Слишком поздно

Глава 2

В Хогварц я вернулся за полночь, совершенно разбитый и ошеломлённый этим новым ощущением. Всемогущества? Безнаказанности? Вины? Пустоты? Я был неуловимым и бессмертным ночным демоном с резервной копией жизни в древнем перстне и дрожащим от страха подростком со светящимися буквами «Я — убийца» на лбу. Холодные и липкие щупальца подозрений ползли за мной на запах смерти. Я был мертвецки пьян. Всё, что мне было нужно,- часов шестнадцать беспробудного сна, не подведи меня хроноворот. Эти проклятые коридоры никогда не кончатся.

— Реддль?

От колонны вестибюля перед Большим залом отделилась Минерва МакГонагалл. Она вся, от забранных в пучок волос до подола мантии, светилась неодобрением:

— Я знаю, кто их убил.

— Что?!

— Я говорю, в зале кто-то окно разбил, — подозрительные глаза уставились на меня из-за квадратной оправы очков.

Для этого есть «репаро», гриффиндорская выскочка. Отвяжись, драная кошка, у меня был тяжёлый день. Я только что убил своего папашу и дедушку с бабушкой в придачу. Мне надо выспаться.

— Опять подозреваешь кого-то из моих? — интересно, удастся ли списать моё бешенство на полинялую межфакультетскую вражду? Ты мне веришь, госпожа второй префект? Нет? И правильно делаешь. Я сам себе не верю.

— У тебя паранойя, — её губы недовольно сжались. — Может, поможешь мне? Надо обновить все иллюзии и защитные чары… Ты всё ещё школьный префект, помнишь?

Кажется, помню. Я чёртов школьный префект. Префект-убийца. Я поплёлся за ней в Большой зал. Из ощерившейся острыми зубцами осколков дыры веяло свежестью и прохладой. А за окном парил полупрозрачный, жемчужно-серый призрак Тома Реддля-старшего. Он укоризненно смотрел на меня, и призрачная цепочка часов светилась лунным серебром. Я тряхнул головой, и он рассыпался на пылинки.

— Они просили пощады!

— Что?!

— Проверь силу защиты, говорю, — терпеливо повторила Минерва. — Видишь контур? Тебе плохо?

Ты даже не представляешь, насколько.

— Нет, ничего, — я достал из кармана носовой платок, и завёрнутый в него перстень покатился по полу, звякая и подпрыгивая.

— За что ты их убил?

— Извини, что ты сказала?

— Ты что-то уронил! Ты что, оглох? — на меня взглянула рассерженная кошка.

— Да. Это подарок. Для моей девушки, — я поспешно нагнулся за кольцом, но пошатнулся и чуть не растянулся на полу. Что я несу? Какая девушка?

— Девушки? — переспросила Минерва.

— Ну да. Завтра выпускной бал. Я пригласил девушку. А ты ожидала, что я приду с парнем?

Чьи-то шаги. Я повернулся, уверенный, что сейчас в зал зайдёт, пританцовывая и улюлюкая, дядюшка Морфин, ведя на веревочке моих жертв.

Но дядя почему-то оказался девушкой из Равенкло. Кажется, её зовут Доминика. У неё большие, чуть навыкате, янтарно-карие глаза и медового оттенка волосы. Она, как и я, слишком худая для своих восемнадцати, хотя под просторной мантией этого не видно. А ещё у неё неудобное имя, но кто бы говорил.

— Привет! Я думала, здесь уже никого нет. Профессор Айзенгрим попросил меня…

Она осеклась, чуть не выдав какой-то невинный секрет своего декана:

— Я приду попозже.

— Ничего. Мы тут окно чиним, — я, глупо улыбаясь, сшиб какую-то мошку замораживающим заклятием.

— Том, что с тобой? — она подошла ближе и вдохнула запах спирта, Морфиновой конуры и смерти.

— По-моему, он выпил лишнего, — догадалась Минерва вместо Доминики.

На мой пылающий лоб легла холодная ладонь:

— У него жар. Пойдём, — Доминика требовательно схватила меня за руку и поволокла прочь из зала. Растерянная Минерва что-то проворчала в ответ, но не сделала попытки нас остановить. Умная девочка. От меня всё равно никакого толку.

— От тебя несёт, как из бочки огневиски, — отчитывала меня Доминика.

Я молчал, потому что понимал, чтоесли открою рот, то меня стошнит.

— Пароль помнишь?

Она притащила меня к входу в слизеринское подземелье. Почему девчонки обожают хлопотать вокруг убогих? Чем беспомощнее, тем им лучше. Я замотал головой.

— Святое небо! Что мне с тобой делать? — она всплеснула руками, словно заботливая матушка.

Оставить в покое. Сейчас я немного приду в себя и доберусь как-нибудь до СВОЕЙ ЛИЧНОЙ спальни, дурёха. Какого гоблина она вообще ко мне прицепилась? Кажется, в прошлом месяце я приглашал её в Хогсмид. Или это было в прошлой жизни?

— Я лучше к себе пойду.

Просто отлично. Я рад, что меня не вывернуло прямо на её мантию. Коридор качнулся у меня под ногами, и я навалился на стенку.

Кажется, до неё дошло, что я префект и мне нечего делать в общежитии.

— Рассказал бы кто, ни за что бы не поверила, — она вдруг приблизилась ко мне и ослабила удавку галстука. Холодные пальцы скользнули по шее. — У тебя действительно жар.

От неё пахло запертым в духи жасмином. До-ми-ни-ка. У меня заплетался не только язык, но и мысли.

— Ты ведь здесь живёшь?

Мы неожиданно оказались у двери моей спальни.

— Да, спасибо. Извини, я немного не в себе.

Только Мерлин знает, чего мне это стоило. Я вышипел свой персональный пароль и уже приготовил медленную, очаровательно-мальчишескую улыбку, которую храню специально для неисправимо отвратительных типов, как она решительно, слишком решительно оттёрла меня от двери и вошла. В МОЮ КОМНАТУ.

— Что ты делаешь?

— Тебе нужно выпить лечебное зелье.

— Ерунда, я просто пьян.

И в кои-то веки честен. Мантия полетела на пол и сама собою уползла в шкаф. За ней последовал удушливый галстук. Я, ничуть не стесняясь её присутствия, расстегнул рубашку почти до пояса.

— Что с тобой? Зачем ты так надрался?

Ничего. Я просто убил своего отца. Его труп, наверное, уже остыл в Висельном Моветоне. Малом Висельтоне.

— Хочешь? — я достал фляжку.

— Нет!

— А я хочу, — я пожал плечами, опустился на кровать и начал откручивать пробку.

— Тебе уже достаточно! — она набросилась на меня, чтобы вырвать из рук фляжку, но Лорд Вольдеморт, даже пьяный до полусмерти, — не дрессированная зверюшка. Я сопротивлялся, и скоро мы уже катались по кровати. Я был невменяем от прошедшего вечера и виски, меня бил озноб. А она была просто хрупкой и слабенькой девушкой, что почти уравнивало наши шансы. Впрочем, только безумец будет пытаться бороться с женщиной в моём состоянии. Наша странная потасовка скоро перешла в сражение совсем иного рода. Сначала я испугался, что у меня вообще ничего не получится: из обрывочных сведений о хоркруксах я знал, что человек, посмевший ими воспользоваться, становится стерилен, — такова малая часть цены бессмертия. Но нет: меня лихорадило от странного, болезненного возбуждения. Желание выплеснуть в это случайное, податливое тело всё напряжение и отчаяние сегодняшнего дня переполняло меня.

Не думаю, что ей было хорошо со мной: многочисленные доступные за деньги партнёрши научили меня требовательности, но не нежности. Но потом, когда всё было уже кончено и мой разум прояснился, я увидел её глаза, распахнутые так доверчиво, будто она действительно готова была принять всех моих демонов. Но я всего лишь сумма эгоистичных импульсов, и поэтому я повернулся к ней спиной и уткнулся в подушку, чтобы забыться тяжёлым сном.

Просыпаться мне категорически не хотелось. Я понятия не имел, что делать с этим живым, тёплым существом, которое тихонько посапывало в моей постели и, чёрт возьми, держало мою ладонь. Тонкорукая девочка с золотистым пушком на голых ногах пугала меня едва ли не больше, чем три трупа в столовой дома на холме. Интересно, их уже нашли или нет?

Я встречался с женщинами ровно столько, сколько требовал молодой, здоровый организм: самоудовлетворение я считал слишком убогим занятием. Началось всё с бутафорской виконтессы Лиззи Маршалл. Кажется, тогда мне было четырнадцать. За пять шиллингов она позволила мне короткое, бесцветное действо, закончившееся разрядкой с послевкусием брезгливости. Я никогда не назвал бы ЭТО близостью. Позже я научился извлекать удовольствие из процесса, но моими обычными наперсницами были или маленькие продажные хищницы, или опытные, пресыщенные изящные стервы много старше меня. Ни с теми, ни с другими нельзя было проснуться утром в одной постели. Первых ждали клиенты, вторых — постылые мужья.

Благовоспитанных ведьмочек моего возраста вроде Доминики я избегал, мне совершенно не хотелось возиться ни с их романтическими бреднями, ни с их драгоценной невинностью. Многомесячные ритуалы ухаживания с цветами, прогулками под луной, ревностью и капризами я считал непомерной ценой за то, что можно купить за пять шиллингов. К тому же эти пошлейшие «честные девушки» мечтали лишь о том, как бы побыстрее сменить фамилию и преподнести кому-нибудь в дар докучливого слюнявого младенца собственного изготовления. Если бы они были хоть немного умнее, сиротские приюты не были бы переполнены брошенками вроде меня. А если бы при виде меня боггарт не становился моим собственным безжизненно распластанным телом, то он, несомненно, превратился бы в миссис Реддль: пресную, несносную, заботливую домохозяйку в штопаной робе с красным от крика младенцем под мышкой. Чтобы у меня не судачили за спиной, я обычно приглашал в Хогсмид и на танцы какую-нибудь не очень липучую и желательно хорошенькую девушку, вёл с ней пустые светские разговоры, угощал самыми-дорогими-сладостями, прощаясь, галантно целовал руку, а на следующий день забывал поздороваться. Они дулись, плакали, вздыхали, но потом всё же находили новую жертву. Никогда, никогда я не ходил на свидание дважды с одной и той же девушкой: впрочем, этим курицам вполне хватало одного, чтобы задуматься о фасоне подвенечного платья. После первого поцелуя, они, должно быть, уже выбирали имя для первенца. Всё было прекрасно, но… Я категорически отказывался смириться с неслыханным фактом, что Доминика (как там её фамилия?!) спит в футе от меня. Что вчера после убийства папаши я не придумал ничего лучше, чем… Идиот.

Я осторожно выдернул руку из её горячей лапки, прикидывая, каким неприятностями может обернуться модификация её памяти под самым носом Дамблдора. И стоило ли связываться: господа присяжные, она совершеннолетняя, как и я. Я не брал её силой и не соблазнял обещанием жениться. Я просто не хочу больше её видеть, не хочу бесполезных тягучих объяснений. Это ничего не значит. Я даже не хочу знать её фамилию. Но это уже моё дело. Не Дамблдора, не Хогварца и не британской короны.

Как и следовало ожидать, она проснулась и уставилась на меня:

— Доброе утро.

ДОБРОЕ?! Ну, если только ад замёрз.

— Привет, — я потянулся за смятой рубашкой на полу, но раньше Доминика перекатилась по кровати, и мне на лицо пролился шелковый дождь её спутанных волос. Некоторое время мы просто молча целовались, и я без особого удивления отметил синюшные следы от моих пальцев на её узкой спине.

— Сейчас я их уберу, — я оторвался от её мягких губ и нащупал на стуле палочку. Кажется, она ждала, что я извинюсь. Или хотя бы пожалею её. Ну, я и раньше этого не умел.

— И что мы теперь будем делать? — наконец спросила она, когда я закончил с медицинскими заклинаниями.

Мы? Интересная постановка вопроса.

— Ну, вечером, наверное, пойдём на бал. Если у тебя нет спутника получше. А пока я собираюсь принять душ и пойти проверить, как мои оболтусы подготовились к выступлению факультетов.

— Бедный Брайан, — лицо у неё вдруг стало совершенно растерянным и огорчённым. — Я предала его.

— Почему?

Она взглянула на меня, как на кретина, но понятнее мне ее сожаления так и не стали.

— Я провела ночь с тобой.

— Ну и что? Я не собираюсь давать объявлений в «Ежедневный пророк». Брайану не обязательно знать.

Доминика посмотрела на меня так, что я почти почувствовал увесистую пощёчину.

— Как ты можешь?!

— Я просто не хочу, чтобы ты переживала.

Отлично. Может, мне пора писать дамские романы?

— Врёшь. Ты отталкиваешь меня потому, что боишься, что кто-нибудь подойдёт слишком близко. И увидит нечто большее, чем непроницаемый взгляд, обходительные манеры и сверхъестественное самообладание. Если хочешь знать, сегодня ночью ты был отвратительным, грубым и пьяным. Но живым и гораздо лучше, чем сейчас. Я ни о чём не жалею, понял? — она смотрела на меня с вызовом, маленькая, решительная и взъерошенная. Как птичка, защищающая своё гнездо. От голодной змеи, например. — А с Брайаном я сама разберусь. Он не заслуживает, чтобы его обманывали, не знаю, понимаешь ты или нет. Он не виноват, что я … — Доминика залилась краской и проглотила окончание фразы.

Я действительно не понимал. Если где-нибудь есть специалисты по переводу с этого девичье-романтичного наречия на человеческий язык, я с удовольствием воспользовался бы их услугами. Впрочем, главное я, кажется, понял: она не будет устраивать скандала. Пока.

— Так ты пойдёшь со мной на бал или нет?

— Да.

Логика.

— Мне напиться или так сойду? — участливо поинтересовался  я.

— Злюка, — она чему-то рассмеялась и швырнула в меня подушкой. Справедливейшие господа присяжные, если я её придушу и перескажу наш разговор, вы меня оправдаете? Я вдруг проникся удивительно искренним сочувствием к приятелем, которые терпели доминикиных товарок годами. Несносная девчонка схватила моё запястье и посмотрела на часы. Они показывали без четверти полдень.

— О, Мерлин! Профессор Айзенгрим просил меня… Помнишь?

Она очень сомневалась, что я хоть что-то помнил из вчерашнего вечера. Мне было легче не переубеждать её, это снимало всякую ответственность.

— Ну, это не страшно. Иди-ка сюда, — я достал хроноворот. Она охотно подошла, обняла меня за шею и трогательно уткнулась в расстёгнутый воротник рубашки. Даже не спросив, что я намерен делать. Меня даже смутила такая безоговорочная доверчивость. Я опасен, мне нельзя верить. Доминика, я убийца. Хроноворот завертелся в моих руках, отмеряя время назад. Мир вокруг нас устремился вспять, набирая обороты.

— Всё, — я слегка тронул её за плечо, и она неохотно оторвалась, с удивлением глядя, как прозрачный полдень за окном сменился предрассветными сумерками.

— Что это?

— Хроноворот. Сейчас шесть утра, — прошептал я, чтобы не разбудить ещё одного Тома Реддля и Доминику-первую. — Тсссс…

Мы потихоньку выскользнули из комнаты.

— Здорово, — она натянуто улыбнулась, но у меня не было больше желания копаться в смехотворных девичьих бедах.

— Доминика, мы оба должны вернуться сюда без четверти полдень. Не вздумай опоздать, будет разрыв во времени.

— Хорошо. А ты куда?

- В ванную комнату для старост, я же говорил.

— А можно с тобой?

— Пойдём. Но ты же хотела что-то сделать в Большом зале?

— Успеется. Мы же ненадолго, — Доминика беспечно пожала плечами.

Ненадолго, конечно, не получилось. Я всегда любил эту уютную, красивую комнату с мраморным бассейном, и даже доминикины дурачества не слишком раздражали меня. Она-то оказалась здесь впервые и не успокоилась, пока не перепробовала все без исключения краны. Если бы ещё покойные обитатели дома на холме не лезли беспрестанно мне в голову! Моя переменчивая спутница вдруг стряхнула с себя озорное настроение вместе с клочьями разноцветной пены, подплыла ко мне и пугающе серьёзным голосом спросила:

— Что вчера случилось?

— Ничего. Просто выпил лишнего.

— Нет, — она неприятно прищурилась, и я напрягся. — Это я прекрасно видела и говорю о другом. Я не могу понять, что же произошло настолько ужасное, что твой панцирь не выдержал и треснул? Что ты стал уязвимым?

— Ни-че-го, — повторил я с нажимом. — Ничего такого, о чём тебе нужно знать. Я же не спрашиваю, какого смертофалда ты осталась со мной вместо этого, как его…

— Брайана, — подсказала она. — Ты абсолютно безнадёжен, хоть и лучший ученик. Тебе всё нужно объяснять словами.

Я смотрел, как лопаются радужные пузырьки, и думал, что уже слишком поздно для нелепых попыток превратить чудовище, жившее у меня в душе, в глянцевого принца. И дело даже не в том, что я никогда не согласился бы на это: чудовище вчера издохло, и я без него ничуть не скучал.

Я вылез из бассейна и завернулся в полотенце:

— Без четверти полдень, не забудь.

Доминика кивнула, и я безошибочно определил в гуще безобидных капелек воды на её лице две дорожки слёз.