Anno 1999

Глава 5, в которой используется темная магия

Война — хорошее дело, если броня ее отсвечивает надеждой.

Н. Макиавелли

Утром я проверил, хорошо ли связана собака, подлил зелья в один из ее ртов — и отправился смотреть на Ковалевски.

— Доброе утро, профессор Снейп! Как ночь?

— Ничего, только ко мне забрела ваша болонка — немного мешала… Можете ее забрать.

— Надеюсь, вы ее не поили? Водичкой? — распознала-таки AquaTofana!

— Нет, мадам Ковалевски, я ее даже не кормил! — собой, имеется в виду.

— В полдень за домиком Хагрида?

— Как скажете, профессор.

Около полудня я попрощался с Вероникой, приобняв и поцеловав ее, и пошел к домику лесника. Встретил свою противницу, и мы отправились в лес на поиски подходящего места. Ночное происшествие чуть подостыло в моей памяти, и я вынужден был признать, что идея красивая.

— Как вы справились с Пушком?

— Так его не Тузиком зовут? Спел ему колыбельную. А вы с тофановским напитком?

— Противоядия на молоке — великая вещь против мышьяка!

Кто бы рассказал мне, что можно идти на дуэль чуть ли не под руку с соперником и мило болтать с ним при этом?! Уж точно не поверил бы!

Ковалевски старалась держаться уверенно, но я заметил ее напряженную спину и непроизвольно подрагивающие уголки губ — волнуется, а может — боится. Мне ее стало почему-то жалко:

— Вы уверены, что хотите продолжать?

— Alea jacta est^[1], профессор, — и мы вышли на окруженную плотным кольцом деревьев поляну.

— Вы не против, я закрою пространство от внешних воздействий? Что-то не нравится мне в последнее время магия в замке…

— А я после этого смогу задействовать хоть одно заклинание? Или как с собачкой?

— Можете проверить все, что вам угодно, заранее! — она изумленно посмотрела на меня, и я понял: жульничать ей гордость не позволит.

Тем лучше.

Опять ее круговые взмахи руками, движения ее кулонов и снятые туфли — оригинальничать моя соперница не стала. А я упрямо проверил пару заклинаний на пролетающих птицах — все работало.

— В позицию?

Она встала напротив меня и не по-женски кивнула головой, обозначая поклон. Я ответил тем же и поднял палочку:

— Expelliarmus!

Реакция у нее оказалась неплохая:

— Protego!

Я еле успел увернуться от собственного заклинания.

— Stupefy!

Она отпрыгнула в сторону и ответила тем же; ну, уклоняться от оглушителей много ума не надо!Попробуем иначе:

— Silencio!

Кажется, попал.Она молча сделала замысловатое движение руками.Не буду выяснять на себе, что она там собиралась сотворить:

— Protego!

Взмах скрещенных рук с зажатым в одной из них кулоном и быстрое «фините» одними губами.А вот так?

— Serpencorcia!

Огненное кольцо — это, конечно, хорошо, так змея к ней не подберется, ладно, придется самому убирать, нечего ей вокруг меня ползать.

Я бросил режущее заклятие, воспламеняющее… Суть дела я, в общем-то, уже понял. Мы по очереди перепробуем имеющиеся в запасе заклинания и благополучно их отразим. В голове настойчиво крутилась одна мысль, но я не давал ей оформиться более четко: я ведь знаю, что можно сделать, знаю… Уже формально швырнул «петрификус» и сразу отскочил в сторону — не хватало попасть под отраженное заклинание.

— Ну что же вы? Мы ведь не в квиддич играем, чтобы мячики туда-сюда перекидывать! Impedimenta!

Ах, не в квиддич?! Я увернулся и так и не успел додумать мысль, вместо этого я ее реализовал. Это старая уловка, и ей практически невозможно противостоять:

— Imperio! Брось палочку!

Она замерла и постаралась сжать палочку покрепче.

Я и не рассчитывал, что она ее бросит, но пока она борется с моим приказом…

— Crucio!

Говорят, что для пыточного проклятия необходимо наслаждаться болью жертвы. Сказки для новичков и снобизм «знатоков». На самом деле, имея определенный навык, можно обойтись и без этого. Для воздействия средней силы вполне хватает удовлетворения от того, что заклятие работает… Не думал, что мне придется это вспоминать…

Ковалевски громко вскрикнула и упала. Она явно старалась молчать, но не могла сдержать стоны, а наполненные слезами глаза смотрели на меня — с чем смотрели? С упреком? Обидой? Мольбой? Пожалуй, со всем сразу. Я снял проклятие и лениво сказал:

— Вы проиграли, профессор.

— Так нечестно! — она была готова выплеснуть изрядно возмущения. — Вы использовали непростительные проклятия!..

— Ну, во-первых, кто сказал, что будет честно? Я — бывший Упивающийся, знаете ли… А во-вторых — никаких необратимых последствий я не вызвал, — я развернулся и пошел в сторону замка.

Это для нее нет серьезных последствий: поохает немного и успокоится, а я поднял со дна памяти все годы рядом с Лордом…

— Было очень больно, профессор.

Я обернулся и посмотрел на женщину, все еще сидящую на заснеженной траве. Что-то в ее лице заставило меня вернуться и протянуть ей руку, помогая встать. Что-то похожее на тот раз, когда я показал ей Метку на Вероникином семинаре.

— Я знаю. И поверьте: это было не более чем среднее пыточное проклятие.

Почему-то у меня появилось ощущение, что она поняла, откуда я знаю о силе «круцио». Она молча смотрела мне в глаза и все еще не отпускала мою руку.

— Часто? — спросила она.

— Достаточно, чтобы не забыть, — еще бы, забыть недовольство подозрительного Лорда…

Больше мы так ничего и не сказали друг другу по дороге в замок. В холле она снова посмотрела мне в глаза — и мы молча разошлись по своим комнатам.

Одной общей тайной стало больше.

Разговаривать с кем-либо мне сегодня не хотелось, и я ушел к себе, сказав Веронике что-то про срочную работу. Остальные профессора уже давно привыкли к отшельничеству, находящему на меня временами. Хорошо, что утром я попросил Филча привести в порядок разгромленную комнату — сейчас о ночных событиях напоминали только кое-где сохранившиеся обрывки красной линии. Но, вероятно, незамкнутая она не работала. О дневных же — тяжесть и усталость, остающиеся только после применения непростительных проклятий.

Это надо было забыть, прогнать из памяти вместе со взглядом заплаканных глаз моей коллеги. Я ушел в работу над циклом статей и рьяно взялся за критику исследований все той же Ковалевски: составление перечня ошибок и неточностей в ее работах — хороший способ не думать о ней, как о недавней жертве моих проклятий… Вот здесь она упоминает мяту и мелиссу как взаимозаменяемые компоненты — это неверно, отличия есть… А в этом зелье использование ландыша весьма сомнительно… А это что за состав — Яриново зелье? Список из двадцати компонентов, пропорции, процесс приготовления — попробовать сварить из интереса, что ли?

И жизнь потекла прежним чередом. Я по вечерам пил кофе с Вероникой, Хагрид, говорят, — чай с Ковалевски, а Дамблдор пытался развлечь лимонными дольками переживающую потерю Фоукса МакГонагалл. Март вступал в силу, пасмурный и влажный, с редкими проблесками яркого солнца и мокрым, тяжелым снегом. Студенты с подачи профессора по защите от темных сил разжигали костры на границе Черного леса, и все чаще над кострами слышались песни-веснянки.

Для меня же весна так и оставалась нелюбимым временем года. Работать под шум просыпающейся природы было труднее, а наши отношения с Вероникой как-то завязли в ноздреватом снегу и раскисшей грязи и не двигались с места.

…Вероника ворвалась ко мне в кабинет прямо посреди урока:

— Северус! — она дула на покрасневшие пальцы. — Что это происходит?

— Что происходит? Не знаю, профессор Стоун, пока что вы врываетесь ко мне на урок… — студенты оживились и перестали обращать внимание на котлы и их содержимое, поэтому пришлось их одернуть: — К концу занятия зелье должно быть готово, минус двадцать баллов за отсутствие и десять — за испорченное!

Интерес учеников к Стоун мгновенно остыл.

— Так что вы хотели так срочно узнать?

— Я обожгла руку, разжигая камин!

— Это бывает, особенно если пользоваться теми методами, которые вы преподаете. Но это не ко мне, а к мадам Помфри, — мое терпение было на исходе: конечно, наши отношения предполагали некоторую душевную близость… но даже Дамблдор не додумывался прерывать мои занятия по пустякам!

— Да нет же! Я думаю, это какие-то чары! — она оглянулась и понизила голос.

Я тоже перешел на таинственный шепот:

— А я думаю, что в больничном крыле есть отличная мазь против ожогов, я сам готовил, — все ж таки урок никто не отменял, и ученики ждут!

Вероника обиженно поджала губы и ушла, а я все равно не смог найти никакого разумного объяснения ее травме, кроме неловкости профессора.

Погода потихоньку налаживалась, и уже возобновились квиддичные тренировки и уроки летного мастерства. Иногда, когда выдавалось время, я выходил посмотреть на своих. Мне нравилось, как летает Авис — ее стиль еще не сложился, но чувствовала она себя в воздухе уверенно, и я думал о том, чтобы поговорить со своей командой: на втором курсе девочку стоило попробовать в запасные. Как раз к тому времени станет понятно, кто из нее выйдет — охотник или ловец.

В этот раз Алиса привычно обхватила метлу руками и ногами, поднялась в воздух, сделала круг над квиддичным полем — и резко ушла вниз, не справившись с управлением. Мы с мадам Хуч одновременно бросились к девочке, пытаясь замедлить ее падение, но она уже коснулась земли, разбив в кровь лицо. Положение ее рук говорило о неминуемых переломах. Я пошел за мадам Помфри, а мадам Хуч, прервав занятие, успокаивала испуганных учеников. Быстро обменявшись взглядами, мы пришли к выводу, что полеты сейчас лучше прекратить, а школьные метлы проверить.

Когда Авис пришла в себя в палате, переломы были уже залечены, а повреждения на лице обработаны заживляющим составом.

— Профессор Снейп?..

— Да, мисс Авис, как вы себя чувствуете? Вы можете рассказать, что случилось?

Я все время вспоминал ее лицо первого сентября — лицо первой слизеринской студентки, определенной на факультет после падения Вольдеморта. Тогда оно было испуганным и осторожным, она не удивилась распределению — чаще всего мои студенты знают, куда попадут по семейной традиции. Но она боялась отверженного факультета, боялась той невидимой грани, за которой оказались — нет, уже давно были! — наши подземелья. Потом она изменилась, ее самыми яркими чертами оказались любопытство и желание проверить все самой. А сейчас в темных птичьих глазах снова прятались смущение и страх:

— Я не знаю, как это вышло, профессор. Я ничего не делала, просто метла вдруг стала как живая… — и, подумав, добавила в свое оправдание: — Я нечаянно…

— Хорошо, хорошо, Алиса, я попытаюсь разобраться, в чем дело. Поправляйтесь, я жду вас у себя на уроке!

Ее слова ничего не прояснили, только еще больше запутали. Оставалось ждать результатов осмотра метел. И…

Я стал наблюдать за Ковалевски, тем более, что это было легко: она тоже проводила много времени в библиотеке. Читала, главным образом литературу по непростительным проклятиям. Встретив профессора с очередным фолиантом, я посмотрел ей в глаза — пожалуй, мне хотелось снова увидеть тот взгляд, которым она смотрела на меня после дуэли, — но вслух спросил:

— Что вы хотите после драки, мадам Ковалевски?

— Обставить вас в следующей, — но глаза говорили о чем-то совсем другом.

О чем? Это было похоже на понимание…Не знаю, чего.

— Не хотите мне помочь… На практике? — глаза оставались серьезными.

Я так и подавился. Только подумал о понимании…Она рехнулась, или просто до меня что-то не дошло?

— Вы в своем уме?

— А что, освежите навыки…

Ну, и что тут ответишь? Что навыки у меня и так неплохие? Ага, в непростительных проклятиях! Или что еще сказать?

— Вы решили бросить вашу ворожбу и перейти на наши простенькие заклинания?

— Хотите пари? Вы еще воспользуетесь этой моей «ворожбой» — спорим? — теперь она снова смотрела на меня с весельем.

— На что спорим?

— Ну… — она задумалась. — А, знаю! Если вы проигрываете, то используете мои зелья, не спрашивая, что из этого выйдет. А если проспорю я — буду целый семестр посещать ваши уроки. С тем курсом, с которым скажете. Идет? — она протянула мне ладонь.

— Идет, — ответил я, и мы ударили по рукам.

Мне тоже стало весело.

И, как я ни старался, мне никак не удавалось застать мою коллегу за чем-либо подозрительным. Чтение книг из закрытого фонда у нас, кажется, не считается таковым?

Но вскоре делать вид, что ничего не происходит, стало уже невозможно. События бешено завертелись, начиная с происшествия с гриффиндорской квиддичной командой.

Глава 6, из которой совершенно непонятно, кто пытался убить профессора Флитвика

И лампа не горит,
И врут календари…

А. Васильев

В субботу ко мне подбежала бледная и взволнованная МакГонагалл:

— Северус! Я знаю, с вашей студенткой был несчастный случай во время полета на метле? Вы проверяли метлы? Что-то нашли? — она сыпала вопросами с такой скоростью, что я не успевал их запомнить. — Вы узнали причину? У вас есть какие-то предположения?

Понятно, что Минерва не стала бы поднимать панику из-за одной студентки, не справившейся с метлой.

— Что произошло?

— Моя команда, — она задыхалась от волнения. — На тренировке сразу три метлы потеряли управление! Хорошо, ребята опытные, почти не пострадали… Что же это творится?!

— Не знаю. Профессор Флитвик по моей просьбе проверил школьные метлы, но ничего не обнаружил… Я не знаю, Минерва…

Следом подошла мадам Хуч, и мне пришлось повторить сказанное еще раз.

Я мысленно перебрал все изменения в составе профессоров и методике преподавания, произошедшие в школе за последний год, — что могло вызвать такие последствия? Шут его знает, ничего особенного не происходило…

Вечером все преподаватели собрались в кабинете директора.

— Коллеги, я собрал вас для того, чтобы обсудить сложившееся положение. Меньше чем за неделю в школе травмированы четыре человека…

— Я думаю, до выяснения причин все полеты нужно запретить, — высказал я наконец витавшее в воздухе предложение.

— Но Северус, квиддичный сезон только начался! Тогда придется отменять игры! — в один голос воскликнули МакГонагалл и Хуч.

— Зато будет кому играть в следующем году, — мрачно ответил я, и решение было принято единогласно.

— Коллеги, я попрошу вас быть осторожными в использовании сильных заклинаний, особенно на уроках. Пока мы еще не поняли, с чем имеем дело, — развел руками Дамблдор.

— Ну почему же не поняли? — отозвалась Стоун. — Дело пахнет использованием темной магии, кто специализируется в этой области? — она в упор посмотрела на Ковалевски.

Вероника явно нервничала, возможно — боялась неизвестно откуда взявшихся неприятностей.

— Что вы имеете в виду? Я, к примеру, вполне в состоянии проклясть пару метел. И, да простит меня профессор Дамблдор, он тоже, — я взглянул на директора, но он понял меня правильно.

— Я совсем не это хотела сказать, — Вероника справилась с собой и немного успокоилась. — Просто, раз у нас есть специалист по защите, ему и карты в руки…

— Мне показалось, — вмешался Флитвик, — что здесь задействована необычная магия. Я еще не совсем разобрался, что это такое, но, думаю, мне удастся…

Совещание на том закончилось, а я подкараулил Ковалевски у дверей:

— Профессор, я хотел бы прояснить некоторые моменты…

— Вы тоже считаете меня причиной неприятностей?

— Видите ли, у нас в Хогвартсе есть такая многолетняя традиция: все беды начинаются с преподавателя защиты от темных сил. И так уж случалось, что почти всегда я первым замечал странности таких профессоров. Мне очень хотелось бы, чтобы вы оказались исключением — не люблю однообразия…

— Если вы собираетесь меня в чем-то подозревать — вам к профессору Стоун, она как раз ищет единомышленников! — Ковалевски резко развернулась, задев меня взметнувшимся подолом платья, и ушла.

Усмехнувшись, я последовал ее совету — пошел к Веронике.

А в понедельник … Третий урок только начинался, когда в класс вбежала Уизли и, не успел я открыть рот, затараторила:

— Профессор Снейп, вас срочно вызывает профессор Дамблдор! Он ждет вас в кабинете профессора Флитвика! Профессор Флитвик…

Постоянно повторяющееся «профессор» делало ее речь путаной, но главное я уловил: Дамблдор ждет у Флитвика. Я повернулся, чтобы дать задание студентам, но она тихо добавила:

— Профессор Дамблдор сказал магию без крайней необходимости не использовать…

Велев повторять материал, я пошел за Уизли. Она пыталась, но не могла забыть, в чьих рядах я был когда-то, а потому старалась держаться дальше от меня. Никакие заслуги не могли затмить в ее глазах тот факт, что я — бывший соратник убийц ее братьев.

В кабинете Флитвика собрались почти все профессора. В центре всеобщего внимания был хозяин кабинета, лежащий на полу. Около него хлопотала мадам Помфри. Вокруг были разбросаны книги, опрокинутые стулья, а массивный стол профессора был перевернут. В другом конце аудитории жалась группа семикурсников-гриффиндорцев. С ними-то и разговаривал Дамблдор.

— Мы повторяли старые темы… Профессор решил напомнить нам одно из наших первых заклинаний — WingardiumLeviosa…

— Он хотел левитировать перо, но оно не поднималось… Профессор еще удивился и повторил заклинание… — изумление в голосе Криви можно было понять: Флитвик не справился с левитацией!

— …И тут его стол зашевелился… Встал на две ножки… И пошел на профессора… — студенты передернулись, вероятно, прогоняя стоящую перед глазами картину.

— Стол бы его задавил, но книги, на которых профессор стоял, рассыпались, и профессор отлетел в сторону…

— Поппи?.. — обернулся Дамблдор.

— Без сознания, — ответила она. — Надо бы ко мне, состояние тяжелое…

Хагрид бережно взял маленького профессора на руки и затопал в больничное крыло вслед за мадам Помфри. Ковалевски пришла позже остальных и стояла у дверей, недовольно качая головой. Встретив мой взгляд, она повернулась и почти поспешила прочь. Вероника прижалась ко мне, не обращая внимание на столпившихся студентов:

— Мне страшно…

Я слегка встряхнул ее за плечи:

— Не стоит при детях, они и так напуганы…

До вечера всем ученикам было запрещено использование какой бы то ни было магии, а профессора с осторожностью проверяли, как действуют различные чары. Никакой логики в смене заклинаний мы не нашли. Разве что более сильные заклинания грозили более серьезными разрушительными последствиями. Призывное заклинание то било посуду, то зажигало свет, то отбрасывало предмет вместо того, чтобы приблизить его. А заклинания трансфигурации переломали изрядно мебели и чуть не оглушили Спраут. Выяснилось и еще одно: почти безупречно работала магия домашних эльфов — голодная смерть обитателям замка не грозила.

За ужином Дамблдор объявил, что использование магии в замке временно запрещено. Пожалуй, тяжелее всех эту новость восприняли мои: дети из древних чистокровных родов понятия не имели, как это можно не колдовать совсем хотя бы полдня. На других факультетах полукровки и магглорожденные стали пользоваться большим авторитетом: они знали, как жить в таких условиях.

МакГонагалл, закусив губу, все же держалась. В глазах Спраут сквозил страх и тоска по пострадавшему коллеге. Фиренз, по своему обыкновению, не появлялся нигде, кроме учебной аудитории. Говорили, что он только все повторял что-то про Луну в доме Плутона — и как это Дамблдор доверил ему преподавание? Ковалевски я видел мельком, она прихватила со стола пару бутербродов и ушла, утянув за собой Хагрида. А Веронику я нашел сидящей у холодного камина и допытывающейся у Уизли, как разжигают огонь без магии. Нашла у кого спрашивать! В доме Уизли, говорят, со второго этажа на первый аппарируют, а не по лестнице спускаются!

Занятия на следующий день продолжались, но почти все профессора перешли на повторение теории: какая, скажите, к примеру, трансфигурация без применения магии? Флитвика пришлось заменять самому Дамблдору. Впрочем, он, как и многие другие, просто сидел и смотрел на погруженных в чтение учеников, отвечая на изредка раздающиеся вопросы по поводу прочитанного.

Я же решил поучить со студентами зелья, приготовленные без помощи магии. Мои статьи были уже близки к завершению, и это оказалось очень удачным в сложившейся ситуации.

Замок казался нежилым зданием, в которое совершенно случайно забрело так много людей. Вот сейчас они поймут, что ошиблись дорогой, — и уйдут…

Впрочем, разговоры о том, чтобы пока распустить учеников по домам, возникали все чаще и все настойчивее.

Вероника совсем потерялась. Жить в маггловском мире оказалось куда сложнее, чем рассказывать о нем. Она печально смотрела на пустые кофейные чашки, на камин, который так и не научилась разжигать, на зачарованные безделушки… Вдруг выяснилось, что даже теплая вода из крана без колдовства не течет, и роскошные волосы мадам Стоун на глазах теряли свою красоту. Она напомнила мне Артура Уизли, столь же беспомощно глядящего на штепселя и батарейки при всей его любви к этим маггловским предметам.

Во второй половине дня студентов-старшекурсников отпустили в Хогсмид, но практически никто этому не радовался. Равенкловцы толпой стояли возле дверей в больничное крыло, накидываясь с вопросами на всех выходящих оттуда профессоров. Да и студенты с других факультетов время от времени забегали узнать о состоянии своего преподавателя. Маленького доброго профессора любили в школе.

Наибольшие проблемы возникли у мадам Помфри: бесчувственный Флитвик нуждался во врачебном вмешательстве, а она могла использовать только остатки ранее приготовленных зелий. Я зашел предложить ей то, что еще сохранилось у меня:

— Как он, мадам Помфри?

— Плохо, а использовать чары я не могу… Придется отправлять в госпиталь…

Вечером Хагрид с профессором на руках шел в Хогсмид — пользоваться каминной сетью во взбунтовавшемся Хогвартсе никто не решался. Их сопровождали многие профессора — волнение за коллегу все усиливалось.

Вся группа вернулась грустная и притихшая.

Атмосфера всеобщего раздражения и беспокойства нарастала. Даже Филч чувствовал себя не в своей тарелке: не владея магией сам, он все же привык пользоваться ее результатами, в чьих бы руках не оказывалась палочка.

Идя по коридору мимо кабинета маггловедения, я заметил Стоун с большой стопкой книг в руках. Вокруг столпились третьекурсники.

— Северус! Я просто не в состоянии принести все необходимые мне книги за раз. Сходите в библиотеку и принесите остальные!

Какая-то пружина сорвалась и распрямилась внутри. Сдерживая рвущуюся наружу злость, я дошел до библиотеки, принес стопку бестолковой макулатуры и, почти швырнув ее на стол, отозвал Стоун в сторону:

— Мадам, запомните раз и навсегда: последнее, что вы можете сделать в разговоре со мной — что-либо приказать. На этом разговор заканчивается.

— Северус, я… — она захлопала глазами, изображая беспомощность и испуг, но на этот раз ее поведение не произвело должного эффекта.

— Я бы на вашем месте сказал «спасибо» за то, что рассказываю это не при учениках, мадам.

Уходя, я слышал тихий всхлип в сторону моей спины, в котором угадывалось «спасибо». Я не отношу себя к любителям громко хлопнуть дверью и «уйти навсегда». Увольте от этих театральных красивостей. Просто я считаю, что в некоторых случаях злость служит добрую службу: люди надолго запоминают, чего им не стоит делать впредь.

[1] Alea jacta est — лат. жребий брошен.