Нарушитель порядка

Глава 1. День новой жизни

— Тихо! Тихо всем, я сказал! — сейчас поднимусь и ударю кулаком по столу. — Выступает Наследник Министерства, ик.

И хорошо, что не встал. Барти картинно поклонился, с трудом удерживая равновесие. Какая-то добрая душа протянула ему древнюю гитару.

— Кхе-кхе, — прочистил горло Барти и вдруг прокричал, перекрывая нестройный гул голосов. — Я-я-я-я-я-я!

— Дьявольский хвостик и сера, Барти! — моему возмущению нет предела. — Заканчивай с этим балаганом!

— Ещё минутку, Мангуст. Так, она не настроена. Но … не беда. Итак, благородные сэры, — интересно, где он тут увидел благородных? — песня моей далёкой Родины.

Он пару раз провёл рукой по струнам, извлекая из старинного инструмента визгливые звуки. Но я знаю, играть он умеет. Барти обвёл взглядом трактир; твёрдо стоять на ногах стоило ему больших усилий. Ещё раз кашлянув, он резко ударил правой рукой по гитаре и запел:

«Спою о тебе, разрываемый распрями остров,
О воинах вереска, что с чужеземцев взыскали
Кровавую виру за землю дольменов замшелых,
Что рощи священные сетью корней обнимали.
И как ненависть в наших сердцах прогорала и гасла
Пеплом Нью-Кастла, пеплом Нью-Кастла.»

— Браво, ура, браво! — закричал кто-то слева. Его крики были поддержаны слабыми аплодисментами.

— Я тебя запомнил! — воскликнул я; кричавший тотчас умолк, вместе с ним затихли и робкие хлопки. — Продолжай, Барти.

«Мы шли, как морская волна, что не сдержат и скалы.
Мы шли, и повсюду молвою наш шаг раздавался.
Мы шли — ведь мы помнили слово, что скоттам давали,
Не наша вина, что меж ними изменник сыскался.
Но в горной стране не забыли, как держат оружье,
И нам оставалось лишь выжечь гнездо хищной стаи.
Давай же, язычник, натягивай лук свой потуже,
Коль выйти за стены отваги тебе не хватает!»

Он на секунду запнулся и, чтобы не сбить ритм, затеял переигровку без слов последнего куплета. В это время я развлекался тем, что рисовал на мокрой столешнице смешную рожицу с кудряшками.

«Крики женщин и раненых стон, и проклятия воинов,
Что гибли на стенах, в воротах стеною стояли,
И город горел, но смогли чужеземцы достойно,
Взглянуть в глаза Морриган, что им сквозь пламя сияли.
А наградой лежащему в луже кипящего масла
Был лишь пепел Нью-Кастла, пепел Нью-Кастла!»

— Вот тут надо уточнить, — внезапно прервался Барти, зажав струны ладонью. — Всё, что происходило на самом деле, — происходило на самом деле.

— Дубина, если происходило, то…

— Та-а-а-к! Моё терпение на исходе! Кто там всё время, ик, выпендривается? Кому не терпится познакомиться с…? — Я одним движением руки стёр со стола нарисованное ранее личико.

— Мангуст! Потом разберёшься, слушай лучше сюда!

«И хоть годы прошли после огненной ярости боя,
Рассеялся дым, был лик солнца по-прежнему светел,
Дрожал Йофорвик, Винчестер не ведал покоя,
Им снились руины и чёрный кружащийся пепел.
И значит, на трупы бойцов оседал не напрасно
Пепел Нью-Кастла, пепел Нью-Кастла!» ^[1]

Вот это весёлый вечер, событие, к которому мы готовились целый год. Выпуск восемьдесят первого года, урожайного на неприятности. Всё потому, что это именно мой выпуск. Приятно осознавать, что не зря провёл эти семь лет. Вот поэтому мы сейчас и в Хогсмиде, и наш праздник продолжается до первых петухов. Немногие смогли угнаться за нами, хотя очень старались.

Очнувшись под утро в «Кабаньей голове», я с трудом смог открыть глаза и, в тот же момент, вспомнил, чем закончился последний день нашей учёбы. А конкретно — что произошло в четыре часа пополудни, после экзамена по маггловедению.

— О, Боже! Что будет! — пробормотал я, события минувшего дня пронеслись в моей голове.

Болтающиеся в воздухе ноги Освальда — это незабываемое зрелище. Вчера, идея подвесить его на центральном кольце, на квиддичном поле казалась мне превосходной. Сейчас всё предстало в ином, мрачном свете: за такое по голове не погладят.

— И почему я вчера не умер?

Хотя правду говорят, никогда ещё слизеринский староста не был так близок к тому, чтобы забить гол. Но надо же было когда-нибудь это сделать?

Внутреннее убранство трактира не прельщало изысканных людей; утренний полумрак и грязный деревянный пол, никогда не спавший бармен, вечно протирающий один и тот же стакан рваной тряпкой, привлекали только тёмных личностей. И, как обычно, эта публика заняла лучшие места — по углам. А в данный момент посетители скорее лежали под столами, а не сидели за ними. Тут когда-то и была провозглашена наша клятва о вечном и нерушимом братстве. Напоминанием о ней служили две татуировки в виде мангуста на наших левых плечах. Как давно это случилось, четыре года назад…

Некоторые говорят, что у Персефоны в голове находится огромный пергамент, с записанными на нём всевозможными заклинаниями. Как иначе она могла запоминать всю эту чушь из истории магии или астрологии? Даже права на аппарирование она получила на полгода раньше всех. Не удивительно, что это она нашла нас этим утром в самом тёмном углу таверны. Этой ночью я впервые попробовал «Пот австралийской саламандры» и понял, почему отец не любил вспоминать свой выпускной вечер. Во рту всё горело, желания что-либо обсуждать и, в особенности, выслушивать упрёки от нашей старосты, у меня не было. Так или иначе, я всегда считал, что хорошие парни выбираются сухими из любой переделки.

Она ворвалась в таверну, как небольшой ураган, распугивая тех из её посетителей, кто ещё мог воспринимать окружающую действительность. Персефону можно описать всего парой слов: уверенная и быстрая. И, конечно, с непослушными каштановыми локонами. По словам Перси, именно такие волосы были у Камелии Вичер, её знаменитой прабабки по материнской линии. Хоть убейте меня, но не помню, чем эта Вичер так знаменита. Этот цвет был весьма популярен среди хогвартских студенток, но Персефоне, в отличие от большинства из них, он действительно шёл.

— Ну вот, я же вам говорила! Профессор МакГонагалл в шоке. Так подвести колледж! Да если бы не конец года. Сам Дамблдор, — Персефона от возмущения с трудом подбирала слова.

Верный признак надвигающегося шторма: если ей не удавалось правильно построить свою фразу, то жди беды. К тому времени, как она закончила, мои мысли сгустились в нечто, отдалённо напоминающее их обычное состояние. С учётом проведённой ночи.

— Перси, Перси, тише, пожалуйста.

— Да, Перси, учёба кончилась, Серебряная Борода нам уже нестрашен.

Барти откинулся на спинку стула и глубокомысленно завершил:

— Несмотря на то, что за все семь лет учёбы я ни разу не открывал «Наиболее полной магической истории Хогвартса», я ставлю галлеон против ржавого нутта, что выгнать нас уже невозможно«.

— Верно, Перси. И, кроме того, он это заслужил, — я внимательно посмотрел на лицо Персефоны, но подтверждения своим словам на нём не увидел. — Достаточно он нам крови попортил, неужели ты думала, что мы оставим Освальда без романтических воспоминаний? Вспомни, сколько девчонок не верило, что у него кружевное нижнее белье? А-а-а, то-то же. Что же я внукам буду рассказывать, если не Освальд-Ослик?

— И не называй его осликом. Если человеку не везёт с учёбой, это не значит, что он тугодум. — Когда Персефона сердится, лучше не перечить.

— Верно, Гай, какой он Ослик, скорее, Черепашка. Или Улитка. Перси, Улитка подойдёт?

— Улитка-Освальд на своей метле от «Магических мётел тётушки Тортиллы». — И мы вместе засмеялись.

— Кстати, это уже тревожный симптом. Последние пять лет мы обгоняли слизеринцев меньше чем на полсотни очков, а в этом году мне пришлось попотеть на последнем матче. Если так пойдёт и дальше, то любители змей будут считать себя равными нам. — Барти уже три года пытался заставить меня серьёзно относиться к этой проблеме.

— Не бери в голову. Это уже не наша забота. Минерва…

— Профессор МакГонагалл, Гай, — перебила меня Персефона. — Будь любезен уважать тех, кто потратил семь лет своей жизни, чтобы впихнуть в твою пустую голову хоть крупицу знаний.

— Ну, так вот, профессорша Минерва — так пойдёт, Перси? — найдёт нам какого-нибудь золотого мальчика, и он всё выиграет. Не вечно же ей рассчитывать на мисс Персефону. Как считаешь, Персик, найдёт она золотого мальчика?

— И не называй меня Персиком. Хватит и того, что мама назвала меня Персефоной. Стал бы ты всем говорить своё имя, если бы тебя звали Персефоной?

Я на её месте тоже бы не радовался такому имени. Единственной отдушиной для неё являлась младшая сестричка, которой бессердечные родители дали имя Нимфадора. Перси встала передо мной и вытащила свою палочку: «Что бы вы без меня делали?». Она взмахнула палочкой, и, через секунду, я почувствовал себя отвратительно трезвым, словно и не стояли под столом пять бутылок огневиски. По выпученным глазам Барти я понял, что он ощущает примерно то же самое. В эту минуту я готов был удушить того сумасшедшего волшебника, который впервые изобрёл это заклинание. Похоже, нам придётся прогуляться до школы, где «тёплый» приём гарантирован обоим. Ведь теперь я мог ходить, несмотря на слабость.

Раннее воскресное утро у жителей этой части Хогсмида было временем сна и покоя, я не заметил никакой активности вблизи таверны. Большинство либо заканчивало пить, либо только начинало. Причём, я с уверенностью мог указать тех посетителей «Головы», кто на этой неделе процесс принятия спиртного не прерывал. Пока Барти приводил себя в порядок, стараясь ровно уложить растрёпанные волосы и расправить помятую мантию, я пытался выведать у Персефоны наши оценки. Ведь, как известно, любимчики учителей и зубрилы узнают свои баллы уже через день после сдачи экзаменов.

— Перси, всегда хотел спросить, как это тебе удаётся быть умной и красивой одновременно?

— Если хочешь узнать про своих П.А.У.К.-ов, то мы все узнаем оценки через месяц. Ты же не считаешь, что лично для тебя сделают исключение?

— Да что ты! Если я опять получу «превосходные» по всем предметам вместо «выдающихся», то не переживу этого. Ты же знаешь, какая у меня тонкая нервная организация.

Барти вытер лицо и внимательно прислушался к нашему разговору. Удивительно будет, если мы на двоих получим хотя бы один высший балл. По правде говоря, мы были далеко не самыми прилежными учениками в истории «Хогвартса». Говорят, авроров меньше всего интересуют выпускные оценки. А Перси говорит, что так считают только неудачники, неспособные выполнить и простейшие заклинания, и в этом я с ней согласен.

— Мальчики, пойдемте, наконец. Чем быстрее вы объясните недоразумение с Освальдом, тем будет лучше для всех.

— Может, нам всё-таки переждать грозу, а то попадёмся под горячую руку. Погуляем пока у озера, а МакГонагалл успокоится.

— Если бы профессор МакГонагалл не хлопотала перед министерством за любого пожелавшего стать аврором, то вы бы могли рассчитывать лишь на должности младших помощников машиниста в школьном экспрессе. Сейчас магическому сообществу нужна помощь даже таких оболтусов.

— А если мы провалимся, то твой папочка за нас шепнёт кому надо, — сказал я Барти.

— Ага, Гай, если бы я подкатил к нему с таким предложением, то вмиг бы вылетел из дома. У нас с этим строго, однако. — Барти с интересом покосился на стену забора, расположенного прямо напротив трактира.

— Смотрите, как интересно, ещё одного поймали. Что-то в последнее время не ладится у тёмных сил, а?

Мы подошли к большому объявлению, с которого на окружающих хмуро взирал какой-то тип. Поперёк чёрно-белого изображения было нацарапано:»Очередная успешная операция отдела авроров завершена поимкой ближайшего сподвижника Сами-Знаете-Кого. Читайте о страшной участи Пожирателя Смерти в Азкабане на первой полосе завтрашнего «Ежедневного Оракула».

— Да, не фонтан. Ну и рожа у него. Авроры, должно быть, задержали его только за внешний вид. Перси, нет ли такого закона — забирать в тюрьму за внешний вид?

Персефона, проигнорировав вопрос, подошла к плакату и прочла имя преступника: «А вы знаете, мальчики, он учился в Слизерине и был там лучшим по зельеделию и Защите От Тёмных Сил».

— И не удивительно. Всем известно, что большинство тёмных магов Англии именно оттуда. Странно только, откуда ты его знаешь? — я постарался изобразить на лице наиболее подозрительное выражение из своего арсенала.

— Да Перси, уж не хочешь ли ты вступить в общество любителей тёмных магов?

— Если бы вы были хоть чуточку внимательны, полируя школьные кубки за время своих наказаний, то смогли бы заметить, что он был лучшим семь лет подряд в «Хогвартсе» по зельям, а на летних каникулах участвовал в Лондонском состязании и был там самым юным победителем.

— Это в прошлом, — сказал Барти, — если у него и тогда была мрачная физиономия, как сейчас, то не удивительно, что он пошёл по кривой дорожке. Кстати, если судить по его внешнему виду, он старше нас лет на пять и, следовательно, применяя мои глубокие познания в магических науках, мы никак не могли полировать все его семь кубков на первом курсе. Помнишь, Гай, тогда сурово наказывали за ночные прогулки по Запретному Лесу.

Мечтательно подняв глаза к небу, я погрузился в приятные воспоминания. В начале каждого учебного года Дамблдор предупреждал о том, что посещать Запретный Лес нельзя, но нас это не останавливало. Даже напротив, новичком прибыв в школу, я ничего не знал ни о каком лесе и, тем более, не мечтал о его посещении. К несчастью, недостаток знаний об истории «Хогвартса» подтолкнул меня и моего, тогда только что приобретённого друга, на безрассудный марш-бросок по ночному бору. В то время мы были молодыми и наивными — не учли, что сэр Кадоган на своём пони сразу побежит закладывать нас Серебряной Бороде, а тот пошлёт Хагрида на выручку. Здоровяк-лесничий был очень недоволен тем, что его сон прервался из-за двух несмышлёных полуночников. Я же всегда был скор на язык, и потому всю дорогу к замку препирался с ним, но не забывал поглядывать и на его здоровенные кулаки — серьёзно перечить Хагриду невозможно.

— Нельзя судить о людях только по внешнему виду, — прервала мои раздумья Персефона. — Если бы он остался в Хогвартсе, то наверняка его знания пригодились бы всем студентам.

— Верно, Перси, я с тобой полностью согласен.

— Тебе это не поможет, Гай. Она сказала, что не знает оценок. А если бывший Пожиратель станет преподавателем, для гриффиндорцев в нашей школе настанут тёмные времена, — Барти поежился.

— Ты вполне можешь дожить до этого, — раздался голос у нас за спиной.

— Ух ты, — до чего же тихо подкрался незнакомец. — А Вы откуда это знаете?

Я с интересом оглядел человека. Мужчина, стоявший за нами, мог сойти за истинного слизеринца, если бы не его тёмная кожа. У него было вытянутое лицо и холодные голубые глаза. В правой руке он держал короткую тросточку с белой костяной ручкой. Хриплый голос подсказывал, что его обладатель редко показывается на свежем воздухе. Таких уважают, например, в той же самой «Голове», куда он, скорее всего, и направлялся.

— Я сам подвесил это, — он взмахнул тростью и чуть не заехал ею мне в лицо. — И мне придётся ещё поработать с этим.

— Вы агент «Оракула»? — поинтересовалась Персефона. — Тогда, может, скажете…

— Тогда я лучше промолчу, — перебил её незнакомец. Невежливый корреспондент ежедневной газеты нравился мне всё меньше.

— МОЖЕТ, тебе лучше идти своей дорогой! — Барти тоже почувствовал неуважительное отношение к Перси и, не обращая больше внимания на голубоглазого, добавил. — Может, ему хочется, чтоб этот негодяй сбежал.

Реакция незнакомца была поразительная — он вдруг расхохотался, с трудом держась на ногах. Неожиданная смена настроения вызвала подозрение, что стоящий перед нами человек достаточно простимулировался за вчерашний день.

— Сбежал? Он? Действительно, я лучше пойду, — едва прекратив смеяться, он развернулся и направился к открытой двери «Кабаньей головы». Ещё до того, как он скрылся в таверне, я услышал, что невежа говорил что-то про висельников и новую работу.

Мы с Барти переглянулись и, сами не зная почему, тоже рассмеялись. К нам присоединилась и Перси. В Хогсмиде и не таких можно встретить.

— Вот чудак! Вы что-нибудь раньше такое видели?

— Впервые, — мне хватит десяти минут, чтобы забыть это происшествие.

Перебрасываясь ничего не значащими словечками и подтрунивая над виденным на плакате Пожирателем Смерти, мы вышли из деревушки на прямую дорогу к «Хогвартсу». Солнце уже было почти в зените, когда мы добрались до ворот замка. Левый грифон скосил на нас глаза, но, похоже, проход ещё не был закрыт. У самого крыльца толпились первокурсники, которых до станции должен сопровождать Хагрид; остальные добирались или своим ходом, или на каретах, как всегда, никем не запряжённых. Несколько выпускников, которые, так же, как и мы, решили остаться в школе до выяснения своих экзаменационных оценок, прогуливались по берегу или читали книги.

— Никогда не мог этого понять, — начал Барти. — Закончилась учёба, а они снова за книги сели. Считают, что это поможет им получить хорошую работу в Министерстве.

— И правильно делают, — Персефона так сильно кивнула головой, что все волосы опять вырвались из Цепкой Застёжки Пикси, которую мы подарили ей на прошлое Рождество, чтобы она не доводила нас своими разбросанными расчёсками. На минуту тема была забыта, но Персефона решительно вернула Барти к суровой действительности.

— Если ты думаешь, что аврорам не нужно учиться, то глубоко заблуждаешься. Я тут недавно прочла, что надо как минимум три года изучать опасные заклинания под руководством аврора наставника, а потом ещё год практиковаться в условиях, приближенных к боевым.

— Этак я превращусь в Хмури, и буду шарахаться от любого учебника, чтобы он не напал на меня.

— И не забудь, что пользоваться ты должен только своим пером и чернилами, ибо нет ничего проще для тёмного мага, как отравить чернила на твоём столе, стоит тебе отвернуться. НЕУСЫПНАЯ БДИТЕЛЬНОСТЬ, — рявкнул я ему в ухо. — Если тебе повезёт, ты будешь слышать это каждый день.

— Просто у него сложная работа, Гай, — встряла Персефона, — ты бы не такое запел, если на твою жизнь покушались по разу на неделю. Я его, конечно, не оправдываю за тот случай на приёме у Министра, когда он заявил, что еда на его тарелке шевелится под действием отравляющих чар, но и его можно понять. По крайней мере, у него есть надежда переловить всех Пожирателей. Ну, вот мы и пришли.

Она привела нас к кабинету МакГонагалл и, не дав даже подготовить оправдательную речь, громко постучала.

— Да-да, входите, мисс Тонкс, — раздался голос профессора Минервы МакГонагалл, декана Гриффиндора.

Персефона толкнула обитую коричневой кожей дверь, и мы с Барти, уже в который раз, оказались на ковре перед главой своего колледжа. Последний раз я был в этом кабинете два месяца назад, сразу после того, как «совершенно неумышленно» проговорился в присутствии Пивза о протекающих кранах в уборной для мальчиков. Многие тогда на своём опыте научились, что перед тем, как мыть руки, надо проверять исправность сантехнического оборудования.

Кабинет декана с той поры изменился в лучшую сторону. Сразу бросаясь в глаза, на столе профессора стоял школьный кубок, в получении которого я сыграл не последнюю роль. Я был самым молодым защитником Хогвартса за последнюю сотню лет и, конечно, самым симпатичным и остроумным. В руках профессор держала пергамент, и я очень надеялся, что это поздравление от глав других колледжей по случаю успешного завершения года. На стенах приёмной комнаты висели многочисленные книжные полки, забитые всевозможными справочниками и пособиями по преобразованию, причём многие из них написала сама профессор. Персефона могла похвастаться тем, что прочла все эти труды, как минимум, по два раза, для меня же была незнакома половина названий. Напоминанием о принадлежности к Гриффиндору являлся золотой пресс для бумаг в виде льва, который, по негласной легенде, принадлежал ещё одному из основателей школы, Годрику Гриффиндору.

— Добрый день, молодые люди, присаживайтесь, — взмахом палочки она сотворила удобное кресло и две деревянные табуретки.

Мы хором в ответ поздоровались с профессором.

— Хотя, формально вы и закончили учёбу, но до тех пор, пока моя подпись не появится в вашем выпускном дипломе, я отвечаю за вас и ваши поступки. И мне не хочется краснеть перед директором и коллегами на следующий день после завоевания вами этого кубка.

Мне показалось или она на самом деле чуть улыбнулась нам? Впрочем, это мне всегда только кажется, так как нам ещё никогда не удавалось избежать наказаний. Профессора МакГонагалл отличало от других преподавателей то, что, соблюдая писаные правила школы, она всегда достигала справедливого суждения любых поступков учеников. На наше счастье, это наказание будет последним.

— Профессор Нибблс очень настаивал на снятии баллов, и нам здорово повезло, что директор был на нашей стороне. Потеря кубка в последний день была бы непоправимой утратой для всех гриффиндорцев. Я больше не буду вас ругать, но прослежу, чтобы больше никого не отпускали в Хогсмид, а это, — она указала на внушительную стопку книг на столе рядом с кубком, — обязательная литература перед проведением последнего тестирования в отделе авроров. Вот список.

Она протянула Персефоне пергамент, который держала в руке. Перси моментально начала его читать, не забывая при этом и слушать профессора. Немного в этом году набралось желающих стать аврором. Трое из Гриффиндора, один из Слизерина, а про остальные колледжи даже и не стоит говорить. Когда сотрудники отдела погибают чуть ли не через неделю, а родственникам не достаётся даже тело… Бр-р-р. В такие времена мужчин отделяют от мальчиков, а за Гриффиндор немного обидно — Уайт, например, уже домой летит, а ведь был лучшим в магических дуэлях. Какой, помнится, ему прислали вопиллер, когда он заикнулся в письме домой, что после окончания специализации хотел бы поступить в отдел авроров. А мой отец — ничего. Сказал, что от судьбы не уйдёшь, и пошёл к окну, чтобы впустить почтовую сову с газетой.

— Всем, конечно, известны ваш уровень и оценки за основные предметы и, о Боже, какие у вас низкие баллы! С каждым годом студенты отлынивают от учёбы всё настойчивей и настойчивей. И пора прекратить эту практику для выпускников — проводить первую ночь после учёбы, развлекаясь вне стен школы.

— Профессор МакГонагалл, я хотела бы заметить, — начала Персефона, глядя в свой список, — что тут не хватает «Особой практики защиты» Севильи Стаун и последнего тома «Жизни драконов». Как раз в этом году вышло описание Североафриканских Песочников…

Я мысленно поблагодарил судьбу за то, что уже окончил учёбу. Профессор МакГонагалл согласно кивнула головой.

— Действительно, мисс Тонкс. Это оплошность Министерства, там, в последнее время, развелось слишком много бюрократов. Пока утвердят новый учебник, он успеет непоправимо устареть. Но для вас, я думаю, это не будет проблемой. Можете не беспокоиться, все книги я закажу за счёт школы, и вам не придётся за них платить. Кроме того, я напомню директору, что пора пополнить школьную библиотеку. Надеюсь, что мисс Персефона Тонкс не откажется побыть старостой ещё пару недель, пока будет следить за нашим славным братством мангустов. Захватите эти книги, и я надеюсь, что больше мне не придётся краснеть за вас. Кстати, школьные кубки будут ждать вас сегодня с семи до полуночи, в последнее время они что-то слишком запылились.

Встреча была закончена. Мы встали, профессор взмахнула палочкой, и наши табуретки исчезли. Декан сделала вид, что больше не интересуется историей Освальда. Глубоко в душе, она, наверняка, была довольна тем, что не зря готовила нас к опасностям свободной жизни. Барти взял с её стола стопку книг. Пока я шёл к двери и раздумывал над тем, когда МакГонагалл узнала про наше невероятно секретное общество мангустов, профессор обратилась к Барти:

— Ваш отец прислал поздравительную открытку на Ваше имя в связи с окончанием учёбы. К сожалению, возникла небольшая путаница, и письмо попало не по адресу. Вы можете забрать его у профессора Нибблса, он любезно обещал, что присмотрит за посланием.

Посмотрев на Барти, я увидел, как внимательно он слушает профессора МакГонагалл. Но на мгновенье мне показалось — мой друг напрягся, чтобы не сказать какую-нибудь колкость.

— Спасибо, мэм. Я думаю, будет не лишним напомнить отцу, где я учился.

Семья Кривучей слывёт своей выдержкой, что не говори, голубая истинная кровь. Такую в моей семье не встретишь. Я глубоко вздохнул и вышел из кабинета декана. Очевидно, кое-кого ожидает месяц одних запретов, до самого победного конца. И за всех нас попрощалась Персефона.

[1] «Пепел» в исполнении «Крыс и Шмендра»