Дорога без конца

Реклама

купить

Глава 1

Чарли закрыл глаза и сосредоточился, — представил высокую ступенчатую пагоду с ярко-красной многоярусной крышей и бородатыми золотыми драконами на каждом вздёрнутом к небу углу, глухую каменную стену вокруг пагоды, такую широкую, что на ней могли спокойно разминуться два экипажа. Собственно, это была не совсем стена — в толще её на разных этажах располагались жилые и подсобные помещения, всевозможные хранилища, кухня и трапезные, комнаты для гостей и медитаций. Все окна выходили во внутренний двор, оставляя стену снаружи совершенно гладкой, без единого отверстия или щели — дабы отражать натиски песчаных бурь и могучих ветров южной оконечности пустыни Такла-Макан в предгорьях Памира. Эту красно-золотую пагоду построили в незапамятные времена — тысячелетия назад, когда пустыня была ещё юной степью, красующейся разнотравьем, а синеющие на горизонте отроги Кунь-Луня вздымались выше на треть, ощериваясь в высокое небо острыми клыками молодых зубастых скал. Испокон веку и по настоящие времена здесь жили маги, и не пугало их расстояние в тысячу с лишним километров до ближайшего очага цивилизации — они всегда могли без труда переместиться в любую точку земного шара.

…Резкий ветер дохнул в лицо забытыми запахами пустыни, виски заломило, и мир вокруг распался на миллион светящихся брызг — Чарли аппарировал.

Через пару секунд он шагнул на плоскую крышу, и мантия захлопала на ветру. Пришлось тут же зажмуриться — контраст между темнотой десяти часов британского вечера 27-го декабря и розовым предвосходным сиянием пяти часов китайского утра 28-го оказался слишком силён.

Воздух пробирал холодком, но не так, как в промозглой Англии — пусть здесь тоже стояла зима, однако было немного теплее, чему Чарли не совсем патриотично порадовался.

В стороне, лицом к розовеющему востоку, обнажённые по пояс ученики вместе с учителями медленно и сосредоточенно двигались в утреннем ритуале. От их разгорячённых тел, переполненных сконцентрированной энергией ци, шёл пар, плавные движения были удивительно синхронны, а резкие выдохи сливались в единый звук — будто произнесённый одним человеком.

Чарли огляделся со странным ощущением облегчения и радости, словно после долгого пути он пришёл в место, где можно устроить привал…

— …Приветствовать тебя рад я! — раздался за спиной глубокий голос, чьё звучание слегка портила старческая одышка. Чарли развернулся: перед ним стоял Пай Линь — старый буддийский монах, у которого почти четыре года назад он проходил стажировку по драконоведению.

— Здравствуйте, Учитель! — Чарли почтительно поклонился, сложив ладони перед грудью.

— Дорога твоя вновь привела сюда тебя …

Тщедушный и малорослый Пай Линь отчего-то производил весьма величественное впечатление, возможно, этому способствовал удивительный голос — густой и мощный, совсем не подходящий сухощавому старичку. Возможно, величественность таилась в глазах — узких и тёмных, будто ущелья, на дне которых прячется тайна.

— Рад весьма я, что поручение Дамб Иль До выполнять будешь ты именно, Коджин1. Время о многом спросить пришло… — наставник улыбался.

Старого монаха отличала специфическая манера говорить, размещая слова хаотично, не придерживаясь принятых правил. С непривычки смысл улавливался не сразу, да и за четыре года Чарли успел подзабыть язык — требовалось старательно подбирать китайские слова.

— Учитель помнит меня — я рад! Готов трудиться, не покладая рук.

— Трудиться — хорошо всегда, только делать с умом любое надобно дело… — старик положил сухонькую ладонь на склонённую голову ученика.

— Когда я увижу драконов?! — Уизли не терпелось.

— Не так торопливо. Организму понадобится твоему время, дабы наших восходов услышать и закатов ритм. Надо разум очистить и тело потом… Не позабыл ты медитацию утреннюю? Её делал ли? А упражнения положенные?

— Делал… но не всегда — в зависимости от обстоятельств.

Старик укоризненно поцокал языком:

— Вы — с запада люди — лишним считаете всё, кроме суетливой гордыни своей…

— Нет! Я старался, но иногда просто не мог…

— Делаешь ты иль не делаешь — середина не ищется здесь, — старый монах вздохнул опять и неторопливо сел на пятки, оборотясь лицом на восток:

— Встретим с тобой восход, Коджин. Отдыхать после отправишься ты… Пару дней спустя на рассвете также встречать выходи солнце со всеми — вспомнит твоё пусть тело движение свободное ци. Еда дважды за день. Гость ты — попросишь, найдёт повар мясо тебе, не часто только, смотри…

Чарли вновь поклонился, сложив ладони и пряча улыбку, потом примостился рядом со стариком, поджав под себя ноги.

— Учитель, можно мне будет поработать в вашем Хранилище Мудрости? Я должен найти способ снять с драконов Проклятие Стрелы Аримана.

— Писал Дамб Иль До и об этом тоже. Тебе Хранилище открыто… Но то ли и там ли ищешь ты, Коджин?

— Не знаю… только я должен найти! Иначе всё бессмысленно…

— Смысл разве значение имеет?

— А что же тогда имеет значение, Учитель?

— Позже… поговорим, отдохнёшь когда…

— Ещё хочу попросить помощи — мне сложно читать иероглифы, я делаю это медленно и путаюсь в оттенках смысла, — молодой человек досадливо поморщился.

— Помню это я… Будет помощник тебе смышлёный… Чуэй! Подойди!

Пай Линь махнул рукой переминающемуся в отдалении юноше в ярко-жёлтом одеянии ученика, который, закончив упражнения вместе со всеми, теперь ожидал, когда старик его позовёт. Подошедший был высок, молод — лет семнадцать на вид, и удивительно красив — одни большие серые глаза, чуть приподнятые к вискам и затенённые длинными чёрными ресницами, могли сразить наповал любую девушку. Юноша держался гордо и, даже кланяясь, голову почти не опускал. В глазах старого монаха промелькнуло тёплое добродушное снисхождение:

— Чуэй — это Коджин, из страны матери твоей прибыл он. Помогать в Мудрости Хранилище будешь ему ты, — юноша кивнул, присаживаясь рядом с Чарли, и глаза заблестели любопытством при виде нового человека.

Старый монах продолжил, обращаясь уже к гостю:

— …разбирает Чуэй умело на редкость сложные кандзи2 и отлично на твоём языке при этом говорит. Его отец — из древнейшей семьи магической нашей, а мать — гэльская ведьма. Умён не по годам он, однако любопытен ужасно,- расспросами глупыми надоедать ежели будет, мне докладывай тотчас!

Покрытые нежным пушком наподобие персика щёки Чуэйя заполыхали ярким румянцем, губы сжались в твёрдую линию. Чарли, улыбаясь, протянул ему руку:

— Будем друзьями!

Обидчивостью и непосредственностью Чуэй напомнил брата Рона, и Чарли сразу же ощутил расположение к юноше. Тот ответил крепким рукопожатием и смущённой улыбкой.

— Думаю, мы поладим, — Уизли энергично встряхнул узкую ладонь, — обещаю не слишком обременять просьбами…

— Мне очень нравится работать в Хранилище! — воскликнул Чуэй, едва не вскакивая на ноги. — Только меня редко пускают туда!

— Ещё бы! — прищурился Пай Линь. — Возможно ль пустить в место священное мартышку-непоседу любопытную?

— Я… не… — Чуэй опять покраснел и умолк, кусая губы.

— Вот помогать Коджину станешь — будет тебе в Хранилище надолго работа. Ступай… — старик проводил юношу, отсевшего на почтительное расстояние, взглядом, полным тепла и заботы. — Сколь дано много мальчику этому… сколь будущее туманно его…

— Благодарю за помощника, Учитель.

— Не благодари… не меньше чем тебе, Чуэйю поиски эти нужны.

— Мне они очень важны.

Старый монах окинул гостя пристальным цепким взглядом:

— …Приношения других не принадлежат нам по праву. Только созданное нами подлинно принадлежит нам, — только произнося коаны дзэн3, Учитель оставлял привычную манеру в беспорядке расставлять слова.

— Я ищу знания…

— Ищущий — обретёт, и, обретя, удивится… — старик улыбнулся и похлопал сморщенной ладошкой по стиснутой в кулак руке Чарли. — Время своё всему, Коджин, не торопись, поспешая.

Солнце торжественно всплывало над горизонтом, потоки алого света заполняли землю вплоть до далёких гор, на склонах которых сверкающая белизна смешивалась с голубоватыми тенями и окрашивалась в чистые алые тона солнечной крови. Безмолвная песнь гремела пронзительно-мощным крещендо в тональности, напрямую воспринимаемой душой — каждое живое существо тянулось навстречу этой музыке, горело, сияло, жило… частица вечного, неистребимого небесного огня, спрятанная в физическую оболочку, вспоминала свой источник, своё начало и благоговейно прикасалась к нему…

Восход, как мистерия, омыл тела и души очистительным огнём, и на какое-то время люди разучились пользоваться словами. Чарли давно не испытывал ничего подобного, — словно живая энергия бежала по венам, словно алый свет растворился в крови.

— Утро каждое встречай так, — тихо проговорил Пай Линь. — На рассвете поднимайся, солнце приветствуй… движения вспомни и ритуал исполни. Энергия ци свободно должна в теле твоём циркулировать.

— Слушаюсь… — он ещё задыхался, и всё тело чуть-чуть подрагивало, — словно пузырьки в шампанском, в нём играли отблески солнца.

— Теперь ты прибыл действительно, — улыбнулся старый монах. — Мир тебе, Коджин!

— Мир вам, Учитель.

Пай Линь кряхтя, поднялся с колен, опираясь на плечо Чарли, тот встал следом.

— Отдыхать теперь ступай… Палочку волшебную мне вручи на хранение только, — молодой человек безропотно выполнил требование.

— И вторую — добр будь отдать тоже.

Чарли повиновался, но лёгкая тень омрачила взгляд:

— Учитель, но в прошлый раз вы всё же оставляли мне их — как я буду с драконами говорить?!

— Придёт необходимость когда — верну тебе предметы сии.

— Простите, Учитель, но это как-то… унизительно для гостя…

— На Западе тучи сгущаются мрака чернее… — вздохнул старик, — обязаны мы мир свой хранить свято — сподручней так удержать от соблазна любящих с уставом своим в монастырь чужой приходить…

— Но я же…

— Один для всех закон — иначе не закон это вовсе.

— Но без палочки я… я даже воду подогреть не смогу!

— Холодная не нравится тебе чем? — улыбнулся Пай Линь. — Или огонь руками добыть сумей…

Чарли поёжился — не все здешние порядки его устраивали.

— Костёр в комнате разжечь?!

— Неверен твоих мыслей ход, — старик беззвучно смеялся. — Беда ваша, что не умеете вы энергию ци воплощать напрямую и магию творить руками, телом и духом своим. Дети ваши волшебные палочки берут, вырастая лишь. Одиннадцать лет — возраст в жизнь посвящения, уметь уже человек должен энергией своей управлять… Вас не учат ходить ногами — на костыли с детства опираться приучены вы.

— Может быть… — Чарли задел снисходительный тон китайца, и он запальчиво кинулся в спор. -Наверно, вы правы, Учитель, но у нас нет счастливой возможности укрыться от жизненных бурь за стенами священных пагод, отгородиться от мира магглов, посвятить годы и десятилетия познанию и совершенствованию себя… Мы всё обязаны успевать сразу, и даже школа небезопасна для наших детей…

— Всегда торопитесь вы, и успеть не можете везде, много пропуская ценного истинно… Но это Путь ваш — и самим вам к свету торить его… А дорога твоя не зря в храме этом вновь пролегла — сумей знаки небес усвоить разумно…

Чарли смешался, и само желание спорить куда-то пропало. Они поклонились друг другу и разошлись — Пай Линь отправился в священную пагоду для медитации, а Чарли в сопровождении Чуэйя — смотреть свою комнату и завтракать.

Оказалось, жить они будут по соседству — на разных этажах, но друг под другом, юноша размещался под самой крышей, Чарли — этажом ниже, а всё остальное имело немного различий. Основным предметом обстановки служила кушетка-кан — что-то среднее между кроватью, диваном и подиумом. Это монументальное нечто с трёх сторон было окружено высокими резными спинками, а сама лежанка сплетена из лыка. Имелся ещё шкаф, занимающий почти всю стену напротив кушетки. Раздвижные дверцы шкафа играли красно-золотой инкрустацией по чёрному лаку, а завершал интерьер невысокий прямоугольный столик и табурет — оба с такой же инкрустацией. На стене висел непременный пейзаж на шёлке. Жившие здесь маги не были монахами, поэтому, относясь к благам цивилизации философски, считали правильным создавать комфортные условия, дабы меньше отвлекаться на бытовые мелочи.

Главной достопримечательностью «апартаментов» Чуэйя служили яркие пледы в красно-зелёную клетку, разбросанные где попало, и величественное копьё больше шести футов в длину с полированным древком чёрного дерева и стальным наконечником, не меньше фута, хищно скалившимся из ярко-красной бахромы — парадного убранства этого неизменного атрибута любого африканского князька.

— Откуда у тебя такая чудная штуковина? — поинтересовался Чарли, примериваясь к тяжёлому копью.

— Подарок — отец прислал из Африки, когда я был совсем маленьким… Написал, дескать, это копьё лучшего эфиопского воина и шамана, — тот вручил его отцу в знак уважения и дружбы. Якобы оно способно поражать любое зло и восстанавливать силы владельца.

— Да уж! Требуется немало сил, чтоб его хотя бы поднять, — улыбнулся Чарли.

— Смеёшься? — Чуэй обиженно поджал губы. — Если подержать копьё достаточно долго, ладони начинает ломить, словно энергия проникает в тебя. Чувствуешь?

— М-м-м… Немного…

Чарли не хотелось разочаровывать мальчишку, искренне уверенного в магической силе отцовского подарка. Подержав копьё ещё некоторое время, он бережно прислонил его к стене.

— На пледах цвета клана Огилви… Ведь твоя мать из Шотландии, верно?..

— Угу… — серые глаза погрустнели. — Я так мечтаю побывать там!

— А разве родственников ты не навещаешь?

— Я несколько раз бывал в Лондоне и только… Мои родители очень много работают, их не застанешь на одном месте больше двух-трёх дней… регулярно только письма приходят…

Чуэй смотрел в окно, машинально ероша чёрную чёлку, и выражение его глаз не понравилось Чарли.

— Наверно, у них очень важная работа?

— Ещё какая! — грустный взгляд мгновенно оживился. — Они исследуют геоактивные точки, вулканы там… разломы всякие… пытаются предугадывать спонтанные энергетические выбросы, чтоб защищаться от них и использовать.

— Энергообмен планеты с космосом? Есть ведь и отрицательные потоки и разные аномалии… если знать наперёд, можно избежать многих бед… Дело хорошее! Такими родителями стоит гордиться!

— Я и горжусь… — в голосе не слышалось особого энтузиазма.

Они замолчали. Чарли не стал расспрашивать подробнее, справедливо рассудив, что юноша разговорится сам, если сочтёт нужным. Чуэй отвернулся от окна и взял с низенького столика небольшой блокнотик.

— Коджин, а про свою семью ты мне расскажешь? А на вашей Диагон-аллее ты давно был?

— Ну… довольно давно, — вопрос огорошил Чарли.

— Ладно… тогда об этом потом.

Так в беседах и экскурсиях по закоулкам древнего святилища прошёл первый день, за ним потянулись остальные — похожие один на другой, как песчинки, наметаемые ветром у древних стен. Пай Линь не спешил устраивать Чарли встречу с драконами, полагая, что к ней необходимо как следует подготовиться. Поэтому дни от утреннего до вечернего гонга протекали однообразно: физические упражнения, медитация, приём пищи — основную часть которой составлял рис — потом опять упражнения, медитация и беседы с Учителями… Эта рутина разнообразилась регулярными посещениями Хранилища Мудрости, располагавшегося в священной пагоде, где Чарли с одержимостью, близкой к остервенению, вгрызался в кипы свитков и манускриптов. Чуэй не отставал от своего подопечного, испытывая просто-таки сладострастный трепет при виде огромных — до потолка — стеллажей, заполненных фолиантами. Оба уже понимали друг друга почти без слов — страсть к книгам и хранящимся в них знаниям очень быстро сдружила Чарли и Чуэйя; несмотря на разницу в возрасте и воспитании, они ощущали друг друга едва ли не братьями — и это здорово помогало обоим.

Вот только помимо дней ещё существовали ночи… И если Чуэй, утомлённый насыщенным днём, безмятежно засыпал, едва коснувшись подушки, то Чарли редко удавалось смежить веки больше чем на два-три часа перед рассветом — он отчаянно скучал по Флёр. В дневной круговерти мысли о ней отступали, возвращаясь в ночной тишине мучительной и сладкой болью — её лицо вставало перед глазами, разгорячённая фантазия рисовала изгибы тела, руки чувствовали шелк кожи, уши слышали жаркий шёпот… Ненадолго проваливаясь в дрёму, он звал Флёр и тут же просыпался от звуков собственного голоса. Тело помнило ощущения единственной ночи, вонзившиеся в него по-особому острым наслаждением, и требовало повторения. Не в силах справиться с собой, Чарли метался, горя, как в лихорадке, вскакивал, распахивал окно — и напарывался на тонкие острые лучи огромных звёзд пустыни, бесстрастно заглядывающих в душу… Хватал пергамент, пытаясь написать письмо, и тут же сбивался в рисунки, ломая перья и разбрызгивая чернила — потом эти фантасмагорические картинки безжалостно рвались в клочки. Или поднимался на крышу гораздо раньше положенного рассветного часа, подставляя обнажённую кожу укусам ночного морозца, и с ожесточением выполнял самые сложные упражнения, доводя до изнеможения мышцы и мозг… Но вставало солнце, и, сцепив зубы, Чарли надевал дневную броню, подчинялся размеренному существованию — улыбался и кланялся, вёл неторопливые беседы, не позволяя себе утратить самообладание ни на миг. А потом всё повторялось снова…

Если Пай Линь и замечал по неуловимым, одному ему видимым признакам, что с гостем творится неладное, то вопросов не задавал, полагая сие личным делом Коджина. К тому же старый монах был уверен в его способности контролировать эмоции и правильно расставлять приоритеты, ведь без этого визит к драконам становился невозможен.

Прошла неделя с небольшим, когда Учитель наконец заговорил о посещении отрогов Кунь-Луня, где в высокогорных пещерах жили древние магические ящеры. Это оказалось как нельзя более кстати, потому что терпение Чарли подходило к концу. Ещё два дня поста и медитаций, и Пай Линь торжественно сообщил, вручая гостю его волшебные палочки, что сегодня в три часа пополудни драконы ждут их в маленькой круглой долине у подножия гор.

…Ветер посвистывал, путаясь в голых веточках низкорослых деревцев, шептал песком, шебуршил мелкими камушками, скатывая их с серых уступов — дыхание времени слышалось в ветре, скользящий промельк веков слизывал горные вершины. Тени тянулись из ущелий, торопились пересечь долину к закату, который утвердит их незыблемую власть над миром в черноте ночи, и столь же легко разрушит её восходом, знаменующим торжество нового дня.

Несколько серых драконов, схожих цветом с окрестными скалами и столь же неподвижных, безмолвно возвышались в отдалении. Только один — ярко-красный, с золотым гребнем по хребту, круглой головой и забавными седыми «усами» над пастью — медленно расхаживал перед двумя людьми, разглядывая их то одним, то другим круглым глазом, и будто прислушивался к чему-то — Пай Линь ментально «разговаривал» со Старейшим. Безмолвный диалог длился уже немало времени, Чарли замёрз под пронизывающим ветром, ноги затекли от неподвижного сидения и впившихся острых камушков. Он внимательно разглядывал ящеров и отстранённо удивлялся совместному появлению Серых Горных и красного Китайского Золотого — обычно драконы предпочитали собираться в группы одного вида… Сам Чарли уже сказал своё слово — как мог и как умел. Его палочка рисовала картины, объясняя суть просьбы — отдать несколько недавно отложенных яиц, дабы драконы, вылупившиеся из них, вступили в борьбу с могучим Тёмным магом в далёкой стране и спасли будущее этой страны — её детей. Дракон ничем не показал, что понял сказанное и нарисованное Коджином — человеком, пришедшим с Запада, и погрузился в беседу с Учителем. Чарли молча ждал, гадая, чем же закончится эта встреча, и на душе становилось всё мрачнее — судя по всему, благополучного исхода не предвиделось.

Наконец, Пай Линь поднялся, отряхнул тёмно-красную накидку и, кланяясь, стал пятиться задом, удаляясь от дракона самым почтительным образом. Чарли должен был последовать за ним — он тоже встал, с трудом разгибая непослушные ноги, но почему-то остановился и, запрокинув голову, уставился в жёлтые глаза, размером с немаленькую тарелку.

— Может, ты поймёшь меня… — вслух произнёс он на китайском. — Может, сможешь ответить…- вскинув волшебную палочку, Уизли быстро изобразил в воздухе зловещую чёрную стрелу и силуэт дракона, корчащегося в тёмном пламени.

Седоусый Старейший замер, взрыв хвостом землю и уставившись на висящий в воздухе знак с таким яростным выражением, с каким очень смелый человек смотрит на призрак того, что пугает его безмерно. Серые драконы зашевелились и подтянулись ближе, издавая негромкие рокочущие звуки — словно кольцо скал сжалось вокруг, угрожая обвалом.

— Как это уничтожить?! — воскликнул Чарли. — Как снять это проклятие?! Вы же поняли, что это такое! Ответьте мне — как его можно нейтрализовать? Вы же должны знать!

— Коджин!!! — голос Учителя загремел, усиленный эхом, и в нём читались гнев и тревога, не предвещавшие ничего хорошего. — Мы немедленно отбываем! Уничтожь изображение!

— Хорошо, Учитель… — Чарли не шелохнулся.

Старейший дракон смотрел на него, склонив набок круглую голову, сжимая и разжимая передние когтистые лапы. Из широких ноздрей вился дымок. Что бы ни случилось в следующий миг, Уизли не отвёл бы взгляд, — это было сильнее страха, сильнее разума и понимания. Тело вибрировало, как натянутая струна, а глаза не отрывались от вертикальных драконьих зрачков. Старейший издал длинный шипящий звук, закончившийся скрежетом, рука Пай Линя легла на плечо Чарли, и старый монах произнёс неожиданно тихим и доброжелательным тоном:

— Пойдём, Коджин… Подумать обещали они. Будет ответ и на просьбу твою, и вопрос. Надобно ждать…

Чарли вздохнул и вытер вспотевший лоб, напряжение отпустило. Драконы взлетали легко и бесшумно… Пара взмахов широких крыльев — и они достигли белоснежных вершин, превратились в крошечные чёрные силуэты на фоне багрового заката.

— Учитель, когда мы получим ответ?

— Кто знает? Через дней несколько может… или через год… Драконы — Вечности дети, значения не имеет время для них….

— Но я не дракон!! — с волшебной палочки посыпались искры. — И Хогвартс не может ждать целый год! Для нас время значит очень много!

— Известно мне сие… Но драконов мысли могу слышать лишь, постигать не надеясь… и указывать им не вправе…

— И что же теперь делать?!

— Ждать, — старый монах закрыл глаза, коснулся соединёнными указательными пальцами середины лба и аппарировал.

— Ждать… — Чарли запрокинул голову к синему небу, уже отливавшему розовым.

Солнце спускалось к закату, обступившие котловину горы отбрасывали длинные тени, словно здесь время бежало быстрее, и уже наступал вечер. Он стиснул палочку, и массивный серебряный перстень впился в пальцы — Чарли взглянул на герб, врезанный в печатку:

Персональный портшлюз… настроен на меня и на Хогвартс… — на миг глаза широко распахнулись и тут же прищурились. В глубине души решение созрело мгновенно, хотя разум ещё не успел его осознать.

Когда Чарли аппарировал на знакомую плоскую крышу, Пай Линь ждал его:

— Коджин, палочки волшебные изволь вернуть мне свои…

— Учитель! Я хотел написать письма родным, но не знаю, как отправить их — ведь почтовые птицы здесь редкость, а кружаная сеть заблокирована там, куда я пишу. Для заклинания Трансгрессии Вещей мне нужны волшебные палочки — позвольте оставить на вечер хотя бы одну… — Чарли низко поклонился, стараясь говорить смиренно и как можно более вежливо, при этом не глядя в лицо собеседника.

— Письма родным писать — занятие священное есть, — вымолвил старик, и в глазах его что-то сверкнуло. — Волшебную палочку вернёшь на рассвете… Для успешной трансгрессии координаты нужны будут тебе — пойдём, дам цифры я.

Комната Пай Линя ни чем не отличалась от комнаты Чарли — почти такое же убранство и мебель, только располагалась она в восточном крыле священной пагоды. На низеньком бамбуковом столике возвышалась большая чёрно-золотая лакированная шкатулка для письменных принадлежностей. При лёгком прикосновении руки шкатулка распалась многоступенчатой лесенкой разнообразных ящичков, в которые старик вдумчиво погрузился, перебирая один листок за другим. Чарли рассеяно наблюдал, в глаза бросилось несколько писем, запечатанных живым изображением серо-зелёного рогатого дракона — дракончик свивал хвост в кольца и грозно щёлкал пастью.

Водяной Змей, очень редкий вид… уже лет двести считается исчезнувшим…

— Вот нужное тебе, — Пай Линь протянул узкую полоску рисовой бумаги с рисунком нескольких созвездий и столбцом иероглифов. — Разберёшься, Коджин?

— Думаю, да, Учитель…

Чарли принял листок, и пальцы дрогнули едва заметно, — заботливая помощь старика, которого он обманывал, собираясь удрать без спросу, вызвала стыд, но отказаться от задуманного было выше его сил.

Вернувшись к себе после ужина, Чарли действительно написал письма родителям, Биллу, даже Дамблдору. Последнему наваял краткий отчёт о встрече с драконами и сообщил об отнюдь не радужных перспективах решения волнующего Директора вопроса, да и в поисках информации о снятии Проклятия Стрелы Аримана Чарли пока не преуспел — похвастаться явно было не чем… Взглянув на походные часы4, он прикинул время — здесь сейчас 9 часов вечера, значит, в Хогвартсе 2 часа пополудни того же самого дня — как раз все будут обедать в Большом Зале, и шанс нежелательной встречи исчезающее мал. От сознания того, что совсем скоро он увидит Флёр, даже угрызения совести по поводу недопустимого использования в личных целях секретного портшлюза отступили на дальний план. Чарли выполнил палочкой замысловатое движение и повернул перстень, мгновенно нырнув в черноту, полную светящихся брызг.

…Коридоры Хогвартса действительно оказались пустынны, — традиции в Англии священны, поэтому ему удалось без нежелательных встреч добраться до западного крыла, где располагались жилые помещения преподавателей. Ориентируясь на вскользь обронённое Флёр упоминание о местонахождении её комнаты над одной из лабораторий Снейпа, молодой человек довольно быстро нашёл заветную дверь, оказавшуюся запертой на обычную Алоомору. Ему хотелось сделать сюрприз — она вернётся с обеда и первое, что увидит, переступив порог, будет огромный куст благоухающих алых роз, (спешно трансгрессированный из сада у древней пагоды, в котором царило вечное лето, и изобильность которого вселяла надежду на возможность изъять один куст незаметно). Новогодний праздник уже прошёл — Чарли не смог вырваться в Хогвартс раньше, поскольку в Китае наступление очередного года отмечают в полнолуние, которое случается обычно на полмесяца, месяц, а иногда и полтора позже, чем европейское начало года. Так что розы не имели отношения к прошедшему празднику — они принадлежали Флёр как общепринятый символ чувств, переживаемых каждым совершенно по-разному. Водрузив пышный куст в массивной кадке на столик посредине комнаты, Чарли занял наблюдательную позицию в глубине, почти за дверью, оттащив туда кресло, ранее обретавшееся у камина, и стал ждать.

…Простившись с Чарли сразу после Рождества, наутро следующего дня Флёр проснулась с ощущением зияющей пустоты, образовавшейся между горлом и желудком, словно сердце куда-то исчезло. Вообще-то девушка догадывалась о его возможном местонахождении, но последовать за своенравным не могла, или не хотела себе позволить. Флёр знала, что кружаная сеть в Хогвартсе заблокирована, а почтовые птицы зимой из Китая не летают, и всё-таки инстинктивно прислушивалась к каждому шороху или стуку за оконным стеклом. Существовало ещё несколько вариантов отправки магической почты, и при желании Чарли мог воспользоваться одним из них, но писем не было — значит, не было и желания писать. Подобные мысли не прибавляли хорошего настроения. В конце концов Флёр запретила себе думать на эту тему и сосредоточилась на работе — филигранные процедуры приготовления зелий поглощали её внимание, успокаивали и отсекали лишние эмоции.

Профессор Снейп оказался личностью желчной и крайне неприятной, однако и он вынужден был признать высокую квалификацию мисс Делакур и её достаточно глубокие знания в области горячо им любимого Зельеделия. Таким образом, был негласно заключён пакт о ненападении, сэкономивший француженке немалое количество времени, а вредному профессору — нервов. Дни нанизывались, словно бусины на прочную нитку минут, часов и суток — кругленькие, размеренные, одинаковые. Даже Новый год проскользнул незамеченным — отшумел весёлыми хлопушками где-то за пределами толстых каменных стен.

Флёр иногда перебирала прошедшие дни, как чётки, не в силах вспомнить, чем один отличался от другого: завтрак-лаборатория-обед-лаборатория-ужин-библиотека… и узкая кровать с ледяными простынями, ложась на которые, она никак не могла согреться и прекращала дрожать только во сне. Сны… Просыпаясь утром, Флёр забывала всё увиденное за ночь — оставалось только ощущение тепла, нежным коконом окутывающее её — руки… губы… шёпот… Но вскоре это тепло улетучивалось, она опять мёрзла — и никакие камины не могли помочь ей согреться. Промозглые хогвартские коридоры, сквозняки, сырые полуподземные лаборатории — как люди могут жить и работать в таких условиях?!

Занимаясь изготовлением зелья Берсерка5, Флёр за десять дней уничтожила месячный запас лабораторной посуды — реторты и колбы то и дело выскальзывали из непослушных от холода пальцев и разбивались звонкими брызгами о каменный пол. Домовые эльфы тут же восстанавливали хрупкое стекло, но Флёр никогда не пользовалась повторно однажды разбившейся склянкой, полагая, что возможные погрешности при выполнении Репаро могут повредить процессу зельеварения. Невзначай узнавший об этой причуде Снейп скорчил иронично-кислую мину, но впредь отзывался о мисс Делакур с некоторым уважением.

Устав постоянно дрожать и кутаться, Флёр решила вырваться ненадолго в гости к Прабабушке. Мысль о возможности совсем покинуть Хогвартс не посещала её, несмотря на то, что изготовление зелья было закончено, а профессор Снейп посвящён во все тонкости. Чарли вернётся именно в эту, промёрзшую до фундаментных камней цитадель — значит, она тоже будет здесь, пусть ценой синей пупырчатой кожи и красного хлюпающего носа. Лицезрея себя в зеркале, Флёр временами просто ужасалась — это послужило дополнительным стимулом для посещения Прабабушки, ибо на юге Франции зима была не в пример мягче, а солнце — жарче. Флёр очень скучала по солнцу, такому горячему, яркому, рыжему…

Два дня в гостях у Хранительницы, в древнем замке в сердце Пиренеев, промелькнули мгновенно, но принесли с собой не столько отдых, сколько обилие вопросов и тревог. И что самое грустное — не изжили из её тела стойкое ощущение холода. Флёр поняла — она мёрзла изнутри, и с этим пока ничего нельзя было поделать.

Аппарировав в Хогсмид, девушка не стала дожидаться попутного экипажа, предпочтя неспешный поход по дороге, огибающей Запретный Лес и ведущей в Хогвартс — очень многое хотелось обдумать… Тропа петляла между деревьев, белых от инея, трогательных в своей нежной пушистости, легко крошащейся под пальцами и невесомо сдуваемой ветром. Солнце пряталось за сплошными серыми облаками, молочно-белый свет лился отовсюду и ниоткуда, создавая ощущение безвременья — умолкнувшего тиканья вселенских часов — когда звука уже нет, но воспоминание о нём ещё длится в тишине, едва колеблемой ветром. Было часа три пополудни, и зимний день уже начинал отливать синевой в преддверии сумерек, за которыми пролегала долгая чёрная ночь — как неизвестная дорога между прошлым и будущим, как неизречённый ответ на незаданный вопрос.

Ноги Флёр отчего-то сами собой то и дело ускоряли шаг. Ей приходилось себя сдерживать, досадливо поправлять сползающий капюшон и прятать глубоко в рукава озябшие руки, мысленно возвращаясь к памятному разговору с Прабабушкой, состоявшемуся в первый же вечер их недавней встречи. Флёр тогда нетерпеливо направила беседу в сторону, наиболее её интересовавшую, спросив, почему при обучении обряду Древней Крови Прабабушка не посвятила её во вторую часть этого сложного ритуала. Она рассказала Хранительнице о трагедии домовых эльфов Замка Слизерина, которые помогли ей и поплатились за это жизнью, поскольку не имели возможности покинуть пределы замка. Флёр настаивала на продолжении обучения — ей просто необходимо научиться снимать проклятье Вечного Служения, это её долг перед домовиками, спасшими её и уничтоженными Малфоем. Старая волшебница молчала, засмотревшись на танцующих в синем небе ручных голубей, разведение которых давно стало её маленькой слабостью, а потом заговорила о вещах столь необычных, что Флёр слушала, открыв рот и почти не перебивая:

— Ты пробудила в эльфах память и гордость древнего народа, но не смогла спасти их жизни… я знаю — Зеркало показало мне это, как и многое другое… За всё приходится платить, и цена бывает несоразмерно большой или удивительно малой — но только с нашей, ограниченной, человеческой точки зрения. И ты, и домовики заплатили за обретённое… И никто не знал заранее, какова будет плата… Ты просишь продолжить обучение? Непременно! Тебе ещё очень много предстоит узнать и освоить… Но что касается второй части обряда Древней Крови и других древних ритуалов — пока, моя девочка, ты не можешь продвинуться дальше в изучении их…

— Почему?

— …потому что для этого необходимо пройти посвящение, которое суть Выбор. Придётся выбирать Путь, который определит всю твою дальнейшую жизнь — а ты ещё не готова… ещё слишком молода. Этот Выбор делается однажды — и если потом ты поймёшь, что ошиблась, при всей моей любви, я уже ничего не смогу изменить.

— И между чем мне придётся выбирать?

— Для подобных нам есть два пути, из которых вырастает всё остальное: путь Жрицы и путь Матери. Первый даёт возможность развить свои таланты и магические способности до высочайшего уровня… прожить долгую жизнь — не меньше тысячи лет… накопить огромные знания… постичь многие тайны… ответить на миллионы вопросов… встречаться со множеством интересных людей и неизбежно хоронить их в итоге… испытать горе и радость, счастье и боль в нечеловеческих количествах и масштабах… быть свидетельницей Истории, творящейся на твоих глазах… Плата за это — отказ от продолжения рода. Выбирая, ты выпьешь напиток, который навсегда лишит тебя способности зачать дитя. Путь Матери дарует тебе обычную жизнь, по продолжительности ничуть не больше средней жизни мага. Твои магические силы постепенно перетекут в рождённых детей, оставив тебе самой лишь малую толику — растворятся в будущих поколениях… но и продолжатся в них. Идя путём Жрицы, ты доведёшь до бриллиантовой огранки свою личность, свои таланты, свою душу, свой разум. Путь Матери потребует от тебя отдать всё детям — перетечь в них и растаять, дав жизнь и дорогу новым поколениям. Что выберешь ты? — жуткие всёзнающие глаза, видевшие зарю тысячелетней давности, заглянули в глубины сердца.

— Н-не знаю… — пролепетали Флёр.

— Вот именно… Ты не готова. Хотя посвящение неизбежно, и Выбор должен быть сделан до того, как твоё лоно будет впервые оплодотворено. Так что времени не так уж много… Однако… Ты можешь отказаться от Выбора вовсе, но тогда я не смогу дальше учить тебя и передавать древние тайны.

— Я не думала… не предполагала, что всё так… странно… и непросто…

— А разве есть что-либо простое в этом мире? В нашей жизни? — Прабабушка оперлась о подоконник и свесилась в открытое окно, высунувшись наружу почти до половины — таким знакомым Флёр движением, что та будто увидела себя со стороны… — Зато как много интересного! Как много загадочного и непознанного, которое влечёт и завораживает! Думай, замечательная моя девочка, принимай решение, и когда будешь готова — возвращайся! Попроси меня трижды, и я вручу тебе чашу, а дальше, отгородившись от мира, ты будешь размышлять над своим Выбором и Путём, который тебе ближе и важнее.

— Слушаюсь…

— Только… — Прабабушка отвернулась от окна и пристально взглянула на внучку. — Будь осторожна сейчас, не увлекайся играми в любовь, пока не определена дорога… Твой мальчик может не выдержать и не понять, и вам обоим придётся плохо…

— Чарли… Ты можешь показать, где он и как он?

— Ну, не так чтоб очень подробно, — улыбнулась Хранительница. — Пойдём…

Они направились в самую древнюю часть старого замка, вырезанную неведомым инструментом прямо в скальном теле одного из пиренейских горных кряжей. Свет падал из отверстия в потолке, разгоняя сумрак по углам. В центре возвышалось круглое зеркало около трёх футов в диаметре, поддерживаемое опорами в виде драконьих лап. Повинуясь словам заклинания на древнем языке, поверхность Зеркала помутнела, покрылась рябью и вдруг прояснилась, явив чёткую картинку красно-золотой пагоды, окружённой массивной стеной — вокруг желтела однообразная пустыня, вдали синели пики высоченных гор, а в чистом небе, раскинув огромные крылья, парил дракон…

— Он там… — махнула рукой Прабабушка.

Флёр улыбнулась, впитывая цвета и образы.

…Я должна подумать. Хорошо-хорошо подумать… Время никого не ждёт… и ничего не прощает.

…Погружённая в воспоминания и раздумья, она не замечала, что уже почти бежит. Промелькнула парадная лестница Хогвартса, знакомые повороты коридоров, — ноги несли её всё быстрей и быстрей. С трудом переводя дыхание, Флёр распахнула дверь и споткнулась, налетев на мягкую стену из тёплого аромата — прямо перед ней на столике полыхал алый костёр — розовый куст в массивной кадке. Впервые в жизни у неё заболело сердце, — словно что-то пронзило его, не давая вздохнуть. Зацепившись за порог, она ввалилась внутрь, охватила взглядом комнату — никого. Сдвинутое кресло, отдёрнутая штора, чуть примятое покрывало, зола в камине… Флёр наклонилась и тронула золу — та была холодна, значит, огонь погас достаточно давно. Невидимое тонкое лезвие проворачивалось в сердце, двигаться было трудно. Под пеплом обнаружились обрывки пергамента — Флёр осторожно вытащила их… Резкие линии, торопливые рисунки — драконы на фоне неба и гор… её лицо в различных ракурсах, силуэт, профиль… какие-то осколки слов… Она даже не пыталась их разобрать — зажала в ладони обгорелые кусочки, медленно опустилась на кровать и уставилась на розы:

— Как же… ведь всего-то два дня… я же… — призрачный стилет вонзился ещё глубже, Флёр уткнулась во вмятину на подушке и заревела. Боль постепенно отпускала, таяла и вымывалась из сердца со слезами…

Она вскинула голову, торопливо вытерла глаза, метнулась к бюро, грохоча ящиками, достала запасной портключ в виде сломанной бронзовой ручки, поправила застёжку мантии и, накинув капюшон, выскочила из комнаты. Можно было, конечно, зайти к Дамблдору и попытаться выяснить у него координаты, но Флёр решила не терять время — ей хватит той картинки, которую она увидела в Зеркале — красно-золотая пагода отчётливо стояла перед глазами. К тому же, она была уверена, что Дамблдор не одобрит её намерение, а объясняться с ним некогда.

Вечерний Хогсмид встретил её запахами дыма и ванильного печенья, на Площадке Портшлюзов почти никого не было — настроив портключ на возвращение, поярче представив пагоду в пустыне, Флёр сжала палочку и аппарировала. При этом она совсем упустила из виду разницу во времени — 4 часа пополудни в Англии означали 11 ночи в Китае. Осознание этого факта обрушилось на Флёр, когда со всех сторон её обступила темнота, наполненная слабым светом звёзд и молодой луны, тихими шорохами и незнакомыми запахами…

…В это время высоко в горах встрепенулся красно-золотой дракон, поднял огромную лобастую голову, прислушался к чему-то, вытянул шею, вглядываясь в ночь, и расправил могучие крылья…

Вытаращив глаза и безуспешно пытаясь унять колотящееся сердце, Флёр оглядывалась по сторонам — она оказалась на невысоком плато, чуть возвышавшемся над окрестностями, и это позволило без труда увидеть довольно далеко в северной стороне тёмную громаду, кое-где расцвеченную огоньками — судя по всему, именно там и обретался сейчас Чарли. Не задумываясь, сколь неожиданным и неуместным может оказаться её появление в священном месте (она вообще почти не думала, действуя, словно в тумане, несомая странной волной, идущей из глубины её существа), Флёр собралась аппарировать. И тут нечто чернее ночного чернильного неба застило звёзды над головой, послышался резкий свистящий звук, обдало волной горячего воздуха и специфического запаха раскалённой лавы — на девушку пикировал огромный дракон. Флёр отшатнулась и вне себя от ужаса завизжала на пределе человеческого диапазона. В нескольких милях к северу Чарли подскочил, как ужаленный, и, отбросив табурет, ринулся к окну…

…Флёр всё не шла — обед давно закончился, уроки тоже, судя по хлопанью дверей, многие учителя вернулись в свои комнаты. Чарли уже понял — скорее всего, её нет в Хогвартсе, и это резануло болью:

…Она ведь сказала — будет ждать сколько потребуется…

И хотя подобные претензии выглядели смешно, (он прекрасно осознавал это — ведь нельзя же требовать от одного человека сидеть неотлучно в четырёх стенах, дожидаясь другого), Чарли всё равно чувствовал себя отвратительно — словно его лишили давно обещанного чуда. Немного подняло настроение только появление за дверью расстроенного Билла, который довольно долго безуспешно стучал и звал Флёр, сетуя, что она исчезла без предупреждения. Удовлетворённый фактом наличия старшего брата в Хогвартсе в момент отсутствия здесь Флёр, Чарли немного смирился с грустной неизбежностью прождать девушку безрезультатно.

Он чёркал пергамент рисунками, бездумно водя пером, которое будто само по себе вновь и вновь рисовало точёный профиль и стройный силуэт или выписывало какие-то глупые слова — бессвязные, неуклюжие, искренние… Устав сидеть, бродил по комнате от окна до двери и обратно, даже прилёг на кровать, с наслаждением вдыхая запах Флёр, пропитавший подушку. При этом часы на каминной полке то и дело напоминали ему, что в далёком Китае вот-вот закончится ночь и, не увидев его на утренней медитации старый Пай Линь будет расстроен и сердит… И тем не менее уйти Чарли не мог: ему всё время казалось — стоит только покинуть эту уютную комнату, как хозяйка вернётся, и они разминутся всего на несколько минут — что будет невыносимо, и Чарли продолжал ждать. Наконец, часы, зашипев, пробили полночь. Это означало семь часов утра следующего дня в красно-золотой пагоде — Уизли пропустил утреннюю медитацию и завтрак. Лично ему было всё равно, но не стоило раздражать Учителя, от которого зависело исполнение важной миссии, доверенной Чарли. Откладывать уход уже стало невозможно. Наложив на розы заклятие Неувядаемости и уничтожив в огне нелепые рисунки, Чарли активировал свой персональный портшлюз, окончательно исчерпав этим его возможности, и с тяжёлым сердцем шагнул в распадающийся световыми брызгами хаос, дабы вынырнуть из него на знакомой широкой стене, окружающей свящённую пагоду.

Когда Чарли вручил Пай Линю волшебную палочку и пролепетал нечто невразумительное про крепкий утренний сон, тот не сказал ни слова, лишь поцокал языком с такой насмешливой интонацией, что англичанин покраснел, как рак и был готов немедленно провалиться сквозь землю. Но более никаких упрёков не последовало, и Чарли облегчённо вздохнул. На душе скребли кошки, голова отказывалась работать, запутавшийся в часовых поясах организм требовал сна — молодой человек понял — вряд ли он будет способен сегодня к плодотворной работе в Хранилище Мудрости. Хотелось просто с кем-то душевно помолчать или поговорить о пустяках… И Чарли отправился искать Чуэя.

Тот обнаружился в своей комнате грызущим бамбуковую кисточку над чистым листом рисовой бумаги, рядом лежало открытое письмо со сломанной печатью, — серо-зелёный рогатый дракон задумчиво приращивал себе хвост. Чарли вздрогнул, вспомнив о нескольких письмах с такой печатью, виденных в шкатулке Пай Линя.

Неужели старик перехватывает и просматривает корреспонденцию?! Вроде на него это не похоже…

Спрашивать Уизли не стал, но в глубине души остался неприятный осадок.

— О чём задумался, философ? — от хлопка по плечу Чуэй клюнул носом лист бумаги.

— Сочиняю ответ отцу…

— А откуда грусть?

— Похвастаться нечем, — вздохнул Чуэй. — Родители спрашивают об успехах, а мне и рассказать нечего… Если б я выучил десяток языков, или освоил все коаны дзэн, или обнаружил в Хранилище какой-нибудь древний неизвестный манускрипт — тогда да! А так… Что я напишу?! Что ем, сплю и учу уроки — будто мне пять лет, и я ничуть не повзрослел!

— Та-а-ак… то есть замечательное знание английского не в счёт, умение разбирать сложнейшие кандзи тоже, а успехи в медитации и управлении своим ци вообще ерунда? Ну парень, тогда напиши отцу про подвиги Сенгоку6 — на меньшее ты не размениваешься, ведь так?

— Вот только не надо! Я не это имел в виду… А ты считаешь кандзи и прочее — это имеет вес? — серые глазищи с надеждой взглянули на Чарли.

— Конечно!

— Но про английский я писал раньше, — вновь поник Чуэй.

— Значит, напиши про успехи в медитации и контроле над энергией. Твоего отца — при его профессии — это должно порадовать.

— Правда?! — глазищи засияли.

— Будь уверен!

— Хорошо… — кисточка, окунувшись в тушь, плавно заскользила по бумаге. — Не уходи, Коджин! Просто подожди немного, — попросил юноша, не поднимая головы.

Чарли с удовольствием примостился на невысоком подоконнике, ему очень не хотелось оставаться одному.

— Как-то коротко получилось… — с досадой сообщил Чуэй спустя непродолжительное время. — Но я не мастер много писать… — он запечатал конверт и отложил в сторонку. Затем бросил осторожный взгляд на Чарли и извлёк откуда-то маленький блокнотик: — Коджин, повспоминай ещё, а? Почём, например, в Румынии сушёные лапки летучей мыши? А полынь, собранная в полнолуние? А детекторы чёрной магии?

— Опять ты со своими расчётами, где что дешевле?! Вот уж любитель экономии…

— Конечно! Сколько раз тебе объяснять! Мы же маги, можем запросто аппарировать в самые разные города и страны, и покупать необходимые нам вещи там, где они стоят меньше! Вот я и хочу составить такую сводную табличку по разным ингредиентам, приборам и артефактам. Я всех-всех наших гостей расспрашиваю о ценах там, где они побывали! — юноша шуршал листками блокнота, сосредоточено проглядывая записи.

— Догадываюсь! — усмехнулся Чарли. — Вот уж мне бы никогда в голову не пришло аппарировать на другой конец земли, только для того, чтобы купить лекарство от драконьей лихорадки на пару кнатов дешевле.

— И совсем даже не на пару, — буркнул Чуэй, — а почти на десять юаней… Но тут ещё необходимо сопоставлять курсы валют…

— Вот-вот, пока всё сопоставишь и высчитаешь — забудешь, что хотел купить! — махнул рукой Чарли. — Ну, давай, спрашивай… Лапки летучей мыши, говоришь? Точно не помню — не покупал, а вот полынь как-то была нужна — сколько же она стоила?.. — постепенно ещё одна страничка в заветном блокноте Чуэя оказалась заполнена.

— Я соберу побольше информации, а потом всё это классифицирую и проведу сравнительный анализ…

— Эй, приятель, ты станешь или крупным учёным, или директором Китайского Банка, не меньше!

— Фу! — сморщился тот. — Это так скучно! Коджин, айда в Хранилище! Там в Международном отделе новые поступления.

— Ой, нет! Я сегодня ничего не соображаю…

— И не надо тебе соображать! — улыбнулся Чуэй. — Ты же знаешь несколько европейских языков — просто поможешь мне с переводом, идёт?

— Если так — то идёт, — кивнул Чарли. — Только, чур — не наваливать на меня по пять книг сразу!

— Ага! А ты на меня высыпаешь гору свитков и требуешь перевести до обеда — это годится?!

Так, беззлобно переругиваясь, они провозились в Хранилище большую часть дня. Чарли был благодарен за это — ему почти не осталось времени на мысли о Флёр. Хотя ночью они всё равно придут — вместе с постоянной тоской…

Из Хранилища Мудрости Уизли отправился в сад камней — Пай Линь ожидал Коджина там. Чарли догадывался о теме предстоящего разговора и больше всего на свете хотел избежать его, прекрасно понимая безнадёжность желания.

Сад камней представлял собой лишь часть обширного сада, где согретые специальными заклинаниями росли самые разнообразные растения, и который был поделён на участки, спланированные каждый по-своему, согласно различным направленим садового искусства.

Сад камней — японское детище, но ни одно уважающее себя дзенское или даосское святилище не может без него обойтись. Ибо этот сад — совершенный фон для освобождения от пустого внутреннего шума, для вИдения мира новыми глазами, для открытия силы человеческой сущности, которая изначально уравновешенна, спокойна, искренна и способна взглянуть на всё в жизни с безупречным самообладанием.

Пай Линь проводил в маленькой беседке, чуть приподнятой над плоскостью желтовато-серого песка, много часов в созерцании пересекающихся узоров, величественных в своей неподвижности чёрно-серых камней и беседах с самим собой. Чарли обнаружил старика на привычном месте, отрешённым и сосредоточенным на внутреннем пространстве. Сложив ладони и почтительно поклонившись, молодой человек молча сел рядом, подогнув под себя ноги и погрузившись в неспешное разглядывание каменной поэмы — прерывать медитацию считалось недопустимым. Прошло довольно много времени, пока старый монах вздохнул, пошевелился и искоса глянул на сидящего рядом Чарли:

— Спасибо, Коджин, сюда что явился ты…

— Вы же звали, Учитель.

— Звал я — верны слова твои… — Пай Линь умолк, всё так же искоса разглядывая Уизли. — Сколь поиски успешны? Нашлось ли нечто Стрелу Аримана способное уничтожить?

— Нет… — Чарли опустил голову. — Но я всё равно найду! — кулак впечатался в деревянный пол беседки, глухо загудевший под ним.

— Тише… держать в руках себя ты так и не выучился, Коджин… — со вздохом покачал головой старик. — Полагаю, снимать проклятие драконов не предназначение твоё…

— Не моё? — удивлённо вскинулся взгляд. — А в чём же тогда моё предназначение?

— Не знаю… — от улыбки лучики морщинок разбежались по круглому лицу, покрыв его рябью, как отражение луны в неспокойной воде. — Никто, тебя самого кроме постичь это не в силах.

— Предназначение — это слишком громко для обычного мага, мне бы отыскать то, что я должен, и можно считать свою задачу выполненной.

— Предназначение — это не много и не мало… есть оно у каждого — ибо сделать каждый в этой жизни должен нечто, сотворить кое способен он один лишь… Запада люди цель ставят себе и прорубаются к ней сквозь преграды жизни и судьбы, поперёк течения энергий и равновесию вопреки… Выйдя в дорогу, ступай путём своим, ищи повороты на нём свои, сердце слушай своё, и тогда дорога сама к настоящему предназначению выведет — к тому, что обязан каждый сделать, дабы существование исполнить своё…

— То есть… — Чарли прищурился, — моя судьба сама найдёт меня?

— Найдёт… если будешь идти ей навстречу ты…

— А как я угадаю направление?!

— Слушай мир… читай знаки… смотри вокруг… Коджин, открыть тебе Дао в непостижимости его не в силах моих — да и ничьих… Сам должен ты понять и увидеть Путь — у каждого это происходит по-разному. Сатори7 — состояние ума, приходящее внезапно и просветление внезапное подразумевающее… обучение и осознание также. Услышь глубоко внутри себя сказанное мной — не цель важна, тобою намеченная, не время пути важно — имеет значение только КАК ты проходишь свой Путь, чиста ли совесть твоя, искренне ли сердце… берёшь кого в попутчики, и память какая останется после тебя…

Чарли замер, уставившись на торчащие камни, позолоченные солнцем, которое сглаживало их острые неровные края. Всё переворачивалось с ног на голову — цель жизни не важна?! Смысл только в самой дороге?! Имеет значение только твоё отношение к себе и окружающим в каждый миг, час и день?! Это стоило обдумать поглубже… Но внутреннее ощущение, частенько подсказывающее ему ответы на сложные вопросы, радостно всколыхнулось — определённо, многое нравилось ему в словах Учителя.

— Вернулся сюда не зря ты, Коджин… Сатори неожиданно и к новичку, и к мужу опытом умудрённому приходит, — знания важно искать, их жаждать… тогда Дао суть — единая и разнообразная — распахнётся тебе и в сознанье войдёт. Сатори — это мирозданья гармония открывается сразу и навсегда человеку…

Чарли и раньше слышал об этом. Даосы считали каждую реинкарнацию лишь дорогой для постижения Дао, которое либо приходило мгновенно и всегда неожиданно, либо не приходило вовсе, несмотря на усиленные медитации. Пай Линь продолжил, глядя на длинные тени от камней, растекающиеся по песчаным узорам:

— Энергию концентрировать надо тебе, упражнения выполнять, коаны осваивать, тело своё в инструмент познания превращая, а не разбрасывать ци бездумно…

— Что вы имеет в виду, Учитель? — Чарли знал ответ, ещё не задав вопроса.

— Любовь женщины и мужчины — священна. Она инь и янь уравновешивает и через слияние их в мир приводит новую душу. Способна она вознести — но и уничтожить, подарить энергию — но и силы иссушить… Ещё не подвластно тебе умение сдерживать Красноголового Воина, когда в Нефритовые Врата рвётся он — дабы силу набирать, а не терять её. Женщине твоей способы не известны укреплять ци, а не отбирать его…

Чарли непроизвольно передёрнулся, сказанное Пай Линем вызывало раздражение и досаду на бесстыжего старика, сующего нос не в своё дело.

— У меня никто не отбирал энергию. Я лишь искал встречи с той, кто… в общем, не встретился — и говорить не о чем!

— А ей что принесёт с тобой встреча? Путь свой пересекая с твоим, убережётся ли она от напастей? Или же, не ведая сам, ты в губительный водоворот с собою вместе затянешь её?

— В губительный водоворот… Но я ведь не знаю, что ждёт впереди!

— Не ведаешь. Но с лёгкостью зовёшь за собой. Ответственны мы за всех, с кем хоть не надолго, но сводит нас Путь…

— Я не боюсь ответственности. И хочу, чтоб Флёр была рядом — всегда…

— Толкуют опять о себе лишь слова твои…

Чарли не нашёлся, что ответить. Уперев кулаки в нагретый не по-зимнему ярким солнцем дощатый пол, он почти касался головой своих коленей — долго сдерживаемые страсть и тоска неудержимо рвались наружу:

— …не могу больше… не могу нормально думать, дышать, жить — словно меня разорвали на части… тело и мозг — разрозненные куски, отказывающиеся повиноваться…

Учитель молчал. Воздух стоял абсолютно неподвижно в каменном саду — только свет, песок и гранитные глыбы. И если долго вглядываться в эту застывшую тишину, можно было уловить безмолвное движение времени, которое лилось солнцем на камни, стекало песком, срезая острые грани, опадало мелкой рябью, истончая песчинки в пыль… всё всегда разрушалось — и только жизнь упрямо и исступлённо бросала вызов бесконечной смерти, вновь и вновь шагая сквозь неё, чтобы возродиться и опять увидеть солнце.

Кровь стучала в висках, и Чарли казалось, будто сердце бьётся в горле. Сцепив зубы, он заставлял себя молчать, чтобы окончательно не потерять лицо перед Учителем. Пай Линь заговорил:

— Напиши женщине своей … она ответит — и спокойствие временное снизойдёт на тебя, Коджин. Метаться не должен ты сейчас. Разорванным быть нельзя тебе — неустойчивость внутреннюю не прощают драконы — с просьбой пришедший к ним твёрдостью и ясностью подобен быть должен горному хрусталю.

— Слушаюсь… — Чарли оторопело принял волшебную палочку.

Мысль о письме ужасала — он никак не мог представить подходящие слова, все казались банальными, мёртвыми, ломкими, как засушенные цветы. Чтобы выразить нечто, Уизли всегда было легче рисовать, чем писать или говорить. И сколько всего необходимо сказать. И надо ли? Напоминание Учителя об ответственности больно резануло по сердцу.

— Сейчас решаешься ты — писать иль не стоит… — голос Пай Линя звучал тихо и совсем не грозно. — Чему в итоге внемлешь — сердца голосу или разума?

— Не знаю…

— Весьма непросто это. Бывает, голос сердца силён столь, что даже множество лет прожившие, не в силах стряхнуть власть его… и на поводу идя, об ответственности забывают, — старик вздохнул и прикрыл глаза, — …мальчика одного сюда года в три родители привезли — хотели для чада учителей и знаний лучших, сразу же отбыли сами, да так и бродили по свету, увлечённые работой своей. Ребёнку письма писали, слали гостинцы, подарки… а он их приезда ждал, безмерно скучая… ждал изо дня в день, обрадовать мечтал успехами своими, но всё недосуг родителям было… А потом чёрный выброс на Килиманджаро случился, и погибли и мать и отец его вмиг… Чуэю исполнилось семь. Тогда не сказал ему я… не решился… он так писем ждал — горевал, их не получая… Вскоре не выдержал я, написав Чуэю от имени отца его… и тому уж десять лет, как отправляю письма в месяц два раза…

Чарли показалось, что тишина невидимой рукой стиснула горло.

— И он… не догадывается?

— Нет. Пока ещё нет… скоро семнадцать ему… пора тайну печальную открыть — мальчик родителей в день рождения ждёт, больше скрывать правду нельзя мне. Вырос Чуэй — время пришло… Обязан я научить его удары судьбы принимать.

— Но ведь… ему будет больно.

— Будет… горе — лишь стена на Пути, и мы сквозь проходим, обдирая души… — Учитель посмотрел вдаль, потом повернулся к Чарли, коснувшись его руки сухой и горячей, как песок, ладонью: — Ступай, письмо напиши… силы собери свои, реши — что важнее…

— Да, Учитель.

…Сидя второй час над чистым листом, Чарли думал о причудливости человеческих чувств — о старом монахе и одиноком юноше, о себе и Флёр, о долге и совести… Письмо не писалось — слова не шли, никак не удавалось найти то единственно верное, что хотелось сказать. Скомканные исчёрканные пергаменты валялись по всей комнате, но на них были только рисунки и ни одной связной фразы. Чарли опустил голову на руки и, едва закрыв глаза, увидел Флёр… как вдруг внутри заметался её крик — истошный вопль, зовущий его по имени. Он задохнулся и ринулся к окну, — ночная тишь гулко ударила по ушам…

— Флёр!!! — темнота не ответила, а звёзды насмешливо перемигнулись в вышине.

…Неужели она здесь?! И, похоже, ей нужна помощь! — ни секунды не сомневаясь в реальности услышанного зова, Чарли возблагодарил небеса за заботливость Пай Линя, давшего ему хотя бы одну волшебную палочку на этот вечер, закрыл глаза и аппарировал наугад, полагаясь только на интуицию.

Дракон спикировал в двух шагах от Флёр, и камень завибрировал под мощными лапами, огромные изогнутые когти высекли искры. Вытянув шею, ящер дохнул огнём, и девушка, зажмурившись, приготовилась встретить смерть… Но ничего не произошло. Приоткрыв один глаз, Флёр удивлённо распахнула оба — дракон улёгся неподалеку, вытянувшись наподобие сфинкса, а вокруг неё высотой три-четыре дюйма танцевало оранжево-фиолетовое магическое пламя, образуя почти правильный круг. Девушка решительно двинулась в сторону, намереваясь перешагнуть пляшущие язычки, но не тут-то было — круг переместился перед ней. Флёр прыгнула, потом побежала — огненный круг, словно играясь, двигался синхронно, повторяя её движения и вырастая вверх при её приближении. Девушка остановилась, потом вернулась к дракону — страх испарился, она недоумевала и злилась:

— Ну и чего тебе надо?! Свалился на мою голову… Тебя кто-то послал?

Дракон ничем не показал, что слышит обращённые к нему слова, отблески пламени играли на переливчатой чешуе и отражались в вертикальных зрачках, он был бесстрастен и недвижим, как статуя — только жар, идущий от могучего тела, указывал на бившуюся в нём жизнь.

…Придётся ждать до утра, — обречённо вздохнула Флёр и села на плоский валун, уже нагревшийся от драконьего тепла.

…Пустыня обступила его со всех сторон, молодая луна давала немного света, зато звёзды висели так низко, что, казалось, их можно потрогать руками. Морозный воздух щекотал ноздри — ночами здесь чувствовалась настоящая зима… Чарли взволнованно озирался: где же Флёр?! Становилось всё холоднее, она могла запросто замёрзнуть до рассвета, сердце перепуганной птицей трепыхалось в груди… Щурясь, он разглядел вдалеке, на фоне тёмного неба какие-то мельтешащие яркие всполохи, словно от магического костра

…Умница! — приободрившись, Чарли аппарировал в том направлении.

Костёр горел на вершине невысокого плато, а молодой человек вышел к подножью — пришлось использовать заклинание Левитации. Нервничая, он перестарался и взлетел выше края плато… От увиденного там Чарли на миг перестал дышать: огромный дракон, багрово-золотой в текучем свете пламени, возвышался изваянием, у лап его мерцал яркий огненный круг, внутри которого, обняв колени, сидела Флёр — серебро её волос плащом струилось по спине, и в нём мерцали оранжевые змейки.

Чарли шагнул сквозь огонь, легко расступившийся перед ним, Флёр вскочила навстречу — и мир мгновенно сжался до двух пар глаз, видящих только друг друга. Тела стиснулись, словно от силы объятий сейчас зависела их жизнь. Чарли сжимал девушку так крепко, что она не могла вздохнуть, и не замечала этого. Он ощущал тугое кольцо её рук чуть ниже лопаток, и оно стягивало его с неожиданной исступлённой силой.

Напряжение, рвавшее нервы в клочья, отпустило Чарли — словно выплеснулось наружу. На Флёр обрушилось тепло — как водопад, затопивший и согревший её изнутри впервые за все прошедшие дни. Они не произносили ни слова, не двигались, не размыкали рук — Флёр, уткнувшись ему в грудь, Чарли, спрятав лицо в её волосах. Тепло, объятия, запах, безмолвный разговор прижавшихся друг к другу тел… больше ничего не существовало.

Однако не замечаемое и не воспринимаемое ими, вокруг происходило нечто странное. Дракон медленно поднялся на задние лапы, вытянул передние — и словно врос в гранитное плато. Сначала хвост, потом когтистые пальцы и сами задние лапы становились серыми, будто остывающая лава покрывалась коркой, которая неторопливо струилась вверх, и драконье тело постепенно окаменевало. А рядом с обнявшимися людьми, растворившимися друг в друге, из слабого лунного света и ночных теней ткались призрачные сооружения — лёгкие колонны ветвились как стебли, крУгом обступая людей и устремляя капители к звёздам; между колонн воздвигались массивные кубы, испещрённые мерцающими письменами; купол опирался на колонны, но никак не мог обрести завершённую цельность, обрываясь чёрными проломами то с одной, то с другой стороны… Всё мигало и колыхалось, то исчезало, то появлялось вновь с бОльшей яркостью и чёткостью. Каменная броня дошла уже почти до половины туловища дракона, и между когтей его вытянутых передних лап замерцала маленькая серебристая сфера — туманная и неотчётливая. В это время Флёр вздохнула, вспомнив о необходимости дышать хоть иногда, а Чарли прошептал ей в макушку:

— Как ты здесь оказалась?

— Неважно… — она улыбнулась, запрокидывая голову, чтобы встретить его взгляд.

И наваждение исчезло — призрачные кружева конструкции растаяли, обернувшись кособокими валунами, в беспорядке раскиданными вокруг, туманная сфера испарилась из когтистых лап, дракон встряхнулся, сбрасывая каменное оцепенение, зашуршал крыльями и легко взлетел, мгновенно растворившись в темноте.

На древнем гранитном плато посреди пустыни остались только два человека в негаснущем огненном кругу, и звёзды с любопытством разглядывали их.

---

[1] человек, пришедший с Запада

[2] сложные иероглифы, имеющие различный смысл в зависимости от контекста

[3] упражнение дзен — словесное, иногда с физическим дополнением

[4] отличная штука — хронометр, компас и портативный детектор чёрной магии в едином корпусе

[5] личный рецепт Люция Малфоя!

[6] китайский легендарный богатырь

[7] состояние мгновенного просветления, интуитивного познания мира и себя, когда даос познаёт суть Дао. То же в дзен-буддизме