История 1. Преданные
Нас вели по длинному тёмному коридору долго. Тишина только иногда нарушалась далёкими вскриками — а потом снова оставался лишь звук наших шагов: по-прежнему лёгкая, несмотря ни на что, танцующая поступь Русии, мягкие крадущиеся шаги Костаке, уверенные — Ансгара… Искрен шёл беззвучно, как и должен был идти боевик из Второй специальной группы. Мы шли — навстречу ожидавшему нас там, за этими ненавистными стенами. Несколько раз тени в боковых коридорах шевелились, и тогда ребята закрывали меня и Русию, становясь локтём к локтю.
Благородные. Верные. Честные. Мои братья — пусть не по крови, но по тому, что связало нас крепче кровных уз. Словами нельзя выразить, чтó такое было наше братство. Братство свободных, братство избранных, братство равных. Когда-то мы клялись в этом — перед знамёнами пяти Кругов-факультетов Школы, но даже не та клятва хранила наше единство всё это время, эти долгие четыре года. И старое правило — за спиной не должно остаться никого — теперь наполнилось новым смыслом: теперь за спиной могли остаться они, четверо, проверенные Азкабаном, пытанные аврорами, но не сдавшиеся и не отрёкшиеся.
Ребята защищали нас. Пусть сейчас, без волшебных палочек, они ничего не смогли бы сделать, вздумай дементоры приблизится к нам — но они всё же становились впереди, закрывая нас от… Наверное, воспоминаний.
Ибо нет ничего хуже их. Злых, льдистых воспоминаний, кружащихся вокруг одного простого слова — холодного, как декабрьское море. Слова цвета крови и золота. Длинного слова, режущего душу и убивающего последние светлые воспоминания, последнюю надежду.
Предательство.
Но это останется в прошлом — за захлопнувшимися воротами тюрьмы. Это останется в памяти — в тех тайниках, что не открываются даже бессонными ночами. В боли — в глазах друзей. В страхе — в глазах врагов.
Потому что отныне за нами будет стоять Азкабан.
Охранники торопились. Им было холодно и неуютно, а главное — страшно. За время, проведенное здесь, мы научились чувствовать страх не хуже своих стражей — не этих, спешащих к выходу, других. Тех, о которых там, за стенами, говорить не принято.
Страх охранников чувствовали все. Сворачивая в очередной раз, я увидела лицо Русии. Она улыбалась жёстко, хищно и — торжествующе. Мы не сломались. Здесь, в этом месте, где так много волшебников сошли с ума или умерли — мы выжили. И мы остались самими собой. Я улыбнулась ей в ответ и почувствовала, как трескаются губы. Мы давно не улыбались; но привкус крови во рту был знаком, знаком слишком хорошо.
Но это в прошлом. И предательство Старшего. И гибель Ангела, и эти оскаленные лица авроров, и трибунал… Всё в прошлом. Теперь — амнистия.
Они говорят, что война закончена. Глупцы. Они действительно считают, что это правда — но мы никогда не смиримся. И они дорого заплатят за пролитую ими чистую кровь Древних и Благородных Домов.
Сейчас знак Повелителя на руке потускнел, стал почти прозрачным. Остались только контуры-паутинки. Но я хорошо помню, как он горел, призывая нас — туда, вперёд, где не было запретов, где возможным было всё, где свою судьбу мы создавали сами. Я помню это чувство — вдохновение, ярость, восторг. Столь полная, столь абсолютная свобода. Этот великолепный сплав, воспоминания о котором не смог выжечь даже Азкабан.
Ничего. Эти четыре года, потерянные здесь, мы возвратим себе сполна.
Земляной пол под ногами наконец-то сменился чёрным камнем. Влага на стенах теперь лежала каплями, а не вымерзала слоем инея, как на верхних этажах, откуда мы шли. Здесь уже не было дверей, ведущих в камеры… И не было слышно голосов.
Сколько же нас здесь… За этими толстыми деревянными дверями, тёмными от пропитавшей их воды, окованными проржавевшим железом, томились те, кого я знала слишком хорошо. Дитмар, его приволокли на суд над нами уже отсюда. Но его спасала его ярость, та чистая ярость, которой горели лишь избранные из нас. Он ненавидел их, всех этих людей в серых неприметных мантиях, столь же гордо, сколь и беспочвенно называвших себя в честь зари — аврорами… На самом деле зарёй были мы. Новым светом, новым пламенем, которое, очистив магическое сообщество от скверны маггловской крови, возродило бы прежнюю истинную силу колдовства.
Я помню, как Дитмар говорил об этом, давно, ещё в Школе, накануне вручения нам дипломов. Наш выпуск стоял, по традиции, на площадке Отражений Дурмштранга. Тогда нас было ещё много. Уже через месяц четверть из нас погибла или была схвачена… Но тогда, в тот июньский день, когда солёный ветер с моря гнал над нами огромные тяжёлые тучи, мы этого ещё не знали. А Дитмар был хорош. Он неслучайно получил Метку раньше многих — не раньше меня или Костаке, но раньше многих, многих других.
Его предали. Предали, как и многих из нас, в самом начале войны, когда ещё ничего не было предопределено. Предатель… Мы так и не узнали его имени. Он был из старой гвардии Лорда — но кто? кто? кто?
Мы узнаем это. Возможно, не сразу, но кровь не водица, как любил говорить Крсто. И галеоны лишними не бывают. А ведь есть не только деньги, правда? Мы узнаем.
Человечки, много разных человечков уже успели начать жить обычной жизнью, успешно спрятавшись от рейдов авроров и, может быть даже, сумев подзабыть за эти четыре года, что такое страх и что такое боль. Что ж, мы напомним.
Крсто, Януш, Димитрий и Константин, Ядвига, Йорго, Воршула, Ангел… Сколько прекрасных алхимиков, заклинателей, трансфигурантов, которые так пригодились бы нам сейчас. Сколько блестящих Домов. За ними — за нами — стояли поколения предков, создавших этот мир… Мир, который по праву должен был принадлежать нам. Но нас бросили сюда, в этот ад. Что ж, теперь мы возвращаемся.
Стены стали совсем сухими, и уже загорелись первые факелы. Внутри Азкабана они не горят — там вечная тьма и холод. Даже огонь не выдерживает присутствия дементоров. Но ненависть в нас горела ярче и ровнее обычного пламени. И потому мы выдержали. А теперь мы шли, несломленные и не посрамившие своих предков.
Костаке оглянулся назад, и мы встретились с ним глазами. Он думал о том же, о чём и я. Он спрашивал: «Ты со мной?», и я ответила ему «Да». У нас многое отняли, и многое ещё нужно будет восстановить из руин, но потом, потом… Потом старый Знак взметнётся над крышами домов снова.
Рядом устало сутулился Ансгар. Он был старостой своего Круга в Дурмштранге, а потом, придя к Лорду, как пришли многие в тот год, он возглавил одну из групп, созданных из нашего выпуска. Когда мы столкнулись в первый раз в одном из замков организации… Странно. Все говорят, что всегда такие встречи вызывают неловкость. Но не было никакой неловкости: всё осталось по-прежнему, как в Школе, когда на Тёмных искусствах нам достаточно было не слов даже, жестов, чтобы творить вместе заклинания, при виде которых Наставник восхищённо приподнимал брови.
Повелитель называл нас своим молодым пламенем. И мы были его пламенем, пламенем холодным, но обжигающим, пламенем, испепеляющим отступников и беспощадным к врагам. Искрен смеялся над этим, говорил, что огонь безрассуден и ненасытен… Но ведь мы были именно такими, Повелитель был прав. Ещё он называл нас преданным пламенем — и был прав снова, не только потому, что за него мы были готовы умереть — но и потому, что нас действительно предали…
Искрен был самым свободным из нас. Так было всегда, с самого первого курса — он был самым бесстрашным. Ему, после гибели родителей от рук авроров выросшему в маггловском приюте, нечего было терять. Но он блестяще умел жить — ярко и яростно, каждый раз рискуя больше других и каждый раз побеждая их — нас — а вместе с нами и себя. И судьбу. А за это ему прощали всё. И тот год, прожитый нами словно в дурмане, год, когда наше слово становилось законом, а один взмах палочки решал, кому жить, а кому умереть, был для него стремительным взлётом. Он, смеясь — тогда мы ещё умели смеяться — говорил мне, что за его спиной словно распахнулись крылья. Искрен…
Коридор кончился у огромной железной двустворчатой двери. Охранники сняли с шей ключи, вставили их в две незаметные скважины в каждой створке… Скрип, такой отвратительный, что всё похолодело внутри. Последний шаг. Последний, через проклятый порог, туда, где надо нами у Азкабана не будет власти…
Наконец-то. Солнце в ноябре тусклое, но даже такое неяркое, оно ослепило нас на несколько секунд. Серое море волновалось, по поверхности воды бежала сильная зыбь. Ветер… Я вдыхала этот воздух, такой пьянящий, напоенный ароматом соли и горьким запахом травы, растущей на дюнах, вдыхала жадно, и мне казалось, что нет ничего слаще.
Сейчас, в свете дня, мы впервые по-настоящему увидели друг друга за последние четыре года. Все бледные, словно поднятые из могилы мертвецы. Впрочем, нас и хотели похоронить, похоронить и забыть… Не выйдет. Теперь уже не выйдет — я улыбалась, улыбалась ликующе, и видела, как неуверенно распрямляется Ансгар, как, грациозно отбросив назад волосы, гордо вскидывает голову Русия. Искрен, зажмурившись, улыбался одними уголками рта. Небрежно шевельнул плечами Костаке, сбрасывая тяжесть азкабанского холода.
— Господа? — Он окликнул нас уверенно. Без доли страха или презрения, как все те… И я узнала его. Пусть мы встречались мимолётно, всего несколько раз на общих сборах организации — но забыть Малфоя сложно. Ухоженный, лощёный, даже сейчас, после нашего поражения, после поражения Лорда… Хотелось бы мне знать, какому демону заложили душу его предки, если эта семья всегда выходит сухой из воды. Драко оглядывал нас внимательно, изучающе.
Если бы в его глазах мелькнула хоть тень… хоть тень чего-то, отдалённо напоминающего пренебрежение — наверное, мы разорвали бы его на части. Я чувствовала, как подобрался Костаке, видела, как задумчиво прищурился Искрен, недобро улыбнулся Ансгар…И Малфой понял это. Понял и улыбнулся, тонко, дипломатично. Мы были нужны ему. Действительно нужны.
— Добро пожаловать обратно. Я счастлив приветствовать вас от лица моей группы, — он подчеркнул это слово. Группа.
Как давно мы не слышали его.
Группа. Прошлое оживало. А последних четырёх лет отныне не существовало.
— Я многое объясню по дороге. Не угодно ли? — он сделал приглашающий жест. Костаке улыбнулся, также тонко, понимающе, точно скопировав улыбку собеседника. И шагнул вперёд.
Что ж. Война не закончена. В Дурмштранге будет новый выпуск — через полгода. А за это время нужно сделать многое. Но мы успеем. И тогда… тогда когда-нибудь над этим миром взойдёт новая заря.
Они назовут её кровавой. Но мы будем знать, что это заря чистых кровью.