Сертифицировано для всех читателей.
«Человека не понимают. Надо его понять, чтобы увидеть, как много невидимого.»
А.Грин, «Бегущая по волнам»
Гарри Поттер зашел в кабинет. Здесь многое изменилось, и теперь немолодая уже женщина предложила ему присесть на обитое голубым атласом кресло. Она обошла массивный стол и села напротив Гарри.
— Ох, как же я рада тебя видеть! Я просто счастлива, что ты решил посетить свою старую добрую школу, — она улыбнулась, но почти сразу опять стала серьезной. — Помнишь, когда мы расставались, ты спросил меня, когда я захотела стать тем, кем являюсь сейчас? Ты был удивлен моим твердым выбором и упрямством, с которым я шла к желанной цели… Ты не мог понять меня, а я, сама не знаю почему, не могла тогда все тебе объяснить.
Но сейчас я хочу рассказать тебе историю, произошедшую со мной, когда мы были на третьем курсе. Тогда ты даже не знал меня! Помнишь, какими мы были в 13 лет? И я помню…
Я допоздна засиделась в библиотеке — надо было найти дополнительный материал для профессора Снэйпа. Все мои однокурсники уже ушли спать, и библиотекарь, мадам Пинс, которую мы, помнишь, «ласково» прозвали Корочкой, неприветливо поглядывала на трёх засидевшихся девчонок. Через два стола занималась Гермиона — гриффиндорская заучка. Тогда она поссорилась с тобой и Роном, и, хотя я часто засиживалась в библиотеке, она ни разу не уходила раньше меня. По-моему, Корочка просто выгоняла её, когда становилось слишком поздно. Перед ней лежал внушительных размеров фолиант «Камни луны». «Гном в ребро, ведь это та самая книга, которая мне нужна!» — подумала я.
Не долго думая, я подошла к Гермионе и кашлянула, чтобы та обернулась. Но девушка не замечала моего присутствия. Тогда я кашлянула еще раз, погромче. Гермиона не обращала на меня никакого внимания. Я набралась решимости и тихо, но резко, позвала её.
— Гермиона… извини, ты долго еще будешь заниматься? Мне нужна эта книга…
— А? Что? — девушка обернулась, и я ужаснулась её виду: покрасневшие слезящиеся глаза двумя жуткими пятнами выделялись на бледном лице. — Да, конечно, забирай.
Она быстро вскочила, сунула книги и свитки в объемную сумку и выбежала из кабинета.
Знаешь, у меня с детства обострено чувство ответственности за других. Поэтому все соседские мамаши, уходя в гости, отводили своих разновозрастных детишек мне. И вот тогда мое воображение живо нарисовало мне картинку: Гермиона бежит по коридору, по лестнице, оступается, падает…
Я немедленно помчалась за ней: мало ли что она может натворить в таком «ненормальном» состоянии.
Гермиона, спрятав лицо в коленях, сидела на третьем этаже у статуи костеперого дракона. Её плечи дрожали, и я поняла, что она плачет. Даже не плачет, а рыдает…
— Эй, Гермиона… Что с тобой? Что-то случилось?
— Уйди. Оставь меня одну! — гнусавым голосом ответила она.
Я села с ней рядом. Даже сильные люди иногда плачут от боли разлуки, одиночества и обиды. И по своему воспитательскому опыту я знала, что, когда человек плачет и говорит: «Оставь меня!», значит, минут через пять он начнет говорить о самом наболевшем… чужому человеку всегда легче открыться.
Интуиция и психологическое чутье меня не подвели. Через пару минут девушка подняла красное и распухшее от слез лицо и начала говорить, иногда сбиваясь, всхлипывая…
— Я не… хоте-е-ела… Я не… Он не понимает, Живоглот ведь кот, а Короста была уже старой…
Я придвинулась к ней поближе и обняла за плечи.
— Тихо, тихо, все будет хорошо, я обещаю тебе, ну, расскажи все с самого начала…
Гермиона вытерла слезы платком и начала сбивчиво рассказывать.
— Мой кот Живоглот съел крысу Рона Коросту, — выдохнула она.
— И из-за этого ты плачешь?
— Нет… — слегка нахмурилась девушка, — я сама не знаю… просто мне кажется, то я ни-ко-му-не-нуж-на. Знаешь, как тяжело быть не такой, как все? В том, маггловском, мире я чужая, изгой. Не такая, как другие, — со мной всегда что-то случалось — то бутылки с газировкой у других в руках взрывались, когда я на них смотрела, то ручка вместо черной писала красной пастой, и дети со мной не водились, обзывая «ведьмой» и «дочерью летучей мыши». Потом я узнала, что действительно не такая, как они, — я колдунья! Но и в этом мире я тоже чужая… изгой. Грязнокровка, никто… В своем факультете на меня смотрят, как на сумасшедшую, даже друзья называют меня «чокнутой зубрилкой»! Друзья… Гарри и Рон. Они бросили меня! Рон смотрит на меня так, будто это я собственными руками убила Коросту, но я же не виновата… Гарри абсолютно плевать на меня, он обиделся, что я рассказала профессору Макгонагалл о «Молнии». Но она ведь все равно узнала бы! А вдруг эту метлу послал Сириус Блэк? Ни Рон, ни Гарри сейчас не разговаривают со мной… у меня нет друзей. Я одна.
Другие… Весь Слизерин был бы счастлив искупать меня в грязи и закидать тухлыми помидорами — они презирают меня, как нечто недостойное даже взгляда приличного человека. Гриффиндорцы искусно делают вид, что ненавидят Слизерин так же… Но, знаешь, как обидно, когда кто-то унижает тебя перед всеми, а ты понимаешь, что в одиночку не сможешь дать отпор — вчера этот *** Малфой со своими дружками окружили меня в одном из коридоров и смеялись, издевались… Их было много, а я — одна! Везде и всегда — одна!
Тебе хорошо, ты из Равенкло. Вас никто не ненавидит, никто не унижает. На вас хоть раз нападали слизеринцы или пуффендуйцы? Нет. Потому что вы — сильные и умные. Никто не вешает на вас ярлык, никто не требует невозможного… Вы — вместе…
А я — одна!
Пуффендуйцы, как стайка желтых канареек, всегда сообща, у них свой мир. Вы, равенкловцы, тоже, как мушкетеры, — «один за всех, все за одного». А я — одна! Ни один гриффиндорец не пойдет защищать мою честь! Ни-ко-му-не-нуж-на…
Гермиона ударилась головой о статую и тихонько взвыла. Я обняла её и стала успокаивать. Автоматически с моих губ слетали слова «стандартного» утешения: «Все будет хорошо», «Все пройдет, вот увидишь…», «Это жизнь такая полосатая — день и ночь, скоро будет новое светлое утро»… Я знала, что мне сейчас ни в коем случае нельзя молчать. Она высказалась, значит, если я буду говорить, через некоторое время она совсем успокоится.
До сих пор не знаю, как нас в ту ночь никто не нашел. Я сидела с Гермионой рядом со статуей почти до трех ночи, потом, когда она уже перестала плакать — только немного дрожала, довела её до портрета Полной Леди, и, удостоверившись, что, опустошенная после такой истерики, она добралась до кровати без приключений, пошла к себе.
Уже спускаясь в большой зал, я услышала шаги. «Вот так вот. Как я смогу объяснить пребывание в три часа ночи вне гостиной своего факультета?» — подумала я.
Но это был не Филч и не преподаватель, а девушка, которая занималась в библиотеке вместе со мной и Гермионой. Она была из Слизерина — это точно, я помнила, как на перроне наши матери громко ругались, по-моему, даже абсолютно без повода.
— Ты что здесь делаешь? — шепотом спросила я.
— А ты?
— Я… спать иду.
— Вот и я тоже. Ты сумку забыла в библиотеке.
Ну да, действительно, преследуя Гермиону, я совсем забыла о своих вещах.
— И ты что, все это время за мной следила, чтобы сумку отдать?
— Нет, мне просто надо было к кое-кому зайти. А тут тебя увидела, сумку мне Корочка сказала тебе отдать завтра.
— Спасибо, — я взяла из её рук сумку и только тут заметила, что слизеринка выглядела ничуть не лучше Гермионы: узкие щелочки глаз, опухших от слез, почти не выделялись на красном лице с фиолетовым носом а-ля картошка-синеглазка. — Ты плакала?
— А это твое дело?
— Нет, — почти обидевшись, я уже собралась уходить. Слизеринка подождала, пока я скроюсь за углом и направилась в противоположную подземельям сторону, значит, пошла гулять по замку в полчетвертого утра. Нормально.
Я тихо, на цыпочках последовала за ней. Ох, ну кто же меня наделил такой вечно волнующейся за всех душой ? Ну разве не могла я спокойно отправится спать — какое мне дело до странностей слизеринки? Но мое живое воображение тут же нарисовало мне жуткую картину самоубийства девчонки и себя, рвущую волосы на голове: «Я же могла её спасти!». В общем, я побежала за ней. Я была уверена, что иду по её следам, но она вдруг исчезла. Я уже готова была впасть в истерику, как вдруг кто-то резко схватил меня сзади и, прижав к стене, зажал рукой рот.
— Зачем ты за мной ходишь? — рявкнула она. Я промычала что-то типа «Дай сказать», и она убрала руку с моих губ.
— А почему ты по ночам ходишь по школе вместо того, чтобы спать?
— А тебе кто давал право следить за мной?
— Совесть.
Слизеринка хмыкнула и почти улыбнулась.
— Тебя хоть как зовут? — решила я начать беседу, освобождаясь от её крепких «объятий».
— Соня.
— Почему ты не идешь к себе?
— А с чего ты взяла, что я тебе всё так и расскажу?
— Потому что если не расскажешь, я сдам тебя Снэйпу, благо у нас завтра как раз зелья.
Я надеялась, что она не заметит фальши в моих словах — во-первых, у меня никогда не было привычки «болтать лишнего лишнему», а во-вторых, я же этой ночью сама гуляла по замку — выдавая её, я бы подставляла под удар и себя, и Гермиону… Но Соня не заметила моего волнения.
— Ага, я расскажу, а ты завтра пойдешь все докладывать Снэйпу.
— Нет. Мне совесть не позволит, — призналась я.
Слизеринка нехорошо ухмыльнулась.
— Спорим, что то, что я расскажу, тебе явно не понравится? — взглянула на меня она.
— Нет, не будем спорить. Начинай. Почему ты не в спальной Слизерина?
— Потому что туда мне возвращаться просто опасно.
— Как?
— Я нечистокровная волшебница. Моя мать — грязнокровка.
— Но это решительно не возможно. Я помню, как моя мама говорила с твоей… в смысле, ты помнишь, они ругались, и я абсолютно уверена, что твоя мать…
— Это мачеха, жена моего отца. А моя настоящая мать, увы, нечистокровна. Мало кто знал об этом, но теперь — спасибо Панси Паркинсон — это стало достоянием всех слизеринцев. А как ты думаешь «истинные» принцы и принцессы крови относятся к превратившейся в одночасье из равной им в нечто, недостойное даже взгляда? Мне опасно ложиться спать. Несколько раз я находила в своей постели змей, среди ночи девчонки атакуют меня заклятьями. Они установили пароль для входа, и теперь я даже не могу иногда попасть в комнату, а потом — выйти. Избалованные и принципиальные, они не могут потерпеть моего присутствия рядом с собой. Они думают, что я ниже их, и хотят заставить меня считать так же. Унижениям нет предела, они иногда просто переходят черту.
— А ты разве не можешь рассказать об этом профессору Снэйпу? Он обязательно что-нибудь предпримет…
Соня гордо подняла подбородок, но я успела заметить, как в её глазах блеснули слезы.
— Я слизеринка! И со своими проблемами разберусь сама, без чьей либо помощи! Ты услышала все, что хотела? Тогда отправляйся в свою теплую кроватку, прощай! — она уже было хотела уйти, но вдруг резко развернулась и прижала меня к стене. — И только посмей рассказать кому-нибудь о том, что узнала сейчас! Клянусь, слизеринцы умеют жестко мстить! — теперь из её глаз градом катились слезы, но она не делала ничего, чтобы остановить этот поток.
— Хорошо, никому не скажу, — пообещала я, вырываясь из рук девчонки. — Только ты успокойся, все хорошо будет.
— Я отомщу за все, что мне пришлось перенести, стану сильной!
— Да-да, конечно, ты все сможешь… — я по-настоящему испугалась безумия, на миг полыхнувшего в её глазах.
Вдруг она отпустила меня и, повернувшись, съехала по стенке. Спрятав лицо в ладонях, слизеринка разрыдалась.
— Скажи, почему я? Ведь у каждого слизерница свой скелет в шкафу! Почему именно меня они захотели морально уничтожить? Почему я, а не Пакинсон! Уже всем известно, что её пра-пра-пра-пра-пра-бабушка согрешила с каким-то цыганом….
— Это только слухи…
— А этого разве мало? Почему именно я?!? Что я им сделала? Чем заслужила такое?
Я села рядом с ней и обняла её. Минут через пять она оттолкнула меня и все тем же холодным, истинно слизеринским голосом сказала:
— Иди спать. И не смей… никому… говорить…
Соня развернулась и, пошатываясь, начала спускаться в подземелья. Пойти за ней я не рискнула и пошла в спальню Равенкло.
Тяжелая и странная мне тогда выпала ночь. Не знаю, почему звезды так распределились и именно я тогда успокаивала двух девчонок — таких непохожих, таких одиноких, таких несчастных… На следующий день я хотела подойти к Гермионе, узнать, как она, но гриффиндорка прошла мимо, лишь рассеянно поздоровавшись. Я подумала, что было бы хорошо поговорить со Снэйпом о Соне, но уже подойдя к преподавательскому столу, почувствовала, что слова застряли в горле — ведь я обещала ей…
Никому и никогда прежде я не рассказывала об этой ночи. Она изменила меня, мой взгляд на мир, на черное и белое, я поняла, что в любом правиле есть исключения и, даже если человек принадлежит к какой-то группе, его нельзя приравнивать к другим. Каждый человек — индивидуальность, личность. Люди — разные, у каждого из них свои проблемы и радости… И надо спасать тех, кто оказался в трудной ситуации, особенно детей… Именно тогда я поняла, что во мне есть эта сила — понимать людей, помогать им и решила, что это — моё будущее…
Именно потому, что осознала тогда эту истину, сейчас я являюсь директором школы Чародейства и Волшебства Хогвартс.
Гарри Поттер молча встал с кресла, поцеловал руку женщины и, не сказав ни слова, удалился.