Just still here

Темное, безотчетное чувство безумия. Будто погружаешься в холодную, мутную воду. Главное — вытерпеть первые мгновения. Потом тело привыкнет. Недолго, но выдержит. Пока сознание не треснет от бьющего его озноба. Интересно, пройду ли я этот путь до конца хоть однажды? И что встретит меня там, в глубине, среди серо-зеленого ила и скользких камней?

Пока я не знаю. Слишком сильно хочется жить, слишком смешная у меня судьба — судьба, что боится остаться без хозяйки.

Но мне не страшно. Страх исчез. Не тогда, когда я потеряла себя, а тогда, когда потеряла все. Ведь без себя жить можно, а без всего, вот, не выходит. В моем доме пыльно, немного сыро и пусто.

Можно навести порядок, но нет смысла. Можно позволить войти чужим, но нет сил. На улице ноябрь. Короткие тоскливые дни как вороны на голых деревьях. В воздухе морось, почти превратившаяся в снег. Жухлые, подгнившие листья на свежих могилах.

Разговоры с ними — мое безумие. И они не отвечают.

А надо еще доделать, дойти. Сегодня прилетела сова с письмом из министерства. Я должна явиться на суд в качестве свидетеля. И снова пытаться различить лица, которых никогда не видела.

Я буду говорить ненужные слова, никому неважные и неинтересные. Все уже всё решили. А мне станет лишь холоднее после этих каменных мешков, безразличных лиц осужденных и палачей.

Слова, ложащиеся на чуть подмерзшую землю, руки скользящие по ледяному граниту.

Сегодня состоялся суд над Люциусом Малфоем. Странно, в его глазах должен был быть хотя бы затаенный испуг, хотя бы горстка отчаяния. Но нет, он говорил с насмешкой. Злил и развлекал толпу. Кто-то позже сказал, что это правильно. Лучше сразу смерть, чем Азкабан.

И еще я видела улыбку — стальную, гордую. Вызов, брошенный на прощание. Презрение, ощущение собственного превосходства. Ему не дали договорить, потому что он заражал своим безумием. Ни капли сожаления. Будто игра выиграна им. Ненавижу его. Ненавижу их всех. Но иногда мне кажется, что таких, как он, это лишь согревает. Восхищает то пламя, которое они смогли вызвать, которое почти смогли покорить.

Промозглый осенний ветер кружится в серых улицах. Грязные лужи наполнены хмурым небом. Хочется спрятаться хоть куда-нибудь. Захожу в какой-то бар, где такие же, как я, мокрые и от того чем-то похожие на мышей люди прячутся от промозглой сырости. Хочу напиться. Жалкая попытка сбежать от себя и этого все повторяющегося кошмара.

Где-то на третьем стакане ко мне подсаживается парень. В глазах — пустота, колющая злоба.

— Что ж, Уизли, выпьем вместе за моего безвременно почившего папашу и за твою семейку, окончательно воссоединившуюся с грязью!

Он уже пьян. От этого насмешка получается какой-то беззубой, отчаянной. Как старая бездомная собака, вспомнившая, что когда-то сторожила богатые дома.

Ответ не нужен. Мы просто пьем. Потерянные дети, «жертвы войны», как слащаво пишет Скитер.

Я смотрю, как в стакане расходятся круги от падающих капель, и понимаю, что плачу. Потом говорю. Немного сумбурно, слишком громко, наверное… Но тут это неважно. Ноябрь.

Драко тоже что-то рассказывает.

Губы сжаты в тонкую полоску, взгляд — не здесь. Мысли путаются. Воспоминания проваливаются.

Мы где-то в номере, находящемся здесь же, на втором этаже. Нам так давно не было тепло, что слишком близко прижимаемся друг к другу, словно хотим впитать полностью. Губы кусают, руки оставляют синяки. В этом есть что-то абсолютно животное. Да и мы уже не совсем люди… Так, уродцы. Калеки войны. Глупой и злобной.

А нам просто нужно прижаться к кому-то и уснуть под скрип рассохшейся оконной рамы, в которую бьется острый мокрый ветер.

Утром он ушел, не простившись. Просто встал, оделся и вышел, не сказав ни слова. А я поняла. Ничего нельзя сказать. Мы никто. Наша встреча — случайность. Издевка взбесившейся судьбы. И все-таки больно. За минуты, когда вдруг показалось, что жизнь еще есть.

Старые половицы под ногами, отполированные сотнями других людей, теней, выходивших из моментов случайной ночи.

Толчок старой двери, и снова серый переулок. Может, ничего и не было. Наверно, я уже утонула в своем маленьком ледяном озере безумия…

— Долго же ты одеваешься, Уизли. Тут, знаешь, не жарко.

Он сам понимает, что несет чушь. Но это неважно. Просто прижимаюсь к влажной от мороси мантии. Неуверенно обнимает меня за плечи.

— Нам нужен кофе.