Глава 5. Страгийский гримуар
На следующий день первым уроком были превращения.
— Превращения — сложная и важная магическая дисциплина, — вещал профессор Дамблдор. — С их помощью можно менять не только вид, но и сущность вещей, — словно в подтверждение этих слов он превратил учительскую кафедру в белоснежного единорога невероятной красоты. — Превращения требуют большого магического мастерства и концентрации воли, — на месте единорога возникло множество разноцветных бабочек, — но если Вы будете внимательны и старательны, то сможете овладеть ими в совершенстве, — бабочки стали золотыми монетами и посыпались на пол, складываясь в четыре аккуратных столбика. Еще через миг столбики обратились резными ножками, из которых выросла учительская кафедра. Ученики захлопали в ладоши. После того, как они записали формулы простейших превращений, каждый взял у Дамблдора по пуговице, которую нужно было попытаться превратить в монету. Тот прохаживался между рядами, подбадривая учеников. Когда он подошел к Тому, его пуговица всего лишь из деревянной стала медной.
— Отлично, Том, — Дамблдор ласково улыбнулся ему. Потом взгляд профессора остановился на его палочке, — позволь-ка. Где ты это взял? — Дамблдор задумчиво вертел её в руках.
— Ее дала мне миссис Каннингем.
— Понятно. Сходи-ка на первый этаж к профессору Торрину и попроси у него измеритель магической силы.
Том спустился в мастерскую преподавателя артефактов. Клодвиг Торрин был невысокого роста, коренастым, с огромными сильными руками, густыми черными волосами и такой же косматой бородой. Он, в отличие от остальных преподавателей, одевался не в мантию, а в камзол и брюки, заправленные в высокие сапоги. Сейчас профессор в кожаном фартуке и рукавицах возился у кузнечного горна.
Измеритель магической силы, который учитель без колебаний отдал мальчику, оказался чем-то вроде весов с одной чашкой сверху и градуированной шкалой внизу. Когда Дамблдор положил на него палочку Тома, стрелка не сдвинулась с места.
— Да, эту палочку никак нельзя назвать волшебной. Мне следовало догадаться раньше.
— И теперь я не смогу учиться в Хогварце? Вы отправите меня в приют? — Том чуть не плакал.
— Что ты, Том. У тебя и без волшебной палочки получилось добиться отличных результатов. Профессор Айзенгрим говорил, что ты прекрасно справился с Вингардиум левиоза, а сегодня твой результат по превращениям был лучше, чем у многих, кто пользовался палочками. У тебя выдающиеся способности, мой мальчик. Мне стоило быть осмотрительнее, когда я оставлял директору твоего приюта деньги на школьные принадлежности.
Значит, Каннингем просто украла их. Вот почему она вообще хоть что-то дала ему в дорогу.
— Но откуда у меня деньги на все это, профессор? Как я теперь смогу учиться?
— Том, ты не единственный, кто оказался в таком положении. Уже много лет существует специальный фонд, за счет которого выделяются деньги на обучение детей, оказавшихся в сложном положении. Волшебников на земле не так уж много, и мы не можем терять их из-за нескольких сотен галлеонов. Хотя в этом году стипендия на твое обучение уже выделялась, я уверен, мы решим этот вопрос. Даже если нет — у Хогварца есть собственный трастовый фонд. Сегодня же ты вместе с деканом Кривелли купишь все необходимое. Пойдем.
Но у Тома еще остались вопросы, и по пути, оказавшемуся почему-то очень коротким, он почти не умолкал.
— Спасибо, профессор. Помните, когда Вы были в нашем приюте, Вы сказали, что были знакомы с моим дедом. Расскажите мне о нем, пожалуйста, ведь я совсем ничего не знаю о своей семье.
— О, Ярволо Серпентс, твой дед, был прекрасным волшебником и очень смелым человеком. Второе имя тебе дано в его честь. Он был знаменитым ковролетчиком, Том, и ты можешь им гордиться.
— Скажите, профессор, а у меня не осталось никаких родственников-волшебников?
— Мне очень жаль, но нет, Том.
Они вошли в кабинет профессора Кривелли. В просторной комнате с высоким сводчатым потолком было множество зеркал разных форм, цветов и размеров, отчего она казалась ещё больше. Отражения из них, все, как одно, взирали на Тома. Некоторые, казалось, даже жили своей собственной жизнью. Хозяйка кабинета сидела, склонившись над полированной доской, разделённой на множество разноцветных полей, на некоторых из которых стояли фигурки — люди, невиданные звери и даже замки. Напротив было расположено ещё одно зеркало, в котором её отражение вдруг переставило фигурку девушки в длинном платье на красную клетку перед черной башней. Клио Кривелли с тенью улыбки на бледном лице повторила его движение. Отражение — хотя рассмотрев его получше, Том уже не был так уверен, что это именно оно: у двойника профессора из зазеркалья на шее был медальон, которого у самой Клио не было — столь же неуловимо улыбнулось в ответ. Профессор Кривелли на несколько секунд, которые показались Тому бесконечно долгими, задумалась над ответным ходом, потом передвинула на соседнюю с девушкой клетку рыцаря на коне. Весьма самостоятельное отражение профессора с медальоном повторило её ход и в свою очередь погрузилось в размышления. Наконец заметив их, хозяйка кабинета, грациозно поднялась из-за массивного стола черного дерева с ножками в виде змей.
— Дорогая Клио — начал Дамблдор, — мне очень жаль прерывать Вашу партию…
— Ничего страшного, профессор, у нас впереди целая вечность, чтобы закончить её.
— Ха! Да ты сбежала, как только представилась возможность, — раздался из глубины комнаты тоненький язвительный голосок, — потому что тебе ее никогда не выиграть!
Том оглянулся, чтобы посмотреть, кто же так непочтителен с деканом Слизерина, и с удивлением обнаружил, что, кроме них и зеркал, в комнате были только несколько цветков в горшках на стеклянном столике. Голос как раз принадлежал одному из них, красовавшемуся на тонком стебельке и переливавшемуся синими и красными оттенками.
— Я что-то не припомню, что спрашивала твое мнение, Веримус, — голос страгийки остался бессрастным, но в глубине черных глаз сверкнули зловещие огоньки, и профессор Кривелли на какое-то время стала похожа на демона из готических комиксов.
— Никого не интересует правда, — раздраженно откликнулся цветок, становясь почти совсем красным, — никто не желает слушать цветок истины.
— Я знаю, зачем Вы пришли, — чтобы избавиться от ворчания болтливого цветка, страгийка сделала неуловимый жест, и в воздухе материализовалось что-то вроде черной полупрозрачной накидки, тут же опустившейся на столик и накрывшей цветы. — Мы вернемся через три минуты и одиннадцать секунд, — она поманила Тома пальцем. Он хотел возразить, что этого времени будет мало, и они ничего не успеют, но профессор Кривелли уже взяла его за руку, бесцеремонно закрыла ему лицо краем своего плаща и потянула за собой. Рука декана Слизерина оказалось неожиданно холодной. Хотя в темноте Том совершенно ничего не видел, он мог бы поклясться, что в той стороне, куда они прошли, была стена с зеркалами. Интересно, от чего ей прошлось отвлечься — что скрывалось за расставленными на доске фигурами? Обдумать это Том так и не успел: страгийка убрала плащ, и Том с удивлением обнаружил себя в небольшой пыльной комнате, вдоль стен которой, как на обувном складе, возвышались ряды длинных узких коробок.
Бледный мужчина с большими серебристо-серыми глазами в слегка поношенном фраке, оказавшийся в комнате, показался Тому похожим на скрипача, только на шее у него висел портновский метр.
— Здравствуйте, — он кивнул Тому и галантно поцеловал руку профессора Кривелли, — я польщен, что Вы посетили мастерскую волшебных палочек Олливандера, — лицо продавца искрилось от неподдельной радости, — но боюсь, мое искусство не сможет помочь страгийскому адепту, — счастливое выражение его лица сменилось разочарованием. — Однако для Вас, молодой человек, мы непременно подберем что-нибудь особенное, — он ободряюще улыбнулся Тому.
— Я куплю учебники, свитки и все, что нужно для алхимии, а ты, когда закончишь с палочкой, зайди в магазин мадам Малкин — это следующий квартал, второй дом налево — и выбери одежду, — с этими словами Клио Кривелли исчезла в зеркале.
Том подошел к нему поближе, но не увидел ничего, кроме своего отражения.
— Юноша, я бы на Вашем месте сосредоточился на выборе волшебной палочки, это ведь определит всю Вашу дальнейшую судьбу волшебника, — Олливандер выглядел обиженным.
— Простите, — пробормотал Том, — но я никогда раньше не знал, что по зеркалам можно путешествовать.
— Страгийские адепты тоже ни разу за полторы тысячи лет не посещали мастерскую Олливандеров, но это ничего не значит. Какой рукой предпочитаете колдовать?
— Я могу любой, — быстро выпалил Том, боясь еще раз обидеть этого странного человека, — я не доставлю Вам беспокойства.
Когда он только начал учиться писать в приюте, ему было удобнее держать ручку в левой руке, но Кобыла Броди больно отхлестала его и заставила делать, как все. Писать правой оказалось ничуть не сложнее, но, как только воспитательница отворачивалась, он назло ей перекладывал ручку в левую руку. Сейчас он одинаково хорошо владел обеими руками.
— Очень интересно. Волшебников, творящих волшебство правой рукой, множество, левой — единицы, и я никому не желал бы оказаться в их числе, но до сих пор мне довелось слышать только об одном, кто владел бы в равной степени обеими руками. Этим прославился Салазар Слизерин, хогварцкий змееуст, — говоря это, продавец производил портновским метром совершенно невообразимые измерения, например длину его больших пальцев и окружность запястья.
— Попробуйте вот эту, орех и шерсть единорога, одиннадцать дюймов, пластичная, податливая.
Том взмахнул палочкой
— Нет, определенно не то. Кедр и перо феникса, десять с четвертью, твердая.
Том попробовал снова.
— Не подойдет. Обратите внимание вот на эту — необычное сочетание: тис и струны души дракона восемь с половиной, мощная и прочная.
Это продолжалось целую вечность. Том пробовал каждую палочку, которую протягивал ему Олливандер. Лишь одна из кипариса и струн души дракона как будто сжалилась над ним и выпустила несколько слабых искр, но продавец ждал явно не этого. Наконец, он обескураженно посмотрел на Тома:
— Мне очень жаль, но боюсь, мне нечего больше Вам предложить.
— Ну, тогда я, наверное, возьму эту, из кипариса, — Тому было жаль его разочаровывать, и она в любом случае была гораздо лучше той, что подсунула ему Кобыла Броди.
— Неправда, Франц, — услышал он рядом скрипучий голос, — у тебя есть еще одна палочка, и, мне кажется, она дождалась своего покупателя, — Том заметил, что в мастерской на табуретке сидит невесть откуда взявшийся маленький человечек, похожий на ковролетчика, но с желтым, морщинистым лицом.
— Норфолк? — очевидно, Олливандер не был рад этому визиту, — я не могу предложить ребенку то, о чем ты говоришь.
— Но ты же не хочешь потерять лицензию, верно? — незнакомец противно улыбнулся. — Ты же помнишь, что обязан предоставить любому волшебнику возможность выбрать любую из сделанных тобой палочек. И обязан продать ту, что даст надлежащую магическую реакцию. Ты можешь предлагать палочку из кипариса Сета только тогда, когда больше ничего не подошло… Сейчас именно такой случай.
Том очень пожалел, что профессор Кривелли исчезла. Неожиданный помощник ему совсем не нравился. Олливандер тяжело вздохнул, извлек откуда-то пыльную коробку и протянул Тому ещё одну палочку.
— Верно, кипарис Сета — уникальное дерево, оно просто светится от магической силы, и перо здесь очень необычного феникса. Тринадцать с половиной дюймов. Мои руки еще не создавали более мощной, но в тоже время капризной волшебной палочки. У нее сложный характер, но, если с ней справиться, она совершит множество великих дел.
Он протянул Тому палочку. Мальчик даже не успел взять ее в руки, как по кончикам пальцев заструилось тепло. Он почувствовал, как вихрь неведомой силы вливается в его ладонь. Том будто бы осознал, что эта вещь всегда принадлежала ему, просто тихо ждала, когда хозяин наконец-то вспомнит о её существовании и заберет с собой. Он взмахнул ей, но, наверное, больше из озорства, а не для того, чтобы убедиться в её реакции. Цветные искры рассыпались по мастерской маленьким звездопадом. Он повернулся, чтобы поблагодарить странного советчика, но его уже не было. На табуретке, где он только что сидел, остался золотой портсигар с выгравированной эмблемой в виде заключенного в треугольник глаза. Олливандер, определенно выглядевший расстроенным, упаковывал его палочку. Том тихо взял портсигар и сунул его в карман.
— Удачи тебе, мальчик, и запомни: лучше никогда не выпускай её из рук, — кажется, мастер волшебных палочек ничего не заметил.
— Спасибо, до свидания.
Том вышел на улицу и огляделся по сторонам, разыскивая карлика. Ему показалось, что он увидел край его темно-синего плаща в конце квартала. Мальчик бросился за ним. Карлик свернул налево, он передвигался удивительно быстро, и Том никак не мог его догнать. Наконец, он исчез за обшарпанной деревянной дверью с круглой медной ручкой в виде головы льва. Никакой вывески над дверью не было. Мальчик вошел следом и оказался в узком коридоре, на каменных стенах которого было развешано старинное оружие. Коридор вывел Тома еще к одной двери, за которой находился довольно странный магазин. Здесь были собраны старинные книги и хрустальные безделушки, статуэтки и резные шкатулки. Множество часов самых разных форм и размеров, от крошечных наручных до огромных настенных, показывали каждые свое собственное время, на стенах висели картины и причудливые светильники. В глубине зала была развешена поношенная одежда различных эпох. За прилавком стоял знакомый ему карлик.
— Простите, Вы забыли вот это, — Том протянул ему портсигар.
— Я так и знал. Спасибо, Том, — он повертел портсигар длинными крючковатыми пальцами. — Это очень ценная вещь, и ты заслужил подарок.
— Что Вы, я и так очень благодарен Вам за волшебную палочку.
— Не стоит, Том. Она принадлежит тебе по праву, ведь в твоих жилах течет кровь одного из самых великих волшебников. Но всему своё время. В любом случае, это не должно произноситься в этом месте.
— А что это за место?
— Здесь по четвергам в полнолуние я продаю случайности, счастливые и трагические. Одну из них я только что подарил тебе, только не спрашивай, пожалуйста, какую. А в дождливые пятницы у меня полный ассортимент совпадений. Такое место не подходит для неизбежных откровений.
— А как можно продавать случайности?
— Наше будущее, Том, складывает в причудливый узор случайное и неизбежное. В нем находится место нашим тайным желаниям и жестоким разочарованиям, достигнутым целям и нарушенным планам. Все это сливается в один необратимый поток, отражающийся, как в зеркалах, в сознании тех, кто в нем живет. И наши мечты, стремления, победы, страхи, неудачи тоже отражаются в нем. Мы создаем будущее, будущее создает нас. А я просто один из тех, кто иногда может извлечь из потока нужную каплю. Тебе ещё слишком много нужно узнать, а ты хочешь отказаться от подарка, который может дать ответы на многие твои вопросы.
В руках карлика оказалась толстая книга. Он достал из-за прилавка небольшие карманные часы на тонкой цепочке и открыл их крышку. Книгу как будто бы втянуло внутрь.
— Возьми. Это страгийский гримуар, его можно читать по пятницам после полуночи. Если ты откроешь крышку, книга окажется у тебя в руках. И я бы на твоем месте никому её не показывал. Удачи тебе.
— Спасибо, — Том положил часы в карман и вышел в коридор. У него возникло неприятное чувство, как будто ледяная волна подкатилась к его сердцу. Стало тяжело дышать, и Том поспешил выйти на улицу. Сумерки уже сгущались, и только сейчас Том вспомнил, что давно должен был быть в магазине мадам Малкин. Теперь ему представится прекрасная возможность проверить, снимает ли декан Слизерина баллы.
Клио Кривелли уже ждала его, но её лицо не выражало недовольства.
— Простите, профессор, — начал Том, собираясь рассказать, что выбор волшебной палочки чрезвычайно затянулся, а потом он побежал за карликом, чтобы отдать ему портсигар.
— Том, время, отведенное для чего-либо конкретного, например, покупки волшебной палочки, нужно использовать по назначению. Дети всегда ведут себя так, как будто у их ног лежит целая вечность. Что ты стоишь? Робы и мантии позади тебя.
Том опять предпочел проглотить все свои вопросы, тем более, к нему уже спешила добродушная полная женщина с несколькими наброшенными на руку робами и мантиями.
Через несколько минут Том уже улыбался своему отражению в зеркале. На него смотрел самый обыкновенный аккуратно одетый мальчик с задумчивыми серебристо-серыми глазами, уже не похожий на оборванца или затравленного зверька. Когда Том закончил с одеждой, Клио Кривелли снова закрыла его глаза плащом.
— Ровно три минуты и одиннадцать секунд, Альбус, — они снова стояли в ее кабинете, — и кое-кому стоит поторопиться, если он не хочет опоздать на обед.
Том с удивлением оглядывался вокруг. Дамблдор до сих пор был здесь, а за окнами ярко светило солнце.
— Простите, профессор, но мне показалось, прошло несколько часов, и, когда я шел в магазин мадам Малкин, были сумерки.
Клио ничего не ответила.
— Том, профессор Кривелли только что слегка растянула для тебя ткань времени, создав временную альтернативную модель будущего, а потом перенесла последствия событий, произошедших в этой модели, в нашу реальность и совместила их. Это очень тонкая работа, Том. Я правильно объясняю, дорогая Клио?
— Да, конечно. Простое уравнение пятого измерения, но ты немного усложнил мне задачу, Том. Первоначально я установила продолжительность петли альтернативного времени в два часа, но ты задержался, и пришлось вносить корректировки по ходу.
— Простите, профессор, но зачем было менять время из-за меня? Я мог бы просто купить оборудование после занятий и вернуться вечером.
— Из-за тебя? Через полчаса начнется спецкурс для седьмого курса по моделированию времени. А обед уже начался, — профессор дала понять, что разговор окончен.
— Пойдем, Том, — Дамблдор положил руку на плечо мальчику.
— Профессор, в Хогварце учатся моделировать время?
— Нет, Том, это слишком опасно. Последствия вмешательства в ход времени могут быть необратимы. Из-за того, что в одном конце света порхает мотылек, на другом может начаться страшный ураган, сметающий все живое на своем пути. Адепты страгийского ордена много веков изучали уравнения времени, ради этого искусства они отказались от человеческих чувств и подчинили себя служению своей цели. В Хогварце профессор Кривелли только рассказывает о возможностях и закономерностях моделирования времени, потому что, к сожалению, эти вопросы не дают покоя темным колдунам, и нам тоже приходится этому учиться, чтобы им противостоять.
После обеда Том с Каем сидели в общей гостиной. Хотя Том больше не выглядел оборванцем, остальные слизеринцы не изменили своего отношения и по-прежнему избегали его. Кай сосредоточенно писал эссе по элементарной трансфигурации, постоянно сверяясь с руководством Эмерика Свитча. Том закончил свое уже час назад — он прекрасно понял и запомнил все, что говорил Дамблдор, и ему только один раз пришлось заглянуть в книгу по вопросу обратной трансфигурации, который был задан для самостоятельного изучения. Дожидаясь, пока его новый друг справится с домашним заданием, Том перелистывал другие учебники. В приюте учеба никогда не создавала ему проблем, он все схватывал на лету, но после того, как в первом классе его побили за то, что на одном из первых уроков начал читать без запинок и удостоился похвалы Кобылы Броди, мальчик предпочитал не высовываться. Он нарочно медлил на уроках и вставлял глупые ошибки в домашние задания, чтобы, не дай бог, не получилось лучше всех. Похоже, в Хогварце успехами в учебе, наоборот, принято гордиться, но опыт жизни в приюте, где, как в кривом зеркале, все пороки общества, нетерпимого ко всему необычному, были многократно усилены детской жестокостью и равнодушием взрослых, советовал не торопиться с выводами. Том повторял про себя заклинания перемещения, которые удивительно легко запоминались. Жаль, что он не может опробовать свою новую волшебную палочку. Завтра по расписанию артефакты и полеты на метле, так что она вряд ли ему понадобится до понедельника.
Вечер пятницы выдался мрачным и дождливым. Темное небо с самого утра, насколько хватало взгляда, было затянуло тяжелыми серыми тучами, и, не переставая, моросил мелкий холодный дождик. Прогулку, о которой они с Ориель договорились вчера вечером, пришлось заменить посиделками в каминном зале, являвшимся чем-то вроде общей гостиной всех факультетов. Тем, кого сортировочная шляпа разделила с друзьями (а то и с братьями и сестрами) по разным факультетам, удобнее всего было встречаться здесь. По неизвестной, но очень живучей традиции не приветствовалось, чтобы студенты, даже не замеченные в дурных поступках, приходили в чужие гостиные. Ориель была немного расстроена — на превращениях у неё не получилось ровным счетом ничего, синяя пуговица даже не удосужилась принять медный оттенок, несмотря на все её усилия. Тому хотелось рассказать друзьям о странном карлике, лавке, в которой по четвергам, в полнолуние, продаются случайности, а в дождливые пятницы, как сегодня, совпадения, и о странной книге, спрятанной в карманных часах, читать которую можно только после полуночи, но что-то в глубине души не давало ему этого сделать. Он сидел, не отводя взгляда от языков пламени, лижущих дрова в камине, и чувствовал, как тепло проникает в тело и словно пытается растопить многолетнюю ледяную корку, сковавшую его душу. Ориель с неподдельным интересом расспрашивала Кая о драконах — Том не вслушивался в смысл слов, ему было просто приятно, что впервые в жизни с ним рядом есть кто-то, кого он действительно хочет видеть.
Поздно вечером он особенно плотно задернул балдахин своей кровати и, спрятавшись с головой под одеяло и тщательно подоткнув его концы, достал палочку и прошептал: «Люмос». Заклинание, делающее палочку похожей на свечу, он нашёл вчера в одной из книг, которые читал в последнее время. На конце палочки появился небольшой тусклый огонёк, но тут же погас, как будто его задуло порывом ветра. «Люмос», — повторил Том увереннее, ясно представив ровное свечение кончика палочки, и она послушалась. Другой рукой мальчик достал карманные часы и нажал на колёсико завода, точно так, как делал торговец совпадениями. Крышка открылась, небольшое серебристое облачко вырвалось наружу и приняло форму старинного фолианта. «Тайная книга времени», — гласило золотое тиснение на переплёте. Том раскрыл книгу:
ПРОЛОГ
Когда-то люди придумали время, чтобы им было куда жить. Нет, это время когда-то придумало людей, чтобы оно могло где-то течь. Пространство и время, когда-то и где-то стали равнозначными понятиями. Когда-то и где-то мы понимаем, что погружены в суету и слышим шепот внутри себя: «Остановись! Останови время». Ты когда-нибудь, слышал, как течет время? Нет? Время течет в полной тишине. Слышишь? Оно течет и сейчас. Тебе когда-нибудь приходилось слушать тишину? Ты видишь, как ее пустота медленно наполняется плотным маревом, которое течет и струится, не подчиняясь никаким условностям. Условностям, которые мы называем законами. Марево смутных желаний и ощущений, рождающее внутри себя миражи. И ты понимаешь иллюзорность своего ощущения времени, которое когда-то придумало людей, чтобы оно могло где-то течь.
Время собирает свою дань с пространства. Оно отняло его песчинки, которые когда-то принадлежали тебе, и ты ошибочно называл их своими воспоминаниями. Оно унесло их туда, где время и пространство равнозначны. Там и Куда — это просто слова в бесконечном сплетении понятий. Слова, которыми мы награждаем то, чего не можем понять. Где и Когда — это, по сути, один вопрос, всего лишь толстый узел в нескончаемом ажурном кружеве ощущений. Ощущений людей, которые когда-то и где-то придумали время, чтобы им было куда жить.
Время безжалостно расплавляет в себе, как воск, маленькие блестящие шарики наших мечтаний и достижений.. Они становятся мягче, пластичнее, они текут и сливаются в густой поток времени, который устремляется из Ниоткуда в Никуда. В место вне времени, где этот поток вбирает в себя искаженные отражения наших встреч, заветных желаний, тайных страхов, волшебных снов и скучных дождливых вечеров. И несет его из той точки, в которой ничего не было, в ту, которой никогда ничего не будет. И только между ними есть нечто, есть поток времени, соединяющий своим течением эти две условности. Густая река хаотично сменяющих друг друга иллюзий, из которой горячий воск отливается в события каждой жизни. И когда они твердеют и приобретают форму, ты пытаешься заполнить ими свое пространство, расставить каждое на предназначенное ему место, но вместо этого формируешь лишь хаос мертвых форм. Хаос, который хищно пожирает все. Все, что возникает между этими двумя точками: Ниоткуда и Никуда. Хаос, поглощающий все творения. Ведь он и есть то единственное совершенство, которое постоянно порождает само себя, не порождая более ничего. Никаких изъянов и ошибок. Хаос, неизменно порождающий хаос. И Ты — его частица. И внутри тебя живет его частица. Частица, которая позволяет тебе творить. Творить внутри своих иллюзий и видеть сны. Сны о самом себе и о времени, которые когда-то и где-то придумали друг друга и дали друг другу жизнь. Время, постоянно творящее само себя, — хаос между Ниоткуда и Никуда, где время и пространство равнозначны.
Том понял, что книга, позволяющая читать себя в пятницу, после полуночи, — странное явление даже для волшебного мира. Её страницы как будто были сделаны из жидкого серебра, Том видел в них свое отражение: бледного сероглазого мальчишку, затянутого в бурлящий поток между двумя мирами, ни один из которых не был для него родным.
ЧАСТЬ 1. ПОТОК ВРЕМЕНИ И ЕГО ОТРАЖЕНИЯ
В месте вне времени волшебная субстанция, называемая «потоком времени», хаотически вбирая в себя отражения всего вещественного и невещественного, формирует несчитанное количество истинных и вероятностных вселенных. Вокруг каждой истинной вселенной, подобно кругам, расходящимся на воде от брошенного камня, существует бесчисленное множество вероятностных вселенных. Каждый, рисуя собственные картины завтрашнего дня или перечеркивая в мыслях день вчерашний, создает их без числа. И никто не может знать, какое из отражений в бесконечном где-когда найдет плоть и кровь. В пульсирующем сердце всех миров собрано множество зеркал. Здесь можно найти зеркала счастливых воспоминаний и первых поцелуев, случайных встреч и нелепых совпадений, заветных желаний и ночных кошмаров, несправедливых обид и благородных поступков, упущенных возможностей и последних шансов. Подробная классификация Страгийских зеркал приведена ниже. Два одинаковых зеркала — одно в месте вне времени, другое, где-то в мире вбирающее отражения, образуют зеркальную пару.. Все зеркальные пары были изготовлены и расставлены (когда? Ты сам понимаешь бессмысленность этого вопроса, так же, как и бессмысленность вопроса о том, что возникло раньше: страгийский орден или зеркальный коридор) цвергами, самыми искусными мастерами, каких только можно найти, а у страгийского ордена, поверь, был выбор. Расстановка зеркал гарантирует гармоничное развитие всех вселенных при любой случайной выборке попавших в поток времени отражений, но никто не утверждает, что гармоничность означает добро и справедливость.
Том с интересом изучал описания страгийских зеркал. Наверняка в комнате профессора Кривелли можно найти какие-нибудь из описанных в «Тайной книге времени». Вот бы заглянуть в зеркало справедливого возмездия!
Вдруг книга, как-то виновато прошелестев зеркальными страницами, закрылась и исчезла серебристым облачком под крышкой карманных часов. Том вылез из-под одеяла и отодвинул край балдахина. Темнота уже сменилась серыми предрассветными сумерками. Мальчик мысленно поблагодарил книгу за то, что, если уж она непременно решила открываться ночью, то выбрала именно пятницу, переходящую в субботу, когда можно поспать подольше.
— Том, ты в порядке? — услышал он сквозь сон голос Кая. — Ты проспал не только завтрак, но и обед. Вставай, я принес тебе сэндвичи с беконом и кофе.
— Ага. Мне приснился прекрасный сон про то, что Лестранж с Блеком превратились в крыс, — Том почувствовал такой голод, что не мог оторваться от бутербродов. — Спасибо, знаешь, когда однажды в приюте меня закрыли в карцере и не кормили, никому даже не приходило в голову что-нибудь мне принести.
— Мугглы запирают своих детей и морят голодом?
— Ну, не все, конечно, просто чужих детей не жалко, да и заступиться за них некому. Я не об этом, просто в приюте не было никого вроде тебя или Ориель. Да я и сам был не лучше. А где все? — Том только сейчас заметил, что ни в спальне, ни в общей гостиной Слизерина никого нет.
— Сегодня первая тренировка Слизерина на гоночных коврах в этом сезоне. Мой отец подарил Хогварцу двадцать новеньких «Коврше-30» и даже «Ковррари» для Диппета. Пассажирские «Ковроинги-525», на которых мы летели в Хогварц, — тоже его подарок.
Том подумал, что, возможно, в словах Лестранжа о том, что Ривейра дорого заплатил за то, что его сын будет учиться в Хогварце, была доля правды.
— А что ему оставалось делать? — Кай вздохнул, словно прочитав мысли Тома. — Меня не хотели брать никуда, даже в Дурмштранг! По классовым соображениям там теперь рабоче-крестьянская магическая школа! Клавдия Малфоя тоже отшили, а он так мечтал туда попасть. Представляешь, он притащил все три тома своей знаменитой родословной, восходящей чуть ли не к Мерлину, и получил ответ, что его непролетарское происхождение не вписывается в новый образ мага, создаваемый их школой. Его папаша чуть не лопнул от злости. Нам тоже ответили что-то нелестное про буржуев и империалистов. Тогда папа сказал, что ради того, чтобы я учился, он готов на все, а если совсем ничего не поможет, он даже вступит в магическую коммунистическую партию, чтобы меня взяли хотя бы в Дурмштранг.
— А Дурмштранг что, в…
— Да, в Советском Союзе. Но Великий Мерлин избавил папу от такого испытания — директор Диппет принял ковры довольно благосклонно, да и Дамблдор за меня вступился.
— А ты почему не пошел смотреть на тренировку?
— Чтобы опять узнать от Лестранжа с Блеком все, что они думают обо мне и моей семье? Всем понятно, зачем мой отец сделал столько подарков Хогварцу, до этого он никогда не был замечен в благотворительности.
— Извини, Кай, я не хотел. Обо мне, кроме тебя и Ориель, тоже никто не думает ничего хорошего. Кстати, по-моему, твой старик сделал все, как надо, и если бы у меня был такой отец, да что там, хоть какой-нибудь…
— Ничего. Жаль, что в спальне нельзя колдовать. Я бы с удовольствием наложил на подушки Блека с Лестранжем заклятие кошмарных снов.
— Нельзя колдовать?
— Ну да. Гостиные и спальни защищены мощным блокирующим и нейтрализующим заклятием, а то представляешь, что бы началось?
— Подожди-ка. В нашем приюте тоже никто не колдовал, но это не мешало делать гадости. Масса вариантов — в постель можно насыпать песка, подкинуть муравьев, положить под простыню тарелку с водой…- Том поморщился, вспомнив, что в последний месяц перед отъездом сам регулярно получал подобные знаки внимания.
— Здорово! Только лучше с чернилами!
— Ещё можно налить в ботинки масла — это ужасно противно, или подложить в карманы слизняков.
— Давай подложим Блеку с Лестранжем тарелки с чернилами!
— Обязательно, только не сегодня. Если мы сделаем это сейчас, нас в один миг раскроют. Все знают, что я проспал завтрак и обед, и многие наверняка видели, что ты понес мне бутерброды. Такие вещи лучше всего делать тогда, когда заподозрить можно любого.
— У тебя богатый опыт?
— Так, средний. Но мне никогда не хотелось попасть в карцер. Я скажу, когда можно, а пока начнем с того, что сегодня на ужине незаметно унесем две тарелки.
— Я думал просто попросить на кухне…
— Лучше сразу напиши Диппету покаянное письмо.
— Ты прав. Пойдем, тренировка сейчас закончится, а я договорился с Ориель, что мы погуляем.
В тот вечер он очень хотел рассказать друзьям о Тайной Книге Времени, но что-то его опять остановило. Противный маленький червячок внутри шептал, что Том почти не знает их, и не стоит им доверять. К тому же, он был уверен, что Ориель предложит все рассказать Дамблдору (она была без ума от декана Гриффиндора) или Диппету.
Большую часть воскресенья он провел в библиотеке Хогварца, с интересом просматривая подшивки «Ежедневного пророка», «Businessmage» и «Ведьмополитена». Он узнал, что Рудольф Ривейра уже восьмой год считается самым богатым магом в мире, а в этом году его состояние, оцениваемое в девяносто два миллиона галеонов, почти вдвое превысило благосостояние его основного соперника, Аврелиуса Малфоя. В подшивке за апрель он наткнулся на любопытную статью о злом колдуне Гриндельвальде, который, несмотря на то, что уже двенадцать лет находится в розыске за практику черной магии, открыто живёт в Германии и даже стал советником при верховном магическом канцлере — Арнольде Шилли-Груберте. Особенно Тома заинтересовало, что среди жертв Гриндельвальда в статье назывался известный ковролетчик, профессор магических перемещений Ярволо Серпентс, предположительно погибший около одиннадцати лет назад именно после того, как был допрошен аврорами в связи с неожиданным появлением Гриндельвальда в муггловском трактире. Статья под названием «Чёрные тучи над магической Европой» рассказывала о том, что, по непроверенным источникам, Шилли-Груберт, нарушив все веками выработанные правила, предписывающие тщательно скрывать волшебный мир от мугглов, заключил союз с муггловским канцлером Германии — Гитлером и намеревается помочь ему в завоевании мира. Английское колдовское сообщество решительно осудило такой шаг и призывало прервать все отношения с Германией, вплоть до исключения немецких команд из чемпионата мира по квиддичу. Особый резонанс в магическом мире вызвало официальное заявление Германии о выходе из общеевропейского договора о запрете практики черной магии и разрешении «соколам Шилли-Груберта» применения непростительных проклятий по своему усмотрению. Довольно ехидная статейка упоминала о единственной социалистической школе магии — Дурмштранге, которая в худших германских традициях не чуралась обучению черной магии — надо же чем-то противостоять классовым врагам. Том пролистал подшивки за три года, узнал всех лауреатов конкурса «Полезная магия без усилий всем и каждому», всех обладателей приза «За самую обаятельную улыбку», пробежал взглядом все распоряжения министра магии и отчеты авроров о борьбе с темными силами, узнал множество потрясающих потребностей о драконах и единорогах, но больше не нашел ни одного упоминания фамилии Серпентс.
Редактор-корректор: Маргарита,
