Часть 1.
EVAN: Согласно легенде, вас посетило озарение.
JK: Нет, нет, нет, нет, нет. Озарение ко мне пришло только в виде Гарри. Хогвартс пришел мне в голову не сразу, хотя многие из персонажей действительно ворвались ко мне толпой.
E: Было ли это похоже на прозрение?
JK: В каком-то роде да. Я провела в поезде четыре часа. На самом деле должно было быть меньше, но поезд задержался. И появился Гарри. Там были и другие обитатели замка, такие, как Почти Безголовый Ник и Пивз. Был шрам Гарри, и я уже примерно догадывалась о его происхождении. Это странно, но я знаю, что у многих писателей так бывает. Как будто мне предоставили часть информации, а остальное я должна была выяснить сама. Причем у меня не было ощущения, что я что-то придумываю. Я просто проводила расследование во всех направлениях, чтобы выяснить, что должно было произойти.
E: Словно отодвигая занавес…
JK: Да. Да. Но это произошло отнюдь не мгновенно. Потребовалось много времени, чтобы разобраться в сюжете. Я хочу сказать, что сюжет становился достаточно сложным время от времени и для того, чтобы все элементы сложились в единую систему, потребовалось около двух лет.
E: Когда вы все это придумываете, потому что есть просто потрясающие идеи, такие, как квиддич…
JK: Да, я обожаю квиддич.
E: В самом деле? Откуда вы берете эти идеи? Расскажите мне о происхождении квиддича.
JK: Об этом я могу рассказывать вечно. Я серьезно поссорилась со своим бывшим парнем. Тогда я уже писала книги о Гарри Поттере около… да, я работала над Гарри около года, может, чуть меньше, и я решила, что одной из непременных атрибутик любого общества является какой-то спорт. Почти у каждого общества есть собственные игры, собственный вид спорта. И я решила, что и у меня должно быть так… а потом случилась эта ссора. Я не знаю, ссора ли послужила поводом. Не уверена. Однако я вышла из квартиры, сняла номер в отеле и просто сидела там в очень подавленном состоянии, и изобрела квиддич.
E: А вы все время собираете идеи? Писатели постоянно что-то записывают и говорят «Это отличная идея». Вы тоже так делаете?
JK: Да. На самом деле сегодня утром в поезде у меня как раз появилась идея. И когда я утром встала с постели, я вдруг подумала: «Ага, вот как мы можем это сделать в пятой книге». Лучше всего, когда идеи приходят к тебе именно так, неожиданно.
E: Есть ли смысл в том, что люди считают положительных героев скучными, а отрицательных — более интересными? И потом, есть это знаменитое высказывание у Мильтона о Потерянном Рае, о том, что Бог скучен, а дьявол интересен.
JK: Видите ли, Гарри положительный персонаж. При этом я отнюдь не считаю его скучным. Я хочу сказать, что он вовсе не лишен недостатков. Рон и Гермиона тоже положительные герои, но и они бывают… Мой голос звучит так громко, когда поезд останавливается. (Смеется)
E: (Со смехом) Нет, все отлично.
JK: Я не считаю хороших персонажей скучными, совсем нет.
E: Но вам больше нравится описывать отрицательных героев? Потому что Волдеморт (злой волшебник, убивший родителей Гарри) является просто квинтэссенцией зла.
JK: Да, он очень плохой. Нравится ли мне описывать отрицательных персонажей? Я получила большое удовольствие, когда писала о Дамблдоре, а Дамблдор — это просто воплощение добра. Но мне также понравилось писать о Гилдерое и Рите, поскольку я просто считаю их комическими персонажами.
E: Так у вас нет любимчиков?
JK: Нет, думаю, что нет. Мне, например, очень нравилось описывать Дадли. О нем очень весело писать.
E: Вы знаете, что персонажи часто начинают жить своей собственной жизнью. У них свои истории. Писатели нередко говорят: «Я так любил этого героя, и самым худшим из того, что со мной произошло в прошлом году, было то, что мне пришлось его убить».
JK: Что ж, и у меня так будет.
E: Вам уже известно, кто должен умереть в следующих книгах?
JK: Да, я точно знаю, кто умрет.
E: И среди них будут те, кого любим и мы, и вы?
JK: Да, я наверняка буду убивать тех, кого люблю. (Машет поклонникам снаружи) Это ужасно, правда? (Смеется) Действительно ужасно. Я впервые заплакала, когда работала над этой книгой (4-й книгой). Писала и плакала. Я была по-настоящему расстроена.
E: Она начинается с убийства, и еще одно убийство происходит в конце, хотя я не буду говорить, кто умрет. Тогда вы и плакали?
JK: Да.
E: Но предстоит еще больше…
JK: (От души хохочет) Станет еще хуже.
E: В самом деле? Станет хуже?
JK: Не знаю, почему я смеюсь. Это похоже на умеренную истерику. (Смотрит в камеру) Все эти дети смотрят на меня (снаружи вагона). Если бы они знали, что я говорю об убийстве их любимых персонажей. (Энергично машет поклонникам) Привет!
E: К примеру, люди любят Рона. Дети думают, что вы убьете Рона, потому что он лучший друг Гарри.
JK: Дети так решили, потому что они сообразительны и видели много фильмов, где погибает лучший друг героя. Так что они думают, что я добавлю Гарри личных мотивов, убив Рона. Но это может быть двойным блефом… (Смеется)
E: Теперь, когда вы знаете, что они этого ожидают, вы будете соответствовать их ожиданиям?
JK: Нет, я решила… Это ведь происходит не так, как будто я сажусь, беру список и принимаюсь вычеркивать оттуда персонажей. В каждом случае смерть оправдана сюжетом. Поэтому я так и поступаю.
E: Эта книга подходит для 6- и 7-летних детей, которым понравился «Гарри Поттер и философский камень»?
JK: Все зависит от ребенка, но я не уверена, что дала бы зеленый свет. Видите ли, я знала, что будет происходить дальше в этих книгах. Так что когда гордые матери говорят мне: «Ему шесть лет и он обожает ваши книги», я думаю, что не дала бы шестилетнему ребенку это читать. Не дала бы, потому что мне известно, что будет дальше, что истории станут более страшными. Это история мира, который становится более страшным. В общем, все зависит от ребенка. Моей дочери скоро будет семь. Она их обожает.
E: Даже эту?
JK: Она еще не всю книгу прочитала.
E: Эта книга — решающая, потому что после нее все меняется. Меняется весь мир.
JK: Да, это конец эпохи. 4-я книга — это конец эпохи для Гарри.
E: Он вырос. Он достиг переправы.
JK: Совершенно верно. Он больше не находится под защитой. До сих пор его защищали. Но он еще слишком молод для того, что с ним происходит. Большинству из нас не приходится столько пережить в его возрасте. Ему еще нет и 15, и момент уже настал. (Фотограф просовывает фотоаппарат в окно и делает серию снимков). Он незащищен сейчас, как вам известно, если вы читали книгу. Если не читали, то я не буду сообщать вам больше.
E: Но теперь он определенно становится взрослым… (Между фотографом и службой безопасности происходит стычка. Человек кричит: «Не толкайте меня. Не надо меня толкать»)
JK: О, Боже.
E: Ситуация накаляется. (Фотограф ожесточенно аргументирует со службой безопасности.)
JK: Больше всего я боюсь, что в драке могут пострадать дети. Похожие ситуации складывались у нас и раньше. Очевидно, там, где мы остановились, чтобы набрать воды для двигателя, в местных газетах было написано, что я буду подписывать книги. Меня ожидало около 200 детей, и мы не подписывали книги. Не было ни служб безопасности, ни чего-либо подобного. (Множество поклонников, и юных, и взрослых, бродят вокруг поезда. Мужчина средних лет прикладывает к окну записку, где говорится «Пожалуйста, уделите нам 5 минут».)
JK: Пожалуйста, уделите нам пять минут (Она закрывает лицо руками и вздыхает.)
E: Почему бы вам этого не сделать?
JK: (Помощнику) У кого-то есть экземпляры книг? Мы могли бы подписать какие-то и раздать автографы, раз уж людей ввели в заблуждение. (Цепочка помощников передает бесконечный поток книг из толпы Роулинг, которая их подписывает с молниеносной сноровкой.) Большое спасибо, так лучше. Теперь отправляемся. В одном магазине в Америке мне сказали, что видели лишь одного человека, подписывавшего быстрее, чем я, потому что они считали, сколько копий я сделала за два часа, и этим человеком был Джимми Картер.
JK: (Свисток поезда.) О нет, неужели это мы? (Поезд медленно отправляется со станции, пока Роулинг активно машет рукой длинной полосе поклонников. Пожилая женщина машет и смахивает слезу со щеки. Маленькая девочка бежит за поездом и машет рукой изо все сил.) О господи, просто сердце разбивается, да? Похоже на нескончаемую пытку. И это всегда маленькие веснушчатые девочки, потому что я была маленькой веснушчатой девочкой. Они согревают мне сердце.
E: Невероятно. Это тяжело.
JK: Да, действительно. Просто ужасно. Вы сами видели, это отвратительно. Местная газета внушила 10-летним ребятишкам, что я буду давать автографы. А потом полиция на платформе запрещает мне выходить, говоря, что это вызовет беспорядки. Это так мучительно, что я вынуждена просто сидеть и смотреть на плачущих детей. Не очень-то это весело.
E: Но есть и плюсы…
JK: Да, есть. Обратная сторона — это то, что они все так взволнованы. На самом деле, самое лучшее — это когда ко мне подходят матери и говорят: «Он никогда раньше ничего не читал». Это лучше всего. Как правило, это «он», я должна сказать. Редко это бывает «она». Да, в основном говорят о мальчиках.
E: Да, книги о Гарри Поттере заставили мальчиков читать. И это приятно.
JK: Да, это самое приятное.
Часть 2.
E: Вы работали два года в организации «Международная амнистия».
JK: Да, в самом деле, я была помощником по исследованиям. Нарушения прав человека в франкоязычной части Африки. Это делало меня исключительно интересным собеседником на вечеринках. Я знала все о политической ситуации в Того и Буркина Фасо.
E: И по-прежнему знаете.
JK: Нет, уже нет.
E: Но это отражается в ваших книгах: Гермиона и права эльфов. Тема гражданских прав поднимается в «Огненном кубке».
JK: Да-да, верно.
E: Это действительно большая тема.
JK: Да, в какой-то мере это был автобиографический эпизод. И я, и моя сестра, мы относились к таким подросткам. (С драматической нотой в голосе). Мы были из разряда «Только я по-настоящему ощущаю несправедливость в этом мире. Никто больше этого не понимает» Я думаю, что многие подростки проходят через это.
E: В Великобритании это называется «За права» или что-то в этом роде.
JK: Совершено верно. Писать об этом было весело, потому что Гермиона, преисполненная благих намерений, ведет себя исключительно самонадеянно. Я целиком и полностью на ее стороне, когда она через это проходит. Она развивает свое политическое самосознание. Душою я с ней. Но разум постепенно начинает подсказывать мне, что фактически она встает на пути у тех, кому пытается помочь. Она оскорбляет их. Она не ощущает их…
E: Она как бы нисходит до бесправных эльфов.
JK: Ей кажется все это таким легким. Как я уже говорила, это часть процесса взросления, приходиться осознать, что у тебя нет такой власти, как тебе кажется, и смириться с этим. Затем ты понимаешь, что изменение чего-либо — это тяжкий труд, требующий много времени. Гермиона призывает их устроить восстание, а оказывается, что действительность сильно отличается от того, что она себе представляет. Об этом было весело писать.
E: И вы сейчас сами занимаетесь решением этих вопросов, которые имеют для вас такое значение. Я имею в виду расовые отношения и гражданские.
JK: Вы знаете, дети интересуются такими вопросами. Это не просто мое мнение. Им действительно интересно.
E: Так значит, мы чрезмерно защищаем наших детей от этих проблем. Потому что безусловно в Северной Америке многие считают, что мы должны беречь наших детей от…
JK: Мое последнее посещение Америки пришлось на Хэллоуин. И я была потрясена, когда по телевизору в отеле… видите ли, моя дочь была в номере, и в трех передачах подряд говорилось о том, «как мы должны убедить наших детей не боятся Хэллоуина». Три подряд. Эти дневные ток-шоу. Ну да, убедитесь, что они видят, как идет подготовка к празднику, чтобы они поняли, что все это не всамделишное. Объясните им, что «это только для развлечения». А я сижу и думаю, вы пытаетесь защитить детей от их собственного воображения, а это просто невозможно. Именно так вы и нервируете испуганных детей, с моей точки зрения. Вы пугаете их, говоря: «Это совсем не страшно. Бояться нечего». Дети пугаются, и им приходится с этим жить. Вы не можете убедить их не бояться. Счастливый ребенок — это не тот, который никогда не боялся или которому не разрешалось бояться.
E: Страх полезен для здоровья?
JK: Да, он полезен для здоровья. Он необходим для выживания. Какая судьба ждет ребенка, который был настолько защищен до такого возраста… Я имею в виду, как может ребенок дожить до 14 лет ни разу не испугавшись, но если предположить, что такое возможно? Когда он впервые испытает страх, его психика будет нарушена. Это нужно осознавать.
E: Тогда от чего следует защищать детей?
JK: Мы пытаемся защищать их от своих собственных страхов, и это неправильно. Это не принесет ничего хорошего.
E: А от чего мы должны их защищать?
JK: Очевидно, что мы должны защищать их от физической опасности. Это совершенно естественный инстинкт. Так и я веду себя с дочерью. Если моя дочь прочитала страшную книгу или посмотрела страшный фильм, я составлю ей компанию и обсужу с ней это. Но не поймите меня неправильно. Есть вещи, о которых я бы не хотела, чтобы моя семилетняя дочь узнала преждевременно. Например, откровенные сексуальные сцены. Она слишком мала для этого. Это все равно что дать ребенку заряженный пистолет и сказать: «На, поиграй». Это совсем другое дело. Я хочу сказать, что секс мы можем обсуждать, но я против того, чтобы она смотрела определенные фильмы. Я не хочу, чтобы она смотрела фильмы, где кого-то то и дело убивают. Нет, ни в коем случае. Но когда речь заходит о…
E: Однако достаточно сложно установить границу, правда? Кто-то прочитает вашу книгу и скажет: «А там ведь кого-то убили»…
JK: Люди постоянно умирают, но переживаете ли вы, когда они умирают? Ощущаете ли, какое это зло — отнять чью-то жизнь? Да, я считаю, что в моей книге вы это чувствуете. Я думаю, вы видите, насколько это ужасно. Я отношусь с безграничным уважением к человеческой жизни. Я не думаю, что в моих книгах вы можете прочитать о чьей-то смерти и сказать: «Что ж, этого больше нет, идем дальше». Совсем нет. По-моему, вполне очевидно, на чьей стороне мои симпатии. Я пишу о злодее, для которого человеческая жизнь не представляет никакой ценности. Все, что нужно, это нажать курок. И все. Конец. Это ужасно. Это очень страшная вещь, но вы правы, я знаю, где провести черту. Кто-то предпочел бы провести черту в другом месте, кто-то может со мной не согласиться.
E: Но не должно ли быть у писателя чувства моральной ответственности?
JK: Когда речь заходит о написании книг, я действую в соответствии с другими правилами. Я пишу так, как хочу писать. Сейчас, во время нашей беседы, я должна анализировать эти правила, но когда я принимаюсь за работу, я не говорю себе: «Вот здесь я проведу черту, вот та мораль, которую я должна показать детям». Мне это и в голову не приходит. Я пишу о том, о чем хочу.
E: Но история должна быть написана.
JK: Именно. Я пишу то, что мне хочется выразить.
E: Это непросто, правда? Ведь история может потребовать, чтобы вы бросили вызов тому, что имеет для вас большое значение. Люди задавали вопросы: «Итак, Гарри смотрел в лицо смерти, Гарри сирота. Теперь он вырос, какие еще вызовы бросит ему судьба? Вызовы, связанные с половыми вопросами? Герои книг уже влюблялись. Что еще? Зайдет ли речь о наркотиках? То, что затрагивает многих подростков: употребление наркотиков, беременность несовершеннолетних.
JK: Наркотики, беременность, надо ли обсуждать такие вопросы в детской литературе? Да, безусловно. Есть очень мало тем, которые не стоит затрагивать в детских книгах. Я таких тем вообще не знаю, если, конечно, правильно их подать. Однако вряд ли это впишется в книгу о Гарри Поттере, если Гермиона забеременеет в 13 лет. Нет. Потому что это не такие книги. Откровенно говоря, Гарри, Рону и Гермионе и так хватает проблем, чтобы связываться с запрещенными законом веществами. Им есть чем заняться.
E: О вас говорили, что вы поощряете колдунов и экстрасенсов…
JK: Нет, это не так.
E: А еще говорили, что вы выступаете за школы-интернаты. Это правда?
JK: Я уже говорила об этом. Я не являюсь поборником ни тех, ни других.
E: Вы бы не отправили своего ребенка в школу-интернат?
JK: Нет, ни за что. Есть обстоятельства, при которых я могу понять, почему семья отправляет ребенка в школу-интернат. Но я бы этого никогда не сделала. Я бы ее туда ни за что не отпустила. Я хочу держать ее дома как можно дольше.
E: В ваших книгах есть те, кого вы больше всего высмеиваете, отрицательные герои, Малфои, они являются расистами по отношению к грязнокровкам. Справедливо ли будет заметить, что это неоконсерваторы или тэтчеристы? (JK кивает.) Вы действительно поднимаете здесь политический вопрос?
JK: Я думаю, что вы полностью поймете в этой книге… Что касается Волдеморта, я не хотела создавать некоего законченного злодея, на которого надевают черную шляпу и говорят: «А теперь пристрели его, это плохой парень».
E: Так же Дурсли — это классические отрицательные герои?
JK: И да, и нет. В Великобритании можно встретить Дурслей. Я едва ли преувеличила, описывая их. Что касается Волдеморта, то во второй книге, в «Тайной комнате», он именно такой, как я говорила раньше. Он выбирает то, что считает у себя дефектом, т.е. загрязненность своей крови, и переносит на других. Это как Гитлер и идея арийцев, которой он сам абсолютно не соответствовал. Так поступает и Волдеморт. За собственную неполноценность он мстит другим людям и пытается изничтожить в них то, что ненавидит в самом себе.
Часть 3.
E: Джо, существует миф о том, что вы — нуждающаяся мать-одиночка, ютящаяся в неотапливаемой квартире в Эдинбурге, по два часа в день, собравшись с силами, нацарапывающая истории о Гарри Поттере.
JK: Причем предположительно на салфетках. (Смеется). Одна американская журналистка спросила у меня: «Правда ли, что весь первый роман вы написали на салфетках?» Мне очень хотелось ответить: «Нет, на чайных пакетиках. Я их хранила».
E: Какова же реальная история?
JK: Как и во всем, что появляется в прессе, в этом есть элемент правды и сильное преувеличение.
E: (Изображая британский акцент) О мой бог!
JK: (Смеется) Да, в течение шести месяцев… Это не очень далеко от правды, но многое сильно преувеличено.
E: Вы жили на пособие?
JK: Да.
E: Вы жили в неотапливаемой квартире?
JK: Нет, отопление у нас было. Мыши тоже, но отопление все-таки было. Шесть месяцев я жила только на пособие по безработице. Это было ужасно. Я устроилась секретарем на полставки. Я подразумеваю по-настоящему неполную занятость, около пары часов в неделю. Но в соответствии с законодательством я не могла рассчитывать на пособие, если зарабатывала более 15 фунтов в неделю. Хотя с этого не очень-то разбогатеешь, 15 фунтов все же были для нас большими деньгами. В общем, мне эти деньги действительно были нужны. Так что даже после того как я устроилась на эту работу, мы по-прежнему жили на пособие. Затем я вернулась в колледж, чтобы получить квалификацию преподавателя, это означало, что я могу преподавать французский в Шотландии. Так что хотя мы все так же бедствовали, по крайней мере, нам не приходилось существовать на подачку, потому что я получала стипендию. Ну а затем, хотя я по-прежнему получала пособие, так как не устроилась учителем на полную занятость, мы уже больше никогда так не бедствовали, как в течение тех 18 месяцев в Эдинбурге. Тогда мы действительно нуждались.
E: Джо, почему в этот период вы решили писать? Большинство бедствующих матерей-одиночек, оставшихся с ребенком на руках, думают лишь о том, как заработать денег. Они забывают о своих амбициях, о своих мечтах. Им приходится спускаться на землю.
JK: Что ж, я на самом деле чувствовала себя из-за этого виноватой.
E: Потому что как мать вы чувствовали, что не должны… ?
JK: В первый год нет, так как я прилагала все усилия, чтобы найти оплачиваемую работу. А загвоздкой было то, что государственные ясли не хотели брать на себя ответственность за такого маленького ребенка, если она не была в группе риска. А вот когда я получила квалификацию преподавателя, я в самом деле начала испытывать чувство вины из-за того, что писала. Я думала, может, стоит переехать. Может, стоит вернуться в Лондон, где я жила раньше, и устроиться там учителем на полную ставку, отказавшись от этой затеи. Я начала задумываться о том, что возможно я просто гоняюсь за радугой, принося при этом в жертву… ну, не благосостояние своей дочери, потому что она была очень счастливым ребенком. Но возможно, у нее могло бы быть больше игрушек, одежды.
E: Вы ощущали себя неудачницей как мать? Вы были бедны. А тут еще и ребенок.
JK: Я была очень зла. Не уверена, что ощущала себя неудачницей, с самого начала настроение у меня было довольно мрачным. Я страшно на себя злилась. И продолжалось это достаточно долго.
E: Как если бы вы разочаровались в себе?
JK: Да. И в то же время я гордилась собой. Вокруг меня были люди, другие женщины, видевшие, в какой ситуации я оказалась, и я могла им сказать: «Я не считаю себя неудачницей». Я горжусь тем, что работала за троих. Я зарабатывала деньги. Я была единственным кормильцем, и я была и матерью, и отцом. Если кому-то кажется, что это просто, попробуйте сами. И я писала роман. Так что я не могу оглянуться назад и назвать себя неудачницей. Знаете, неудачники не живут на такие крохи, думая о том, как им дотянуть до конца недели. И при этом нормально кормить ребенка. И всегда прежде всего думая о ребенке.
E: Ходят мифы о том, что вы отшельница, что вы устали от прессы, и теперь отказываетесь давать интервью.
JK: Нет. Это даже меня не раздражает. И мне, и моим друзьям делается смешно. Я не отшельница. Есть две причины, по которым я в последнее время даю меньше интервью. Первая — это то, что я хочу работать. Интервью выбивает меня из колеи на половину рабочего дня, а над этой книгой я работаю по 10 часов ежедневно. У меня просто нет на это времени. Это потеря энергии. Я предпочитаю заниматься написанием книги. А вторая причина, о которой, по моему опыту, люди забывают, это то, что я по-прежнему в одиночку воспитываю ребенка. Видимо, ожидается, что как только ты начинаешь нормально зарабатывать, ты тут же нанимаешь батальон нянь для ребенка, а потом делаешь, что тебе заблагорассудится. Ну, а я хочу растить свою дочь, и это означает, что я хочу проводить с ней время. Мне это никогда не удастся, если я буду совершать турне по всем странам, где выпускают мои книги. Так что я уклоняюсь от интервью по совершенно прозаическим причинам.
E: И все же слава тоже играет не последнюю роль. Я хочу сказать, мы на поезде, и на каждой станции нас встречают сотни детей и их родителей…
JK: Конечно, это приятно.
E: Это вам нравится.
JK: Я действительно люблю встречаться с детьми, потому что это похоже на безболезненное обучение. Я привыкла учить, и мне это нравится. Мне доставляет удовольствие встречаться с этими детьми в такой обстановке. Я не должна требовать дисциплины. Они хотят шуметь, а я могу в этом участвовать. Я никогда не ожидала, что попаду в газеты. Откровенно говоря, в лучшем случае я думала, что о моих книгах опубликуют отзыв. Многие детские книги не получают даже отзыва — не то что хорошего или плохого. Довольно странно вдруг попасть в газеты.
E: Люди постоянно спрашивают, изменила ли вас слава? Как вы изменились? Вряд ли это можно считать вопросом, но стараетесь ли вы уберечься от этих перемен? Вы говорили, что хотите и дальше быть матерью-одиночкой, но удастся ли вам это, когда все вас знают?
JK: На самом деле, у меня не такая уж запоминающаяся внешность. Я могу заниматься обычными делами, гулять, и никто меня не узнает. В тех редких случаях, когда меня все-таки узнают, люди ведут себя очень приветливо. У меня еще ни разу такого не случалось, чтобы меня узнали и грубо ко мне отнеслись, скорее наоборот. Так что я вполне могу вести нормальную жизнь. И, господи, пожалуйста, пусть все так и останется. Потому что я совсем не хочу обратного.
E: Есть знаменитая фраза о том, что вы пишете в кафе. Вы все так же делаете это? С 35 миллионами книг?
JK: Да.
E: И никто к вам не пристает? «Можно мне автограф?», когда вы находитесь на середине великолепного предложения?
JK: Крайне редко.
E: Есть ли разница между отношением в Америке и в Англии? В Америке вы знаменитость, а американцы иначе относятся к знаменитостям.
JK: Мне не нравится мысль о том, что я — знаменитость. Я неуютно чувствую себя от этого.
E: Не наивно ли отрицать это?
JK: В каком-то смысле, это не так, потому что детям нужна не я сама. Я могу быть мужчиной, женщиной, молодой или старой. Пока я пишу книги, им будет интересно увидеть автора книг о Гарри Поттере, но я лично их не интересую. Я совершенно точно знаю, что им не важно, как я выгляжу, что я говорю. Им просто хочется посмотреть на того, кто написал эти книги. Так что я верю и надеюсь, что людей привлекают книги, а не я сама.
E: Сегодня утром в «Дэйли Мэйл» была заметка…
JK: (Вздрагивает) Ой. Зачем вы ее читали?
E: Потому что эту газету дают в отеле. Это единственная газета, которую нам дали.
JK: Ну конечно. Жалкое оправдание.
E: Знаю, но другого у меня нет. Правда-правда.
JK: (С надрывом) Ну и что же теперь пишут в «Дэйли Мэйл»?
E: Там говорилось, что у вас появился преследователь. Не это ли темная сторона славы?
JK: Знаете, им действительно стоило бы связаться со мной и спросить, известно ли мне об этом упомянутом преследователе, потому что я бы наверное знала, если бы меня преследовали. Может, не стоит так говорить, но я иногда у меня появляется ощущение вроде «Ну же, кто-нибудь, давайте ее преследовать! Нам уже писать не о чем. Ребята, проявите инициативу, а? Ну давайте, неужели она не стоит того, чтобы ее хоть чуть-чуть попреследовали?» Короче, нет, меня никто не преследует. И еще я хотела бы поблагодарить «Дэйли Мэйл» за то, что они подали эту замечательную идею, это так мило с их стороны.
Часть 4.
E: Пришла пора поговорить о дементорах.
JK: Ах да, дементоры.
E: Дементоры являются как бы олицетворением депрессии. (JK — Ммм хмм) И хотя мне совершенно не хочется проводить биографические параллели между персонажами и авторами, но (смеется)…
JK: Пожалуйста. (Смеется). Давайте.
E: Параллель определенно есть, и мы уже обсуждали это, то, что у вас была депрессия, не обязательно нечто очень страшное, но все-таки сыгравшее значительную роль в вашей жизни.
JK: Да, у меня была депрессия, примерно году в 1994 — я страдала от того, что, как мне сказали, называется клинической депрессией. Не знаю, так мне сказали. И это продолжалось какое-то время. Я не стыжусь этого, депрессия бывает у многих, и я смогла это преодолеть. Но что до дементоров, порой нелегко понять, откуда берется та или иная идея. Я видела этих существ и я знала, чего от них хочу, но чем они оказались, я поняла только, когда написала о них. Так у меня обычно и бывает. Я не говорю себе сознательно: «А теперь я создам олицетворение депрессии», но я понимаю, что делаю, когда создаю их. Это происходит как бы на подсознательном уровне. Они отнимают у людей чувства, именно так я представляю себе депрессию. Это отсутствие…
E: Так вы ее определяете.
JK: (Кивает) Угу.
E: У каждого в жизни бывали переломные моменты. Что для вас стало таким моментом?
JK: Спровоцировавшим депрессию?
E: Да, когда вы почувствовали, что оказались на дне? (JK глубоко задумывается.) Что произошло? Это было после того, как вы вышли замуж, так?
JK: Да, наверное, эта депрессия была своего рода реакцией на все, что со мной случилось. У меня было несколько очень напряженных лет. Я дважды переезжала. Моя мать умерла. Именно смерть матери повлияла на меня сильнее всего.
E: Вам тогда было 25?
JK: Да. С этого началось полоса неудач. Я вышла замуж. Мы расстались. Мы развелись. Я была счастлива, что у меня родилась дочь, но это также и огромная ответственность, и я очень сильно переживала. Я все время думала о том, какая я неудачница, и о том, как мне растить дочь.
E: И тяжелым ударом для вас оказалась смерть вашей матери.
JK: Да. Она была еще очень молода. Ей было всего 45.
E: И вам было…
JK: Очень плохо.
E: Очевидно, это было самым худшим.
JK: Да, со мной не происходило ничего страшнее этого. Огромное потрясение. Оглядываясь назад, я понимаю, что испытывала чувство вины. Я должна была осознавать, насколько тяжело она больна. Но я не ожидала, что это случится так скоро. Возможно, дело было еще и в том, что ей было так мало лет. Я думала, что у нас еще достаточно времени, но это было не так. Для меня это было ужасно.
E: И с этого все и началось?
JK: Ну вообще-то, хотя для меня это и было трагедией, я не хотела оставаться на месте, переживать это снова и снова. Возможно, то, что я старалась забыть обо всем, двигаться дальше как ни в чем не бывало, и вызвало депрессию впоследствии. Я отправилась заграницу. Мне очень нравилось преподавать за рубежом. Из всех работ, которые у меня были, эта была лучшей. Хотя я всегда знала, что должна писать книги. Затем я познакомилась со своим бывшим мужем и т.д. У меня родилась замечательная дочь. Но все обрушилось на меня, когда я рассталась с мужем. Я села и начала думать о своем положении: ни работы, ни денег. Впервые за всю свою взрослую жизнь я осталась без работы. Очень беспокоилась из-за отсутствия денег, не знала, как мне вырастить дочь. И все это вместе и спровоцировало депрессию.
E: Похоже, что ваша тоска по матери отразилась и в книгах. Как и Гарри, вы видите тень, которая не возвращается к вам.
JK: Да, в этих книгах я часто говорю о тяжелых утратах, о том, как переживаешь потерю близких. Я не могу говорить об этом столько, сколько мне хотелось бы, потому что будут еще три книги. Дело не в том, что я боюсь, будто их не купят, в конце концов их можно взять и в библиотеке, вовсе не платить за них. Просто мне не хочется портить впечатление от будущих книг своими рассуждениями. Но это в самом деле их главная тема — то, как человек переживает потери, смерть, как он смотрит в лицо смерти.
E: В одной книг Дамблдор говорит: «Смерть — это просто еще один шаг навстречу великой тайне, великому приключению».
JK: Я не так мудра, как он… Я бы хотела смотреть на это также. Меня, как и большинство людей, смерть пугает. Потому что я еще очень много хочу сделать, и я не хочу так рано оставлять свою дочь.
E: Да, с этим нелегко примириться.
JK: (Кивает) Ммм ммм. Это тяжело, все равно что бросить собственного ребенка.
E: То отношение к смерти, к потерям, которое вы выражаете в книгах — это часть вашей веры? Я хочу сказать, вы религиозны? Откуда происходит ваша вера?
JK: Я верю в бога. И похоже, именно это больше всего возмущает южных католиков. Почему-то они предпочли бы меня видеть убежденной атеисткой, нежели верующим человеком.
E: Вы искренне верите в бога.
JK: Да. Да.
E: В волшебство и…
JK: В волшебство в таком виде, как я описываю его в своих книгах, нет, не верю. Совсем не верю. Это так утомительно. Опять же, я бы много хотела об этом сказать, и вернуться к этому, когда напишу седьмую книгу. Хотя, может, в этом и не будет необходимости, потому что это все и так будет понятно из этой книги. Вы найдете там все это. .
E: Но сами вы ходите в церковь?
JK: (Кивает) Ммм хмм. Да, на свадьбы и на крещения. Хожу.
E: И посещение церкви и ваша вера помогли вам справиться с потерей матери?
JK: Нет, вообще-то нет. Нет (Трясет головой)
E: То есть вы к этому вернулись.
JK: Да, можно и так сказать. У меня есть проблемы с традиционной религией. (Долгая пауза) Но… я все-таки прихожу туда со своими проблемами. Я не жду, что получу там ответы на все вопросы, потому что на какие-то вопросы я должна найти ответить сама.
E: Но ведь есть определенные правила, установленные церковью…
JK: Да, и иногда у меня с этим возникают проблемы.
E: Меня просили задать вам вопрос… довольно традиционный… как она обрела веру в себя? Она была в глубокой депрессии. Она — мать-одиночка. Был ли момент, когда вы сказали себе: «Я это сделаю, несмотря ни на что», или вам помогла ваша внутренняя сила?
JK: Я всегда знала, что сделаю это. Что попытаюсь выпустить книгу. «Философский камень» был не первой книгой, которую я написала, хотя две другие я никогда не пыталась напечатать. Это были романы для взрослых.
E: Романы для взрослых?
JK: Ммм хмм. Но я всегда осознавала, что они недостаточно хороши. И дело не в моей скромности. А вот в Гарри я верила намного больше и очень хотела это сделать. Наверное, я действительно верила в свои силы?
E: А кто-то еще в вас верил?
JK: Нет, по-моему… хотя немного жестоко так говорить о своих друзьях. Конечно, я сказала одной своей подруге, что пишу роман. Я всегда старалась скрывать свое занятие, и, возможно, ввела ее в заблуждение.
E: Ее реакция была чем-то вроде «О господи, вот она, последняя капля»?
JK: Да. (С сарказмом) А теперь я напишу роман, чтобы заработать много денег. Думаю, именно так она обо мне и подумала. Хотя на самом деле я никогда не рассчитывала заработать на этом. Я ожидала, что буду зарабатывать деньги преподаванием, и даже после того, как книгу согласились напечатать, я все равно испытывала чувство вины, потому что не очень старалась найти работу на целый рабочий день. Только и делала, что старалась выкроить хоть один день в неделю, чтобы писать.
E: Вы верили, что у вас есть талант?
JK: По крайней мере надеялась. Было приятно осознавать, что есть хотя бы одна вещь, которую я делаю хорошо, и это умение писать.
E: Есть ли еще что-то, что бы у вас хорошо получалось?
JK: Нет. Я больше ничего не умею. Я очень неорганизованна. В офисе я работала ужасно. Я неплохо преподавала английский как иностранный. Думаю, что у меня получалось. Еще я умею содержать тропических рыбок. Больше в голову ничего не приходит.
E: Вы помните тот момент, когда, после всех отказов, вы наконец нашли издателя?
JK: Как бы это ни звучало, это возможно был самый лучший момент… Да, самым лучшим моментом в моей жизни был тот, когда родилась моя дочь, и мне дали ее на руки в больнице. Это ни с чем не сравнимое ощущение. А второй лучший момент был, когда мне позвонил агент и сказал: «У нас контракт с Блумсбери». Ничто после этого, даже результаты продаж и список бестселлеров в «Нью-Йорк Таймс», как бы замечательно это ни было, не может сравниться с тем мигом, когда я поняла, что мою книгу напечатают. Несколько дней я просто летала.