Глава 2
…Перед глазами заплясали чёрные точки:
…Сотню крысоухих змей мантикоре в задницу!!! Опять недостаточно света?!
Люций Малфой взмахнул волшебной палочкой, и третий десяток свечей запылал на заваленном фолиантами письменном столе. Стало светло и жарко, как в июльский полдень:
— О, Мерлин! Ненавижу жару!!! — зарычал Люций и швырнул перо в остывающий камин. Чёрные точки по-прежнему мельтешили в глазах, не давая писать:
…Может, я просто устал? Или это старость подкрадывается? — последняя мысль потрясла самим своим появлением, и Малфой яростно потёр переносицу: — …как же мне надоело возиться с этими безмозглыми кретинами!!! Всё приходится делать самому, всё контролировать и всё исправлять! Они даже заклинания не могут выучить по книгам — приходится дрессировать их как собак. Отчего в последнее время наши ряды пополняются только законченными кретинами?!! И кто бы мог подумать, что во всей Англии не найдётся специалистов по драконам кроме тех сопляков, уничтоженных ретивым Абрахамом?!! В институте Драконоведения одни книжные черви задницы протирают — часами разглагольствуют о принципе пищеварения дракона и накладывают в штаны при виде даже обездвиженного заклятиями ящера… — Малфой поднялся, разминая затёкшие суставы, скрежетнул отодвигаемым стулом и распахнул окно, за которым брезжил серенький денёк. Ледяной ветер ворвался в кабинет, швырнув пригоршню снежинок в пламя многочисленных свечей. Они в ответ зашипели, дразнясь оранжевыми язычками. Вдохнув морозный воздух полной грудью, Люций вновь повернулся к столу, где ветер вдумчиво шуршал свитками:
…и представить не мог, что в фамильной библиотеке хранится столько книг о драконах! Видимо, среди дальних предков кто-то увлекался ими, только семейные предания почему-то об этом молчат. Быть может, он искал нечто определённое? Не то ли, на что наткнулся я?.. Пометки на полях и ссылки весьма красноречивы… В любом случае — низкий поклон, неизвестный родственничек! Без твоих манускриптов я бы ничего не знал о Веретене, да и с драконами управиться бы не сумел… — опершись о спинку стула, Малфой принялся перебирать исписанные листы — надо было определить для Пожирателей Смерти перечень заклинаний, подлежащих изучению в ближайшее время. Как ни крути, перечень вырастал в солидный свиток, — требовалось осваивать всё больше заклинаний, а подчинённые скоростью усвоения отнюдь не радовали. Лицо Малфоя перекосилось. — Уизли! Мразь! Из-за тебя я трачу своё время, из-за тебя я опозорен. Пятнадцать поколений предков перевернулись в гробах, когда мне пришлось осквернить фамильную волшебную палочку и фамильную честь уборкой драконьего дерьма! Полагаешь, я могу об этом забыть?!! — руки, впившиеся в резную спинку стула, конвульсивно сжались, и дерево разлетелось с укоризненным треском. — Всей твоей крови не хватит, чтобы смыть этот позор!! Но ты даже не подозреваешь, подлая тварь, что нет худа без добра: не будь я вынужден изучать книги о драконах, не встретил бы упоминаний о Веретене Времени! И если неуклюжие намёки и иносказания предка поняты мной верно, этот артефакт сулит такую неограниченную власть, перед которой даже могущество Тёмного Лорда покажется пустяком! Если только я правильно истолковал… хотя с чего бы мне не доверять себе, — Люций улыбнулся, поймав собственный взгляд в круглом зеркале, висящем над камином:
— О, несравненный! — гнусаво возвестило зеркало. — Всё суета сует и всяческая суета…
— Заткнись! — бросил Малфой. — Или научись декламировать к месту.
…Мне не хватает информации! Надо узнать, как именно действует Веретено Времени, где его искать… Нужно отправляться в Китай — там самое полное собрание древних и современных сведений о драконах… И, судя по всему, именно туда Дамблдор сослал нашего дражайшего драконовода. Не зря же этот ублюдок так быстро испарился из Хогвартса! Неужели судьба осчастливит меня возможностью одним выстрелом убить двух зайцев?! — Малфой даже глаза прикрыл в предвкушении. — Хотя «убить» не совсем подходящее слово… - Люций кивнул своему отражению.
— Время разбрасывать камни, время их собирать…
— Ты замолкнешь, глупое стекло? Не тревожь старину Экклезиаста, коверкая его слова!
…Осталось только подходяще объяснить мой отъезд Тёмному Лорду… Но он так заботится о своей драконьей рати, что, пожалуй, будет рад моему рвению. Я ведь отправлюсь в Китай на поиск э-э-э… заклинаний, позволяющих… э-э-э… увеличить интенсивность… нет — продолжительность! Увеличить продолжительность огненного выхлопа… э-э-э… отдельно взятого дракона.- Малфой быстро записал только что родившуюся фразу на листке пергамента. — Добавим практических задач, разбавим теоретической водичкой, обоснуем почётче и представим Лорду в красках… Думаю, он согласится. Итак — решено: жёлтолицым макакам придётся поделиться всеми своими знаниями! Ибо «встающие на моём пути живут недолго, зато умирают медленно» — ты оценишь по достоинству нашу семейную поговорку, уизливский выродок, — ухмылка придала длинному лицу, обрамлённому белыми волосами, отчётливое сходство с волчьим оскалом.
— Пришедший с мечом, от меча и…
Малфой нацелил волшебную палочку, и зеркало, икнув, умолкло.
— То-то же! Будешь тут каркать! Мне предстоит потрясающее открытие, и оно многие столетия дожидается именно меня!
…Переполненные радостью встречи они так и стояли, прижавшись друг к другу, вслушиваясь в страстный лепет своих тел. Даже отлёт дракона задел лишь краешек сознания — они были слишком заняты…
— Ты здесь… Глазам не…
— …поверь… — она улыбалась.
Он потянулся к её приоткрытым губам, дрожа и ещё не совсем осознавая, что это наконец-то происходит наяву. Язык коснулся влажных зубов, скользнул внутрь и встретился с маленьким горячим жалом — она страстно ответила. И от этого нетерпеливого трепета он мгновенно потерял самообладание, резко рванул на ней мантию, не заботясь о застёжках и прочих мелочах, одним взмахом расстелил тёмно-синюю накидку на плоском валуне за её спиной. Ладони Флёр скользнули к нему под свитер, лаская затвердевшие мышцы, ложбинку позвоночника, дёргающиеся лопатки. Он стискивал её всё крепче — впивался в неё, вжимал в себя, а она изгибалась назад под его натиском… Чарли скинул свою мантию, не глядя швырнул её куда-то и подхватил Флёр на руки. Она почувствовала, как ноги отрываются от земли… голова закружилась — и колючие звёзды заглянули в распахнутые глаза.
…Даже сквозь ткань Флёр ощущала спиной тёплую поверхность нагретого драконом и так и не остывшего камня. Магическое пламя колыхалось световым прибоем, выхватывая из темноты то одно, то другое. Мир распался на отдельные, подсвеченные оранжевым паззлы, выпадающие из темноты и тут же вновь растворяющиеся во тьме: рука, ласкающая её губы, улыбка на скрытом тенью лице, огромные блестящие глаза, в которых она тонула под аккомпанемент хриплого дыхания и страстных бессвязных слов, с шипением проталкиваемых сквозь зубы… Бархатный шатёр антрацитового неба над запрокинутой головой — и раскачивающиеся серебряной каруселью низкие звёзды… Звёзды, которые видели эту землю до начала времён, когда не было ни городов, ни государств, ни пирамид, ни дворцов, ни истории, ни цивилизации — а жизнь была, и бессмертные там-тамы отбивали в каждом сердце вечный ритм, в такт с которым живут и далёкие светила, ведь они тоже умирают и рождаются вновь.
…Серебро её волос текло сквозь пальцы, как Млечный Путь сквозь череду созвездий…
Вырезано по соображениям возрастных ограничений
…И прежде чем слёзы смазали колкие звёздные лучи, Флёр увидела яркую падающую искру и загадала желание, успев удивиться странному для января звездопаду, — вихрь возносил их туда, где не было ни пространства, ни времени — только свет и любовь.
…Чарли медленно погладил лежащую на боку Флёр по разметавшимся волосам, коснулся маленького уха, нежной шеи… накрыл ладонью плечо, плавно скользнул вниз — в изгиб талии — и взлетел вверх, задержавшись на бедре, наощупь восхищаясь чёткостью и совершенством линий её тела, которое отзывалось на прикосновения лёгкой дрожью. Она поджала ноги, придвинулась к нему, прижимаясь спиной к его груди. Его пальцы замерли, потом перескочили с бедра на упругую голень, чуть сдавили тонкую щиколотку и поймали в горсть розовую пятку, защекотав мягкую кожу. Флёр вскрикнула, брыкнулась и перевернулась на спину — опершись на локоть, он смотрел со странным выражением, от которого у неё защемило сердце. Требовалось срочно сказать что-то — только не то, о чём говорили взгляды, а нечто отвлечённое, иначе слова резанули бы банальностью…
— Тут вокруг… везде… такие странные камни… — голос слегка дрожал, а паузы затягивались, когда глаза говорили слишком громко, — будто обломки… вон там орнамент… а здесь — узоры параллельные, — тонкая рука, словно вырезанная из мрамора резцом Праксителя, обвела окрестности плоского валуна, на котором они лежали. Его глаза проследили за вытянутой рукой, и Флёр стало тепло, как от прикосновения:
— К утру магический огонь погаснет…- смысл сказанных ею слов ускользнул от Чарли, растворяясь в музыкальности голоса, в тёплом свете глаз… губы коснулись нежной кожи её плеча. — Тебе не холодно?
— Мне так хорошо, что даже страшно… — прошептала она, поворачиваясь и утыкаясь носом ему в основание шеи, чтобы не видеть опять выражения его лица, от которого у неё мурашки бежали по спине и хотелось плакать и радоваться одновременно, — …удивительное место… будто развалины древнего храма… а этот камень — алтарь… и мы здесь не случайно…
— Не знаю… я нашёл тебя тут — тебе виднее, — он прикрыл ей спину полой расстеленной на камне мантии.
— А ты прислал дракона…
— Нет… здешние драконы меня не слушаются. Наверно, это ты позвала его, — Чарли улыбался, и забавные ямочки, как всегда, заставили её дыхание сбиться.
— Шутишь! — Флёр запустила пальцы в волнистые медные пряди и легонько дёрнула. — Тебе же известно, до чего я боюсь этих жутких ящеров…
— Они не жуткие… — закрыв глаза, он потёрся щекой об её плечо. — Пусти, я разыщу волшебную палочку и устрою нам какую-нибудь крышу над головой — скоро станет холодно, огонь потихоньку слабеет…
— Зачем нам крыша, разве мы останемся здесь?
— Ты хочешь уйти?! — Чарли встрепенулся и испуганно уставился на неё, Флёр рассмеялась.
— Не собиралась… просто подумала о пагоде…
— Тамошние обитатели не поймут…
— У тебя не будет неприятностей из-за меня?! — теперь уже она торопливо села, заглядывая ему в глаза.
— Ерунда! Просто там тебе может показаться неуютно… а мне… мне везде хорошо, если ты со мной… — окончание фразы выговорилось тихо: эти слова, произнесённые вслух, смущали его.
— Чарли, я…
— …я тоже… — следующие полчаса растаяли, испарившись незаметно и быстро, как кубики льда на горячем солнце. Потом он встал, с трудом оторвавшись от её губ. — Всё же без волшебной палочки не обойтись… — и принялся ворошить разбросанную на земле одежду. Она следила за ним сквозь завесу упавших на глаза волос, любуясь каждым движением.
Ей всегда нравились стройность и подтянутость, неуловимая грация уверенной в себе силы, а не монументальная, неповоротливая мощь и чересчур развитая мускулатура. Нечто кошачье было в том, как двигался Чарли, — плавно, без резких жестов и лишних движений; чётко, выверено и немного небрежно — так, что ощущалась собранность и мгновенность реакции сжатой пружины. Она подумала об ожившей мраморной статуе древнегреческого атлета — широкие плечи, узкие бёдра, длинные ноги, рельефная игра полутонов на светлой коже… пожалуй, древний скульптор разделил бы её восхищение.
— Кажется, у меня в комнате валялось нечто подходящее… — пробормотал нашедший волшебную палочку Чарли. — Ассио палатка!
Как водится, магическая палатка оказалась гораздо просторней и уютней, чем можно было подумать, глядя на потрёпанный шатёр снаружи. Изнутри полотнище драпировали ковры, пол устилали циновки. В маленькой металлической печурке потрескивал огонь, подмигивая сквозь прорези, под потолком покачивались пузатенькие фонарики. Центром этого походного мирка была неизменная кушетка-кан, напоминающая беседку, — резные спинки, окружавшие лежанку со всех сторон, поднимались почти до половины человеческого роста.
— Какая забавная кровать! — Флёр, наскоро набросившая мантию на плечи, вошла первой. — Хочется обозвать её «ложем»…
Она скользнула на манящий простор и выгнулась, опираясь на руки и колени. Ткань цвета индиго тяжёлыми складками стекала с её тела, обозначив его с восхитительной чёткостью. Чарли взглянул на перекатывающиеся округлые бёдра, и его бросило в жар. Усаживаясь, Флёр встретилась с его красноречивым взглядом. Очень красноречивым взглядом. Её губы приоткрылись в лёгкой улыбке, ресницы затенили заблестевшие глаза, тонкие ноздри затрепетали, — кровь загудела в ушах, и Чарли рванулся к ней… Она сделала еле уловимое движение в сторону, он промахнулся мимо её губ и ткнулся носом в простыни, — серебряные колокольчики зазвенели под пологом шатра. Чарли перевернулся на спину и устроился головой на коленях у смеющейся Флёр. Она наклонилась, и волосы укрыли их обоих серебряным покровом. От нежного запаха, от её тепла у него всё поплыло перед глазами. Флёр наклонилась ниже и прошептала, почти касаясь его губ:
— Не торопись, неугомонный… Я пить хочу…
— Пожалуйста! — Чарли сжал волшебную палочку, быстро выговорил заклинание, — охлаждённый зелёный чай — самый любимый местный напиток…
На низеньком столике рядом с внушительной вазой, полной фруктов, появился плетённый подносик со всем необходимым для чаепития.
— Чай?! — переливчатый смешок. — Не-е-ет… Я хочу вино! Только вино! — повторила Флёр, легонько щёлкая его по носу. Чарли попытался поймать тонкое запястье, но оно ускользнуло, и хрустальные колокольчики зазвенели вновь.
Пошептавшись сама с собой, Флёр протянула ему небольшую стеклянную чашу, созданную волшебником-стеклодувом столь искусно, что когда та пустовала, виноградные гроздья, опоясывающие край пышным венком, оставались прозрачно-зеленоватыми, словно незрелыми, а когда вино наполняло чашу, гроздья наливались тёмно-бордовым соком, поспевая на глазах:
— Попробуй… Это лучшее из погребов моей Прабабушки — уж она-то знает толк в подобных вещах…
Опершись на локоть, Чарли принял чашу и сделал большой глоток. Вино оказалось густым и тягучим, с тонким обволакивающим ароматом. Флёр взяла фиал из его рук, и поднесла к губам медленно, словно исполняя ритуал, — её глаза поверх виноградных гроздьев смотрели на него, не отрываясь… она чуть повернула чашу и коснулась губами края именно там, где секундой раньше прикасались к нему губы Чарли. Отпила и вернула ему. Он повторил этот жест — целуя след её губ. Не торопясь, они допили пряное вино, которое теперь струилось в жилах, превращая кровь в гремучую смесь. Чаша опустела, но спелые гроздья не светлели, налившись фиолетовым соком, тёмным, как губы Флёр. Чарли вынул сосуд из её пальцев и отправил вслед за волшебными палочками за борт широкого плоскодонного «корабля», уносящего их в чудесное плавание к уже знакомым, хоть и не всегда достижимым берегам.
Вырезано по соображениям возрастных ограничений
…Эта ночь длилась и длилась, вознося в заоблачные дали, даря тихую радость нежности и тепла, узнавания и единения, необязательно доведённого до апофеоза. Старинное вино тоже сделало своё дело, укрепив их силы — продлив счастливые мгновения, обострив чувства.
Забрезживший рассвет нашёл их усталыми и дремлющими, вернее, Чарли крепко спал, обняв Флёр, а она глядела на него, пытаясь запомнить таким безмятежным, что-то понять или найти свой ответ, пока сон не сморил её и она не засопела, уткнувшись ему в плечо.
Когда Чарли проснулся, солнце стояло высоко, пронзая матерчатый полог копьями света, в которых танцевали пылинки. Умные фонарики давно погасли, а резная печурка продолжала исправно греть, правда, пламя её стало невидимым в ярком свечении дня. Он вспоминал подробности минувшей ночи, и губы сами собой расплывались в счастливой улыбке. Боясь пошевелиться от полноты чувств и от тёплой тяжести спавшей на левом плече Флёр, Чарли осторожно поднял правую руку и поймал в ладонь солнечный луч, то пропуская его между пальцев, то сжимая в горсть, как оранжевого зайчика. Рука ощущала прикосновение такое же горячее и живое, трепетное и нежное, как невыразимое словами чувство, с некоторых пор поселившееся в его сердце.
Флёр открыла глаза и поначалу не могла понять — сон это или явь — она очутилась на дне озера, в котором вместо воды плескались потоки солнечного света, а Чарли ловил в них золотую рыбку. Она потянулась к его раскрытой ладони…
Флёр считала, что лучше всего поведают о человеке глаза и руки. И если глаза при наличии опыта можно сделать непроницаемыми, то руки всегда остаются открытыми для желающих присмотреться и понять. Ей нравилось наблюдать за людьми, подмечать интересные черты и говорящие жесты — особенно у тех, к кому она была неравнодушна… Руки Чарли — крупные, но изящные, с неширокими запястьями и длинными пальцами — сильные и нежные руки, которым она вручила себя без оглядки, с глубоко скрываемой надеждой на окончательность случившегося.
…Флёр сплела свои пальцы с его, Чарли прижал их к губам, потом повернулся к ней, и лучистые серые глаза оказались совсем близко:
— Доброго дня! А утро мы проспали…
Она просияла в ответ и, потянув к себе их руки, поцеловала его пальцы, как секундой раньше он целовал её.
…Наверно, это глупо для вейлы… но… Я люблю тебя! Как же я тебя люблю…- Флёр зажмурилась.
— Что?! — он удивлённо смотрел на неё.
Синие очи открылись, — на ресницах поблёскивали слезинки — и, обхватив Чарли за шею, она горячо и быстро зашептала ему на ухо:
— Хочу, чтоб ты знал… обязательно запомни: моё Истинное Имя — Флёриэль-Ивонн София Лавьер. Запомни! Произнесёшь его в обратном порядке мысленно или вслух, я сразу же откликнусь! И мы сможем поговорить, даже если будем очень далеко друг от друга… — Чарли подскочил, как ужаленный, почти вырвавшись из её объятий:
— Что ты творишь, глупышка?!! Примени Обливиате немедленно! Я не домовой эльф — первое же заклятие Веритас вытряхнет из меня все сведения, включая и эту тайну! И тогда любой чёрный маг получит над тобой безграничную власть! Такими вещами не шутят — сотри мне память сейчас же!!
Флёр отпустила его шею и закинула руки за голову, глаза сияли:
— Если я выполню твою просьбу, ты забудешь и сегодняшнюю ночь… А это совершенно исключено — такие ночи не повторяются!
— Флёр… — он сгрёб её в объятия, целуя плечо, шею, мочку уха. — Пусть эта ночь не повторится, зато будут другие… Это страшная угроза твоей жизни!
Она чуть отстранилась, уперев ладони ему в плечи:
— Это- подарок! — слова звучали почти высокомерно. — Мой дар тому, кто… кто… — голос сорвался на растерянный шёпот, — просто мне так одиноко без тебя… так холодно и пусто… от разлуки никуда не деться, а так мы сможем повидаться и поговорить, хоть чуть-чуть…
— Ты уже уходишь? — он вскинул разом потемневшие глаза. — Возвращаешься на родину?
— Мои дела в Хогвартсе закончены. Ты появишься там неизвестно когда…- она отвела в сторону грустный взгляд. — Надо учиться дальше, Прабабушка ждёт…
— Мы будем видеться! — Чарли тряхнул головой. — Чего бы это ни стоило! Обязательно будем. У меня нет подарка равноценного твоему — своего Истинного Имени я не знаю, да и вряд ли родители вообще проводили обряд… Но запомни — всей своей жизнью, кровью… при малейшей угрозе…
— Замолчи! — она закрыла его рот поцелуем. Языки соприкоснулись, тела вздрогнули, вспоминая чувство неразрывного единства, каждый раз потрясающее до самых глубин существа и удивительно новое.
— Я бы хотел… — теперь он шептал ей на ухо, — не разлучаться никогда, жить вместе, вместе есть, спать в одной постели, встречать восходы и закаты, разговаривать о пустяках, вместе переживать трудности… Но собственного дома у меня нет. Мне нечего тебе предложить, кроме такого вот походного шатра, мотающегося по свету за драконами.
— Шатёр тоже может стать домом, если в нём не гаснет очаг… — слова упали в тишину.
Чарли пытался выстроить небанальные фразы, тут же теряя остатки связных мыслей под пристальным взглядом, а она молчала, всматриваясь в грустные глаза цвета северного моря, и наконец решилась:
— Скажи, если я попрошу тебя оставить драконов, найти другую работу, чтобы можно было жить спокойной оседлой жизнью — как ты к этому отнесёшься? — Чарли опустил голову.
В глубине души он ждал подобного вопроса. Ждал и боялся. Прежде чем ответить, он с пристрастием допросил себя, и только тогда заговорил:
— Я сделаю всё, что ты попросишь: брошу драконов, сменю работу, только… Через пару лет ты сама не захочешь быть рядом со мной.
— То есть? Ты возненавидишь меня — лишившую тебя дела и смысла жизни?
— Нет… Я буду ненавидеть и презирать себя, потому что не смогу найти новое место под солнцем… Вряд ли тебе понравится жить с тем, кто сам себе противен.
— Но неужели всё именно так?! Ведь сколько угодно людей не раз и не два начинают всё сначала и только уважают себя за это ещё больше!
— Начинают… Когда ищут. Но я уже нашёл самое важное в моей жизни. Своё дело и свою женщину…
— О-о-о! Получается, в списке твоих приоритетов я иду после драконов?! — брови Флёр изогнулись, ноздри затрепетали. — Вот только ты вряд ли сможешь обладать своими важными находками одновременно!
— Возможно, — он смотрел на неё серьёзно и спокойно. — Неужели ты сейчас скажешь: или я, или они?
Флёр уставилась на него, брови разгладились, и она рассмеялась:
— Конечно! А ты что думал — я позволю ставить меня на второе место?! Да ни за что! — она обняла Чарли, вжалась в него. — Ничего я не знаю… так много надо решить… надо выбирать, а я … мне… кроме… — синие глаза сказали ему всё без слов.
— Важнее тебя и нет ничего… Не хочу, чтобы ты уходила!!! Не хочу отпускать!
— Пора… Долгие проводы — лишние слёзы.
Но они всё равно не смогли расстаться — так быстро их тела не соглашались разлучаться… Они больше не говорили о серьёзном, просто смеялись, шутили, дурачились, кормили друг друга с рук и читали желания губами по губам.
Но наступил вечер. Свёрнутая палатка… тихие прощальные слова — Чарли так и не запомнил мига, когда Флёр аппарировала, — непроизвольно зажмурился. Парой секунд спустя шагнув через окно в свою комнату, он увидел, что всё вокруг утратило цвет, сохранив лишь оттенки серого… медленно поднял опрокинутый табурет и сел — в голове неторопливо ворочались такие же серые мысли…
Неожиданный стук в дверь вывел его из оцепенения:
— Открыто! Входите, пожалуйста! — вежливая броня вернулась на место. Жизнь продолжалась, и — остановленное — даже самое прекрасное мгновение неизбежно превращалось в мёртвый уродливый слепок.
…До встречи, родная. До скорой встречи!..
— Ты вернулся?! — на пороге стоял Чуэй, чьи огромные глаза переполнялись тревогой и облегчением одновременно. — Как здорово! А то гости тут появляются и исчезают внезапно. И очень редко возвращаются вновь… Мне это чертовски не нравится!
— Я не собирался исчезать… Тем более, внезапно, — Чарли подвинул второй табурет. — Присядь.
Чуэй сел, всё ещё настороженный и сердитый:
— Ты точно не уйдёшь, не попрощавшись со мной?!
— Обещаю! — улыбка сказала больше, чем слова, и Чуэй, наконец, успокоился.
— Я волновался… думал, с тобой что-то случилось… — мальчик поёрзал и бросил взгляд в синеющие за окном сумерки. — Никто тут со мной нормально не разговаривает -то наставляют, то учат медитировать, то ругают — надоели! Похоже, сами ещё не решили, монах я или несмышлёныш какой… А я ведь не ребёнок! И монахом становиться не собираюсь. Вот с тобой мы часами можем трепаться вроде ни о чём и обо всём… Это так здорово — иметь друзей, а не наставников! Чтоб было с кем просто поболтать… повеселиться в соседнем городе. Ты был в городе, Коджин?
— Нет…
У Чарли защемило сердце — настолько резко открытость и непосредственность Чуэя контрастировали с тем одиночеством, на которое он был обречён.
— Отлично! Давай отправимся туда завтра или послезавтра — как Пай Линь разрешит…
— Хорошая мысль! Побродим по улицам, посидим где-нибудь, поговорим…
— Отлично! — Чуэй вскочил, метнулся к окну, потом снова сел. — Только… Коджин, а тебе не будет со мной скучно?
— С чего бы? Помнится, мы не закончили комментарии к «Трактату Синего Дракона», ты ещё говорил, что иероглифы там имеют несколько прочтений… Вот и обсудим для начала, — Чарли подмигнул, и Чуэй радостно заулыбался:
— Коджин, ты настоящий друг! Мне ужасно хотелось иметь брата, но раз родителей больше нет, то и мечтать нечего, а друг…
Чарли почувствовал, как ледяное копьё пронзило его с ног до головы:
— …Чуэй?! Твои родители… ты…
— Да… — мгновенно сникший, тот опустил глаза, — я знаю, что они умерли.
— И давно?
— Лет пять… Мне жутко не терпелось повидаться, и я слал запросы в разные Магические Министерства — пытался выяснить в какой стране их можно застать. И ответ пришёл довольно быстро…
— А… письма? — у Чарли пересохло в горле.
— Ой! Коджин, только не говори ни слова Учителю! — вскинулся Чуэй. — Не говори ему, что я знаю о смерти родителей!!! Все эти годы он писал мне письма от имени отца… отягощал ложью свою карму, только чтоб мне не было так одиноко! Я ведь не помню ни лиц своих родителей, ни их нежности, а забота Учителя… это… так много для меня! Это бесценно… Умоляю!!! Не говори, что я обо всём догадался!
— Конечно! — Чарли крепко сжал взмокшую ладонь мальчишки. — Не волнуйся, не скажу ни слова.
— Спасибо…
В наступившей тишине Чарли ощутил себя путником, наткнувшимся в темноте на одинокий дом, — за освещёнными окнами текла незнакомая жизнь… двигались и говорили люди, о чём-то спорили, радовались, грустили — на краткий миг он окунулся в водоворот чужого существования и захлебнулся от избытка чувств. Миг промелькнул, и дорога увела его дальше, но увиденное осталось тёплым светом в сердце…
Учитель пишет мальчишке письма от имени его отца, когда давно должен был рассказать о гибели родителей… а Чуэй… потрясающий парень! Несколько лет как ни в чём ни бывало делать вид, что родители живы… ни загрустить, ни заплакать… и всё ради Учителя… Ради уважения к нему…
— Я очень старался, чтоб никто ничего не заметил… — Чуэй смущённо поёрзал, шморгнул носом — когда становилось невмоготу, уходил в пустыню… — Учитель ведь… он хотел мне помочь…хоть я ничем и не заслужил такого…
— Каждый человек достоин любви. И Пай Линь любит тебя, как сына, как внука, которых у него никогда не было… — Чарли усмехнулся: — А вот я жутко огорчался, когда у меня рождался очередной братец… Я второй сын в семье и на правах младшего поначалу безраздельно пользовался маминым вниманием., — это были самые счастливые дни моего детства… А вот когда мне исполнилось три, родился Перси — хилый, вечно орущий, вечно требующий кормёжки… мама не отрывалась от него ни на минуту, а меня посчитали достаточно взрослым… Потом родились близнецы, и хлопот стало вдвое больше, потом — ещё один брат и сестра. И каждый раз мне казалось, что очередной ребёнок забирает у меня маму, отодвигает её всё дальше, встаёт между мной и ею… Временами я ненавидел отца — за то, что он, как мне тогда казалось, заставляет маму постоянно ходить с огромным животом. Да и к младшим я привыкал долго, — только когда они начинали ходить и выговаривать нечто похожее на слова, с ними можно было общаться и дружить и воспринимать по-настоящему близкими и родными… Наверно, для тебя это звучит чудовищно… Прости!
Чарли сам не ожидал, что настолько разоткровенничается. Подобные размышления он, пожалуй, ещё ни разу не озвучивал. Стало до чёртиков неловко и, досадуя на себя за глупый порыв, он резко поднялся. Чуэй тоже вскочил:
— Коджин, ты… — не зная, что сказать и чувствуя его смущение, мальчик схватил Чарли за руку. — Пойдём скорее!
— Куда?! Ночь на дворе!
— На крышу. Пай Линь, наверно, уже в курсе, что ты вернулся… Он давно тебя поджидает… Поговори с ним! Учитель, конечно, будет сердиться… Но лучше сейчас, чем следующим утром. Пошли!
Чарли спрятал в карман волшебную палочку, улыбнулся:
— Что ж — ты прав, не стоит откладывать неприятные разговоры в долгий ящик.
На небе уже высыпали звёзды, игольчатые, как снежинки. Холодный ветер пронизывал насквозь. Маленькая фигурка в красных одеждах, еле видимая в темноте, застыла в позе лотоса. Чарли стало стыдно — из-за него старик провёл здесь почти весь день, и, наверное, жутко замёрз. Не задумываясь, он скинул тёплую мантию и собрался набросить её на Пай Линя, но осёкся на полдороги — а вдруг это будет воспринято, как оскорбление? Спрятав мантию за спину, Чарли молча поклонился и сел рядом.
— Учитель, я пришёл вернуть волшебную палочку — она оказалась очень кстати… Благодарю вас, — означенный предмет лёг к ногам Пай Линя. Старик не шелохнулся. Узкие щелочки приоткрылись, и острый взгляд сверкнул из-под век:
— Писем много ли написал, Коджин?
— Все, какие собирался, — серые глаза смотрели твёрдо.
— А мантию зачем снял ты? Решил, ежели в накидке старик тонкой сидит, зазорно кутаться тебе? Неверен твоих ход мыслей. Тело моё разуму подвластно и гармонию легко с миром необходимую достигает. А ты телом не умеешь своим управлять, — тобой оно властвует… Вот уж замёрз и дрожишь. Иль это наказать попытка себя? Самонадеянно и глупо весьма — с чего решил ты, имеешь будто карать право? А может уважение мне сие способ есть выказать? Неверно опять! Уважением предупредить было бы, уходя. Большим ещё — не уходить вовсе, словам моим внемля…
…Похоже, старик в курсе подробностей. Кто его знает — может, он даже всё видел — внутренним зрением или что там у них… И? Он ждёт, что я буду оправдываться или устыжусь? Никогда.
— Учитель, помните, вы говорили: «каждый человек приходит в мир, чтобы совершить нечто, сделать кое способен только он»… Вот вы посвятили себя совершенствованию духа. Но это не для меня… Счастлив знающий, для чего рождён, — да только мне это неизвестно. Судьба недавно спасла меня, а я пока не смог расплатиться чем-то достойным. Но… я принимаю любые уроки и радуюсь любым дарам. Тем более, если дар бесценен… — красноречие иссякло, и Чарли принялся чертить левой рукой закорючки на тонком слое инея, покрывавшего камень.
— Старейший поведал, была женщина юная… — не открывая глаз, изрёк Пай Линь.
Там, в пустыне, занятый Флёр и своими чувствами, Чарли совсем позабыл о драконе.
Значит, Учитель мысленно разговаривал с ящером — он ведь Тот-Кто-Слышит… интересно, чего тот насообщал?
— Её Старейший нашёл тебя раньше… — из-за путанной последовательности слов Пай Линя трудно было уяснить смысл: кого именно дракон хотел найти — девушку или Коджина.
— А зачем он вообще там оказался, Старейший не говорил?
Старик молчал. Чарли пожал плечами — какая, в сущности, разница… Ему хотелось объяснить Учителю, что Флёр вошла в его жизнь очень серьёзно, что это не блажь и не прихоть… Как всегда, рисунки помогли собраться с мыслями, и образ пришёл.
— Люди… они как ракушки в безбрежном океане… течение несёт с места на место — из одних вод в другие, от одних берегов к другим… крутит, бросает на дно… Ракушки сталкиваются — или срастаются, или вновь разлетаются в разные стороны… И внутри каждой раковины непременно есть… есть жемчужина, не похожая ни на какую другую, — не бывает ведь двух одинаковых. Но иногда столкнувшиеся ракушки оказываются в необъяснимом родстве, как… как две половинки одной — целой. И не заметить этого невозможно… и отказаться непростительно. Это важнее многого… может быть, важнее всего…
— Раковина… и жемчужина внутри, говоришь ты… — старик уже некоторое время назад открыл глаза и пристально вглядывался в сидящего перед ним молодого человека, который смотрел вниз — на исчерченный тёмными линиями белый иней. — Старинная о душах притча человеческих…
— Я и не знал, просто картинка пришла сама собой…
— Нет важности в том — вспомнил либо представил… То важно, что образ к тебе этот именно явился. Слышать важно уметь, говорит когда с тобой душа собственная… или сознание, или скрытое под сознанием — себя должен ты понять… в равновесие прийти… принять сущность свою. Пойдём… — Пай Линь легко поднялся. — Некую вещь покажу я… Догадки мои верны если, тебе весьма с нею пригодится знакомство. Только ежели осилить сможешь её…
Чарли не вслушался в суть последних слов, он был очень занят — оказалось, встать без посторонней помощи на почти закоченевшие ноги непростая задача. Учитель терпеливо ждал, не пытаясь помочь. Это ещё больше подзадоривало, и принять вертикальное положение удалось уже со второй попытки. Пай Линь спрятал улыбку и засеменил впереди, ведя ученика в Главную Пагоду.
…Больше всего поражало не внутреннее убранство Пагоды, ослеплявшее обилием золота и драгоценных камней — удивительнее всего были статуи Учителей. Чарли взирал на них с почти благоговейным ужасом, ведь не золотые скульптуры — люди сидели вдоль стен, покрытые пластинами благородных металлов, окуриваемые благовониями, окружённые монахами, не прерывающими медитацию ни на минуту. Великие Ламы не умирали — они замедляли процессы в организме настолько, что тело становилось похоже на камень, оставалось нетленным и хранило еле теплящуюся жизнь, дабы в самое чёрное время, на краю гибели человечества, очнуться от многовекового сна и прийти на помощь потомкам. Чарли ни разу не был внутри Пагоды, хоть и знал о её секретах, но действительность поразила воображение больше самых смелых предположений. На мгновение он позабыл и о Пай Лине, и о грядущей встрече с чем-то непонятным… Учитель открыл низенькую дверь:
— Пройти дабы, нагнись, Коджин, — он послушно скользнул в полутёмную комнату, потолок и пол которой были черны, а стены выкрашены красным. С двух противоположных стен свешивались длинные цепи, оканчивающиеся коваными кольцами. — Руки подними. Их в стороны разведи, — Чарли почувствовал, как тяжёлые металлические браслеты плотно охватывают запястья, — мешать тебе будут руки. Своё не забыть имя постарайся, важно сие… — он удивлённо взглянул на Учителя и заметил матово мерцавший в пламени свечи чёрный предмет овальной формы, который Пай Линь держал кончиками пальцев.
В следующий миг рука Учителя взметнулась, и Чарли успел только сообразить, что это была грубо вырезанная из чего-то, похожего на поблёскивающий камень, маска с отверстиями для рта и глаз, — как удивительно тёплая, чуть шероховатая поверхность коснулась его лица и тут же словно присосалась к коже. Ощущение было неприятным. Чарли непроизвольно помотал головой, пытаясь стряхнуть с себя инородное тело.
— Своё имя не позабудь… и вспомнить сумей… ежели сумеешь — получится тогда… знать, суждено тебе… — прошелестел Пай Линь лишённым интонации голосом и тихо притворил дверь. Чарли остался один в тишине и темноте — свеча погасла, едва затихли шаги Учителя.
…И что же это такое?.. И как я должен с этим справиться?.. — вокруг было настолько темно, что не имело значения, открыты глаза или закрыты — разница не ощущалась.
Он сел и потянул к себе руки — браслеты не пускали. Неприятное ощущение беспомощности сжало сердце: казалось — в любой момент из темноты могут прилететь кинжалы и вонзиться в незащищённую грудь. Чарли поёрзал, пытаясь устроиться поудобнее, — оказалось, оковы позволяли не только стоять и сидеть, но даже лежать — однако это было очень неудобно: руки сильно вздёргивало вверх, — запястья и плечи сразу заломило и он поспешил вновь сесть.
И тут холодная игла кольнула висок, потом другой, и опять — острые щупальца начали медленно ввинчиваться в мозг. Боль не приходила. Совсем. Вместо неё возниклоощущение чужого присутствия в собственной голове. Жуткого, леденящего.
Постепенно Чарли погрузился в странное состояние — пограничное между сном и явью: он знал почти наверняка, что не спит, но при этом видел сны, принимая в них самое активное участие. Сны были яркими, живыми, очень насыщенными; он погружался в них, будто в глубокий омут, и никак не мог до конца проснуться, попадая из одного видения в следующее — и так без конца.
Он заново переживал былые конфликты, неудачи, провалы, промахи, не самые лучшие свои поступки, большие и малые несчастья — будто кто-то прокручивал перед глазами его жизнь, выбирая исключительно неприятные моменты, вытаскивая из глубин памяти даже давно забытые случаи и обиды. Закончившись недавними событиями — смертью друзей, пытками Малфоя, истерикой Флёр, расставанием с ней — череда мрачных жизненных эпизодов опять возвращалась в раннее детство и прокручивалась снова и снова. Ледяные щупальца беззастенчиво шныряли в голове, извлекая на свет всё новые болезненные подробности, заставляя Чарли сгорать от стыда и отвращения к самому себе, корчиться в бессильном ужасе от сознания собственной вины и беспомощности. Раз за разом, круг за кругом хоровод становился всё чернее, а ледяные когти прорывались всё глубже, не давая дышать и думать, стремясь добраться до сердца.
Чарли судорожно пытался сбросить маску — тряс головой, тянулся к коленям, силясь стащить её с лица, бился, выворачивая руки… сидя, лёжа, стоя — безуспешно придумывал самые разные положения, которые бы позволили отодрать присосавшуюся пакость, — всё напрасно.
…Когда он уже утратил счёт времени и ощущение реальности, когда уже наизусть знал, какой эпизод будет показан следующим, когда горло сдавило колючей петлёй — что-то изменилось, и в череде воспоминаний появились новые события, не имевшие места в реальности, — зримое воплощение всех его страхов — от самого мелкого и ничтожного до самого жуткого. И вновь мучительный хоровод, пополнившийся и расширившийся, увлекал за собой, и не имело значения, смотрит он или зажмуривает глаза, — с неизменной яркостью и подробностью всё высвечивалось в темноте. Навалились холод, ужас и бессилие — Чарли словно окаменел, перестал дёргаться, застыл на коленях, обвиснув на закованных руках и уронив голову на грудь, — погребённый под лавиной самых страшных своих кошмаров. Ладони и пальцы онемели, вросшая в лицо маска тяжёлым стылым камнем тянула вниз, тело почти потеряло чувствительность. Осталось только ощущение копошащихся ледяных щупалец, опутавших верхнюю половину туловища.
Но назло чужой воле, невзирая на рвущие душу картины, которые подступали со всех сторон, он заставлял себя рассуждать логически и неспешно, выстраивать насколько возможно чёткие умозаключения:
…Маска вытаскивает… скрытое в глубине моей души… позабытое, или сознательно спрятанное… мои неудачи и страхи… Это напоминает… дементоров. Значит… надо попробовать… осилить её так же…
Концентрироваться было невероятно трудно. Мысли вязли в невидимой паутине, но он упрямо продолжал оживлять самые лучшие, самые светлые свои воспоминания. Мама… отец… братья… Хогвартс… квиддич… драконы… друзья… и — Флёр… Её образ вырисовывался ярче всего, согревал и придавал сил… Чарли стал в мельчайших деталях припоминать их недавнюю встречу, надеясь, что радостные эмоции сломают Маску, освободят его из фантасмагорического замкнутого круга. У него получилось — сны наяву, участником которых он не переставал быть, стали другими… Счастье затопило его — безграничное, полное счастье — Флёр рядом, друзья не погибли, родные здоровы и благополучны… Сбывались сокровенные мечты и самые невозможные желания — он всё это видел, чувствовал, реально переживал. От полноты эмоций выступили слёзы — и тут же картины сменились на свою противоположность. Страхи вернулись, ещё чернее и кошмарней прежних… Любимые люди гибли в мучениях, мир рушился, горел, уничтожался… Он кричал, хотя и не был уверен, что кричит наяву. Он уже ни в чём не был уверен.
Снова вернулись счастливые сны — зримые, реальные, восхитительные. Чарли дрожал, зажмуриваясь, пытаясь отгородиться, — он уже знал, что будет после: Маска использовала радостные воспоминания против него самого. Однако заблокировать разум ему не удалось. Светлые видения раз за разом сменялись кошмарами, взлёты и падения становились всё болезненней, сердце билось с перебоями — испытание превращалось в настоящую пытку.
Чарли судорожно цеплялся за остатки связных мыслей, призывал на помощь логику, пытаясь удержать ускользающее сознание, пытаясь не раствориться в невыносимой душевной боли, не поддаться ей. Лучшее, что ему удалось придумать, — постараться задавить свои эмоции, чтобы лишить Маску власти над ними. Превозмогая липкий холод от рвущего его изнутри ужаса, Чарли заставлял себя не дрожать, выравнивал дыхание, вспоминал медитации с Пай Линем. Насколько он ещё мог контролировать самого себя, настолько старательно глушил и радость, и горе, и страх, и счастливые воспоминания… Но всё его существо сопротивлялось этому — отказывалось равнодушно взирать на картины гибели и разрушений… Он так и не сумел, — волны противоречивых чувств захлёстывали снова и снова, каждый новый всплеск горя или радости одинаково мучительно бил по измученным нервам, сознание ускользало…
…Сколько времени длился обморок, Чарли не понял и даже не сразу заметил, что погружение в чёрную беспросветную бездну замедлилось и «картинки» замелькали вновь. Он разозлился на себя за неспособность совладать с эмоциями — не реагировать, не воспринимать иллюзии всерьёз. С самого дна души поднялось нечто невообразимое, словно чернила плеснули в воду, — клубящееся ядовитое облако… Злость росла — и Чарли торопливо уцепился за ощущение мрачной обречённости, надеясь освободиться хотя бы благодаря ему. Тьма в сознании постепенно рассеивалась, но облегчение не приходило, а злость на собственное бессилие превратилась в слепящую ярость, — раскалённая добела ненависть захлестнула его. Чарли увидел Малфоя — своего заклятого врага… увидел, как расправляется с ним самыми изощрёнными способами. Белое пламя полыхало холодным огнём, когда он уничтожал всех, кто мешал, кто когда-либо вставал на пути… Ничего не осталось ни внутри, ни снаружи — всё заполнила ненависть. Теперь Чарли смертельно ненавидел себя самого — за слабость, за неспособность победить Маску… он готов был немедленно прекратить собственное жалкое существование.
Мелькнуло лицо матери… смеющаяся на качелях сестрёнка… счастливая улыбка старшего брата, весело болтающего с Флёр… распахнутое небо и широкие драконьи крылья… ледяная игла осторожно уколола сердце — словно пробовала его тонким кончиком, как боязливый купальщик воду — можно ли войти сюда, просочиться…
Неожиданно его окликнул мамин голос:
«Тигрёнок, домой! Сколько можно носиться!«
И тут же пробасил брат:
»Ну, ты и заставил нас поволноваться, Тигрище…«
Холод полз к сердцу, сжимая кольцо… Чарли отчётливо осознал — это последний бастион, дальше не будет ничего, дальше его просто не станет. Смертельный ужас, животный страх сотряс тело, неизвестно откуда взялись силы, и он с яростью отчаяния, с исступлённым желанием выжить, сам удивляясь результату, воздвиг мощнейший ментальный блок на пути вкрадчивого холода, вложив в барьер всё, на что только был сейчас способен.
Когда через несколько минут, показавшихся вечностью, Чарли сумел-таки сделать вдох, изумление ещё не покинуло его… Боль была настолько запредельной, что кроме глубочайшего удивления от самого факта существования такой боли, Чарли поначалу вообще ничего не испытал. Призрачные когти царапали сердце, однако, не решались пока впиться намертво и разорвать. Он снова поставил блокировку, и на этот раз непроизвольно взвыл, сам перепугавшись собственного вопля. Но упрямо продолжал отгораживаться, раз за разом всё больше слабея, — сознание отказывалось терпеть эту муку и готовилось снова покинуть его. Единственной пользой оказалось то, что холод отступил от сердца, стянув ледяной удавкой горло.
Чарли совсем обессилил, распростёртый на полу он уже не был способен двигаться, и мысли едва ворочались:
Вот и всё… вот и всё… — падало во тьму, как в омут, и по тишине расходились незримые круги. Апатия завладела им, — …вот и всё… — не было ни облегчения, ни досады, ни сожаления, ни радости. Фантасмагорический хоровод отодвинулся куда-то на самый край сознания — остались только тьма, тишина и безразличие.
…а забавно — умереть от собственных кошмаров! — пронзила на удивление чёткая мысль. Стало ужасно смешно, Чарли показалось, что он затрясся от хохота, но по телу прошла лишь слабая дрожь. Темнота беззвучно вторила ему, невидимо гримасничала — не пустота, а аморфная шевелящаяся субстанция, из которой постепенно вылепливалось нечто, готовое пожрать ещё трепыхающееся сердце и уже почти оцепеневшую душу…
В детстве Чарли боялся темноты. Билл безмятежно дрых, а он никак не мог уснуть, с головой прячась под одеяло, где страхи всё равно настигали, скалились из ночной черноты, обступали живой, дышащей ужасом массой… И тогда — луч света из открывшейся двери разгонял мрак, мама садилась рядом, брала его за руку, и все страхи улетучивались, словно их никогда и не было.
…ну и пусть… раньше темноты боялся… теперь — смерти родных и любимых…
Перед глазами замаячило размыто-светлое пятно, Чарли прищурился, пытаясь разглядеть, что же это такое — пятно увеличивалось, приобретая чёткость. Плюшевая игрушка. Забавный толстопузый тигрёнок, белый с оранжевыми полосками… Чарли потрясённо вспомнил — с этой игрушкой он засыпал, когда после рождения Перси мама больше не могла каждый вечер петь ему колыбельные… Он улыбнулся забытому другу детства, который помог избавиться от давних ночных страхов, и шевелящаяся тьма отпрянула, сжалась, выжидая.
Да — я боюсь… оказывается многого жутко боюсь — мысли немного прояснились, удушающее безразличие чуть-чуть отступило, — …не сумел… не осилил… и всё же…попытался. По-другому не вышло… но стыдиться… нечего… я — Чарли Уизли… сделал всё, что мог…
Плюшевая игрушка вытянулась, раздалась вширь, словно открывая собою дверь — и огромный белый тигр прыгнул из тьмы на грудь Чарли. Тот в ужасе зажмурился и — провалился в вихрь ярких красок и незнакомых ощущений…
…солнце сыпалось сквозь тёмно-зелёную листву блестящими каплями… смесь запахов щекотала ноздри — привычные запахи влажной земли, умытых цветов, оленьего стада у водопоя, спокойного ветра переплетались с раздражающе-горьким — запахом злобы и страха; отвратительно-кислым — запахом острых жал на длинных палках, которые угрожали со всех сторон… Тигр прижал уши и оскалил белоснежные клыки, — окружившие его люди пытались достать зверя копьями… передняя лапа играючи, будто тростинки, сломала несколько штук, с размаху проломив череп неудачно приблизившемуся охотнику… запах крови… вставшая дыбом шерсть на загривке… боль в пронзённом боку… яростный рывок — всеми мышцами, всем существом — прыжок… и темнота…
…Чарли дёрнулся, пытаясь приподняться и сесть — не вышло. Сцепив зубы, попробовал ещё раз — с тем же результатом. Он по-прежнему не мог двинуться, но тело больше не чувствовало холода — каждой трепещущей клеточкой оно ощущало тот беспощадный смертельный прыжок…
Значит… мои ошибки и промахи… воспоминания счастливые и не очень… даже злость и ненависть, даже инстинкт самосохранения и жажду жизни… — ты всё поворачиваешь против меня, безликая дрянь?! — ледяные иглы засуетились, вновь устремляясь к заколотившемуся сердцу, которое мощной волной гнало тепло по жилам. — У кого нет обид, неудач… страхов или ненавистных врагов? Не отдам тебе… ни боли своей, ни радости — всё моё, плохое и хорошее… это моя душа, моя судьба, моя личность… — показалось, будто Маска стала чуть легче. — Уж какой есть… далеко не идеальный, не слишком добродетельный, не очень храбрый и совсем не герой… Но за ошибки отвечу… и за добро расплачусь, зло прощу, как смогу… как умею проживу… и умру, не стыдясь… И меня любит Флёр… ни за что — просто так… значит, мне есть за что себя уважать.
Измученная душа напоследок потянулась к самому дорогому человеку. Чарли собрался с духом и сосредоточился на визуализации. У него получилось на удивление быстро — Флёр подошла и стала рядом. Он обнял её за плечи, она запрокинула голову, с улыбкой заглянула в глаза:
»Чего это ты раскис? Я тоже не подарок — и было бы из-за чего переживать…«
»Да уж! — он улыбнулся в ответ, сердце затрепыхалось неровными толчками. — Парочка неподарков…«
»Представляешь, какие ужасные, вредные, упрямые у нас будут дети?!» — и они засмеялись оба.
Призрачные щупальца втянулись в Маску, ледяные когти растаяли без следа. Браслеты тихо звякнули и отпустили запястья, одеревеневшие руки упали — едва ощутимое покалывание свидетельствовало, что кровь медленно пробирается по венам. Всё тело тупо болело. Маска уже не липла к коже. Не в силах двигать руками, Чарли медленно повернулся набок, и она упала с глухим стуком. Только увидев матовое поблёскивание её лоснящейся поверхности, он понял, что свеча снова горит. Дверь приоткрылась, послышались голоса… С упоительнейшим чувством полного удовлетворения Чарли закрыл глаза (не хотелось никого видеть и ничего говорить), но Пай Линь тихо и настойчиво звал, твёрдые пальцы сжимали его запястье:
— Коджин… Коджин… заснёшь прежде чем — назвать должен ты… дабы запомнить… Скажи, увидел кого ты в Мрака Живого Колодце, в беспросветности точке, считая, что кончено для тебя всё?
— Кого?.. — перед глазами плыло и качалось лицо старого Учителя, выхваченное из темноты ярким треугольником свечи.
— Не засыпай!! Пришёл на подмогу кто?! Назови, видел кого, — зверя ли, человека ли, птицу, камень?!
— Тигр… — прошептал Чарли, еле двигая непослушными искусанными губами. — Белый такой… с рыжими полосками… — и тут же соскользнул в милосердные объятия настоящего сна — тихого сна без сновидений, целительного для ноющего тела и измотанного духа.
— Вот впервые кем пришла душа в мир этот твоя, Коджин… Помни! — проговорил Пай Линь, бережно опуская его руку и дотрагиваясь до лба. — Бессознательное твоё, как тигр сей, теперь помогать станет, ибо справился ты… принял каким есть себя… значит, дальше Путь пролегает твой…
У ворот Главной Пагоды старика поджидал Чуэй:
— Учитель, зачем вы сделали это?! Коджин вторые сутки в Маске — он же сойдёт с ума! Или…
— Нет. Полагаю — способен вполне преодолеть он…
— Вы так вот уверены?!
— Совсем не уверен я… Но для блага его, пути для дальнейшего надобно пройти ему через это…
— Зачем так жестоко?!
— Пригодится сие… Дао Поток ведёт его, и мыслит в нём он безотчётно…
— Разве Путь поможет снять Маску?! Она убьёт его! Вы сказали ему, как она действует?
— Нет.
— Но ведь тогда он обречён!
— Он уже победил, — Пай Линь встряхнул юношу за плечи. — Он снял её.
— Снял?.. — Чуэй опешил. — На второй день?!
— Если б рассказал я, он понимание бы обрёл, шансы свои осознал — их нет у него… Ходящие с детства в учениках даже не всегда Маску снять могут — тебе говорю постоянно это, Чуэй. Коджин не знал испытание в чём, своей обречённости не ведал, потому путь к избавлению нашёл, борясь безоглядно…
— Не понимаю… — растеряно выговорил Чуэй. — Выходит, победить проще, если не знаешь, с чем предстоит столкнуться?..
— Не совсем так… Многое тебе недоступно ещё, молод ты слишком. Но пройдёт с годами это… — узкие глаза Учителя смеялись. — Не спеши, торопясь…
Следующие несколько дней Чарли просто отсыпался, и никто не смел тревожить его покой, даже Чуэй. Но на третьи сутки тот не выдержал-таки и примчался, переполненный вопросами и свежими новостями. Поняв, что рассказывать про Маску ему не собираются ни под каким видом, Чуэй немного сник, но тут же оживился, вспомнив о главной новости:
— Коджин, ты ж не в курсе! У нас ещё один гость, и надо же — тоже англичанин! Здорово, правда?!
— Здорово! — Чарли просиял. — Вот уж не чаял встретить тут земляка.
— А Учителя и по-китайски-то не всегда поймёшь, так он ещё и японские слова вставляет… куда уж иностранцу въехать в смысл! Так что меня англичанину в помощники-переводчики и определили, во как! По-нашему он совсем не говорит, зато какая тема у него — закачаешься!!!
— И какая же?
— Ему нужны древние рукописи Тех-Кто-Слышит. Он ищет чего-нибудь о Веретене Времени.
— О чём-о чём? Никогда не встречал упоминаний о подобном артефакте…
— А их и нет почти. Только у тех, кто с драконами может мыслями обмениваться, иногда мелькают упоминания — вроде драконам эту штуковину боги подарили, они же самые первые живые существа на планете… Ну то есть драконы, а не боги.
— Ничего себе! — присвистнул Чарли. — Структура времени для меня всегда оставалась тайной за семью печатями — настолько там всё запутано, малоизученно… В школе принцип работы обычного Хроноворота никак не давался, а тут нечто во сто крат более сложное… М-да, вызывает уважение человек, заинтересованный этой проблемой! Представишь меня ему?
— А то! — закивал Чуэй. — Насчёт сложности ты прав, никто вообще толком не представляет, что это за штука такая — Веретено Времени… Наш новый гость и хочет это разузнать. Он не так чтобы разговорчив и дюже высокомерен, но задачи ставит красиво — с ним работать легко, — глаза Чуэя горели предвкушением встречи с Тайной, он жаждал великих открытий и потрясающих перспектив. Чарли улыбнулся:
…Славный парень! Такой увлечённый, так рвётся к знаниям… Надо будет поговорить с Пай Линем — может, когда обстановка у нас прояснится, Учитель отпустит Чуэйя в Хогвартс — если тот сам захочет, конечно. Ему должно понравится, — пороется в Библиотеке, повидает Шотландию — всё-таки родина матери…
Назавтра после обязательных утренних тренировок и медитаций Чуэй поджидал Чарли у Главной Пагоды, чтобы вместе идти в Хранилище Мудрости и представить англичан друг другу. Как любая библиотека в мире, Хранилище было сплошь заставлено стеллажами — лёгкими и прочными бамбуковыми этажерками, на которых размещалось бессчетное множество свитков — от самых древнейших до современных. В последних разделах преобладали более привычные глазу европейца тома и фолианты. Хранилище Мудрости занимало основную часть Главной Пагоды, уходя вертикальными ярусами на всю высоту величественного строения. Свет проникал сквозь небольшие окна на каждом уровне, а температура и влажность везде поддерживались одинаковыми.
— Представляешь, Коджин, он не может работать без своего письменного стола! Приволок сюда чудовищную громадину, аж пришлось несколько стеллажей разобрать, чтоб его втиснуть! — Чуэй искренне возмущался столь бесцеремонным вторжением в святая святых.
— Мы — рабы своих привычек, — усмехнулся Чарли, — у каждого собственное представление об уюте и удобстве…
В библиотеках всегда особенная тишина: книги наполняют её эманациями разнообразных знаний, и тишина становится густым насыщенным раствором — кажется, достаточно малейшего толчка, и знания начнут кристаллизоваться прямо из воздуха, оседая на корешках драгоценной пылью…
У окна, бесцеремонно потеснив стеллажи, глыбой возвышался массивный письменный стол, выглядевший здесь столь же неуместно, как грубое каменное изваяние среди мраморных античных шедевров. Чарли споткнулся. Человек, перебиравший иллюстрированные свитки, вскинул голову, — и стал медленно подниматься из-за стола, машинально нащупывая волшебную палочку. Чарли убрал за спину сжавшиеся в кулаки руки.
…Не здесь и не сейчас…
— Естественно… — кивнул то ли своим, то ли его мыслям Люций Малфой. — Как тесен мир… Правда, Уизли?..
Замелькали воспоминания — ярче всего виделась бьющаяся в истерике Флёр — сердце пропустило удар и заколотилось с бешеной скоростью. Ненависть застила глаза, ярость вскипела удушливой волной, но Чарли не шелохнулся, продолжая молча глядеть на своего врага. Буря в душе свернулась тугим пульсирующим комом, и ему удалось удержать её внутри — то ли после недавнего испытания реакции были приторможены, то ли, наоборот, Маска странным образом придала ему сил.
Малфой изучал Чарли с брезгливым интересом, — кинется тот на него или же нет. Глаза оставались непроницаемыми, тонкие губы кривились в глумливой усмешке, от которой Чуэй позеленел и схватил Чарли за локоть:
— Пойдём, Коджин! Не будем мешать!
Тот не двинулся с места. Люций неторопливо сел и, зашуршав свитками, бросил без всякого выражения:
— Пшёл вон, ублюдок. Тобой я займусь позже.
Потерявший дар речи Чуэй видел, как побелели пальцы стиснутых за спиной рук, но в лице Чарли ничего не изменилось:
— Вам здесь не место, мистер Малфой. Убирайтесь!
Только через несколько секунд Чуэй осознал, что Чарли уже нет рядом. Бросив на нового гостя ошарашенный взгляд, юноша кинулся догонять друга.
Уизли шагал размашисто и быстро, и Чуэю пришлось почти бежать, чтобы попасть в такт его шагам:
— Так вы знакомы?
— Да.
— Он твой враг?
— Да. Так же, как я — его.
— Но… но… Здесь нет места вражде! Здесь все заключают перемирие и волшебные палочки сдают. Коджин, вы не можете тут сводить счёты!
— Разве дело только в нас?! — Чарли схватил юношу за плечо. — Ты даже не представляешь себе насколько это страшный человек! Что он тебе поручал?!
— Искать свитки, где найдётся хоть чуть-чуть о Веретене Времени… Ну так же, как я делаю для тебя по Проклятию Стрелы Аримана. Потом надо будет всё перевести и написать комментарии по поводу контекста, он по-китайски ни бельмеса.
— Ясно. Идём к Пай Линю. Я расскажу ему всё, что знаю про этого человека, а ты — о Веретене Времени. Вдруг Учитель слышал от драконов о таком артефакте и представляет, чем он может быть опасен. Если Малфой им интересуется — это неспроста!
— Коджин! Постой! — вскрикнул Чуэй, и Чарли замер, поражённый мольбой в его взгляде. — Не упоминай о Веретене, умоляю! Говори, что хочешь, только о самом предмете ни слова! Пожалуйста!!!
— Это ещё почему?! Малфой угрожал тебе? Требовал держать язык за зубами? — взволновался Чарли.
— Нет! Просто… понимаешь… сейчас Веретено Времени — непонятная штуковина из забытых легенд, и только. Но если я найду в Хранилище Мудрости какие-нибудь подробности, если я раскопаю описание и назначение Веретена — это будет настоящее открытие! И Учитель сможет гордиться мной! Сейчас я для него несмышлёный малыш, а так докажу, что вполне способен на настоящее исследование.
— Как излагаешь! Это Малфой тебя перспективками обнадёжил?
— Сдурел?! Он со мной даже не разговаривает — только указания даёт! А суметь завоевать уважение Учителя… да ещё серьёзное открытие сделать… это дорогого стоит!
— Чуэй… — Чарли заглянул мальчишке в глаза. — Малфой использует против тебя даже твою страсть к исследованиям — с ним нельзя играть. Он опасен, как кобра!
— Ну, Коджин, прошу тебя! Я Мал-Фу ничегошеньки не сообщу, пока с Учителем не объяснюсь! Хоть недельку дай мне — классифицирую уже найденное, попробую обобщить и с этим пойду к Пай Линю. А то Учитель назначит другого, тот отберёт информацию и дальше всё сделает сам, а мне как обычно достанется роль мальчика на побегушках! Чувствую, — тут прячется нечто потрясающее! И я это найду! Вот в твоём вопросе о снятии драконьего проклятия у меня такой убеждённости нету… — Чуэй виновато потупился, и тут же вновь вскинул умоляющий взгляд. — Всего неделю, Коджин! И потом я сам Учителю расскажу! Эй, будь же человеком!
— Ладно… Но только неделю! И я всё время буду рядом! С Малфоя глаз не спущу.
— Э-э-э, ненависть в тебе говорит, вот что! — назидательным тоном сообщил Чуэй. — Ты судишь предвзято, вражда тебе глаза застит. Я же вижу, не слепой — не может он быть негодяем, он так любит книги, так к ним бережно относится… Не такой это человек.
— Должен тебя разочаровать, — сухо ответил Чарли, хмуря брови, — среди самых отъявленных злодеев не редкость ценители знаний, литературы и искусства… Так что, это не показатель. К сожалению. — Чуэй пробурчал что-то, но спорить не стал. — А где мне сейчас найти Пай Линя?
— В Главной Пагоде — там у него дневная медитация…
— Значит, подожду.
— Коджин… не забудь — ты обещал…
— Я помню. Делай своё открытие, только будь осторожен!
— Спасибо! — Чуэй просиял и умчался обратно в Хранилище Мудрости.
Чарли просидел на ступеньках Пагоды достаточно долго, чтоб основательно замёрзнуть, но занятый своими мыслями ни холода, ни усталости не чувствовал — ежедневные тренировки духа и тела потихоньку начали приносить плоды. Солнце клонилось к закату, когда Пай Линь неспешной походкой вышел на крыльцо:
— Зачем сюда пожаловал ты?
— Мне надо рассказать вам кое-что, Учитель… — Чарли вскочил, — это очень важно!
— Так же и я тебе сообщить важное должен нечто, Коджин. Но первым говори, ибо вижу я, тебя как нетерпение гложет…
— Учитель, здесь появился Люций Малфой. Очень опасный человек! Он убивает, как дышит — легко и с удовольствием… Чтобы ни привело его сюда, ничего хорошего из этого не выйдет. Он должен уйти! Прикажите ему убраться!
— Уйдёт пусть он — говоришь ты… — Пай Линь глянул на закатное небо, где усталое солнце неспешно гасило алое сияние, кутаясь в покрывало сиреневых облаков.
— Вода где — оазис в пустыне там… И кровь пролить в земле благословенной разбойник не смеет отъявленный самый — ибо существу живому каждому драгоценна вода и необходима… Оазис знаний здесь — и сюда за знаниями прибыл Мал-Фу. Так же, как ты, Коджин. В знаниях отказать немыслимо столь же, сколь в воде отказать по пустыне бредущему. Он останется.
— Учитель, — Чарли потёр лоб, — если это необходимо, я расскажу вам то, что знаю о делах Малфоя. Мне «посчастливилось» познакомиться с ним достаточно близко, — усмешка вышла горькой.
— О Мал-Фу многое известно мне… с отцом был знаком его… Ныне чем занимается отпрыск сего рода древнего, дурной славой отягощённого, тоже ведомо мне… — чётки сухо щёлкнули в скрюченных старческих пальцах — раз, другой — костяшки будто отмеряли что-то. — Останется он, Коджин, сказал я.
— Но, Учитель! — возмутился Чарли. — Да плевать Малфой хотел на ваши высокие принципы и благородные традиции! А уж его понимание чести куда как своеобразно…
— Что ж… беда его это… и карма его. Негоже дела вершащим недостойные уподобляться, использовать методы их… Останется он.
— Хорошо! — фыркнул Чарли. — Раз Малфой остаётся, я буду приглядывать за ним. И при необходимости отягощу свою карму парочкой недостойных деяний в его адрес. С превеликим удовольствием!
— Сие глупого мальчишки слова, а не мужа взрослого, — морщинки разбежались по круглому лицу, Пай Линь улыбнулся. — Пусть так свершится, предрешено как… О Мал-Фу забудь — ибо сего дня утром драконы согласие долгожданное изрекли: позволили увезти четыре яйца из кладки последней.
— Они согласились?! — оторопел Чарли, осознавая, что уже не очень-то на это надеялся.
— Именно. Старейший знать дал мне… Будет позднее сообщено, когда сможешь яйца забрать ты. Итак, Дамб-Иль-До поручение исполнено, уйдёшь ты иль пребыванье продлишь?
— Время поджимает… Дракониха в Хогвартсе вот-вот отложит кладку. Но я не могу уйти, не дождавшись ответа! Ведь просьбу мою драконы удовлетворили, может, они и с вопросом будут так же щедры? Я подожду, пока есть ещё хоть какая-то надежда. Должен же я найти способ снять проклятие с драконов!
— Рад я. Твоё мне решение по душе. Только… от ответов не жди драконьих многого… — Пай Линь замолчал посредине фразы, защёлкал чётками. Чарли ждал продолжения. Старик улыбнулся. — Нечего сказать мне больше. Терпение… Путь пролегает тебя внутри и снаружи — время придёт когда, узнаешь… С миром, Коджин, ступай.
…Первые две ночи по возвращении из Китая Флёр снились странные кошмары, бесконечно повторяющиеся фантасмагорическим хороводом. Причём после пробуждения не вспоминалось ничего, кроме ужаса и беспомощности. Сие казалось тем страннее, что наяву её переполняли самые чудесные воспоминания. Но вскоре это прошло, и она вздохнула с облегчением. Прабабушка не сводила с Флёр внимательных глаз, расспрашивала то об одном, то о другом. И как-то само собой выходило, что частенько их занятия перетекали в долгие откровенные разговоры.
— …да-а, голубушка моя… похоже, этот мальчик запал тебе в душу сильнее других, — старая женщина ласково перебирала шелковистые волосы внучки, чья голова покоилась у неё на коленях. — Но от выбора никуда не деться, сколько бы ты его ни оттягивала…
— Не деться… скажи, а разве нельзя его отложить на несколько лет? Чтобы я хоть немного разобралась, что для меня важно в этой жизни…
— Отчего же — можно и отложить, только не наделаешь ли ты непоправимых глупостей за это время? К тому же, ведь ты собиралась научиться снимать проклятье Вечного Служения, а непосвящённой это не под силу… Такой магический уровень по плечу только Хранительнице, сконцентрировавшей свою энергию в одном направлении.
…Ох, моя ненаглядная… до сих пор в себя не могу прийти… Как ты умудрилась?! Как ты смогла?! Вернуть душу умирающего и не заблудиться в Серых Тоннелях — лишь Хранительница способна на это… для непосвящённой смерть неминуема! Не сомневалась, что ты талантлива, но никогда не могла представить, что ты ещё и чудо можешь сотворить… Ты должна стать Хранительницей! Моя обязанность, мой святой долг направить тебя — твоё предназначение быть Хранительницей и никем иным!
— О да — проклятье Вечного Служения… — Флёр нахмурилась. — Домовые эльфы Замка Слизерина… Они спасли меня, и я должна хоть как-то оправдать их жертву… ради них обязана научиться освобождать домовиков от чар, ввергающих в рабство. И значит — не имею права откладывать выбор…
Флёр смотрела в яркое лазурное небо, такое высокое и чистое, что дух захватывало — мнилось, нужно совсем небольшое усилие, чтобы легко взлететь в звонкую синь. Замок Хранительницы стоял на вершине одинокой скалы, окружённой глубокими пропастями. Его резные балкончики напоминали ласточкины гнёзда, а шпили и башни цепляли облака. Сложнейшие заклинания охраняли подступы к нему, делая цитадель невидимой и неприступной многие тысячелетия.
— Что же ты решила? — васильковые глаза старухи заглянули в точно такие же очи Флёр.
— …когда мы с Чарли любили друг друга на камне, похожем на древний алтарь, упала звезда… Правда, странно для января? И я загадала желание…
— Ты увидела падающую звезду в то время, когда вы… — взгляд Прабабушки стал острым, брови сдвинулись, а на сморщенном лице проступило суровое и непреклонное выражение.
Но глядящая в небо Флёр этого не увидела:
— Хочешь знать, что я попросила?
— Нет. Догадываюсь и так… — мрачно ответила старая колдунья.
…Поздно? Неужели уже поздно?! — ладонь Прабабушки ласково погладила внучку по лицу, по груди, задержалась над животом и резко отпрянула: - Ну нет! Пусть я возьму грех на душу, но ты станешь Хранительницей, девочка моя!
Флёр улыбнулась:
— Знаешь, мне тут пришло в голову… Раковины, которые ты собираешь у моря, — как они удивительно устроены: створки пригнаны друг к другу так точно, что даже лезвие ножа не просунуть меж ними. Выступы одной половинки точно входят в вогнутости другой… Иногда встречаются люди до странности похожие на две створки одной раковины… думаешь, это случайность? И не стоит ей придавать большого значения?
— Нет случайностей в мире… — вздохнула Прабабушка. — Между сомкнутых створок ракушки рождается жемчужина… Но раковины так хрупки и недолговечны, прибой стирает их в порошок, уничтожая сотнями тысяч! Мудрость лишь в вечном, в бесконечном движении океана… Вспомни о том, что я говорила тебе про два Пути.
— Ни на миг не забываю об этом, — безмятежное лицо Флёр дрогнуло, — но пока ничего не могу решить…
— Я помогу. Тебе необходима тишина и отрешённость, дабы взглянуть со стороны на себя и всё окружающее. Пойдём… — старая женщина поднялась и потянула за собой молодую, ласково приобняв её за плечи. — Прислушайся к голосу своей души…
…Это оказалась необычная пещера — находясь глубоко в скальном основании, она оставалась сухой и в ней ощущалось постоянное движение воздуха. Но самое потрясающее заключалось в её круглой форме и колодце, похожем на ствол рукотворной шахты, который уходил вертикально вверх и открывался прямо в небо огромным круглым глазом. И даже в ясный день на небе видны были звёзды…
Пол круглой пещеры устилал мелкий светлый песок, шелковистый и неожиданно тёплый, а стены расцвечивались яркими фресками, на которых бесконечной чередой проходили люди в белоснежных и сиреневых одеждах — смеющиеся, плачущие, танцующие, сражающиеся, поющие, растящие детей, бороздящие море и небо, играющие с огромными круторогими быками… Между до дрожи живых и красочных рисунков частенько попадались отпечатки ладоней — то ли безвестных художников, то ли восторженных посетителей этого таинственного места. Места, так располагающего к погружению в себя и раздумьям о Вечности.
Флёр оторвалась от разглядывания фресок и припала к горлышку высокого кувшина — вода и еда появлялись раз в день с радующим постоянством. Но есть не хотелось — внутри круглой пещеры почти зримо концентрировалась звонкая чистая энергия, дающая силы и очищающая разум. Флёр легла на спину, закинула руки за голову — в круглом зеве колодца синело небо, изредка наплывала белая кисея облаков, сквозь которую подмигивали звёзды, суля открытия сокровенных тайн…
Редактор: Stasy,
беты: Просто Прохожий, Корова Рыжая.
