Том Реддль и зеркальный коридор

Глава 8. От Хэллоуина до Рождества

С самого утра Хогварц находился в томительном ожидании праздника, но, наверное, ни для кого наступающий Хэллоуин не имел такого значения, как для Тома. По коридорам разносился упоительный запах запекаемых тыкв, а, выйдя из спальни, первокурсники обнаружили, что и общая гостиная Слизерина уже украшена к празднику: в воздухе висели тыквы, светящиеся изнутри сквозь прорези-глаза приглушенным золотистым цветом. Факелы сегодня горели ярче, чем обычно: свет одних был ярко-жёлтым, других — синим, третьих — и вовсе изумрудно-зелёным. Вдоль стен, от факела к факелу, тянулись разноцветные мерцающие гирлянды. На уроках предвкушение праздника только усилилось — занятия были необычными даже по меркам Хогварца. На уроке заклинаний, например, ребята помогали профессору Айзенгриму зачаровывать летучих мышей и делать из них танцующие в воздухе гирлянды для украшения Большого зала. Тому стало невыносимо обидно, что он не попадёт на праздник, но о том, чтобы отказаться от задуманного, и речи быть не могло. Всю вторую половину дня они с Каем проводили последние приготовления к намеченной операции.

Перед празднованием в общей гостиной Слизерина появилась профессор Кривелли, как всегда, отстранённая, но даже её коснулась праздничная атмосфера Хэллоуина: короткий плащ страгийки украшала сверкающая золотая, инкрустированная алмазами застёжка в форме песочных часов.

Студентам первого и второго курсов нужно было переодеться и проследовать в сопровождении декана в Большой зал на праздничный ужин. Ещё раз вздохнув про себя, Том пристроился позади однокурсников и незаметно отстал от них, свернув в один из пустынных коридоров. Оглянувшись вокруг и убедившись, что никто, кроме него, не предпочёл празднованию Хэллоуина шатание по тёмному замку, Том забежал в комнату для мальчиков, снял форменную курточку и брюки и достал склянку с усовершенствованным многосущным зельем Фламеля. Он очень пожалел, что почтенный алхимик не потрудился усовершенствовать еще и отвратительный запах. Волос Ван Хельсинг растворился в густой темно-коричневой жиже со зловещим шипением. Том вздохнул и с глубочайшим отвращением сделал глоток. Зря он думал, что на свете нет ничего противнее полыни, которую как-то раз ему накрошили в суп в приюте. Слёзы брызнули из глаз мальчика, и он с трудом сдержал подступивший приступ тошноты. Казалось, он проглотил что-то живое, неудержимо рвущееся обратно. Тома бросило в жар, который тут же сменился холодным потом. Не прошло и нескольких секунд, как руки мальчика стали становиться длиннее, а вместо коротко остриженных ногтей появились длинные и грязные. Он вздрогнул, ощутив сзади на шее щекочущее прикосновение волос. Но самым неприятным было странное давление и тяжесть в груди. Дрожа от страха, Том переоделся в свободную бесформенную робу синего цвета: такие профессор Торрин выдавал старшеклассникам для работы у горна. К счастью, у Брунгильды Ван Хельсинг был не очень большой размер ноги, и Том, хотя и не без некоторого неудобства, смог остаться в собственных ботинках. Впрочем, в его исполнении профессор Ван Хельсинг получилась ненамного нелепее, чем оригинал. Во рту до сих пор оставался отвратительный горько-жгучий привкус, но Том от страха практически не замечал его. Он гордо прошествовал по коридорам, прокручивая в уме, что могла бы сказать настоящая Брунгильда Ван Хельсинг, если бы ей на пути кто-нибудь попался. Но, слава Мерлину, в этот вечер у всех были дела поважнее, и до самой библиотеки мальчику в облике профессора никто не встретился.

— Брунгильда, Вы не на празднике? — с удивлением спросил библиотекарь мистер Буквинс, который, казалось, никогда не покидал своего поста. Хотя Том тщательно готовился к встрече с ним, во рту у него пересохло от страха:

— Некогда мне терять время на всякие глупости, — он хотел сказать это громко и уверенно, но получился лишь какой-то писк. Буквинз обескураженно посмотрел на него и пожал плечами — видимо, ему не хотелось связываться с истеричной профессоршей и портить себе настроение в Хэллоуин. Мальчик быстро, пока его ещё о чём-нибудь не спросили, прошёл в запретную секцию, и только когда он прикрыл за собой дверь, страх немного отступил.

Множество высоченных стеллажей от пола до потолка были уставлены книгами. Ему не хватит целой жизни на то, чтобы просмотреть все эти тома! «Проклятия: теория и практика», — гласила табличка на ближайшем к Тому стеллаже. «Сильнейшие зелья и яды», — сообщала такая же табличка на втором. Том остановился около стеллажа «Зачарованные предметы в Чёрной магии» и начал перебирать толстые фолианты, радуясь, что в облике профессора Ван Хельсинг он гораздо выше. Найти что-нибудь про Амулет Тени ему так и не удалось, зато в книге «Чёрные колдуны девятнадцатого и двадцатого веков: справочное пособие для авроров» он обнаружил много интересного о Зигфриде Гриндельвальде. Том с ужасом осознал, что, если за исчезновением его дедушки действительно стоит этот человек, ему предстоит столкнуться с самым могущественным тёмным магом современности. (Но разве существует в мире сила, способная остановить мальчишку на пути к его самой заветной мечте? — прим. авт.) Том взялся за «Сто страшных преступлений против магического порядка», рассчитывая найти ещё что-нибудь о Гриндельвальде, и не был разочарован. Помимо его леденящих душу деяний он с удивлением обнаружил упоминание о своём великом предке, Салазаре Слизерине. Надо же, он бы никогда не подумал, что один из основателей Хогварца мог быть замешан в чём-то неблаговидном.

«По дошедшим до нас обрывочным сведениям той эпохи, именно Салазару Слизерину волшебный мир обязан почти полным тысячелетним разрывом отношений со страгийским орденом. Этот прославленный обманщик и карточный плут выиграл у цверга Морока реликвию неизвестного назначения, названную последним „Амулетом Тени“. Через некоторое время после этого случая последовало единственное за всю магическую историю обращение от магистра страгийского ордена с просьбой вернуть принадлежащий им великий артефакт, который не может быть ни украден, ни взят силой. Но Салазар Слизерин с присущей ему дерзостью ответил, что амулет будет вечно принадлежать его семье, напоминая потомкам о славе их великого предка, обхитрившего великий Орден Хранителей Времени. Последствием этого подлого и недальновидного поступка, по преданиям, стала Великая охота на ведьм, унёсшая жизнь самого Слизерина.»

«Вот где нужно искать информацию про амулет — в страгийском гримуаре!» — Тому стало так досадно, что захотелось стукнуться головой о книжную полку. Если бы не проклятая астрономия, как назло, почти до рассвета занимавшая все пятничные ночи, ему не пришлось бы превращаться в Ван Хельсинг. Мальчику казалось, что он пробыл в запретной секции невероятно долго, так, что впору было опасаться за вторую часть плана. Поставив книги на место и твердо пообещав себе обязательно придумать способ попасть сюда ещё не раз, Том с самым независимым видом, на какой только был в таком состоянии способен, прошествовал мимо озадаченного Буквинса и направился в слизеринское подземелье, где чернила и тарелки для Лестранжа и Блека уже давно ждали своего часа. Тарелки они больше месяца назад незаметно унесли из столовой, а позавчера сова из службы «Наши товары летят к Вам» доставила Каю большой набор цветных несмываемых чернил. Из коридора было прекрасно слышно, что царящее в Большом зале веселье в самом разгаре. Да, его другу, который по ходу праздника должен был на какое-то время перевоплотиться в него с помощью многосущностного зелья, тоже придётся (или пришлось?) несладко — Том затруднялся сказать, сколько времени он провёл в запретной секции. Исполненный сладкого предчувствия маленькой мести, так хорошо знакомого ему по жизни в приюте, Том прошёл в общую спальню. Несколько минут ему понадобилось на то, чтобы успокоиться и унять предательскую дрожь в руках, потом он наполнил красными несмываемыми чернилами две глубокие тарелки. Умело пристроив их под темно-зелёными простынями на кроватях Лестранжа и Блека, он аккуратно застелил постели одеялами. Вдруг Тому стало очень забавно от мысли, как это, наверное, нелепо выглядит со стороны: профессор по Защите от тёмных сил тайком копается в постелях слизеринцев-первокурсников. Отмахнувшись от этой ерунды, лезшей в голову, мальчик с чувством выполненного долга вышел из спальни…

Сердце его ухнуло куда-то вниз: в общей гостиной сидел ни кто иной, как староста Слизерина, пятикурсник Клавдий Малфой. Неизвестная девушка, лица которой мальчик не мог разглядеть, прильнув к юноше, жарко целовала его в губы. Том замер на месте, соображая, что ему делать, — логичнее всего было бы попытаться незаметно проскользнуть мимо них, но если парочка всё-таки обратит на него внимание, то хороша же будет профессор Ван Хельсинг, тайком крадущаяся мимо целующихся студентов! Просто пройти мимо значило неизбежно привлечь к себе внимание, но убедительно играть роль истеричной преподавательницы, которая праздничным вечером неизвестно зачем пришла в гостиную ненавистного факультета, он тоже не был готов. И тут в довершение ко всему в гостиную вошли Орландо и Людвиг Лестранжи. Том понял, что опоздал. Их лица вытянулись от удивления. Мальчик догадывался, что со стороны, наверное, выглядит не лучше, и был абсолютно прав: лицо профессора Ван Хельсинг не выражало обычного высокомерного презрения, появлявшегося у нее при виде слизеринцев, а стало белым, как мел.

Услышав шаги, Клавдий Малфой отстранился от своей подруги и застыл на месте. Девушка, оказавшаяся пятикурсницей Оливией Тонкс, покраснела до корней волос. Тому показалось, что этот миг тянулся целую вечность, в висках у него стучало и, казалось, он ни за что не сможет взять себя в руки и так и будет стоять здесь, пока не сбежится вся школа, включая настоящую Брунгильду Ван Хельсинг, и тогда его разоблачат, выгонят из школы и отправят на съедение Кобыле Броди. Он очень удивился, когда услышал собственный голос, вернее, голос профессора Ван Хельсинг:

— Лестранж, Малфой! Что вы здесь делаете, хотелось бы знать, когда вся школа на торжественном ужине? И не пытайтесь меня убедить, что вы пришли пораньше, чтобы подготовиться к урокам! Хотя вам, конечно, это бы не помешало! Признавайтесь, что вы задумали? Уж точно какую-нибудь пакость, чего ещё можно ждать от слизеринцев! — это было слишком даже для преподавателя по Защите от темных сил, но ничего лучше Тому в голову на тот момент не пришло.

— Профессор, но… — начал было Малфой, побледневший от ужаса в такой же степени, как покраснела его подружка.

— Я не желаю выслушивать Ваши жалкие, лживые оправдания! Лучше помолчите, пока Ваш факультет не лишился баллов, — Том уверенной походкой вышел из гостиной. Добравшись до туалета для мальчиков, в котором несколько часов назад свершилось его преображение, Том ещё раз оглянулся по сторонам, быстро проскочил в кабинку и прислонился к стенке, тяжело дыша. Дрожащими руками он нащупал в кармане пузырек с универсальным очищающим зельем и, не мешкая, сделал большой глоток. Оно оказалось таким кислым, что свело скулы, зато уже в следующую секунду Том почувствовал, что стал сам собой, и как будто огромный камень упал с его души. Мальчик быстро переоделся и поспешил в Большой зал. С непринужденной улыбкой он сел за общий стол Слизерина рядом с Каем, как будто только что отлучился на несколько минут.

— Ну, как? — прошептал Кай.

— Получилось. Только Малфой и Лестранж засекли меня в гостиной. Я думал, умру от страха. Ты был мной?

— Да, два раза, как и договаривались. Всё нормально, только Ориель страшно беспокоится.

Больше поговорить им не удалось, потому что профессор Диппет, дирижируя палочкой, начал исполнение хогварцкого гимна, и студенты, каждый на свой лад, нестройным хором подхватили песню. На этом праздник завершился. Уже выходя из зала, Ориель догнала Тома и, крепко сжав его руку, очень тихо спросила:

— Ну что, получилось?

— Всё в порядке, — выдохнул Том. Он только расстроился, что от шикарного праздничного ужина ему не перепало ни крошки. Они с Каем направились в общую гостиную. У камина сидели братья Лестранжи с такими лицами, как будто их огрели чем-то очень тяжёлым. Клавдий Малфой успокаивал плачущую Оливию. Том почувствовал какое-то злорадное удовлетворение, тут же сменившееся приступом леденящего душу страха. Ему очень хотелось прямо сейчас поделиться с другом всем пережитым в этот вечер, самый странный в его жизни, но мальчик не рискнул — ему казалось, что все подозрительно смотрят именно на него. Наверное, что-то подобное чувствуют преступники, находящиеся буквально в шаге от разоблачения и вынужденные вернуться на место совершенного злодеяния. Однако мысль отправиться спать не приходила в голову ни ему, ни Каю. Оба слишком сильно перепугались за этот вечер и не очень-то рассчитывали заснуть. В результате они сидели в дальнем уголке гостиной, глядя на пламя в камине, и тихо перебрасывались ничего не значащими фразами. Тома, правда, так и распирало спросить, что же он — то есть Кай в его обличье — делал на празднике, но он не решался. Наконец, Лестранж с Блеком отправились спать. Сердце Тома сжалось — придуманная шалость уже не казалась ему столь эффектной и безопасной, но отступать было поздно.

— Что за дрянь! — раздался злой голос Лестранжа из спальни. — Мерлинова борода! Что это?! — он перешёл на крик. Тому очень хотелось подняться и посмотреть, но неведомая сила как будто приклеила его к стулу. Ещё бы, за сегодняшний вечер он истратил весь запас храбрости, которой у него и так было немного, на несколько лет вперёд.

— Ааа! — раздался громкий вопль Блека.

— Эй, что случилось? — Клавдий Малфой и Орландо Лестранж решительно направились в спальню первокурсников. Кай тоже поднялся и с нескрываемым интересом проследовал за ними. Том, уже в который раз за сегодняшний бесконечный вечер, взял себя в руки и заставил подняться и пойти вместе с другом. Раздетые, Блек и Лестранж стояли около своих кроватей. Даже в полумраке было видно, что они измазаны чем-то бурым.

— Я лег, и у меня в постели появилась лужа, — Лестранж с ужасом смотрел на себя и свою кровать

— В твоем возрасте пора уже прекратить оставлять в постели лужи, — Том вложил в эту фразу всю язвительность, на какую только был способен. Странно, он столько ждал этого момента торжества, но почему-то не почувствовал желанного удовлетворения. Просто хотелось, чтобы всё это побыстрее закончилось.

— И у меня тоже… Это кровь, — круглая физиономия Динуса Блека от испуга выглядела ещё глупее.

— Зато, наверное, ОЧЕНЬ ЧИСТАЯ КРОВЬ, — не остался в долгу Кай, и глаза его победоносно сверкнули.

— Что ты мелешь? — Клавдий Малфой подошёл к кровати Блека и провёл по ней рукой. Кожа немедленно окрасилась в бурый цвет.

— Люмос! — староста достал палочку, и в свете огонька стало ясно, что цвет действительно кроваво-красный. Орландо тоже зажёг магический огонёк на своей палочке и, поднеся её к кровати младшего брата, увидел там огромное расплывающееся пятно. Он с отвращением пошарил под простынею и извлек оттуда пустую тарелку.

— Я хочу знать, кто это сделал, — гневно произнёс он. Кто заходил в спальню последним?

— Ты же помнишь, Орландо, кого мы встретили… Она выходила из спальни… А больше никого не было, — Людвиг не решался произнести вслух имя профессора Ван Хельсинг.

— Кого? — тупо спросил Блек, глядя бессмысленным взглядом на свои испачканные руки.

— Профессора Ван Хельсинг, — почти прошептал Людвиг.

— Профессор Ван Хельсинг? — переспросил Динус. — Это она подложила нам тарелки с кровью в постель?

— Это не кровь, — Клавдий Малфой брезгливо понюхал испачканную руку, — похоже на чернила, и я бы на твоём месте, Людвиг, оставил при себе подозрения в адрес профессора Ван Хельсинг. Она истеричная дура и ненавидит Слизерин, но она всё-таки преподаватель!

— Зачем же она, по-твоему, разгуливала ночью в Хэллоуин по слизеринским спальням? Не знал, что эта ходячая нелепость совершает свой вечерний моцион в нашем подземелье! — Орландо вступился за брата.

— И что ты предлагаешь? Пойти к Диппету и сказать, что профессор Ван Хельсинг по вечерам подливает чернила в постели студентам? Орландо, если ты решил открыть клуб самоубийц, пожалуйста. Что вы встали, идите мойтесь! — скомандовал он Блеку с Лестражнем. — А вы что уставились? Быстро спать, и лучше проверьте свои постели, — Малфой грозно посмотрел на Тома с Каем. Мальчики послушно направились к кроватям и откинули одеяла.

— Эй, — на тупой физиономии Блека отразилось подобие мысли, — это не она. Ван Хельсинг больше всего ненавидит Ривейру, а не нас.

— А кто же? — ядовито поинтересовался Орландо. — Есть идеи?

— Реддль и Ривейра, — наконец изрёк Динус

— Слушай, Блек, даже такой придурок, как ты, смог бы отличить нас от профессора Ван Хельсинг. А Лестранж всё-таки чуть поумнее. Мы пришли позже тебя, и Лестранжи и Малфой уже сидели у камина, — Том представить себе не мог, что ещё может сегодня говорить так уверенно.

— Что здесь происходит? — раздался громкий, низкий голос вошедшего в спальню директора Диппета. За ним стояли профессор Кривелли и плачущая Оливия Тонкс. — Где кровь?

Тому показалось, что он сейчас упадёт в обморок. Он не был уверен, что сможет соврать, если директор будет смотреть на него в упор своим пронизывающим, испепеляющим взглядом.

— Это не кровь, — тихо сказал Малфой. — Кто-то подложил тарелки, наполненные чернилами, в постели Людвига Лестранжа и Динуса Блека.

— И кто же это сделал? — голос Диппета звучал грозно. Горящий взгляд чёрных глаз остановился на Людвиге.

— Профессор Ван Хельсинг… — пробормотал он, пряча глаза.

— О, нет… — прошептал Клавдий Малфой, закатывая глаза к потолку.

— Что ты хочешь этим сказать? — Диппет не смог скрыть замешательства. На лице декана Слизерина, наоборот, не дрогнул ни один мускул. Наверное, если бы Лестранж сказал, что это сделал сам Мерлин, страгийка бы ничуть не удивилась.

— Мы с Орландо пришли пораньше и видели, как она выходила из нашей спальни незадолго до конца ужина…

— Лестранж, профессор Ван Хельсинг до самого конца праздника находилась за преподавательским столом. Я давно не слышал такой чудовищной лжи. Минус пятьдесят баллов со Слизерина!

— И немедленно вымойтесь и поменяйте постели, — добавила профессор Кривелли, — я поднимусь через полчаса и проверю. И надеюсь, больше не услышу душераздирающих историй о том, что еще кто-то из преподавателей строит вам козни.

— Я не вру, профессор Кривелли! Позвольте мне заглянуть в зеркало истории, — Людвиг чуть не плакал.

Черные глаза страгийки сверкнули:

— Если ты узнаешь о недавнем прошлом то, чего не мог и не должен был узнать, ты сможешь изменить ход времени. А это никому не позволено. Тем более, по такому ничтожному поводу.

Директор и декан удалились.

— Что, доволен? — со злостью прошипел Клавдий Малфой. — Ты действительно думал, что тебе поверят? Великий Мерлин, как вы оба только попали в Слизерин! Таким тупицам самое место в Хуффльпуффе! Не слышали, что сказала наш декан? Быстро мыться, пока Слизерин не лишился последних баллов!

— Успокойся, Клавдий, ты же сам её видел, — Орландо попытался вступиться за брата.

— Только у меня хватило ума держать язык за зубами! И из-за меня Слизерин не потерял пятьдесят баллов. У нас их всего-то семьдесят! Никогда ещё мы не оказывались последними в соревновании факультетов, но в этом году у нас все шансы! Отец убьет меня, если Слизерин будет позади Хуффльпуффа! — разъярённый Малфой вышел.

— У тебя, может быть, ума и хватило, а вот твоя подружка, только услышав про кровь, бросилась звать директора! Что же ты её не учишь жизни? — огрызнулся Лестранж-старший ему вслед.

Людвиг и Динус уныло поплелись мыться, о чём-то тихо переговариваясь. Том почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Но, несмотря на то, что он совершенно не надеялся уснуть, сон пришёл к нему неожиданно быстро. Последней мыслью мальчика было то, что шляпа не ошиблась, отправив его в Слизерин, — тут ему самое место.

Утром Лестранжу и Блеку пришлось столкнуться с холодным презрением однокурсников, отнюдь не обрадованных тому, что за ночь Слизерин переместился на последнее место в соревновании факультетов.

Днём друзья встретились в парке после обеда. Ориель выглядела просто разъярённой, что было на неё очень не похоже:

— Том, зачем ты это сделал? Из-за тебя Слизерин лишился пятидесяти баллов, и все считают братьев Лестранжей лгунами! Я не хотела помогать тебе в этом!

— Что ты говоришь, Ориель? Они твои лучшие друзья, и тебе очень нравится, когда они обзывают тебя мугглокровкой? — Том предполагал, что разговор с ней будет тяжёлым: трудно представить человека, более несовместимого с подлостью, чем его подруга.

— Нет, дело не в этом. Они ведут себя недостойно, но это не повод уподобляться им. Ты понимаешь, что становишься таким же?

— Ориель, не мы начали первыми. Лестранж и Блек получили по заслугам, — Кай вступился за друга.

— Вы даже ничего не сказали мне! Том, это подло!

— Хорошо. Я пойду к профессору Кривелли и во всём признаюсь. Ты ведь этого хочешь? Меня исключат из Хогварца и вернут в приют Босоногого Патрика. Последний месяц там я не выходил из карцера, а Кобыла Броди, наша воспитательница, приходила ко мне только для того, чтобы избить. И всё из-за того, что твой отчим сократил финансирования приюта. Она очень обрадуется моему возвращению и не упустит возможности заморить меня голодом. Тогда ты будешь довольна? Справедливость восторжествует? — Том смотрел на неё в упор. В его глазах сверкали зловещие ледяные огоньки. Он хорошо изучил Ориель и знал, что она никогда этого не потребует, и поэтому не отводил глаза. Ориель молчала — эта девочка была не из тех, кто готов так просто поступиться принципами.

— Том, ты всё равно поступил отвратительно, кроме того, не было никакой необходимости так рисковать. Если бы я знала, то не стала бы в этом участвовать, — она вздохнула.

— Ориель, ты преувеличиваешь, — Том поморщился, как от зубной боли, — ему хотелось так же пылко верить в добро и справедливость.

— Ты даже не спросила у Тома, что ему удалось узнать в библиотеке, — Кай был на стороне друга. Его тоже абсолютно не мучила совесть.

— Том, пообещай мне, что больше не будешь так делать! — не сдавалась Ориель.

— Хорошо, обещаю, — ещё раньше, чем Том произнёс эти слова, он понял, что нарушит слово.

— Так ты что-нибудь нашёл в запретной секции? — Кай был рад сменить тему.

— Кое-что. Я читал про Гриндельвальда, великого тёмного мага. Он проводит чёрные мессы и подозревается в нескольких убийствах. Еще его разыскивают потому, что он пытался вмешаться в ход времени.

— Как это? — голос Ориель звучал встревоженно.

— Не знаю, — Том пожал плечами, — но я уверен, что исчезновение дедушки — его рук дело. Амулет Тени — великий страгийский артефакт, его нельзя взять силой или украсть. И он много поколений хранился в моей семье. Если Гриндельвальд хочет изменить время, это именно то, что ему нужно.

— И ты думаешь, он до сих пор не нашёл его? Ведь прошло больше десяти лет.

— Если бы он его нашёл, уже должно было бы произойти что-нибудь ужасное. Он притворился дедушкиным другом потому, что не мог его просто украсть. Я уверен, что дедушка не отдал его.

— Том, у тебя есть какие-нибудь родственники-волшебники? — спросил вдруг Кай.

— Нет, по крайней мере, Дамблдор так сказал. Поэтому меня и оставили в муггловском приюте. А что?

— Просто, если этот артефакт действительно защищен от кражи, причём заклятием такой силы, которое Гриндельвальд не может обойти, то рано или поздно он начнёт охотиться за тобой.

— Зачем?

— На тебя это заклятие не действует — амулет принадлежит твоей семье, и ты, похоже, единственный, кто может отдать его Гриндельвальду.

— Что ж, отлично. Не придётся искать его самим.

— Том, ты понимаешь, что говоришь? — вмешалась Ориель. — Это самый опасный чёрный маг, и даже авроры не смогли его найти! Мне кажется, пришло время всё рассказать директору — сами мы с этим не справимся.

— Ориель, мы об этом уже говорили. Меня просто исключат за взлом кабинета Кривелли и проникновение в запретную секцию.

— Том, но это очень опасно!

— Хорошо, я обещаю подумать над этим ещё раз, если удастся найти амулет. Пока же мы даже не знаем толком, что искать.

— Если это страгийский артефакт, можно попробовать спросить у профессора Кривелли, — предложила Ориель.

— Бесполезно. Это попахивает вмешательством в ход времени, а на такие темы она не разговаривает никогда. Я уже просил её показать в зеркале истории, как пропал дедушка, но она отказалась. Дождёмся Рождества. В запретной секции ещё столько всего интересного: целый стеллаж о великих проклятиях!

— Том, ты, кажется, мне кое-что пообещал! — Ориель гневно сверкнула глазами.

— Я же не сказал, что собираюсь проклясть Лестранжа или Блека. А вот для встречи с Гриндельвальдом это пригодится.

— Смотри-ка, легки на помине, — Кай помрачнел.

К ним действительно приближались Лестранж и Блек, на лицах которых до сих пор оставались красноватые пятна. Видимо, избавиться от несмываемых чернил оказалось не так просто.

— А вот и неразлучная троица. Наши отщепенцы и мугглокровка, — голос Лестранжа не предвещал ничего хорошего.

— Чего вам надо? Если хотите предложить приятно провести время, то у нас другие планы, — Том смерил их презрительным взглядом. И откуда у него только смелость в последнее время берётся?

— А ещё лучше идите в лазарет и попросите что-нибудь от галлюцинаций, — хмыкнул Кай.

— А тебя никто не спрашивал, упыриный выродок. Реддль, Ривейра, я чувствую, это ваших рук дело, — взгляд Лестранжа пылал нешуточной ненавистью.

— Помнится, вчера ты был уверен, что это профессор Ван Хельсинг. У тебя провалы в памяти? — поинтересовался Том с наигранным сочувствием.

— В клинике святого Мунго есть отделение для таких. Может быть, для вас ещё не всё потеряно, — взгляд Кая, как всегда, когда он слышал о вампирах, стал тяжёлым и непроницаемым.

— А для тебя найдётся осиновый кол, — с яростью прошипел Блек.

— Я не знаю, как это у вас получилось, но больше некому. Запомните, я теперь с вас глаз не спущу и если что-нибудь узнаю…

— Очень страшно, Лестранж. Иди проспись, пока у тебя снова не начались видения, — Том отвернулся.

Когда их враги, наконец, убрались, Кай посмотрел на Ориель:

— Может, хватит их защищать? Знаешь, если мне выпадет случай сделать им ещё какую-нибудь гадость, я его не упущу.

После этой истории неприязнь остальных слизеринцев к Тому и Каю только усилилась, во многом благодаря усилиям братьев Лестранжей. История с чернилами и профессором Ван Хельсинг ещё долго обсуждалась и даже достигла ушей последней. И Людвиг Лестранж если и не стал для неё самым ненавистным учеником, то, по крайней мере, разделил это почетное звание с Реддлем и Ривейрой.

Чем ближе было Рождество, тем, казалось, стремительнее летело время. Том уделял всё больше внимания книгам по Защите от тёмных сил и учебникам по боевой магии, которые можно было найти в общем отделе библиотеки. Мальчику очень хотелось ещё раз попасть в запретную секцию, но что-то подсказывало ему, что он и так уже достаточно рисковал в этом семестре, нарушая школьные правила, и удача может легко от него отвернуться.

Однажды утром, спустившись в столовую, ребята обнаружили там объявление о том, что составляется список студентов, остающихся в Хогварце на рождественские каникулы. Со дня того разговора Том больше не спрашивал у Кая о его приглашении, и, поскольку его друг тоже ничего об этом не говорил, он уже начал беспокоиться. Мальчик не очень-то верил, что самый богатый маг в мире может пригласить его в гости. После несостоявшихся каникул у Гридингсов богатые люди, даже те, у кого были замечательные дети, казались ему не слишком приятными. Весь завтрак Том с тоской поглядывал на объявление.

— Эй, зачем тебе это? — Кай поймал его настороженный взгляд. — Ты что, хочешь остаться в Хогварце?

— Конечно, нет. Я просто подумал, вдруг твой отец не согласится…

— Он уже согласился, и на днях пришлёт вам с Ориель официальные приглашения. Я получил от него сову позавчера. Он спрашивает, какую комнату для тебя приготовить.

— Да я могу и так обойтись, не стоит беспокоиться, — смутился Том, — например, вместе с тобой жить. Я не привередливый.

— Даже не хочу думать, что сделает отец, если я ему такое напишу. Как минимум, наложит парочку проклятий за невоспитанность. Гости для него — это святое, тем более, что к нам они не так часто приезжают, — Кай помрачнел.

На следующий день за завтраком филин с невероятно торжественным видом опустил Тому в руки свиток, скреплённый круглой зеленой печатью с изображением летящего дракона, такого же, как на мантии Кая. Это было его первое письмо за время учёбы в Хогварце. Том всегда с завистью поглядывал на тех, кому присылали из дома письма и сладости. Хотя мальчик догадывался, что это такое, он всё равно смотрел на пергамент с нескрываемым интересом: раньше он никогда не получал приглашений. Письмо вежливо сообщало, что Рудольф Ривейра будет счастлив видеть Тома Я. Реддля в своем доме на рождественские и новогодние праздники.

Ориель сообщила друзьям, что на Рождество она поедет к матери, у которой будет перерыв в съёмках, и присоединится к ним в Новый год, потому что Лорна Грай приглашена в этот вечер на бал Его Величества в Букингемский дворец. Весь день у Тома было приподнятое настроение, которое не смогла испортить даже профессор Ван Хельсинг.

Сегодня его ждало очередное дополнительное занятие по трансфигурации. Дамблдор предложил им попробовать серию превращений — сначала яблоко в клубок ниток, потом клубок в стеклянный шар, а затем шар обратно в яблоко. Минерва МакГонаголл, как обычно, добилась успеха первой, Том — после неё. Мальчик не переставал следовать плану, выработанному в первые дни: не высовываться без необходимости, поэтому никогда не пытался переплюнуть гриффиндорскую всезнайку. Хотя, положа руку на сердце, пока ему было до этого далеко. А вот обойти самоуверенную, вспыльчивую Виталику Ипсиланти всегда доставляло ему удовольствие. Дамблдор остался очень доволен им:

— Если так пойдёт и дальше, Том, на следующий год можно будет попробовать начать превращения магических предметов. Это самый сложный раздел трансфигурации. Ты остаешься на каникулы в Хогварце?

— Нет, сэр, отец Кая пригласил меня в гости на Рождество.

— Вот как? Что ж, я рад за тебя. Рудольф Ривейра прекрасный человек, смелый и мудрый. И отличный колдун.

— Но ведь его жена была вампиром, и её казнили, — не выдержала Виталика Ипсиланти, оторвавшись от своего замурованного в стекло клубка.

— Не стоит осуждать его, Виталика, я знал Анабеллу до того, как с ней произошло несчастье. Она была прекрасной женщиной. Тот трансильванский вампир обратил её насильно, грубо нарушив соглашение между нашими расами. Рудольф не смог отказаться от неё и надеялся исцелить. Ему приходилось охранять от матери собственного сына. И я не видел человека, более стойко переносившего страшную беду. Ни он, ни Кай не виноваты в том, что произошло с Анабеллой.

В последний день занятий перед каникулами на уроке магической истории профессор Кривелли рассказывала о первом восстании гоблинов. От желающих попробовать себя в роли полководцев отбоя не было, и в этот раз невозмутимость и железная выдержка страгийки была как нельзя кстати. Она не закончила урок до тех пор, пока абсолютно все желающие не увидели последствия воплощения собственных военных стратегий. Том понял, что наблюдать за боем со стороны гораздо проще, и его результат был одним из лучших — восставшие гоблины под его предводительством продержались на несколько дней дольше, но всё равно неумолимо попали в окружение и погибли. Чувствительная Абигайль Аль-Маррест вообще предложила гоблинам сдаться, чтобы избежать кровопролития, но от этого они были истреблены ещё более решительно, а через несколько лет в этой альтернативной ветке истории вспыхнул бунт, гораздо более кровавый и разрушительный.

— Абигайль попыталась найти мирное решение проблемы, а вместо этого выбрала одно из самых кровопролитных. При написании картин истории очень редко используются чёрная и белая краски. Чаще всего приходится иметь дело со всеми оттенками серого. Даже самым великим из вашей расы не дано предвидеть последствия своих поступков. Верных футурологических прогнозов, созданных с помощью муггловской науки, не больше, чем истинных пророчеств магического мира. А если сравнить их количество с числом ложных предсказаний, истинные вполне можно счесть случайными совпадениями. Но это не значит, что не стоит пытаться быть добрыми и нравственными людьми, потому что именно благодаря им на смену сумеркам самых мрачных эпох приходит золотой век цивилизаций мудрых и справедливых.

Казалось, этот урок магической истории был самым длинным в семестре, но никому не пришло в голову жаловаться. Именно с того дня у Тома проснулся интерес к военной истории и стратегической науке. И что бы ни говорила профессор Кривелли, с обычным подростковым максимализмом он был уверен, что будущее вполне можно предвидеть и формировать.

Вечером весь Хогварц собрался на торжественный ужин. В центре зала множеством разноцветных огней сверкала высоченная и необыкновенно пушистая ёлка, которая росла прямо из пола. Профессор Листвик, преподаватель гербологии, вырастил её за несколько часов. По пушистым лапам, присыпанным нетающим зачарованным снегом, прогуливались крохотные человечки. Они ходили друг к другу в гости в маленькие изящные домики и замки из цветного стекла, играли в снежки и катались на санях по заснеженным веткам. У вершины ёлки, вокруг сверкающей алмазной звезды, расположились величественные лев, змей, барсук и орёл — звери-покровители четырёх домов Хогварца. Не в пример студентам своих факультетов, магические звери Хогварца прекрасно уживались вместе. Через весь зал были натянуты разноцветные гирлянды, в воздухе под высоким сводчатым потолком сверкало множество бенгальских огней.

В разгар праздника, когда основные блюда банкета уже были съедены, но время десерта ещё не пришло, студенты разбрелись по залу: кто-то, в основном младшекурсники, во все глаза разглядывал ёлку, ребята постарше разбивались на парочки или шумными компаниями строили планы на предстоящие две недели каникул.

— Ух ты, здорово! — Том с восхищением смотрел на стоящий на пушистой еловой ветке стеклянный замок со множеством шпилей, как будто сделанный изо льда. В самом большом его зале на ледяном троне сидела женщина с красивым, но безжизненно-бледным лицом, чем-то напомнившая ему профессора Кривелли. Около её трона маленький мальчик складывал ледяные фигурки.

— Кай, смотри, это же ты, — Ориель, улыбаясь, показала на мальчика.

— Почему? — не понял тот.

— Это замок Снежной Королевы на Северном полюсе. Она похитила мальчика Кая и сковала льдом его сердце. А его сестра, Герда, очень долго его искала и спасла только благодаря своей искренней любви, и им удалось сбежать из замка. Вы что, не знаете эту сказку? — Ориель с удивлением взглянула на друзей, но ребята не успели ей ответить.

Дверь зала открылась, и быстрым, решительным шагом зашёл незнакомый колдун в коротком чёрном плаще. Незнакомец был высокого роста, смуглый, с волевым лицом и живыми, проницательными зеленовато-карими глазами. Том почувствовал исходящую от него силу и уверенность. Кай, оставив друзей и ёлку, побежал ему навстречу:

— Папа!

— Привет, сынок, — Рудольф Ривейра — а это был именно он — обнял его. Навстречу гостю уже подходил Адальберт Диппет. Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями, и отец Кая присоединился к педагогам за столом.

— Дорогие преподаватели и студенты Хогварца! — Рудольф Ривейра поднялся с бокалом в руках. — Я хочу пожелать вам всем счастливого Рождества. Всех собравшихся в этом зале, безусловно, объединяет одно — любовь и благодарность Хогварцу и людям, которые делают его таким, какой он есть. Пока воспитанием наших детей занимаются такие люди, как Адальберт Диппет, Альбус Дамблдор и все наши прекрасные педагоги, мы, родители, можем быть спокойны. Я особенно рад, что глубокоуважаемый профессор Фламель принял предложение попечительского совета, и теперь студенты Хогварца могут учиться у самого уважаемого в мире алхимика. От себя лично обещаю, что моей компанией на научные разработки профессора Фламеля и профессора Дамблдора будет предоставлено всё необходимое. Нет слов, чтобы выразить мою признательность профессору Торрину, не только великому мастеру, но практически единственному из трудолюбивого горного народа, согласившемуся передать тайны металлов и камней людям. Я не настолько самоуверен, чтобы благодарить адепта страгийского ордена, но я говорю: «Спасибо» — Мерлину за то, что цели хранителей времени позволили передать часть Ваших бесценных знаний«. Немногие из тех людей, кого я знаю, так преданы своему искусству, как профессор Айзенгрим и профессор Листвик. О достоинствах всех без исключения преподавателей Хогварца можно говорить бесконечно, и остаётся только выразить восхищение многоуважаемому Адальберту Диппету, собравшему вокруг себя этот замечательный коллектив.

В этот праздничный вечер я желаю вам всем не только здоровья и счастья, но и терпения. Как отец, я знаю, что управиться даже с одним мальчишкой так же сложно, как управлять корпорацией. Ну, а студентам Хогварца я хочу пожелать, чтобы каждый нашёл здесь не только ту науку, что будет ему интересна более всего, но и верных друзей и первую любовь. Храните с честью древние традиции вашей школы, поверьте, они того стоят. От попечительского совета и от себя лично я ещё раз желаю всем счастливого Рождества. Этот бокал я поднимаю за вас, — последние слова он говорил уже под аккомпанемент хрустального звона бокалов.

Свою речь Рудольф Ривейра произнёс горячо и искренне. До того как Том увидел его, он подозревал, что самый богатый маг в мире вполне может оказаться похожим на насквозь фальшивого и напыщенного Гридингса. Конечно, нескольких минут маловато для окончательных выводов, но не заметить подкупающее обаяние этого человека было просто невозможно.

— У тебя замечательный папа, — Ориель повернулась к Каю.

— Знаю, — Кай смотрел на Ривейру-старшего с гордостью. Впрочем, имей Том такого отца, он бы тоже им гордился.

Проведя за столом ещё несколько минут, Рудольф Ривейра, уверенный и стремительный, подошёл к ним:

— Здравствуйте, Том, Ориель, очень рад с вами познакомиться.

— Здравствуйте, сэр. Но откуда Вы знаете? — Том с удивлением смотрел на него.

— Я не настолько плохой отец, чтобы не знать лучших друзей своего сына, — в его глазах сверкнули какие-то задорные мальчишеские огоньки. — Молодые люди, у вас осталось пятнадцать минут на сборы. А я, с вашего позволения, пока составлю компанию даме. Кай писал мне, что Вас интересуют драконы, леди. Так вот, я знаю о них всё и даже больше.

— Том, пошли, — Кай потянул его за собой. Мальчики быстро собрали вещи, тем более, Тому было практически нечего собирать, кроме форменной одежды и волшебной палочки: в каникулы он собирался прекрасно обойтись без учебников и набора для алхимии. Он потрогал рукой гримуар, привычно спрятавшийся в корпусе карманных часов:

— Я готов.

— Я тоже, — Кай защелкнул замки своего чемодана из драконьей кожи.

Рудольф Ривейра что-то рассказывал Ориель про драконов. Вокруг него уже собралась толпа ребятишек, которые слушали, раскрыв рты.

— Ну надо же. Четырнадцать минут, — отец Кая удовлетворенно посмотрел на часы, — с твоего позволения, Ориель, я забираю этих разбойников и надеюсь, что ты присоединишься к нам тридцатого вечером. За тобой приедут.

— Но Вы же не знаете куда?

— Леди, я достану Вас хоть из-под земли, не беспокойтесь. Счастливого Рождества.

— Вам тоже счастливого Рождества. Том, Кай, счастливо, скоро увидимся.

— Пока, Ориель, с Рождеством!

За воротами замка их встретили звенящая тишина и ледяное дыхание звездной зимней ночи. Шпили величественного замка как будто прорезали иссиня-чёрное ночное небо и исчезали в его бездонной глубине. Чёрное озеро, лишь у берега покрытое тонкой, хрупкой кромкой льда, едва уловимо поблёскивало в ночной мгле. Том полной грудью вдыхал свежий, морозный воздух, в груди сладко ныло от предчувствия чего-то неизведанного. Рудольф Ривейра решительно направился к лежащему у ворот ковру, на ходу достав из плаща волшебную палочку. Он произнёс короткое заклинание, из палочки вырвались серебристые искры, и ковер послушно расстелился у них под ногами. Черный, с изображением летящего золотого дракона, он был гораздо меньше, чем те ковры, на которых школьники летели в Хогварц: на нём разместилось бы от силы человек пять.

— Том, это «Ковррари-1938», модель люкс, самый быстрый гоночный ковер, единственный в мире, — с гордостью сказал Кай.

— А это Кай Ривейра, самый большой хвастун в мире, — насмешливо отозвался его отец, — покажи Тому, как пристегнуться как следует.

Кай деловито вытянул откуда-то из ковра и установил почти вертикально тонкую, крепкую спинку, сразу же, как только Том на неё облокотился, принявшая форму его спины, у краев появились широкие кожаные ремни, которые Кай плотно закрепил у него на груди и на животе. Ещё два крепко зафиксировали ноги.

— Что, готовы? — Рудольф Ривейра одним ловким движением выдернул нити управления.

— Да, сэр, экипаж готов к взлёту, — отрапортовал Кай.

В ответ его отец рванул нити, и ковер резко взмыл вертикально вверх. Тома вдавило в спинку, порыв ледяного ветра обжёг лицо так, что перехватило дыхание. В мгновение ока Хогварц остался далеко внизу. Не успел ковёр выровняться и принять горизонтальное положение, как их отчаянный пилот рванул нити справа и ковёр послушно совершил ещё один головокружительный крутой вираж. Том не был уверен, что реактивные самолёты могут летать с такой скоростью — его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Пейзаж под ними сменялся с невероятной быстротой — разглядеть что-нибудь, кроме проносящихся назад с головокружительной скоростью огней неведомых городов и сёл, было невозможно. Уши закладывало от свиста ветра, ещё немного — и они столкнулись бы с какой-нибудь низко летящей кометой. На большой высоте звёзды сияли особенно ярко, казалось, стоило подняться еще чуть-чуть, и их можно было бы достать рукой. Том вспомнил слышанный им как-то в лоренсвильском парке обрывок сказки про человека, который по ночам чистил звёзды, чтобы они светили ярче, и подумал, что Рудольф Ривейра вполне мог бы взяться за такую работу. Глаза Кая, сидящего рядом, светились благоговейным восторгом, Том же чувствовал, как против воли к нему подступает страх. Это было ещё страшнее, чем летать на метле. Внезапно под ними оказались высокие острые заснеженные скалы в ледяных шапках. По тому, как близко они были, Том понял, что они невероятно высокие. От них веяло колючим холодом, и от одного взгляда в бездонные чёрные пропасти становилось не по себе. Ковер стремительно падал вертикально вниз, мальчик зажмурил глаза и, когда он решился их открыть, увидел между скалами просвет — что-то вроде каменного плато, на котором возвышался огромный чёрный замок, очертаниями напоминавший острые горные вершины. Ривейра-старший придержал ковер и сделал круг над замком, чтобы Том смог его как следует рассмотреть. По размеру он мог бы соперничать с Хогварцем, но как будто весь состоял из множества остроконечных башен с серебристыми шпилями, соединённых каменными переходами и светящихся сотнями огней. Вокруг раскинулся невероятно большой парк, который сейчас был надёжно скрыт ночной тьмой и укутан снежным покрывалом. Замок был опоясан высокой каменной стеной с бойницами, а внизу, у подножья скал, шумело море: седые гребни волн грозно вздымались, накатывая на несокрушимые скалы, и разбивались на мириады брызг, чтобы вновь встретиться в море и продолжить свой многовековой бессмысленный штурм. Этот пейзаж захватывал своей суровой красотой.

Ковёр плавно приземлился на площадке у ворот замка, и тотчас же в парке голубоватым мерцающим светом зажглось множество фонарей.

— Добро пожаловать в «Гнездо на скале», Том, — Рудольф Ривейра поднялся с ковра.