Успеть к полуночи

Ай-ай-ай.

Ай-ай-ай-ай-ай.

Что они скажут, если я опоздаю? Позор! Позор мне!

Как бы ни было важно помочь мальчику, я не должен был забывать… А теперь я опаздываю. Совет Призраков начинается ровно в полночь, и опоздание на это самое важное призракомероприятие года карается временным — лет на пятьдесят — изгнанием из Хогвартса. Это если ты обычный призрак. А если ты Призрак Дома… то лишишься этого звания быстрее, чем профессор МакГонагал успеет превратиться в кошку.

Внизу медленно (слишком медленно, увы!) скользят шоссе, железные дороги, линии электрических проводов — все эти свидетельства беспомощности магглов перед окружающим их миром. Я стараюсь лететь как можно выше и подальше от городов, и так уже перепугал пол-Лондона, когда мчался сквозь стены и людей с Кингс-стрит, из дома Мафальды Хопкирк. Что скажет об этом ночном перелете Дамблдор, если узнает? А особенно, если узнает, зачем я отправился в Лондон.

Что, что — промолчит, только посмотрит сурово и выкинет не только из Слизерина, но и из Хогвартса. Меня, Кровавого Барона Дисмея, наследника семьи Богглер, убийцу благородного…

Простите, я говорил о Совете. Этой традиции много веков: мы собираемся, чтобы рассказать новичкам о правилах и устоях Хогвартса, обсуждаем особо важные происшествия за прошедший год, устанавливаем порядок дежурств, рассказываем о происходящем за пределами замка, делимся увиденным и услышанным — и бывает, что на Совете можно узнать тайны, неизвестные уже никому из живых. Иногда, в трудные времена, как сейчас, на нашем собрании присутствует директор Хогвартса. По мне, так все это похоже на какие-нибудь шпионские игры. Тьфу, «шпионские игры». Каких слов только не наберешься, пока ищешь министерские архивы по торговле опасными волшебными предметами в доме с несколькими сотнями маггловских книг о преступлениях. А все ради маленького глупого слизеринца. Впрочем, не такого уж маленького, судя по информации, которую он просил меня узнать. Но об этом я не собираюсь рассказывать на совете. Уж извините, директор. Вы и так все узнаете, но — не от меня. Мне кажется, вы уже знаете. Ведь под гриффиндорской храбростью и благородством в вас живут слизеринский ум и прозорливость. Вот уже несколько десятков лет я хочу поговорить об этом со Шляпой, да все никак не соберусь. Она, глядишь, от удивления наврет. Я ведь редко разговариваю… вслух, все больше сам с собой, вот как сейчас.

Показались огни башен Хогвартса. Великий Салазар все еще со мной.

Мимо авроров, стерегущих ворота, сквозь входную дверь и Филча, ее запиравшего (он не посмеет возмутиться), из главного коридора сквозь классные комнаты вправо, еще немного… И я буквально упираюсь носом в непроницаемую даже для меня стену. Вокруг меня купол древнего эльфийского заклинания, прямо подо мной чуть испуганная, но настроенная воинственно гриффиндорка, а вне купола я вижу и самогО маленького проказника, сурово грозящего девочке серым пухлым пальцем и, видимо, с помощью купола удерживающего ее от очередных геройств.

— Мы не хотим. Мисс не понимает. В прошлом году Пинки плакал целую неделю, когда случайно подобрал шапочку в Гриффиндорской гостиной. Пинки не хотел уходить, но так положено. Пусть мисс больше так не делает.

— Я пришла, чтобы помочь! — она абсолютно искренна, глупышка. — У вас так много работы, ведь завтра Рождество. Я только хотела помочь!

В голосе ушастого коротышки слышится гордость, подстать малфоевской. Нет, лучше сейчас не думать о Малфоях.

— Эльфы в Хогвартсе работают очень хорошо, мисс. Они смогут сделать все сами, лучше всех, их блюда будут самыми вкус…

— Убери купол, Токки, — как можно более угрожающе говорю я, и Токки замолкает, не договорив, а гриффиндорка резко поднимает голову; они так увлеклись, что меня — меня! — не заметили. — Когда люди хотят помочь, Токки, их помощь не стыдно принять. Это честь для таких, как ты.

Выражение лица девчонки из удивленного становится презрительным. Конечно, ей по распределению положено возражать. Но она не успевает.

— Конечно, барон Дисмей.

Купол исчезает, и эльф склоняется в поклоне, указывая девочке путь:

— Честь для нас, конечно. Прошу вас, проходите, мисс.

«Мисс» поочередно смотрит то на меня, то на вдруг ставшего послушным эльфа. Грязнокровкам никогда не понять, что иногда нужно не просить, а приказывать, потому что другого от тебя не ждут. Но я отвлекся. Остались не минуты — секунды. На лестницу и вниз, скорее, в подземелья.

А это что такое? Сегодняшняя ночь богата на гриффиндорцев.

Та, о которой я вспоминал совсем недавно, устроилась на шлеме доспехов, старая, истрепанная и, очевидно, злая.

— Маленькие негодники! Упрямые ослы!.. Это животное, блестящий мой, такое же умное, как ты…

Уж не о Мече ли Гриффиндора Шляпа так лестно отзывается?

— …Они опять подрались, прямо здесь, почти под носом у Снейпа, с применением заклинаний, которых им и знать еще не положено! Да им даже выговаривать их должно быть сложно, не то что — выкрикивать во время дуэли. И это первогодки! Что ты молчишь, ножик ты мой длинный? Ты, между прочим, тоже только драться можешь, а помочь советом, разъяснить, помирить… А разве я могу? Я ведь их делю. Вот эти — добрые. Вот эти — смелые. Эти — мудрые. А эти — будущие Пожиратели… Ненавижу тебя, иголка металлическая. Ты всегда молчишь, когда надо сказать, а потом, когда я меньше всего этого жду, режешь прямо по сердцу… Как это — нет у меня сердца?! Да я… да оно…

— Прошу прощения, — не выдержал. Понимаю, что такое услышишь раз в тысячелетие, но я все-таки спешу.

Она перестает вертеться на недовольном шлеме, приподнимается, словно на невидимых ножках, и смотрит на меня. Именно смотрит. Я не знаю, где у нее глаза, но более тяжелый взгляд был, наверное, только у Василиска.

— Кровавый Барон впервые за пять столетий покинул Хогвартс, не испугался отправиться наружу, в мир, который когда-то с ужасом отвернулся от него. Что затевают Кровавый Барон и черный носатый декан Слизерина?

— Не знаю, Шляпа, — отвечаю честно, — я делаю то, что должен. И в итоге мы все равно окажемся с тобой по разные стороны. Тогда тебе и пригодится твоя «металлическая иголка».

Она съеживается, и я слышу горестный вздох. Я все сказал, и мне нужно спешить — часы начинают бить полночь.

У стены подземного зала передо мной вспышкой пламени проскальзывает феникс. Вслед за птицой, которая знает о смерти больше, чем все мы, я неторопливо влетаю внутрь, слыша удивленный шепот вокруг.

Сейчас Толстый Монах расскажет обо всех (известных ему) стычках, о несчастных первокурсниках, страдающих от шуточек более старших студентов, о том, кто и почему оказался в больничном крыле и о пьянице Соммерсете, живущим на окраине Хогсмида — единственного места, куда иногда выбирается Монах.

За Почти Безголовым Ником следовало бы записывать, и книги, основанные на «пережитых» им и его студентами приключениях, имели бы успех даже у магглов. Он не забудет похвалить гриффиндорцев, многозначительно покосившись на меня.

Серая Леди в основном будет молча слушать, и лишь пару раз возьмет слово, чтобы предложить самое простое и разумное решение проблемы.

А я… я мельком упомяну, что Эрни Макмиллану не стоило назначать свидания так близко к слизеринским подземельям, что мой факультет пока опережает остальные по количеству баллов, и мне ничего не известно о несчастном случае с Кэтти Бэлл два месяца назад. Я расскажу все, кроме самого главного.

Вы спросите меня: если я знаю наперед, что скажут остальные на Совете, зачем я так спешил сюда?

Я нужен Слизерину. Белокурому мальчику, днями и ночами пропадающему за одному ему открывающейся дверью на седьмом этаже. Двум увальням, ради этого превращающимся в девчонок. Мрачному мужчине, все чаще нервно растирающему предплечье. И пока я нужен им, я успею. Сколько бы Гриффиндорцев — случайно или намеренно — не попалось мне на пути.