Кто-то бьётся в дверь заколоченную…

Глава 6. Под аккомпанемент дождя.

Все суета…
И вечный поиск денег,
И трата их, и сочиненье книг.
Все суета.
Но никуда не денешь
Своей тоски,
Протяжной, словно крик
Не я один живу в такой неволе,
Надеясь на какой-нибудь просвет.
Мы рождены,
Чтоб сказку сделать болью.
Но оказалось, что и сказки нет.

А. Дементьев

Около двадцати пяти лет спустя.

Школа Магии и Колдовства. Ночь. Кабинет директора.

Фоукс сидит на спинке кресла и дремлет, спрятав голову под крыло. В приоткрытое окно врывается холодный осенний ветер, тяжелые портьеры слегка покачиваются. Порыв ветра — будто чей-то глубокий задумчивый вздох, полный какой-то невыразимой безнадёги и тоски. Волшебная птица тревожно вздрагивает и начинает беспокойно возиться на своем «насесте», словно почувствовав присутствие чего-то чужеродного. Откуда-то из темного угла кабинета слышится старческий голос, хриплый и срывающийся, то ли от простуды, то ли еще от чего-то…

— Тише, старина, тише. Все в порядке: это был всего лишь ветер. Да что ж с тобой случилось, в конце-то концов?! Наверно, устал. Скоро сгоришь… — пауза. — Мы все устали. Осень. Дождь. Этот ветер. Я, наверно, тоже пришел в негодность… Пора на покой.

Высокий седовласый старик медленно выбирается из темноты поближе к слабому пятну света. Он подходит к окну и задумчиво смотрит куда-то в даль, по-детски прижимаясь лбом к стеклу. Непонятно, что его взгляд пытается найти в вязком дождливом сумраке за оконной рамой. Дождь и ветер смешали все силуэты в какую-то безликую массу — самое близкое и четкое кажется непонятным и далеким в этой путанице размытых очертаний. Старик снимает очки-половинки и протирает глаза. В этом безмерно усталом человеке трудно узнать директора Хогвартса, самого сильного светлого мага эпохи. Он изменился, сильно постарел.

Изменились все. С той отчаянной поры утекло много времени. Настолько много, что можно было судить и оценивать все произошедшее хладнокровно, со стороны… Будто бы это не ты хоронил до боли дорогих сердцу людей одного за другим. Победа была завоевана, количество жертв было сведено к минимуму. Количество — к минимуму… а как определить, где здесь кончается минимум? Это люди, живые люди, которые о чем-то мечтали, к чему-то стремились…

От этих мыслей, тяжелых и дождливых, как тучи за окном, глубокие борозды морщин на лице Дамблдора становятся еще резче. Он, не в силах больше сопротивляться, закрывает глаза и погружается в бездонный омут собственного прошлого…

В холодном кабинете Зельеделия перед давно потухшим камином сидит преподавательница миссис Лонгботтом. Короткие каштановые волосы непослушными прядями обрамляют ее болезненно худое лицо. Под ничего не выражающими карими глазами залегли серые тени, и от этого женщина выглядит старше своих лет. Она удобно устроилась в глубоком кресле, обхватив колени руками, и прислушивается к шуму ветра в дымоходе. Заунывные звуки слышны даже здесь, под защитой толстых стен подземелья, заставляя всех и каждого невольно погружаться в воспоминания. Эта женщина многого добилась в жизни, осуществила почти все свои юношеские мечты, сделала несколько крупных открытий в области зельеделия, написала шесть толстых научных книг; она отличается редким здравомыслием, умна, довольно красива, замужем за добрым, любящим и заботливым человеком, который просто боготворит ее. Но мысли миссис Лонгботтом тоже почему-то не выделяются особой жизнерадостностью. Она украдкой бросает взгляд в сторону зеркала, висящего на стене. Насмешливая улыбка скользит по бледным губам. Но даже слабая вспышка эмоций не озаряет лицо: от холодной усмешки только тени под глазами становятся ярче. Кажется, что эта женщина не умеет по-настоящему улыбаться. Она медленно выбирается из кресла, достает из шкафчика вино в красивой старинной бутылке и не спеша наливает в кубок. Потом подходит к зеркалу, чокается со своим отражением и произносит длинный тост:

— Что ж, с днем рождения! Кто еще поздравит, если сама себя не поздравишь… Даже муж забыл. Совсем переселился на работу. Хотя ему надо отдать честь: благодаря упорству из него получился неплохой аврор, несмотря на его феноменальную рассеянность. Ну а я стала великолепной заменой своего предшественника на должности преподавателя зельеделия. Моего ядовитого сарказма боятся не только ученики, мой собственный муж и прочая нестоящая внимания мелочь. Я уже сама боюсь того, во что превратилась. Но я пью не за себя настоящую, а за старую добрую отличницу-зубрилу Гермиону Грейнжер! Она пока еще не утонула в моем ехидстве… Интересно, а кто-нибудь из старых знакомых узнал бы меня?.. Н-да. Лучше просто напиться и не философствовать.

Отражение в зеркале залпом выпило содержимое кубка. Выражение лица при этом процессе было достойно получить за брезгливость премию имени профессора Снейпа. Затем последовали новый критический взгляд и глубокий вздох, означающие примерно это: «Эх ты, даже наклюкаться по-человечески не можешь…». С видом великомученика Гермиона Лонгботтом отходит от зеркала и усаживается за свой рабочий стол. Перед ней высится стопка пергаментов с контрольными работами шестого курса. Она несколько секунд мрачно разглядывает эту стопку, но потом на ее лице вновь появляется саркастичная улыбка, ставшая за много лет неизменным спутником и точным показателем настроения всех профессоров зельеделия в Хогвартсе. Гермиона берет первую работу, пробегает ее глазами и начинает там что-то писать яркими чернилами. Судя по выражению лица, это вовсе не похвала в адрес ученика. Ох, и не повезло же шестому курсу…

Рон Уизли делал то же, что Гермиона и Дамблдор, — истязался мрачной самокритикой под нескончаемый дуэт дождя и ветра. Он решительно шел по скользкой мостовой, не глядя под ноги и с отсутствующим видом шлепая по глубоким лужам. Его мысли были тяжелыми и размеренными, в такт шагам:

«Черт, мне скоро сорок лет стукнет… Сорок лет; облезлая квартирка на последнем этаже; ни семьи, ни друзей, никого, кто ждал бы меня по вечерам с работы; жестокий ревматизм, скручивающий спину при появлении на небе любого самого захудалого облачка… Ничего не достиг, ничем не выделился, никому не помог. Надо будет повесить на двери табличку: „Здесь живет Самый Большой Неудачник На Свете“. Хотя никто наверно даже внимания не обратит. Вот черт. И самое смешное, что мне самому уже на все глубоко плевать. Никогда не думал, что смирюсь с таким положением дел. Вот если бы лет двадцать пять назад кто-то сказал, что я буду влачить существование фонарного столба, я бы наверно очень сильно обиделся и надавал бы этому „кому-то“ по шее. Гарри бросился бы на мою защиту, а Гермиона посоветовала бы рецептик какого-нибудь редкого яда для обидчика… Хотя нет, в те старые добрые времена Гермиона еще не разбиралась в ядах так хорошо, как сейчас. Да и Гарри… Черт-черт-черт!!!»

Всю свою жизнь Рон делил на два периода: до и после смерти родителей. А точнее на наивное детство и жестокую реальность. Что самое странное, он и людей делил также: Гермиона до и Гермиона после — для него это были два абсолютно разных человека. Предательство лучшего друга, смерть родителей, последняя битва с Лордом, героическая гибель Снэйпа… Рональд даже школу окончить не успел: пришлось устраиваться на работу вместе с Джорджем и Фредом. Теперь «Лавка дядюшек Уизли» процветала — близнецы успешно справились со всеми жизненными трудностями, правда, оба утратили свою залихватскую бесшабашность. Билл и Чарли всеми силами старались помочь своим братьям и сестре, чего нельзя было сказать о Перси. Последний старательно делал вид, что никакого отношения к своей семье он не имеет. На похоронах родителей Рон кинулся на заместителя министра Магии Персиваля Уизли с кулаками. Причиной стала фраза, брошенная этим самым заместителем сквозь зубы: «Они получили то, что заслужили. Пригрели у себя на груди василиска и вот … Я всегда считал, что Поттер сумасшедший». Короче говоря, очередная скандальная история для «Ежедневного пророка». И никому не было дела до того, что чувствовал Рон. А он… а он поплакал, поломал ни в чем неповинную мебель, а потом как-то постепенно успокоился. Пережил, перестрадал все и не сломался. Даже Дамблдор не выдержал, а Рон, нескладный и неуверенный в себе Рон Уизли справился. Наверно, ему очень помогло то, что рядом всегда был кто-то, кто очень нуждался в его заботе. Тогда юноша впервые почувствовал себя нужным человеком. В поддержке особенно сильно нуждалась Джинни. Братья сосредоточили все свое сердечное тепло на младшей сестре. Ради нее Рон отказывал себе во всем, в чем было можно отказать.

Джинни успешно окончила Хогвартс и Магический Университет и стала специалистом по редким видам волшебных животных. Именно благодаря ее научным исследованиям было доказано существование птицы Гамаюн. Девушка провела много времени в экспедиции в Норвегию, где обитала единственная в мире особь этого вида. Жить приходилось в походных условиях, в лесу, но все мучения были возмещены сполна: молодая энтузиастка получила солидную премию от Министерства и смогла наконец-то обрести независимость от своих, пусть и горячо любимых, братьев. Но самой ценной для Джинни стала награда по имени Сэмюель Кайндхарт. Упрямый, дерзкий, дотошный, всегда добивающийся своего, порой просто несносный зануда… Он возглавлял ту самую экспедицию по поискам легендарной птицы. Проскандалив с ним в течение полугода (пока длились исследования), Джинни Уизли вдруг осознала, что ее начальник — самый замечательный человек на свете… Короче говоря, свадьба была веселой. Рон улыбнулся, вспоминая реакцию близнецов после знакомства с будущим родственником: оба хором орали, что лучше станут продавать в своем магазинчике книги пера Гилдероя Локхарта, чем позволят сестре выйти замуж за «чокнутого профессора». Правда, они очень скоро поняли, что, во-первых, если Джинни что-то решила, то ее уже не переубедить, а во-вторых, не такой этот профессор и чокнутый… Теперь в «Лавке дядюшек Уизли» продаются новые конфеты под названием «Правила хорошего тона от Сэма Кайндхарта». Съевший такую конфету начинает признаваться всем окружающим в вечной любви по поводу и без оного. Эти сладости идут нарасхват.

В настоящее время у четы Кайндхартов уже трое детей: Джимми, Пенелопа и Гарри. Джимми почему-то пошел в дядюшек: если в доме происходила какая-нибудь шалость, то виновником всегда оказывался он. Пенелопа отличалась рассудительностью и честностью отца. У девчушки были замечательные глаза — глядя в них просто невозможно было соврать, и Пенни этим во всю пользовалась. А Гарри, младшенький, был тихим и незаметным ребенком, серой мышкой в яркой и талантливой семье. Пожалуй, его единственным увлечением была… вторая война с Волдемортом. На его столе вместо игрушек лежала кипа книг по этой тематике. Мальчика никто не считал особенным храбрецом, его просто не замечали до одного знаменательного вечера. Тогда семья, включая всех дядюшек, собралась отмечать Рождество. Чарли пришел с женой и двумя детьми, Ларри и Роджером. Мальчишки были старше детей Кайндхартов и держались очень гордо и независимо. Разговор среди ребят зашел о Хогвартсе, потом как-то плавно перетек на историю школы и тут, конечно же, вспомнили Волдеморта. Когда Роджер с умным видом начал объяснять, что Лорд был слабаком, и ничего героического в войне с ним не было, восьмилетний Гарри молча вскочил и крепко ударил кузена. Тот, с воплем «Ах, ты, малявка…» попытался надрать родственнику уши… Их растащили. Тринадцатилетнего витиевато ругающегося подростка и все так же молча сопротивляющегося малыша. Роджер держался за ребра: Гарри не смог дотянуться выше. После этого случая Джимми стал приглашать младшего брата поучаствовать во всех своих проделках. Тот всегда соглашался, а потом, когда приходилось отвечать перед родителями, брал всю вину на себя. Правда, ему никто не верил, но это уже совсем другая история.

Рон подставил лицо холодным каплям дождя и улыбнулся — нет, он не был неудачником. Вот сейчас, вместо того, чтобы идти в свою холодную квартиру, он направится к Джинни. Там ему всегда рады: при виде брата хозяйка дома начнет тепло улыбаться, Сэм крепко пожмет ему руку своей сильной ладонью, и на душе у Рона станет светло от сознания, что его сестра замужем за таким надежным и любящим человеком. А откуда-то из глубины квартиры ему на встречу выбежит маленький Гарри, своей отчаянной смелостью похожий на печально известного тезку, и, не проронив не звука, повиснет на шее у любимого дядюшки. И Рону будет абсолютно плевать на старательно лелеемый ревматизм.