Наследник Мастера

Глава 4. Философ Системы.

— А знаешь, Реджи, ты идеальный обыватель, — сказал Юджин Пауэлл, сбивая мою пешку.

Мы сидели в «Дырявом котле» и играли в шахматы. В Министерстве был перерыв. В магазине хозяйничали отец и Аннабел.

Юджин работает в налоговом отделе. У меня с ним установились приятельские отношения. В конце концов, он тоже носит очки. Помимо того, что я раз в год хожу к нему с налоговой декларацией и каждый раз пытаюсь побольше списать с налога, мне интересен Юджин сам по себе. Это своеобразный философ от бюрократии.

— Неясно только, похвала это или нет, — кинул я «затравку».

— Однозначно, похвала. Ты держишься в своих рамках и доволен ими. Исправно платишь налоги. Разумеется, не без попыток сэкономить, но это как раз признак твоей абсолютной нормальности. Ты не говоришь о вещах, которые не касаются тебя лично. Поэтому ты — идеальный налогоплательщик и идеальный объект для управления.

— И манипуляций, — усмехнулся  я.

— То, что ты это понимаешь, не снижает твою ценность. Тебя это устраивает.

— У тебя есть обратные примеры? — спросил  я.

— Догадайся с трех раз.

— Хватит одного. Тот-о-ком-все-думают-но-боятся-сказать.

— И наш гениальный директор Хогвартса.

— А он-то за что?

Юджин потянулся за своей чашечкой кофе.

— На самом деле, Реджинальд, я бы не взялся сказать, кто из них более вреден для Системы. Ты-знаешь-кто отличается от обычных преступников только незаурядными способностями. И попыткой прикрыться некими высокими целями. История банальная и глупая. Разумеется, Система много потеряла, не сумев заставить играть Этого-самого по своим правилам. Был бы нормальный министерский чиновник. Может, излишне жесткий министр. Вроде того, каким мог бы стать покойный мистер Крауч… у тебя еще были с ним счеты…

— Дело прошлое, — недовольно буркнул  я.

— Еще одно доказательство твоей идеальности, — усмехнулся Юджин. — Герой бы пыжился, выставляя себя на всеобщее обозрение. Неважно, в роли героя или в роли жертвы. А нормальный человек не хочет создавать себе неудобство неудобными воспоминаниями. Следовательно, он не создает неудобств Системе.

— С идеальными ясно, — небрежно бросил я, стараясь попасть ему в тон. — А что с нашими нарушителями спокойствия? И как в их число попал победитель Гринденвальда, директор Хогвартса, самый мудрый маг современности и прочая и прочая и прочая?

— Именно потому, что «и прочая и прочая», — снисходительно пояснил Юджин. — Он всегда дистанцировал себя от Системы. Имел свое мнение. Свои идеи. На самом деле, это куда опаснее, чем банальный преступник — человек, которым нельзя манипулировать. Который сам вполне может манипулировать другими.

— Не очень-то он манипулирует, — возразил  я.

— Положим, ты об этом мало что знаешь. Ну и потом, возможность так же важна, как и само действие. Вот кто его просил заявлять во всеуслышание о возрождении Сам-Знаешь-Кого, если Министерство не хотело поднимать эту тему?

— Но он был прав… Сам-Знаешь-Кто действительно возродился. Мы стоим на пороге войны.

— Дорогой ты мой обыватель, неужели ты думаешь, что тебе полезнее было бы узнать обо всем на год раньше? Ты бы просто лишний год дрожал за свою шкуру. Пойми, если у Системы инерция — это зачем-то нужно.

— Странно, что ты так спокойно об этом говоришь, — задумчиво произнес  я. — Ведь ты даже не полукровка, как я, а магглорожденный, неужели ты не боишься за себя?

— Философский вопрос. Бояться несчастного случая или преступника в подворотне — неизбежно. Даже если допустить, что в результате террора Сам-Знаешь-Кто возьмет в свои руки формальную власть, он не будет уничтожать все магическое сообщество. Это неразумно.

— Представь, в каком положении окажутся магглорожденные и полукровки!

— А в каком они сейчас?! — воскликнул Юджин. — Разве ты не знаешь, что нас и так дискриминируют, что успешное продвижение по службе — удел чистокровных? Возможно, Система права и в этом. Чужеродный материал надо медленно переварить. Быстрые изменения опасны. Так что открытое торжество идей Этого-Самого — всего лишь открытое признание действительного положения дел. Небольшое завинчивание гаек — тоже нужная вещь, Система все проделывает циклически — бывают жесткие времена, бывают либеральные. Если Ты-Знаешь-Кто возьмет власть, это будет всего лишь означать, что Система выбрала жесткий вариант и переплавила в конструктив угрозу общественному порядку. А вот Дамблдор…

Мимо нашего столика пробежал сотрудник Министерства Персинваль Уизли, уважительно поприветствовал нас.

— Видишь его? — спросил Юджин. — Вот и живая иллюстрация прибежала. Мальчишка из очень странной семьи. Более чем странной. И вдобавок бедной. Но чистокровной. И сам ведет себя по правилам. Даже живет отдельно от родных, чтобы свой имидж не портить. Система прощает чудачества семьи, если ты чистокровный и ведешь себя по правилам. Карьеру он сделает.

— Ты же говорил о Дамблдоре, — напомнил  я.

— Да, верно… Тут сложнее. Ведь в силу своего положения он не только сам дистанцируется от Системы, но и внушает молодым людям нечто несовместимое с нашими правилами игры, где каждый должен интересоваться только тем, что касается его лично. Где каждый слышит то, что хочет слышать. И в результате делегирует функции управления другим — то есть Системе. Дамблдор же пытается внушить, что каждый из нас вправе оценивать эффективность Системы, судить ее, и каждый обязан отвечать за то, что не входит в сферу его компетенции. Подобные угрозы Системе так просто не перевариваются… Право, я досадую на нерасторопность Амбридж. Я бы сумел его устранить, если бы мне доверили.

— То есть из двух зол… ты скорее бы взялся устранять…

— Правильно. Нашего святого Альбуса. И, поверь, у него нет никаких иллюзий на этот счет.

Я пью свой кофе и думаю о том, что, возможно, на самом деле прав вовсе не Юджин, а Сириус Блэк. Что на самом деле главная угроза общественному порядку — я. Потому что слишком хорошо маскируюсь под обычного обывателя.

Он стоял в дверях моей квартиры, и я вновь подумал о том, что в цену моей реабилитации входит и его загубленная жизнь. Скольких не удалось вытащить, ведь часто доказательства вины, хоть и косвенные, казались вполне убедительными, а обыватель жаждал крови.

— Теперь я знаю, что ты делал в библиотеке, — улыбнулся он, любовно поглаживая новую палочку.

— А я знаю о вас с Джеймсом. Вы искали пособие по анимагии, верно?

— Откуда тебе известно? — насторожился Сириус.

— Обязан знать, раз принял заказ на палочку. Свойства мага, его характер, сила, навыки — все должно учитываться. Кстати, именно поэтому обычно волшебные палочки не заказывают. Кому охота, чтобы мастер знал о нем лишнее. Да и для мастера это важная причина для отказа: кто его знает, что на уме у заказчика — лучше не рисковать.

Воспоминание о Джеймсе испортило настроение нам обоим.

— Если бы я не погнался за Питером, я бы, может, все-таки уговорил Дамблдора отдать Гарри мне, — вздохнул он.

— А я, думаешь, не просил Дамблдора? В конце концов, если мальчика было опасно оставлять в нашем мире, мой маггловский дед — дай Бог ему здоровья — столько перевидал маленьких волшебников, что и этому малышу бы не удивился.

— Он и тебе отказал?

— Да.

Сириус помолчал, потом спросил:

— А ты видел Гарри маленького?

- В начальной школе. Всего пару раз. Из-за его очков. Дарсли не хотели возиться и покупать очки близорукому малышу. Ну а у меня все прошло как по маслу: зрительный тест в классе, рецепт, как бы случайно подсунутые «ненужные очки». Я даже поговорил с Верноном Дарсли — будь моя воля, превратил бы его в оправу для очков Фаджа.

Сириус расхохотался.

— Я все сделал по правилам — похвалил цветущий вид его толстого сыночка, посочувствовал, что приходится воспитывать мальчишку без роду без племени, и сказал, что отдам ненужные очки — они Гарри кое-как подходят, а к опекунам никто не будет приставать, что они нарочно доводят приемыша до слепоты. А вот мальчик меня поразил. Очень вежливый и забитый, несчастный, но умеющий радоваться любой ерунде. Я не сдержался — сказал, что после начальной школы ему станет легче. Потому что он не попадет в одну школу с Дадли, и на новом месте к нему будут относиться совсем по-другому. Сам знаешь, больше сказать я не мог. А он так просиял… Это просто здорово, что ты вернулся, и для тебя классно, и для него.

— А откуда ты узнал, что мне нужна волшебная палочка?

— От Дамблдора. Он просил поторопиться.

— И ты сразу поверил ему… и мне… после всего, что было… и писали?

Я махнул рукой.

— Что тут удивительного. Наш случай попроще был, и то — ни суда, ни расследования. Отца еле выцарапали из Азкабана. И здоровье его с тех пор не то. Так ведь нам еще повезло, Барти попался. А Питер до сих пор в бегах. И, главное, — вспомнил я слова деда, — Систему, как обычно, не интересовала истина.

— А знаешь, Реджи, — задумчиво произнес Сириус, — ведь на самом деле главный нарушитель спокойствия — это ты. Потому что видишь эту систему насквозь.

Теперь рассмеялся я — так беззаботно, как будто вернулась юность, и мы летали на метлах над квиддичным полем…

— И нельзя было даже приходить к нему в гости, — взволнованно говорил  я. — Время… что время… нашлось бы… Все конспирация, будь она неладна.

— Не знал, что ты был так к нему привязан…- задумчиво произнес Дамблдор, все еще разглядывая мою волшебную палочку.

— Мы могли обходиться друг без друга годами. Но каждая наша встреча становилась праздником. А ведь жизнь выдалась совсем не праздничная… у него тоже… а он так любил жить… и не был готов к тому, что его ожидало…

— А ты был готов, Реджи?

— К чему? К сидению на скамейке запасных? Даже в Азкабан за меня пошел отец…

Я попытался уйти от взгляда Дамблдора. Не удалось.

— И все же я рад, что ты ни разу не появился на площади Гримо, — сказал он. — Сидеть на скамейке запасных — это тяжкий труд, согласен,.. но — если что, твои дети тоже к этому не готовы. А случиться может все. После гибели Сириуса… гибели Эмели Боунс, Эммелин Вэнс… после исчезновения Олливандера… У нас хотя бы есть наследник великого мастера.

— Наследник? — удивился  я.

— Да. Олливандер знал, что им… заинтересуются. И оставил мне записку, в которой назвал тебя наследником. Он написал, что никогда этого не признает официально. Что никто не узнает, как ты ему помогал в последние годы. Потому что лучшими производителями волшебных палочек более тысячи лет была его семья, а ты к ней не относишься. Но если мне нужна волшебная палочка, то лучший мастер в Англии — это ты.

— Своеобразная рекомендация…

— Он очень своеобразный человек.

— Разумеется, — рассмеялся  я. — За столько лет следовало это заметить. Но, во всяком случае, благодаря его гордости или не знаю чему, ко мне не ломятся орды Пожирателей. Спасибо и на том.

— Эта палочка, Реджи… с пером Фоукса… настоящий шедевр. Сам Олливандер не сделал бы лучше.

— Я понял, она для Гарри. Запасная. Думаю, эффект Приори Инкантатем возможен и с ней. Только вот… зачем вы ее заказали сейчас, сэр?

— Потому что идет война, и все может случиться. Гарри — ключевой игрок. Его оружие должно быть в порядке. Твоя задача — в любой момент обеспечить замену. Если наша связь прервется, выйдешь на Артура Уизли. Гарри дружит с его детьми. Или на Макгонагалл. Больше никому ничего знать не надо.

Мне показалось: Дамблдор недоговаривает. Директор спешит отдать все необходимые распоряжения, чтобы Орден мог продолжать работать и без него, подумалось мне. Могу ли я что-то изменить? Наверно, тогда он попросил бы меня об этом: ведь он нужен Гарри… А кто же я? Неизвестный оруженосец, который при необходимости появится в этой истории, чтобы дать основному бойцу новый меч вместо сломанного или утраченного, а затем исчезнет. Или вообще не появится. И нельзя ни выйти из роли, ни оспорить ее, ни просто что-то кому-то сказать, ведь теперь и говорить будет некому. Страх перед надвигающимся одиночеством мелькнул и исчез, уступив место иному чувству: наконец-то я понял, что значит захлебнуться жалостью. Директор ошибается редко. Видно, опасность слишком серьезна, если он списал самого себя. Но почему? И почему именно сейчас, когда ему больше не надо прятаться, ведь Министерство признало нашу правоту? Может, мелькнула у меня мысль, виной тому — пересказанный мной разговор с Юджином?

— Все-таки самое страшное позади, — сказал я, больше пытаясь успокоить себя, чем его. — Когда на вас охотилось и Министерство, и Вольдеморт, было действительно опасно. Сейчас легче. Все же Министерство вынуждено прекратить травлю. Да и Вольдеморту в этот раз не очень-то повезло.

И вдруг слова Юджина дошли до меня.

— Вы полагаете, сэр, — спросил я, стараясь не отводить глаза, — что они могут сговориться?