Судорог да перебоев —
Хватит! Дом себе найму.
М. Цветаева
Нынешняя зима была холодной и солнечной. Выпавший еще в декабре снег так и лежал вот уже не первую неделю пушистым покрывалом, испещренным линиями протоптанных тропинок и расчищенных дорожек. Солнце делало эту белизну яркой и играло бликами на заснеженных крышах замка. И даже Черный лес виделся не таким пугающим, как обычно: казалось, что он сладко и безмятежно спит вместе со всеми своими обитателями. Ночами же тишина и ясность становились пронзительными, и от них делалось как-то не по себе тем немногим, кого темное время суток заставало вне спален.
В последний день каникул, ближе к вечеру, я шел через холл первого этажа. «Хогвартс Экспресс» недавно прибыл, и мимо меня спешили возвращающиеся в школу ученики. Неподалеку от входа стояла женщина: стройная фигура, темные глаза, длинные черные вьющиеся волосы, светлая мантия, удачно открывающая ноги гораздо выше обычного, и перекинутый через руку плащ. Она увидела меня и обрадованно улыбнулась:
— Северус! Как хорошо, что вы здесь!
Я удивленно посмотрел на женщину: что-то знакомое в ней было, но кто это такая, я определенно не помнил.
— Я — Вероника Стоун, — ну конечно! Отец был знаком с одними Стоунами, и, кажется, у них была дочь — оба раза, когда я ее видел, все таскала на руках что-то мявчущее серо-рыжее; мать еще хотела подарить ей лазиля, но выяснилось, что эта Вероника обожает обычных маггловских кошек!
— Я только приехала и совсем не знаю, куда мне теперь идти… Надо ли мне сначала зайти к директору?.. Помогите мне, пожалуйста, — манера говорить у нее была очень приятная, женщина казалась обворожительно беспомощной; да и похорошела она сильно с того момента, когда я ее видел последний раз.
И я отступил от своих обычных правил: предложил ей руку.
— Думаю, директора вы увидите за ужином. Вы — наш новый профессор?
— Да, меня пригласили вести маггловедение. Хотя, конечно, я могла бы преподавать и более серьезные предметы, — женщина тихо засмеялась.
Было совершенно очевидно, что она кокетничает. Что ж, отчего бы и нет? Я проводил Стоун до дверей Большого зала и оставил разговаривать с Дамблдором.
Флитвик посмотрел на меня с немым вопросом в глазах. Его давно интересует, почему я не женат, и он, похоже, чего-то ждет при появлении любой женщины. Ни разубеждать, ни обнадеживать его я не собираюсь.
Ученики постепенно заполняли зал. А я таки прилично вымотался за прошедший семестр: даже голоса слышать неприятно. Все же вести сразу два предмета тяжело… Кого-то Дамблдор нашел на этот раз на нашу проклятую должность? Надеюсь, не нового… Вольдеморта? Как вспомню Квирелла!..
Кажется, я замечтался, потому что тишина в зале и голос директора стали для меня неожиданностью:
— …Я рад снова видеть вас в стенах Хогвартса. Позвольте представить новых преподавателей: маггловедение с этого семестра будет вести профессор Стоун, — приглашающий жест в сторону последней. — А защиту от темных сил — профессор Ковалевски, — тот же жест в сторону еще одной дамы.
Серые глаза, совершенно неопределенный возраст — от двадцати пяти до сорока, в зависимости от ее настроения — или вашего. А в остальном… Вместо мантии — какое-то пестрое платье, вышитое крестиком и мережками, светлые с рыжинкой распущенные волосы, на груди постукивают друг о друга несколько странных кулонов… Ее бы в таком виде в мою лабораторию. Уж я бы просветил ее по поводу техники безопасности! Не попадет своими кудрями-оборками-кулонами в кислоту, так влезет в огонь или за что-нибудь зацепится! Хорошо, хоть на Лорда не похожа…
Тем временем около стола появилось новое действующее лицо. Вернее — морда: миссис Норрис.
— Кис-кис-кис! Какая милая кошечка! Она здесь живет? — защебетала Стоун.
— Да, это моя. Совершенно необыкновенная кошка! Я вам, если хотите, много интересного про нее рассказать могу, — гляди-ка, как она быстро к Филчу подход нашла! — Тут, знаете ли, лет пять назад василиск объявился, так она первая его нашла и предупредить всех пыталась! А ведь чуть не погибла!..
Ну, эту чушь я слушать не собираюсь. А то сейчас выяснится, что последние двадцать лет школа стоит только благодаря ходячему скелету по имени миссис Норрис.
Ужин заканчивался. Минерва что-то обсуждает со своим старостой, Флитвик перешептывается со Спраут, а Хагрид — это ж надо, с новоприбывшей, как ее, Ковалевски! Ну и парочка! При ее росте ему придется вчетверо складываться, чтобы посмотреть ей в лицо.
— Профессор Снейп, я вот говорю, что главное — научить детишек руками работать, а всякие там умности они и сами в книжке почитать могут, — так, с каких это пор Хагрид у нас стал экспертом по методике преподавания?
— Послушайте, Хагрид, не несите чепуху! Какими еще руками?
— Ну отчего же чепуху? Я совершенно согласна с профессором Хагридом: понимание и отработка навыка гораздо важнее сухой теории. Или вы не в состоянии уловить и переформулировать чужую мысль? — влезла Ковалевски. — Что молчите?
Сказал бы я вам, мадам… Меня подхватила под руку Стоун:
— Профессор, вы проводите меня до комнаты? Я еще так плохо ориентируюсь в замке!
Так что случился благовидный предлог молча развернуться и уйти от бессмысленной дискуссии.
Мы шли коридорами Хогвартса, моя спутница могла тешить себя иллюзией, что я не замечаю ее намеренно медленной походки и частых остановок. Замок затихал, чтобы завтра с утра зашуметь и загомонить сразу несколькими сотнями голосов, столь громких на переменах и едва слышных у доски. У меня же выпал почти совершенно свободный вечер, и торопиться было некуда: готовиться к занятиям по защите от темных сил уже не надо, а свои планы по зельеделию я давно знаю наизусть.
С новой преподавательницей было приятно идти по длинным замысловатым коридорам, может быть, впервые за много лет чувствуя, что груз ответственности на плечах уже не так тяжел. Что все кончилось… Хотя, ничего ведь и не началось… Но я попытаюсь.
— Мы уже пришли? Заглянете на чашку кофе? — она с надеждой посмотрела на меня.
— Думаю, сегодня — нет, — и я чуть приподнял ее руку, намекая на поцелуй. — Спокойной ночи, профессор.
Она посмотрела с плохо скрываемым сожалением. Действительно заинтересовалась мной или сообразила, что, кроме меня, заигрывать тут особо не с кем: самый молодой из оставшихся — Хагрид? Ну, да он занят — мысленно усмехнувшись по поводу картинки «Хагрид и Ковалевски в романтической обстановке», я двинулся прочь от двери.
Вот ведь, lupus in fabula![1] Ковалевски шла навстречу, встряхивая влажными волосами. На ней так и было это ее пестрое платье.
— Мадам, есть очень хорошие красящие заклятия, если у вас нет возможности купить одежду нормального цвета!
— И вам вечер добрый, профессор! Судя по вашим волосам, сегодня первый раз за месяц есть горячая вода. Спешите, вы еще успеете! Шампунь найдете на полочке… — и она скрылась за поворотом раньше, чем я успел открыть рот.
Ладно, ведьма, завтра разберемся!
Несколькими днями позже я столкнулся с разъяренной МакГонагалл:
— Северус! Что ваши студенты себе позволяют?! Что за бедлам они устроили на занятиях у Хагрида?! Вы обязаны принять меры!
— Минерва, — нарочито спокойно и медленно сказал я, — а почему это так волнует вас? Пусть профессор Хагрид сам следит за дисциплиной, а не прибегает жаловаться.
Мимо проходила Стоун, и я отвернулся от МакГонагалл, здороваясь с куда более приятной собеседницей. Так, чтобы Минерва слышала приветливость в моем голосе.
— Я требую, чтобы вы что-то предприняли!
— Ну что вы, профессор МакГонагалл. Было бы странно, если бы профессор Снейп ходил на уроки к профессору Хагриду и успокаивал там студентов, согласитесь, — Стоун говорила очень мягко, с легкой усмешкой.
И крыть гриффиндорскому декану оказалось нечем. Она открыла рот, шумно вздохнула — и закрыла его. Разговор был окончен.
На ближайшем же уроке у своих я заметил:
— У профессора Хагрида такой небольшой опыт преподавания, вам стоило бы вести себя с ним поделикатнее.
Мои — детки умные, они всегда все правильно понимают, от них не ускользнула моя полуулыбка, не замеченная гриффиндорцами. Ох, Мерлин, да что же это?!
— Мистер Криви, что это вы сотворили вместо заданного состава?! Кажется, у вашего варева нет ни одного из признаков правильно приготовленного зелья!
— Но, профессор, я не успел все записать, вы так быстро диктуете… — молчал бы уж, творец…
— Знаете, мистер Криви, профессор Стоун в этих случаях говорит: «Я не буду опускаться до вашего уровня, поднимайтесь вы». Так вот: я с ней полностью согласен, — интересно, она эту фразу сама придумала или где-то слышала? И, кстати: — Минус десять баллов за нерасторопность, мистер Криви.
День складывался откровенно удачно, все получалось само собой и без усилий. За ужином МакГонагалл метала яростные взгляды, но придраться ей было не к чему.
Ужин уже давно начался, когда наконец появилась Ковалевски, пыхтя и задевая все вокруг своим платьем, пока садилась.
— Мадам, а что, красящее заклятие так и не получилось? Если это столь сложно для вас, я могу дать пару уроков…
— Ах, что вы, не стоит себя утруждать! Вам за эти дни так и не удалось помыть голову? Вода все время заканчивается?
Проклятая МакГонагалл фыркнула так, что услышали ученики в середине зала.
— Профессор, как насчет кофе у меня? — у Стоун просто талант вмешиваться вовремя. — Буду ждать вас в девять.
Меня отвлекли внезапный шум и возня под столом. Зрелище стоило того: по полу бегал неизвестно откуда взявшийся еж (подозреваю, что он удрал от Хагрида), а за ним, сталкиваясь и мешая друг другу, гонялась половина профессоров. Палочки годились разве что на то, чтобы тыкать ими друг в друга, а еж все время благополучно ускользал.
Вдоволь повеселившись и отметив, что у Флитвика наилучшие шансы на успех, я ушел к себе. Я собирался почитать и… пожалуй, принять приглашение Стоун.
Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место.
А.С. Пушкин
Профессор ждала меня, переодевшись во что-то миленько-домашнее и хлопоча возле маленького столика. Как оказалось, Стоун знала толк в настоящем кофе: тот, что она разливала по чашкам, был крепким, с ярко выраженной горчинкой и еле слышной сладостью.
— Как вам Хогвартс, вы ведь, кажется, учились в Бельстеке?
— Мне все время чего-то не хватает. Как-то здесь холодно, в отношениях между людьми холодно.
— Вы хотите, чтобы все профессора страстно обнимались при встрече? — я чуть насмешливо приподнял бровь.
— Нет, ну конечно, не все!.. Но некоторые могли бы…
Меня всегда забавляла эта игра: сделать вид, что я не замечаю ни одного из множества намеков. Но Стоун, похоже, знала ее правила. Она продолжала делать намеки с тем же невинным видом и «не замечала», что я их «не понимаю». Игра становилась еще занятнее.
И мы играли. Вечер за вечером. Или говорили о новых изобретениях: чарах, заклинаниях, зельях. О новом министре магии и мире после падения Лорда. О студентах и занятиях…
— Скажите, что вы сделали со студентами? Те, кто посещает маггловедение, стали писать намного более логичные и последовательные работы!..
— Ничего особенного, профессор. Просто я сразу даю им правила написания научных работ и требую, чтобы они им следовали, — она смотрела с видом человека, знающего себе цену. — Конечно, мало кому из них это пригодится в дальнейшем, но пока их творчество можно будет хотя бы читать!
Когда-то именно такой я представлял себе будущую миссис Снейп: приятно посмотреть, приятно поговорить, не суется в те дела, которые ее не касаются, а ее родословную можно без опаски демонстрировать гостям… Тогда я завидовал Малфою — ему повезло с Нарциссой.
Ближе к полуночи я поднимался, Стоун провожала меня до двери и, прощаясь, поворачивалась щекой, все больше открывая шею и кусочек плеча. И с тем же постоянством я чуть касался губами ее руки и уходил.
Начинался февраль, и за обильными снегопадами и густыми туманами уже чувствовалось приближение весны. Времени года, которое я никогда не любил. Но в этом году многое менялось, и, пожалуй, начало весны могло быть неплохим поводом продвинуться чуть дальше в наших с профессором Стоун отношениях… Не стоит заставлять ее так долго и тщетно ждать, повернувшись щекой и склонив голову набок. Хотя… Ее шея в вырезе одежды выглядела волнующе.
…И этот вечер был похож на предыдущие: маленький столик, крепкий кофе и очарование интеллектуальной респектабельности профессора. Постепенно Стоун превращалась в Веронику, а я нашел в замке место, где можно было быть просто Северусом, а не преподавателем, деканом или соратником в борьбе.
— Что привело вас в Хогвартс?
— Дамблдор срочно искал преподавателя маггловедения, я подумала, что это может быть интересно, пошла к министру и попросила меня рекомендовать — вы ведь знаете, отец был с ним знаком.… Но я не думаю, что это серьезный предмет, просто остальные вакансии были уже заняты…
Что-то обсуждая, я ходил по комнате с чашкой в руках. А вернувшись в кресло, хватился ее и взмахнул палочкой в направлении каминной полки:
— Accio!
Чашка поднялась, медленно двинулась ко мне, на мгновение зависла в воздухе… А потом вдруг разлетелась облачком брызг и осколков над креслом Вероники. Она вскрикнула. Горячий кофе темным пятном расплывался по тонкой светлой ткани домашней мантии.
Я быстро отдернул подол с колен женщины: на бедре уже намечался ожог.
— Простите, — я торопливо стер остатки кофе с ее кожи и протер ожог очень кстати завалявшимся в кармане заживляющим составом.
И Вероника уже улыбалась, пока я чистил ее мантию, восстанавливал чашку и убирал прочие последствия инцидента. А я все поглядывал на ее ножки, соблазнительно открываемые все еще сдвинутыми полами одежды.
На прощание Вероника, следуя обычному ритуалу, склонила голову набок. И я коснулся губами мягкой кожи ее щеки. Ее волосы пахли мелиссой.
— Спокойной вам ночи, профессор.
Вероятно, я отвлекся, произнося заклинание — были ли тому виной пальцы Вероники, медленно обводящие кромку чашки? — и палочка дрогнула в руке. Но результат, да простит мне мадам Стоун, оказался куда лучше, чем буднично плывущая в руки чашка кофе…
Только отойдя от дверей, я наткнулся на троицу гриффиндорцев:
— Колин, выслеживать некрасиво! А от тебя, Деннис, я такого и вовсе не ждала!
— Успокойся, Джинни. Надо же выяснить, чего это к ней зачастил Снейп! Хотя, понять можно — выглядит она классно… — меня они заметили довольно поздно.
— Кажется, вы давно должны находиться в своей спальне? Или правила писаны не для гриффиндорцев? — я знаю, что в такие моменты мой голос напоминает скорее шипение. — Минус двадцать баллов за нарушение школьных правил и десять — за неуважение к преподавателю. С каждого.
Никуда не денешься от этого проклятого факультета! Но, что таить, — повышенное внимание к женщине, которую я считал своей, льстило.
После завтрака ко мне подошла мадам Помфри:
— Профессор, мне нужно зелье с отбеливающими свойствами.
— Для чего?
— Для кожи. Вчера гриффиндорцы тренировались в хахачарах, и у одного из них вместо нужных чар получилось возвратное красящее заклятие. Бедный ребенок, все пальцы синие — и расстроен невероятно! Хоть смейся, хоть плачь.
Я кивнул, с трудом сдерживая смех: это ж надо быть такими тупыми и неуклюжими, чтобы перепутать хахачары с красящим заклинанием! Да еще и с направлением ошибиться на сто восемьдесят градусов! Интересно, Минерва в курсе «подвигов» своих любимчиков?
Рядом возникла Ковалевски:
— Профессор, вам не говорили, что черный вам не идет? Вот что-нибудь желто-серенькое было бы очень мило. Под цвет лица… Вы хвастались, что и сами с красящим заклятием справитесь — или вам помочь?
— Мадам Ковалевски, — медленно, так, чтобы шипение в голосе было хорошо слышно, — у вас ко мне есть какое-то дело? Кроме глупых высказываний?
— Знаете, а черных змей не бывает. Вы или шипеть перестаньте, или мантию все же придется сменить! — она смотрит на меня с таким весельем, что я начинаю кое-что понимать: она просто играет.
— Представьте себе, я с утра видел одну — в зеркале, — нет, дорогуша, обыграть меня не так-то просто: быстрого ответа ей в голову не пришло, а секундой позже я уже развернулся и ушел.
Черных змей не бывает? Теперь уже — нет. Та, которую я каждый день вижу на своей руке, поблекла… и никуда не делась. Только это кого попало не касается!
Послеобеденный урок у Хаффльпаффа и Равенкло был посвящен обесцвечивающему зелью. Непоседливые хаффльпаффцы за третьей партой создали очередное сомнительное варево вместо нормального зелья.
— И что же это у вас вышло? Уж явно не то, что я задавал! — я взмахнул палочкой, опустошая котел…
Варево волной поднялось со дна посуды, приняло в воздухе форму большой медузы — и с размаху шлепнулось на головы незадачливых авторов…
Ш-Ш-ШМЯК!
Я даже не стал снимать баллы — горе-зельеделы были похожи на двух котят, во время игры опрокинувших на себя миску с водой. Никакими магическими свойствами их творение, слава Мерлину, не обладало, так что они были просто испуганными, мокрыми и жалкими. Знал бы я, как это у меня вышло, непременно пользовался бы и впредь.
Вероятно, я стал хуже контролировать себя — вот и прорывается неосознанное колдовство. Плохо, надо бы последить за собой… Этот вывод подтвердился днем позже.
С утра незнакомая сова, скорее всего — из почтовой службы, принесла мне письмо в плотном, выделяющемся цветом и оформлением конверте. Я давно ждал этого письма, но читать при всех за завтраком не собирался — согнал какие-либо признаки эмоций с лица и занялся едой.
— Северус, это важное письмо, да? — Вероника склонилась ко мне.
Плохо, совсем плохо. Отсутствие постоянной опасности сделало меня небрежным: то я выплескиваю котлы и чашки, то позволяю посторонним читать мое настроение!
Я извинился и вышел, проигнорировав вопрос Стоун. Насколько письмо важное, я узнаю, только прочтя его.
Известие оказалось очень приятным. Долгие переговоры закончились устраивающим меня соглашением. Дело требовало от меня много времени и сил, но, однако же, того стоило.
Вторую половину дня профессор Стоун проводила в библиотеке. Ее стол был похож на рабочий стол МакГонагалл или Грейнджер, в бытность ее учебы в Хогвартсе: женщина еле угадывалась за грудой книг, свитков и конспектов. Насколько я знал, так она готовилась ко всем своим занятиям.
— А, профессор, послушайте, у меня тут возникла такая идея, я бы хотела с вами посоветоваться… Я так слышала, что Ковалевски интересуется всякими сомнительными учениями и втягивает в них студентов…
— Да? Это вопросы к директору, подбор преподавателей — его дело.
— Конечно, но я вот подумала… Можно было бы организовать для студентов семинар, пригласить туда Ковалевски — и развенчать все эти бредни. Как вы смотрите? — в ее голосе снова появилась все та же обворожительная беспомощность. — Вы поможете мне?
— Думаю, это можно устроить. Я поговорю с Минервой. Какие темы вы планируете? — ох, не стоило Ковалевски играть со мной!
— Ну, я думаю, первые две темы — «Разграничение темной и светлой магии» и «Суеверия и ложные представления о магии». Так пойдет?
Уговорить Минерву организовать дополнительное учебное мероприятие никогда не составляло особенного труда. И вскоре приглашать Ковалевски стало ее задачей. Стоун же заручилась моим обещанием участвовать: «Это ведь вы здесь лучший специалист по защите от темной магии!», — лесть, конечно, но от привлекательной женщины — приятно.
Теперь мы чаще встречались с Вероникой в течение дня: оба проводили свободные часы в библиотеке, работая каждый над своей задачей и изредка перебрасываясь замечаниями и комментариями по поводу прочитанного. Вероника штудировала литературу из закрытого фонда, готовясь к организованному ей семинару. Посвящать ее в то, насколько я знаком с темной магией, я не стал — не такие у нас отношения. Женщина — не друг и не враг, чтобы быть с ней откровенным. Это можно, к примеру, с МакГонагалл — не припомню, чтобы она вообще когда-либо напоминала мне женщину, просто какой-то стойкий оловянный солдатик. Скорее всего, у Вероники были какие-то обрывочные представления о традициях нашей семьи; но сейчас о Черной Метке на моей руке никто не говорил, а потому представлениям так и придется остаться обрывочными.
«Разграничение темной и светлой магии» мы собирались обсуждать в следующую пятницу после ужина.
…Стулья в отведенной для семинара аудитории расставили полукругом, а парты убрали. Студентов собралось человек тридцать пять, и факультеты были представлены все. Наши со Стоун кресла стояли напротив кресла Ковалевски: «Стоун&Снейп vs Ковалевски»[2], — незримо читалось над ними. Вероника была в своей обычной короткой светлой мантии, профессор защиты от темных сил — в не менее обычном для нее пестром платье, так что я смотрелся на их фоне большим черным пятном, тушью, пролитой на книгу с картинками.
— А-а, я поняла! Вы с профессором Стоун будете изображать темную и светлую магию, а я — вас разграничивать!.. — радостно воскликнула Ковалевски, но ее перебила Стоун, требуя внимания.
Вероника вела мероприятие, а мы с Ковалевски сидели в сторонке, изображая приглашенных экспертов. Только-только закончившаяся война коснулась многих, и три факультета единым фронтом выступали за категорический запрет на использование темной магии. Я обратил внимание на Уизли: ее семья потеряла двоих, и печаль не уходила с лица девушки почти никогда. Рональд, насколько я понял, был ее любимым братом, а Персиваль… Он погиб как-то случайно, и его смерть не оправдывали никакие цель или достижение…
Горячий спор разворачивался, главным образом, вокруг того, какие заклинания следует отнести к запрещенным. Слизеринцы отмалчивались: война не обошла их семьи, но большинство были по другую сторону. Вдруг с задних рядов потянулась тоненькая рука — моя Авис пыталась привлечь к себе внимание:
— А профессор Ковалевски говорит, что главное — не заклинания, а цель…
Аудитория затихла и уставилась на профессора.
— Да, я считаю, что не в форме использования, а в цели состоит главное различие между темной и светлой магией. Любое заклинание может быть использовано и с добрыми, и со злыми намерениями. К примеру, обычным «wingardium leviosa» можно воспользоваться не хуже, чем «авадой»…
Что-то в ее словах было, я криво усмехнулся, вспомнив Поттера и Уизли над поверженным троллем. Но игра есть игра, не я ее начал. Я немного сдвинул вверх левый рукав своей мантии, так, чтобы это видела только Ковалевски, а потом вернул его на прежнее место и невинно поинтересовался:
— Профессор, скажите, а какое из непростительных проклятий вы хотели бы опробовать на себе? С благими намерениями?
В повисшей тишине я смотрел на ее лицо: ее реакция была бурной, но даже я не мог определить, что за чувства выражала ее мимика.
— Я подумаю над вашим предложением, — попыталась она оставить последнее слово за собой, но было понятно, что этот спор она уже проиграла.
Даже несмотря на то, что позиция у нее была довольно интересной.
Вечерний кофе с Вероникой превратился в обсуждение нашей «победы».
— Лихо вы ее! Вы сказали ей что-то еще, чего остальные не слышали?
— Да нет, — ответил я чистую правду.
Только кое-что показал, но Стоун знать об этом не обязательно.
Февраль заканчивался, воздух постепенно теплел, день становился длиннее, а солнце — все приветливее. Говорили, что профессор по защите от темных сил перенесла свои занятия на улицу. И однажды, выйдя во двор в середине дня, я увидел группу студентов, столпившихся вокруг мадам Ковалевски. Последние островки снега в этом месте были убраны, вероятно, каким-то из согревающих заклинаний, на обнажившейся земле виднелась пробивающаяся молоденькая травка. Профессор в центре круга, образованного горящими кострами, отрабатывала с учениками какие-то жесты. В ее руках не было даже намека на палочку, и она стояла на земле… босиком! Я подошел ближе:
— Добрый день, профессор! Вы что, решили заняться закаливанием?
— Нет, я объясняю студентам, что без обуви они имеют значительное преимущество по сравнению с обутым противником.
— Вот как? И почему же?
— Лучше координация, устойчивость, более быстрая реакция, — она пожала плечами, как будто объясняла само собой разумеющиеся вещи.
— Думаю, что туфли уж никак не снижают скорость моей реакции. Хотите проверить?
Она резко взмахнула палочкой, посылая в меня стандартные для такого случая хахачары. Разумеется, я успел увернуться задолго до того, как заклинание достигло места, где я стоял.
— Профессор, позвольте полюбопытствовать: сколько лет прошло с тех пор, как вы впервые одели туфли?
— Лет сорок, — удивился я бессмысленности вопроса.
— Ну вот, — обратилась Ковалевски к студентам, — через сорок лет вы будете двигаться в обуви так же хорошо, как профессор Снейп… Спасибо за демонстрацию, профессор!
Она отвернулась к детям, давая понять, что наш разговор окончен.
На следующее утро Дамблдор появился в Большом зале встревоженный и потерянный. Взгляд директора метался по залу, но не было оснований считать, что профессор хоть что-то замечал. Он держался поближе к МакГонагалл и время от времени останавливался глазами на ней, ища поддержки, но гриффиндорский декан выглядела не лучше директора.
— Что-то случилось? — поинтересовался я у нее, когда мы все же сели за стол.
— Фоукс пропал, — почти со слезами в голосе ответила Минерва.
Известие было ошарашивающим, и на лицах моих коллег читался весь спектр эмоций — тревога, испуг, недоумение… Хагрид смотрел на директора глазами изумленного и расстроенного ребенка. Стоун сообразила, что случилось что-то нехорошее, но ей трудно было понять всю серьезность ситуации. Только члены Ордена Феникса знали, насколько важна эта птица — этот бессмертный символ возрождающейся несмотря ни на что надежды.
А вот Ковалевски не выглядела ни удивленной, ни расстроенной — спокойно ела свою овсянку, болтая под столом ногой. Похоже, пропажа феникса не только не взволновала ее, но даже не стала неожиданностью. Профессор посмотрела на меня и улыбнулась одними глазами.
[1] Lupus in fаbula — лат. букв. «волк из басни» — легок (легка) на помине.
[2] vs — лат. сокр. «versus» — против.