Anno 1999

Глава 9, предполагающая арест, суд и Азкабан

Пусть будут благоразумны те,
кто не способен ни на что лучшее!

В. Крачковский

— Профессор Снейп, скажите, а Темный Лорд правда умер?

Девочка смотрела на меня широко раскрытыми глазами и ждала ответа. Со дня гибели Вольдеморта прошел уже почти год.

— Да, мисс Авис. И, думаю, вы об этом давно знаете…

— А моя мама не верит, говорит, что он жив. И много плачет… — Алиса опустила голову и вздохнула. — Если он был плохой, то почему мама плачет? А если хороший — зачем мистер Поттер его убил?

Миссис Авис, по моим воспоминаниям, никогда не верила своим убеждениям — она просто знала, что они верны. Восхищение Лордом относилось как раз к таким основам ее мировоззрения.

— Мисс Авис, это серьезный вопрос. Темный Лорд не был добрым человеком, и он выступал против многих из тех, кого вы знаете. По его вине погибло много хороших людей. Но он искренне верил в свои идеалы и был справедлив своей странной и причудливой справедливостью — это нравилось его сторонникам. Думаю, ваша мать старалась видеть в нем лучшие стороны и не замечать или оправдывать все остальное.

— Мистер Поттер тоже убил, почему все говорят, что он хороший?

— Я расскажу вам древнюю легенду, мисс Авис, может, она ответит на ваш вопрос. Давным-давно, в те времена, когда драконы еще жили по соседству с людьми, у подножия горы приютилась деревня. Жители этой деревни не были счастливы: огромный злой дракон веками жил на горе и часто спускался в деревню, оставляя после себя разрушения и смерть. Иногда находился смельчак, который поднимался на гору, чтобы сразиться с драконом и убить его, но ни один не возвращался обратно, и не прерывались полеты дракона над деревней. Как-то раз один человек решил победить дракона и отдать дань уважения своим предшественникам. Утром, взяв меч, он шел вверх, но не встречал ни оброненных мечей, ни упавших шлемов, ни останков героев — только черепами и истлевшими крыльями драконов был усеян его путь. Когда человек встретил дракона, в глазах чудовища он увидел печаль и усталость. «Я знаю, зачем ты пришел, — ты убьешь меня. Я тебя ждал», — сказал дракон. «Разве ты умеешь говорить? И где все мои предшественники?» — удивился человек. «Их кости перед тобой», — и человек понял, что за дракона он видит. «Ты стал драконом, убив того, кто был до тебя? Как тебе живется?» — спросил человек. «Я устал, — ответил дракон. — Я делаю то, за что ненавидел дракона. И я ненавижу себя за это. Я жаждал отомстить дракону — но убил человека в самом себе. Я ждал тебя, и мне жаль тебя, следующий». Человек вынул меч и протянул его дракону: «Как тебя зовут? Мне жаль тебя. Я могу сделать для тебя только одно — хочешь ли ты этого?». «Я боюсь этого, — ответил дракон. — Но это единственное, что ты можешь сделать. Меня звали Том», — дракон взмахнул крыльями, открывая грудь навстречу лезвию. А человек, вонзив меч в сердце дракона, закрыл ему глаза и заплакал над мертвым. Вечером человек спустился в деревню, неся на руках тело Тома — такое же человеческое, как и свое собственное.

Притихшая и задумавшаяся, девочка посмотрела на меня и, молча кивнув в знак благодарности, ушла.

Солнце бросало по-утреннему яркие лучи в узкие окна больничного крыла, пробивалось сквозь шторы, отражалось от белых простыней и блестящих шкафчиков и играло зайчиками на потолке. Черты бумажно-бледного лица Ковалевски заострились, губы высохли и потрескались, сквозь кожу рук просвечивали голубоватые сосуды, а волосы были похожи на стебли осенней травы, смятой дождем. Забирать ее отсюда я не решался, делать что-либо в замке — тоже. Защита от темной магии была усилена в последние годы… Я вынул из кармана сикль и подкинул на ладони. Выпало — «здесь».

Медленно поднял палочку и одними губами произнес:

— Crucio! — тонкая нить тронула лежащую передо мной женщину.

Я усилил боль еще, еще — пока веки Ковалевски не дрогнули, и осторожно потянул. Чуть ослабляя, когда клубок сматывался легко… усиливая, когда нить была готова вот-вот порваться… время от времени обозначая вспышками путь… время от времени давая передышку, но не отпуская… Профессор пошевелилась, силясь то ли прорваться через преграду, то ли отогнать мешающую боль… потом замерла, неподвижная и безучастная… Я не отпускал, и нить, протянутая между нами, становилась все короче. Женщина заметалась. Я почувствовал ее тепло и тень ее боли.

— Больно!.. — серые с оттенком замшелой скалы глаза широко раскрылись, и Ковалевски расплакалась, уткнувшись лицом в подушку.

Я убрал палочку и, не зная толком, что сейчас нужно делать, положил руку на ее плечо — она разрыдалась еще сильнее, и я совсем растерялся. К счастью, плач услышала мадам Помфри.

— Пришла в себя, — ответил я на вопросительный взгляд колдомедика. — Похоже — нервный срыв, займитесь ею, мадам.

— Спасибо, профессор, — тихий шепот почти полностью заглушила подушка.

А я сидел в своей комнате, бесцельно вертя в руках палочку. Сквозь привычную тяжесть и усталость робко пробивалась настоящая искренняя радость: заклинание, навык, которые отзывались в моей памяти лишь горечью и отчаянием, сегодня сделали то, с чем не справилась вся целительная магия мадам Помфри. Я отчетливо вспомнил, что сейчас — начало мая, сочная зеленая трава полна ярких желтых одуванчиков, а с утра в окна заглядывает бесшабашно счастливое оранжевое солнце.

Примерно через час в дверь постучали: на пороге стояли незнакомые мне четверо, а за ними виднелась на сей раз каштановая прическа Нимфадоры Тонкс. Тонкс не любила каштановый, а потому цвет ее волос был плохим знаком.

— Мистер Снейп? Министерство получило сигнал об использовании заклинаний темной магии на территории Хогвартса около часа назад. Вашу палочку, — коротко стриженый светловолосый мужчина с властным лицом протянул руку, и я положил на ладонь свою палочку.

Блондин достал свою и соединил палочки, проверяя последнее заклинание. Конечно, я не колдовал с момента возвращения из больничного крыла… Глупо…

— Priori incantatem! — сказал аврор.

«Alohomora», — отозвалась палочка. Тьфу ты, дверь-то я открывал.

— Похоже, вы влипли, — сообщила мне Тонкс, пробившись поближе, пока остальные думали, что им теперь делать с этой «алохоморой». — И как это вас угораздило? — мы с Тонкс недолюбливали друг друга, но Орден объединял и более несовместимых людей.

— Много вас набежало, однако. Все меня ловить?

Тонкс обиженно поджала губы — ирония не казалась ей уместной.

— Вы — единственный преподаватель Хогвартса, знакомый с темной магией, — сказал наконец светловолосый. — Попрошу пройти в кабинет директора, — Тонкс беспомощно развела руками.

— Мистер Смит, я не очень понял суть ваших претензий, — голос Дамблдора был, как обычно, ровным. — Вы утверждаете, что мои преподаватели практикуют непростительные проклятия? А на ком? Ну, не мух же они ими бьют?

Я опирался подбородком на сплетенные пальцы, рукава мантии открывали руки по локоть, и серый, поблекший после падения Лорда Смертный Знак был отчетливо виден.

А что, вы не знали, что я — Упивающийся смертью? — Знали. Думали, я буду лепетать что-то про давно и случайно заблудшую овечку? — Не буду. И гневно кричать: «Я — герой Войны, да как вы смеете?!» — тоже не буду.

Восемнадцать лет назад, так же откинув ткань с предплечья, я сидел перед Дамблдором. Между нами был стол, больше ста лет разницы в возрасте и Знак Мрака.

— Я — Упивающийся смертью, профессор. И людей, побывавших под моей палочкой, я смогу точно подсчитать разве что под зельем истины.

— Чего ты хочешь этим добиться? — он смотрел все так же спокойно.

— Я хочу, чтобы вы знали — и не строили себе иллюзий о том, с кем разговариваете, — его поведение заставляло меня колебаться в своем желании противостоять всему и вся.

— Я знаю. Так что давай наконец поговорим.

Самое верное для меня различие между людьми — то, как они реагируют на Метку. Этот способ проверки меня еще ни разу не подводил. Мистер Смит проверки не выдержал:

— Вы… Вы — его сторонник, и даже не скрываете!

— Не считаю нужным. Свои и так примут, чужие — в любом случае не будут доверять. Смысл?

— Еще и года не прошло, а вы в открытую используете непростительные проклятия! — он заходился от ярости, изумления и злости. — Извольте объяснить, что вы делали в момент использования заклинания?

— Навещал коллегу в больничном крыле. Это запрещено?

Пятнадцатью минутами позже Ковалевски, тяжело облокотившись о спинку дивана, сидела в кабинете Дамблдора:

— Напомните-ка, что заставило вас поднять меня еле живую с постели?

— Мистер Снейп применял темную магию по отношению к вам?

— Профессор Снейп сидел рядом со мной почти все утро и, уж поверьте, даже не пытался использовать темную магию под носом у нашего колдомедика! Впрочем, — Ковалевски фыркнула, — можете не верить: я охотно дам показания под зельем истины.

В кабинете повисла тишина. До сих пор у всех присутствующих было вполне отчетливое представление о случившемся и о том, как мы с Дамблдором пытаемся скрыть правду… И тут я вспомнил: «А профессор Ковалевски говорит, что главное — не заклинания, а цель…» — сказал тоненький голосок Авис в моей голове. Смешно, но Ковалевски действительно могла отрицать использование мною темномагических заклинаний под зельем.

— Вы с ума сошли?! Мало того, что поднимаете только пришедшего в себя человека для всяких расспросов-допросов, так еще и собрались зелье истины применять?! Вы мне дадите гарантии, что профессор останется невредимой? — мадам Помфри ткнула пальцем в Смита.

Гарантий у того, разумеется, не было. Но был вопрос позаковыристее:

— Мисс Ковалевски, госпожа Помфри утверждает, что застала вас в слезах после ухода мистера Снейпа. Что, если не пыточное проклятие, заставило вас так рыдать?

— Любовная размолвка, мистер Смит, — как нечто вполне обычное сказала Ковалевски. — Желаете ли вы знать все детали наших отношений?

Я от души поздравил себя с умением контролировать собственное выражение лица — оно пришлось как нельзя кстати. Аврор же открыл рот, схватил им воздух и снова закрыл. Похоже, знать «все детали» он не хотел.

— Погодите, — пришел на помощь начальнику его коллега, — в министерство поступил сигнал, и, если заклинание не использовал мистер Снейп, — то кто? — он оглядел присутствующих.

— Видите ли, у нас недавно были серьезные проблемы с магией замка, — вмешался Дамблдор. — Вероятно, нам удалось ликвидировать не все последствия… Хогвартс еще немного шалит… Это могут подтвердить не только преподаватели, но и ученики.

Тонкс удовлетворенно взглянула на директора и с напускным неодобрением — на меня. Неприязнь — неприязнью, а Орден своих не отдает.

— Что у вас было с замком? — вышел из оцепенения Смит.

— Нарушен основополагающий порядок, — профессор защиты от темных сил почувствовала себя в своей стихии. — Думаю, был использован старинный магический обряд, применяемый ранее для разрушения вражеских городов. Я видела описание этого обряда в одной из книг хогвартсовской библиотеки, там, правда, не указано назначение обряда — старинные сборники заклинаний писались для посвященных; там сказано «как», но не «зачем». Обряд, конечно, сложный. И, главное, результат очень трудно оценить — проходит много времени, прежде чем разрушительное действие станет заметным…

Стеклышки калейдоскопа снова сложились в моем мозгу: теперь я знал, кто пробил брешь между Домом и Лесом.

— А магия эльфов? — оживилась Помфри.

— Домашние эльфы владеют очень древней и тесно связанной с Домом магией. Вмешаться в нее труднее, чем разрушить стены замка.

— Мистер Смит, если у вас больше нет вопросов, то я бы хотел иметь возможность спокойно работать дальше, — Дамблдор был вежлив, но тверд.

Ковалевски подмигнула мне и ушла, опираясь на руку мадам Помфри. Начальник авроров вытащил из кармана портключ и собрал коллег вокруг себя… А Дамблдор вопросительно посмотрел в мою строну, но, ничего не добившись, махнул рукой и отправился на поиски своего заместителя. Кабинет опустел, только Шляпа сонно наблюдала за мной со шкафа.

— Ну что, видела Ковалевски? Что скажешь? — спросил я у нее.

— Видела, а не на голове была! — отозвалась Шляпа. — Шут ее знает, то ли хаффльпаффка, то ли гриффиндорка — не разберешь на расстоянии… О, — оживилась она, — помнишь, я тебе говорила, что ты и в Равенкло не пропадешь? Из вас выйдет чудесный комплект — Хогвартс в миниатюре! — Шляпа окончательно развеселилась.

— Молчала бы уж, гриффиндорова кепка! — я раздраженно хлопнул дверью.

Сон, приснившийся мне ночью, был странным. Сидя на траве рядом с домиком лесника, я рассказывал Авис легенду о драконе и смотрел на девочку: черная школьная мантия, черные волосы, черные глаза… Лицо у первокурсницы было теплого оттенка, а в руках она держала букет желтых одуванчиков.

Воскресное утро у меня свободно, и я пошел к Стоун.

Глава 10, в которой выясняется, без чего профессор Снейп не может жить

И она не спросила, куда я ушел
И с чем я стучался к ней —
Она просто сказала: «Возьми с собой
Ключи от моих дверей».

Б. Гребенщиков

— Профессор Стоун, напомните мне, что за неработающие обряды вы безуспешно пробовали зимой? Чтобы разоблачить их как суеверия? Вы столь глупы, что используете незнакомую магию, не зная, к чему это приведет? И нужно обладать просто-таки редкостной тупостью, чтобы позже не сделать вывода, что все происшествия, в результате которых чуть не погиб Флитвик, пострадали четверо студентов и с которыми с трудом и риском для жизни справилась Ковалевски, — ваших рук дело! — я медленно пил кофе, сдерживая раздражение и досаду. — До такого не дойдут даже хаффльпаффские первокурсники! — о своей встрече с Пушком без магии я не стал упоминать, и без того происшествий хватило.

— Что вы себе позволяете?! Вы… Покажите руку!

— Какую руку? — в первый момент не понял я.

— Левую! Мне кое-что рассказали о вас авроры! А я еще защищала вас и говорила, что этого не может быть!

Мои ярость, раздражение и досада исчезли бесследно, сменившись ледяным спокойствием. Я медленно, аккуратно расправляя сладки, закатал рукав мантии.

— Вы хотели видеть Смертный Знак? Что ж, смотрите, это редкость, мало кто покажет его вам с такого расстояния. Или он нравится вам как украшение? Но его, знаете ли, больно ставить, — я пожал плечами и оперся левым локтем на край столика, держа в руке чашку.

— Вы думаете, что вам все позволено?! Как же, у вас ведь какие-то там заслуги, вы — герой войны, прославившийся непонятно чем! — Стоун с размаху опустила свою чашку на стол, и та рассыпалась на мелкие кусочки. — Что вы о себе возомнили?! Самодовольный, самовлюбленный убийца! Совершенно не понимаю, почему вас вчера не забрали в Азкабан!

Я машинально вынул палочку, не обращая внимания на в ужасе отшатнувшуюся женщину, произнес: «Reparo!» — и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

В Большом зале Флитвик горестно покачал головой, глядя, как Стоун старается отодвинуть свой стул как можно дальше от меня. Мне хотелось на ком-нибудь сорваться, и выходящая Ковалевски в этом своем очередном пестром платье была подходящей мишенью:

— Профессор, как дела с изучением красящих заклятий? Хоть что-то уже получается?

— А как же! — радостно отозвалась она, доставая палочку. — Сейчас покажу!

Она неожиданно махнула ею в мою сторону, перекрашивая мою мантию во что-то голубое в розовую клеточку.

— Ой, неплохо получилось, правда? — засмеялась профессор и обратным движением руки вернула мантии нормальный вид.

— Клеточки неровные, мало тренировались! — я почувствовал веселую злость.

— Кстати, а вы проиграли мне пари! Ведь пришлось-таки пользоваться моей ворожбой? — теперь она уже веселилась от души.

— Интересно, и чего же это ради я тут занимался самоистязанием? Не скажете? — мне было смешно и обидно одновременно.

— Думаю, вы знаете, — Ковалевски посмотрела совершенно серьезно. — Чтобы видеть цветные сны, — она ушла, оставив меня посреди коридора.

Но дурацкое пари… Этого нельзя было так оставлять. Я разыскал профессора защиты от темных сил во дворе замка:

— Мадам Ковалевски, что вы хотите от этого вашего пари?

— Выполнения вами условий, — она по-прежнему улыбалась. — Когда вам занести зелье?

— Так не пойдет. Одной вашей ворожбой не обошлось, пришлось пользоваться нашими простенькими проклятиями. Так что проиграли вы! — переспорить ее почему-то оказалось очень важным.

— Ох, — теперь ее лицо выражало искреннюю досаду, — ладно, будем считать, что проиграли оба. Чего вы хотите?

— Думаю, вы ходите на мои занятия остаток семестра и работаете наравне с учениками. Третий курс, Гриффиндор/Слизерин. Я смотрел, у вас в это время окно между уроками, — я знал, что предлагаю самую насмешливую и язвительную группу из имеющихся.

Но раз уж я не могу выиграть вчистую, то уж отравить даже и частичную победу своей противницы сумею! Она прикусила губу, что-то прикидывая про себя, и, явно с трудом преодолевая внутреннее сопротивление, кивнула.

В понедельник, войдя в класс на втором уроке, я обнаружил Ковалевски смирно сидящей за последней партой, уставившись в дно котла, ее волосы были стянуты в хвостик тонкой красной ленточкой, а на плечи накинута простая черная мантия. Студенты с любопытством разглядывали ее и полушепотом строили предположения одно другого интереснее.

— Профессор Ковалевски хотела бы немного освежить свои знания в области зельеделия, а потому до конца семестра будет посещать мои занятия, — в эти слова мало кто поверил, но это уж не моя печаль. — Мадам Ковалевски, вы, надеюсь, помните, как обращаться с котлом и горелкой?

— Какой из пяти способов вы имеете в виду, профессор? — похоже, сдаваться она не собиралась: общепринятыми в зельеделии были только четыре.

— На ваше усмотрение. Итак, сегодня мы готовим противоядие для яда Локусты… — я указал ученикам на записанный на доске рецепт.

К концу урока Ковалевски поставила на мой стол не один, а три флакона с зельями. Даже на вид было понятно, что требуемого противоядия нет ни в одном из них. Ладно, потом посмотрю, что это такое.

…Хм, во всех трех флаконах оказалось вполне действенное противоядие — три разные модификации заданного мной состава.

На следующем уроке я получил четыре варианта обезболивающего, опять-таки отличные от данного мною рецепта; а через урок — пару разновидностей восстанавливающего память состава. Вариации на тему все продолжались.

Нет, я тоже люблю вносить изменения в зелья, чтобы полученные составы как можно точнее отвечали поставленной задаче. Но я уж никак не думал, что деревенская ведьма на моих уроках будет демонстрировать мне подобные умения!

— Мадам Ковалевски, у вас никак не получаются нужные зелья? Снял бы я с вас баллы, если б знал, к какому факультету вас отнести!

— Что-то не так, профессор? Я готова сама пробовать все приготовленные мною составы, чтобы не было сомнений в последствиях их применения…

Гриффиндорцы с уважением посмотрели на Ковалевски, а слизеринцы — с вопросом: «И что вы теперь будете делать?» — на меня. В глазах моей коллеги явно читалось, насколько трудно дается ей выполнение условий пари. Мне подумалось, что она не будет следовать моим указаниям ни при каких условиях и, если для какого-то действия не найдется альтернативного способа, — она его придумает, лишь бы не подчиняться мне. Что ж, это как раз понятно… Стал бы я размахивать побрякушками и прыгать босиком на ее уроках!.. Отказаться же от условий ей не позволит гордость.

— Как это вы ухитряетесь находить все новые модификации?

— Я думала, вы знаете, — она искренне удивилась, — в зельеделии важно творить, это искусство, — и добавила, погасив ложную надежду гриффиндорцев на то, что есть способ ничего не учить: — Основанное на точной науке, разумеется.

Она еще и издевается! Решила цитировать мое вступление к занятиям по зельеделию для первокурсников!

— Чего вы хотите добиться? — спросил я у нее на перемене. — Вы могли бы взять назад свое обещание. Я же вижу, вы держитесь из последних сил!

— Ну да, — не стала спорить профессор. — Но, во-первых, обещание я все-таки дала, а во-вторых — вы тоже должны выполнить мое условие.

Продолжалось это долго. Ковалевски изощрялась в том, чтобы выполнять мои указания только частично, и, поскольку я давал задания, допускавшие все меньшую вариативность, это вызывало уважение. А у меня в комнате на полке стояла баночка с неизвестным мне зельем и притянутой к ней резинкой инструкцией. Испробовать его я никак не решался, а отказаться… Ну, у меня тоже гордость есть! И что со мной будет в результате применения этой зеленовато-белой густой жидкости? Знаю я эти женские зелья — добра не жди… Вероятно, действие должно быть заметно, потому что Ковалевски регулярно поглядывала на меня и досадливо качала головой. Рога она на мне собралась выращивать, что ли? У меня ведь все-таки занятия на всех семи курсах! Профессор Снейп, пострадавший от неизвестного зелья, — такое посмешище запомнится надолго… Пахла жидкость крапивой, розмарином, кислым молоком и еще какими-то травами — не припомню, чтобы я где-то встречал такой набор компонентов…

— Вы боитесь? — наконец спросила она у меня. — Что мне нужно сделать, чтобы убедить вас в отсутствии злых намерений?

И почему я не решался попробовать ее зелье? С какой только гадостью ведь в жизни не экспериментировал! Но вслух сказал:

— Вы не отважитесь на это. Я могу сварить для вас зелье преданности — когда-то я придумал его по приказу Темного Лорда. Им поили тех, кого Лорд подозревал в измене — в живых оставались только самые преданные, — я решил устроить ей еще одну проверку? Возможно.

Но в следующий раз она залпом выпила поданный мною стакан. Зелье имело признаки смеси пяти сильнодействующих ядов: двух смертельных и трех с прочими малоприятными последствиями. Я посмотрел в ее распахнутые глаза:

— Вы смелая.

— Нет, доверчивая, — она поставила стакан на край стола. — Сколько мне ждать последствий?

— Проявятся через полчаса, действие закончится к вечеру. Вы даже не спросите, что за последствия?

— Думаю, через полчаса увижу.

Ковалевски ушла готовиться к своим занятиям, а я разбил об пол стакан. Она снова смотрела с тем же выражением лица — понимание и доверие, которые я совершенно непонятно чем заслужил!

Использование ее зелья стало выглядеть совсем иначе: если раньше баночка напоминала мне о моем проигрыше, то теперь не выполнить инструкцию было бы все равно, что сдаться без боя. Если уж Ковалевски, не моргнув глазом, выпила зелье преданности… Тут уж я не могу ей уступить!

— Мистер Криви! Что это у вас? Что вы клали в это варево? Рецепт ведь ясно написан на доске! Минус десять баллов!

— Но, профессор, говорят, что профессор Ковалевски вносит изменения в составы, и вы с этим не спорите… — младший Криви огорченно посмотрел на свой котел.

— Это потому, мистер Криви, что профессор Ковалевски хотя бы знает, что делает, а не пытается попасть пальцем в небо!

А, может, правда, давать студентам основы составления зелий? Курсе на шестом-седьмом? По крайней мере, их фантазии будут более осмысленными… Надо бы обсудить с Дамблдором.

Директор в кабинете был не один:

— Вероника, вам ведь нравится преподавание! Вы ладите со студентами.

— Я студентов не люблю! И общаюсь с ними только потому, что людей вообще я не люблю еще больше! А сейчас у меня есть предложение о работе куда более привлекательное, чем ваша обветшалая школа.

— Хорошо, — похоже, Дамблдор сдался, — вы уходите по окончании семестра. Минерва, узнайте, пожалуйста, чем занята мисс Грейнджер — думаю, маггловедение все же стоит отдавать магглорожденным… А, Северус, проходите, мы с профессором Стоун уже закончили разговор…

За обедом Ковалевски барабанила по столу серебряными ноготками. Ей не шло, золотистые были бы лучше… Зелье преданности когда-то было моей гордостью. Отдавая кубок в руки предполагаемого предателя, ему говорили, что оно смертельно для изменника. Это было правдой: тех, кто не решался выпить его или чья рука дрожала, Лорд убивал без раздумий. Тех же, кто роптал в ожидании действия зелья, ждало жестокое наказание. А горд я был тем, что, придав составу признаки пяти ядов, я сумел ограничить его реальное действие окрашиванием ногтей в серебристый цвет, да и то — всего на полдня. Но использование противоядий меняло цвет «маникюра» на золотой… Надо бы рассказать об этом Ковалевски… завтра.

Вечером я вылил половину содержимого баночки на кусок ткани, набросил ее на голову и приготовился ждать необходимые полчаса. А смыв остатки и высушив волосы, посмотрел в зеркало…

Идиот! И как я сразу не догадался, к чему была вся таинственность?! Я был зол на себя, и мне хотелось сказать что-то Ковалевски. Но пока я не придумал, что именно.

По ту сторону зеркала стоял человек с ровно блестящими черными волосами и почти нормальным цветом лица. Никогда не считал косметические зелья интересными…

— Так куда лучше! Что это ты сделал? — поинтересовалось зеркало.

— Знаешь, я нашел несколько новых заклинаний немоты. Думаю попробовать на тебе, — сообщил я, и оно недовольно замолчало.

— Вы напоминаете мне скорпиона: прежде, чем поцеловать самку, он кусает ее и отравляет своим ядом, — я тоже вспомнил это описание: скорпион делает так потому, что иначе самка сама его укусит. — Я не умею проигрывать, но все время побеждать скучно. Я перестаю уважать таких людей…

— Профессор Ковалевски, — как вечером не знал, что сказать, так и утром выходило не намного лучше. -Я хочу попросить у вас прощения за свое отношение к вам…

— Вы с ума сошли?! Что вы делаете?! Как будто вы не знаете, что не выживете и дня без своих язвительности и ехидства!

— Разумеется, — я мысленно ругнулся, признавая ее правоту. — Я просто хотел убедиться, что вы это понимаете, профессор.

Эпилог, в котором мадам Ковалевски покидает Хогвартс

Близился июль, лето выплескивало все свои краски и звуки, все буйство и роскошь. Над Черным лесом осторожно поднимались над верхушками деревьев две молодые золотисто-малиновые птицы, а по ночам оглушительное стрекотание кузнечиков напитывало высокую траву. Камни замка долго оставались теплыми и после захода солнца, соблазняя немало парочек на вечерние разговоры под открытым небом. В окрестностях Хогсмида дети искали в траве темно-красные, напоенные солнцем капли земляники и весело распугивали стаи щеглов и зеленушек с созревающей черешни.

Анна уезжала в конце семестра вместе со студентами. Мы стояли около запряженных тестралами карет и молча смотрели друг на друга. Я протянул руку и коснулся ее предплечья, не скрываемого коротким рукавом платья, она прикрыла глаза на пару секунд. Запоминала?

У соседней кареты братья Криви, горестно восклицая, пытались напоследок запечатлеть профессора Стоун на как можно большем количестве снимков.

— Нам светит очередная проклятая должность! — вздыхал директор днем позже. — Минерва, вы связались с мисс Грейнджер? Когда мы получим ответ?

А в первый день августа я сидел в домике лесника, опасливо отодвигая блюдо с кексами.

— Профессор-то Ковалевски пишет? Хорошая она, да и про вас говорила, что вы тоже хороший, профессор…

Я отхлебнул еще глоток чая и снова взглянул на письмо:

Северус, я скучаю, вспоминая теплое прикосновение Вашей руки. Это было так давно — годы назад — кажется мне. Ни за что бы не подумала, что за месяц настолько соскучусь по Вашему ехидству. Жду сентября, чтобы снова встретиться и с тем, и с другим. Но осенью я буду осторожнее, и Вам не удастся снова заманить меня на свои уроки — хватит с Вас студентов, оттачивайте остроумие на них. Я же надеюсь пожинать плоды вечерами.

Передавайте от меня привет Рубеусу, Минерве и всем остальным, кто остался на лето в замке.

Ваша Анна.

P.S. Надеюсь, теперь дела с горячей водой обстоят лучше?