Альтернатива

Глава четвертая

Свет… Она ощущала его даже при закрытых глазах… Такой яркий, всепроникающий… И первой мыслью, посетившей ее голову, было: «Я в раю?.. Нет, дорогу в рай надо заслужить… Значит, сейчас предстоит пройти Великий Суд… А я так виновата, так виновата…» Ее голова заметалась по подушке, и Джинни тут же вернулась в реальность: подушка… Значит, она в кровати… Девушка приоткрыла глаза и зажмурилась от ярких солнечных лучей, струящихся через высокие окна. Приподнявшись на локтях, она огляделась: стерильная чистота, белые накрахмаленные простыни, фланелевая пижама… Сомнений быть не может — она в лазарете.

И тут же к ней пришло осознание, в памяти всплыли последние события, словно картинки колдографий: она и Джон разговаривают, он улыбается, и тут его лицо начинает чернеть, как и все вокруг, а затем все приобретает странный цвет, будто на негативе… и разноцветные пятна перед глазами… Голова идет кругом, а ноги слабеют… И вот она тут.

Она не удивилась своему обмороку, такое случалось с ней в последние дни довольно часто, правда причину их трудно было угадать…

— Я рад, что тебе лучше… — мягко прозвучал знакомый голос где-то рядом с ней.

— Что ты здесь делаешь? — немного сонно удивилась Джинни.

Джон, сидящий в ногах ее кровати, улыбнулся:

— Исполняю почетную роль сиделки.

— Хм… и сколько уже времени ты ходишь в этой должности?

Он возвел глаза к потолку, задумавшись, а потом посмотрел на девушку:

— Что-то около трех суток.

— Сколько?! — резко села в кровати Джинни. — И я не приходила в себя ни разу за эти три дня?

В ответ Джон лишь помотал головой:

— Мадам Помфри решила, что твой обморок — это последствие каждодневных нагрузок и переутомления. Тебе нужно больше отдыхать и высыпаться.

— Но я не устаю, честно… — и все же Джинни опустила взгляд.

— Ты останешься здесь еще на несколько дней, чтобы до конца отдохнуть, — категорично заявил Джон. — Кстати, об отдыхе: ты ведь знаешь, скоро Хэллоуин? Так вот, в этот день отменяются все занятия и вместо привычного праздничного Пира, будет проходить бал.

Брови Джинни удивленно приподнялись:

— Почему?

— Приказ Министерства, — помрачнел Джон, — Фадж распорядился, чтобы дети развлекались, в то время как в стране объявлено военное положение. Ты даже не представляешь, Джинни, как все серьезно. Мы живем в Хогвартсе и поэтому словно отрезаны от мира. Но на самом деле — Хогвартс самое надежное укрытие. Фадж боится, что и здесь начнется переполох, вот он и создает видимость праздника, лишь бы только мы забыли о действительном положении вещей…

Но, заметив, как сникла Джинни, Джон все же улыбнулся и попытался ее подбодрить:

— Эй, выше голову! Я пришел вовсе не за тем, чтобы тебя расстраивать. У меня предложение.

— Да? Какое? — в ее глазах загорелся огонек любопытства.

— Ты не хотела бы составить мне компанию на балу в честь Хэллоуина?

Вместо ответа Джинни залилась краской, смущенно опустив взгляд:

— Я не могу, Джон…

— Что такое? — насторожился он. — Тебя уже пригласили?

— Нет, просто… Ты же говорил, что тебя заключат в Азкабан, если ты начнешь ухаживать за студенткой…

Его брови на мгновение сдвинулись. Да, он и сам думал об этом, но удовольствие от мысли, что он будет танцевать с ней, держать её за руку, говорить ей всякие смешные глупости, от которых она будет так заразительно хохотать, удовольствие от мысли об этом победило осторожность. Его лицо тут же разгладилось:

— А, так вот в чем дело… Ну это же несерьезно. Никто меня наказывать не станет, — в глазах Джона искрилось веселье, а Джинни лихорадочно соображала, какую отговорку можно придумать:

— А еще я себя не очень хорошо чувствую…

— Не волнуйся, до Хэллоуина много времени, ты успеешь поправиться. — Мягко улыбнулся он. — Отказы не принимаются! — И не дожидаясь ответа, Джон поднялся и направился к двери. У порога он остановился, еще раз улыбнулся Джинни и вышел.

Праздничная атмосфера в день Хэллоуина царила с самого утра. Она ощущалась в каждой мелочи: и в сверкающих гирляндах, развешанных по станам, и в вырезанных светящихся тыквах, зависших в воздухе. Словно весь Хогвартс пропитался волшебством, магией, которая затронула каждого… Даже факультеты не ссорились между собой в этот день, стараясь быть предельно вежливыми.

Но настоящее ощущение праздника пришло вечером, в тот момент, когда двери Большого Зала наконец распахнулись, впуская студентов. Парадные мантии девушек вертелись перед глазами ярким калейдоскопом: серебристый шелк, блестящий атлас, тафта всевозможных оттенков, пены кружев и оборок… Сияние сотен свечей отражалось от хрустальных люстр, от зеркальной поверхности мраморного пола и вышитых серебром и золотом гобеленов… А на столах, сдвинутых только на одну половину зала, чтобы освободить место для танцев, в один миг появились различные яства…

Все уже были в сборе, когда Джинни, поддерживаемая под локоть Джоном, вошла в Большой Зал. Будь проклята эта ее дурацкая привычка опаздывать!.. Она слишком долго прособиралась, занятая приготовлениями. Но нельзя сказать, что время было потрачено впустую — она выглядела замечательно, о чем свидетельствовал взгляд Джона, в котором ясно читалось восхищение.

И сердце Джинни учащенно забилось, когда они с Джоном показались на пороге Большого Зала. Все взгляды были устремлены на них, на миг разговоры смолкли, и воцарилась такая идеальная тишина, что в ушах зазвенело, а затем ее нарушил прокатившийся в толпе шепоток… Не обращая внимания на всеобщее изумление, студентка-шестикурсница и молодой профессор Защиты от Темных Сил прошли на свои места.

Вечер продолжался, и Джинни веселилась, как могла: шутила, смеялась, танцевала с Джоном, старалась быть как можно беззаботнее… Возможно, это была опять та, прежняя, Джинни, которая сердилась, что Гарри, Рон и Гермиона не берут ее в свою компанию, что мама часто забывает о ней, что в школе она недостаточно популярна; та Джинни, которая додумалась получить всеобщее уважение перемещением во времени и изменением прошлого… Но сходство это было только внешнее. Где-то в самом дальнем уголке ее сознания сохранился образ легкомысленной девчонки, какой она была раньше, но больше от нее не осталось ничего. И Джинни осознала это с какой-то отчетливостью, именно сейчас, глядя на счастливые лица студентов и улыбки преподавателей. Нет, они ничего не понимают, в отличие от нее. Идет война! Война, которая скоро перерастет в нешуточные битвы, унеся множество жизней… И что-то подсказывало ей, что закончится она… поражением.

— Ну, скажи, скажи, Джинни! — прервала ее горькие мысли Лаванда. — Что у вас с Джоном Уизли?

— Ничего, — честно соврала та.

— Ну да, — усмехнулась Парватти. — И он что — ни разу к тебе не приставал?

— Нет, — все так же сохраняя спокойствие, отвечала Джинни.

— И не целовал? — прищурилась Лаванда, и от нее не ускользнуло, что девушка залилась краской:

— Не целовал…

— Жалко! Но ты его любишь?

— Да. Я его очень люблю, — рассмеялась Джинни, попытавшись отшутиться, но, взглянув на Лаванду, у которой от восторга глаза на лоб полезли, и Парватти, уже предвкушающую, как она будет рассказывать всем новую сплетню, поняла, что шуток эти девушки не понимают, по крайней мере, на эту тему, и поспешно добавила: — Я люблю его, как брата. — Лаванда всем своим видом выражала сомнения в правдивости последних слов Джинни.

— Ну, а он тебя? — продолжала допытываться Парватти, и она, не выдержав допроса, вскочила на ноги:

— Ну все, с меня хватит!

Джинни стремительно пошла прочь, скрывшись в толпе студентов, кипя от негодования: какое они имеют права лезть в ее личную жизнь?! И потом, как они могли рассуждать об их с Джоном несостоявшемся поцелуе? Она и сама не знала, как об этом думать…

Она не замечала, куда идет, а когда дошла до конца зала, то увидела перед собой Джона. Он поглядел на нее и улыбнулся. Черт! Теперь Лаванда и Парватти начнут обсуждать их отношения в два раза больше!

Джинни постаралась спрятать досаду за улыбкой:

— Джон, ты… м-м… не хотел бы прогуляться? Ведь вечер все равно кончается…

— Да, конечно, — улыбнулся он ей по-особому тепло и, взяв под руку, направился к выходу. Уже переступая порог Большого Зала, Джинни бросила взгляд на Парватти и Лаванду: они с восторгом смотрели на нее, открыв рты.

Эта ночь была просто восхитительна. Луны не было видно, потому что шел снег, но снежинки так чудно вились в воздухе, что Джинни показалось, будто они с Джоном попали в хрустальный шар, который встряхнула чья-то рука. Она весело рассмеялась, подставив лицо снежным хлопьям и вытянув вверх руки, и закружилась. А Джон только улыбался, глядя на ее ребячество. Действительно, когда такая ночь, хочется вести себя немного бесшабашно — ловить снежинки, толкать друг друга в снег, кидаться снежками… Он взял Джинни за руку, и они медленно зашагали по хрустящему сверкающему снегу.

— Знаешь, — вдруг нарушила она тишину, смахивая с ресниц снежинку, — Я никогда не была так счастлива, как сейчас, — и перевела взгляд на Джона, на его высокий умный лоб, чуть волнистые волосы цвета меди, длинные стрелки ресниц, склеившиеся от налипающего снега, легкую улыбку, играющую на губах… Джон — самый умный, самый добрый, самый смелый, самый лучший — такой, каким был раньше Гарри, только он еще и любит её, хочет быть с ней… — Как хорошо что ты есть! Я так счастлива!

— Я тоже счастлив… — улыбнулся Джон. — Сегодня был очень хороший вечер. И ты была такая веселая! И все смеялись…

— Но долго ли это продлиться — всеобщее счастье? Ведь неизвестно что ожидает впереди, — тихо заметила она, разбив все очарование. Нет, не может она думать о собственном счастье, когда, возможно, через месяц-другой дементоры окружат Хогвартс…

Джон остановился и, положив руки на плечи Джинни, посмотрел ей в глаза:

— Не волнуйся… Все будет хорошо…

— Нет, Джон, не будет, — обреченность, прозвучавшая в ее словах, заставила его с тревогой вглядеться в её лицо. — Сам-Знаешь-Кто сильнее, тем более, когда его правой рукой будет Гарри! Гарри Поттер…

— Гарри Поттер! У тебя он просто с языка не сходит. Уж не влюбилась ли ты в нашу местную знаменитость? — попытался перевести разговор в шутку Джон, но увидел в глубине глаз Джинни что-то, что заставило его пожалеть о своей шутке. Тогда он снова попытался утешить её: — А на что Дамблдор, Фадж и… другие люди? Мы работаем, чтобы максимально обезопасить волшебный мир, многое уже сделано…

— Ты имеешь в виду Орден Феникса? — спросила она, и глаза Джона округлились от изумления:

— Ты знаешь о нем? Но… как?

— Я знаю не только об Ордене, — горячо продолжала Джинни, — я знаю каждого его участника, да и я со своими друзьями тоже помогали Ордену.

— Когда?- изумился Джон и потряс головой: — Я ничего не понимаю!

Джинни виновато закусила нижнюю губу. Боже, когда она начнет следить за тем, что говорит?!

— Тебе и не нужно понимать… Ты меня не видел там, потому что… м-м… Впрочем не важно, это мое личное дело, — постаралась она уйти от щекотливой темы.

Но в глазах Джона осталась настороженность:

— Конечно, хотя это… более чем странно! Но в любом случае, тебе нечего бояться, пока есть Орден Феникса, и пока я работаю в нем, — от нее не ускользнула некоторая бравада, с которой он это произнес, и Джинни стало еще тяжелее: почему все мужчины так стремятся попасть на войну? Что в этом хорошего?!

— Джон… Теперь я боюсь еще больше, боюсь за тебя. Потому что… потому что…

Она не смогла закончить фразу, и опустила взгляд, а Джон приподнял ее за подбородок, заглянув в глаза, и улыбнулся так, как никогда и никому еще не улыбался:

— Я тебя лю…

Но дослушать конец фразы Джинни не смогла: вновь все потемнело, Перед глазами засверкали черные круги, голова закружилась, а колени стали подгибаться… Мир перекувыркнулся, потеряв все краски, кроме черного и белого. Возникло ощущение, что что-то липкое и темное обволакивает ее, словно наступила удушливая ночь, которая не хочет отпускать, а все поглощает и поглощает… И вот она уже сидит на каменной скамье, поддерживаемая Джоном. В его голосе было неподдельное беспокойство:

— Что с тобой?

— Нет, ничего страшного… — вяло отмахнулась Джинни, — просто очередной обморок…

— Ты так говоришь, будто это в порядке вещей! — изумился Джон. — Тебя срочно нужно отвести в больничное крыло.

— Чепуха! — девушка поднялась, преодолев слабость. — Не нужно мне ни в какое больничное крыло. Я иду в башню Гриффиндора… И не надо меня провожать! — категорически заявила она, угадав намерение Джона, и добавила про себя: «Потому что в коридорах Хогвартса слишком пустынно, а выслушивать признания в любви от собственного брата я не намерена…»

В коридорах Хогвартса действительно никого не было. И от этого Джинни было, мягко говоря, не по себе, уж лучше бы она позволила Джону проводить ее. Под каменными сводами, освещенными факелами, гулко раздавались ее шаги… Или не только ее? Джинни сначала испугалась, когда услышала чьи-то голоса, но потом любопытство взяло верх: она осторожно выглянула из-за угла и не поверила увиденному… Два слизеринца и одна гриффиндорка-старшекурсница… Где-то это уже было… А может, нет?

Палочка Малфоя была направлена Гермионе в грудь. Причем староста Гриффиндора была обезоружена, её палочку в свободной руке так же сжимал Драко. А Гарри тем временем, с гаденькой улыбочкой на бледном лице, неторопливо приближался к девушке. Он был уверен — ничто ему не помешает. Если эта гриффиндорская всезнайка будет кричать, Драко применит заглушающее заклятие. Можно было бы вообще обездвижить её, но так неинтересно, пусть трепыхается. Гарри протянул руку, будто для того, чтобы погладить Гермиону по голове, но она дернулась, отстраняясь от него, хотя ей, прижатой к стене, отстраняться было уже некуда, и он схватил её за волосы, наматывая их себе на руку. Другая его рука уже рвала мантию у неё на груди. Но он тут же отдернул руку, потому, что Гермиона, изловчившись, умудрилась изо всех сил вцепиться в неё зубами.

В зеленых глазах Гарри отражалось пламя факела висящего на стене, и Джинни показалось, будто его глаза горят зеленым огнем. Да, это был взгляд настоящего слизеринца — безжалостный, холодный, высокомерный… Взгляд будущего Пожирателя Смерти… «Боже, Гарри… Что я с тобой сделала? — пронеслось в голове Джинни. — Что я сотворила?!» На секунду время замерло. На губах Поттера появилась кривая усмешка, изогнувшая тонкую ниточку губ, как горящую бумагу. Он смерил Гермиону презрительным взглядом, в ее же взгляде не было ни страха, ни обреченности — она не доставит ему этого удовольствия — ничего, кроме ненависти. И какой-то странной гордости.

— Ну, что же ты Поттер? — процедила Гермиона сквозь зубы, — Давай, покажи, на что способен… Может, выявишь свою суть с помощью Авады?

— Авады? Вот еще, — фыркнул Гарри — Авада для тебя — слишком много. Я лучше оставлю ее на потом, а сейчас просто развлекусь с тобой… — он изогнул бровь, совсем как Малфой, — более легкими заклинаниями… А потом ты все забудешь. Я это умею…

Гарри не торопясь, продолжая наматывать волосы Гермионы на левую руку, правой достал палочку и плавным движением направил вперед, его губы уже начали произносить первые буквы заклятья.

Джинни не могла больше просто наблюдать за происходящим. Она перевела взгляд на Гермиону, понимая, что через несколько секунд, ее лицо больше не будет таким гордым, его исказит гримаса боли, ужаса, отчаяния и что все это произойдет из-за нее, Джинни, из-за того, что она сделала! Из-за нее Гарри стал таким, и из-за нее он направляет палочку на Гермиону, которая могла быть его лучшим… Нет, она не даст ему это сделать.

Все происходило за считанные доли секунды, но Джинни казалось, что время будто нарочно замедлило ход: вот Малфой мерзко ухмыльнулся за спиной Гарри, вот Гермиона вскинула подбородок, встречая опасность — будь проклят ее героизм! Вот ледяное лицо Гарри, произносящего какое-то заклятие…

Но Джинни выбежала вперед, разорвав тишину отчаянным криком:

— НЕТ! Гарри! Гарри очнись, что ты делаешь?! — она встала между ним и Гермионой, не обращая внимания на то, как вытянулось лицо Малфоя. — Ты ведь не такой, я знаю, Гарри! Я знаю, каким ты можешь быть, ты лучше — у тебя добрая душа, благородное сердце, ты — надежда всего волшебного мира, ты должен спасти всех нас от Вольдеморта, Гермиона — твой друг…

На секунду Гарри опешил, и даже опустил палочку. Но, через мгновение взял себя в руки и не дал ввести себя в заблуждение:

— Что ты несешь? Почему ты здесь? Шпионишь за мной?!- и, не задумываясь, выкрикнул: — Круцио!

Боль пронзила каждую клеточку тела Джинни. Боль, такая ужасная, будто ее разрывали, резали, кололи одновременно, отрывая от нее кусочки. Эта боль заполняла не только тело, но и разум, не оставляя ничего, никаких мыслей — боль, одна только боль… В ушах звенело, но она все же услышала чей-то крик, и тут же сообразила — это кричит она сама. Как сквозь красную пелену, она увидела довольные лица своих мучителей, а затем вышедшая из оцепенения Гермиона, бросилась к Гарри, впилась в его лицо ногтями, стараясь выбить палочку из рук. Но Поттер отшвырнул Гермиону к стене, как маленькую собачонку.

И теперь уже Малфой, стоящий за спиной Гарри, придя, наконец, в себя от удивления, направил палочку на неё.

— Круцио!

И снова раскаленные щипцы, ножи, иглы впивались в ее тело, и снова она кричала, кричала так сильно, что у нее самой заложило уши. А затем Джинни почувствовала, как силы покинули ее… и тонкая струйка крови сползает по губе… Видимо, прокусила…Что ж, она заслужила это… За свои поступки надо расплачиваться… И все же она потеряла сознание…