Азкабан

Здесь есть только скалы, свинцовые волны и ветер, злобно и тоскливо воющий где-то в вышине. Мрачный пейзаж никогда не осветит ни один луч солнца, потому что небо в любое время года укутано тяжелыми тучами. А прямо из обточенных ветром голых камней, будто вгрызаясь в них своими корнями, вырастают черные стены замка, в который я направляюсь. Если в мире есть место, которое можно назвать адом, то оно, несомненно, здесь.

Высокий охранник с суровыми бровями, сходящимися на переносице, молча оглядывает меня с головы до ног и кивает, приглашая следовать за собой. Подавляя в себе невольную дрожь, я ступаю за ним в темный коридор.

В Азкабане уже давно нет дементоров. Они сами покинули эти стены, чтобы последовать за тем, кого назвали своим повелителем, а когда тот был уничтожен, исчезли вместе с ним. Мне говорят, что это я избавил от них людей, но это неправда. Дементоры — самые кошмарные в мире существа, и мне не стыдно признаться, что я всегда боялся их.

Коридор уходит куда-то вдаль и скрывается в непроглядной тьме, которую не способен разогнать крошечный огонек на конце палочки моего проводника. Тяжелая атмосфера замка обступает нас, гасит своим дыханием робкий лучик света, разглядывает двух пришельцев, посмевших нарушить ее покой. Оглядываться по сторонам настолько страшно, что я давно уже иду, глядя себе под ноги. Неровные каменные плиты на полу сменяют одна другую, и кажется, что они начинаются из ниоткуда и ведут в никуда. Если здесь настолько жутко без дементоров, то каково же было с ними?

— Вы работаете здесь постоянно? — спрашиваю я, чтобы спугнуть давящую на уши тишину, окутывающую нас со всех сторон.

— Сутки через трое, — отвечает он, не оборачиваясь, и в его голосе слышится неимоверная усталость. А сквозь усталость просвечивает признание, что ему до безумия хочется уехать отсюда навсегда и никогда больше не вспоминать это чертово место, но работа — это его долг, а мы все кому-то что-то должны.

Охранник приводит меня в небольшую квадратную комнату и зажигает свечи. В ней нет окон, зато стены выкрашены в ослепительно белый цвет, так что от них отражаются блики пламени. В центре стоит простой стол и два стула, тоже белые, отчего комната кажется безликой и пустой, словно лишенной красок и объема. Я молча усаживаюсь на ближайший стул и оглядываюсь на стража Азкабана.

— Располагайтесь, — хмуро говорит он, — я сейчас приведу заключенного.

Дверь гулко захлопывается, и меня обступает зловещая тишина. Становится жутко — хочется вскочить, закричать во весь голос, разорвать эту невыносимую тишину, но вместо этого я просто сижу, вглядываясь в циферблат часов на руке. Они давно сломаны, секундная стрелка безжизненно застыла на цифре девять, и мне кажется, что и время вокруг меня сгустилось и замерло вместе с этой стрелкой. Сколько я уже нахожусь здесь — минуты, часы, дни, годы? Я не знаю, но ощущение такое, будто проходит целая вечность, прежде чем раздается звук шагов и в комнату наконец входят двое. Мой проводник все так же молчалив и мрачен, только на лице его появляется какое-то злое выражение, когда он подталкивает заключенного ко второму стулу.

— Руки на стол! — приказывает он и, когда узник покорно протягивает руки, связывает их заклинанием и намертво приковывает к столу. — У вас есть ровно один час.

Я разглядываю лежащие передо мной бледные, слегка подрагивающие, покрытые заусенцами пальцы, обломанные ногти с черной каймой и тонкие голубые полоски вен, сплетающиеся в причудливую паутинку. Затем перевожу взгляд на согнувшуюся над столом фигуру — такое чувство, будто из шеи выдернули стержень под названием гордость и теперь голова вынуждена склониться под тяжестью собственных мыслей и воспоминаний. Рассматриваю резко очерченное лицо, полускрытое черными нечесаными волосами. Пытаюсь прочесть по нему, понять что-то, что было скрыто от меня раньше, и не могу. Наконец Снейп не выдерживает и поднимает глаза.

— Зачем вы пришли, Поттер? — глухо спрашивает он.

Я ищу в его голосе насмешку, чтобы пробудить то бурное чувство ненависти, которое владело мной раньше, но не нахожу. Он просто спрашивает.

— Я хочу знать… — медленно начинаю я, но не договариваю, потому что мы оба понимаем: вряд ли остались вещи, которых я еще не узнал. Я знаю, что значит, когда приходится делать выбор. Знаю, что оба предложенных варианта изначально обречены на провал. Знаю, как это просто и сложно одновременно — выбирать между своей жизнью и чужой. Он предпочел свою. Ошибся ли, проиграл ли? Теперь уже сложно сказать.

А спустя всего год Волдеморт дал мне такую же возможность: сделать выбор между жизнью Снейпа и своей. И я стоял, направляя на своего бывшего учителя палочку и мечтая, как я произнесу два слова и отомщу за все. Действительно бы я остался в живых, сделав это? Не думаю. Сомневаюсь, что такой вариант вообще входил в планы Волдеморта. И я медлил, сжимая во влажных пальцах палочку и разглядывая раздавленного человека, стоящего передо мной на коленях. А потом вдруг осознал одну элементарную вещь: он просто хотел жить! И, направляя палочку в сторону Волдеморта, тем самым делая свой выбор в пользу чужой жизни, я понял, что я тоже. Просто. Хочу. Жить. Может быть, поэтому и выжил? Несмотря на то, что шансов не было? Мальчик-Который-Выжил-Всем-Назло.

Отведенный нам час проходит безмолвно. Мы просто разглядываем друг друга, пока наконец не приходит охранник и не объявляет нам, что свидание (какое дурацкое слово!) окончено.

— Раздеться! — приказывает он, и я вижу, как на лице Снейпа проступают красные пятна, когда он стоит обнаженный посреди комнаты, а охранник методично обшаривает его мантию и белье в поисках незаконно переданных мною вещей. Я усмехаюсь — мне нечего и незачем ему что-то передавать. Потом он уводит заключенного в камеру, а я снова остаюсь один.

Снейпу не нужны дементоры в Азкабане, он сам себе дементор, достаточно лишь узкой темной камеры, два шага на четыре, тонкой полоски света под потолком, в которую проглядывает мрачное, затянутое тучами небо, пищи два раза в день, без вилок и ножей, и таза с водой раз в неделю. И много-много времени наедине со своими воспоминаниями. Здесь, в Азкабане, по-прежнему не живут долго: кто-то отказывается от еды, кто-то перегрызает зубами вены на запястьях, один, как рассказывают, даже умудрился утопиться в тазу для умывания. А кто-то сходит с ума и беспечно смеется, глядя на противоположную стену и видя там что-то свое, хорошее и радостное…

— Вы еще придете? — спрашивает охранник, провожая меня до выхода, и я слышу в его голосе надежду. Он слишком устал находиться здесь один, наравне со своими заключенными, а тут такое событие, о котором можно будет похвастаться сменщику: сам — вы не поверите — сам Гарри Поттер заглянул в Азкабан.

— Постараюсь, — отвечаю я и тут же аппарирую. Я тоже устал.

На повторном рассмотрении дела совсем мало народа, и проходит оно на удивление быстро. Я, Мальчик-Который-Убил-Волдеморта, в большинстве случаев получаю то, что хочу, хотя вряд ли они слышали хоть слово из того, что я сказал. Три голоса за, два — против. Мне предлагают ознакомиться со своими обязательствами и подписать несколько бумаг, после чего я быстро покидаю зал Уизенгамота. Находиться там не менее противно, чем в Азкабане. В Азкабане глухие стены, в Министерстве — люди.

— Это вы, — говорит высокий охранник, встречая меня у входа, и мне кажется, что на его лице промелькнула тень улыбки. Я протягиваю ему бумагу из суда, и улыбка тут же сменяется прежним хмурым выражением. Он ведет меня в ту же самую комнату, в которой я был в прошлый раз, и оставляет одного.

— У осужденного нет права на использование магии, на получение работы в магическом обществе, на выезд из страны даже в сопровождении поручителя… — сухо зачитывает нам пункты соглашения надсмотрщик. — Если вы оба согласны со всем выше перечисленным, подпишите.

Снейп склоняется над листом пергамента, и я подписываю бумагу вслед за ним, стараясь не смотреть в его сторону, потому что знаю, что увижу в его глазах: ненависть, упрямство, уязвленную гордость. Он снова подсчитывает какие-то одному ему известные долги. Пусть считает, это в любом случае ничего не изменит. Он хотел жить? Он будет.

У самого выхода я пропускаю Снейпа вперед, а сам оглядываюсь на охранника. Он немолод, на голове уже давно нет половины волос, а на лице, в прямой линии густых бровей, читается неодобрение… и зависть — оттого, что мы со Снейпом сегодня покинем это место навсегда, а он останется здесь — вечный страж и узник Азкабана.