Anno 1999

Глава 3, в которой профессор Снейп решает отравить мадам Ковалевски

А я вам говорю, что хорошая война оправдывает всякое дело.

Ф. Ницше

Прошло уже больше недели, а Фоукс так и не появился. Директор, кажется, начал справляться с потрясением, но все остальные все еще ходили под впечатлением от случившегося. Ученики же пока оставались в неведении.

На сегодняшний вечер был назначен наш со Стоун очередной семинар. Готовясь к нему, Вероника бурно обсуждала прочитанную ею литературу и с возмущением говорила о том, что чуть ли не половина заклинаний, описанных в старых книгах, — суеверие и надувательство. Я спорить не стал — старинная магия никогда не была моим коньком. Мы по-прежнему встречались вечерами за чашкой кофе. И изредка я думал о том, что в Хогвартсе может появиться «вторая миссис» (ее уже начинали называть так за глаза). Первой, разумеется, была миссис Норрис.

Студентов сегодня пришло больше, чем в прошлый раз. Профессор Стоун снова взяла на себя роль ведущей, но теперь быть экспертом предстояло, похоже, только мне: Ковалевски была предназначена в официальные оппоненты. После своего вступительного слова и ответной речи Ковалевски, Вероника пригласила к обсуждению учеников:

— А некоторые старые приметы работают! — горячилась Уизли.

— Ага, если дорогу перебежала кошка по имени миссис Норрис — жди беды! — усмехались хаффльпаффцы.

— А как же тогда отличить, что работает, а что — нет? — обеспокоено интересовался мой первокурсник Найф, отличительной чертой которого всегда было стремление знать, что правильно, а что ложно.

— Профессор Ковалевски, вы так увлекаетесь всеми этими «старинными» обрядами, действенность которых не подтверждена никем и ничем, — вы можете привести какие-нибудь доказательства в их защиту?

— Целый ряд исследователей работает над описанием старых магических приемов, если хотите, я подготовлю для вас список литературы… А вот подтвердить их действенность на месте, боюсь, будет сложно — не с кем бороться, — профессор беспомощно усмехнулась и развела руками.

И ошиблась. Прямо над ней завис Дрюзг, радостно сжимающий в руках приличных размеров бутыль с чернилами. Момент, когда он появился в аудитории, никто не заметил, но теперь зловредного полтергейста видели все. А он, похоже, раздумывал: вылить ли ему чернила на Ковалевски или скинуть вместе с бутылью?

Несколько человек бросились было ей на помощь, но Стоун остановила их:

— Ну что же вы молчите, профессор?

Ковалевски оценивающе взглянула на Дрюзга, медленно сняла с шеи один из своих кулонов, зажала его в ладони, сделала кругообразное движение и, закрывшись скрещенными руками, крикнула:

— Чур меня!^[1]

Дрюзг испуганно отшатнулся, на его лице появилось обиженное выражение, он злобно потряс бутылью и скрылся за дверью.

— Вот так и работают эти самые суеверия, — весело сообщила Ковалевски.

Во мне проснулся неподдельный интерес, и я плюнул на наше со Стоун союзничество — переживет.

— Как вы это делаете?

— Приходите ко мне на уроки — узнаете. Можете даже туфли не снимать, — она фыркнула и добавила уже серьезно: — Дрюзг только что познакомился с моими пра-пра-пращурами. Ему не понравилось.

Теперь счет был ничейный, и вечером за кофе я утешал жалобно и обиженно глядящую на меня Веронику. Ну стало мне интересно про Дрюзга — неужели стоит из-за этого так расстраиваться? Знал бы — не спрашивал бы при ней…

Она наконец отвлеклась от сетований по поводу «проклятой ведьмы», под которой имелась в виду преподаватель защиты от темных сил и спросила:

— Северус, а все-таки, что было в том письме? Мне ведь интересно!

— Один журнал заказал мне цикл статей по зельеделию. Вот, пишу, потому-то мы и стали так часто встречаться в библиотеке.

Тема была редкая и интересная: зелья на основе растительного сырья, приготовленные без использования магии. Но объяснять Веронике тонкости не стоило — они представляли интерес только для специалистов. А сказать, что очень рад этому заказу, мне не позволяла гордость. Хотя… В этой области я оказался одним из лучших специалистов во всей Британии. Это приятно грело душу.

— Да? — восхищенно переспросила она.

— Да, — подтвердил я и подумал, что она, возможно, и могла бы понять мою радость.

Прощание в дверях, поцелуй в щеку — все было неизменно, как процент способных к зельеделию учеников. Только руку я теперь держал на ее талии.

Возвращаясь к себе, я долго не мог открыть дверь — раз за разом заклинание не срабатывало. Я, конечно, могу предположить, что разговор с Вероникой нарушил мою обычную концентрацию, но какая, скажите, концентрация нужна для открывания двери?

А назавтра меня поймал Хагрид:

— Профессор, тут это, такое дело… Я вашим ребятишкам поручил корм для скучечервей приготовить, а у них ни одно заклинание не выходит… То разобьют что, то совсем что-то непонятное сотворят… Вы бы подумали, что делать-то…

— Понятия не имею, о чем вы говорите. На моих занятиях никаких проблем не возникает. Полагаю, дело в том, чтобы внятно объяснять материал.

Я оставил Хагрида беспомощно разводить руками и ушел. Чушь, конечно. Но что-то меня в этом беспокоило. Вспомнилась чашка, упавшая на колени к Веронике; котел, опрокинутый на хаффльпаффцев; не открывающаяся дверь в мою комнату… Да и спутать хахачары с красящим заклятием вообще-то трудно, даже если ты — гриффиндорец…

Я отогнал от себя мысли о неработающих заклинаниях: пока нет достаточных оснований что-либо подозревать. И кого-либо — тоже. А еще пропавший Фоукс…

Перед уроком ко мне подошла Ковалевски. Она смущенно спросила, могу ли я уделить ей некоторое время, и я завел ее в класс.

— Видите ли, профессор Снейп, я — потомственная деревенская колдунья. В нашей семье девочек не отдают в школу, их учат старшие женщины дома. Моя подготовка в области защиты от темных сил сильно отличается от вашей, от того, что распространено в Британии. И я столкнулась с некоторыми трудностями в преподавании: я не могу достоверно предположить способы нападения. А потому не могу и дать ученикам верную стратегию защиты.

— Ну так чего же вы хотите от меня?

— Я знаю, что вы хороший специалист по защите от темных сил и, — она явно смутилась, — по самой темной магии…

— Мадам, давайте не будем играть в эти игры. Вы прекрасно осведомлены о моей Метке и о том, откуда я знаю темную магию.

Было странно говорить это ей — еле знакомой женщине-иностранке. Мне было девятнадцать, я знал, что меня ждут подвиги и свершения, слава и могущество, любовь прекрасной девушки и уважение друзей. Я знал, что за это нужно бороться, преодолевая все на своем пути, уничтожив свою слабость и набравшись силы. И только раз я услышал: «Иди за мной, если не побоишься, и я приведу тебя к твоей цели». Путь был труден, но я — достаточно силен для того, чтобы научиться не обращать внимания на стоны и мольбы, чтобы забыть о добре и зле как о глупых предрассудках, чтобы отдать свою судьбу — но сохранить свою гордость. Я приближался к первой вехе, отмечающей пройденное расстояние, благодарности за службу и признанию моих достижений — Знаку Мрака. И только достигнув этой высоты, я почувствовал себя обманутым: я получил не награду, а клеймо; не признание достоинств, а место в стаде; не знак отличия, а средство управления мной впредь. Но на той дороге, по которой я шел, не было ни поворотов, ни возможности остановиться.

Что ей известно о Смертном Знаке — прочла несколько страниц в книжке?

— Ну да, — как ни странно, она вздохнула с облегчением и продолжила уже более уверенно: — Мне нужна ваша помощь, профессор…

— И как же это вы себе видите? Я должен составлять вам учебные планы? Или что? — у меня промелькнули сожаление и досада: так редко встречаются люди, спокойно реагирующие на Смертный Знак — и надо же после этого говорить глупости!

— Нет, вы меня неправильно поняли. Я хочу предложить вам многоэтапную дуэль. Дня на три. Я хочу увидеть стратегию нападающей стороны на практике, — она заметила что-то в моем лице, замолчала и с надеждой посмотрела на меня.

Пока я думал, что ей сказать, класс начал заполняться учениками.

— Не думаю, что это хорошая идея, мадам Ковалевски, — я дал понять, что разговор окончен, и мне пора начинать урок.

— Пожалуйста, подумайте о моей просьбе! Я не требую ответа немедленно, — она скрылась за дверью раньше, чем я успел повторить свой отказ.

Что за бредовые мысли у этой польской куклы?! А ее реакция на Метку впечатляет. МакГонагалл, например, до сих пор нервно вздрагивает, когда ее взгляд падает на случайно завернувшийся рукав…

Вечером я дописывал первую из заказанных мне статей. Мне в руки попал новый журнал, и один материал привлек внимание: большая переводная работа была посвящена использованию травяных сборов в лечении последствий психических травм. Самоуверенный автор утверждал, что подобные зелья не менее эффективны, чем традиционно используемые составы. А в сочетании с рядом заклинаний — и предпочтительны при таких состояниях.

Что-то неуловимо знакомое было в этих фразах. Я быстро пролистнул страницы и нашел фамилию автора. Более невероятную вещь, казалось, трудно себе представить.

«Проф. Анна Ковалевски», — издевалась надо мной подпись.

Я отшвырнул журнал и задумался. Что я помню о многоэтапных дуэлях? Соперники оговаривают, в течение какого времени продолжается дуэль, в начале этого срока используются все средства, кроме открытого боя, заканчивается дуэль поединком. Перед дуэлью стороны принимают решение о том, какой уровень воздействия дозволительно использовать и что засчитывается как поражение…

За завтраком я без лишних слов кивнул Ковалевски:

— Ваши условия?

И получил такой же короткий ответ:

— Я зайду к вам вечером.

Когда я открыл дверь на негромкий стук, она стояла на пороге, слегка побледневшая, и медлила.

— Ну, что же вы? Передумали?

— Конечно, нет, — она встряхнула головой, и ее распущенные волосы взметнулись.

Вошла и, стараясь казаться уверенной, села в кресло рядом с журнальным столиком.

— Так чего же конкретно вы хотите?

— Я полагаю, стандартная дуэль: три дня, чары, зелья, магические существа — на ваше усмотрение. Если доберусь до третьего дня, — она невесело усмехнулась, — поединок. Думаю, ограничения на использование всего, что приводит к необратимым последствиям… Пожалуй, ставить в известность никого не будем?

— Когда засчитываем поражение?

— Когда я окажусь не в состоянии сопротивляться и вынуждена буду прибегнуть к вашей помощи. Ну, или наоборот.

— Серьезные условия. Слушайте, а вы не боитесь?

— А что, не видно? Понятное дело, боюсь, — ее взгляд украдкой скользнул по моей левой руке, — но отступать уже некуда.

Разумеется, отступать ей было куда: я ни на чем не настаивал, и забрать свое предложение она могла в любой момент (хотя поквитаться с этой зельедельшей хотелось бы!), но раз уж она этого не делает…

— Когда?

— Сегодня суббота… Как насчет следующего четверга? Чтобы закончить на выходных?

— Хорошо, в четверг с утра начинаем, — и зачем-то прибавил: — Удачи!

— Спасибо, -дверь закрылась, и я так и не понял, благодарила ли профессор за согласие участвовать в ее затее или за пожелание.

А всего через час я осознал первые последствия своего согласия: у нас с Ковалевски появился общий секрет. И, дабы отвлечься от этой мысли, я ушел пить кофе. Веронике про дуэль я решил не говорить: во-первых, обещал «не ставить в известность никого», а во-вторых — эта дуэль и не стоит того, чтобы о ней рассказывать. И вечерами, возвращаясь от Стоун, стал подбирать яды и прочие составы для предстоящей дуэли, а также противоядия — чтобы результаты не стали необратимыми. Использовать магических существ я не собирался — моя соперница в дружбе с Хагридом, и, уж конечно, знает его монстров лучше, чем я. Придется обходиться зельями и чарами. Насколько я понимаю, она будет по большей части защищаться, предоставляя мне возможность атаковать. По крайней мере, до поединка. Вопрос в том, насколько серьезно стоит готовиться? Вряд ли она окажется сильным противником… Но — на грех и грабли стреляют. Пожалуй, нужно не церемониться с дамочкой. Если что — вся эта затея просто закончится в первый же день.

Уже почти ночью пытался разжечь камин — получилось только с третьего раза, но при том разбил стоящий на столе графин. И как ухитрился? Неужели это все нервы? Впору просить у Ковалевски эту ее Tinctura Valerianae^[2]. Совсем размяк, Лорда на меня нет!

Глава 4, в которой профессор Снейп встречает старого знакомого

…мы больше не должны испытывать постоянный страх перед зверями, богами и сновидениями.

Ф. Ницше

В ночь со среды на четверг меня разбудил громкий стук в дверь. За стеной слышался какой-то переполох: голоса, крики, беготня. Я накинул мантию и выглянул в коридор — у моих дверей стояла взволнованная МакГонагалл:

— Северус, там неприятности в хаффльпаффской башне. Подойдите, пожалуйста!

«Неприятности» оказались приличным пожаром в коридоре. К тому времени как я пришел, огонь уже потушили, учеников — за исключением виновников происшествия — вернули в спальни, и собравшиеся преподаватели разыскивали обитателей пострадавших картин. Зрелище оставляло желать лучшего: стены, полы и даже потолки обгорели, от живописных полотен остались обломки рам, все вокруг было покрыто сажей. Спасибо Мерлину, ни сами виновники, ни другие студенты не пострадали.

— И как же это вам удалось? — я решил начать расспросы сам, не дожидаясь возвращения Филча и настоящего допроса с пристрастием.

— Мы… мы не знаем… — трое четверокурсников дрожали от волнения.

— Мы вышли в коридор, — начал самый бойкий из них, соображая, что ситуация куда серьезнее, чем нарушение школьных правил. — Там почему-то факелы не горели…

Я удивленно поднял бровь: зачарованные факелы Хогвартса никогда сами по себе не гаснут.

— Да, сэр, погасли все! Мы хотели зажечь хотя бы один…

— …И тут оно все как вспыхнет! Сразу весь коридор!..

— …Да, мы пытались потушить, только ничего не получалось, хотя заклинания все были правильные!..

Они заговорили все разом, перебивая друг друга, но суть была уже ясна: эти идиоты умудрились поджечь целый коридор вместо того, чтобы зажечь факел! С трудом сдерживая раздражение, вызванное столь редкостной безмозглостью, я доложил Дамблдору о результатах беседы и отправился к себе, предоставив директору самому разбираться с этими тупицами.

До утра еще оставалось часа три, а мне все же предстояла дуэль.

Встретив Ковалевски, я приветственно кивнул ей:

— Доброго вам утра, профессор!

— И вам того же! — она заговорщицки подмигнула мне, и мое ощущение общей для двоих тайны усилилось.

Так, начнем с простого: проходя мимо, я брызнул одурманивающим зельем на ее платье. И отвлекся на разговор с Вероникой.

Выходя из Большого зала, Ковалевски пошатнулась в дверях: зелье начинало действовать. Она осторожно, по стенке, отошла к окну и выудила из кармана небольшую бутылочку. Отхлебнула из нее и, закрыв глаза, прислонилась к оконной раме. Я еще немного понаблюдал за ней: минуты через две-три она открыла глаза, а потом отстранилась от окна и быстрым шагом поспешила на занятия. Ладно, я на это зелье не очень-то и рассчитывал, у меня еще кое-что припасено!

Жаль, мои любимые составы использовать было нельзя — противоядия готовились на слезах феникса, а они у меня как раз закончились. Тьфу ты, куда пропал Фоукс? Быстродействующие яды тоже отпадали — не успеет среагировать ни она, ни я.

За обедом я пришел чуть раньше остальных и капнул в ее бокал зелье на основе тиса — тоже неплохой состав, если разобраться.

Но за ужином Ковалевски появилась без малейших признаков отравления. Что она использует? Какие-то универсальные противоядия?

— Как ваши дела, профессор? — глаза у нее были веселые.

— Идут, — сообщил я ей.

У меня еще день и две ночи до поединка, еще много чего можно успеть!

Я вышел во двор и, найдя окна своей соперницы, наложил чары на шторы — в случае успеха с утра я нашел бы Ковалевски спеленатой в коконе из собственных занавесок. А вернувшись в замок и немного поразмыслив, добавил в ее кабинет пару воспламеняющихся книг и заколдовал учительский стол.Встать из-за него теперь будет не так-то просто. А большую часть освобождающих чар она не решится использовать в аудитории, наполненной учениками! Да и на книжки отвлечется… И пошел пить кофе к Веронике — эти вечерние встречи уже превратились в неизменную традицию.

С утра Ковалевски выглядела свежей и веселой. Это уже задевало мое самолюбие!

— Доброе утро, профессор. Как спалось?

— Спасибо, чудесная ночь. Только вот луна светила так ярко, что пришлось задернуть шторы!

Так, ладно… Вы, мадам, еще в своем кабинете не были!

И на перемене я, как мальчишка, пошел посмотреть на результаты. Видеть противницу нужды не было: вполне достаточно послушать, что говорят студенты, выходящие с ее урока.

— А видели, как Ковалевски стол схватил? Я так испугалась!..

— Да чего тут пугаться, возится она со всякой черной магией, вот и ей самой досталось!..

— А огонь? Как у нас в коридоре, только поменьше!..

— Вот это еще вопрос, отчего у нас был пожар!..

— Да ладно вам, она же огонь потушила. И со столом как-то договорилась…

Слушать дальше смысла не было — и так все ясно.

На следующей перемене я восстанавливал порядок на полке со студенческими зельями. Стоило мне вернуть колбы и флаконы на свои места, как полка вместе со всем своим содержимым оторвалась от стены и — Ш-Ш-ШУХ!!! — со всего маху рухнула вниз в облаке разноцветных осколков и брызг в нескольких дюймах от моей головы. Похоже, мадам Ковалевски наносила мне ответный визит — в мое отсутствие. Придумано хорошо — но мимо!

Ну что ж, придется переходить к средствам посильнее. И, заодно, самому быть повнимательнее. Кстати, вот тот погром, который я с утра обнаружил в своем кабинете, — дело рук Дрюзга, понятно. А сам ли он додумался? Или ему кто помог — да заодно и дверь открыл?

Несколько капель старой доброй Aqua Tofana^[3] за обедом — ждем результат! Определить симптомы отравления трудно, особенно если не знать, что за яд использовался. Пришлось применить модификацию — Тофане некуда было спешить, а у меня всего сутки на то, чтобы действие яда проявилось.

За ужином Ковалевски мало ест и много пьет — может, она и не замечает признаков, а вот я ясно их вижу. Жду до утра — ей должно стать уже отчетливо хуже — и прихожу с противоядием!

Поздним вечером я возвращался в свою комнату от Вероники. Дверь снова открывалась с проблемами. Да что с ней такое? Только ступив на собственный порог, я услышал какое-то ворчание. Дверь резко захлопнулась за моей спиной — понятно, зачарована…

— Lumos! — лучше бы я этого не говорил.

Потому что теперь я увидел, кто ворчал, а оно увидело меня.

Я похолодел. Картинки многолетней давности пронеслись у меня в голове: коридор на третьем этаже, Квирелл-Лорд, выпущенный горный тролль… Вот тогда-то я и познакомился с этой тварью.

А теперь она сидит посреди моей комнаты и смотрит на меня всеми шестью глазами! С интересом смотрит, чтоб ее…

— Stupefy! — тварь поднимается на лапы, за моей спиной что-то падает. — Stupefy! — заклинание не работает!

Волна страха все-таки прорывается на поверхность сознания. Собака выжидающе переминается, приоткрыв две из трех пастей. Рычание третьей становится угрожающим.

— Petrificus Totalus! — палочка живет совершенно самостоятельной жизнью, вместо нужного заклинания она зажигает камин…

Что я могу сделать? Тварь ведь просто сожрет меня! Ее терпение явно на исходе, слюна капает с отвисших складчатых губ, а глаза наливаются яростью…

В тот раз, семь лет назад, она была привязана, дверь нормально открывалась и закрывалась, а у меня в руках была работающая палочка! Тогда она меня серьезно цапнула. Что она сделает со мной в этот раз?

Я собираюсь с силами, сейчас должно получиться, должно:

— Avada Kedavra! — с жалобным звоном рассыпается осколками оконное стекло, а я обессиленно опускаюсь на пол. Это же надо, я пережил двадцать лет общения с Вольдемортом, с Упивающимися, меня не тронули авроры, и с моим существованием смирился даже Хмури, а тут — всего-навсего собака. Хаффльпаффец на моем месте бы расплакался, но я обошелся прикушенной губой.

Собака почему-то медлит, а у меня уже нет ни сил, ни возможностей противостоять ей. Как там сказала вечером Ковалевски? «Спокойной ночи, профессор»? Так вот что она имела в виду. Самонадеянный идиот! Решил поиграть в составчики-растворчики и возомнил, что выиграю.

Тварь медленно, растягивая удовольствие, подходит ко мне. Я безнадежно швырнул в нее попавшей под руку тяжелой книгой — зверюга злобно зарычала и ускорила шаг. Три пасти зависли в паре футов от меня — и я отодвинулся от их зловония. Ее шаг вперед — мое отползание назад, шаг вперед — отползание назад…

Я бросил бесполезную палочку и нашарил рукой каминную кочергу — проку мало, но хоть что-то… Ее шаг — мое отползание. Она загоняет меня в угол, в угол, из которого я вряд ли выберусь…

Коснувшись спиной стены, я покрепче сжимаю кочергу. Тварь делает еще шаг — и останавливается!.. Я сжимаюсь в своем углу и жду, что она будет делать.

Собака недовольно рычит и скребет лапой пол на расстоянии вытянутой руки от меня — но дальше не двигается. Я взмахиваю рукой, привлекая ее внимание — она вскидывается, но ближе не подходит. Странно…

А это что еще? На полу между мной и собакой прочерчена красная линия. Проверим: я цепляю переднюю лапу кочергой — зверюга подпрыгивает, но линию не пересекает. Оглядываюсь по сторонам: линия замыкается в круг, оставляя за своими пределами углы комнаты. Значит, пока я сижу здесь, она меня не съест. А с утра придет Ковалевски и выпустит меня…

Мерлин, Ковалевски выпустит меня! Я буду всю ночь жаться по углам и ждать прихода польской деревенщины!

А одна ли она появится? Монстр-то Хагридов, как бы она и последнего с собой не прихватила… Будь проклят тот день, когда я согласился на дурацкую дуэль!

Кстати, а ведь должны были появиться авроры — непростительное проклятие в замке!.. Почему их нет? Вот уж не знаю, радоваться этому или огорчаться.… Наверное, потому что проклятие не сработало? Или что-то с системой оповещения?..

Собака легла у самой линии и прикрыла глаза, я выждал минут десять и пошевелился — она тут же вскочила и зарычала.

Если бы я мог добраться до ее пасти и влить снотворное! Но флакон с ним — на полке в другом конце комнаты, а добраться до пасти несложно — достаточно протянуть руку за линию, и тварь с радостью полакомится ею…

Холодный февральский ветер дул в разбитое окно, шелестя страницами раскрытой книги на столе, и шторы хлопали, как крылья большой уставшей птицы, тщетно пытающейся взлететь. Пламя вздрагивало в камине. Ночь приближалась к своей середине, и через два-три часа темнота начнет бледнеть и станет серыми предрассветными сумерками. Старая моцартовская колыбельная некстати всплыла в голове:

Спи, моя радость, усни,
В доме погасли огни…

Что-то изменилось, и я оглянулся на зверюгу: положив голову на лапы, она довольно урчала. Нравится, как я пою? Я осторожно продолжил:

…Дверь ни одна не скрипит,
Мышка за печкою спит…

Дальше слова я не помню, остается мурлыкать одну мелодию… Я смотрю на собаку: она спит! Осторожно шевелюсь — она не двигается! Замолкаю — ну, дорогая, твои глаза и пасти я уже видел, ничего интересного! Попробуем с начала:

Спи, моя радость, усни…

Я встаю и осторожно, по стенке, пробираюсь к полке с зельями, не переставая мурлыкать снотворный мотив. Что тут у меня из сильных зелий? Ага, вот это пойдет… Так, собачка, как тебя? Шарик, Тузик? Так, вот у тебя и пасть раскрыта, только проглоти… Проглотила? Ну вот, минут через десять можно будет наконец-то перестать распевать детские песни!

Есть! Уф-ф, можно вздохнуть с облегчением: зверюга спит — без чего она там спит? — без задних лап! Но осторожность не помешает: я сооружаю веревочный намордник на все ее три пасти, связываю лапы — и спать! Чует мое сердце, без поединка не обойтись…

[1] Чур (щур) — предок, пращур. Восклицание равносильно просьбе о помощи предков.

[2] Tinctura Valerianae — лат. Настойка валерианы

[3] Aqua Tofana — лат. Вода Тофаны, медленнодействующий яд на основе мышьяка и трав, практически не имеющий вкуса, цвета и запаха.