по замку во сне, но его никто не видит, только следы остаются на сто лет уже не мытых полах. В последнее время основная масса следов наблюдалась в подземельях, каковое обстоятельство Лёлику не понравилось.
По сравнению с гриффиндором, факультеты равенклоу и хаффлпафф в «ИСТОРИИ ХОГВАРТСА» были описаны кратко. В хаффлпафф попадали по большей части магически отсталые дети (с недавних пор их, правда, стали называть альтернативно волшебно одарёнными). Их родители платили любые деньги, только чтобы чадо смогло получить хоть какое-нибудь образование, так что это был официальный платный факультет школы. Преподаватели практически ничего от хаффлпаффцев не требовали, на знания (вернее, их отсутствие) смотрели сквозь пальцы, оценки на экзаменах натягивали. Жили студенты этого факультета в башне (такой же, как гриффиндорская, только поменьше). Национальное привидение хаффлпаффа — Толстый Монах — было существом в высшей степени флегматичным и занудным. Терпеть Толстого Монаха мог только Почти Безголовый Ник, да и то от беспросветного одиночества. Деканом хаффлпаффа была мадам Спраут, маленькая добродушная бабушка, почти всё время проводившая в теплицах, где выращивала мандрагору, стреляющие ядовитыми иголками кактусы, хищные зубастые тюльпаны и другие такие же миленькие цветочки, грибочки и ягодки.
Что касается равенклоу, то этот факультет был, без сомнения, самым таинственным. Считалось, что там учатся умные дети (что для Хогвартса уже большая редкость), и, вроде бы, дети эти более способны к теоретической магии. Всё может быть. Лёлик в качестве профессора Зелий имел дело с магией практической, и особого удовольствия от способностей равенковцев, постоянно опрокидывавших котлы и путавших ингредиенты, не получал. Гербом равенклоу был орёл как символ остроты ума и высоты полётов. Да, хаффлпафф в качестве герба имел барсука (сплошной тотемизм, не правда ли?), а что это символизировало, «ИСТОРИЯ ХОГВАРТСА» умалчивала. Место дислокации, а так же факультетское привидение равенклоу являлось загадкой для всей школы. Лёлик, например, натыкался на студентов-орлят везде и сделал вывод, что постоянного места жительства дети просто не имеют. Про призрака этого факультета Лёлик спрашивал Почти Безголового Ника, и тот, после долгих и мучительных размышлений ответил, что призрак, конечно же, имеется, но на что он похож, сказать не мог. Ник посоветовал обратиться с этим вопросом к Кровавому Барону, призраку слизерина, но любопытство Лёлика так далеко не заходило. Профессор Снегов, вполне нормально относившийся к школьным привидениям, панически боялся призрака своего факультета. Он даже не знал, почему, так как Кровавый Барон относился к декану с уважением и при встречах здоровался. Может, на Лёлика плохо действовал прикид Барона, белый саван с пятнами крови, или манера таскаться ночами по и так уже мрачным подземельям, глухо стеная. Так или иначе, но каждый раз при появлении на горизонте слизеринского талисмана, Лёлик спешил убраться куда подальше. Поэтому вопрос о равенкловском призраке остался для Лёлика не выясненным. Деканом равенклоу был профессор Чар м-р Флитвик — странный маленький старикашка, про которого Лёлик подозревал, что он не совсем человек, а вот кто, не знал.
Подопечный факультет ВРИО Мастера Зелий — слизерин — с полным на то правом считался самым трудным, а подземелья — самым криминальным районом Хогвартса. После того, как здесь отучился Тёмный Лорд, факультет резко стали считать инкубатором тёмных магов. Лёлику тоже не нравились мрачные подвалы, но он считал, что вешать ярлыки на всех подряд — это перебор. Хотя детки, конечно, были не сахар, совсем не сахар: хитрые, изворотливые, злопамятные и мстительные. Недаром гербом слизерина была змея — символ красноречивый и описывающий факультет предельно точно. Все семь лет обучения в школе у слизеринцев был переходный возраст, в результате чего доставалось всем и каждому. Но Лёлику они всё же нравились. Это были не тупоголовые хаффлпаффцы-пофигисты, не равенкловцы, вечно витающие в заумных облаках, не гриффиндорцы, озабоченные своим благородством и честью факультета. Нет, это были дети с реальным отношением к жизни, пусть циничные, но живые и умненькие. А когда новый декан слизерина обнаружил, что его дети шарят в химии (а заодно, и в Зельях), он их полюбил, хотя сам себе в этом ни за что бы не признался. Он готов был мириться со всеми их выкрутасами: полночными оргиями, курением непонятно чего в тёмных закоулках, вечными разборками с гриффиндорцами, в лучшем случае заканчивающимися в кабинете директора, в худшем — в госпитале (пока). Да собственно говоря, Лёлику ничего не оставалось, кроме как мириться со всем этим, так как бороться он пока ещё не научился. Чтобы держать в узде этих маленьких демонов, нужна была крепкая рука, стальные нервы и властный характер. Профессор Снейп, по-видимому, всем этим обладал, и Лёлик завидовал ему чёрной завистью. Новый же декан вряд ли вызывал у своих учеников уважение, скорее они терпели его только из страха перед директором. Самым кошмарным из всего факультета был шестой курс. Там училось большинство детей приспешников Тёмного Лорда (так называемых, Упивающихся Смертью), и жизнь у них, по правде говоря, была хреновая. С одной стороны на них давили тёмные силы во главе с родителями, с другой — светлые силы во главе с учителями. В результате же ученики наплевали на всех, ударились в декаданс и самовыражались как хотели. Извечная межфакультетская борьба гриффиндор/слизерин обострилась до некуда. Выясняли отношения постоянно. Причём, выясняли их традиционными для факультетов способами. То есть, если кто-то где-то кому-то набил морду, то можно было с уверенностью сказать, что зачинщики — гриффиндорцы. А если кто-то кого-то во что-то превратил, то обвинять можно было слизеринцев. Ученики — последователи благородного Годрика считали слизерин самым отстойным факультетом, а его студентов — подлецами и мракобесами. Представители же факультета коварного Салазара питали к гриффиндорцам такие же нежные чувства. Особенно воевали друг с дружкой, как водится, лидеры. Оба лидера были со злополучного шестого курса. От гриффиндора это был, конечно же, Гарри Поттер, а от слизерина — Драко Малфой, сынок ближайшего помощника Тёмного Лорда. Благодаря деньгам папаши, этот избалованный донельзя мальчишка занимал в слизерине чуть ли не королевское положение, а в последнее время совсем отбился от рук. Так вот, стоило этой парочке, Поттеру и Малфою, оказаться в радиусе ста метров друг от друга, как начиналась грызня. Самый первый урок нового Мастера Зелий у гриффиндора и слизерина начался с того, что преподаватель разнимал сцепившихся лидеров. Лёлик растащил парней по углам, однако в течение урока Поттер то и дело корчил Малфою рожи и громким шёпотом дразнил «Шестёркой Вольдеморта». Слизеринец в долгу не оставался, обзывая противника «Шесть Раз Геморроем Всего Волшебного Мира».
Помимо воспитательской и преподавательской деятельности, на профессора Снегова неожиданно свалились ещё и тренировки. Дело в том, что в волшебном мире был свой, волшебный вид спорта, называемый квиддич. После долгих объяснений Лёлик решил для себя, что это игра вроде регби, только с дурацкими правилами и на мётлах. Школа, естественно, вела здоровый образ жизни, и у каждого факультета имелась своя квиддичная команда. Команды соревновались друг с другом за Кубок Школы. Прикол был в том, что деканы факультетов автоматически являлись тренерами команд. Прикол этот уже целую неделю веселил всю школу, кроме Лёлика и слизеринской квиддичной команды.
И вот сегодня, в понедельник, новый Мастер Зелий как раз шёл с квиддичного поля после первой тренировки, когда ветер, игравший с почтовыми совами, отвлёк его, и он, кутаясь в мантию, остановился понаблюдать за пернатыми. Погода, как уже говорилось, была не лётная, поэтому тренировка проходила в форме организационного собрания. Команда в лице капитана (Малфой, кто же ещё) ещё раз объяснила декану правила игры, а так же вежливо дала понять, что звание «тренера» — чисто символическое, присутствие нового профессора на тренировках, и, Мерлин упаси, вмешательство вовсе необязательно. От него ждут исключительно моральной, а ещё лучше, материальной поддержки. Далее команда, глядя на Лёлика честными и печальными глазами, стала просить мётлы. Дети говорили, что это право же стыдно, на дворе уже который год стоит третье тысячелетие, а они всё ещё летают на морально устаревших «Нимбус 2001». В мётлах Лёлик не разбирался совершенно, но решил проявить интеллектуальность и спросил, какую же модель им нужно, может «Нимбус XPforProfessionals».
— Глючная версия, — авторитетно заявил на это предложение Малфой, — Всё время зависает. Поттер летает на «Молнии».
А-а, ну если Поттер, тогда конечно, тогда ёлы-палы… Мастер Зелий вздохнул и сказал, что поговорит с директором о финансовой стороне этого вопроса. Команда обрадовалась и отправила декана говорить с директором, подбадривая и прося быть поубедительнее. Сами же дети планировали остаться и «разработать новую тактику». Разрабатывать эту самую тактику команда почему-то пошла в лес с пакетами, в которых подозрительно звякало.
И вот Лёлик, стоя на ветру и наблюдая за совами, планировал разговор с директором о мётлах, когда вдруг неожиданно понял, что, кажется, сжился с этим странным местом. Эта мысль привела его в ужас. «Не-е! Пора домой!» — сказал себе Лёлик. Но домой в скором времени не светило, и пока профессор Зельеделья пошёл в замок на ужин.