Сертифицировано для прочтения лицами, достигшими 12 лет.
Декабрь, 2099 г.
Снег за окном блестел, как свежевыделанные полимерные ткани. Тимоти спрашивал себя, сколько на небесах ученых, раз они успевают придумать оригинальную модель для каждой снежинки. Можно уточнить у Дейзи. Она старше всего на семнадцать минут, однако Тимоти кажется, будто сестра знает все на свете. Это не так: накопитель им вживят лишь через десять лет, в 21 год, а пока информацию приходится коллекционировать по мозаичным ломтикам.
В детской запахло хвоей. Тимоти оторвался от высеребренного окна.
— Дейзи?
Рыжеволосая девочка покрутила регулятор кислорода:
— Через три дня Рождество, — сказала она. Прописная истина. Этимология праздника зияла незаполненной ячейкой, но каждый год семья Уизли праздновала его. Так же как миллионы других семей. Несомненно, в накопителях содержалась информация, а пока — просто радуйся горькому запаху хвои, голограмме давно вымершего дерева с колючими липкими листьями, сиянию и блеску. И снежинкам.
Дейзи переключила освещение. Комната засияла засыпанной искристыми морозными сугробами долиной.
— Хочешь настрою холод? — спросила она брата. Тимоти отрицательно мотнул взъерошенной шевелюрой:
— Терпеть не могу холода! Почему ученые до сих пор не элиминировали его?
— Второе глобальное потепление уничтожило бы остатки природы, — назидательно произнесла Дейзи. Обожала она демонстрировать свою «взрослость». Ждет не дождется, когда получит полноправный доступ к Глобалнэту.
Она подсела к Тимоти, прижалась носом к изоляционному стеклу — на него налипли причудливые инкрустации, словно сыпались с небес звезды, а Дейзи пыталась их слизнуть.
— Я люблю Рождество, — сказал Тимоти. Дейзи кивнула. Еще бы. Их отвезут в Заповедник, полюбоваться на растения и животных, в прошлый раз Тимоти так хотел забрать пушистого серенького крольчонка в кармане, клялся отцу и матери, что будет заботиться о нем согласно всем требованиям Экологического Комитета. Конечно, не позволили — и на обратном пути мистер Уизли неторопливо объяснял детям, почему нельзя вырывать животных из естественной среды, а миссис Уизли — кормила Тимоти настоящими шоколадными конфетами. Горьковатыми — чем-то похожими на хвою. Сладкая горечь.
— Смотри, Старик идет! — внезапно встрепенулась девочка. Пальцем она не тыкала: правила вежливости вживлены в нее не хуже антирадиационных имплантантов, но Старика невозможно не заметить.
— Папа вчера сказал, что Старик родился еще в двадцатом веке, — «страшным» шепотом сообщила Дейзи. Тимоти нахмурился:
— Врешь!
— Ага! А еще — что ему ни разу Омолаживания не делали. И в картотеке Глобалнэта он не числится!
— Вре-ешь, — протянул Тимоти. Но — верил, особенно сейчас, в канун древнего праздника. Он смотрел на Старика, и ощущал как холод пробирается под терморегулирующую рубашку. Вцепился в пухленькую ладошку сестры. Тимоти боялся Старика, как и все дети верхнего яруса Прайвет Драйв.
— Тсс, — Дейзи обняла брата.
Старик — среднего роста стройный мужчина, шагал по снежному настилу. Нахмуренные складки сугробов, казалось, совершенно не воспринимали его, будто и весил-то Старик меньше микросхемы. Длинные седые волосы расстелились по черно-зеленому плащу.
Черное, зеленое и серебристое. Старик выглядел чужеродным существом. Он _был_ таковым — и Дейзи вздохнула с облегчением, когда странный сосед сокрылся за непроницаемым забором своего дома. Оба припоминали зловещие легенды: будто Старик не пользуется техникой, будто он умеет *что-то другое* — не как мутанты или кибер-фрики, а по другому… Совсем *по-другому*.
— Брр, — поежился Тимоти. — Какой он…
— Тим. Ты чувствовал это? — Дейзи провела пальцем по окну.
— Что?
— Ну… — она замялась, подбирая подходящее слово. — Колокольчики. Кто-то звонил, внутри. Вот тут, — она провела по диафрагме — брата и своей.
— Коло… что? — старинное слово не вызывало определенных ассоциаций.
— Колокольчики.
Девочка отодвинулась. Ей хотелось настроить привычную атмосферу, с 3D экраном, с техникой и прочей атрибутикой конца 21 века. Дейзи росла прагматиком, родители прочили ей успехи на поприще ученого-корпората, и она изо всех сил старалась не разочаровать их. Поэтому древнее очарование, привнесенное полуязыческим празднеством, снегом и Стариком, пугало ее.
В чудеса она не верила лет эдак с трех.
— Дейзи!- закричал Тимоти. Дейзи замерла, готовая влепить братцу подзатыльник. На правах старшей. «Клянусь Глобалнэтом, он сейчас заявит, будто Санта-Клауса увидел!»
— Дейзи, да быстрее ты!
Она подчинилась. Санта-Клаус, эльфы, черт с рогами — так или иначе, все занесены в картотеку Глобалнэта. Чудес-не-бывает. Накануне 22 века десятилетние девочки знают это лучше таблицы логарифмических функций.
— Дейзи… — темно-карие глаза Тимоти округлились. Он показывал обкусанным ногтем на подоконник.
На котором сидела птица.
— Тим, кто-то балуется голограммами, — начала Дейзи. Ее намерение отодрать уши братцу за внесение Беспорядка перекинулось на возможного создателя голограмм. — Птицы водятся только в Заповеднике.
Иссиня-черная с белой грудкой голограмма постучала желтым клювом в полимеровое стекло. Чирикнула жалобно, умоляюще. «Мне так холодно, пустите погреться».
— Де-ейзи…
— Тим, не дури! Птицы…
— Она _мерзнет_!
— Голограммы…
— Дейзи!
Тимоти тыкал в прыгающую птицу. Та встряхивалась, ежилась и ерошила перья. Поворачивалась почему-то правым глазом, похожим на крохотное нефтяное пятнышко, и чирикала. «Пустите меня».
— Снег. Тает. На. Перьях, — раздельно выговорил Тимоти в наступившей тишине.
Дейзи не выдержала. Практически единым движением отволокла брата от злополучного окна — такого серебристого, вырезанного из другого «когда», заставила детскую обрести облик типичной технократической комнаты. С огромного трехмерного экрана улыбчивая женщина-киборг вещала о статистических данных за 2099 год.
— Все! — объявила Дейзи. — Никаких птиц. Я еще маме пожалуюсь, что кто-то нам «глюки» подсылает!
Тимоти сморщился. Он взрослый, да. В его возрасте реветь — стыд и позор. Только птица… она ведь мерзнет там, бездушное лунное великолепие окутывает белым дыханием, а живое тепло перьев пока сопротивляется. Пока.
— Ей холодно, Дэй.
Голос получился похожим на скрип старого компьютера. Только не разреветься, приказал себе Тимоти. Дейзи фыркнула, плюхнулась в объятия пластикового дивана и распечатала пакет карамели:
— Если не поторопишься, тебе ничего не достанется!
— Там… птица, — упрямо повторил Тимоти. В носу щипало — и щипание расползалось в руки и ноги. В «бежать прочь», «разбить что-нибудь». Он снова вспомнил о спрятанных в Заповеднике существах. Ну почему Дейзи такая зануда — ведь могла птица улететь, у них ведь крылья, выпорхнула вместе с кем-нибудь, или злой мальчишка утащил ее в кармане, а она удрала… Да, Тимоти верил в Санта-Клауса до семи лет, непростительная наивность. Но птица-то *реальная*.
— Тим! — Дейзи хрустнула очередной карамелькой.
— Да ну тебя с твоими конфетами, — пробурчал он, тем не менее присоединяясь к сестре.
Та настроила максимальное восприятие: шла их любимая передача. Дети погрузились в псевдо-реальность, полностью позабыв о птице.
Но вскоре Тимоти сполз с уютного дивана. Оглянулся на Дейзи: у той в висках торчали проводки-усилители. Значит, не заметит, если он…
Тимоти прокрался на несколько шагов вперед.
«Я должен убедиться, что птицы нет. Я только на секундочку».
Он замер у затененного стекла. Отдернуть ширму — погрузиться в белую чужеродность. Он понимает, почему Дейзи против: в канун Рождества время скатывается в клубок туманности, в тоннель черной дыры. Прошлое-будущее-настоящее — кольцо. Замкнутое.
«Открой».
Тимоти взял с полки пульт управления. Нажал «разблокировать защитное покрытие».
«Я увижу Санта-Клауса. С кроликами и птицами. И эльфами… а еще — Старика, и…»
Тимоти высунулся наружу. Несмотря на теплую рубашку, холод прокусил его до крови, губы моментально потрескались до ярких рубиновых разломов.
— Птица! Эй, пти-ица! — позвал он. «Я не знаю ее имени. И порядкового номера. У птиц и животных в Заповеднике они есть, вживленные в позвоночник микрочипы… но я-то не знаю их!»
Холод рванул его вниз, тяжелый, словно тысяча камней. Тимоти захотелось юркнуть обратно, к Дейзи, карамелькам и телепередаче. Однако он принялся вслепую, сквозь вьюгу и зимнюю злобу, шарить в снегу.
Птица. Она была тут. Улетела?
Или Дейзи права — кто-то подшутил, сконструировал галлюцинацию?
«Таял. Снег таял — на перьях, я ж видел!»
На его пальцах — тоже, мертвый, похожий на ядовитую стекловату снег. Смотреть — красиво, трогать — ни-ни. Тимоти уже поплатился цыпками, и лучше бы ему юркнуть обратно, пока Дейзи не ощутила ледяного веяния.
Его ладонь наткнулась на что-то теплое. Теплящееся. Едва.
«Нашел!»
Тимоти моментально нырнул в дом — и вовремя: Дейзи, грозная, как сам Гранд-мэр со всей полицией, приближалась к нему.
— Тимоти Рональд Уизли! — прорычала она. «Совсем как мама — тоже полным именем называет, когда сердится…»
— Вот! — мальчик протянул ладонь с мягким комочком. — Это птица. Я нашел ее. Она не улетела.
Дейзи сложила рот круглым «О», наклонилась. В кулачке брата действительно таился пушистый, похожий на давешнего крольчонка, комочек. Черно-сизые перья взъерошились: птица боролась с всемогуществом холода слишком долго.
Слишком.
— Ох, — выдохнула девочка. Робко прикоснулась к тельцу существа. Дейзи не сталкивалась с живыми птицами, лишь наблюдала — в Заповеднике, но объяснения инструкторов гласили: птицы не выдерживают холода.
Эта — не исключение.
— Тим… она умирает, Тим, — протянула девочка с каким-то жалобным присвистом, будто пытаясь искупить вину за промедление.
Тимоти молчал. Птица на ладони слабо трепыхалась, нефтяные капельки глаз затягивало полупрозрачной пленкой.
— Ты виновата! Ты! — завизжал Тимоти. Его густо-коричневую радужку будто расколотило вдребезги, в смерч талых снежинок. Взрослый — да, вероятно… но он плакал, потому что пульсация *живого* тепла на ладони затихала.
Слишком поздно. Слишком.
— Тим, я думала, это «глюк», — прошептала девочка. Ее глаза тоже заполнились соляными жидкими кристаллами, в конце концов, Дейзи всего на 17 минут старше брата.
— Мне плевать! Надо оживить ее!
— Ох… наши регенераторы не подходят животным… ДНК различны, и… — Дейзи автоматично бормотала параметры, выученные ею лет пять назад, но Тимоти не желал слышать:
— Мне — плевать! Надо — оживить — ее!
Лицо — тает, растекается. Трещинки на обмороженных губах заструились по подбородку, а в зрачках зависла морозная паутина. Тающая.
Дейзи подумала о регенераторе эпидермиса — возможно, Тиму нужно залечить губы, а еще руки — холод разъел чувствительную кожу, пока он искал птицу. И крик, ох, что же делать (надо оживить птицу, Дейзи, — ты старшая), крик…
Колокольчики.
— Старик, — сказала она. Тимоти рыдал, согнувшись вдвое, дышал на полумертвую птицу и оборачивал ее рубашкой-обогревателем. Бесполезно.
— К-кто?..
— Старик, — повторила Дейзи увереннее. Подобным тоном надлежит рассуждать о нововведениях кибернетиков, не о чокнутом соседе… но в канун Рождества время подобно кольцу. Или кусающей хвост змее. На заднем плане вновь чирикала киборгша, но 3D экран и прочая атрибутика конца века смазались, будто на старой картине, нарисованной масляными красками. — Старик мог бы нам помочь.
— С чего ты взяла, Дэй? — недоверчиво фыркнул мальчишка.
Потому что колокольчики.
Вслух:
— Не знаю. Но ты ведь хочешь спасти птицу?
Тимоти кивнул, и это решило вопрос.
Улица набросилась на них кулаками, клыками и аннигиляционными волнами. После ядерной войны 2034 года зимы представляли серьезную угрозу, температуры упали на сорок градусов по сравнению с «довоенными». А эта — на редкость холодной выдалась, роботы-синоптики не уставали предупреждать. Настраивайте ваши терморегуляторы, а лучше — пользуйтесь персональными транспортными средствами.
— Птица у тебя? — деловито осведомилась Дейзи.
— Угу. Завернул в рукав, — последовал ответ.
Дейзи побежала. Меньше всего хотела, чтобы отец или мать заметили «великий исход» детей. Чета Уизли недолюбливала Старика. Порой проскальзывали намеки, что дед и бабка мистера Уизли были знакомы с соседом не понаслышке. Они его ненавидели. Ну, или почти ненавидели.
Резюме однозначно, как аксиома Эвклидовой геометрии: не приближайтесь к Старику и на выстрел полицейского бластера.
Дейзи бежала.
Страшные истории о маньяках, убийцах-мутантах с нижних ярусов промелькнули в разуме девочки. Впрочем, Старик не похож ни на мутанта, ни на фрика.
А колокольчики — звенят. За почти одиннадцать прожитых лет — впервые, не подберешь термина или универсального уравнения. Сигнал тревоги? Напоминание… о чем-то.
«О птицах», подумала Дейзи, когда она и Тимоти доскакали по вздувшимся сугробам до дома Старика. Она коснулась звонка — древнего, без анализатора отпечатков.
Колокольчик. Его металлический отзвук был новым порывом вьюги, он рванулся сквозь терморегуляцию и уютные шарфы, просветил — рентгеном, до костей, до ДНК.
Дейзи беспомощно оглянулась на брата. Тот дрожал: не от холода. От страха.
«За птицу, правда?»
О да.
Они решились. Они не отступят.
Непроницаемый чугунный забор распахнулся моментально, будто Старик затаился у порога и ждал гостей. Он сам отворил тяжелую дверь. Дейзи вспомнила одну из легенд о «сумасшедшем соседе»: у него нет техники. Совсем.
(это невозможно!)
— З-здравствуйте, мистер… — она заставила себя говорить, потому что пауза завывала вместе с бураном. А Старик — выжидал, перебирая затянутыми в перчатки тонкими пальцами трость с головой кобры, сложив узкие бескровные губы в усмешку.
— Я ждал, что вы придете, — Старик вскинул правую ладонь. На запястье красовались массивные часы. «Антикварный «Ролекс», — присвистнул Тимоти. Дейзи пихнула брата в бок.
— Здравствуйте, мистер… — в свою очередь запнулся Тимоти. Не называть же соседа «Стариком»?
— Малфой, — губы вздернулись в несколько неприятной ухмылке, продемонстрировали идеально-ровные зубы. — Мое имя — Драко Малфой. Добро пожаловать, — он поклонился, неправдопобно-легко для «Старика». Длиннополая пятерня подхватила ладошку Дейзи, и девочка дернулась, готовая нестись прочь, звать на помощь, активизировать имплантант экстренного вызова. Но Малфой лишь прикоснулся поцелуем к тыльной стороне руки.
— Проходите, проходите, — он вновь улыбнулся — персонально Дейзи. — Нечасто в мою берлогу наведываются такие очаровательные юные леди.
— М-мистер Малфой, — влез Тимоти. Он сопел, ему категорически не нравилось обхождение Старика с его сестрой. Но птица трепетала в кармане. — У нас… птица, она прилетела, и…
— Кто учил Вас манерам, молодой человек? Не следует *все* излагать на пороге, — теперь Малфой воззрился на мальчика. «У него глаза — как тень на снегу. Серые и холодные», подумал Тимоти.
Близнецы переглянулись.
— Возвращаться поздно, — прошипела на ухо брату Дейзи. Сказать честно, после поцелуя она куда меньше страшилась загадочного соседа.
Они направились в дом.
Они миновали «передний двор», бетонный, сухой и выбеленный. Малфой не пользовался пластиковыми украшениями, видимо реклама на него не действовала. Зато жилище выглядело очередной старинной иллюстрацией — не то Пряничный Домик, не то замок графа Дракулы. Это уже к Тимоти — он любитель архаичных легенд.
— Ух ты, — Тимоти нырнул внутрь.
Неизвестно, что больше поразило его: антураж из камня и дерева, натурального дерева, густого и теплого, или же камин с вьющимся красно-желтым пламенем. Дейзи поискала теоретический выключатель/проектор — и не обнаружила. Плюшевые кресла, черно-зеленые, как одежда мистера Малфоя, уютно свернулись навеки застывшей формой, приглашали сесть в них. Подле камина расположилась медвежья шкура, на полках — бумажные книги, подсвечники и фарфоровые статуэтки. Практичная Дейзи решила, что за подобный антиквариат Малфой мог бы получить не один миллион кредитов: большинство атрибутов мира предков было уничтожено атомной войной.
«Он — Хранитель», — подумала девочка, вытирая ноги о коврик с надписью «Добро пожаловать». — «Мама, папа, вы учили меня не верить в сказки. Но почему не защитили от Рождества… и птиц?»
— Мистер Малфой, у нас птица, — Тимоти довольно быстро стряхнул оцепенение. Ему смертельно охота сунуть нос во все уголки, однако они пришли по делу. — Дейзи говорила про колокольчики… и что Вы можете помочь.
Мальчик извлек из кармана предмет разговора. Несчастное существо прекратило бороться с обморожением, изредка приоткрывало клюв, но перья потускнели. И без даунлоадинга орнитологических баз ясно: минуты сочтены.
— Да, я вижу, — кивнул Старик. В тепле дома его глаза тоже чуточку оттаяли, возможно — эффект расширившихся зрачков. Пошевелил сухим ртом. — Значит, колокольчики…
— Мистер Малфой, — Дейзи ощутила собственную вину, ярко, будто опрокинули ведро краски. Жар — контраст улице, на поверхности и внутри. — Это все я… Тимоти говорил про птицу, только я не верила, и…
— Ты веришь в технику. В правила. Не так ли, юная леди? — снова улыбка. Серебряная. — Ах, твоя бабка была такой же — и от нее у вас обоих глаза… цвета свежесваренного кофе. Вы, конечно, его не пробовали, несчастные дети цивилизации, — термин «цивилизация» прозвучал едва ль не ругательством.
— Мистер Малфой…
— Присаживайтесь, — галантный жест. Дейзи первой забралась в мягкое кресло, оно не принимало форму тела, как их мебель, однако сидеть было забавно. Она подпрыгнула — кресло прогибалось. Тимоти предпочел расположиться прямо на шкуре, потрогал оскаленные клыки вымершего зверя.
Малфой взмахнул тростью. Откуда-то появилась стеклянная бутылка и три бокала. Тимоти и Дейзи не удивились — вероятно, роботизация… а потом до них дошло. У Малфоя *нет* техники.
— Как Вы это сделали? — Тимоти принял предложенный бокал с вязкой жидкостью молочного цвета («Сливочный эль, весьма рекомендую, пояснил хозяин»).
Пауза. Малфой поглаживал змеиную голову, прищурился. Тени на снегу оттаяли еще больше — глаза старика почти голубые, серые на грани с лазурью. Красивые, отметила Дейзи. А Тимоти — догадался об ответе.
Колокольчики. Вот именно — но у неопределяемого понятия было имя. И Малфой назвал его:
— Магия.
— Что? — у Дейзи и без того голова кружилась. Она спрыгнула с кресла, засеменила к выходу. С нее довольно. Пряничные домики, Санта-Клаусы, состарившиеся принцы-чародеи… на дворе 22 век, и…
— Не угодно ли дать мне пощечину, юная леди, — насмешливый тон Малфоя заставил ее замереть. Она разозлилась — теперь на уровне генетической памяти. Словно Драко — не мистер Малфой, а мерзкий мальчишка-Драко — ее враг, и он оскорбил ее, и…
— Память возвращается через поколение, внучка Рона Уизли и Гермионы Грейнджер, — продолжил старик.
— М-мистер… — Тимоти мало что понимал. Потер веснушчатый нос, положил в карман и вытащил злосчастную птицу.
— Да, молодой человек. Я помню о вас, не беспокойтесь. И я также уверен, что настало время рассказать вам обоим правду. Вернитесь, милая девочка. От судьбы все равно не уйдешь.
Дейзи послушалась. Мрачно залезла в кресло. Демонстративно отодвинула бокал с превкуснейшим сливочным элем.
Малфой почесал серебряный змеиный подбородок. Трость качнулась вправо, а потом он стянул перчатки. Кожа на руках оказалась гладкой, ухоженной, будто у юноши — и очень светлой.
— Итак, это история о двух мирах, о двух войнах, и о конце одного из миров, — начал Малфой. Очередное дежа-вю. — Очень жаль, что ваши дед и бабка предпочли смириться, сдаться… и молчать. Очень, очень жаль.
— О чем вы? — спросил Тимоти. Его интересовала птица. И колокольчики. Но погружение в шелковую, черно-зеленую ткань древности — ключ.
— Два мира существовало всегда — магический и магглский, как мы его называли. Мы — чародеи, волшебники, колдуны. Веками у нас было тысячи имен, нас страшились и нам поклонялись, нас сжигала на кострах Инквизиция и пытали в застенках Гестапо слуги Гитлера, надеясь вырвать секрет вечной молодости, великой силы. Да, мы скрывались от магглов, но никогда таинство не сохранялось полностью. И знаете почему, внуки Гермионы Грейнджер? — изгиб каминного танца очертил лицо, заострил, будто монокулярное лезвие. Две рыжие макушки мотнулись отрицанием, и Малфой ответил сам:
— Потому что маги рождались в семьях магглов. Истинные, чистокровные волшебники — мой род принадлежит к таковым, — считали таких магов неполноценными. «Магглокровки», вот как колдовская аристократия называла детей магглов. Ваша бабка была магглокровкой. Надо сказать, на данной почве мы сталкивались не раз, — Малфой ухмыльнулся. Скорее грустно, чем насмешливо.
Тимоти допил сливочный эль. Перевел взгляд на картины на стенах — изображения двигались, а еще шевелились статуи и фрески, и огонь в камине менял очертания.
Малфой рассказывал. Вероятно, старый чародей сделал что-то с временем, с восприятием двух близнецов 21 века — потому что бесконечно-быстрый, стремящийся перегнать световые лучи, темп замедлился.
Малфой рассказывал. Палец Дейзи очутился во рту, младенческая привычка. Она избавилась от нее. А теперь вспомнила.
Малфой рассказывал. Тимоти ерошил рыжие волосы, птичьи перья и ерзал. Веснушки горели янтарными пятнышками на раскрасневшемся лице.
Малфой рассказывал…
О Хогвартсе — школе колдовства, об учителях и предметах с мистическими, подернутыми потусторонней пеленой именами. Об Основателях — и о Слизерине с его страшным наследием. О грозном Черном Лорде Волдеморте, что вознамерился навеки вычистить магический мир от магглокровок. О мальчике по имени Гарри Поттер, Мальчике-Осмелившемся-Выжить — и противостоять Черному Лорду.
О себе тоже говорил Драко Малфой.
«Я был почти на стороне Волдеморта. Я был вашим врагом».
— Так и знала! — хрупкое антикварное стекло рассыпалось: Дейзи сжала бокал чересчур сильно. — Вы — злой! Вы…
— Тише, юная леди, — он махнул любимой тростью в направлении камина. Полузатухшее пламя воспряло вновь, Тимоти сравнил его с Фоуксом — фениксом директора Хогвартса, Дамблдора, о котором также рассказал Малфой. — Я обещал вам правду, но правда редко сладка. Правда — это…
— Хвоя, — вместо волшебника сказал Тимоти.
— Верно, — улыбнулся Малфой. — Хвоя. И вы вправе судить меня, если пожелаете. Но прежде я хотел бы рассказать историю до конца.
Дейзи фыркнула, но осталась сидеть. Малфой безмолвно восстановил разбитый стакан. Глиняный кувшин ловко опрокинул в него еще немного сливочного эля.
— Последняя война… Имеет ли смысл твердить, что это было страшно? Нет. Вы, дети глобализации, как никто ведаете об ужасе войн. Я-то знаю, сколько в ваших телах антирадиационных имплантантов и прочих электродов, — маг поморщился. — *Наша* война была еще страшнее. Наверное. Или мне казалась таковой, ведь я был семнадцатилетним мальчишкой. Я стоял под знаменами Волдеморта, готовый убивать его именем. И я убивал. Да.
Снова пауза. Темная. Снег в тенях, теней — больше, чем холода.
— Два лагеря. Мы разделились на два лагеря, встреть я тогда ваших деда или бабку — состоялась бы дуэль… но так вышло, что полководцы наши встретились прежде. Я помню эту Последнюю Битву. Начало 21 века, вашего летоисчисления. Мальчик-Который-Выжил, Гарри Поттер — и Волдеморт, Темный Лорд. В маггловских сказках, вероятно, противостояние изобразили бы как битву златокудрого красавца с омерзительным чудовищем, подчеркнули бы различие цветовой гаммы: красное с золотым или белое — против черного серебра и змеиной зелени. На самом деле, Поттер был почти копией Волдеморта: последний к тому времени восстановил свою внешность.
Два черноволосых юноши. Ощущение потрясающее: будто зеркальные двойники чего-то не поделили. Мы — Армия Дамблдора и Пожиратели Смерти — ожидали, и когда Гарри и Волдеморт закружились в своей dance macabre, мы не могли различить их. Поттер был в черной мантии. Лорд — в плаще, он скинул капюшон. Две палочки. Четыре зеленых глаза. И ненависть, густая, как еловая смола. Ах, как же они были прекрасны…
— И кто… кто победил? — хрипло спросил Тимоти.
(птица умирает… но я должен узнать).
Огонь. Змеиная трость.
— Магглы, — был резкий ответ.
— К-кто? — очнулась Дейзи.
— Магглы! — повторил Драко Малфой. Не старый колдун, предающийся воспоминаниям — но озлобленный юноша. — Магглы начали *свою* войну.
— Первую атомную? — уточнила Дейзи. Палец вновь примагнитился к губам.
— Наверное. Я… не знаю. Я знаю имя иное: кошмар. О боги, как же безжалостны магглы, как безобразны, как…
Малфой сбился. Плавный рассказ затрепетал — точно попал камень в мотор слайдера.
— Магия — суть природа. Мы не ведали, как противиться вашей войне. Прежде мы не страдали от маггловских болезней, но теперь что-то изменилось. В конце концов, мы сотворены из мяса и костей. Радиация, — нервные пальцы сдавили змеиную глотку, будь трость живой — можно диагностировать асфиксию. — Радиация убивала без разбору. Воины света, воины тьмы — не умели бороться с техногенными катастрофами. Мы умирали от лучевой болезни. Одинаково «злые» и «добрые» покрылись язвами и кровоточащими ранами, всякая плоть разлагалась от страшного маггловского солнца войны. Погибли почти все. Как смешно: Волдеморт защитил себя от сотни заклятий, от самой Авады Кедавры, но не от нацеленного ядерного удара… Впрочем, Мальчик-Который-Выжил не избег аналогичной участи. Оружие массового поражения страшнее древних заклятий…
Магия слабела. И однажды — покинула мир вовсе. С тех пор воцарилась глобализация и могущество магглов, а выжившие маги, вроде Рона Уизли и Гермионы Грейнджер-Уизли, предпочли скрывать свое подлинное «я»…
— Но почему? — спросила Дейзи. Разумеется, зная ответ.
В измерении Глобалнэта, высоких технологий — проще быть одним из. Толпа — серое вязкое месиво. Затягивает.
Только один должен был остаться.
Зачем? Наверное, Малфой сам не знал. Крупицы древнего чуда догорают в технократической Вселенной, когда-нибудь камин погаснет. Останутся терморегуляторы. И синтезированная аш-два-о с добавками — вместо сливочного эля.
Повисла очередная пауза. Малфой почесывал подбородок серебряной змее, и обоим близнецам чудилось, что она — не простое украшение-набалдашник. Магия покинула людей, но старик-Малфой — «последний из могикан», своеобразный артефакт прошлого. Век чистокровного мага долог. Однако ничто не вечно — и когда кровь аристократа остановится в артериях, магия перейдет в разряд легенд.
Как жаль, подумал Тимоти. Как… жаль.
А потом он достал из кармана птицу. Невзирая на согревающие процедуры и влитые в крохотный клювик несколько капель сливочного эля, существо замирало. Тимоти сравнил птицу с магией.
У финала — лишь камни, ржавчина и полимеровые ткани. Елки из пластмассы. Рождество — из картона.
— Она умерла, мистер Малфой? — задал вопрос мальчик — слегка надтреснутым голосом. «Я взрослый, я не заплачу… особенно перед ним!»
— Не совсем, Тимоти, — впервые волшебник назвал его по имени. На долю секунды Тимоти померещилось, будто Малфой — это Санта-Клаус. «Индикация совпадения = минус бесконечность», и…
Магия иррациональна.
— Магглы победили. Да, — Малфой встал с кресла, склонился над Тимоти и Дейзи. Те ждали чего-то… чуда?
Санта-Клаус ушел. Вместе с магией. Радиация убила и его.
— Птица… умерла, — повторила Дейзи за братом.
— Почти. Ваши технологии ее не спасут. А вот вы — в состоянии, — прядь волос цвета платины соскользнула с плеч. Аккуратная прическа волшебника едва заметно растрепалась. Огонь в камине взвыл и разгорелся.
— М-мы… мистер Малфой, что…
— Вы.
Он подкинул трость. Золото каминного освещения, черненное серебро и зеленый шелк — сорвали прочь десятки лет и перенесенных несчастий. Драко ухмылялся. Увидь его сейчас извечный враг — попытался бы «врезать гаденышу Малфою», однако старый профессор Дамблдор понял бы другое.
— Колокольчики, Дейзи Уизли. Колокольчики, Тимоти, — четко выговорил он.
Дейзи подалась вперед. Слова Малфоя разрушили имплантанты в ее теле, или дезактивировали их. Временно.
А зима на улице — чарующий сон.
Наяву.
Дейзи отказывалась понимать до конца. Зато понял Тимоти, из-под его ногтей заструилось ярко-фиолетовые искры, похожие на выброшенные смешливыми ангелочками звезды-аметисты. Искры обняли птицу, замерцали в перьях.
— Мистер Малфой! Она… ожила!
Птица деловито встрепенулась. Объятия мальчишки-Уизли ей не особенно нравились, поэтому она сочла нужным пребольно клюнуть в палец и вспорхнуть на одну из малфоевских полок, где — по случайности, конечно! — была рассыпана горстка ячменных зерен. Птица занялась ими, довольно курлыкая.
— Мистер Малфой… как Вы это сделали? — спросила Дейзи. Поверить — что Малфой. Она способна поверить, что Малфой исцелил чужеродное технократическому городу существо. Он — колдун. Последний хранитель чародейского искусства. Он…
— Я? Юная леди, я _ничего_ не делал. Это — вы. Это — колокольчики, — Драко возвратился в свое кресло. Он улыбался, но без традиционного ехидства. Вероятно, впервые за долгую жизнь — чисто и светло, искренне.
— Магия вернулась, внуки Рональда Уизли и Гермионы Грейнджер. Магия вернулась — в вас.
Он засмеялся. Каминный свет подчеркивал морщины и седину, и все-таки Драко был прекрасен.
Счастлив?
Дейзи и Тимоти глядели то на него, то на птицу — а иногда и в окно. Снег по-прежнему валил, злой и рассерженный на магглов. Только чародеям он не страшен.
Чародеям-вернувшимся.
«Колокольчики. Когда-то должны звонить. Да?»
Птица чирикала.
— Слышите? — Малфой указал на спасенную. — Это поет сама Магия. Магглы хотели уничтожить нас, но просчитались.
Он добавил фразу, которая служила мостиком из двух времен в третье, и близнецы Уизли негласно поклялись выгравировать ее на своем будущем колдовском гербе:
— Никто не запретит мертвым птицам петь…