Дорога без конца

Реклама

купить

Глава 6

Аппарировать с Хагридом — как нести чемодан без ручки. Но Чарли не жаловался, его терзало другое: что стряслось в Хогвартсе?! Что повергло лесничего в такое горе? Догадки, конечно, имелись, но он предпочёл придержать воображение…

Когда в Хогсмиде безутешный Хагрид потащил его прочь от карет с невидимыми лошадьми на тропу через Запретный Лес, догадки переросли в уверенность.

…Одно радует — мы не в школу, значит, с Джинни и Ронни порядок…

Показались отроги старого горного кряжа, знакомая пещера, у входа сиротливая кучка генераторов Защитного поля, снятых за ненадобностью… сомнений не осталось. Опередив Хагрида, Чарли вбежал под гулкие своды — казалось, стук сердца эхом отдаётся от каменных стен.

— Где Корус?! Где детёныши?

Хагрид пыхтел, утираясь грязной бородищей, мычал и тыкал пальцем вглубь пещеры. Чарли огляделся — неужели своды стали выше… гладкие, блестящие. Оплавленные. И семь приземистых валунов — раньше их тут не было. Он подошёл ближе — шершавая, чуть тёплая поверхность, на которой местами проступали смазанные ромбические узоры.

Умирая, драконы превращаются в камни… Три яйца было в кладке Корус, четверо эмбрионов привёз Чарли — вылупилось семеро дракончиков. Семь мёртвых камней стояло в пещере.

— Как же это… — он присел около ближайшего валуна, машинально погладил гранитный бок.

— Он-на… их… т-того…- лесничий очень старался взять себя в руки, и слова, наконец, прорвались, — загнала, значится, в пещеру… стала у входа… и это самое… как пыхнет! Поливала пламенем — до-о-о-олго… не отходила, значится, ни на шаг… они и не пикнули даже… такая силища огненная… а на груди у неё, кажись, стрела…

— Стрела?! — Чарли вскочил на ноги.

…Проклятье настигло Корус… а я так ничего и не сделал!

Он метнулся из пещеры наружу — к покосившейся, чудом избежавшей огня хибаре, которую соорудил, чтоб жить рядом с драконами. Там в чулане в целости и сохранности обнаружилась метла:

— Куда она улетела, Хагрид? Ты видел?

— Она… она… этта самое… каталась по земле… рвала себя когтями… будто голову мостырилась оттяпать… — лесничий был многословен как никогда. — А потом… взлетела — значится, да… куда направилась? Не знаю… не смотрел — я к детёнышам сразу… думал того… может, они этта… сдюжат… ну хоть один…

— Вылупившихся приказано уничтожить ей и во Тьмы Зиккурат покорно вернуться, — с соседней скалы камешками ссыпались слова Старейшего.

Хагрид, наяву узревший говорящего дракона, соляным столпом врос в землю.

— И Старейший ей не помог?!! — Чарли взвился в воздух, беря курс на север. — Тысяча крысоухих змей! Даже детёнышей не спас?!

— Оскверняют в рабство к людишкам попавшие предков священную память!

— Да на кой предкам нужна память, убивающая потомков?! Кто ж будет чтить их чешуйчатое величие?!

— Драконов проклявший маг волю их покорил… — невозмутимо шевельнул крыльями Старейший. — Сопротивлялась она, но с силой Стрелы не совладала постыдно.

— …сам бы попробовал совладать, соплохвост-переросток! — процедил Чарли себе под нос.

Наверняка Корус давно уже заперта в подземных гротах Зиккурата Тьмы, полностью во власти Тёмного Лорда. Чарли сам не знал, что и зачем гнало его вперёд — сквозь рвущий лёгкие ветер, сквозь удушающую стену вины.

Дракониху они увидели издалека — Корус барахталась в небе над пиками скал, над зубчатыми краями исполинских башен. Будто гигантский мотылёк попал в невидимую паутину. Алые крылья бились и бились, круша всё, к чему прикасались, исступлённо таща вверх сведённое судорогой тело. Вверх — выше, ещё выше… и камнем вниз — к чёрно-серой громаде цитадели, и снова вверх — рывком почти к облакам… и — вниз…

Она не хотела сдаваться — обезумевшая, бешенная, пыталась испепелить проклятый Зиккурат, но чужая воля побеждала, и ввинчивающаяся в сердце Стрела Аримана истощала силы.

Чарли кинулся вперёд, завис перед оскаленной мордой — в жёлтых глазах с алыми зрачками полыхала безудержная ярость, и тоска… и отчаяние…

Сквозь кровавую пену, пепел и огненные всполохи он выкрикивал команды и заклинания, звал её по имени, едва уворачиваясь от когтей и струй пламени; она молотила по воздуху лапами, крыльями, шипастым хвостом, горя желанием изничтожить всех до единого, встававших на её пути, пытавшихся приказывать ей. Давясь кашлем, Чарли вырвался из клубов дыма, выровнял метлу, жадно глотая чистый воздух, вскинул волшебную палочку левой рукой — и принялся рисовать.

Семь шаловливых дракончиков полетели к Корус. Прошмыгнули перед оскаленной пастью, с клыков которой стекало пламя. Вернулись. Приблизились. Дракониха перестала биться, невидимый канат натянулся до предела, но не сдвинул пленницу. Красно-бордовое тело взбугрилось от напряжения. Алые крылья взвились и ударили с такой силой, что загудели горы вокруг. В следующий миг дракониха свечой летела в небо — вверх, вверх, выше облаков — Чарли боялся поверить: неужели вырвалась, освободилась, смогла! Но она уже кровавой кометой падала вниз, и кожистые крылья были плотно прижаты к бокам.

…Он направил метлу в расщелину, из которой взметнулось пламя — оранжевая магма расплескалась по склонам… стекала в трещины скал… застывала бордовыми наростами на каменеющих обломках — кровь дракона… Чарли зажмурился. Поднял обе волшебные палочки — едва слышная в гулкой тишине зашуршала осыпь, погребая под собой останки того, что рвалось в небо драконихой Корус.

— Глупость сия непотребна!

…Только не это! — Чарли молчал, не открывая глаз.

— Жизни себя не лишает народ мой!

— Корус заставили… — он кашлянул, справляясь с голосом, — …заставили убить собственных детей…

— И что ж? С помощью моей новые у неё народились бы. Память предков она осквернила постыдно!

Потревоженные рокотом драконьего голоса ворчливым эхом откликнулись скалы… Человек взглянул в вертикальные прорези огненных зрачков — сотни тысячелетий прошли пред этими очами, не оставив в них отблеска, ни поранив, ни всколыхнув…

…Бессердечный, безмозглый, говорящий булыжник!.. — Чарли потёр лоб, не замечая, что размазывает копоть по лицу, и махнул рукой:

— Что ж… дорогу в священные горы Старейший найдёт — здесь ему больше нечего делать.

Человек улетел, а дракон остался — обернувшись утёсом, он по обычаю бодрствовал над могилой своей соплеменницы, читал письмена звёзд и размышлял об её отвратительной гибели, о мощи Стрелы Аримана, о странностях людишек, — драконов рисующих на облаках и страшные проклятия измышляющих…

Его народ давно уже не интересовало подобное, а ему было безмерно скучно со своим народом, и вопросы бередили душу, как в давние-давние времена юности, когда драконы ещё не рождались с генетической памятью предков.

Тёмный Лорд ощутил чудовищный всплеск магии, и тут же алчная тьма внутри него губкой впитала высвободившуюся энергию внезапно прерванной жизни…

Как при резкой остановке движущегося тела его кинетическая энергия переходит в потенциальную, так и тогда, когда внезапно обрывается жизнь любого существа, высвобождается «непрожитое время», энергия прерванной жизни. Большинство насильно исторгнутых душ находит успокоение на том или ином энергетическом уровне: одни потихоньку поднимаются вверх, другие дрейфуют вниз… а энергия прерванных жизней оседает в самых нижних мирах. Отягощённая злом в момент высвобождения, она стекает на «дно», и чтобы вернуться в круговорот бытия ей требуется проводник.

…Спящий Океан безнадёжно и смутно грезил о позабытом свете. Осколки искорёженных мыслеобразов ворочались в нём подобно снулым рыбинам. Он ждал. Впитывал новые энергетические выбросы и ждал. Время от времени души опускались в него — тёмные дела и помыслы затягивали их на самое дно. Спящий Океан обволакивал, просачивался внутрь в исступлённой надежде найти наконец то, что нужно, обрести долгожданный путь — тоннель, по которому хлынет в мир его истосковавшаяся от бездействия сила.

Сила разрушения.

Но в каждой, даже самой чёрной душе, едва приметная, едва теплящаяся, исковерканная и изломанная, упорно не гасла загадочная искра. Спящий Океан не помнил её имени, не постигал сути и не мог утопить. Эта искра держала душу, не давала ей раствориться и тянула вверх — сквозь толщу тьмы к невидимому свету, словно для неё не имелось преград, словно она не ведала страха, словно только ей подчинялись законы мироздания. Поэтому души всегда уходили, а Спящий Океан оставался ждать единственное существо, в коем не обнаружится этого ненавистного огня, ведь в запасе у него была целая вечность…

…Том Реддл всегда был особенным, равных ему не существовало — восторг от собственной уникальности стал едва ли не первым его осознанным воспоминанием. И даже когда этот восторг чуть-чуть поблек при соприкосновении с целым миром, населённым волшебниками, Том Реддл не признал их равными себе, — он по-прежнему оставался единственным и неповторимым. Эта уникальность давала ему карт-бланш на всё в этой жизни. Прочие должны были подчиняться традициям, законам и обязательствам, но не он. Апофеоз самовлюблённости породил жажду бессмертия — Том Реддл имел исключительное право сохранить себя неприкосновенным во времени. Бесконечная чреда рождений и перевоплощений его не устраивала: новое тело не так уж трудно создать самому, но гораздо сложнее сохранить именно эту — уникальнейшую, талантливейшую личность… Так определилась главная цель его жизни, которой с ранних лет подчинялись все устремления и ради которой все средства были хороши.

В молодости, в пору экспериментов над собой и миром, Том Реддл пытался с помощью хроноворотов влиять на процессы в собственном организме, учился расщеплять душу в надежде обрести бессмертие за счёт резервных копий, неподвластных уничтожению «якорей». Именно благодаря этим экспериментам Тёмный Лорд смог удержаться на грани между жизнью и смертью, а почти полную утрату человеческого облика он счёл мизерной платой за обретённое. Среди прочих талантов ещё в юности проявилась способность путешествовать меж измерениями — меж энергетическими уровнями планеты.

…И однажды на брег Спящего Океана пришёл человек. Вернее, его дух, путешествующий по мирам. Он вторгся в умопомрачительные глубины, бесстрашно зачерпнул силы. И Океан воспрял, вдруг обретя невозможное, уникальное, долгожданное — душу, свободную от негасимой искры, свободную от привязанности к любому другому существу. Избавленную от любви.

Когда маг даровал Океану имя, в хаосе мыслеобразов название всплыло само собой, но это уже утратило смысл, ибо путь был открыт — маг стал его господином и проводником. Эта пробуждённая Тёмным Лордом сила и стала основой Знака, которым он объединил и покорил своих последователей. Так по иронии судьбы, или по её причудливому замыслу, Тёмный Лорд и его люди стали в самом прямом смысле Пожирателями Смерти — пропустили через себя «спящую» энергию, вновь втянули её в круговорот бытия…

Океан подчинялся магу, но и маг подчинился Океану. Душу, свободную от любви, до краёв заполнила тьма, алчущая разрушений, — Спящий Океан требовал восполнения. И Тёмный Лорд создал систему заклинаний, позволявшую поглощать и накапливать энергию прерванных жизней — требовалось лишь вовремя поспевать в места массовой гибели людей или провоцировать катастрофы в удобное для себя время. Но этим маг не удовлетворился, он решил столкнуть планету энергетическим уровнем ниже: смена магнитных полюсов повлечёт за собой уничтожение большей части живых существ, что наполнит Океан до краёв. Оставался последний, самый главный вопрос: как продлить могущество в вечность?

Драконы против собственной воли подарили Тёмному Лорду ответ — Веретено Времени. Но не только его интересовала эта тайна. Один из приближённых избрал тот же путь, вожделея власти, а не бессмертия.

…Разве бессмертие не есть высшая власть? Власть над временем… Трудись усердно, мой скользкий друг, — время работает на меня.

…Чарли аппарировал в назначенное место. Им оказалась крошечная бухточка на юго-западе Франции — у самой границы с Испанией, недалеко от Пор-Вандра, где поросшие лесом отроги Пиренеев спускаются к самому морю. Солёный ветер трепал волосы, то и дело кидал их в глаза, теребил куртку, холодил руки, наметал песок на ботинки. Под ногами крошились ракушки, забытые отливом, — чьи-то осиротевшие домики… разбитый остов лодчонки трепыхался на мелких волнах.

…Дамблдор не стал распространяться о гибели драконов и сочувствовать тоже не стал, за это Чарли был ему признателен. Случившегося не изменить, поэтому директор сразу перешёл к делу — предложил ему новую командировку. Чарли отказался категорически, едва удержавшись, чтоб не послать старика к мерлиновой матери, но Дамблдор умел выбирать резоны. Да, Чарли нужны были деньги — и долг близнецам надо отдавать, и на что-то жить, а командировка на французские драконьи фермы Ордена Единорога под официальной эгидой всё того же Института Драконоведения гарантировала приличный заработок. Не обошлось и без Гильдии Авроров: их интересовала обстановка в Ордене Единорога, который по слухам настойчиво искал союза с Тёмным Лордом и Пожирателями Смерти. Поездка на драконьи фермы стала бы отличным прикрытием, и Гильдия готова была взять на себя любые расходы.

Чарли твердил, что это по силам лишь профессионалу вроде Арчибальда Хмелкирка, однако Хмури требовал настоящего драконовода, в соответствии с официальной легендой. Имелось ещё и личное поручение Дамблдора — сопроводить в Хогвартс новую ученицу. В итоге, оно и оказалось решающим — после намёка директора на просьбу некой особы доверить дело именно Чарли и никому другому. Он надеялся, что верно угадал имя таинственной особы. Это имя стало для него якорем в круговороте последних событий.

Раньше всё было ясно и просто: в детстве он знал, что впереди ждёт Хогвартс, в школе гордость не позволяла учиться спустя рукава, а квиддич подхлёстывал азарт и тщеславное желание не проигрывать никому и ни в чём; сразу после школы на драконоводческой станции в румынских Карпатах он столкнулся с кучей незнакомых задач и трудностей, но там тоже всё было понятно — работай, береги драконов, набирайся опыта…

Когда в конце прошлого года друзья погибли, а драконы оказались прокляты Тёмным Лордом, ясность исчезла, он уже не принадлежал себе и действовал будто по кем-то начертанной схеме. Это угнетало и обязывало. Только Чарли никак не удавалось понять, к чему именно склоняют его обстоятельства — штурвал вырвало из рук, и корабль несло в открытое море. Но и позволить себе роскошь бездумно отдаться на волю жизненных волн он не мог: долгов перед совестью хватало — и оставалось брать управление на себя.

…До чего же море Средиземное не походило на привычное Северное. Пусть зима была уже на исходе, — свинцовые воды Северного моря угрюмо вздымали пенные хребты, тщась дотянуться до низких серых туч… Здесь же вода до самого горизонта переливалась всеми сине-зелёными оттенками бирюзы, тени облаков скользили по ней, не замутняя хрустальной прозрачности. Казалось, небо наливалось цветом, впитывая в себя краски моря, а море в ответ густело небесной синью. Безбрежный простор, пронизанный светом, рождал ожидание чуда. И тяжесть на сердце таяла потихоньку…

…Флёр стояла на утёсе, не сводя глаз с высокого рыжеволосого человека, который вышагивал по самой кромке прибоя. Она остановилась на секундочку: передохнуть перед спуском, да так и замерла. Мысленно Флёр уже сбежала вниз, она так соскучилась! Но часть её существа — уязвлённая и обиженная — требовала расплаты за жгучую боль, испытанную над колдографией в газете… Однако внутренний спор разрешился не в пользу обиды, та отступила, и Флёр заспешила вниз по тропинке.

— …какой нос холодный! Замёрзла?.. — её укутала куртка, плечи стиснули знакомые руки.

Она прижалась к нему. Горький запах драконьей кожи и солёный аромат моря смешивались с его особенным запахом, который она не спутала бы ни с каким другим, — запахом ветра из горных лесов. Все колкости, заготовленные на стандартное «как я рад»-«как мне тебя не хватало», оказались бесполезны — она не успела ни растеряться, ни улыбнуться, когда он чмокнул её в кончик носа и потянулся к губам.

— Нас же-ждут…

Но прошла ещё не одна минута, тягучая, как терпкий гречишный мёд, пока они сумели разомкнуться на безопасное расстояние.

— Пошли… Прабабушка не любит ожиданья.

— А она тут при чём? — нахмурился Чарли.

— Вообще, это её идея, я только настояла, чтоб Дамблдор прислал именно тебя… — кончиками пальцев Флёр скользнула по его виску, дотронулась до губ, дрогнувших от прикосновения.

— …спасибо, что настояла… — его дыхание согрело ладонь, и всю её с головы до ног как молнией пронзило.

…Никому не отдам! Ты только мой…

— Идём скорее! — порывисто развернувшись, Флёр потащила его за собой.

Горы вырастали постепенно: сначала пологие склоны, за которые цеплялись дрожащие прутики кустарника и остатки пожухлой травы, выше колючей зелёной шкурой лес укрывал острые рёбра скал. А на горизонте искрились чистейшим льдом вершины.

Тропа еле виднелась, то исчезая, то появляясь вновь. Местами казалось, что по ней могут пройти лишь козы, но Флёр легко перепрыгивала с камня на камень, карабкалась по откосам, втискивалась в расщелины. Привычный к карпатским перевалам, Чарли не отставал, то и дело пытаясь пройти первым, но она, смеясь, заступала дорогу:

— Не выйдет! Я с трёх лет ползаю по этим тропкам, знаю каждый кустик и трещинку, каждую осыпь и козырёк, а ты через пару шагов куда-нибудь вляпаешься, и мне придётся тебя спасать.

— А спасать не хочется? Мечтаешь бросить меня тут? — поддразнил её Чарли.

Он глотал холодный воздух, пил его взахлёб, и никак не мог наглотаться — было в здешних горах нечто странное, пьянящее…

— Ну, раз ты такая бессердечная, я сейчас же аппарирую во-о-он на тот утёс и подожду там.

— Не вздумай!! Здесь аппарировать нельзя — повсюду заклинания и магические ловушки!

— Что-то ни одной не видать.

— Это потому… — Флёр едва заметно смутилась, — потому что ты со мной — все охранные чары и обереги создавали мои древние предки и Прабабушка, они пропускают только своих… только тех, в чьих жилах течёт эльфийская кровь.

— Но ведь…

— Обереги дозволяют провести одного гостя. Так что, никуда тебе от меня не деться: ни сбежать, ни назад вернуться!

— Считаешь, я захочу сбежать?

Флёр не выдержала его вспыхнувшего взгляда, отвела глаза:

…Думаешь, поцеловал, и я тут же растаяла?! — обида заворочалась, подняла змеиную голову.

— Пошли. Осталось немного.

Чарли оглядел пройденный извилистый путь — крошечную бухту уже затопил прилив пополам с сиреневыми сумерками, а скалу, у которой они стояли, ещё золотило солнце, увлёкшееся росписью закатного полотна…

— …красотища какая!

Он обхватил сосну, росшую на самом обрыве, вдохнул смолисто-морозный запах розовой коры… Далеко внизу темнела громада моря, изломы гор уходили в густую синь неба, словно створки раковины цвета индиго — море и небо — принимали скалы в свои ладони… Рядом высился поросший лесом утёс, из ущелья вверх по склонам маршировали сосны. Серые хребты то здесь, то там выпячивались из-под лесного пледа, и он соскальзывал, оставляя их один на один с пронзительным ветром.

— Здесь хочется петь, или молиться, или давать нерушимые клятвы…

— Это горный воздух вскружил тебе голову!

— Воздух тут ни при чём… — Чарли в два шага догнал Флёр на узкой тропке, бегущей по серповидному карнизу.

— Почти пришли. Магглы не забредают сюда — многослойные защитные чары отклоняют их маршруты далеко в сторону.

За ущельем на фоне неба прямо из скал вырастал строгий силуэт небольшого замка. И тропинка кончилась враз — ущелье распахнулось широченной пропастью, дно которой терялось в тумане.

— Подойти к замку можно только с этой стороны. Какой бы тропой мы ни шли, местность зачарована так, чтобы вывести сюда.

— Ого! И как же твои древние предки перебирались через эту жуть?

— По мосту, конечно… — и Флёр шагнула в пустоту.

Чарли ринулся за ней.

— Стой!!!

Он замер у самого обрыва, из-под ботинок посыпались камешки…

— И что это — заклинание левитации? Вроде нет… — он разглядывал Флёр, спокойно стоящую над бездной. — Скажи, какие чары?

— Это мост. Алмазный Мост. Здесь нельзя колдовать, я же предупреждала. Древние трансфигурировали обычные горные породы в гигантский кристалл и отшлифовали до прозрачности бриллианта чистейшей воды, поэтому мост невидим — просвечивает насквозь…

…«Тот из людей Алмазный Мост пройдёт, чьи помыслы чисты, а чувства искренни»…Прабабушка ведь рассказывала — бывали и такие, кто не прошёл…А он? Искренен ли он со мной?

— Здорово! — Чарли присел, пытаясь найти ракурс, который разрушил бы обман зрения. Глаза засияли исследовательским азартом, а Флёр резануло по сердцу — перед мысленным взором с ярчайшей отчётливостью предстала колдография во всю газетную полосу, запечатлевшая страстный поцелуй… её взгляд полыхнул сиреневым.

— Иди же! — она топнула ногой, каблучок отчётливо тренькнул по невидимой звонкой поверхности.

…а если… мост расступится?.. — и возмутительная колдография в миг померкла.

Чарли уже шагал, когда Флёр бросилась к нему, пытаясь то ли подхватить, то ли оттолкнуть назад, но… он стоял с ней рядом, правда, под ноги старался не глядеть:

— Ты думала — я не пойду?

— Н-не так быстро… — она никак не могла отдышаться, судорожно вцепившись в него, словно боясь разжать руки.

- В чём дело? Ты зовёшь меня и тут же пытаешься остановить? Что не так?

— Всё х-хорошо… — по мере того, как напряжение отпускало, её начинало трясти. — Прости! Сейчас…

— Ты дрожишь… — ничего не понимающий Чарли осторожно обнял её, — …что теперь?

— Вперёд! Только вперёд!

Для неё самое страшное осталось позади, а вот для него «веселье» только начиналось. Чарли глянул вниз и поспешно вскинул голову:

— Слушай… а… этот Алмазный Мост… он может стать чуть менее прозрачным?

Одно дело лететь на метле или драконе, управлять своим телом или ящером — тогда и высота ощущается иначе. И совсем другое без всяких чар видеть под ногами пустоту: потрескавшиеся склоны с пятнами рыжего лишайника, уступчато уходящие вниз. Чарли с замиранием сердца топнул — ноги ощутили твёрдость невидимого моста.

— Стать менее прозрачным? — эхом повторила Флёр. — Не знаю… колдовать-то нельзя…

Чарли перевёл дух и улыбнулся:

— Что ж, попробуем обойтись без волшебства.

Медленно и осторожно развернувшись, он опять шагнул на кромку обрыва, зачерпнул пригоршню мелких камешков и швырнул их под ноги Флёр. И мост проявился, припорошенный щебёночной пылью. Чарли удовлетворённо кивнул, набросал ещё несколько пригоршней в полу мантии, подмигнул:

— Придётся побыть сеятелем…

Так они и прошли — впереди Чарли, разбрасывающий камешки, Флёр следом.

— Дождь или ветер смахнут с моста остатки нашей хитрости, так что можешь не бояться за безопасность прабабушкиного замка, — он подхватил её за талию, высоко поднял и поставил на надёжный каменистый склон. И быстро отдёрнул руки, торопливо спрятав их в длинные рукава мантии. Флёр этого не заметила, не в силах оторвать взгляд от его улыбки, от красноречивых глаз, — и махом простила все его прегрешения на сотню лет вперёд… Правда, тут же решив, что ему об этом знать совсем не обязательно.

Как водится, замок внутри оказался гораздо больше, чем представлялось снаружи. Бесконечная анфилада поражала высотой стрельчатых сводов, простором залов и великолепием отделки. Каждый следующий зал не походил на предыдущий — в одном стены, пол, потолок переливались сочной зеленью малахита, в другом — густели бархатной синью лазурита, в третьем, пятом, седьмом — пестрели разнообразием оттенков красно-жёлто-салатовых яшм. А вставки из причудливых моховых агатов украшали стены «каменными пейзажами»… И ещё поражала пустота — кроме узоров, выращенных самой природой, в этих залах не было абсолютно ничего. Чарли чувствовал себя всё более неуютно посреди сочетания помпезности и заброшенности — холод пробирал до костей, в глазах рябило от яркости красок.

— Такое ощущение, что здесь никто никогда не жил…

— Почти угадал, — Флёр улыбнулась. — Испокон веку здесь обитает только Хранительница, и иногда гостят те, кого она пожелает видеть. Одному трудно согреть столько пустоты…

От последних слов Чарли стало не по себе.

— Зачем же так строить?

— Это память. Пустоту, оставшуюся после навсегда ушедших, не заполнить ничем — так говорит Прабабушка.

— А-апчхи-и-и! — и мрачная торжественность рассыпалась. — Похоже, она права, твоя прабабуля.

Чарли старательно тёр нос.

— Замёрз? — Флёр прижалась, просунув руки ему под локоть.

— Нет, — он мотнул головой, — но всё же от свидания с камином не откажусь.

Под сводами захлопотали крылья, ломая безмолвную строгость каменного пространства:

— О! А вот и прабабушкины голуби! — она вскинули вверх ладони, приглашая птиц присесть. — Здесь им просторно…

— А-апчхи! Пчхи-и! А-апч! — заходился Чарли, пока голуби кружились вокруг.

— Летите к Хозяйке — поприветствуйте её от нас! — лёгким взмахом Флёр разогнала белокрылую стаю. — Что это с тобой?

— Похоже… что-то вроде сенной лихорадки… У меня бывает летом, если пройтись по цветущему лугу… Но птицы — это впервые.

— Ты начхал на бабушкиных голубей! — расхохоталась Флёр. — Надо же! Они её единственная отрада, а ты… какое неуважение!

— И ничего смешного! — у Чарли заполыхали уши. — Я ж не в обиду!

— Дурачок! — она щёлкнула его по носу. — Теперь стану стращать тебя полевыми цветами и всякой пернатой дичью. Трепещи, о рыцарь!

Анфилада наконец привела их к дверям, — не очень высоким и совсем не помпезным, обычным двустворчатым дверям, за которыми обнаружились и приветливый жар камина, и уютные гобелены на стенах, и накрытый стол, источающий упоительные ароматы:

— Мир вам, — улыбнулась Прабабушка. Вездесущие голуби ворковали на спинке её кресла и в нише соседнего окна.

— Мир этому дому! — звонким эхом откликнулась Флёр.

Чарли почтительно поцеловал сморщенную руку, и тут же расчихался самым непочтительным образом. Кусая губы, чтобы не рассмеяться, Флёр объяснила причину. Прабабушке не хотелось разлучаться с любимцами, но гостеприимство обязывало, и голуби исчезли.

Ужин прошёл в натянутом оживлении: Флёр старалась изо всех сил, разрываясь между стремлением не обидеть Прабабушку и ободрить раздосадованного Чарли. Последний вежливо поддерживал разговор, Прабабушка ела сыр, отщипывая его по крошке, и обращалась в основном к внучке. Чарли здорово проголодался во время прогулки по горам, но сейчас кусок с трудом протискивался в горло. И хотя желудок настойчиво выражал готовность съесть ещё два раза по столько, он отодвинул тарелку и поблагодарил. Чело Прабабушки посветлело, она хлопнула в ладоши — и скатерть исчезла вместе с остатками трапезы.

— Поговорим же о том, для чего ты сюда прибыл. Моя внучка очень настаивала, чтоб дело поручили тебе… — старая волшебница внимательно глянула на собеседника. — Надеюсь, ты справишься!

— Постараюсь.

— Хороший ответ… по крайней мере, ты не торопишься преувеличивать свои силы. Насколько я знаю, тебе отводится три дня на знакомство с драконьими фермами Ордена Единорога?

— Совершенно верно.

— Так вот — на исходе третьего дня мадам Максим разыщет тебя. Она директор нашей магической школы.

— Кажется, пару лет назад нас знакомили на Тремудром Турнире…

Прабабушка кивнула:

— Мадам Максим поручит твоим заботам девочку, которую надо сопроводить в Хогвартс. Из-за некоторых физиологических особенностей она плохо переносит аппарирование, поэтому придётся лететь.

— Директор Дамблдор говорил об этом. Только… — Чарли старательно подбирал слова, — отчего мадам Максим или я, а не вы сами?..

— Хранительнице не дозволяется вмешиваться в судьбы, — голос Прабабушки звучал глухо, — даже в судьбы родственников… Исключение составляет лишь Ученица. Но и ей так же заказано вмешательство.

— Габриэль — моя сестра, — подала голос Флёр. — В этом сентябре ей идти в школу…

— И мы решили, что девочке необходимо покровительство Дамблдора, — сухо пояснила Прабабушка. — Мадам Максим больше не может присматривать за ней. Орден Единорога с молчаливого одобрения нашего Министерства Магии устраивает чистки — полукровок и магглорождённых выгоняют со всех мало-мальски ответственных постов, а уж то, что полугигант возглавляет школу просто верх безобразия с их точки зрения.

— К тому же, наш отец, — голос Флёр дохнул холодом, — один из главных кандидатов на апрельских выборах Премьер-министра Магии, а Магистр Ордена Единорога финансирует избирательную кампанию отца под лозунгом: «мир для чистокровных». Так что Габриэль им как кость в горле…

— Но почему?

— Эсперанса не совсем обычный человек, — Прабабушка глянула в окно на усыпавшие небо звёзды.

— Эсперанса?

— Так зовёт сестру Прабабушка, — пояснила Флёр.

— Это… Имя?

— Ещё чего! — сверкнули яркие глаза, а морщинистые губы поджались.

Чарли поёжился, вспомнив неудачную попытку позвать Флёр по Истинному Имени, прерванную старой колдуньей.

— После рождения Габриэль отец постоянно ссорился с мамой… я из дому сбегала, чтоб не видеть и не слышать этого.

— Мне пришлось поговорить с бароном и довести до его сведения, что наш род необычен, — холодно пояснила Прабабушка, — и что особенность Эсперансы вызвана не изменой его жены, а генетическим отзвуком давно минувших дней.

Заинтригованный Чарли переводил взгляд со старой женщины на молодую и обратно:

— Так что же с ней не так?

— Габриэль… она… может дышать под водой.

— Флёриэль хочет сказать, что у Эсперансы имеются врождённые жаберные щели.

— Вот это да! Неужели такое возможно?!

— Вполне. Когда-то Древние пытались улучшить собственную природу, дабы одинаково хорошо чувствовать себя и в воде, и на суше… и эта девочка — чудесный пример того, что задуманное им удалось, но оказалось утеряно на долгие тысячелетия. Потому я и нарекла её Эсперансой — надеждой… быть может, она положит начало новому пути развития человечества.

— Вот уж не знаю, — тонкие брови Флёр сошлись на переносице, — насчёт «нового пути» и надежды, а пока у Габриэль сплошные неприятности! Отец немного угомонился после разъяснений Прабабушки, и с мамой отношения у них вроде наладились, но Габи он по-прежнему игнорировал. И при каждом удобном случае пытался спихнуть куда подальше. Я пригрозила, что брошу школу, если это не прекратится! Мадам Максим позволила Габи с трёх лет жить в Шармбаттоне, и все годы, пока я училась, мы не разлучались. Да и после моего выпуска мадам Максим продолжала присматривать за сестрой — мама не решилась забрать её домой, опасаясь отцовского гнева…

— Но… а почему ей нельзя здесь?..

— Здесь ей не место! — отрезала Прабабушка. — Только Хранительница и Ученица.

— Но у вас же бывают гости? — старая волшебница всё больше раздражала Чарли.

— Габи непременно надо отправить к Дамблдору! — Флёр пристукнула кулачком. — Он сумеет её защитить.

— Я тоже смогу, — Чарли сжал её пальцы.

— Будь осторожен! Недооценить Бертрана легко, но очень опасно…

— Бертрана?.. — в груди шевельнулось неприятное чувство.

— Да, мой кузен Бертран Ланглуа де Кьюсак — Магистр Ордена Единорога.

— То есть тот, к кому я, собственно, и командирован? — Чарли захотелось немедленно придушить этого самого Магистра.

— Именно… он не знает, что ты уже во Франции, — Прабабушка усмехнулась. — Для него ты прибудешь послезавтра. К сожалению, мадам Максим не может прямо сейчас встретиться с тобой, поэтому придётся забрать Эсперансу на обратном пути.

— Повторяю, будь осторожен! И в Ордене, и потом… Бертран считает Габи выродком, мутантом, в стремлении к чистоте магической крови он доходит до абсурда… — Флёр кусала губы.

— Не волнуйся, с ней всё будет в порядке.

— И с тобой! Чтоб и с тобой тоже!

— Мы постараемся, — Чарли улыбнулся ей.

Прабабушка многозначительно кашлянула, заставив обоих вздрогнуть.

— У меня вопрос, — он тут же перевёл разговор. — Девочка постоянно нуждается в воде?

— Не совсем. Питьевой воды ей нужно побольше, чем обычным людям, и плавать необходимо по нескольку часов в день. Но на этом и всё. Дамблдору не придётся создавать какие-то слишком уж тепличные условия. Наоборот, Эсперансе не следует злоупотреблять купанием, чтоб не нарушить хрупкое пока ещё равновесие между лёгочным и жаберным дыханием, иначе она рискует превратиться исключительно в водного жителя.

— Габи нельзя долго находиться в воде… Когда на Тремудром Турнире не получилось её вовремя вытащить, я чуть с ума не сошла — ведь лёгкие могли отказать!

— А как она сама относится к своей непохожести? — Чарли уже проникся симпатией к удивительной девчушке.

— Эсперанса — девица рассудительная и послушная, не чета старшей сестре, — проворчала Прабабушка. — И строго выполняет все рекомендации.

Неожиданно нежная улыбка осветила морщинистые черты.

— Ты уж постарайся, мальчик. Доставь её под защиту Дамблдора. Не подведи.

— Я… — Чарли поднялся. — Обязательно!

Старая колдунья устало кивнула:

— Надеюсь… А сейчас — ступай, выспись как следует!

Расставаться с Флёр не хотелось, и он осторожно кинул на неё вопрошающий взгляд. Та вскочила:

— Провожу тебя до комнаты!

— Сядь, Флёриэль, — скрипучие нотки в старческом голосе не предвещали ничего хорошего. — Нам ещё надо кое-что обсудить.

— Но я только…

— Сядь!

— Не беспокойтесь, — Чарли направился к дверям, пряча досаду, — я и с домовым эльфом дойду.

В следующую секунду он понял, что сморозил какую-то глупость — лицо Прабабушки окаменело. Флёр расстроено закусила губу.

— Знаете ли, молодой человек, эльфы — мои Древние предки, а не рабы. Здесь никогда не было и не будет домовиков!!

— Простите! — Чарли поспешил ретироваться: похоже, в этот вечер он оказался не на высоте — сначала голуби, потом эльфы…

Следом заторопился серебряный канделябр, спешащий осветить дорогу в гостевое крыло. Пятно жёлтого света плыло по каменным плитам, тщетно пытаясь скрасить темноту пустых коридоров, на сердце было тоскливо и зябко. На пороге спальни, предназначенной ему на эту ночь, Чарли щёлкнул канделябр по витой подставке:

— Ну что тут скажешь… Завтра будет новый день, и мы постараемся всё исправить. Спокойной ночи, приятель!

…Он привык спать в самых неожиданных местах и на бессонницу не жаловался, но в эту ночь сон заставил себя дожидаться. И дело было не в угрызениях по поводу сказанного невпопад, вернее, не столько в них — от стен исходил почти могильный холод. Чарли никогда не приходилось ночевать в склепе, но он не сомневался, что там испытывал бы сходные ощущения. Этот замок никак не подходил Флёр, ему казалось, что ей здесь так же неуютно, как и ему, так же холодно и одиноко…

Он понял, что заснул, только когда первый солнечный луч согрел щёку, и одновременно с рассветом в комнату вторгся звон колокольчика. Чарли резко сел на кровати — сердце заныло, этот чистый, пронзительный звук навсегда сросся для него с последними мгновениями жизни Чуэя.

Колокольчик рассыпался трелью, и зазвучал голос Флёр, немного искажённый, но от этого не менее ласковый:

— Пора вставать, соня…

— Уже надо уходить?.. Время не ждёт! — кажется, он переборщил с оптимизмом.

— Не спеши… — нежный голос упал до шёпота, — этот день наш, до самого заката… Я жду тебя у ворот, следуй за колокольчиком — он проводит. Хочу показать кое-что…

Флёр встретила его такой улыбкой, что Чарли тут же растерял приветственные слова. Солнце только что встало, в розовых лучах её серебристые косы чуть отливали сиреневым. Толщиной в руку и длинной ниже талии, они обрамляли лицо и тело естественной рамой природной красоты. Сама того не замечая, она пританцовывала на месте от нетерпения, кусала губы, сияла глазами — и едва завидев, кинулась к нему:

— Скорее! А то солнце поднимется слишком высоко… Бежим! Надо успеть!

У Чарли в миг пересохло горло, он опустил взгляд, чтоб не ослепнуть и не задохнуться, увидел на сгибе её локтя внушительную корзинку:

— А-а… эттшто?

— Завтрак, — она подмигнула, — не собираюсь морить тебя голодом и пичкать сказками на пустой желудок. Устроим ма-аленький пикничок, не против?

— Спрашиваешь! — Чарли обнял её за талию, ощутив прилив нежности от этих простых слов.

Флёр задорно глянула снизу вверх и, вырвавшись, припустила бегом:

— А вот и не догонишь!!

Прабабушка смотрела на них поверх каменного кружева крошечного балкончика, похожего на ласточкино гнездо, пальцы задумчиво теребили потемневший от времени кулон на длинной цепочке:

— Милая моя девочка… бежишь навстречу судьбе, торопишь её и дразнишь… но она всё равно сильнее.

Глаза старухи видели не тропинку, спускающуюся от замка к озеру и не этих двоих, самозабвенно играющих в догонялки. Они видели цветущий луг и застенчивого деревенского парня, протягивающего на взмокшей от смущения ладони бронзовую безделушку:

…Это тебе, Фидес… я сам сделал — видишь, тут только половинка сердечка, вторая у меня — теперь они должны быть всегда вместе… — хрипловатый, взволнованный голос, заскорузлые от работы руки, нежные, настойчивые губы, незамысловатые ласки… Чем больше проходит лет, тем отчётливей проступают те давние дни. Верный признак старости — особая, щемящая яркость воспоминаний…

В тот год прежняя Хранительница открыла ей сокровенные знания Древних, могущество их магии, перспективы жизни длиной в тысячу лет. Что значила по сравнению с этим любовь какого-то магглорождённого олуха, неловкого и недалёкого! Она выбрала, не колеблясь. И без всяких угрызений отдала сестрице свою половинку смешного сердечка и даже своё имя, обязуясь впредь именоваться Хранительницей и только. Этот недотёпа не заподозрил подмены, что, в общем-то, не удивительно, ибо даже родная мать временами путала близняшек. Но отчего же его счастливая улыбка у алтаря, подсмотренная украдкой, до сих пор царапает память — ведь она предназначалась ей, а сестра не имела на неё никакого права… Отчего в картинной зале нет и не будет его портрета… Отчего после смерти сестры Хранительница забрала себе бронзовую половинку сердечка… отчего она так радуется, находя в каждом поколении их потомков черты того деревенского паренька… отчего он в последнее время всё чаще ей снится?..

Прабабушка усмехнулась:

— Если не я, то кто же… А теперь очередь Флёриэль… Всё же не стоило их отпускать!

Сухонькие пальцы вновь сжали кулон, истёртые края которого неожиданно больно врезались в кожу:

— …ладно, — прошептала старая женщина, — так и быть. Ради его памяти я поговорю с этим мальчиком. Слышишь, Жанно? Ради тебя…

Чарли без труда настиг Флёр.

— Так нечестно! — она вывернулась, сунула ему в руки корзинку и понеслась вперёд. — Я всё равно быстрее!

До берега небольшого озера они добежали одновременно. Облачка пара от разгоряченного дыхания смешались, когда Чарли притянул её к себе. Флёр приложила пальчик к его губам:

— Мне надо призвать лодку…

Переведя дух, она запела. Сначала негромко, потом уверенней и сильней зазвучал странный напев на языке Древних. У кромки воды сгустился туман, из которого соткался призрачный контур узконосой ладьи, постепенно становящийся всё отчётливей и плотней. Когда ладья осела на воду, продавив в ней солидную рябь, песня закончилась:

— Успели, — Флёр удовлетворённо кивнула, — теперь скала нас пропустит.

— Отчего у твоих древних предков такая любовь к прозрачным предметам? — вздохнул Чарли: сквозь лодку мутновато просвечивала тёмная вода и противоположный берег. Он поставил корзинку с едой на полупрозрачную кормовую банку и шагнул через борт. Посудина на деле оказалась надёжней, чем выглядела. Опершись на его руки, Флёр запрыгнула в лодку, а та даже не покачнулась.

— Древние пришли из северных широт, поначалу они даже замки строили только изо льда и снега. Это потом им полюбились деревья и горные кряжи, в которых возводились города и храмы, но Потоп уничтожил почти всё созданное их руками — лишь нерукотворное сохранилось, — Флёр могла рассказывать о своих предках бесконечно. — Прозрачность — их излюбленный символ. А вот белый цвет не был для Древних священным… ведь его слишком легко запачкать и к тому же он состоит из мешанины разных цветов. Прозрачность же символизировала для них Чистоту — как истинное слияние с окружающим, как попадание в унисон с миром.

— Интересный взгляд…

Ладья плыла к выдающемуся далеко в озеро скалистому мысу, Чарли притиснул Флёр спиной к себе, закрывая от резкого ветра. Нос лодки направлялся точно в середину освещённого солнцем склона. Когда он соприкоснулся с камнем, тот мгновенно растаял — скала пропустила их и тут же сомкнулась, как ни в чём не бывало. Гора приняла гостей в свои недра…

— Здорово! — запрокинув голову, Чарли рассматривал сталактиты на потолке пещеры, подсвеченные неярким сиянием, исходящим от ладьи. — Что это за место?

— Узнаешь… — голос Флёр звучал торжественно в странном полумраке.

Каменные стены раздались вширь и ввысь — лодка вплывала в просторный «зал». Известняковые каскады, балюстрады и портики, изваянные природой, мерцали молочной белизной в льющемся откуда-то сверху утреннем сиянии. Посередине плескалось ещё одно озеро, вода в котором опалесцировала — из глубины навстречу солнечным лучам поднимался загадочный свет.

— Это грот Эпоны…(в кельтском пантеоне Эпона — богиня лошадей и охоты, прим. автора)

Нос лодки с тихим шорохом взрезал жемчужный песок на полого уходящей в воду отмели:

— Как здесь тепло! И до чего красиво… — Чарли изумлённо оглядывался по сторонам.

— Вот тут мы и позавтракаем, — Флёр вытащила корзинку на берег и разожгла в углублении ближайшего валуна магический костерок.

— Странное место…

Чарли снял мантию, свернул вдвое и расстелил на камнях:

— Садись, а я пока осмотрюсь… Можно?

— Конечно! Но гора почти везде подходит вплотную к воде, — Флёр раскладывала на плоском булыжнике аппетитно пахнущие свёртки.

— А откуда тут озеро?

— Его наполняют дожди и горячие источники, бьющие со дна. Озеро очень глубокое…

— А Эпона — это кто?

— Сколько вопросов! — Флёр показала ему язык. — Набери-ка лучше воды.

Черпать с берега было неудобно, пришлось вновь забраться в лодку. Чарли почудилось, что глиняный котелок зачерпнул не воду, а чистый свет — так странно сияло прозрачнейшее озеро.

— Вот, держи, — он протянул Флёр полную доверху посудину.

— Спасибо! …ой! — она с ужасом уставилась на охватывающие его запястья тёмно-розовые шрамы, — что это?!

— Это? — Чарли мысленно обругал себя безголовым мантикрабом. Он машинально поддёрнул рукава, черпая воду, а опустить забыл. — Просто ожоги. При моей-то работе…

Флёр торопливо поднялась, потянула волшебную палочку.

— Не трать силы, — он поцеловал её пальцы. — Со временем пройдёт.

Она осторожно коснулась выпуклых рубцов, пряча полный жалости взгляд.

— …и меня не было… рядом не было, когда с тобой…

— Вот и хорошо, — Чарли вспомнил белые от торжествующей ярости глаза Малфоя.

— Ничего хорошего! — Флёр вскинула голову, ловя его взгляд. — Я бы сразу что-нибудь… — и осеклась. Пальцы проследили тонкую белую черту у него на шее, след ядовитого шипа:

— И этого тоже не было… Великая Матерь, сколько ненависти! — она обхватила его запястья, прижала ладони к своим щекам. В глазах потемнело, и на мгновение ей показалось, что сознание ускользает.

— Да ну… ерунда, — Чарли смущённо высвободил руки и обнял её, в голове тут же прояснилось. Тепло его тела, его запах окружили Флёр, его сердце билось ей в висок — и то, с чем она проснулась сегодня на рассвете, проросло в слова:

— Хочу быть с тобой. Всегда. Что бы ни случилось — не расставаться.

Он стиснул её крепче — почти до боли, и долго молчал, прежде чем ответить:

— …я буду защищать тебя. Всегда.

Они позабыли обо всём, что жило и дышало вокруг, пока тихий плеск воды, потрескивание костерка, шуршание песка под осевшей набок ладьёй не вернули их в реальность.

— Пойдём, — Флёр потянула его за руку, — мы ведь позавтракать собирались…

Она отломила по кусочку от каждого из принесённых яств, откупорила флягу вина, сложила снедь в корзинку и пустила в озеро.

— Хочу, чтоб Эпона даровала нам благосклонность и защиту, — ответила она на недоумённый взгляд Чарли. — Мы же здесь в гостях…

— Эта Эпона — она как твоя Прабабушка? Или как Эсперанса?

— Нет, — улыбнулась Флёр. — Жившие когда-то в этих местах кельты почитали её богиней — покровительницей охоты и любительницей лошадей. Правда, имя её звучало у них иначе — Ивонн.

— Флориэль-Ивонн София Лавьер…

— Да, меня назвали в её честь. Но она не богиня. Я потом расскажу… давай поедим.

Он кивнул, зачарованный её взглядом, таинственной магией этого места и бурей собственных чувств. Флёр прицепила котелок на предусмотрительно захваченный треножник, бросила в мгновенно забулькавшую воду какие-то травы и сушёные ягоды.

— …здесь всё готовится быстро.

Завтрак незаметно превратился в сакральную трапезу — расположившись на плоских камнях, как у стола, они беседовали, едва запоминания сказанное — настоящий диалог был безмолвным, но от него у обоих захватывало дух. Синие глаза Флёр сияли, она светилась вся — как озеро, как опалесцирующие стены грота, как кусочек неба высоко-высоко под сводами зала. У Чарли кружилась голова — магия пронизывала всё его существо осязаемой вибрацией света.

— Выпей… — вопреки ожиданиям, варево оказалось не очень горячим и приятным на вкус. Губы Флёр коснулись шершавого глиняного края в том же месте, что и губы Чарли — она допила свою половину.

— Жарко тут! — он стянул свитер. Тёмно-рыжие волосы налипли на взмокший лоб и шею.

- В озере вода очень тёплая — и воздух вокруг согревает… — она медленно отвела пряди с его глаз, погладила щёку, тонкий шрам на шее, коснулась ключиц, — …ты похудел.

— Ерунда… — он скользнул на колени, придвигаясь к ней вплотную, впиваясь пальцами в шнуровку корсажа…

Тёплая накидка сброшена, широкая юбка отправилась следом, ленты корсажа сопротивлялись недолго — Флёр осталась в белой сорочке, податливо затрещавшей под его руками.

Кровь застучала в висках, губы пересохли, пах налился горячей тяжестью — Чарли едва справлялся с трепещущим телом, освобождаясь от своей одежды.

— Не сейчас… — её губы ласкали его ухо, заставляя дрожать ещё сильней.

Она переплела свои пальцы с его и потянула Чарли к озеру. Вода действительно оказалась очень тёплой — настолько, что разгорячённая кожа ощущала лишь лёгкое касание, словно дуновение летнего ветерка. Отмель с жемчужным песком плавно уводила их всё глубже. Когда они зашли по пояс, Флёр потянула руку Чарли к себе. Перламутровый ритуальный ножик острейшим лезвием рассёк кожу от локтя до запястья, такой же надрез прочертил руку Флёр. Не разжимая сплетённых пальцев, она плотно прижала своё предплечье к его — их кровь, смешиваясь, стекала по ладоням в воду. Густые тёмные капли, разлохматившись алыми перьями, уходили в глубину — навстречу таинственному свету. Флёр тихо запела, перемежая древнюю эльфийскую песнь с французским речитативом:

— Эпона, прими нашу кровь, соедини наши души… осени нас силой своей… пусть наши дороги станут одной… даруй защиту… благословение даруй…

Алые струйки растворялись в воде, голосу Флёр вторило негромкое эхо, озеро таинственно мерцало. Чарли слышалась отдалённая музыка — рокот барабанов, звонкая песнь труб, грусть свирели и скрипичное соло… Внутри нарастало нечто неизъяснимое. Вечная симфония жизни — она воплощалась в звуки? Или это кровь шумела в ушах, а тело гудело от древней магии?

Флёр потянула сомкнутые руки вниз, погружая их в воду. Кровь остановилась, от порезов не осталось и следа. В следующий миг вокруг ладоней сгустился свет, переливаясь всеми цветами радуги, вспыхнул ярчайшим алым, потом густо-сиреневым и погас.

— Эпона соединила нас…

Чарли глянул вниз — вокруг запястья каждого из них сияла аметистовая полоса. Он поднял руку, чтобы рассмотреть получше, но не увидел ничего — та исчезла. Осталось лишь лёгкое теплое прикосновение.

— Они видны лишь иногда… — Флёр сжала своей левой рукой правую руку Чарли — на запястьях немедленно сгустились аметистовые тени.

Огромные сине-сиреневые глаза требовательно и вопрошающе смотрели ему в душу. Чарли взял её лицо в ладони, поцеловал в полуоткрытые губы… На краткий миг её оледенило воспоминание о секущем холодном ливне — видении будущего, посетившем во время медитации, — но оно тут же растаяло, стёртое тёплым дождём нежных прикосновений…

Её руки обвили его шею, их губы встретились. Тела вжались друг в друга. Флёр почувствовала, как жёсткие ладони стиснули талию, вознося вверх. Вода поддерживала, слегка покачивая… Флёр обвила ногами Чарли, ощутив гибкую сталь напрягшихся мышц…

вырезано по соображениям возрастных ограничений

…рокочущий водопад подхватил их, сметая сомнения и страхи, очищая тела и души… Единый возглас унёсся под белые своды грота, и выше — к солнцу, к облакам, чтоб раствориться в ветре. И браслеты мерцали аметистовым светом…

У Чарли подогнулись колени — он осел в воду. Флёр выскользнула из объятий и потянула его за собой — на мелководье. Он лёг на спину, раскинув руки, она пристроилась рядом — на животе, опершись на локти, поглядывала на него шальными глазами. Её намокшие косы струились серебряными змеями. Тёплая вода нежно ласкала тела, окутывала легчайшим покровом.

— …пусть только это не окажется сном…

— И не надейся… — пальчик Флёр вывел что-то на гладкой коже, посмуглевшей под памирским солнцем.

— о… з…е…р…о… — не открывая глаз, Чарли угадывал буквы.

— Шустрый! Это слово простое. А вот сейчас… — плеснув водой, Флёр разгладила ладошкой воображаемый свиток на его груди. Как же ей всё это время не хватало Чарли — возможность простых прикосновений казалась верхом счастья.

— ф… нет, с! — он старался не ошибиться, — …т…а…л…а… — сталактит!

— А вот и нет, а вот и нет! Совсем даже не то.

— А что?

— Сталагмит! — смеясь, Флёр взметнула тучу брызг.

— Хитрюга! — Чарли приподнялся на локте. — Сейчас моя очередь. Лежи смирно! — он принялся вырисовывать буквы вдоль её позвоночника.

— а…м…х…п… чего-чего? давай ещё раз! Уй! Пожалуйста, начни повыше, а то сосредоточиться трудно… а…м…ф…о? точно о? …р…а… амфора! Фух! Теперь я!

— ж… нет, ш… …е… р? …или г? пиши отчётливей, ты хитришь! — Чарли притянул её к себе.

Рисовать на обнажённой коже друг друга было так упоительно… Тела и губы заговорили снова. И браслеты не исчезали, светясь их энергией и страстью.

…Сколько времени прошло, они не знали, но сводчатый «потолок» нерукотворного зала начал потихоньку алеть — на мягких серых лапах подкрадывался вечер.

— Хорошо бы успеть до заката…

Прозрачная ладья тихо отчалила от жемчужной отмели.

— Так что же это за место? — Чарли сжал руку Флёр, фиолетовая дымка вновь окутала запястья. — И что это был за обряд?

— Древнейшая магия… венчальный обряд жриц Великой Матери — обряд единения и защиты.

— А тёзка твоя Эпона — и есть жрица?

— Да. Она последняя царица Древних — у них всегда правили женщины…

Сидя на корме, Флёр вытряхивала песок из распущенных кос и смотрела в светозарную глубь под лодкой.

— …эльфы научили людей владеть магией. Их магическая сила стократно превосходила человеческую, поэтому они создали такие системы обучения и способы тренировки, что волшебником становился каждый, даже если от роду ему доставалась лишь малая толика магического дара. Ведь можно научить рисовать любого, хотя великими живописцами становятся единицы… Семь Зиккуратов, возведённых Древними, создавали гармонию с Космосом, концентрировали магические энергии и делали их доступными всем. Но бывали и среди людей волшебники, отмеченные огромным талантом от рожденья, — и горе, коли таланты эти служили злу…

Узконосая ладья слабо светилась, бросая отблески на причудливые известковые натёки. Чарли стало не по себе — широко распахнутые глаза Флёр глядели в недосягаемые для него дали, и в них мерцал сиреневый свет…

— Во времена правления Эпоны явился человек, именовавший себя Тёмным Властелином. Он осквернил Зиккурат Тьмы кровью Древнейших, убивая драконов в его стенах. И собрал непобедимое войско — бессчётные орды нечисти, пришедшие из нижних миров. Чтобы существовать в нашем мире, демоны истребляли людей и питались энергией жертв. Целые народы гибли в одночасье, а Тёмный Властелин воцарялся на их землях… Но Древние оказались демонам не по зубам — слишком чисты и бесстрастны, слишком сильны. Их светозарная магия легко рассеивала нечисть. Однако полностью истребить исчадия тёмных миров не удавалось — слишком малочисленны были эльфы. И тогда, отчаявшись спасти человеческий род, царица Эпона прибегла к последнему средству. Запретному. Страшному. Тому, что в начале времён едва не погубило Древнейших… Эпона решила использовать Веретено Времени.

— Что-о-о?!! — Чарли не поверил своим ушам.

Вот уж чего он никак не ожидал, так это услышать из уст Флёр о том самом артефакте, который искал Малфой и ради сохранения тайны которого погиб Чуэй…

— Ты знаешь о нём? — в синих глазах мелькнула тревога.

— Кое-что слышал… когда в Китае был, — холод сжал сердце. Он ведь успокоился, решив, раз Пай Линь уничтожил рукописи Чуэя, значит, Малфою ничего не светит. А выходит есть и другие пути…

— И что же это за штука — Веретено Времени?

— Никто не знает наверняка, — Флёр вздохнула. — Древние очень боялись его использовать, царица Эпона с трудом убедила их. Но ещё сложней оказалось уговорить хранителей. Древнейшие ящеры долго не поддавались. Лучшие учёные умы, среди людей и среди эльфов, искали способ обезопасить Веретено. Они создали защитные чары невиданной силы и, осмелев, внесли-таки изменения в Ткань Мирозданья: Тёмный Властелин не родился, война не началась, все погибшие оказались живы, на земле воцарился мир и наступил Золотой Век.

— Так вот, значит, что! — Чарли вскочил, едва не опрокинув лодку. — Оно способно менять реальность!!

— Да — реальность стала другой. Но Зиккурат Тьмы по-прежнему был осквернён, и демоны по-прежнему угрожали людям, оставшись в новом мире, где их Тёмного Властелина никогда не существовало. Тогда эльфы и люди вышли на последнюю битву, чтобы любой ценой очистить землю от Тьмы. Семь дней и ночей длился бой. На колеснице, запряжённой четвёркой могучих коней, Эпона носилась между сражающимися, исцеляя раны, укрепляя дух. Потрясённые люди потом назвали её богиней, а боевым коням приписали волшебные свойства. Но силы всё равно были неравными. И когда нечисть возрадовалась, готовясь нанести решающий удар, Древние объединили свои магические силы и вверили их жрице — царица Эпона всей этой мощью свернула пространство-время, унеся в коллапс порождения тёмных сил…

Стены пещеры будто сдвинулись вокруг светящейся ладьи, чтобы не упустить ни единого слова. А лодка всё плыла, и тонкие усы раздвинутой воды следовали за ней не в силах расстаться — казалось, пока рассказ не окончится, обратный путь будет длиться и длиться.

— …а нас учили, что Древние безмятежно отправились в вышние сферы, предоставив людей самим себе, — с горечью проговорил Чарли.

— Некоторые из Древних действительно отказались сражаться, сочтя Эпону виновной в случившемся, — кивнула Флёр. — «Пусть люди защищаются сами», — решили они и отгородились в своих замках. Эти эльфы выжили, но участь их незавидна — они выродились в домовиков и попали в вечное рабство к людям.

— …а как же их великая магическая сила?..

— На смену силе пришла слабость, — Флёр зябко передёрнула плечами. — Равновесие нельзя обмануть… Золотой век продлился лишь пять с половиной столетий, а потом грянуло возмездие. По планете прокатилась волна чудовищных землетрясений. Она будто корчилась в судорогах. Магнитные полюса поменялись местами, ось сместилась, и Землю накрыл всемирный потоп.

— То есть, Потоп — это отдача от действия Веретена Времени?

— Конечно… ведь невозможно безнаказанно изменить Ткань Мирозданья. Эпона знала об этом, но надеялась, что последствия удастся свести к минимуму. Ещё перед началом последней битвы царица отослала двенадцать своих дочерей — жриц Великой Матери — к правителям четырёх сторон света, чтобы они присматривали за людьми. Когда потоп разрушил систему планетарного равновесия, когда вибрации высоких энергий ослабли, а люди почти полностью утратили магию, именно дочери Эпоны помогли им выстоять и спасли сокровища древних знаний.

Флёр опустила руку за борт, с тихим плеском пропуская воду сквозь пальцы — здесь та светилась лишь отражённым сияньем плывущей ладьи.

— Несколько дочерей Эпоны пережили Потоп и стали Хранительницами. Они и нашли кокон — свернутый мощнейшей магией кусок пространства-времени. Сияющая сфера невообразимой плотности покоится теперь в глубокой шахте у Срединного Моря — вот в этом озере. Потому вода в нём горяча и изливает свет… Внутри кокона время остановилось, и души Древних сражаются с исчадьями Тьмы вечно.

— Так бой не окончен?

— Пока Зиккурат Тьмы осквернён, нет ни победителей, ни побеждённых. Люди выжили благодаря Древним, но теперь всё в наших руках. Сфера, в которой тьма борется со светом, воспринимает энергию из окружающего мира, и «цвет» этой энергии питает ту или иную сторону.

— Покой нам только снится… — Чарли был сильно впечатлён. — И сейчас опять прОклятые драконы заточены в Зиккурате Тьмы… неужели история повторяется?!

— Кто знает…

— И свернутое пространство! Наши учёные только подбираются к этому… Чёрт возьми, какая силища была у Древних! Почему мы не можем воспользоваться их открытиями, если угроза по-прежнему реальна?

— Знания Древних грандиозны, и постигать их надо осторожно, чтобы не навредить. Это тоже одна из обязанностей Хранительниц…

Флёр встала — гора впереди растаяла, и ладья выплыла в подсвеченные алым серо-сиреневые сумерки. Задул холодный ветер, морща водную гладь, а скалистый мыс вновь надёжно скрыл в своих недрах грот Эпоны.

— Так вот какая у тебя тёзка… — Чарли накинул свою мантию на Флёр, укутал, закрывая от ветра. Она оперлась затылком ему на плечо, голос эхом отдавался в его груди:

— Потомки её дочерей один раз в жизни могут прийти сюда и испросить совет или исполнение желания… сегодня Эпона была безмерно благосклонна ко мне… к нам!

Алые отблески заката погасли — этот день отошёл в прошлое.

…А на следующее утро Чарли покидал замок Хранительницы. Он надеялся на прощанье повидаться с Флёр, но вместо этого серебряный колокольчик голосом Прабабушки пригласил его на «аудиенцию» в библиотеку. Следуя за звонким проводником, он гадал, о чём напоследок собирается говорить старая волшебница…

Хранительница, прямая, как струна, восседала у окна на высоком стуле. Перед ней на подставке распахнулась старинная книга с удивительно яркими иллюстрациями. Чарли, который ещё находился под впечатлением грота Эпоны и рассказа Флёр, показалось, будто на картинках кипит та древняя битва и мелькает колесница с четвёркой белоснежных коней…

— Прежде чем покинуть мои чертоги, не хочешь ли задать вопрос или попросить о чём-то? — пронзительно-яркие глаза, неестественно молодые на морщинистом лице, смотрели пристально и строго. Чарли стоило некоторых усилий выдержать этот взгляд, и вопреки нежеланию просить или спрашивать, он пробормотал:

— Хотелось проститься с Флёр…

— Исключено. Она медитирует.

— Но… как же обратный путь?

— Тебя проводят, — щёлкнув пальцами, Прабабушка призвала серебристый клубочек. — Он подстроится под твои шаги и приведёт куда надо, можешь не волноваться. Пойдём-ка… — старуха с изящной лёгкостью поднялась. — Хочу сделать тебе подарок.

Из библиотеки створчатая дверь открылась в зал с прозрачным потолком. Естественное освещение здесь было просто необходимо — по стенам в несколько рядов висели картины.

— Флёриэль говорила, у тебя есть талант к рисованию, я тоже иногда балуюсь красками, — Прабабушка грустно улыбнулась, — это помогает остановить мгновение. Запечатать, словно в капле янтаря воздух ушедших времён… Наверняка у вас есть семейные портреты, но такого точно не будет.

— Семейные портреты? — Чарли немного растерялся. — Есть, кажется, несколько штук… Никогда не интересовался нашим генеалогическим древом…

— Зря-зря, — Хранительница пересекла зал по диагонали и остановилась у поясного портрета молодой женщины в пышных кружевах. — Люди ценнее природных красот. Они так хрупки и недолговечны…

Приблизившись, Чарли увидел красавицу в самом расцвете юности — тонкие черты, чувственные губы, каштановые локоны над белоснежным лбом, пытливые серые глаза, сияющая улыбка…

— Она была такой хохотушкой, — старая волшебница нежно коснулась нарисованного лица. — Мы дружили, невзирая на огромную разницу в летах… Ей всё было интересно: устройство мирозданья, история Древних, тайны будущего — сколько вопросов она задавала! Но найти ответы не успела — умерла при родах. Муж уничтожил все её изображения — не мог смотреть на них без слёз… Никого не напоминает?

Чарли помотал головой, предчувствуя какой-то подвох.

— А вы ведь похожи… Это твоя прабабушка, мальчик. Неужели никто ничего не рассказывал?

— Дед иногда говорил, что отдал бы полжизни, только б увидеть лицо своей матери…

— Я подарю тебе копию портрета. Получишь, когда вернёшься в Англию.

— Н-но… — он подумал, что дед, несомненно, порадовался, если б был жив, а ему самому картина совершенно без надобности. Однако озвучивать эти мысли не стал.

— А это кто? — портрет на противоположной стене изображал смуглого мужчину с щёгольски закрученными усами, орлиным носом и ярко-синими глазами.

— Лангедокский дворянин… альбигоец… — старая волшебница говорила, не глядя на картину, и собеседнику почудилась дрожь в её голосе. — Погиб в замке Монсегюр…

— Странно… — Чарли было здесь чертовски неуютно, — портреты совсем не двигаются…

— Полагаю, картины и должны быть неподвижны — Хранительница направилась к дверям, — это ведь просто мёртвый холст, а люди живут в моей памяти…

Чарли задержался, окинув взглядом портреты — десятки людей, молодых и старых, счастливых и не очень, со своими судьбами, мыслями, чаяниями…

…Кладбище, да и только! Мавзолей тех, кто был ей дорог… Они прожили свой путь, а ей осталась лишь память… — холод пронзил с ног до головы, накатило отвращение к этому замку, к его пустующим залам, к печальной тишине и гробовому покою.

— Где ты там, мальчик? — окликнула Хранительница. — Дамблдор дал мне данные твоего рождения, и я составила подробнейший гороскоп.

— Зачем? — поёжился Чарли.

— Ну, должна же я знать, кто вскружил голову моей внучке… — фиалковые глаза потеплели лишь на мгновение. — И звёзды рассказали немало интересного.

— Например?

— Твоя жизнь была бы ничем не примечательна, если б… не твоя смерть.

— Все мы когда-нибудь умрём. — Чарли ощутил досаду: очередные предостережения и увещевания, чтобы он был внимательней с Эсперансой?

— Это да. Но тебе суждено встретить смерть в Зиккурате Тьмы, во власти тёмного мага. Твоя жизнь оборвётся под пытками. Ничего не напоминает? — старая волшебница заглянула ему в глаза.

— Э-это…

— Это уже было, верно? Едва не случилось, ведь так? Ты действительно умирал в Зиккурате Тьмы, и Флёриэль спасла тебя. Одна Великая Матерь ведает, как необученная, ещё даже непосвящённая в жрицы, смогла войти в Серые Тоннели и найти дорогу назад, причём, не только для себя… Но суть в том, что она смогла, и ты остался жить. Хотя от рождения тебе предназначалась гибель в тот день и час. Вы с моей внучкой изменили твою судьбу — то есть нарушили Равновесие. А такое не проходит безнаказанно…

— Разве выжить — это плохо? Разве спасти жизнь — преступление?! — Чарли обиделся больше за Флёр, чем за себя.

— Никому не позволено вмешиваться в предначертанное… Чем поплатится она, мне пока неведомо, но ты являешь собой огромную опасность. Несостоявшаяся смерть — омут, который беспощадно затягивает оказавшихся рядом с тобой: близких, испытывающих симпатию или дружеское участие, не говоря уж о чём-то большем.

…Чуэй?!! Неужели — это из-за меня… и всё могло быть иначе?! - мысль пронзила такой осязаемой болью, что Чарли пошатнулся, — Нет. Учитель говорил — это был его собственный выбор… или я просто пытаюсь оправдаться? Не хочу признавать факты?

— Вы говорите — предначертанное… Но ведь у человека есть выбор!.. Каждым мигом своего существования мы изменяем реальность, прокладываем путь собственными шагами — и значит, можем менять судьбу.

— Так сказал твой учитель Пай Линь?

— Да…

— Не верь ему, мальчик. Старый даос живёт над потоком времени и мыслит другими категориями. От судьбы не уйдёшь — твоя тебя тоже настигнет. Вопрос только, сколько людей, вовлечённых в твою жизнь, погибнет от соприкосновения со смертельной воронкой. Я не желаю, чтоб это произошло с Флёриэль.

— Но… — Чарли старался говорить ровно. — Если я настолько опасен, отчего же вы поручаете мне Эсперансу? И отчего не доверяете собственной внучке? Ведь если б судьба была против, Флёр не удалось бы то чудо, которое она совершила! И кто тогда не прав — уступившая нам судьба или вы, с вашей теорией «отложенной смерти»?

— Ты мне не веришь… — грустно констатировала старая волшебница.

— Уж простите, но мне гораздо легче сомневаться в ваших словах, чем в силе Флёр или в собственном праве жить на этом свете. Ведь ваше Равновесие позволило мне выжить, значит, это не угрожает его существованию?!

— Равновесие не может позволять или не позволять, — устало вздохнула Хранительница. — Оно просто есть, и если его нарушают, оно стремится восстановиться в новом качестве и новых обстоятельствах.

— Но это ведь не означает непременной кары для нарушивших его? — Чарли исподлобья глянул в фиалковые очи.

Хранительница помолчала, прежде чем продолжить:

— Равновесие не карает и не милует — оно формирует реальность. И воздаяние, как правило, приходит даже к тем, кто не верит в него…

— Нет правил без исключений. Это справедливо даже для тех, кто забывает об этом.

— Не дерзи, мальчик! Я открыла тебе глаза, чтобы ты ужаснулся и в страхе от той опасности, кою являешь собой, удалился от мира. А ты вздумал спорить!

— Даже смертный приговор могут отменить. И помилованный не будет виноват в том, что живёт. Вы просто хотите, чтобы я оставил Флёр. Ушёл с её дороги и не мешал вам готовить её к посвящению в жрицы или что там ещё — ведь так?!

— Конечно, — Хранительница сложила руки на груди и прикрыла глаза. — Я должна уберечь Флёриэль от глупых шагов, от неверного выбора… С её силой и талантом она обязана стать Хранительницей! Мир слишком нуждается в ней, а я уже слишком стара… У Флёриэль нет времени на колебания и раздумья. К тому же, вы с ней умудрились создать новую точку ветвления. И в каком направлении теперь станет развиваться реальность, даже я не могу предсказать!

— Значит, дело не в нас, а в точке ветвления, которая не вписывается в привычную вам картину, так?!

— Неужели ты не видишь, что история повторяется! Флёриэль ведь водила тебя в грот Эпоны, рассказывала о Последней Царице, о Великой Битве…

— Вы что — следили за нами?!

— Не горячись, — Хранительница отмахнулась от его возмущения. — Новый Тёмный Лорд собирает покорных своей воле драконов в Зиккурате Тьмы — тебе ли не знать об этом! Это ведь ты их не уберёг. Мир людей опять балансирует на краю пропасти, а я не Эпона — у меня нет и половины её мощи, я не в силах спасти человечество. Но если нас будет двое… Если талант Флёриэль помножится на мой опыт и знания, мы сможем противостоять Тьме. Подумай, что лежит на другой чаше весов, на одной из которых трепыхается твой махровый, собственнический эгоизм. Судьбы мира поставлены на карту!

— Вот только не надо пророчить всем скорую погибель!! — Чарли балансировал на самом краешке терпения и благовоспитанности. Внутренний голос шептал, что старуха права, но сердце было с ним категорически не согласно.

— Люди трепыхаются уже не одно тысячелетие после Потопа, хотя нам регулярно обещают конец света! Мы живы всем этим пророчествам вопреки — и будем жить, пока нам есть, кого защищать… Так что не надейтесь, я не оставлю Флёр.

— Послушай, упрямец, неужели ты не желаешь ей счастья? Неужели не хочешь, чтоб она прожила тысячу лет и стала могущественной волшебницей? Развила свои таланты, посвятила их служению людям? Что за отвратительный эгоист! Она подарила тебе несколько лишних месяцев, а то и лет жизни — отблагодари же её в ответ! Уйди с дороги. Уйди сам, ибо она сейчас не захочет расстаться, жалея тебя. Долг платежом красен, ведь так? Ты обязан сделать всё, чтоб никогда больше не видеться с ней, даже если Флёриэль сама будет умолять о встрече. Ради неё — ради её благополучия, ради её будущего — сделай это. Поступи как должно.

— Уйти? — серые глаза, сузившись, смотрели на старую женщину — словно острие призрачного кинжала упиралось ей в горло. — Оставить Флёр в этом замке, промёрзшем от одиночества? Подарить ей тысячелетнюю жизнь на погосте — среди портретов давно умерших?

— Не смей…

— Значит, я прав — раз это причиняет вам боль.

— За всё приходится платить. Я берегу судьбы мира, и перед этим ничто уплаченная мною цена…

— Не знаю. Не мне судить об этом. Но я поклялся защищать Флёр — и вам её не отдам!

— Вот как… Что ж — действуй. Только сможешь ли ты уберечь её от смерти, когда мир вокруг станет рушиться? От смерти, причина которой ты?!

У него потемнело в глазах, и голос охрип:

— Я буду защищать её. Всегда, — Чарли сжал кулаки. И на правом запястье сам собой вспыхнул аметистовый браслет.

— Немыслимо… — ахнула старая волшебница. — Эпона не могла соединить вас… это невозможно! Совершенно исключено!

— Однако это правда, — Чарли перевёл дух. Сиреневая полоса исчезла. — Сейчас я вынужден уйти один, но через несколько дней вернусь за Флёр.

— Её спросил бы для начала!

— А я уверен в ответе, — не оборачиваясь, бросил он у порога.

Как бы ему хотелось на самом деле быть столь убеждённым, что поступает во благо Флёр, а не наоборот!

Старуха махнула рукой серебряному клубочку:

— Проводи его до самой бухты, чтоб не убился раньше времени… — синие глаза глянули в такое же синее небо. — Ты прав, упрямец, — выбор действительно есть. И ты его сделал. Значит, Равновесие восстановится, и точка ветвления исчезнет вместе с тобой… Прощай!