Сертифицировано для всех читателей.
От автора. В этом фанфике я, кажется, слишком вольно обошлась с миром Роулинг. Я представила себе, что жизнь в Хогвартсе не такая простая, какой нам ее показывает Гарри, что кое-что он не рассказывает.
Идея фанфика появилась год назад во время обсуждения предательства Мариэтты в теме «ГП — заурядная сказка». Чайная Чашка, Tenar, Incognito и другие участники того обсуждения стали почти соавторами. Отстаивая свою точку зрения, я придумала этот фанфик.
Сова сорвалась с руки и исчезла в темноте. Она устала, но это послание должно быть доставлено немедленно — слишком многое от него зависит. Высокие деревья скрывали меня надежно, черный силуэт, бесшумно исчезнувший среди узловатых деревьев, трудно разглядеть, тем более — заподозрить в нем пернатого почтальона. На это я и рассчитывал, забираясь в глухую чащу. Здесь нет ненужных свидетелей — я один на один с молчаливым лесом. Сегодня он мой друг — он обещает защиту, и моя настороженность кажется здесь лишней. Многолетняя привычка позволяет не поддаваться его спокойствию, он не лжет, но верить ему нельзя. Рядом с тишиной ночного леса есть другой мир, а в нем слишком трудно оставаться невредимым, слишком трудно выживать.
Пора возвращаться, скоро появится МакНейр — Лорду опять понадобились мои услуги, и я должен немедленно явиться на зов.
Идти в темноте по густому перелеску нужно уметь. Я как-то вел с собой Люциуса — мало того, что мы распугали всю окрестную живность, на Малфоя, когда мы пришли, было жалко смотреть.
Идти так, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногой — это уже искусство, может, даже и талант. Знали бы малолетние оболтусы в Хогвартсе, где я учился беззвучно ходить! Это умение не раз выручало в самых сложных ситуациях, и оно же дало самое большое количество штрафных очков в школе. И что было важней — еще неизвестно. Думаю, что одно другого стоило…
Этот валежник лучше перепрыгнуть, выбирать, куда ступить, — дороже обойдется… А здесь скользко, нужно ступать мягко и осторожно…
Чем ближе я подходил к лагерю, тем явственней был шум. Вояки! Да если б их нужно было выследить сейчас — это сделал бы даже самый неумелый аврор. Их счастье, что до ближайшей контролируемой министерством территории еще идти и идти.
— Грег, дружище, не ожидал тебя здесь увидеть!
Голос донесся с освещенной костром поляны.
— Да, вот и я здесь.
Второй собеседник был настроен не так бодро — его тусклый голос плохо гармонировал с общим подъемом, царящим в лагере.
— Ты опять за старое! Сколько можно повторять — идет война, ты все равно не сможешь отсидеться в стороне.
— Так долго все было тихо, и я надеялся…
— Зря, наше дело — выбрать одну из сторон и выполнять приказы. Решать все равно будем не мы.
— Билл, а ты сможешь убить?
— Перестань, об этом нельзя спрашивать! Делай, что прикажут и не думай… А если не можешь — вот, выпей. Это должно помочь…
— Снейп, вот ты где! Чего тут застрял? Там Валден уже всю палатку истоптал, тебя ожидая… — Фрэнк Форест усмехнулся в усы.
— Иду, — откликнулся я.
— Подожди, ребята приличный коньяк отыскали. Там, у Ирвина, твоя доля.
МакНейр подозрительно принюхался, но мы с Френком смотрели на него кристально честными глазами — на марше никакой выпивки. Кто же об этом не знает!
— Где тебя носит? — зашипел Валден.
Как быстро вошла в моду эта манера говорить! Отвечать не требуется, этого МакНейр от меня и не ждет. Усмешка Френка осталась незамеченной, он подмигнул мне, пока Валден пыжился, не слишком удачно копируя Лорда. Уверен, что МакНейр по моему лицу ничего не понял, но Форест еще пожалеет о своем неуместном веселье, при случае отплачу ему тем же.
Пора. Мы прощаемся и аппарируем на секретную базу. Меня ждет другая работа. Закончу ее — можно будет вернуться в Хогвартс и вспомнить о другой жизни.
Возвращение в школу — все равно что возвращение домой. Подземелья успокаивают и позволяют быть самим собой. Позволяют забыть о том, что мир готов разорваться надвое и в очередной раз замереть на грани.
Легкая фигура метнулась ко мне:
— Наконец-то вернулся! Почему так долго? Дамблдор говорил, что ты должен был освободиться раньше.
Упрек можно не брать во внимание — главное, что я слышу его тревогу. Этому нельзя радоваться, но я не Дамблдор, и мне приятно верить, что я кому-то здесь нужен. «Дом становится настоящим домом, когда тебя в нем ждут». Как банально, но насмехаться мне не хочется. Потому что этот дом — мой, и ждут здесь меня.
Мало кого в Хогвартсе интересует, чем я занимаюсь во время своих отлучек. Все привыкли: меня нет — значит, у меня дела. И никому в голову не приходит задавать вопросы. Это удобно — позволяет держать всех на расстоянии. Так было до тех пор, пока однажды Поттеру не надоели наши яростные стычки, и он — вместо того, чтобы, как всегда, огрызнуться — внимательно посмотрел мне в глаза.
Он боялся одиночества, но сам себя обрекал на него. Потому что снова потерять близкого было для него еще страшнее.
Я знал, каким тяжелым может стать одиночество, а он был мальчишкой, который боялся остаться в этой жизни один.
Это трудно объяснить, но он поверил, что я не позволю себя убить и всегда буду с ним.
В шестнадцать лет можно быть щедрым — он понял, как я устал от одиночества, и занял место рядом.
Я вернулся, и он был рад этому. Никакой необходимости что-то говорить, можно просто сидеть у камина и молчать.
Он изредка смотрел на меня:
«Почему так долго? Ты же знал, как трудно ждать.»
«Я вернулся, я всегда возвращаюсь.»
Мое обещание успокаивало, а его тревога — согревала.
— Тебе пора спать.
— Еще пять минут — и уйду.
— Смотри, попадешься Аргусу.
— Не попадусь.
Мне и самому не хочется его прогонять, но уже действительно пора. Еще пять минут — и выставлю, иначе он так и не уйдет. Поттер, как бы невзначай, коснулся плечом моего плеча — я не стал отодвигаться.
Мальчишка, он совсем мальчишка. Ему, наверное, хочется больше внимания, а я чувствую себя глупо при любых проявлениях сентиментальности. Единственное, что я могу, — это не отодвинуться. Да и то, только пять минут…
— Все, отправляйся.
— Иду.
У самой двери он оглянулся:
— Спокойной ночи. Утром увидимся.
Он ушел. Утром увидимся. Но утром все изменится: мы будем кричать друг на друга при любой возможности, а Альбус — морщиться и страдать от нашей вражды. Но утро еще не наступило, и не пришло время надевать наши привычные маски. Они могли обмануть кого угодно, порой — даже нас самих. Жить несколько жизней сразу я научился давно, а он — только сейчас. У нас обоих получается неплохо.
Есть еще одна жизнь, о ней мы не говорим никогда. В ней идет война, и все слишком все сложно. Особенно для него. Потому что он — тот, кто примет последнее решение. Если он ошибется — цена его ошибки будет страшной. И никто не может ему в этом помочь, в самый последний миг он будет один.
Такая ответственность сломала бы любого, но он держится. Пока можно, мы стараемся не говорить о неизбежном конце этой войны. Альбусу приходится труднее, он должен приучать парня отвечать за свои поступки. Поттер слишком долго был своеволен, слишком долго его держали в неведении. Теперь он должен научиться принимать решения.
Мне проще: мое дело — выбрав одну сторону, выполнять чужие распоряжения… И верить, что не ошибся.
Прошла неделя после моего возвращения, когда мне на глаза попалась та статья. Настырный журналист добился от одного из министерских начальников признания в том, что замечено оживление деятельности Пожирателей смерти. Противоречие с официальной точкой зрения на этот счет чиновник попытался сгладить. Сам понял, что Фудж ему не простит утечки информации. Бравурный отчет об успехах авроров он посчитал достаточным, чтобы не взбудоражить общественное мнение.
Среди примеров героизма доблестных защитников демократии и свободы был небольшой отчет об уничтожении очередной группы смутьянов. Статья, в целом, была глупой и амбициозной, но сам отчет… Я читал его сухие слова, и для меня останавливалось время. Никто по моему лицу ничего не понял. Взгляд Поттера на какой-то миг стал тревожным, да подозрительно посмотрел на меня Альбус — только они могли что-то почувствовать, только от них нужно было скрыть, как я ненавидел себя. Что могла дать эта ненависть? Она могла оживить тех, кто дал возможность торжествовать аврорам? Нет!
Уничтожение врагов было в интересах всего общества… А я теперь ненавижу вкус коньяка.
Вечером я был чересчур рассеянным, даже наша обычная пикировка не могла меня встряхнуть. Поттер не задавал никаких вопросов. Мы давно привыкли к тому, что нельзя давить. Оказалось, что нам обоим необходимо доверие. Когда я буду готов разделить с ним свои проблемы, я это сделаю. А до тех пор он будет ждать.
В начале нашей странной дружбы Гарри не был таким терпеливым, он обижался на мою сдержанность. Чуть позже у него самого появилась такая же острая потребность в молчаливой поддержке. Не все можно разделить с другим человеком, иногда нужно нести свой груз одному. Очень важно при этом не остаться одиноким.
Сегодня я опять не мог разделить с ним свою беду. Предательство, какими бы высокими целями оно ни объяснялось, не может быть оправдано. Особенно — в его глазах. Я должен был справиться с этим сам. Забыть тот коньяк… забыть разговоры у костра… забыть тех, кто считал меня своим другом… Забыть!
К концу года Умбридж совсем потеряла осторожность — она решилась на прямую вражду с Дамблдором. Какой же она была дурой, не понимала ничего — видела только то, что было на поверхности. Она захотела любой ценой подтолкнуть Фуджа к решительным действиям. Рискнула нарушить равновесие, которое так долго сохраняли министерство и Хогвартс в своей позиционной борьбе.
Она не постеснялась использовать для этого детей. Знала, что Дамблдор не станет ими рисковать и будет вынужден отступить.
Найти среди учеников ту, что была слабее, несложно. Все мы знали их уязвимые места. А как использовать слабости ребят — каждый решал для себя сам.
Умбридж поступила самым сильным образом — пустила в ход шантаж. Она была большой мастерицей плести словесные паутины. Вспомнить хотя бы ее первую речь в Большом зале! Кто смог понять смысл ее слов? Я был уверен — никто. Гарри убеждал, что Грейнджер… Может быть, она всегда была слишком сложной для своего возраста. Остальные не поняли ничего. Как не поняла ничего эта девочка, не заметила, когда переступила черту. Она считала, что сделала это ради матери. Маленькая, ничего не значащая уступка. Умбридж смогла убедить девочку, что обо всем знает сама — нужно только подтверждение. И девочка подтвердила все. Занятия Добровольческой Армии оказались сюрпризом даже для нас с Альбусом. Еще один слой хогвартской жизни оказался вскрытым самым катастрофическим образом — Дамблдор отвел удар, но оставил школу. Это было очень опасно, особенно когда Поттер рванул в министерство. Я готов был убить паршивца своими руками. Если бы он попался мне в тот момент, я бы не посмотрел на его предназначение — всыпал бы ему от души. Но все обошлось — он опять испытывал свою судьбу, и она его не подвела.
Подвела Блэка — еще одна тема, которую нельзя было поднимать, когда мы оставались одни. Только так можно было выдержать — не допускать смешивания наших ролей ни при каких условиях.
Когда кризис миновал, встал вопрос: что делать с девочкой? Решение ребят было безжалостным. Они не стали прощать предательства. Мариэтта считалась их другом и предала. Причины не интересовали никого.
Когда Помфри вызвала меня в больничное крыло, я увидел, как могут быть жестоки подростки.
«Гнида!» — клеймо, которое она теперь будет носить всегда. Она предала друзей — гнида! Она ничего не помнит, ей скорректировали память — это ничего не меняет — гнида! Те, кто считал себя ее друзьями, не пострадали, ничего непоправимого не случилось, все равно — гнида!
Это было еще не все, встал вопрос об ее пребывании в школе. Предавший раз — предаст снова! От нее нужно избавиться — пусть учится где угодно, но не здесь.
Альбус пытался смягчить решение, но ничего не мог сделать — общее осуждение и презрение не мог остановить и он.
«Так будет лучше!»
Молли просила пожалеть девочку, но ей объяснили — так будет лучше для нее же.
Альбус смог помочь девочке лишь одним: он дал членам Ордена право «вето». Я слышал, как гадали, кто захочет им воспользоваться. Долго подозревали, что это сделает Молли, но она не выдержала дружной атаки семьи.
Вечером состоялось голосование. Альбус отказался принимать в нем участие. Моуди опрашивал всех по очереди. И все отвечали одинаково — предательство не может быть прощено.
Очередь дошла до меня. Альбус не успел отвести глаза — я поймал его взгляд и понял, что он все знает. Он знает, что я скажу, и знает почему.
Остальные тоже поняли, но это было позже.
Вечером я сидел в подземелье и смотрел на надпись на столе: «Гнида».
Зачем я это написал, не знал и сам. Они бы так меня не назвали. Война не дает такого права, она разрешает только одно : выбрать — погибнуть самому или убить врага. Я жив, а они — нет.
Дверь открылась беззвучно, но я всегда знал, когда он входил ко мне. Что я смогу сказать ему? Мнение остальных для меня было безразличным. Я знал, что они могут сказать, сам повторил бы все их обвинения. Но его презрение станет для меня ужасным. Холод одиночества, который меня ждет, я один раз уже выдержал. На этот раз все будет хуже.
Он подошел и молча сел рядом.
Я знал, что так и будет. Здесь нет места для криков и ярости, сейчас произойдет другое — тихие похороны доверия.
Он неожиданно накрыл мою руку своей. Даже не поднимая глаз, я знал, как он на меня смотрит. Нет, мне не нужна жалость, мне нужен хотя бы клочок самоуважения. Неужели он лишит меня и его?
— Поттер, не надо, не тяни. Говори все, что думаешь, и не волнуйся — я выдержу.
Мне показалось, что он застонал.
— Ты не понял, это не жалость.
Верить его словам я не имел права, но глупая надежда заставила меня поднять голову. Я увидел как ему больно.
— Это мое покаяние, — прошептал он.
Его слова придавили меня новым грузом.
— Когда сова принесла твое письмо, Альбус был против передачи сведений Фуджу. А я… Мне казалось, что это поможет открыть всем глаза. Я ошибся.
Он не опускал глаз. Мне хотелось остановить его мучения, но он не дал мне это сделать.
— Я знаю, я должен был тебе сразу об этом сказать. Но я тянул — надеялся… Сам не знаю на что. На то, что там погибли не те. Надеялся, что ты не сразу об этом узнаешь. Глупо… Это было так глупо. Но мне было страшно. Я предал тебя и твое доверие. Я боялся, что ты не простишь.
У него срывался голос:
— Это была моя ошибка. Я не хотел, но так получилось. Если бы я мог хоть что-то исправить…
Как это можно было остановить? Теперь уже я держал в руке судорожно сжатый кулак. Теперь я старался передать ему часть своей силы. Он несколько раз дернулся, но я не отпускал его руку, пока не почувствовал, как уходит напряжение. Тишина была горькой. Тяжелый вздох и тяжелые слова:
— Я ненавижу эту войну. Она заставляет делать недопустимые вещи. А расплачиваться за это приходится душой. Больно.
— Тш-ш-ш, — я успокаивал его, как мог. — Война закончится. Все забудется. Время милосердно.
— Как ты смог сберечь свою душу?
— Ну уж! Спроси кого угодно в школе — все скажут, что у Снейпа нет души.
Я хотел вызвать хотя бы тень улыбки. Он это понял, и его знаменитая улыбка была такой, какую должны были видеть все и всегда. Он — Мальчик-Который-Выжил, он должен выдержать.
— Спасибо, Северус, — прошептал он почти беззвучно. — Спасибо за то, что не дал состояться этому голосованию.
Он тоже смотрел на жестокую надпись на столе. Лицо его стало упрямым:
— Я добьюсь, чтобы Гермиона сняла это заклятие. Неужели они не смогут простить?
Он ушел почти успокоенным, он все еще верит в людское милосердие. В этом мы с ним расходимся — я не мешаю ему, но знаю, как редко это чувство проявляется.
Надежней рассчитывать на свои силы — зелье от этих прыщей не должно быть слишком сложным.