Том Реддль и зеркальный коридор

Глава 9. Рождество в «Гнезде на скале»

Высокие резные двери из чёрного дерева распахнулись, не успели путешественники подняться по высокой мраморной лестнице. Зрелище, представшее глазам Тома, разительно контрастировало и с суровым внешним обликом замка, и с ожиданиями мальчика: он думал, что увидит что-то вроде Хогварца. Они оказались в большом ярко освещённом холле, пол которого представлял собой огромную разноцветную мозаику с собранными в ней камнями со всего света: здесь были разноцветные мрамор и малахит, лазурит и яшма, родонит и змеевик. Отполированный до зеркального блеска, пол сверкал так, что Том даже боялся на него наступать, чтобы не оставить грязных следов. Множеством струй бил огромный фонтан, а в самой середине его мраморной чаши, на малахитовом островке, расположились три золотые статуи девушек в туниках, сидящих у воды. Том готов был поклясться, что одна из них даже помахала ему рукой. Рядом красовалась самая настоящая аккуратно подстриженная зелёная лужайка, похожая на те, которые он видел в поместье Гридингса. С другой стороны, в нескольких фонтанах поменьше, плескались яркие тропические рыбки. Вдоль стен мраморные статуи античных героев чередовались с диковинными деревьями и цветами. На стенах висели картины фантастических пейзажей. На ослепительно-белом сводчатом потолке был изображён летящий красно-золотой дракон с расправленными огромными перепончатыми крыльями и сверкающей огненной чешуёй. Картина была настолько правдоподобна, что на какой-то момент мальчику показалось, что он сейчас взмахнёт крыльями и из зубастой пасти вырвется пламя. Том глазел на всё это великолепие, раскрыв рот. Он вдруг подумал, что особняк Гридингса, так восхитивший его буквально несколько месяцев назад, спокойно поместился бы в этом холле, а его хозяин от зависти, наверное, вырвал бы на себе последние волосы.

Кай провёл его по широкой мраморной лестнице наверх. На стене Том увидел в золочёной раме потрет уже знакомой ему зеленоглазой красавицы. Её бледное, будто фарфоровое, но прекрасное лицо было отстранённым и грустным. Кай с тоской и болью посмотрел на портрет, и Тому показалось, что бездонные зелёные глаза Анабеллы Ривейра при виде сына наполнились слезами.

Комната, приготовленная для Тома, располагалась рядом с комнатой Кая. Она была просторной и уютной, с широкой кроватью и удобными креслами у небольшого камина, потрескивавшие поленья в котором напоминали о Хогварце. В углу стоял стол с полным набором письменных принадлежностей, а над ним была повешена книжная полка. Одна из дверей вела в просторную ванную, а другая в застеклённую оранжерею, откуда днём, как сказал Кай, открывался потрясающий вид на море и горы.

— Вот так мы и живём. Здесь скучновато: во всём замке только мы с отцом, мастер Свен, но он почти не выходит из мастерской, да домашние эльфы. Зато можно делать всё, что хочется.

— Да это самый красивый дом на свете! — выдохнул Том. Он быстро разобрал свои незначительные пожитки, и мальчики направились в комнату Кая. Она была даже больше предоставленной Тому, но казалась маленькой из-за огромного стола и множества полок, на которых в беспорядке лежали инструменты, куски дерева, металлические пластинки и кристаллы всех цветов и размеров. Среди них попадались и незаконченные работы: вот вырезанная из чёрного дерева статуэтка ощетинившегося волка с одним янтарно-желтым глазом, удивительно правдоподобный незаконченный макет замка, парусник, которому явно не хватало нескольких мачт. Среди всего этого попадались разные книги, например, «Древние секреты гравюры по металлу», «100 магических способов огранки камней» и даже «Ювелирное искусство мугглов». У окна стоял мольберт. Еще одним проявлением любви хозяина этой комнаты к творчеству было то, что все стены представляли собой огромные картины: на одной иссиня-чёрное море билось о скалы, а в прозрачно-голубом небе кружили чайки — пейзаж был настолько реалистичен, что Том почти услышал их крики, другая изображала битву двух магов — оба на крылатых конях, плащи развевались, со скрещенных мечей летели искры. На третьей можно было увидеть лишь яркие солнечные пятна и играющих детей — больше Тому ничего разглядеть не удалось, потому что стена была увешана множеством разных картинок и карандашных набросков.

— Это я замажу, — Кай махнул рукой, — нарисовал, когда мне было восемь лет. Придумал себе друзей. А теперь и придумывать ничего не надо — нарисую здесь нас и Ориель в парке Хогварца.

— Здорово! Я бы так не смог.

— А что ещё оставалось делать, ведь играть мне было не с кем? Завтра будем веселиться — домашние эльфы построили в парке ледяной город.

— Зачем? — не понял Том.

— Как зачем? Для меня, то есть для нас. Они его строят каждое Рождество. А утром мы с отцом и мастером Свеном будем делать игрушки для рождественской ёлки. Получится не хуже, чем в Хогварце, вот увидишь, — Кай зажёг камин, и по стенам запрыгали отблески пламени.

— А где у вас драконы?

— Где-то очень далеко. Я, если честно, сам не знаю — отец обязан держать местонахождение ферм в секрете, даже от меня. Туда можно попасть через портшлюс.

— Я просто хотел посмотреть.

Кай пожал плечами:

— Ничего интересного. Огромные злые твари, да ещё и плюются огнём. Отец вообще-то не разрешает, но если вы с Ориель его попросите, то, как гостям, он вам не откажет.

— Просто ты к ним привык, но я-то вырос в мире мугглов и видел их только на картинках… Впрочем, я в своём приюте их даже и на картинках не видел. Если не считать змея, который подсунул Еве яблоко, но у него, по-моему, и крыльев-то не было.

Они бы, наверное, болтали до утра, но в языках пламени в камине неожиданно появилась голова Рудольфа Ривейры и сообщила, что тот, кто немедленно не отправится спать, попадёт на драконью ферму в качестве ужина для её обитателей.

Утром Том проснулся от яркого солнечного света: в их спальне в Хогварце окон не было, и вечером ему даже не пришло в голову задёрнуть шторы. Открывающийся вид был действительно великолепен — бескрайнее море, величественные горные хребты, заснеженные вершины, сверкающие в лучах утреннего солнца так, что слепило глаза. Внизу в парке был построен самый настоящий ледяной город с крепостью и множеством горок, самая высокая и крутая из которых опоясывала главную башню крепости.

Том направился в душ — впервые в жизни ему не пришлось дожидаться своей очереди и выслушивать нетерпеливое постукивание и возгласы тех, кто был следующими, потом быстро заправил постель и собрался было пойти проверить, проснулся ли Кай, как услышал тоненький голос, исполненный невероятного страдания:

— О, Басти никогда не знал такого позора… Сэр не доверяет Басти, — из-под кровати возник крохотный человечек с непропорционально огромной головой и ушами, как у летучей мыши. В больших навыкате зеленых глазах отражались все несчастья мира.

— С чего я должен Вам доверять? — пробормотал Том, борясь с изумлением, но лучше бы он этого не говорил. Его гость вдруг разразился рыданиями, которые, наверное, разносились на весь замок, а в довершение всего начал самозабвенно биться головой о спинку кровати.

— Эй, подождите, я не то хотел сказать, — Том с трудом оттащил ушастое недоразумение от кровати, — почему Вы решили, что я Вам не доверяю? Вы выглядите э… очень располагающе.

Лишившись возможности биться головой, странное существо заплакало ещё горше, если это вообще было возможно:

— Гость дома Ривейра сам заправил постель… О, горе мне, горе, — он просто зашёлся рыданиями.

— Подождите… Вас расстроило, что я заправил постель? С Вами вообще всё в порядке? Вы уверены, что это нормально? — Том никак не мог подобрать подходящих слов.

— Всё ли в порядке с Басти! Басти служит этому дому уже двести лет, но ещё ни разу гость дома Ривейра не отказывался принять услуги Басти! О, горе мне! — он снова надрывно завыл.

— Послушайте, я не отказывался, я… — Том мучительно соображал, что такого можно сказать, чтобы существо успокоилось, но в голову ничего не приходило, к тому же Басти здорово мешал ему сосредоточиться, норовя вырваться и удариться головой об кровать. На его счастье дверь в комнату открылась, и заглянул Кай:

— Том… О, нет… Басти, перестань!

— Привет, Кай. Скажи честно, я ненормальный? — Том, тяжело дыша, с радостью выпустил странное существо.

— Не знаю. По крайней мере, пока не замечал.

— Тогда скажи, почему мне кажется, что в мою спальню забралась живая уродливая ушастая кукла и пытается совершить ритуальное самоубийство только из-за того, что ей не посчастливилось заправить мою постель?

— Извини, забыл тебя предупредить. Это не кукла, это Басти, наш домашний эльф.

— СТАРШИЙ домашний эльф, — вмешался ушастый возмутитель спокойствия. Он до сих пор всхлипывал.

— Конечно, Басти. Наш старший домашний эльф. Он привык принимать гостей и делать за них всю домашнюю работу, — Кай выглядел смущенным. Том ещё вчера заметил, что его друг просто из кожи вон лезет, чтобы ему понравилось в «Гнезде на скале».

— Да-да, — согласно закивал эльф своей большой головой, — никто не умеет этого делать лучше Басти, — слава Мерлину, он наконец-то успокоился и больше не пытался разбить себе лоб.

— У него весьма своеобразная манера принимать гостей. Хорошо, если ты так хочешь, — Том повернулся к Басти, — я больше не буду заправлять постель. Кай, — спросил он друга, — я надеюсь, завтра ему или его младшеньким не придёт в голову, что он хочет помочь мне надеть штаны?

— Нет, Том, не беспокойся, — в дверном проёме появился хозяин замка, и Тому мучительно захотелось провалиться сквозь землю. В конце концов, если в семье Ривейра хотят держать это сумасшествие на тонких ножках, ему не должно быть до этого никакого дела.

— Пап, извини, я забыл предупредить Тома.

— Хозяин, Басти — плохой эльф…

— Конечно, Басти — плохой эльф, потому что ему было велено позвать мальчиков к завтраку полчаса назад.

— О, хозяин, Басти накажет себя, он засунет пальцы в кипяток! Этого будет достаточно?

— Нет, Басти сейчас пойдёт с нами на завтрак и не будет портить мальчикам Рождество. А потом он вместе с остальными эльфами будет выращивать ёлку в банкетном зале на третьем этаже. Молодые люди, я, по-моему, ясно выразился: мы идём на завтрак, — Ривейра повернулся и вышел из комнаты. Мальчики поспешили за ним, сопровождаемые семенящим следом Басти, который все еще что-то недовольно бормотал себе под нос про приличные дома и приличных эльфов.

Во время завтрака неугомонный Басти носился вокруг стола с ловкостью заправского фокусника и всё время что-то подкладывал им в тарелки. На его лице было выражение совершенного блаженства. Хозяин дома ежеминутно отвлекался, потому что в горящем камине появлялись посетители, вернее, их головы:

— Сэр, цены на драконью кровь поднялись на семь нутов за жидкую унцию…

— Так увеличьте продажи, чего же вы ждёте! Гласа трубного с небес?

— «Мэджик Интерсюрпрайзез» хотят зафрахтовать двадцать пассажирских ковров для перевозки Санта-Клаусов по сорок галлеонов за ковёр в день.

— Сорок три галлеона. И по галлеону сверхурочных каждому ковролётчику.

— Сэр, но это наши постоянные клиенты, и сегодня Рождество… — робко возразила голова.

— Сорок два галлеона и одиннадцать сиклей, и ни нутом меньше. Где ещё они возьмут столько ковров, если не у нас, хотел бы я знать? Никуда не денутся: если они не доставят Санта-Клаусов и подарки, их офис сегодня взорвётся от вопиллеров, а если не взорвётся, то они обанкротятся ещё до Нового года на выплате неустоек. И не забудь напомнить им про сверхурочные.

— Да, сэр.

— Итак, если я ничего не путаю, мы сегодня собираемся весело отметить Рождество, — сказал он, как только очередная голова, прибывшая за указаниями, исчезла, — а для этого нам понадобится самая большая и пушистая рождественская ёлка. Это по твоей части, Басти. А вам, господа, я предлагаю помочь мастеру Свену сделать то, чем мы будем её украшать. Ну, и я от себя кое-что добавлю, но об этом вы узнаете позже. Перед ужином к нам ненадолго заедет министр Червилль и его заместитель, — сообщил им Рудольф Ривейра, параллельно пробегая глазами заголовки «Ежедневного пророка», «Businessmage» и почему-то муггловской «Dailynews».

— А как же наш ледяной город?! — возопил вдруг Басти. По иронии судьбы, он в это время как раз подкладывал Тому бисквит, и мальчик от неожиданности поперхнулся кофе.

— Басти, Мерлинова борода, ты у меня дождёшься! — взорвался Ривейра. — Заруби на своём длинном носу, что не родились ещё на свете мальчишки, которых нужно уговаривать кататься на Рождество с ледяной горы. Даже если я решу им запретить, это не помешает.

Эльф собрался было вновь разразиться рыданиями, но мрачное выражение лица хозяина подсказало ему, что лучше не начинать истерики. В дальнейшем Басти вёл себя гораздо тише, и завтрак прошёл относительно спокойно.

Закончив с трапезой, которая затмила в душе Тома хорварцкую кухню, мальчики отправились в мастерскую старого гнома. Том бы, конечно, предпочёл изготовлению ёлочных игрушек катание на ледяных горках, но с Рудольфом Ривейра спорить не решился. Глаза же Кая в предвкушении встречи с любимыми инструментами просто светились от радости, и ему, видимо, и в голову не приходило, что на свете есть более интересные занятия.

В мастерскую Свена вёл длинный застеклённый проход, в котором росло множество небольших, будто игрушечных, деревьев.

— Это бонсай-деревца, мама обожала их, — вздохнул Кай и провёл Тома к винтовой мраморной лестнице, заканчивающейся перед гладкой стеной, сотворённой как будто из дымчатого стекла. Кай нажал на какую-то ему одному известную точку, и перегородка бесшумно отъехала в сторону, пропуская гостей. Мастерская Свена чем-то напоминала ту, в которой проходили уроки артефактов, только была гораздо просторнее, а количество совершенно невероятных инструментов, материалов, а также всевозможных поделок, законченных и нет, многократно превосходило то, что он видел вчера в комнате Кая. Старый гном, очень похожий на профессора Торрина, только седой, обнял Кая и вежливо поздоровался с Томом. Следующие несколько часов они под руководством мастера Свена делали совершенно невероятные игрушки — впрочем, после того, как Том попытался вырезать из серебряной фольги лошадь, а получился, на зависть Франкенштейну, нелепый гибрид слона и верблюда, ему доверили только ёлочные шары, которые переливались всеми цветами радуги и звенели, как будто внутри были колокольчики. В один из них Кай ловким движением поместил крохотную танцовщицу, в другой — трёх марширующих солдатиков с саблями. Но особенно Тому понравились игрушечные ковры-самолёты и крохотные ковролётчики, выделывающие на них лихие виражи.

— Здорово, — Том с восхищением посмотрел на одного из них, приземлившегося ему на ладонь. Впервые в жизни он чувствовал тёплое дыхание и едва уловимый аромат приближающегося праздника. Кай оторвался от игрушечного замка — настоящего рождественского чуда из серебра и хрусталя, где сквозь резные окошки можно было увидеть вальсирующие пары:

— Я же тебе говорил! — его глаза светились гордостью.

Том не успел больше ничего сказать — его утренний пучеглазый кошмар материализовался в мастерской и заныл, что давно пора обедать. Не дожидаясь, пока он начнёт биться головой о стенку или предпримет ещё что-нибудь такое же безумное, мальчики направились в столовую. Впрочем, ледяной город почти примирил Тома с существованием и странностями Басти — от катания с горок захватывало дух, статуи волшебников, гномов и драконов выглядели как живые, а за обладание снежной крепостью они устроили настоящую войну с обстрелом противника снежными зарядами. За этим увлекательным занятием друзья совершенно не заметили, что у ворот замка приземлился ковер, с которого спустились два человека в чёрных мантиях с золотой окантовкой. На алой орденской ленте на шее одного из них сверкала заключённая в круг молния — символ министерской власти.

— Рад вас видеть в своём доме, Мэйджор, Винсент, прошу вас, — Ривейра приветствовал министра и его спутника у входа, — скажите, вы принципиально не пользуетесь каминной сетью?

— Рудольф, после того случая… Мы ведь до сих пор не знаем, как Гриндельвальд попал в Министерство на банкет, — министр как-то съёжился.

— Хорошо, хорошо, — хозяин дома, усмехнувшись, поднял руки, — проходите, господа.

Басти ещё суетился за изысканно сервированным столом, но, как только почётные гости зашли в столовую, он тут же исчез.

— Итак, с Рождеством вас! — Рудольф Ривейра поднял бокал с огневиски. — Надеюсь, что наступающий год будет для нас удачнее, чем прошедший, — он залпом осушил бокал, — хотя в последнее время события к этому не располагают.

— Опять Вы за своё, Рудольф, — министр поморщился, не то от крепкого напитка, не то от слов хозяина дома.

— Потрясающе — вы не хотите видеть катастрофу, даже когда она сидит у вас на носу и кричит: «Я здесь!».

— О чём Вы? — взвинченно спросил Винстон, заместитель министра, с неохотой отрываясь от нежнейшего паштета из гусиной печени.

— Всё о том же: в мире мугглов начинается война, и только слепой может этого не видеть, — спокойно объяснил Ривейра.

— В мире мугглов были сотни войн, но ни одна из них не повредила колдовскому сообществу. Муггловские средства ведения войны примитивны и не способны нанести нам вред. Хотя в ту войну, которую мугглы высокомерно назвали мировой, поступило несколько протестов от народа русалов — эти торпеды — весьма неприятная штука. Сейчас же я не вижу никаких поводов для беспокойства, — Мэйджор Червилль нацепил на вилку большой кусок жареного мяса и был крайне недоволен, что так и не смог его съесть, поскольку хозяин замка не считал разговор оконченным.

— Вы хотели сказать, что муггловские средства ведения войны были примитивны. Скажите, Вам известно о подводных лодках?

— Неужели кто-то продал мугглам пузыреголовое заклятие? Или жаброводоросли? — взгляд Винсента выражал искренне возмущение.

— Дубоголовое заклятие, — раздражённо пробормотал Ривейра себе под нос. — Подводная лодка — это плавучая капсула под железным панцирем, очень серьёзно вооружённая. В прошлую войну, которую мы с вами недооцениваем только потому, что она счастливо нас миновала, их уже применяли. Всё водяные волшебные твари погибают от их залпов на много миль вокруг, и с этим ничего невозможно сделать. А если Англию начнут бомбить с воздуха, я сомневаюсь, что даже Хогварц устоит. Бомбам наплевать на отпугивающие заклятия.

— Вот здесь, Ривейра, Ваши мрачные прогнозы точно не сбудутся. Вы, наверное, знаете, что в Хогварце появилась страгийский адепт, — министр Червилль снисходительно улыбнулся.

— Опять-таки не понимаю Вашего оптимизма. Страгийские адепты никогда не сотрудничали с людьми, и я не верю в их доброту и бескорыстие.

— Я тоже думал так… до марта этого года. Ко мне обратились из самых верхов их ордена, — министр сделал эффектную паузу. По кислой физиономии собеседника он понял, что его пассаж не произвёл должного результата и продолжил, — они попросили разрешения перенести страгийские зеркала в Хогварц, а это, по-моему, весьма ценные артефакты.

— А может, они их просто дарят друг другу на день рождения? Перестаньте, Мэйджор, Вам об ордене известно не больше моего. Многие знают, что они контролируют время, но разрази меня гром, если кто-нибудь в курсе, как они это делают, сколько их и каково происхождение их магии. Мы предполагаем, что они не люди и не волшебные твари — это факт, но есть хоть какие-нибудь идеи насчёт того, откуда они взялись?

— Возможно, скоро появятся! Я не тратил времени зря и на наших переговорах взял быка за рога. Страгийка стала учителем в Хогварце. Скоро мы всё узнаем.

— Простите, а Вы интересовались, что она преподаёт? Историю, Мэйджор, причём нашего мира, а не страгийского ордена. Гарантирую, её проще убить, если они вообще смертны, чем заставить выдать секреты ордена. Пожалуй, я соглашусь с Вами, что Хогварц относительно безопасное место по сравнению со всем остальным, что у нас есть, хвала основателям, директору Диппету и профессору Дамблдору. А Вы не задумывались, почему они обратились к нам именно в марте 1938 года? Не раньше и не позже? Так я Вам скажу. Потому что именно тогда Гитлер сожрал Австрию.

— Опять Вы за своё, Рудольф. Ну причём здесь этот спятивший муггловский диктатор?

— Ни Гриндельвальд, ни Шилли-Груберт не считают, что он спятил, наоборот, они активно помогают ему. И надеются вместе с ним завоевать мир, который, смею надеяться, хоть немного Вам дорог.

— Хорошо, Рудольф. Допустим, всего на минуту, что я готов поверить в Ваши мрачные прогнозы. Что, по-вашему, мы должны делать? — Мэйджор Червилль смотрел на собеседника, как на упрямого ребёнка, требующего десерт перед обедом и ничего не желающего слушать.

— Ну, наконец-то. Мы должны немедленно вступить в расширенные переговоры с правительством мугглов и, как минимум, предупредить их о Гриндельвальде. Если мы этого не сделаем, то в ближайшее время Гитлера будет преследовать просто сверхъестественная удача — наши немецкие друзья ему в этом помогут. Нужно принять все меры по противодействию и более активно требовать от Германии соблюдения ограничений на использование непоправимых проклятий и колдовство в мире мугглов.

— Ну, хорошо, я вынесу на коллегию вопрос о том, чтобы исключить немецкие команды из чемпионата мира по квиддичу, — торопливо произнёс министр, даже не пытаясь скрыть своё раздражение.

— Храни нас Мерлин, — Ривейра страдальчески закатил глаза к потолку, — при чём здесь квиддич? Я говорю о полной блокаде, а если это будет необходимо, то и о колдовской войне. Причин предостаточно, одни укрывательства Гриндельвальда и открытая практика чёрной магии чего стоят. Сейчас к ним присоединились ещё и австрийские колдуны, а с учётом того, что никто не воспрепятствовал Мюнхенскому сговору, то и чешские. А если им удастся добраться до Трансильвании, будет уже слишком поздно. Я готов предоставить значительные финансовые средства и, надеюсь, смогу уговорить моих деловых партнёров сделать то же самое.

— Кстати, о Ваших деловых партнёрах, — министр Червилль елейно улыбнулся, — Аврелиус Малфой считает, что это полная чушь, а у Вас, простите, паранойя.

— И вообще, Рудольф, я думал, у нас рождественский ужин, а не военный совет. Вы не представляете, насколько нервными для нас всех были последние дни перед Рождеством. — поддержал Винсент своего шефа. — Вы действительно несколько мрачно смотрите на вещи после того, что произошло с Вашей супругой.

— Анабелла здесь ни при чём, всё, что я говорю, должно быть очевидно любому здравомыслящему колнуду, — хозяин дома явно терял терпение.

— Почему-то никто, кроме Вас, этого не видит, уж не хотите ли Вы сказать… — глаза министра гневно сверкнули.

— Что Вы, давайте лучше о Рождестве. Надеюсь, здесь нам будет легче найти общий язык, — Рудольф Ривейра саркастически улыбнулся.

Окончательно и бесповоротно выявить победителя в войне за снежную крепость мальчикам помешал вездесущий Басти. В своей невыносимой манере он сообщил, что их давно ждут на ужин, и проводил в банкетный зал, который был не меньше хогварцкой столовой. В натертом до блеска паркете отражались яркие, разноцветные светильники. Пушистая ёлка гордо возвышалась в центре зала. Её увенчанная сверкающей золотой звездой верхушка практически упиралась в высокий сводчатый потолок. От неё по потолку тянулись мерцающие гирлянды, а между ними сновали крохотные летучие мыши с фонариками в лапках. Вокруг праздничного стола хлопотал неутомимый Басти.

— Ну, с Рождеством, сынок, — в зал своей стремительной походкой вошёл Рудольф Ривейра и обнял Кая за плечи, — с Рождеством, Том. Кстати, уже можно смотреть подарки, — он улыбнулся. Кай побежал к ёлке, под которой лежало несколько свёртков. Том смутился и направился к столу. Конечно, к нему подарки не могли иметь никакого отношения.

— Тебе что, не интересно? — Кай повернулся, не успев дойти до ёлки, и Тому показалось, что в его голосе сквозила обида. В этот момент мальчику показалось, что его ударили по голове чем-то тяжёлым. Никогда он не чувствовал себя так глупо. За всю свою жизнь Том не получил ни одного подарка и, соответственно, не подарил. Да и что он мог подарить, даже если бы и хотел! Вряд ли его друзья обрадовались бы, получив на Рождество старую наволочку или дырявую кастрюлю. Деньги Том держал в руках один раз в жизни, в магазине Олливандера. И вот, Кай наверняка приготовил другу подарок — ещё бы, это так просто, когда папа самый богатый маг в мире, а не неизвестный муггл, который тебя знать не желает. И теперь он стоит посреди всего этого роскошного убранства и не знает, куда деться от стыда. Наверное, Рудольф Ривейра сейчас ломает голову над тем, как его сына угораздило связаться с таким невоспитанным и неблагодарным болваном.

— Кай, я… — слова застряли у него в горле, и он понял, что, если попытается выдавить ещё хоть одно слово, то расплачется.

— Том, подойди-ка к ёлке. Мне кажется, что вон тот большой свёрток с серебристой лентой уже давно тебя ждёт. И поторопись, кое-кому не терпится с тобой познакомиться, — Рудольф Ривейра пришёл ему на помощь. Том, наконец, нашёл в себе силы подойти к ёлке и дрожащими руками стал разворачивать шуршащую обертку. Под ней оказалась серебряная клетка, в которой сидела большая сова. Она тут же уставилась на Тома круглыми немигающими жёлтыми глазами.

— Кто это? — тихо спросил мальчик, разглядывая сову. Наверное, его глаза в этот момент были не меньше, чем у птицы.

— По-моему, это филин. Или тебе кажется, что он похож на крысу? — насмешливо откликнулся Кай, разбираясь со своими подарками: гоночной метлой, большой коробкой с какими-то инструментами и книгой «Красота, застывшая в камне».

— Кай, извини, пожалуйста, то есть я хотел сказать, большое спасибо, — дар речи всё же вернулся к Тому, но получалась всё равно бессвязная нелепица, — понимаешь, мне никто никогда не дарил подарков. И у меня тоже нет совсем ничего, что я мог бы подарить тебе. То есть я бы с удовольствием подарил что-нибудь, но ты же не захочешь получить на Рождество дырявую кастрюлю или разбитую половинку от бинокля.

— Что, правда, никогда? — Кай смотрел на него с неподдельным удивлением.

— Да-да, молодой человек. И такое бывает. А я вот припоминаю, как кто-то пару лет назад устроил здесь целую сцену, что никто, кроме меня, не дарит ему подарков на Рождество. Кай, ты не помнишь, кто кричал, что никому в мире не дарят подарков меньше? — Ривейра-старший насмешливо улыбался, глядя на сына. Теперь пришла очередь Кая краснеть и бормотать что-то невразумительное. У Тома, наконец, отлегло от сердца, и дальше рождественский вечер пошёл как по маслу. Рудольф Ривейра с присущей ему иронией рассказывал им потрясающие истории о приручении грозных драконов. Вдруг в камине раздался знакомый треск — точно такой, какой Том слышал сегодня утром во время завтрака перед появлением посетителей в камине. Так и есть — в языках пламени возникла голова волшебника с бледным вытянутым лицом и длинными, зачёсанными назад светлыми волосами.

— Ты ничтожный трус, Ривейра, — начал посетитель без предисловий, — я поверить не могу, что ты снова не принял мой вызов на дуэль!

— И тебя с Рождеством, Аврелиус, — невозмутимо отозвался Рудольф Ривейра, подходя к камину, — чем обязан визиту? Выпьешь со мной?

— Чтобы Малфой пил с жалким ремесленником, который опозорил имя волшебника учёбой в муггловском университете?! Да никогда!

— Ну, не хочешь — не надо. Чего ты так разгорячился? Наверное, оттого, что жалкий ремесленник вдвое богаче тебя? Согласен, очень неприятно. Если совсем невмоготу, могу занять немного денег. Только не увлекайся, а то твой приятель Лестранж совсем не знает меры, и теперь у него небольшие неприятности, — хозяина дома, казалось, совсем не беспокоило, что его собеседник готов был взорваться от злости.

— Я пришёл в последний раз спросить, готов ли ты драться со мной, как мужчина?

— Правда в последний? Я уже потерял надежду, что ты от меня когда-нибудь отвяжешься. Знаешь, я уже привык и, если не получаю с утра твой вопиллер, начинаю беспокоиться, не заболел ли ты. С твоей стороны было так мило прислать мне на день рождения целых пять. Всё не было случая поблагодарить.

— Я всё понял, трусливое ничтожество, — глаза Малфоя яростно сверкали.

— Ты тоже прекрасный человек, Аврелиус. По-моему, я ответил на твой вопрос, а сейчас, с твоего позволения, я хочу вернуться к своему ужину, — Рудольф Ривейра сел за стол и больше не обращал внимания на проклятия, которые голова Аврелиуса Малфоя посылала ему в спину. Когда она, наконец, исчезла, Том вдруг, сам удивившись собственной смелости, спросил:

— Простите, сэр, но почему Вы отказываетесь драться с ним? — ему Рудольф Ривейра казался человеком сильным и бесстрашным, и мальчик был сильно удивлён его отказу принять вызов Аврелиуса Малфоя.

— Ты, наверное, подумал, что я его боюсь? Вовсе нет. Но принять его вызов — значит, в перспективе драться со всей этой голубокровой братией, которая вьётся вокруг него. И либо кто-то из них убьёт меня, либо у меня будут все основания называться кровопийцей и упырём. Ни то, ни другое меня не устраивает. Тебе это, может быть, сложно понять, Том, но оттого, что обозвали крысой, не обязательно вырастет хвост.

Тому действительно было не совсем ясно, почему стоит избегать дуэлей, но он был уверен, что Рудольф Ривейра не трус и, безусловно, не глупец.

Когда поздно ночью, после праздничного ужина, они поднимались в свои комнаты, Том совершенно искренне признался Каю, что это было самое лучшее Рождество в его жизни.

На следующее утро, проснувшись, мальчик первым делом внимательно оглядел комнату и даже заглянул под кровать — не притаился ли там гостеприимный эльф. Басти не было — видимо, он или получил взбучку за свою вчерашнюю выходку, или тоже вчера праздновал Рождество и просто проспал. Впрочем, Том решил не рисковать и оставил постель незаправленной. Потом он долго стоял у клетки с филином, и они с равным интересом разглядывали друг друга. Вчера Том так и не спросил, как же зовут его подарок. В груди опять противно заныло оттого, что он ничего не приготовил друзьям на Рождество, а особенно ужасно стало от мысли, что Ориель, когда приедет, наверняка тоже что-нибудь привезёт.

Кай уже проснулся и сидел у себя в комнате, внимательно изучая какой-то толстый справочник.

— Привет, — Том зашёл и присел рядом.

— Привет. Это путеводитель по каминной сети. Я ищу «Приют Саламандры».

— И что, он здесь есть?

— Да. Вот, смотри, там в гостиной должен быть подключенный камин. Правда, он занесен в список не рекомендованных для использования, потому что его профилактику не делали уже десять лет.

— И что? В него нельзя попасть?

— Думаю, можно. Просто там, наверное, очень много пыли. Или паутина.

— Ну, это меня не остановит. В нашем приюте было столько пыли и паутины, что его уже давно пора запретить к использованию.

— Слушай, тебе там, правда, никогда не дарили подарков? — Кай, похоже, так и не поверил. — Даже на день рождения?

Том надолго замолчал. Он только сейчас задумался, что понятия не имеет, когда у него день рождения. Для удобства Кобыла Броди установила, что год к возрасту каждого воспитанника прибавляется первого сентября.

— Я не знаю, когда у меня день рождения.

В этот момент глаза Кая стали больше и круглее, чем у филина, сидящего в клетке в спальне Тома:

— Как это?

— Вот так. Кому в приюте было охота праздновать наши дни рождения? Поэтому наша воспитательница решила, что нам лучше о них вообще не знать. Ладно, ну его, этот день рождения. Скажи лучше, когда можно попробовать попасть в «Приют Саламандры»?

— Да хоть когда. Отец, как ты заметил, не слишком за нами следит. У него куча дел в корпорации, — в голосе Кая сквозила обида.

— А Басти? — Том опасливо осмотрелся вокруг.

— Басти никогда меня не закладывал и тебя не станет. Кстати, зря ты. Он очень хороший домашний эльф. Видел бы ты малфоевского…

— Не сомневаюсь, просто я немного не привык к ним, — Том смутился, — тогда, может, попробуем сегодня?

— Давай лучше дождёмся Ориель. Она должна приехать послезавтра. Лучше изучи это как следует, а то попадёшь куда-нибудь не туда, — Кай протянул ему «Путеводитель по каминной сети».

Ещё два дня пролетели совершенно незаметно: днём мальчики катались с ледяных гор, по вечерам с кружками горячего шоколада сидели у камина, а в остальное время Кай показывал Тому бесконечные залы и переходы «Гнезда на скале». Чего здесь только не было: множество картин, говорящие статуи, фонтаны и аквариумы с экзотическими рыбами, коллекция старинного оружия — предмет особой гордости Кая, несколько зимних садов и даже бассейн, ничуть не меньше того, что был у Гридингса. Особенно восхитила Тома библиотека, по количеству книг совершенно не уступавшая хогварцкой.

Наигравшись в ледяном городке, они с Каем сидели у камина в его комнате и изучали «Путеводитель», когда дверь открылась и вошёл Рудольф Ривейра, а за ним раскрасневшаяся от мороза Ориель в короткой меховой накидке. Глаза девочки восторженно сияли — видимо, «Гнездо на скале» произвело на неё сильное впечатление:

— Том, Кай, привет, я так рада вас видеть! С Рождеством! — не успев раздеться, она протянула им подарки — два совершенно одинаковых картонных сундучка, в которых оказались красочные книги с муггловскими сказками. Кай вручил ей большой альбом с колдографиями драконов, от чего она пришла в совершенный восторг. А Тому опять пришлось оправдываться, правда, с Ориель это почему-то было гораздо легче. Для неё Кай снова повторил экскурсию по замку, впрочем, он был такой огромный, что Том в очередной раз увидел много нового.

На следующий день они опять катались с ледяных гор, уже втроём. Ориель безумно понравился построенный эльфами городок, и она совершенно искренне поблагодарила Басти (странно, но ни Тому, ни Каю это даже в голову не пришло). Вечером, усталые и раскрасневшиеся, они собрались в одной из бесчисленных гостиных замка.

— Я думаю, завтра пора попробовать, — сказал Том почему-то тихо, хотя вокруг никого не было, — я уже выучил наизусть этот путеводитель.

— Ну, и что ты будешь делать? — спросил Кай тоном строгого экзаменатора. Почему-то ему казалось, что Том никак не в состоянии запомнить последовательность действий при использовании кружаной муки.

— Возьму муку, высыплю её в камин, скажу: «Туманная равнина, «Приют Саламандры» — и буду ждать, пока не увижу тебя, потом выйду, — заученно повторил Том примерно в сотый раз за последние дни.

— Хорошо, — Кай остался доволен, — Ориель, ты запомнила? Кстати, может быть, попасть туда получится только у Тома — есть вероятность того, что дом защищён кучей заклятий. Старинные колдовские семьи, а род Серпентсов из самых древних, часто используют магию крови. Попытаться, конечно, стоит…

— Магию крови? Как же я войду?

— Обычно защитные заклятия не действуют против членов семьи, то есть тех, в ком течёт та же кровь. Поэтому они и называются заклятиями крови.

— И что же я буду делать, если ты не сможешь войти, Кай? — Том с ужасом посмотрел на друга. — Обыскивать все камины, представляясь изумленным колдунам рекламным агентом?

— Главное — произнеси чётко название. В «Путеводителе» же написано: он восьмой слева на туманной равнине, а в комнате напротив него стоит шахматный столик и два полосатых кресла. Осторожнее, там же, на туманной равнине, вилла Ван Хельсингов, двенадцатая слева.

Том поперхнулся горячим шоколадом:

— Да, ты всегда знаешь, как подбодрить.

К полуночи Том сказался очень уставшим и, попрощавшись с друзьями, направился в свою комнату. Хотя спать ему совершенно не хотелось, он торопился вернуться к себе, потому что у него впервые за последние месяцы был шанс продолжить чтение гримуара. Несмотря на то, что в просторной спальне он был один, а голоса Кая и Ориель тоже вскоре затихли, Том предпочёл читать, как и в Хогварце, под балдахином и одеялом. Не ровен час, заглянул бы на свет кто-то из друзей или, того хуже, вездесущий Басти.

«Тайная книга времени» послушно покинула карманные часы, как только Том открыл крышку, и толстый фолиант оказался в его руках. В эту ночь Том закончил с описаниями и рисунками зеркальных пар из второй части гримуара «Страгийские зеркала» и перешёл к третьей — «Воинам времени», повествующей о страгийском ордене.

Тончайшая ткань времени, сотканная из хрупких отражений, прочнее и важнее которой нет ничего во всех известных вселенных, была бы беззащитна, если бы на всем бесконечном пути из Ниоткуда в Никуда её не охраняли великие воины. Их сила отличается от всех известных сил, ибо источник её находится в месте-вне-времени, где время и пространство, а также их многочисленные порождения не властны. За обладание силой, дарующей вечность и власть над временем, страгийские адепты отказываются от возможности родиться и умереть. Как бы не велика была их власть над Здесь-Сейчас, ни малейшего следа, ни самого ничтожного их отражения не перетечёт в Там-Тогда.. Их цель и судьба, власть и сила вобрали в себя весь ледяной мрак хаоса, которому они противостоят. Единицы из миллиардов, избранные и проклятые, не знающие ничего кроме своей цели, столь же вечной, сколь и непостижимой, охраняют течение времени в каждой из известных вселенных. Цель, которой служат страгийские адепты, вошла в них настолько глубоко, что они сами стали ею, а она стала ими. В уплату своего неоплатного долга перед временем и пространством, выбравшим их своими стражами, они отдали свои заветные мечты и тайные желания, красоту рассветов и закатов, запах цветов и шум морского прибоя, пряный вкус первой любви и горечь слёз последней утраты. Их души разлучены с сердцами и заперты в хрустальных тюрьмах, чтобы ничто не могло отвлечь их от строгой красоты уравнений времени. Их путь лежит по ту сторону добра и зла, и нет средств, которые не могут быть ими использованы ради сохранения времени. Весь изощренный арсенал света и тьмы, накопленный тысячелетиями, ушедшими и грядущими, используют воины времени.

Том с внутренним трепетом читал о страгийских адептах, полностью утративших способность любить и ненавидеть. Каждый их них был ответственен за свою реальность, в которой обязательно находился тщательно охраняемый вход в самое сердце места-вне-времени — Зеркальный коридор. Но одно взволновало его по-настоящему: если верить гримуару, то страгийские адепты никогда не вступали в контакт с людьми, кроме тех случаев, когда что-то угрожало течению времени настолько серьёзно, что их сил было недостаточно. Что же нависло над миром, если страгийский адепт стал учителем и собрал все зеркала в древнем замке? Неужели дело только в Гриндельвальде и незнакомце, который ищет тело Клио Кривелли? Теперь он прекрасно понял, почему от декана Слизерина никогда не стоит ждать поощрительных баллов, ибо что могло значить важное для них, но совершенно ничтожное для течения времени соревнование между факультетами! Он сомневался, что Клио Кривелли пошевелила бы пальцем для того, чтобы предотвратить войну. Представления страгийского ордена о добре и зле тоже были довольно своеобразными, если не сказать, что их не было вообще. Как и недопустимых методов в их непостижимой работе. Он перевернул следующую страницу и едва успел прочесть: «Когда-то и где-то страгийские адепты были людьми…», как книга снова грустно прошелестела страницами и серебристым облачком исчезла в своем железном футляре. Наступило утро.